«Да, здесь кого-то сильно опасались! Не ублюдков ли с гравитационными метателями, убивших Сингапура?» – размышлял Скиф, озирая высившуюся на скале крепость.

Этот розово-серый гранитный утес с обрывистыми склонами достигал полукилометра; башни на его вершине казались каменной короной, оседлавшей исполинский затылок неведомого божества. Скиф разглядел, что они идут вроде бы в три ряда: внешние были массивные, приземистые, цилиндрические; за ними виднелись четыре квадратных, соединенных стенами и возносившихся над внешним кольцом. В периметре квадратных башен были заключены еще две, похожие на сужавшиеся с высотой пилоны; эти, самые огромные, парой бивней вонзались в небеса.

На отвесных скалистых склонах – ни дороги, ни вырубленных ступеней, ни следа подъемных механизмов… Дьявольщина, подумал Скиф, не на воздушных же шарах они туда взлетают! Шаров, впрочем, тоже не было видно. Неприступная цитадель на неприступном каменном столпе высилась над ним, словно бросая вызов сообразительности: попробуй догадайся, как подняться! Отбросив мысли о вертолетах, дирижаблях и мгновенной телепортации, Скиф переключился на птиц. Почему бы и нет? Зубастые пирги. Белые Родичи, охраняли границу и сражались рядом с воительницами; они почти умели говорить! Во всяком случае, как-то общаться с людьми… Значит, среди амм-хамматских чудес могли быть и прирученные птицы – гигантской величины, размером с легендарную птицу Рух, способную унести слона! Правда, те крылатые создания, что обитали в прибрежных лесах и в степи, не слишком отличались от земных пород – одни были размером с воробья, другие – с гуся. Самой крупной из виденных Скифом птиц являлся степной кондор-стервятник, послуживший, вероятно, прототипом шинкасского Шаммаха. Эта внушительная тварь с голой шеей, загнутым клювом и двухметровым размахом крыльев могла бы унести кафала или хирша, но не человека в броне, с тяжелым оружием.

Перестав наконец ломать голову, Скиф заметил, что рощи, зеленые плантации и каналы отступили вдаль, травы и деревья исчезли, и по обе стороны дороги простирается теперь пустынная и суровая местность – голый камень, естественный гранитный монолит, служивший основанием скалы. Копыта скакунов грохотали уже не по каменной брусчатке; под ними была сплошная розово-серая полоса, ведущая прямиком к утесу. Казалось, дорога упирается в отвесные склоны, но, когда путники приблизились к скале, Скиф увидел темный провал входа. Сомнения его разрешились: в эту цитадель попадали не снаружи, на птицах или воздушных шарах, а изнутри.

От входа в глубь горы вел тоннель, достаточно высокий и широкий, чтобы три всадника могли проехать в ряд. Кавалькада втянулась в него: Рирда ап'Хенан – впереди, за ней – девушки, Скиф с Джамалем и юный синдорец, испуганно озиравшийся по сторонам. Белые звери шли за ними в полном молчании; лишь сверкали их глаза да огромные клыки. Скифов Талег забеспокоился, запрядал ушами. К хищникам он уже привык, но громада нависшего сверху камня и теснота коридора, видимо, беспокоили жеребца; ничто тут не напоминало знакомого простора зеленой степи.

Скиф похлопал коня по шее и с любопытством огляделся. Тоннель был прямой как стрела, со стенами, заросшими мхом. Лишайник этот светился – чем дальше от входа, тем сильней; в его слабом флюоресцентном сиянии различался уходивший вдаль коридор и большие квадратные отверстия в потолке, темневшие через каждые восемь-десять метров. Скиф, коснувшись локтя ехавшего рядом Джамаля, показал взглядом вверх.

– Дела с обороной тут неплохо налажены. Видишь эти дырки? Значит, над нами еще один коридор. Чтоб меня Вихрь Небесный унес, если не так!

– Коридор? – Джамаль вскинул глаза. – Ну и что, дорогой?

– А то, что из верхнего коридора через эти проемы можно залить нижний кипящим маслом, смолой или расплавленным свинцом. Держу пари, что там, – он ткнул пальцем вверх, – что-то этакое приготовлено. Не масло, так смола, не свинец, так камни… На случай, если противник рискнет забраться в эту ловушку.

