Глава 18. Дорога на восток
Тревельян ехал в повозке, запряженной двумя сильными яххами. Повозка, новые шатры, припасы и скакуны были даром владыки – или, если угодно, платой за переговоры с белым демоном. Все это добро привезли вчера, а нынешним утром, после огненных знамений, к нему добавились еще один воз, шкуры горных кенгуру для постели, бронзовый котел и дюжина воинов почетной стражи. Воз, шкуры и котел Тревельян принял с благодарностью, а стражей отослал, сказав, что владыке они нужнее, а бедному ппаа не прокормить стольких бездельников.
Войско вышло в путь, едва улеглась суматоха, причиненная блеском молний и оглушительным громом. Шас-га были людьми простыми, живущими в согласии с природой и принимавшими как должное любые катаклизмы; огненная лава, туча пепла, песчаная буря или иное свидетельство гнева богов пугали их столько времени, сколько длились, питая затем лишь скудную фантазию рапсодов, слагавших Долгие Песни. Ярость Баахи иссякла, а вместе с ней улеглось смятение и наступил порядок; молнии никого не сожгли, великий вождь и остальные предводители были живы, а из-за пары перевернутых телег беспокоиться не стоило. Вождь натянул свою рогатую корону, занял место впереди и велел трогаться; лапы яххов взметнули пыль, зазвенели бубенцы, заскрипели колеса, и отряды всадников потекли на восток бесконечной рекой.
Ивар сидел в фургоне на тюках с кожами, служивших покрытием шатру. У ног его скорчился Тентачи, Птис правил, дергая ремни, привязанные к рогам яххов, две другие телеги пылили следом, а за ними ехали четверо воинов, Кадранга, Иддин, Тойла-Ац и Дхот. Обоз двигался неторопливо, но без остановок и задержек; телега за телегой, упряжка за упряжкой тянулись по неширокому тракту между отвесными скалами и пустыней. Сзади маячили жутковатые морды яххов, спереди – их широкие крупы, покачивались рога, покрикивали погонщики, и так минута за минутой, час за часом, под палящими солнцами, в потоках ветра, несшего из пустыни песок. Монотонное движение убаюкивало, расслаблялись мышцы, закрывались глаза, пыль, проникая сквозь завесу волос, оседала на потной коже хрупкой темной коркой. Возможно, эта сонная неторопливость являлась тем, в чем нуждался сейчас Тревельян; он чувствовал, как напряжение после утреннего спектакля покидает его, как уходит тревога и возрождается уверенность. Каким-то непостижимым образом он чувствовал, что сумеет повести эту массу людей, воинственных шас-га и пленников, куда угодно, на запад или на восток, даже в гибельную пустыню, и они пойдут за ним, не ведая сомнений. Откуда-то он знал, что миссия закончится успешно и принесет немалую пользу для будущего ФРИК – какую именно, покажет время. Это предчувствие было сильным, словно занавес грядущего отдернулся на миг, явив ему то, что еще не свершилось, но обязательно свершится.
«Осталось только выяснить, как управляется портал», – мелькнула мысль. Подумав об этом, Ивар заворочался на своем тюке, отвел с лица волосы и сплюнул – горло забила пыль.
Тентачи, сидевший у его ног, коснулся барабана. Змеиная кожа загудела под быстрыми пальцами.
– Великий ппаа! – пробормотал певец.
– Хурр, – согласился Тревельян, протирая глаза.
– Наш хозяин – великий из великих, – уточнил Птис и гикнул на яххов.
– Хурр!
– Да, великий из великих, повелитель духов и демонов, – произнес Тентачи, поглаживая рокочущую кожу.
– Хурр… – Тревельян с блаженным видом почесался.
– Сам Бааха говорит с тобой!
– Сам Бааха, прародитель солнц, – поддержал Псис. – А с Киречи-Бу говорили одни мелкие демоны, да и то лишь когда он нажрется и задремлет. Он заставлял меня слушать свое бормотание, будто это речи духов… Но я слышал только, как бурчит у него в животе.
– Киречи-Бу – ничто против нашего хозяина, – заметил Тентачи, презрительно отвесив губу. – Бааха посылает знамения лишь могучим и мудрым, умеющим их толковать. Не тем глупцам, у которых печень в пятке.
– Ты прав, битсу-акк. – Птис сделал жест одобрения. – Только могучим и мудрым!
Тревельян потянулся, разминая мышцы, и промолвил:
– Хурр! Как приятно слушать правду! Говорите еще, и я позволю вам облизать котел, когда съем мясо.
Птис был поглупее и потому начал прославлять хозяина, но Тентачи уловил иронию и заткнулся. Подождав, когда Птис иссякнет, он робко произнес:
– Это знамение, ппаа Айла… это страшное знамение… Я сложил о нем песню. Хочешь послушать?
– Песня длинная или короткая? – поинтересовался Ивар.
– Короткая, великий ппаа.
– Ладно. Если короткая, пой.
Битсу-акк ударил в барабан.
Копье огня пронзило землю,
Копье, посланное Баахой.
Страх, страх, страх, страх!
Печень усохла, лоб у колен бога.
– Неплохо, совсем неплохо, – одобрил Тревельян. – Твой дар расцветает, Тентачи. Надеюсь, ты еще сочинишь Долгую Песню.
– Дар? – Блуждающий Язык недоуменно сморщился. – Не понимаю, хозяин. Дар – это нож или котел, вода или мясо… А у меня ничего нет.
– Есть. Умение складывать песни – тоже дар. Дар богов.
Некоторое время Тентачи переваривал эту мысль. Потом сказал:
– Хочу спросить, ппаа Айла. Дозволишь ли?
– Я тебя слушаю.
