Глава 10
Столица
Обратный путь через Длинное море занял восемь дней и был небогат событиями. Все на плоту, от капитана-сардара до последнего раба, знали, что вождь хайритов отдал под начало Арраха бар Ригона, опального нобиля, сотню своих свирепых всадников. А посему задевать бывшего октарха представлялось нежелательным и даже опасным. Никто его и не трогал, кроме рыжего Рата, который, презрительно скосив глаза в сторону своего недавнего подчиненного, то отпускал ядовитые шуточки в его адрес, то старался заступить дорогу Зие.
Однажды вечером Одинцов встретился с ним в уединенном месте позади кормовой надстройки и после недолгого, но жаркого выяснения отношений свернул аларху шею. Бренные останки рыжего растерзали сопровождавшие плот саху, а вынесенный капитаном вердикт гласил, что Рат очутился за бортом по собственной неосторожности. В определенном смысле, так оно и было.
Бар Занкор, встретив Одинцова на следующий день, бросил на него проницательный взгляд и неодобрительно покачал головой. Однако своей благосклонности не лишил и по-прежнему в спокойные ночные часы звал на беседу. Случалось, Одинцов разрывался между противоречивыми желаниями – получить побольше сведений от целителя и удостоиться новых милостей Зии. Тростинка и три ночи, проведенные с ней, медленно, но неотвратимо уплывали в прошлое.
На восьмой день пути, в послеполуденное время, флот достиг города Адн-эн-Тагра, Обители Светозарного Бога, столицы благословенной империи. В просторечии ее называли кратко – Тагра, что означало Обитель.
Для Одинцова пока оставалось неясным, какое именно светозарное божество почтило своим присутствием столицу – сам ли светлый Айден или великий император Аларет Двенадцатый, личность почти столь же мифическая и таинственная, как и бог солнца. Похоже, оба они, бог и император, шли на равных; во всяком случае, в маленьком святилище на стагарте слева стояла золотая статуэтка Айдена с рубиновыми глазами, справа – Аларета с изумрудными, а все остальные боги, чином и величиной поменьше, располагались между ними. Два-три раза Одинцов из любопытства заглядывал в этот храм, и ему казалось, что оба изваяния словно меряются ревнивыми взглядами, оспаривая друг у друга власть над империей и душами подданных.
Впрочем, айдениты не отличались особой религиозностью; они были практичным народом и гораздо больше страшились гнева тех владык, от коих непосредственно зависели их благосостояние и жизнь. По старой привычке Одинцов называл этих высших имперских чиновников «президентской командой»; в нее входили всесильный казначей бар Савалт, бар Сирт, глава Ведающих Истину, или, попросту говоря, местных мудрецов (целитель Арток относился как раз к этому департаменту), бар Нурат, возглавлявший войска центральных провинций, и еще дюжина влиятельных министров и стратегов. Почти половина из этих важных персон являлась одновременно пэрами Айдена и владела гигантскими поместьями с тысячами рабов и арендаторов. Совсем недавно, месяца два назад, Асруд бар Ригон, Страж Запада, тоже относился к их числу.
Плоты один за другим входили в узкий канал, обрамленный мощными двадцатифутовыми стенами, который вел в военную гавань. Слева тянулся к востоку огромный мол с маяком, отгораживавший гавань от обширной Айденской бухты. Одинцов смутно припоминал, что справа, сразу за стеной, располагался форт с казармами Береговой Охраны, а за ним – необозримая Морская площадь, над которой с юга нависала естественная возвышенность, где был возведен императорский дворец. По другую его сторону простиралась площадь Согласия, тоже выходившая к казармам, на сей раз гвардейским. Они отделяли обитель благоразумного монарха от торговых и ремесленных кварталов; заодно гвардейцы могли в пять минут выслать конные и пешие боевые отряды на помощь постам, охранявшим расположенные неподалеку Казначейство и высокое здание Скат Лока, армейского департамента.
Дворец, казармы, министерства, просторные площади и несколько святилищ – это, собственно, и была Тагра, центральная часть Большой Тагры, огромного города с миллионным населением. К западу от центра, у Торговой гавани, располагалась Фуна, квартал айденских и иноплеменных купцов с постоялыми дворами и обширными складами. Еще западнее стоял квадрат Оконто, окруженный стенами, – крепость науки, где, рядом с Домом Мудрости и имперской библиотекой, селились Ведающие Истину, а также желавшие приобщиться к ней ученики. В периметре стен Оконто торговля запрещалась, но вокруг цитадели знания лежал район с разнообразными лавками, мастерскими и увеселительными заведениями для публики побогаче. Здесь торговали книгами, бумагой, письменными принадлежностями, шлифованными стеклами, одеждой, приличествующей ученым мужам, чучелами животных и птиц и всякими редкостями. Здесь же, неподалеку от храма Ирассы, были театры и развеселый квартал, обитель актеров и живописцев.
Центр, Фуна и Оконто выстроились вдоль морского берега, а на юге город подпирала Ситта, торговое и ремесленное предместье, делившееся на тридцать три конца – в соответствии с занятиями или происхождением их обитателей. Иногда то и другое совпадало: так, в конце Джейда жили лучники, арбалетчики и мастера по этим видам вооружений, а конец Стамо был населен исключительно ткачами и портными. Что неудивительно – в Джейде, столице западной провинции, обитали лучшие в империи стрелки, а в Стамо, столице восточной, непревзойденные ткачи.