– О! – с уважением вымолвил Джамаль. – Ты великий знаток стратегии! Настоящий эксперт!

Был эх-перт, а стал эксперт, промелькнуло в голове Скифа. Его компаньон уже не ломал язык и не пытался казаться пресыщенным искателем приключений; торговый князь и финансист превратился в коллегу, в соратника, на которого можно было положиться. Эта магическая метаморфоза радовала Скифа. Он уже предвкушал, как представит шефу по возвращении нового агента – Странника, пришедшего издалека, Ри Варрата, посланца со звезд, телгcкого Наблюдателя. Интересно, подозревал ли Пал Нилыч, кем на самом деле является его капризный клиент?

Тоннель уперся в глухую скалу, и всадники остановились. Скиф не заметил ни условного жеста, ни иного сигнала, но каменный блок, перегородивший дорогу, внезапно пополз вверх, открывая просторное прямоугольное помещение. Стены его тоже были одеты светящимся ковром мха, в дальнем конце и по бокам зияли отверстия новых проходов, а поперек стояли два десятка амазонок в полном вооружении, в панцирях и шлемах, с мечами у бедра и луками в руках. Охрана, понял Скиф, с уважением оглядывая затворную плиту-ее толщина была не меньше трех метров. Значит, весила она побольше сотни тонн! Кому же под силу поднять такую тяжесть?

Женщина, стоявшая в середине шеренги, выступила вперед. На ее панцире, как и на щите и доспехе Рирды, скалил пасть серебряный чеканный пирг, свидетельство высокого ранга. Голос ее был властным и громким.

– Да будет с тобой милость Безмолвных, Сестра Меча! Ты покинула свой турм, несущий стражу? Есть тревожные вести?

– Тревожных – нет. – Рирда спрыгнула с коня и знаком приказала спутникам спешиться. – Со мной чужаки – те самые, коих повелела привезти хедайра. Белые Родичи отыскали их в степи.

Взгляд амазонки, командовавшей стражей, обратился к Скифу и Джамалю, потом – к молодому синдорцу.

– Слышала я, что их всего двое… Кто третий? Он похож на лесовика с Петляющей, сестра. И слишком молод, чтобы в ночь трех лун взойти на ложе одной из наших девушек.

– Молод, да, – губы Рирды искривились в усмешке. – Но он говорит, что уже дрался с шинкасами, и он хочет стать воином. Когда станет, тогда поговорим и о девушках.

Она шагнула вперед, к раздавшемуся строю. Скиф перебросил через плечо рюкзак, снятый с седла Талега, погладил длинную атласную морду жеребца.

– Эй, почтенная! Наши кони! С ними-то что будет?

– О лошадях позаботятся, – не оборачиваясь, бросила Рирда.

Они углубились в новый проход – уже всемером, оставив скакунов и Белых Родичей с охраной. Этот коридор оказался столь же широк, с многочисленными, наглухо перекрытыми нишами – там, вероятно, находились подземные камеры, и одни Безмолвные ведали, что в них хранится. Тоннель в отличие от первого, прямого, шел по спирали вверх, и в потолке его не было отверстий, зато через каждые сто шагов над головой нависали гладкие края затворных плит. Толщина их показалась Скифу чудовищной; ускорив шаги, он нагнал Рирду и, минуя очередной массивный блок, поинтересовался:

– Эти камни тоже можно опустить – как тот, при входе? Сестра Меча окинула его подозрительным взглядом.

– Ты не только дерзок, но и любопытен, чужак… Разумеется, затворы можно и поднять, и опустить. Попасть в наш город нелегко… а выбраться – еще трудней, клянусь челюстью пирга!

– Нелегко с земли, – согласился Скиф. – Но если демоны или слуги их взлетят в воздух?

Он с любопытством ждал ответа. Быть может, в этом примитивном мире двеллеры – или Бесформенные, как называл их Джамаль, – не скрывались с такой тщательностью, как на Земле? Быть может, они носились в небесах, Подобно коршунам, высматривающим добычу? Тогда их могли заметить – не их самих, так летательные аппараты…

Но амазонка лишь покачала головой в гребнистом шлеме.

– Распадись и соединись! Никогда не слышала, чтобы хоть один из вонючих степных хиссапов обзавелся крыльями! Но если даже они ринутся на город с небес, вместе с проклятыми демонами, сынами мрака, то встретят их башни, бойницы и наши копья. Тут, внизу, – она повела рукой, – камень, созданный богами. И сверху тоже камень, стены и башни, созданные нами по их повелению.