– Когда Баахой было послано знамение, ты сказал, что светлый бог не велит есть кьоллов, туфан и ядугар. Шас-га тоже нельзя есть? Ни самок, ни детенышей, ни погибших воинов?
– Да. Бааха запрещает питаться людьми.
– Кто же будет есть покойников? Крысы, змеи и черви? Это против обычая, великий! Это поношение для мертвых воинов!
– Обычаи меняются, если такова воля бога. Чтобы звери не съели убитых, их нужно закапывать в землю.
– Но если убитых не съедят люди или звери, их тела сохранятся и все убитые попадут в Йргык! Подумай, хозяин, что тогда случится! Темные Равнины Одиночества переполнятся, и попавшие туда будут сражаться, ибо каждый захочет стать Стражем Йргыка! И там, в Йргыке, победители все равно станут есть побежденных! Как же так?
– Хм, – промолвил Тревельян, – хмм…
Йргык! Этот момент он упустил из вида. Религиозные воззрения шас-га определенно нуждались в более серьезной реформе! Тентачи был прав: табу на поедание людей превращало Темные Равнины в поле кровопролитной битвы, где всякая схватка кончалась запретной трапезой. Не очень привлекательный сюжет – драться даже после смерти и все-таки быть съеденным!
Прочистив горло, Тревельян изрек:
– Я спрошу об этом у Баахи. Он милостив и, наверное, приготовил другое место для убитых и умерших. Место, где не надо сражаться, где у каждого будет хороший шатер, крепкий яхх и котел с мясом животных. Я даже знаю, что ответит Бааха… – Он на секунду призадумался. – Бог повелит, чтобы мертвые отправлялись на равнины, где много травы и воды, в место, над которым светят солнца и сияют звезды, где нет песчаных бурь и нет вражды среди людей. Сложи об этом песню, Тентачи, и пусть она будет длинной.
– Я постараюсь, ппаа Айла. Ты расскажешь мне об этих равнинах?
– Непременно, – пообещал Ивар. – А сейчас я хочу размятся. Проедусь вдоль дороги.
Он перебрался на спину трафора и погнал его на восток, к голове колонны. Армия шас-га растянулась вместе с обозом на добрых пятнадцать километров, продвигаясь по тракту и рядом с ним, где у обочин песок был плотнее либо выходили на поверхность плоские скальные плиты. Обоз отставал от войска, поскольку по обе стороны от линии телег гнали скот и толпы пленных. Невольники-кьоллы были слишком истощены, чтобы поспевать за верховыми яххами, а рогатые свиньи, не слишком приспособленные к долгим переходам, тоже замедляли движение. Однако Тревельян не видел ни человеческих останков, ни павшей скотины. Люди и животные в этом мире были выносливей, чем на Земле, и расставались с жизнью неохотно, только под ударом топора или в результате многодневной жажды.
Минут через двадцать Ивар нагнал последние отряды всадников. Его появление не прошло бесследно: узкие серокожие лица с огромными ртами повернулись к нему, приоткрылись пасти, воины загомонили, привставая на спинах яххов, вытягивая длинные руки. Вид ппаа Белых Плащей воскресил память о знамении богов, об утреннем чуде, внушившем ужас, к которому колдун Айла имел прямое отношение.
– Не стоит их разочаровывать, – пробормотал Тревельян, склонившись к шее трафора. – Ну-ка, дружок, покажи, на что мы способны!
Трафор отозвался перезвоном бубенцов, и вскоре Ивар ехал на гигантской крысе с острыми, как шилья, зубами. Спустя недолгое время под ним оказался зверь Четыре Лапы, тоже огромной величины, затем – горный кенгуру, снова уступивший место крысе. По шеренгам всадников прокатился гул, яххи шарахнулись от страшного чудища, взревели и принялись крутить хвостами, разбрасывая по сторонам навоз.
– Кончай свои фокусы, – сказал Тревельян, направив скакуна в пустыню. – Есть сообщения от Маевского?
– Нет, эмиссар. Прикажете связаться? – Трафор принял свой обычный вид.
– Не нужно. Нет информации – значит, нет и успехов. – Прищурившись, Ивар посмотрел на алое солнце. – Асур уже в зените… Скоро доберемся до разоренных оазисов… Хотел бы я знать, что от них осталось!
Осталось немногое: защитная стена с зияющими проломами, руины замка, колодцы с водой и занесенные песком поля. В толпе пленных, которых гнали мимо оазиса, поднялся горестный вой; не было для кьоллов большего несчастья, чем видеть гибнущую землю и водоводные канавы, забитые грязью и обломками жилищ. Тревельян, однако, подумал, что разрушения не слишком серьезны – ирригационную систему можно восстановить, прорехи в стенах залатать, жилища отстроить, а поля и пастбища очистить от песка. Что бы ни натворили кочевники, труд многих поколений не уничтожишь за часы или дни; медленное многолетнее наступление пустыни было опаснее ярости варварских орд.
К вечеру войско достигло второго оазиса и расположилось на ночлег. Костров не разжигали, ели мясо, высушенное на горячих камнях, пили воду, распределенную старшинами, спать ложились рядом с телегами и скакунами. Трапеза у шас-га была занятием почти священным – тот, кто пропустил ее, оставался без еды и воды от заката до заката. Спутники Ивара не забывали об этом и сгрудились у повозки с припасами, ожидая, когда хозяин осчастливит их пищей, питьем и мудрым словом. Птис был здесь, и Тентачи со своим барабаном, и Кадранга, предводитель воинов, и Тойла-Ац с Иддином, и три женщины; все стояли, раскрыв рты и пуская слюну. Но Дхота Тревельян не досчитался.
– Где он?
– Припадаю к твоим подошвам, великий ппаа. Я правил повозкой и не глядел назад, – доложил Птис.
– И я припадаю. – Тентачи вытер с губ слюну. – Но я не видел Дхота. Я складывал Долгую Песню о равнинах, где много травы и воды.