К востоку и западу от центра, параллельно побережью, протянулись широкие проспекты, Дорога Восходящего Солнца и Имперский Путь, богато украшенные статуями, триумфальными арками и мраморными изображениями чудовищ лесов, гор и степей, как мифических, так и настоящих. Вдоль этих главных столичных магистралей стояли дома и дворцы знати и всякого рода общественные здания, роскошные бани и гимнасии, цирк, ипподром, несколько храмов и святилищ и, только для избранной публики, сотни две самых богатых лавок и самых шикарных кабаков.
Семейное гнездо бар Ригонов, монументальный старинный замок из гранитных глыб, находилось к югу от Оконто, почти за городской чертой на западной окраине, за Голубым каналом, который тянулся на многие сотни тысяч локтей, соединяя центральные провинции с торговой гаванью Тагры. Подобное местоположение замка определенным образом было связано с предназначением бар Ригонов: по традиции их древний род, происходивший из Джейда, считался хранителем западных рубежей империи. На этот счет Одинцов вызнал у целителя Занкора почти все.
Стагарт неторопливо скользнул мимо шеренг больших лебедок, выстроившихся над каналом слева и справа, – с их помощью натягивали массивные, притопленные сейчас цепи. Военная гавань вдавалась в берег неправильным прямоугольником трехкилометровой длины. Шириной она была не меньше полутора километров в самой узкой своей части – маневры огромных плотов требовали большого пространства. Но Одинцов увидел и настоящие корабли, похожие на испанские каравеллы времен Колумба. Они теснились слева, у дальнего берега, и, вероятно, были предназначены для плавания в Западном океане. За ними едва заметно колыхались на слабой волне бесконечные дощатые настилы огромных плотов с опущенными мачтами.
Прибывшие из Хайры стагарты один за другим сворачивали к правому, западному берегу, к необъятному простору Морской площади. Фактически вся она была одним огромным пирсом, удобным для построения войск при посадке на суда и маневрирования военной техники. Уже сейчас, с расстояния двухсот метров, Одинцов видел выбоины на самом краю каменной мостовой; он не сомневался, что их оставили колеса и лафеты баллист, катапульт и таранов. Несмотря на внушающие уважение размеры набережной, весь флот, перевозивший северных наемников, не мог разместиться вдоль нее в кильватерном строю. Наблюдая за неспешным перемещением плотов, буксируемых к берегу гребными баркасами, Одинцов сообразил, что три первых стагарта должны пристать боком, остальные – носовой частью.
С его посудины уже перебросили на берег канаты, и теперь ратники Береговой Охраны тянули ее к середине пирса. Солдаты стояли цепочкой вдоль всего выходившего к воде края площади – полуголые, мускулистые, с короткими мечами на переброшенных через плечо ремнях. За ними, напротив того места, куда подтягивали флагманский плот, сгрудилась кучка людей в богатых доспехах, сопровождаемая дюжиной конных гвардейцев. Кроме них да шеренги солдат у самой воды, на огромной площади не было никого.
Борт стагарта мягко стукнул о камень, и Одинцов в очередной раз поразился искусству айденских навигаторов – время прибытия было рассчитано так, что сейчас, в период отлива, край палубного настила пришелся почти точно на одном уровне с площадью. Правда, в этой закрытой гавани разница между приливом и отливом вряд ли составляла более тридцати сантиметров.
За его спиной нетерпеливо топтался Чос, облаченный в хайритскую куртку и штаны; он держал под уздцы вороного Баргузина. Остальные воины полусотни, размещенной на плоту, стояли рядом со своими зверями, посматривая то на берег, то на обозных, запрягавших в огромные, окованные железными полосами возы тягловых тархов.
Обратное путешествие вселило в душу Одинцова еще большее восхищение этими животными. В Хайре воины завели их на середину плота и заставили опуститься на палубу, огородив табун возами, между которыми были протянуты цепи. Там шестиноги и пролежали все восемь дней, словно огромные продолговатые валики мохнатой шерсти, изредка ворочаясь с боку на бок, но по большей части пребывая в полудреме. Кормить их в таком состоянии не требовалось; тархи ели часто – и очень много! – лишь тогда, когда работали.
Капитан-сардар, в сопровождении офицеров и целителя бар Занкора, перебрался на пирс. Отыскав взглядом Одинцова, он милостиво кивнул головой и приказал:
– Можешь выводить своих людей на берег. Построиться там, – капитан махнул рукой в сторону южной половины площади, – и ждать!
Переваливаясь на кривоватых ногах, он с достоинством зашагал навстречу рослому худощавому человеку лет сорока в украшенном золотыми насечками панцире. Бар Нурат, военачальник, понял Одинцов. Глаза и волосы стратега были темными, кожа – смугловатой, чертами лица он походил на нахохлившегося ястреба. Весьма нехарактерная для айденита внешность! Но соратники по окте и девушка Зия еще по пути в Хайру посвятили Одинцова в сплетни, ходившие по поводу великого военачальника, – якобы дед его взял ксамитскую наложницу, сына которой выдал за отпрыска от законной супруги, поскольку других потомков не имел. Возможно, из-за этих слухов Айсор бар Нурат был особо свиреп с пленными ксамитами.
Одинцов махнул рукой. Его воины начали переводить боевых зверей на пирс, за ними загрохотали возы, до отказа набитые снаряжением. С остальных плотов тоже хлынул поток мохнатых, пегих, вороных и гнедых скакунов; люди терялись рядом с их огромными мощными телами. На плацу всадники быстро строились в плотное каре, рядом с которым шеренгой вытянулись возы – по десять на каждую хайритскую сотню.
