Будучи трезвым, он, как правило, не мог заснуть. Но кхашаш тоже не даровал полного забвения; виделись ему то трюм с мертвецами, то истекающий кровью Караха’бин, то офицер-экзекутор с широким ножом, то пол, заваленный кишками казненных. Случались и другие сны, столь же неприятные, а самым жутким был кабак, кхаш, откуда его гонят, не дав ни капли пойла. Со временем он выяснил, что память о войне, связанная с кровью, казнями и мертвецами, отступает, если перевести кошмар в рисунок, изобразить видение в реальности; правда, страшные сны не уходили навсегда, но хотя бы несколько дней его не тревожили. С кабаком было сложнее. С этим проклятым кхашем, со взглядами, что бросали на отверженного шуг’нихари, с работой на свалках, скотобойнях или в коллекторе для сбора нечистот... Определенно сложнее! Как нарисовать унижение, ненависть, безысходность?.. Это не отряд живых бойцов, не куча растерзанных трупов, не схватка на планете и не сражение в пустоте, где корабли, попав в потоки плазмы, расцветают огненным фейерверком... Ненависть, унижение – не картины, а чувства. Как их изобразишь!

И потому видение кхаша, где его не напоили, или трубы со сточными водами было особенно гнусным. Он ярился во сне, скрипел зубами, стискивал кулаки. Очнувшись на своем убогом ложе, долго глядел в потолок, испещренный трещинами и потеками, ощущая, как в нем копится злоба. Поднимался и, если находил чем платить, шел в кабак. Выплеснуть мерзкое чувство в рисунках он не мог, и потому его терзали ненависть, бессилие и безнадежность. Правда, имелись другие способы утихомирить злость – напиться, затеять ссору, сокрушить кому-то челюсть или врезать по рогам. Он был очень силен, его боялись, но пойло обычно побеждало. Кончалось всегда одинаково – его выбрасывали из кхаша.

Но сегодня он уснул, не выпив ни капли. Он спал на чистом ложе в просторной комнате, и за ее окном сияли над внутренним двориком яркие звезды. Он спал спокойно, и не являлись ему в снах ни мертвые соратники, ни офицер-экзекутор, ни скотобойня, заваленная гниющими внутренностями, ни даже страшный робот шуча. Робота усмирили, а что до всего остального, это случилось давно, очень давно... Наверное, в другой жизни, а в этой были только стены, на которых можно рисовать, только краски и чудесная палитра. Еще был Рирех и были пятеро его товарищей. Не шуча. Не ашинге. Не кирицу’ххе... Просто люди.

Ххешуш глубоко вздохнул во сне. Под его сомкнутыми веками стремительно неслись длинноногие книхи с гибкими шеями.