Женщины шас-га красотой не блистали, зато были послушными и работящими, справлялись с упряжкой яххов не хуже Птиса. Куда подевался Дхот, они тоже не знали.
– Ехал с нами, – сказал Кадранга.
– Позади нас, – уточнил Тойла-Ац. – Ехал, пасть не разевал, а потом его не стало.
– Ххе! Захочет жрать, придет, – добавил Иддин.
Но Дхот-Тампа не появился – ни в эту ночь, ни на следующее утро.
* * *
Перед восходом белого солнца с Иваром связался Маевский, просил разрешить ментальное зондирование пещеры, говорил, что Миллер не видит иного выхода и что он сам наденет шлем. Было ясно, что обычные методы не привели к успеху и вряд ли приведут – похоже, даскины не нуждались в контрольных пультах, голографических панелях и сенсорных переключателях. Эта раса опередила землян не на века, на тысячелетия – во всяком случае, так казалось Тревельяну. Слушая тихий голос Маевского, он вспоминал свою высадку на Хтоне, биоморфа Фарданта и то, что хранилось в его бездонной памяти – сведения о существах, не имевших космических станций, роботов и боевых кораблей, лишенных зримого обличья, но обладавших всемогуществом. Когда-то – должно быть, миллионы лет назад, – они покарали жителей Хтона, перебросив их мир и их звезду в Провал и в далекое будущее – в современную эпоху. Страшная кара! Гибельная для живых созданий, неприспособленных к странствиям во времени!
Время стирает память о случившемся с нами, сказал Йездан Сероокий, мудрец кни'лина. Но память о Хтоне была жива.
– Я запрещаю ментальный зондаж, – сказал Тревельян. – Слишком опасное дело, Йозеф. Возможно, Миллер права, но я запрещаю.
– Мы привезли контактный шлем, – сказал Маевский. – Если передумаете…
– Не передумаю. Будем осторожны, Йозеф. Даскины это даскины.
– Владыки Пустоты… – задумчиво промолвил планетолог.
– Нет. Владыки пространства и времени.
Связь прервалась. Ивар сидел среди спящих шас-га, привалившись спиной к колесу повозки. В темном небе висела половинка луны – Гандхарв был на ущербе и выглядел в эту ночь чашей из зеленоватого стекла, отлитой в небесных мастерских. С юга, со стороны пустыни, налетел ветер, бросил в лицо песок, взъерошил Тревельяну волосы. Казалось, что ночь тянется целую вечность и будет тянуться до скончания веков.
Где же Дхот?.. Мысль скользнула по краю сознания и исчезла. Сейчас он думал о другом.
Тихо прозвенели колокольчики.
– Ваши приказания, эмиссар? – раздался чуть слышный голос трафора.
– Шшш… Не мешай, дружок. Я вспоминаю. Вспоминаю Хтон.
– Могу я помочь?
– Не нужно. Я ничего не забыл.
Чудилось Ивару, что он опять на Хтоне, в подземной крепости Фарданта – лежит окоченевший и неподвижный в сумрачном зале под высокими сводами. Не дремлет, однако видит сон – реальный, как любые картины, приходящие в ментальном трансе, и от того особенно жуткий. Сон о расколотых небесах.
…Небо раскололось. Чудовищная трещина рассекла его яркую синеву от северного горизонта до южного, открыв бездонную пропасть, в которой не было звезд. Солнце исчезло, и вместе с ним погасли огоньки заатмосферных станций и портов, скрылись два естественных спутника планеты, белесые призрачные полумесяцы, видимые даже днем. На станциях и спутниках был сосредоточен Флот Вторжения, мириады больших и малых дисков, транспорты с боевой автоматикой, шагающие и летающие сокрушители, заряды ядовитой плесени, комплекс геопланетных катастроф и зеркала, способные испарить океан потоком отраженной энергии. Несокрушимая мощь, плод многовековых усилий! Все провалилось в небытие.
Края трещины расширялись и уходили за горизонт, накрывая тьмой планету, отсекая ее от Вселенной, от жизни, света и тепла, от тысяч близких и далеких звезд. Небо сделалось черным гигантским тоннелем, прорезавшим Галактику; то была дорога в никуда, путь наказания, жестокой вечной кары. Планета падала в этот колодец неисчислимые годы, что складывались башнями геологических эпох. Время замерло, тишина сковала мир, ужас перехватывал дыхание. Многие погибли от страха, но в грядущих кровавых веках их участь казалась счастливой. Крылья смерти милостиво прикоснулись к ним, избавив от мук и унижений, от генетического вырождения и потери разума… Да, им в самом деле повезло!
Тоннель или колодец, что мнился бесконечным, имел, однако, дно. Падение кончилось, мрак сменился мутной желтизной, небо снова стало небом, но не прозрачным и синим, как прежде, а розовато-серым, будто в луже жидкой грязи растворилась кровь. Солнце потускнело, покраснело, а в ночных небесах пролегла широкая темная лента, потеснившая звезды; лишь по ее краям виднелись жалкие пригоршни огоньков, далеких, как воспоминания о прошлом. Прошлое полнилось величием и горделивыми надеждами, настоящее – мрачной убийственной тоской. Одряхлевшее солнце и одинокий мир перед холодным ликом светила… В какие бездны их забросили? Какую уготовили судьбу?