Ильтар прохаживался вдоль фронта своего отряда, придирчиво разглядывая людей, животных, упряжь, оружие, колеса больших телег и находившиеся в них запасы стрел, арбалетов и провианта. Он молча похлопал по спине подошедшего Одинцова и, заложив два пальца в рот, пронзительно, по-мальчишески свистнул. Подбежали командиры остальных восьми сотен, все молодые, крепкие и рослые мужчины около тридцати. Один из них, Эрт из Дома Патар, коротко доложил:
– Все в порядке, вождь. Люди сыты, возы целы, среди животных больных нет.
Ильтар рассеянно кивнул, словно и не ожидал иного. Положив руку на плечо Одинцова, он произнес:
– Пойдем, братец. Похоже, нас уже зовут.
Действительно, командир гвардейцев, молодой дворянин в шлеме, украшенном солнечными лучами, размахивал нацепленным на пику флажком, явно подзывая хайритского тысячника к нанимателям. Ильтар пригладил волосы и направился к группе военачальников в богатых доспехах, впереди которой стояли бар Нурат и капитан-сардар прибывшего флота. Одинцов последовал за ним. Оглянувшись, он увидел, что ни один из сотников не тронулся с места.
– Эй! – Он дернул Ильтара за рукав. – А остальные?
– Для переговоров вполне достаточно вождя и его помощника, – заметил его кузен.
– Помощника?
– Конечно! А ты не знал? Осский сотник – второй человек в войске после меня. И это всем известно.
– Вот как? – Одинцов искренне изумился. – Значит, до меня твоим заместителем был этот задиристый Ольмер?
Ильтар недовольно насупил брови.
– Где твой быстрый разум, Эльс? Ольмер был просто одним из сотников. А теперь, – он подчеркнул это «теперь», – если меня убьют, отряд возглавит осский сотник. То есть ты, Эльс!
– Кто же так решил?
– Я и остальные предводители, о Перерубивший Рукоять!
Напоминание о его подвиге все прояснило для Одинцова. Это был не первый сладкий плод удачи, свалившийся ему в руки с дерева чель-иту. Он подумал о Тростинке и усмехнулся. Женщины все одинаковы, и все они любят героев… Так было на всех континентах, во всех странах, где он побывал, за исключением России. Прежде там обожали партийных начальников, а нынче женщинам милы бизнесмены.
Бар Нурат окинул одобрительным взглядом вождя хайритов, потом скользнул глазами по могучей фигуре Одинцова. Капитан-сардар привстал на цыпочки, чтобы дотянуться до уха рослого военачальника, и что-то возбужденно зашептал ему. Бар Нурат слушал с каменном лицом.
Знал ли он раньше Арраха бар Ригона? Встречались ли они? Это было вполне вероятно, ведь Рахи служил в гвардии, в столичном гарнизоне.
Правда, воинские чины у них с бар Нуратом весьма различались; в конце концов, стратег мог и не знать всех юных отпрысков благородных фамилий, нашедших себе теплые местечки в гвардейских отрядах. Но если встречи были, то не мешало бы заранее выяснить, каков их результат. К сожалению, целитель Арток не имел возможности помочь с этой проблемой, так как не обладал информацией о служебных делах своего восприемника. На всякий случай Одинцов отыскал его взглядом – бар Занкор стоял в сторонке и о чем-то шептался с молодым пухлощеким офицериком в блестящей кирасе и щегольском синем плаще, украшенном понизу цветными перьями; потом сунул ему в руку нечто небольшое и продолговатое, похожее на свиток пергамента.
Сообразив, что помощи от него не дождешься, Одинцов нахмурился и оглядел свиту бар Нурата. Важные военные чины не обращали на него внимания, гвардейцы в золоченых панцирях смотрели по уставу прямо перед собой, и только их предводитель в шлеме с веером солнечных лучей вдруг подмигнул Одинцову и, словно приветствуя его, приподнял пику с пестрым флажком. Похоже, Аррах бар Ригон был ему известен и небезразличен. Подойти, заговорить? Одинцов почти решился, но в этот момент полководец перевел глаза на них с Ильтаром.
Собственно, видел он только хайрита и обратился только к нему.
– Приветствую тебя, вождь, на земле империи, – ровным голосом произнес стратег. – Твой отряд встанет лагерем у южной дороги, сразу за городской чертой. Вас проводят; это место назначено для сбора армии. Подготовка займет еще месяц. Твои люди могут отдыхать, ходить в город и тратить там деньги. Проследи, чтобы не было ни ссор, ни смертоубийств.
Ильтар молча поклонился, и тут взгляд бар Нурата переместился на Одинцова.
– Значит, ты победил хайритского воина? – Глаза бар Нурата были холодны, как у кобры. – И сам стал хайритом, я вижу? – Он пренебрежительно усмехнулся, разглядывая высокие сапоги, штаны и легкую кирасу Одинцова. – Слышал я о тебе, молодой Ригон, но вижу в первый раз… и будь моя воля, никогда бы ты не попал в этот поход! Я отправил бы тебя гнить на пост Береговой Охраны где-нибудь на ксамитской границе… – Щека полководца непроизвольно дернулась. – Но мне настоятельно рекомендовали взять тебя, хотя, по слухам, ты слишком буен и непокорен для простого октарха. Ну, прибился к хайритам, и ладно… они за тобой приглядят… Как-никак, своя кровь… – Едва заметная презрительная улыбка снова скользнула по его лицу. Затем стратег взглянул на Ильтара: – Что он у тебя делает, вождь? Выносит навоз из-под животных?