– А этот проход? И камеры по сторонам?

– Их вырубили сену, любопытный кафал. В давние времена, когда пращуры наши переправились через Петляющую и ушли в степь, искали они надежное место, недоступное ару-интанам – такое, чтоб воздвигнуть крепость и защитить новые свои земли. Эта гора подошла. Снаружи – камень, внутри – много пещер… Их расширили и соединили, потом выстроили башни. Двадцать башен, по числу наших родов.

– Камень тверд, – заметил Скиф, бросая взгляд на внимательно слушавшего Джамаля. – Сколько же лет сену рубили его?

– Камень тверд, – согласилась Рирда, – но Видящие умеют делать его мягким.

– Как?

Амазонка пожала плечами.

– Силой своей… силой, что даровали им Безмолвные.

– И эта же сила поднимает затворные плиты?

– Нет, чужак. Ни богов, ни Видящих нельзя тревожить по пустякам! Да и незачем… В недрах горы есть водный поток, яростный, как стадо необъезженных лошадей. Сила воды поднимает камни… А опустить их куда легче – стоит только дернуть за рукоять!

Скиф, удовлетворенный, кивнул и переглянулся с компаньоном. Слова Рирды явно впечатлили князя Джаммалу; возможно, он не был специалистом по древним культурам, но, чтобы оценить масштабы этого сооружения, частично – рукотворного, частично – созданного природой, не требовался диплом историка. Полукилометровая гора, вся источенная пещерами и ходами, а над ней – неприступная крепость… Судя по лицу Джамаля, Телг ничем подобным похвастать не мог. Как, впрочем, и великие земные империи римлян, персов, китайцев или древних инков. «С другой стороны, – подумалось Скифу, – ни один из этих народов не владел искусством размягчения камней. Интересно, как это делают Видящие? Взглядом? Или магическими заклятьями?» Коридор кончился; перед ними зияла глубокая ниша с кованной из железных полос клетью и бронзовым диском, свисавшим с крюка. Клеть казалась довольно большой, рассчитанной на тридцать-сорок человек, с деревянным полом и массивным кольцом вверху; от кольца в непроницаемый мрак вертикальной шахты убегала толстая цепь.

– Сюда! – старшая амазонка шагнула на деревянный настил, ударила налокотником в диск. Тишина подземелья распалась; долгий протяжный звук поплыл в воздухе, отражаясь от каменных стен. Скрипнула цепь, пол дрогнул, и железная клетка медленно поплыла вверх.

– Небесный Вихрь, защити! – прошептал синдорец и принялся бормотать молитвы. Скиф нашарил в темноте его плечо, стиснул, да так и не отпускал до самого конца подъема. Ему тоже было не по себе: этот древний лифт двигался какими-то рывками, и каждый из них мог оказаться последним.

Поднималась клеть неторопливо, на десяток метров в минуту. Снизу, со дна шахты, поддувал теплый ветерок, но иногда ощущались и другие, горизонтальные токи воздуха, более свежего, прохладного и сырого, словно подъемник двигался вдоль обширных гротов и камер, уходивших куда-то в сторону, в глубь горы. Тьма стояла кромешная, но пару раз Скиф различил отдаленный грохот водопада, услышал удары молота о сталь, унюхал дым подземных кузниц или гончарных печей. Примерно посередине пути перед ним открылось обширное пространство, скупо освещенное искорками далеких факелов; меж огней усердно сгибались крохотные фигурки, слышался скрежет металла и гул падающих вниз гранитных глыб.

– Вот тебе и каменоломня, – пробормотал Скиф, вглядываясь в сумрак огромной пещеры. – Обитель погибших душ…

– Не душ, а тел, – откликнулся Джамаль. – Души в другом месте, дорогой.

Он собирался добавить еще что-то, но тут воздух словно бы всколыхнулся и с силой надавил на барабанные перепонки; нечто неслышимое и невидимое раскаленным острием впилось в череп, закружилось, проникло в мозг и начало расправляться с ним с безжалостной методичностью сверлильного станка. Сайри вскрикнул, застонал, забился под рукой Скифа; тот, помянув святого Харану, крепче стиснул плечо синдорца.