Прозябание, забвение, упадок… Великий Враг не уничтожил их, но заключил в темницу. В узилище, где вместо стен – пустота, а вместо стражей – мрак и холод…
«Так было на Хтоне, – подумал Тревельян, – и дело тут не в воздаянии за грехи хтонийцев, слишком агрессивных и упрямых, а в факте свершившегося. Швырнуть звезду с планетой через горы времени, за миллионы лет, перенести в Провал меж галатическими рукавами… Чудовищное деяние! Не в этическом смысле, ибо мораль и этика даскинов – terra incognita , а в самом прямом. Чудовищный всплеск энергии, чудовищная сила, чудовищная власть над Мирозданием…» Но портал – это тоже власть, мелькнула мысль, ибо возможность свободного перемещения в пространстве – огромный импульс для любой цивилизации, великий эстап, дарующий могущество, меч, протянутый людям над пропастью времени… На этом фоне проблемы ФРИК выглядели очень скромными – можно сказать, локальными. В конце концов, Фонд Развития Инопланетных Культур являлся лишь одним из многих земных институтов, созданных для галактических исследований, и его задача была довольно узкой: способствовать прогрессу примитивных рас…
Размышляя об этом, Ивар задремал, и приснилось ему, что он опять стоит перед Спящей Водой и смотрит на картины, плывущие в хрустальной глубине портала. Скалы и лес, пустыня и степь, океаны и реки, поселения на всех пяти материках и тот таинственный зал, в котором мелькнуло нечто знакомое… Но что? Во сне ему мнилось, будто он понимает сущность и смысл увиденного или сейчас поймет, сделав великое открытие, что между Раваной и Хтоном протянется нить, и, прикоснувшись к ней, он выяснит связи между двумя мирами и непременно найдет дорогу к истине. Он различил чей-то тихий голос, прозвучавший рядом, и понял сказанное: «Смотри! Вот символ того, что мы здесь были и мы здесь есть!» – но не увидел лица говорящего. Странно, подумалось ему, голос слышен, но нет обличья, словно беседуешь с тенью или с каким-то созданием, что прячется в Спящей Воде. Он придвинулся к порталу и произнес: «Кто ты? Для чего существуешь? В чем твоя цель?» «В служении», – ответили ему. «В служении твоим хозяевам?» – переспросил Ивар во сне, и вдруг ему почудилось, будто он уже знает, что ему скажут, а этот разговор уже происходил когда-то, но не в этом мире – может быть, на Хтоне или на Земле, на Луне или на Марсе. И потому не удивился, услышав в ответ: «Просто в служении. У меня нет хозяев».
Взошедший Ракшас уколол его жарким лучом, и сновидение прервалось.
* * *
На следующий день войско миновало еще один разоренный оазис и в шестом часу, считая от белого полудня, приблизилось к владениям барона Эльсанны. Об этом правителе Ивару было кое-что известно – еще с тех пор, как он проходил стажировку на Пекле и знакомился с информацией о владыках Кьолла. Ее собрал Карел Гурченко, бывший в те годы координатором миссии и шефом юного стажера Тревельяна, – ксенолог, который славился точностью данных и объективностью мнений. В картотеке Гурченко упоминались сотни две имен, и о каждом бароне он составил целый меморандум: возраст, нрав и внешность (с обязательными снимками), происхождение и родословная до пятого колена, величина оазиса и его водные ресурсы, размеры сельскохозяйственных угодий, число дружинников и подданных и тому подобное. Эти ценные заметки дополнялись более поздними экспедициями, и, оказавшись на базе, Тревельян их просмотрел. Хотя со времен его стажировки прошло немало лет, Эльсанна был жив и бодр; он находился сейчас в тех же годах, что Серый Трубач, и значит, совмещал энергию с житейским опытом. В картотеке сообщалось, что он правит богатым и крупным оазисом с десятком поселков и восемью тысячами жителей, с большими стадами хффа и свиней, с фермами, где разводили песчаных удавов, и обширными полями дигги. Его замок, возведенный в предгорьях, имел шесть башен, каждая в четыре этажа, и по этой причине Эльсанну звали Шестибашенным. У него была сильная дружина, сто шестьдесят бойцов, но, по данным Гурченко, Эльсанна отличался миролюбием. Говоря по правде, военачальник он был никакой, и Тревельян решил, что у его владений кочевники долго не задержатся.
Но он ошибся. На стене, огораживавшей оазис с юга, стояли сотен шесть воинов в доспехах и тысячи три простого люда с вилами и топорами; ворота изнутри завалили камнем, стену укрепили, и поверх нее теперь тянулся частокол, где из бревен, где из жердей, а где из плетеных загородок. Такое изобилие дерева в почти безлесном краю удивило Тревельяна, но, забравшись на бархан, он разглядел оазис с высоты и понял, что хижины в селениях разобраны, а их стены, стропила, подпорки и крыши превратились в защитную изгородь. За стеной стояли в готовности другие отряды, через оросительные канавы были переброшены мостки, чтобы подтягивать без помех подкрепления, поля и пастбища казались голыми – вероятно, животных загнали в ущелья и горные пещеры. Замок, расположенный километрах в четырех от внешней стены, тоже имел внушительный гарнизон – на плоских кровлях башен блестели медь и бронза, но сколько там воинов Ивар, подсчитать не мог – расстояние было слишком большим. Однако не оставалось сомнений, что полководец в этой твердыне опытный, из тех, кто взялся за меч не сегодняшним утром.
Войско шас-га текло по дороге и строилось перед длинной стеной, вне досягаемости камней и стрел. Тревельян видел великого вождя верхом на крепком яххе – тот выбрал позицию перед воротами, и его окружали военачальники, телохранители и посыльные. Несколько гонцов помчались к пылившему вдали обозу, и длинная лента телег начала с шумом и скрипом останавливаться. Покинувшие дорогу отряды двигались в стройном порядке: одни занимали места на крыльях армии, другие – перед фронтом, третьи – в тылу, на склонах песчаных холмов. В центре темнела масса всадников, разделенная на тысячи и сотни – Мечущие Камни и Белые Плащи. Теперь, когда все степное воинство стояло у стены, изготовившись к атаке, шансы защитников уже не казались Ивару реальными. Как ни крути, кьоллов было меньше раз в пять-шесть, а опытных воинов среди них – лишь сотен восемь. Опытных в сравнении с мирным людом – дружинники, конечно, бились в сварах, случавшихся между баронами, но с таким врагом, как шас-га, встречаться им не доводилось.