– Командует второй сотней, – невозмутимо сообщил Ильтар. – Как-никак, своя кровь!
Бар Нурат усмехнулся, оценив шутку. Одинцов слышал, что в армии его не любили за излишнюю жесткость и пристрастие к дисциплине, но уважали, и человек он был по-своему справедливый.
– Ну, ну… – пробормотал полководец и принялся обсуждать с Ильтаром величину положенного хайритам довольствия и кормов для животных, иногда обращаясь за нужными сведениями к своим помощникам – видимо, интендантам. Похоже, торжественная часть встречи закончилась; мореходы двинулись с плотов на берег, воины Береговой Охраны потопали к казарме, группа офицеров окружила капитана-сардара, интересуясь подробностями плавания, и там уже пошла по кругу фляжка. Обогнув эту компанию, Одинцов сделал шаг к замершим в строю гвардейцам, потом другой, третий и очутился рядом с их командиром.
– Да будет с тобой милость Айдена, – сказал тот. – Едва узнал тебя, Рахи. Эта хайритская сбруя… и выражение лица, и волосы… Если глаза мне не изменяют, они потемнели? С чего бы?
– От переживаний, – сообщил Одинцов. – Так уж повелось у нас, Ригонов. Кто-то от бед седеет, а мы темнеем.
Командир гвардейцев скроил сочувственную мину.
– Понимаю… Слышал о смерти твоего отца и опале вашего семейства… Немного друзей у тебя осталось, но будь уверен: я, Ахар бар Вальтах, по-прежнему с тобой! – Он понизил голос. – Мне плевать, что эта крыса бар Савалт хочет ославить тебя мятежником и предателем. Я-то знаю, каков ты… и я, и другие… Меч к мечу, кубок к кубку – так, Рахи?
– Так, Ахар, – сказал Одинцов и, подумав секунду, добавил: – Один за всех, все за одного!
– Прекрасный девиз! Просто великолепный! Если хочешь увидеться с нашими, приходи. Только не в этот день, сегодня я и Абрад на дежурстве. И не завтра… завтра у меня дела… Понимаешь, старый хрыч бар Ток отправился в свои поместья, и мне придется утешать его молодую женушку. Послезавтра я встречаюсь с Эдой, фрейлиной императрицы, отказаться никак нельзя, хоть она стара и костлява… Дальше у нас семейный обед и снова дежурство… Хмм… А вот дней через пять будет в самый раз! Лучше даже через шесть! Приходи!
– Когда и куда? – спросил Одинцов, нарвавшись на недоуменный взгляд.
– Куда обычно… к закату, в кабак «Под юбкой шлюхи»…
– Приду, – коротко бросил Одинцов и отошел от греха подальше.
Но не успел он сделать и десяти шагов, как кто-то вцепился ему в плечо.
Он повернул голову – юный офицер с пухлой розовой физиономией мерил его пристальным взглядом, пытаясь изобразить на лице надменное безразличие. Судя по значкам на кирасе и на отворотах синего, украшенного перьями плаща, парень являлся младшим сардаром, то есть, по боевому расписанию, командиром второй полуорды; однако любому бывалому солдату было ясно, что этот щеголь не нюхал ни пороха, ни харчей из армейского котла. Он явно относился к иному ведомству, представителей которого Одинцов чуял за версту. За спиной юнца маячил целитель бар Занкор, делая какие-то неопределенные жесты руками и гримасничая – то ли о чем-то предупреждал, то ли пытался предостеречь.
– Велено явиться, – сообщил офицерик.
– К кому? – Одинцов приподнял брови.
– Я провожу, – уклончиво ответил щеголь не допускающим возражения тоном.
– Но… – начал Одинцов, оглядываясь на осскую сотню. Согласно его понятиям о воинском долге, начальнику полагалось прежде всего поставить людей на довольствие и квартиры. И там оставался Чос – с его вороным Баргузином!
– Никаких «но»! – Казалось, юнца начала забавлять эта ситуация. – Я же сказал: велено явиться!
Одинцов стал закипать. Не обращая внимания на отчаянные сигналы бар Занкора, он сгреб наглеца за плечи, чувствуя, как под руками прогибаются пластины тонкой парадной кирасы, и приподнял в воздух.
– Слушай, чудо в перьях, когда меня зовут, я желаю знать, кто зовет и куда! И если твои манеры не станут лучше, я отправлю тебя к хозяину пинком под зад!
Ноги юного офицера болтались над землей, лицо побледнело. Бар Нурат и Ильтар, прекратив свою торговлю из-за отрубей, овса и сена, вместе с интендантами наблюдали за сценой – как показалось Одинцову, не без удовольствия. Бар Занкор, всплеснув руками, подскочил к нему и уцепился за локоть.
– Рахи, перестань! Прекрати, во имя светлого Айдена! Тебя требует наш щедрейший казначей, милосердный Страж Спокойствия Амрит бар Савалт! Немедленно!
– А ты что скажешь? – рявкнул Одинцов, встряхивая свою жертву.
Но тот ничего членораздельного сказать не мог, только кивнул головой. Одинцов отпустил его, и щеголь, не удержавшись на ногах, упал на колени. Затем поворочал головой налево и направо, с ужасом разглядывая глубокие вмятины в наплечниках доспеха.