– Сейчас все кончится, – буркнула Рирда. – Не пугайтесь и не дрожите, как кафалы перед пиргом! Видящие размягчают камень.

Раскаленный стержень прекратил вращение, замер, мгновенно остыл, исчез… Скиф, массируя ладонью виски, хрипло выдохнул:

– Джамаль! Ты в порядке? Что это было? Что за дьявольские фокусы?

– Не фокусы, дорогой, – раздался спокойный баритон звездного странника. – Ультразвук, я полагаю.

– Глас Безмолвных, – заметила Сестра Меча. – Не слишком громкий, иначе мы вряд ли остались бы в живых. Скиф хмыкнул.

– Коли они безмолвные, так пусть лучше молчат. Всегда молчат!

– Не тебе указывать богам, чужак! – в голосе Рирды слышалось раздражение. – Они молчат, беседуя лишь с посвященными без слов и звуков. Но иногда Видящие просят их подать голос… Ты его слышал, верно? И понял, сколь велика их власть?

– Слышал и понял, – пробормотал Скиф.

Плечо Сайри под его рукой расслабилось; вероятно, юный синдорец начал отходить от пережитого ужаса. Ткнувшись губами в ухо Скифа, он зашептал:

– Ты, господин мой Паир-Са, столь же могуч… Ты, Владыка Ярости, повелеваешь огненными молниями… Ты защитишь слугу своего от гнева Безмолвных и злого колдовства!

Скиф тряхнул синдорца.

– Замолчи, парень! Не путай мудрость с колдовством! Над их головами возникло тусклое пятно, расплылось радужным ореолом, начало светлеть, приближаться, расти. Вынырнув из шахты, железная клетка остановилась, чуть раскачиваясь. Обширный зал, открывшийся перед путниками, был сумрачен и пуст; скупые солнечные лучи падали сквозь квадратный проем в стене, освещая подъемник и цепь, переброшенную через железный цилиндр двухметрового диаметра. Конец цепи уходил в отверстие в полу, и откуда-то снизу, из-под самых ног, доносился рев неистового водного потока.

Три молодые амазонки, покинув клеть, выстроились у стены; Рирда ап'Хенан последовала за ними.

– Вы в Башне Стерегущих Рубежи, – сказала она, и Скиф вздрогнул.

Он-в жилище Сийи! Быть может, в сотне шагов от нее!

В последние часы, очарованный новизной впечатлений, он почти не вспоминал о девушке. Он размышлял о лишенных душ, о стране, что раскинулась у подножия огромного утеса, о крепости на его вершине, о лабиринте, таившемся за гранитными стенами, о птицах и воздушных шарах, о загадочных ару-интанах – о чем угодно, только не о Сийе. Возможно, он запрещал себе думать о ней, чувствуя, что не сможет скрыть сжигавшее его нетерпение; но оно все копилось и копилось где-то внутри, и сейчас Скиф ощутил, что готов издать ликующий вопль. Голова его кружилась, кровь прилила к щекам, ноги неудержимо стремились вперед.

Куда? Камера, в которую их доставил подъемник, имела лишь один выход – широкий квадратный проем три на три метра, облицованный с боков и сверху Гладкими плитами. Скиф устремился к нему.

– Эй, не спеши! – резкий окрик Рирды догнал его. – Куда торопишься, кафал?

– Сийя, – прохрипел Скиф, – Сийя!

Амазонка со шрамом обогнула его, встала в проеме, загораживая выход, окинула Скифа с ног до головы пристальным взглядом.

– Запомни, чужак: всякий мужчина, попавший сюда, идет вначале к хедайре. Она решает, оставить ли его тут, послать ли вниз, на равнину, или выкинуть за пределы наших границ. И правило это касается даже столь необычных людей, как ты и твой родич. Бери пример с него! Видишь, он спокоен – стоит и ждет моего слова. – Она кивнула на Джамаля, который и в самом деле вроде бы никуда не спешил, а с любопытством озирался по сторонам, разглядывая сумрачное помещение, колесо огромного блока рядом с клетью и мощные стояки, что поддерживали его. За спиной князя жался Сайри.

– Когда я увижу Сийю? – спросил Скиф, делая шаг вперед. Губы плохо повиновались ему; он прилагал титанические усилия, чтобы сохранить спокойствие.