Он вызвал пик Шенанди, чтобы посовещаться с Юэн Чином.
– Я у владений Эльсанны Шестибашенного. Здесь целая армия кьоллов, Юэн, пять-шесть тысяч бойцов. Как ты оцениваешь ситуацию?
Они беседовали без видеосвязи, но Тревельян представлял, как его друг-этнограф задумчиво морщит лоб.
– В принципе, положительно – это первый случай, когда бароны Кьолла объединились. Мы наблюдаем за ними через спутник. В последние дни из оазиса гнали на восток стада, а с ними уходили женщины, дети и часть мужчин. На запад, к Эльсанне, двигались вооруженные отряды из семи баронств. Небывалое дело, Ивар! Прежде эти владения были автономны и не помышляли о союзе.
– Опасность объединяет, – заметил Тревельян. – У тебя есть еще данные?
– Есть. Вероятно, в разгромленных оазисах кто-то выжил, укрывшись в горах и оросительных канавах. Затем беглецы добрались до Эльсанны и подняли тревогу. Барон отправил на запад лазутчиков, и те осмотрели руины и взяли под наблюдение лагерь шас-га. Я так предполагаю… очень трудно отследить людей в гористой местности, но Эльсанна наверняка провел разведку.
– Согласен. Но, похоже, сейчас командует не он.
– На снимках виден человек, похожий на Аппакини, – сказал Юэн Чин.
– Аппакини? Он еще жив?
– Жив, хотя довольно стар. Ну, может это и к лучшему… прыти меньше, опыта больше.
Среди баронов Кьолла Аппакини славился воинственностью и в самом деле был неплохим полководцем; с дружиной в две сотни бойцов он грабил ближние оазисы и даже ходил походом на дикарей пустыни. Вероятно, в старости он уже не рвался к подвигам и не ссорился с соседями. Такой человек мог управлять крупным войском.
– Кто еще с ним?
– Наследники Инкагассы, братья Янукерре, Покки и еще трое, которых ты не знаешь. Все привели к Эльсанне свои дружины и боеспособных мужчин. Это положительный фактор.
– Да, – согласился Тревельян. – Но шансов на победу у них нет. Трубач разгромит это войско, а затем пройдет по беззащитным владениям, как чума. Уже сейчас между западным и восточным Кьоллом полоса развалин в двести километров, а будет в пятьсот. В любом случае это скажется на торговле.
– Что мы можем сделать? – мрачно буркнул этнограф. – Все зависит от Маевского, а у него результатов нет.
Они помолчали. Потом Тревельян сказал:
– У Йозефа есть контактный шлем, и он просит разрешить сканирование. По мнению Миллер, это единственный путь к успеху. Но я ему отказал.
– Понимаю, Ивар. План авантюрный и слишком опасный. Значит, мы пожертвуем владением Эльсанны…
– Придется. – Сделав паузу, Тревельян добавил: – Я бы сам нахлобучил этот проклятый шлем, но будет ли польза? Ментальная связь с чужими расами – штука не слишком надежная. Правда, я имею кое-какой опыт…
– Это даскины, Ивар. О каком опыте ты говоришь? – молвил Юэн Чин. – Может быть, пора отправить сообщение в Консулат и Исследовательский корпус? Помощь специалистов нам не помешает.
– Отправляйте, если в ближайшие два дня ничего не изменится. Что слышно у туфан и ядугар? Твой практикант вернулся с западного побережья?
– Да. Ядугар пьют и веселятся, но непосредственной угрозы для них пока нет. Туфан, по наблюдениям со спутника, действуют активно. Одни города вербуют наемников и укрепляют стены, другие готовятся к бегству в Намучи.
Тревельян вздохнул.
– Будем надеяться, что до этого не дойдет.
– Будем надеяться, Ивар.
Они прервали контакт. Внизу от обоза к передовым шеренгам мчались сотни всадников, везли щиты, связки стрел и запасные луки. Спешившись, Белые Плащи принимали этот груз. Каждый щит, плетеный из стеблей травы аш или веток кустарника, прикрывал четырех шас-га – двое тащили его, двое стреляли из луков. Щиты были прочными, но сухими, и лучники кьоллов могли бы их поджечь. Тревельян, однако, сомневался, что они умеют метать огненные стрелы.
Три линии Белых Плащей, не меньше трех тысяч воинов, растянувшись по фронту, двинулись к стене. На флангах ехали всадники из Мечущих Камни, раскручивали пращи – вероятно, Трубач хотел перебить побольше врагов перед решительным штурмом. На стене засуетились, сверкнули шлемы и острия копий, послышались команды; кто-то бросил камень в наступающих шас-га, но он не долетел на добрых полсотни метров. Белые Плащи замерли – теперь между ними и стеной было пустое пространство шириною в половину полета стрелы. Оба отряда всадников неторопливо просочились в этот коридор.
Над частоколом вблизи ворот поднялся шест с лентой змеиной кожи. Знак лучникам, решил Тревельян; кьоллы сразу начали стрелять, но лучников у них оказалось немного и были они не слишком искусны. Их снаряды втыкались в щиты, сшибли наземь два десятка всадников, ранили скакунов; яххи взревели, но все перекрыл пронзительный и грозный вопль: «Шас-га! Шас-га!» Он еще не успел отзвучать, как Серый Трубач, запрокинув голову, подал сигнал к атаке. Его мощный голос раскатился над пустыней и войском, и все пришло в движение: Мечущие Камни помчались вдоль стены, один отряд поближе к преграде, другой подальше, Белые Плащи вскинули луки, и на защитников обрушился град камней и стрел. Стрелы летели густо, били в любую щель, падали с неба за частокол; камни расшибали плетеные загородки, и вместе с обломками к подножию стены стали валиться тела убитых. Вой и стон поднялись среди кьоллов, но Тревельян почти не различал их голоса; свистели стрелы, звенели бубенцы, топотали лапы яххов и слитный воинственный клич степного племени взмывал к небесам.