Одинцов помахал Чосу. Тот бросился бегом; Баргузин рысил за ним, опустив голову с остроконечным рогом, словно готовился кого-то проткнуть.
– Двадцать человек в полном вооружении, десять зверей – со мной! – велел Одинцов своему оруженосцу. – Остальных отведешь в замок. – Он повернулся к стратегу: – Надеюсь, достойный бар Нурат не возражает, чтобы воины из клана моей матери остановились в доме Ригонов?
– Не возражаю, – буркнул военачальник. – Армейская казна сэкономит немало золотых…
– Нет, так не годится, мой господин! Клянусь Семью Ветрами, что положено, то положено и должно быть выдано! – воскликнул Ильтар, подмигивая кузену и увлекая бар Нурата к интендантам. – Особенно что касается вина…
Они опять пустились в споры, а Одинцов, подхватив юного щеголя за пояс, забросил на второе седло Баргузина.
– Мудрейший бар Занкор, – он поклонился целителю, – тебя я тоже прошу быть гостем моего дома. Чос позаботится о тебе. – С этими словами Одинцов вскочил на спину тарха и осведомился через плечо: – Кто-то собирался меня проводить? Так куда двинемся?
– В де… депа-тамент… Н-ня пл-щадь… пл-щадь Спо… Спокос-свия… – проблеял сзади офицерик; он был раздавлен, уничтожен и ощущал судороги в животе от страха перед этим огромным, страшным, рогатым и шестиногим чудовищем. Да и хозяин его был ничем не лучше!
Махнув Ильтару, Одинцов поскакал через площадь к воротам в обрамлявшей ее с запада стене. Минут через пять сзади раздался топот копыт – его нагонял десяток боевых скакунов. На втором седле все было тихо. Оглянувшись, он увидел позеленевшую физиономию посланника казначея; тот судорожно вцепился руками в переднюю луку седла.
Подавив невольную усмешку, Одинцов, чтобы развлечься, принялся уточнять чин этого юнца в табели о рангах айденской армии. Ему уже было известно, что ордами командуют сардары, которых он про себя приравнял к полковникам. Орда, основная войсковая единица, делилась на две полуорды, наступавшие двумя квадратами по девять ал в каждом. Вторую полуорду вел младший сардар, капитан. Алы шли плотным строем восемь на восемь бойцов во главе с алархами, которые, однако, недотягивали до звания лейтенанта, ибо к благородному сословию не относились. В лучшем случае их можно было считать прапорщиками, а то и простыми сержантами. Один из восьми ратников в шеренге был октархом – ефрейтором по земным понятиям. Существовало еще звание клейта, которого удостаивались молодые люди из сословия нобилей на период обучения воинскому искусству; обычно они служили адъютантами при стратегах-генералах. Теперь же Одинцов встретил офицера, который, хотя и был в чине младшего сардара, явно относился к разряду полицейских крыс. После некоторых размышлений он присвоил щеголю звание инспектора и на том успокоился.
Миновав ворота и проулок, застроенный глухими кирпичными зданиями воинских складов и арсеналов, отряд свернул налево, на довольно широкую улицу, именовавшуюся Крепостным проездом. Она тянулась километра на четыре от крепости на мысу, то есть от форта Береговой Охраны до Имперского Пути и центральных площадей. Смутные воспоминания Рахи подсказывали Одинцову, что Айд-эн-Тагра, огромный город, привольно раскинувшийся на прибрежной равнине, не имееет стен. С восточной стороны его защищала полноводная река, с запада и юга – каналы и полосы леса, отделявшие столицу от загородных поместий знати. Однако лучшей защитой Тагры являлись флот и армейские части, расквартированные в многочисленных лагерях. Город, лежавший в центре могущественной державы, не нуждался в стенах и боевых башнях. За триста лет существования империи, наполненных войнами, бунтами и мятежами, столица ни разу не подверглась осаде или тем более разграблению.
Всадники неторопливо ехали по прямой как стрела улице, постепенно удаляясь от военной гавани и моря. Эта магистраль считалась границей между торговым районом Фуна и центральной частью города, так что всякого народа здесь толпилось предостаточно. Видимо, весть о прибытии флота с наемниками не была тайной, и обитатели Тагры собрались поглазеть на северных варваров. К западу от Крепостного проезда жили торговцы, а к востоку – отставные ветераны, те из них, кто предпочел положенному земельному наделу в провинции судьбу мелкого лавочника или содержателя кабака. Их семьи служили солидным источником пополнения айденской армии, а верность императору была незыблемой – пока тот платил пенсион.
По мере приближения к городскому центру одноэтажные и двухэтажные кирпичные здания лавок, таверн, постоялых дворов и бань для простого люда постепенно сменялись более помпезными и высокими строениями из камня – особняками мелкой знати, служилого дворянства, поставлявшего Айдену чиновников, офицеров и моряков. Как убедился Одинцов, Тагра была процветающим городом, о чем говорили и чистота улиц, и ухоженный вид домов, и богатство лавок, и деловая суета, царившая вокруг. За порядком здесь следили строго – он не раз видел на перекрестках конные патрули гвардейцев и синие туники стражей порядка, полиции бар Савалта, к которой, видимо, относился и посланный за ним офицер.