Рирда ап'Хенан усмехнулась.

– Увидишь, когда владычица дозволит. Или не дозволит; вдруг тебе предназначена другая девушка? Хотя бы одна из этих? – Она кивнула на троицу амазонок у стены.

– Другая мне не нужна, – буркнул Скиф, стараясь не глядеть на смуглянок и рыжекудрую. Те взирали на него без всякого смущения, с заметным интересом, переглядывались и перешептывались.

– Не беспокойся, тебя не станут неволить, – холодно промолвила старшая амазонка. – Власть Доны ок'Манур велика, но женщин и мужчин соединяют не люди, а боги. И никто, клянусь клыками пирга, не в силах противиться их воле!

С этими словами Рирда перешагнула порог. Скиф с Джамалем и оробевший Сайри последовали за ней; три девушки замыкали процессию. Они пересекли двор – безлюдный и широкий, в две сотни шагов, уходивший направо и налево; этот мощенный камнем прямоугольник огибал четыре квадратные башни, соединенные циклопическими стенами. В одной из них зиял проход с распахнутой железной решеткой и крутая лестница за ним; здесь стояли стражи – как в подземной камере, тоже в полном вооружении. Вероятно, амазонка со шрамом была им знакома; они лишь подняли копья в знак приветствия и посторонились.

Ступени вели вверх, лестница, проложенная внутри стены, шла зигзагом. Они поднялись на гребень, огороженный с обеих сторон парапетами с треугольными зубцами, искусно выложенными из шлифованного гранита. Скиф мрачно молчал; Джамаль, не скрывая любопытства, вертел головой, разглядывая гигантскую каменную крепость. Наконец он остановился, сделав знак Рирде, и скрестил руки на груди.

Отсюда, с вершины внутренней стены, открывался вид на зеленые рощи и пастбища, уже покрытые вуалью вечерней дымки; на блестящие зеркала озер и прямые ленты каналов; на поселки, разбросанные вдоль дорог; над длинными домами вился дым, и ветер, налетавший с равнины, доносил отдаленные удары гонгов. Но крепость, лежавшая у ног путников, была тиха и безмолвна. Периметр внешних стен будто вырастал из самой скалы; над ним возносились четырнадцать круглых башен, очень высоких, но казавшихся приземистыми, ибо диаметр их раза в полтора превосходил высоту Меж этим наружным кольцом обороны и внутренней цитаделью, у парапета которой стояли сейчас странники, лежал просторный двор, куда открывались выходы из каждой башни. С другой стороны, тоже замкнутая в квадрат стен и охраняемая четырьмя угловыми башнями, находилась площадь. Посреди нее тянулись вверх два пилонообразных сооружения, походивших на пирамиды со срезанными плоскими вершинами. Больше тут не было ничего – ни домов, ни дворцов, ни храмов, ни зелени, ни колодцев. Город Двадцати Башен полностью соответствовал своему названию; суровый, безлюдный и гордый, он, казалось, изготовился к отражению внезапной атаки.

– Скажи, почтенная, кто живет там и здесь? – описав рукой полукруг, Джамаль показал на внешние и внутренние башни.

Сестра Меча усмехнулась.

– Ты тоже любопытен, как твой родич? Ну так слушай! В тех, круглых, обитает мой род, Стерегущие Рубежи, и сестры, Хранящие Город. Но большая часть занята Надзирающими – они приглядывают за сену, за каналами, домами и всем, что растет на земле. Город для них – охрана и защита, но трудятся они внизу, на равнине, так же как Дочери Паир-Са.

– Паир-Са? – Скиф, очнувшись, посмотрел на амазонку. – Паир-Са – бог воинов; значит, его дочери – тоже воины, как Хранящие и Стерегущие?

– Мы все воины, когда придет время, – буркнула Рирда. – Но у Дочерей свое предназначение, ибо Паир-Са покровительствует не только людям-воинам, но и всякой твари, умеющей сражаться. Пирги и кони – его любимые детища; вот с ними и имеют дело те, кто посвятил себя служению владыке багровой луны.

– Они разводят Белых Родичей и учат их говорить? – спросил Джамаль.