Всадники промчались вдоль стены и отступили. Новая волна степняков хлынула к оазису – шли фланговые отряды из Людей Песка, Людей Ручья и Людей Молота. В отличие от земных фортов и замков, стены в Кьолле не были отвесными, а наклонялись под углом пятнадцать-двадцать градусов к вертикали, а между слагавшими их глыбами хватало впадин и щелей. Эти стены строили для защиты от песка и ветра, и человек мог забраться на них с большим успехом, чем на обрывистую скалу. Встав на спины скакунов, шас-га метали веревки с крючьями, лезли наверх по камням, оглушительно вопили, наваливались на бревна и жерди частокола, стараясь опрокинуть их на защитников. Там, где плетеные загородки были разбиты пращниками, степные воины поднялись на стену, оставив под ней пробитые копьями и стрелами тела. Зазвенели мечи и топоры, вспыхнули в свете солнц бронзовые лезвия, и потекли к стене новые отряды: кьоллы – из глубины оазиса, а со стороны пустыни – Зубы Наружу и Полоса На Спине.
Со своего песчаного холма Тревельян видел, как вокруг Трубача мечутся посыльные, как взлетают бунчуки с хвостами яххов, посылая все новых и новых воинов на стену. Там шла резня, мелькали клинки и секиры, с воплями падали люди, сотрясался частокол – в тех местах, где бревна еще держались, давая защитникам зыбкое укрытие. Кьоллы сопротивлялись упорно; белое солнце уже склонялось к закату, когда первые группы шас-га стали спускаться со стены в оазис и разбирать завал у ворот. Вероятно, Аппакини – если он был еще жив – понял, что внешнюю стену не удержать: взвыли горны, и кьоллы начали отход, разрушая за собой мосты над арыками. В первый миг столкновения их были тысячи, отступали же сотни – правда, на стене еще сражались, и среди полуголых шас-га можно было различить воинов в доспехах и медных шлемах и облаченных в туники крестьян.
– Ты все записываешь? – спросил Ивар, коснувшись шеи трафора.
– Да, эмиссар. Тремя камерами: панорама, ближний план и отдельные эпизоды. – Помолчав, Мозг с ноткой грусти промолвил: – Жаль, что с нами нет вашего родича. Ему нравятся батальные сцены.
– Это не батальная сцена, это гнусная реальность, – молвил Тревельян. – Там люди убивают людей.
– Непостижимо для разума моего уровня. Такое я наблюдал на Сайкате, но там одни примитивные существа уничтожали других, столь же примитивных. Хтон был полем битвы кибернетических устройств… Но здесь, как вы верно заметили, сражаются люди. Безусловно люди, ибо у них есть язык, зачатки искусства и технологии, и вид их подобен вашему. Зачем же им убивать друг друга?
– Так устроены гуманоиды, дружок. Наши проблемы в древности и сейчас можно было бы решить миром, но первый наш порыв – насилие, первая мысль – не поделиться, а отнять, первая реакция на чужака – страх и недоверие. Что поделаешь, наследие эволюции… ты видел на Сайкате ее раннюю зарю… Нелегко изжить тысячелетние инстинкты.
– Но вы сумели это сделать, – сказал трафор. – Ведь я неспособен к убийству, а я – ваше детище. Я имею в виду не землян, не кни'лина, а людей вообще. Настоящих людей.
– Мы вложили в тебя лучшее, что есть в нас, – ответил Тревельян. – Но существует темная сторона, и она перед нами. – Он показал на стену, где кочевники резали кьоллов.
Ворота рухнули, когда Ракшас коснулся гряды песчаных дюн. Белые Плащи, вновь оседлавшие яххов, ворвалась в оазис, но отступающие кьоллы были уже за широкой оросительной канавой, пересекающей землю от края до края. Этот заполненный водой ров с убранными мостками остановил атакующих; они собирались спуститься к воде по крутому откосу, однако посыльные вождя их остановили. «Правильное решение, – подумал Тревельян, – до захода Асура замок не взять, а вести осаду в темноте бессмысленно». Понаблюдав, как группы беглецов исчезают в крепости Шестибашенного Эльсанны, он стукнул пятками в бока скакуна и произнес:
– Похоже, на сегодня отвоевались. Едем к Трубачу. Поздравим его с великой победой.
Трафор спустился с холма. Воины резервного отряда почтительно расступились перед Тревельяном; некоторые покидали яххов и падали ниц, шепча слова покорности: «Мой лоб у твоих подошв». Он проехал у подножия стены, заваленного телами кьоллов, и миновал ворота. Их створки были перемазаны кровью. На одной лежал воин с разрубленным черепом, около другой бился, издыхая, яхх – меж его ребер торчало копье, а в шее, сразу за рогами, засел дротик. Наклонившись, Ивар коснулся его пальцем, дал разряд посильнее, и скакун затих.
Штаб Брата Двух Солнц обнаружился неподалеку от ворот, у первой же поперечной канавы, где стояли несколько повозок. Кроме телохранителей и гонцов тут были Кушта, Лиги-Рух и другие Опоры Очага, шаман Сувига и дюжина битсу-акков, коим полагалось воспевать деяния великого вождя. В этот час победы Трубач был доволен и милостив – на костре, разложенном у канавы, пеклись свиные туши, и охрана раздавала полководцам и певцам куски полусырого мяса.