Он начал гадать, зачем опальный Аррах бар Ригон понадобился щедрейшему казначею, да еще столь спешно. Возможно, его собирались прямиком препроводить в пыточные подвалы, чтобы дознаться о том, чего не пожелал – или не мог – рассказать старый Асруд?.. В таком случае возвращение к родным пенатам откладывалось на неопределенный срок, как и встреча с приятелем Ахаром и планы насчет южного похода. Что касается похода, то о нем Одинцов не стал бы горевать. Вся эта история с поисками мифического пути на Юг напоминала ему попытки сотворения философского камня или гомункулуса, имевшие место в земном Средневековье. Он хорошо помнил, чем обычно кончали незадачливые алхимики, и это его не вдохновляло.
Конечно, он всегда мог исчезнуть из этого мира. Минутное сосредоточение, ментальный транс, и врата Айдена захлопнутся за ним. Навеки! Со всеми неразгаданными тайнами и – что скрывать! – некоторыми удовольствиями, которые могли ожидать его в будущем. Он пробыл тут еще слишком недолго, всего четыре недели по земному счету, и подобное бегство означало одно – поражение. Недопустимый выход для самолюбивого человека! К тому же Одинцова мучило любопытство.
Таинственная «зажигалка»-фатр вместе с вазой, даром Арьера, осталась в его мешке, который Чос должен доставить в родовой замок бар Ригонов. Вот и еще один неразгаданный секрет! Пожалуй, Виролайнен не отказался бы взглянуть на это устройство… Но даже если бы крохотный приборчик был сейчас у Одинцова в ладони, где гарантия, что эту штуку удалось бы прихватить домой? Нет такой гарантии, и возможности тоже нет. Ведь он путешествовал не в своем телесном обличье…
Были и другие неясные моменты, с которыми Одинцову хотелось разобраться на досуге. Скажем, с письмом Асруда и с тем благожелательным вниманием, которое уделял ему крестный, целитель бар Занкор.
Крепостной проезд кончился, и кавалькада свернула на широкую магистраль Имперского Пути, упиравшуюся в площадь Согласия. С севера над ней нависала утопавшая в зелени садов возвышенность с императорским дворцом из полированного разноцветного камня; наверх тянулись террасы, величественные лестницы и извивавшаяся серпантином дорога для въезда экипажей. В восточной части площади высился Скат Лок, мрачноватый замок из черного базальта, в котором располагался военный департамент; с юга ее замыкало огромное длинное здание гвардейских казарм с конюшнями в нижнем этаже. Посередине его была огромная арка для проезда на следующую площадь. Она именовалась площадью Спокойствия и была зажата между казармами и не менее пышным и длинным корпусом Казначейства.
Согласие и спокойствие! То были краеугольные камни империи Айден, которые, в свою очередь, поддерживались и охранялись неустанными трудами чиновников Скат Лока и Казначейства. Так что в расположении этих зданий просматривался глубокий символический смысл. Согласие между правителями и спокойствие в народе; только при таких условиях можно было воевать на востоке, юге и западе, сломить мощь соперников-ксамитов и надеяться, что через век-другой империя подомнет весь континент.
Хайритский отряд пересек обе площади под любопытными взглядами зевак, чиновников, уличных торговцев, благородных дворян и их жен и остановился у широкой двойной лестницы трехэтажного корпуса Казначейства. В количестве этажей тоже заключалась некая символика, ибо собственно имперское Казначейство и государственная сокровищница располагались на третьем этаже. На втором находилась Обитель Закона, на первом – департамент Охраны Спокойствия, проще говоря – секретная служба и полицейское управление. Так что любому негодяю, возымевшему преступное желание дорваться до имперского кошелька, предстояло вначале иметь дело с дубинкой и законом. По давней имперской традиции должности щедрейшего казначея, достопочтенного верховного судьи и милосердного Стража Спокойствия находились в одних руках. И сейчас их совмещал Амрит бар Савалт.
Одинцов спешился, поправил за плечом длинный чехол с оружием и поднял глаза на офицерика в синем плаще. Тот несколько ожил при виде стен родного департамента – глазки его заблестели, а на щеки вернулся румянец.
– Ну, веди, каналья, – буркнул Одинцов и, повернувшись к своим всадникам, приказал: – Не спешиваться и арбалеты держать наготове. Если не вернусь до заката, в драку не вступать. Отправитесь в лагерь и сообщите новости Ильтару.
Офицер соскользнул вниз по могучему боку Баргузина и сразу отбежал подальше, к лестнице, где уже ждали еще трое в синем. Что-то возбужденно прошептав им, он замахал рукой Одинцову и бросился вверх по ступеням. Неторопливо шагая к провожатым, Одинцов бросил взгляд на солнце – до заката, по земным меркам, оставалось часа два. Вряд ли беседа с бар Савалтом займет больше времени. Он поклялся про себя сохранять сдержанность и осторожность. Его путешествие начиналось так удачно, так хорошо! Покидать Айден по ментальным рецептам психолога Гурзо ему совсем не хотелось.
Его доставили к роскошной резной двери розового дерева и, после недолгого ожидания, препроводили в кабинет. Грозный сановник оказался невысоким, тощим и жилистым человечком лет пятидесяти с рыжими патлами и длинным носом, украшавшим крысиную физиономию. Он восседал за необъятным столом, заваленным пергаментами и бумагами – надо думать, финансовыми отчетами, доносами и протоколами из пыточных камер. На одних документах сверкали золотом имперские печати, на других печати были скромнее, восковые или сургучные, а третьи, грязные и мятые, носили явные следы блевотины и крови. Но клочок желтоватого пергамента, на который уставился казначей, был чистым и исписанным ровным четким почерком.
Одинцов, утихомирив свою гордость, замер у стола по стойке смирно, припоминая советы целителя. По словам бар Занкора, казначей был весьма неглуп, крайне жесток и играл одну из первых скрипок при императорском дворе. Еще он любил, чтобы с ним говорили почтительно и витиевато.
Бар Савалт кивнул на кресло у стены, но Одинцов остался недвижим. Брови хозяина кабинета удивленно приподнялись.
– Ну, молодой Ригон, ощутил тяжесть императорской руки? – Голос у него оказался неожиданно басистым и гулким. Одинцов молча кивнул. На ковер к начальству его вызывали не раз и по всяким поводам, так что он четко усвоил: генералам и маршалам не прекословят. Это, правда, ему не мешало; в любой ситуации он действовал по собственному разумению, так как маршалы и генералы были далеко.
Страж Спокойствия окинул его орлиным взором и довольно хмыкнул.
– Ощутил… вижу, что ощутил… Но я велел тебе сесть, а ты – стоишь. Почему? Из гордости или из смирения?
– Из смирения, достопочтенный. – Одинцов покорно склонил голову, соображая, сколько ребер казначею он мог бы переломать с одного удара. Получалось, что не меньше трех – кулаки у Рахи были здоровые.
Словно догадавшись об этих подсчетах, бар Савалт подозрительно уставился на него и вдруг рявкнул:
– А ну, садись!
Одинцов сел, куда было велено. Кресло оказалось старым, низким и продавленным; колени сидящего торчали чуть ли не на уровне груди. Из такого быстро не выскочишь… Несомненно, Страж Спокойствия являлся таким же профессионалом, как его земные коллеги из ГРУ, ФСБ, ЦРУ и других подобных ведомств. Он хорошо понимал, когда не помешают кое-какие меры предосторожности.
Свернув пергамент в трубку, бар Савалт поднялся и, поигрывая желтоватым свитком, начал расхаживать по кабинету. Он молчал, только время от времени, резко поворачиваясь у стены, косился на гостя серыми мутноватыми глазками. «Допрос в три стадии, – с беспристрастностью специалиста отметил Одинцов. – Все как по учебнику. Сперва создать гнетущую атмосферу, затем приступить к запугиванию и, наконец, осчастливить щедрыми посулами».
Действуя в полном соответствии с этой методикой, Страж Спокойствия начал зловещим голосом:
– Итак, Аррах бар Ригон, ты полон смирения. Это хорошо, очень хорошо… Может, вспомнил что-нибудь? Нет? Ну, ладно… Империя велика, и молодые крепкие ратники нужны повсюду, особенно на границе с Ксамом и в горах Диграны, где свирепствуют князья-разбойники. – Он с минуту помолчал, вышагивая от стены к стене. – Или, к примеру, взять новый южный поход… Немногие из него вернутся, ты уж мне поверь! Но империя не платит денег зря ни своим солдатам, ни северным варварам. Если империи нужен путь на Юг, то она найдет его, так или иначе… И не уступит безбожным ксамитам и ублюдкам из Кинтана! Хотя указавший короткую дорогу был бы взыскан милостями… весьма достойно взыскан, могу сказать.
Одинцова так и подмывало расспросить щедрейшего и милосердного о таинственной дороге на Юг и о том, какое отношение ко всей этой истории имел покойный Асруд, родитель Рахи. В просторечии «отправиться на Юг» означало просто отдать концы; в южных пределах, за неведомыми степями, лесами и Великим Болотом, находилось, согласно имперской мифологии, загробное царство бога света Айдена. Но иногда эти же слова употреблялись в каком-то ином смысле, пока для него неясном. Десятки вопросов готовы были сорваться с его губ, но Одинцов понимал, что выказывать в этом кабинете свою неосведомленность дело слишком опасное. По крайней мере, полагалось сперва подвести высокого собеседника к разумной гипотезе о ее причинах.
– И если сын имперского нобиля бар Ригона ничего не может вспомнить про южные пути, – продолжал жужжать голос казначея, – то придется ратнику Рахи идти в поход и искать дорогу – в пыли, в жаре, в гнилом воздухе болот, под ксамитскими стрелами… А это значит – прощай, прекрасная Тагра!.. прощайте, гвардия и дамы, которые так любят молодых гвардейцев… прощайте, друзья, вино и кабаки с веселыми девицами… – Бар Савалт сделал многозначительную паузу и вдруг резко спросил: – Ну как, память не стала лучше?
– Хочу сообщить милосердному, – ровным голосом начал Одинцов, – что на стагарте случилось мне встретиться с алархом Ратом из пятой орды Береговой Охраны… да будет щедр к нему Айден в своих загробных чертогах! Но до той поры, как Рат навсегда отправился на Юг по той дороге, которую все мы пройдем рано или поздно, он чуть не спровадил в те края одного бедного октарха. У того октарха в голове и раньше-то было соображения немного, а после кулаков Рата память совсем отшибло. Но целитель бар Занкор сделал, что мог… и потом не раз удостаивал мудрыми беседами… Под конец же сказал: «Рахи, молись за душу аларха Рата, ибо его кулак вправил тебе мозги и научил смирению…» Я и молюсь каждый вечер… Только вот не все помню, что прежде было.