Тревельян спрыгнул со спины скакуна и преклонил колени.
– Кровь вождю! Что прикажет мне Великий?
В горле Трубача заклокотало – он смеялся.
– Ешь – вот что я прикажу! – Он сделал знак, и телохранитель поднес Ивару свиную ногу. – Ешь, ппаа! Того, кто ест, не достанет ярость Ррита!
Делая жесты почтения и благодарности, Тревельян принялся жевать. Красное солнце садилось, и в сгущавшихся сумерках тут и там вспыхивали костры. Воины черпали воду из сохранившихся колодцев, резали свиней и раненых яххов, насыщались с торопливой жадностью, но ни один из них, как показалось Ивару, не прикоснулся к мертвецам. Он подумал, что старый обычай так просто не уходит; быть может, шас-га не нарушили волю Баахи, ибо великий вождь и великий ппаа глядели на них, и виноватый мог расстаться с кожей.
Трубач раздавал мясо и приказы:
– На рассвете ты, Лиги-Рух, поведешь своих воинов и разрушишь жилище вождя. Убей там всех! – Он ткнул пальцем в замок Эльсанны. – Кушта, пусть Зубы Наружу обыщут склоны гор, найдут животных и погонят их к обозу. Тебе, Гхот, и Людям Молота я велю собрать ножи, клинки и копья. У этих песчаных крыс много меди и бронзы! Еще у них есть одежда, что защищает от удара топора… Ее возьмите тоже. Убитых… – Вождь повернулся к Ивару. – Айла! Что делать с убитыми?
– Закопать в песок, повелитель. Всех – и кьоллов, и наших воинов.
– Темные Равнины переполнятся, – с сомнением пробормотал Сувига.
– Нет. Воины оживут в другом месте – там, где много травы и воды. На Темных Равнинах окажутся только наши враги, и Страж Йргыка их перебьет.
Старый колдун оскалился.
– Откуда ты знаешь?
– Я вижу, боги и духи по-прежнему с тобой не говорят, – презрительно бросил Тревельян. – Иначе ты знал бы тоже.
В глотке Серого Трубача опять захрипело, забулькало – похоже, перепалка колдунов его забавляла. Отсмеявшись, он вытянул длинную руку к одному из вождей.
– Ты, Ду-Аш! Ты и твои Люди Песка зароете мертвых! Жаль, что столько мяса пропадет, зато Камма будет довольна. – Он снял свою рогатую тиару, почесался и водрузил убор на место. – Ка-Турх, пусть ставят мой шатер. Мы пробудем здесь день или два.
– Как повелишь, владыка! – отозвался старший стражи.
Он гаркнул на телохранителей, и те заметались, разгружая возы с шатром. Опоры Очага, получив приказы и взгромоздившись на скакунов, поехали к своим отрядам. Сытые певцы куда-то исчезли, и лишь Сувига, мрачно посматривая на Ивара, не уходил – должно быть, надеялся, что вождь одарит его особым знаком милости. Но от свиней остались кости и рога, мясо кончилось, а с ним и благоволение владыки. Он поглядел на старого ппаа, потом – на Тревельяна, и зевнул. Раскрылась огромная пасть, сверкнули зубы, и под лучами заходившего Асура зажглись алые точки в глазах.
– Останься, Айла.
Вождь повернулся спиной к Сувиге и зашагал к шатру, растущему прямо на глазах. Тревельян шел следом.
– В войске есть замыслившие злое, – внезапно произнес Серый Трубач. – Один осмелился напасть. Помет хромого яхха! Я выдавил ему глаза и сломал хребет.
Тревельян вздрогнул. Дхот, Дхот!.. Где ты сейчас, Дхот?.. Лежишь в песках, и твое мертвое тело терзают крысы и ящерицы… Дхот-Тампа, слишком торопливый мститель…
Сделав знак сожаления, он промолвил:
– Это случилось вчера, повелитель. Помет хромого яхха, о котором ты говоришь, – он из Живущих В Ущельях. Последний в их Очаге.
– Ты знал? Откуда?
– Камма сказала. Ей ведомо все, что было и будет в пустыне.
Вождь поднял руку, и его пальцы легли на горло Тревельяна. Ногти у шас-га были когтистыми, острыми; они прокололи кожу, и по шее заструилась кровь.
– Ты знал и не сказал!
– Мог ли я лишить тебя радости, владыка? Ты жив, а умышлявший злое мертв… Ты его убил. Ты выдавил ему глаза и сломал хребет… Что дороже радости победы?
Хватка Трубача ослабла.
– Об этом Камма тоже сказала?
– Да, Великий Вождь. В том, что случилось, не было для тебя опасности.
– Хурр! – Он опустил руку и уставился в лицо Тревельяна, о чем-то размышляя. Потом сказал: – Ты прав, Айла. Сегодня мы убили многих, и моя радость велика. Вчера я убил одного, но радость была еще больше.
– Боги послали тебе две победы и пошлют еще, – пообещал Тревельян. – Ты будешь побеждать, а потом уйдешь на равнины, где много травы и воды, и Бааха сделает тебя их повелителем. Навечно!
– Но пока я еще не ушел, я еще здесь, и могу содрать шкуру с любого, даже с ппаа Белых Плащей. – Вождь ткнул Ивара в грудь. – Этого не случится, Айла, если ты поговоришь с Баахой. Тот, кто напал на меня… Я хочу знать, был ли он один или есть другие, что замышляют зло. Бааха скажет тебе их имена и подарит мне новую радость. Я разрежу им животы и пущу туда крыс… или велю закопать их с мертвецами… или вырву им печень… Иди, Айла! У тебя много времени. Придешь в мой шатер на рассвете.
– Ночью светлый бог спит, – осторожно произнес Тревельян.
– Тогда спроси у Каммы, у Потики или Гхарра. Ты лучше знаешь, у кого спросить!
– Слушаю твой зов, великий вождь. Я спрошу.
Прыгнув на спину скакуна, Тревельян направился к воротам, а оттуда – в обоз, к своим оголодавшим спутникам. Красное солнце село, погасли багровые зарницы, в небе зажглись редкие звезды, в стане шас-га, что раскинулся на дороге и в землях оазиса, вспыхнули костры и факелы. На стенах и башнях замка тоже виднелась россыпь алых точек – защитники твердыни не спали, готовились к грядущей битве и неминуемой гибели. Ветер, дувший с юга, стих, и необозримое пустынное пространство лежало перед Тревельяном, словно мгновенный снимок морской поверхности: застывшие волны барханов и темные провалы между ними.
После трапезы все, кроме Тентачи, улеглись спать. Битсу-акк сидел, не смыкая глаз, робко поглядывал на Ивара; барабан чуть слышно рокотал под его пальцами.
– Что не спишь? – спросил Тревельян.
– Думаю, хозяин. В прошедшие дни я видел так много… Схватку с казза, Спящую Воду, лагерь огромного воинства и битву… Много, много! – Певец растопырил пальцы, поглядел на них и сказал: – Хватит на десять Долгих Песен! Конечно, если я смогу их сложить.
– Это будут песни о сражениях и смерти?
– Нет, великий ппаа, нет. О сражениях поют все битсу-акки, это привычно, как… как… – Тентачи огляделся, – как повозка, или яхх, или шатер. Я бы спел о чудесном, о Духе Ветра, что явился нам по ту сторону гор и избавил от казза, о подземелье, где мерцает Спящая Вода, и о знамении Баахи. Но сначала я должен сложить песню о тех местах, куда мы уйдем из этого мира. Ты обещал рассказать, хозяин… – Он с надеждой уставился на Ивара. – Те равнины с водой и травой… Что еще там есть?
– Есть горы, – молвил Тревельян, – есть реки и леса, есть водопады и ручьи. Это хорошее место, Тентачи. Когда придет твой срок отправиться в эти края, ты не должен бояться.
– Не буду. – Певец кивнул. – Но расскажи еще, великий ппаа! Реки, горы, ручьи… Какие они? Я хочу их увидеть… не глазами, а здесь! – Он коснулся лба.
– Вообще-то у меня есть дело, – произнес Тревельян. – По велению вождя мне нужно потолковать с духами, и для этого я удалюсь на всю ночь в пустыню. Но раз ты просишь… Слушай!
Широкая река текла на юг,
Нигде не изгибаясь; под лесной
Горой она скрывалась в глубине
Скалистых недр. Всевышний водрузил
Ту гору над рекою, чтоб земля
Вбирала жадно влагу, чтоб вода
По жилам почвы подымалась вверх
И, вырвавшись наружу, ключевой
Струей, дробясь на множество ручьев,
Обильно орошала Райский сад,
Потом, соединясь в один поток,
С откоса водопадом низвергалась
Реке навстречу, вынырнувшей вновь…
Ивар читал Мильтона на древнеанглийском, а закончив, принялся переводить на шас-га. Это было нелегким занятием, но энтузиазм слушателя его подбодрил: глаза Тентачи сияли, губы беззвучно шевелились, пальцы отбивали на барабане ритмичную дробь. Он находился сейчас в том загадочном трансе, в котором пребывают поэты в миг творения; он повторял за Иваром слова, но не те, что слышал – то была другая песня, не спетая когда-то на Земле, а рождавшаяся сейчас под иным небом, иными звездами. Но говорилось в ней о Рае.
Тревельян смолк и поднялся.
– Я увидел, увидел… – тихо шепнул Тентачи. – Это чудо, мой повелитель! Мелькнувшее в словах стало явью и снова превратилось в слова… Чудо, чудо!
– Так бывает, – заметил Тревельян. – Я рассказал бы больше, но наступила ночь, и мне пора вызвать демонов. Я вернусь к восходу Аукката.
С этими словами он сел на скакуна и направился в пустыню.
Возможно, даскины занимались прогрессорством, но этот вывод скорее связан с бытующими в Галактике преданиями, чем с конкретными фактами. В самом деле, если Галактика находилась под контролем даскинов, как утверждают легенды, то их влияние на другие, не столь высокоразвитые, цивилизации кажется очевидным. Их вмешательство могло состоять не только в передаче каких-либо знаний (вспомним о Портулане Даскинов, контурном приводе и т.д.), но и в иных формах; например, они могли являться арбитрами в спорах или внешней силой, препятствующей экспансии слишком агрессивных рас. Во всех подобных случаях активное прогрессорское воздействие неизбежно. К сожалению, нам неизвестны объекты такого воздействия – кроме, возможно, Хтона, куда направлена экспедиция ФРИК и Исследовательского корпуса. Результаты еще не обнародованы, и потому нет смысла их обсуждать. Однако мы вправе коснуться гипотезы Сато-Ортеги, возникшей под влиянием тех предварительных материалов, которые собрал ксенолог И.Тревельян, первооткрыватель Хтона. Эта гипотеза связывает исчезновение даскинов из пределов Галактики непосредственно с их прогрессорской деятельностью, которая, по мнению Сато и Ортеги, не увенчалась успехом. Авторы гипотезы упоминают «стыд поражения и вину», отмечая при этом, что такие категории, скорее всего, были неведомы даскинам, и причина их исчезновения или перехода в латентную фазу лежит гораздо глубже. Согласно Сато и Ортеге, она связана с осознанием тщетности своих усилий и психологическими ограничениями, диктовашими даскинам те или иные методы вмешательства.
Абрахам Лю Бразер «Введение в ксенологию архаических культур». Глава 8. Аналоги ФРИК в прошлом.