Одинцов в раскаянии поник головой, бар Савалт же, слушая его витиеватые речи с явным наслаждением, довольно кивал, отбивая такт пергаментным свитком. Когда был упомянул целитель бар Занкор, кивки стали особенно энергичными, и Одинцов понял: либо Страж Спокойствия числит лекаря по своему ведомству, либо расположен к нему по иным причинам.
– Что ж, бывает и так… Люди теряют память, а потом она к ним возвращается… – согласился казначей. – О той драке и ее последствиях я наслышан и рад, что ты все рассказал чистосердечно. Бар Занкор подтвердил, а он – целитель мудрый и достойный доверия. Однако задачи нашей это не решает, скорее наоборот. Так что судьба тебе, воин, идти в южный поход под рукой стратега бар Нурата. И пойдешь ты с отрядом варваров, привезенных с севера, – тем более что вождь их о том просил еще в Хайре, и вы с ним вроде бы родичи… А я полагаю, – тут казначей вперил в Одинцова немигающий взгляд, – что родич за родичем лучше присмотрит. Не он за тобой, конечно, а ты за ним.
Одинцов всей физиономией изобразил, что рад стараться, и бар Савалт опять довольно хмыкнул. Потом еще раз оглядел скорчившуюся в кресле фигуру и сказал:
– Для имперской чести убыток, если к варварам пошлют простого десятника, так что пойдешь с ними алархом! С бар Нуратом я договорюсь. Конечно, не прежний твой чин в столичной гвардии, но все же… Войско выступит через месяц. – Пять земных недель, отметил про себя Одинцов. – В это время приглядывай за хайритами… И запомни: если будет тебе что сказать насчет южных путей, все может перемениться. Милость императора безгранична, как, кстати, и земли бар Ригонов, которые по глупости потерял твой отец… Иди!
У порога Одинцов обернулся и чуть кашлянул. Бар Савалт, уже изучавший стопку бумаг, вонявших пыточной камерой, поднял голову.
– Ну, что еще?
– Прости мой дерзкий вопрос. – Одинцов был само смирение. – Не тяготят ли тебя многотрудные и одновременные обязанности казначея, судьи и Стража Спокойствия? Как ты справляешься со всеми делами, щедрейший?
Бар Савалт гулко расхохотался.
– Этот Рат воистину вправил тебе мозги! Насколько мне известно от моих людей, – Страж Спокойствия неопределенно повел глазами куда-то в сторону, – Рахи, сын старого Асруда, раньше не задавал умных вопросов! Его больше интересовали цены на женщин в кабаках Торговых рядов… – Внезапно казначей стал серьезным и произнес: – Что ж, я тебе отвечу, аларх… И если у тебя хватит ума, чтобы меня понять, ты в алархах не задержишься. Так вот. – Он задумчиво потер длинный нос. – Власть над людьми дают деньги, законы и кнут. Их надо держать в одной руке. – Бар Савалт продемонстрировал свой небольшой жилистый кулак. – Но обязанности мои, как ты заметил, многотрудны, и я не успеваю то здесь, то там… Значит, император – да будет он взыскан милостями Айдена! – всегда найдет на мне вину, когда пожелает. То ли я налогов недобрал, то ли спорщиков плохо рассудил, то ли воров не сыскал… И потому хоть деньги, законы и кнут в моей руке, но императорская рука – на моем горле… Понял, аларх?
* * *
В тот вечер Одинцов добрался в свое родовое гнездо только после захода солнца. Уставший – не столько от физических усилий, сколько от нервного напряжения, – он бросил мимолетный взгляд на стены из красноватого гранита, на сторожевые башенки, возвышавшиеся над округлой аркой ворот, на освещенные окна главного зала на втором этаже. Всадников поджидал Чос; он стоял у ворот вместе с представительного вида пожилым мужчиной и двумя дюжими стражниками. Когда Одинцов спрыгнул с седла, его оруженосец вскарабкался на Баргузина и повел хайритскую десятку в казарму на заднем дворе. Пожилой, оказавшийся серестером – то есть управителем замка, – с поклонами и пожеланиями здоровья повел молодого хозяина наверх. Одинцов смутно припомнил, что звать его то ли Клем, то ли Клам.
Едва он одолел первый пролет лестницы из бледно-зеленого мрамора, как послышался торопливый перестук туфелек и навстречу ему бросилась девушка. Она повисла у Одинцова на шее, обдавая его ароматом юной женской плоти и тонким горьковатым запахом духов.
– Рахи! Мой Рахи! Жив, жив! – Она плакала и смеялась одновременно.
Одинцов бросил взгляд поверх ее головки, что оказалось непросто – Лидор была высокой и стройной девушкой, и пышная копна ее золотистых волос почти закрывала ему лицо. На лестничной площадке, улыбаясь, стояли бар Занкор и Ильтар. Он автоматически отметил, что хайритский кузен успел-таки добраться сюда – и наверняка не один, а с сотней-другой воинов, поджидавших сигнала где-то в просторных дворах замка. Да, на этого человека можно было положиться!
Затем Лидор чуть отстранилась, тонкие изящные пальцы легли на щеку Одинцова, зеленоватые колдовские глаза всмотрелись в него с безоглядным доверием и любовью. Но вдруг рот ее приоткрылся, словно в недоумении, на высоком гладком лбу прорезались морщинки.
– Рахи, что с тобой? – тихо прошептала девушка. – Ты так изменился, стал совсем другим… Рахи, где ты потерял свое лицо?