– Учат? Я бы так не сказала. Скорей, учатся у них. И понимают их лучше, чем я и мои девушки. Ну а здесь, – Рирда повернулась к внутреннему двору цитадели, – живут шесть родов, одаренных особой мудростью. В центральных башнях – Правящие Людьми и Видящие Суть; в четырех угловых – Искусные В Письменах, Танцующие У Престолов, Наставницы и Сестры Огня. Ты удовлетворил свое любопытство, чужак в одежде шинкасов?

– Нет! – Джамаль ответил улыбкой на хмурый взгляд Рирды. – Разве пара камней, брошенных в реку, перегородит поток? И разве насытится голодный горстью хлебных крошек? Ты ведь ничего не рассказала мне, отважная! Чем, к примеру, занимаются Сестры Огня?

– Вот этим! – Рирда грохнула кулаком о панцирь. – Как ты думаешь, откуда мы берем оружие? Чтобы сделать его, нужны молоты, наковальни, черный камень, бурый камень и огонь! А больше я ничего не знаю, ибо мое дело – рубить, а не ковать!

Она повернулась и пошла к лестнице, ведущей во внутренний двор. Скиф дернул князя за полу куртки; хоть вид на крепость и окружающий пейзаж был великолепен, всякая задержка раздражала его, отдаляя встречу с Сийей. У ступенек он обернулся, бросив взгляд на башню Стерегущих Рубежи, но она высилась мрачной безмолвной громадой, и никто не махал ему платком из окна. Окон, впрочем, не было вовсе.

Площадь тоже казалась пустынной; если за ней и наблюдали стражи, то заметить их Скифу не удалось. Ободок вечернего солнца висел над западным парапетом, и бирюзовые амм-хамматские небеса уже начали синеть; длинные тени пролегли от башен и стен, накрыв мощенный гранитными плитами двор. Бронзовая оковка дверей в левой башне, куда направлялась Рирда, колола зрачок огненными стрелами, заставляла жмуриться и отводить взгляд. Быть может, поэтому Скиф не сразу заметил узкие бойницы на десятиметровой высоте, в которых мелькал огонь.

Двери бесшумно растворились. Снова лестница – полутемная, озаренная лишь парой масляных ламп; блики света играют на панцирях и остриях копий, дробятся в начищенных щитах, гаснут в пышных султанах и складках плащей… Стражницы стояли вдоль ступеней в два ряда, но Скиф не видел их лиц под глухими забралами; только блеск зрачков да пряди волос, спадающие на оплечья плащей. Стражниц было много, не меньше десятка, и каждая из этих девушек не уступала ростом Джамалю. Скиф, правда, был повыше.

Миновав сотню ступенек, они поднялись в обширный сумрачный покой. Тут тоже стояла охрана и горели лампы; вдоль западной стены, под рядом бойниц, тянулись широкие скамьи с ножками в форме лап пиргов, накрытые коврами из оленьих и антилопьих шкур. Пол был выложен плашками из древесины густого вишневого цвета, сводчатый потолок покрыт росписью: шеренги всадниц с копьями наперевес, атакующие звероподобных существ в масках, с огромными секирами в когтистых лапах. В этих тварях без особого труда узнавались шинкасы.

В комнате были две двери: одна, с резным изображением яростно оскалившегося пирга – напротив лавок и бойниц; другая, обитая бронзой – рядом с выходившим на лестничную площадку проемом. По краям ее темнели жаровни из литого чугуна.

Рирда, пошептавшись с охранницами, повелительно махнула в сторону лавок:

– Ждите там! И оставьте оружие. Все оружие! Мечи, кинжалы, ножи!

Под ее бдительным оком Скиф снял пояс, затем, поколебавшись, отцепил наплечную кобуру с лазером, вытащил из кармана перочинный нож. Теперь у него оставался лишь обрезок проволоки, которым он прикончил Когтя, но вряд ли эту игрушку стоило считать оружием. Разве что в его собственных умелых руках.

Тем временем их провожатая исчезла за дверью – той, на которой скалил клыки пирг. Скиф, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, то изучал выпуклое резное изображение взметнувшегося на дыбы зверя, то рассматривал роспись на потолке, то косился на Джамаля. Звездный странник выглядел умиротворенным; похоже, был рад и счастлив, добравшись до мест, о коих гуляли мифы по всей Галактике. «Кто их только распространяет? – подумал Скиф. – И сколько нужно времени, чтоб слово, сказанное в Амм Хаммате, достигло Телга?» Впрочем, такие мысли сейчас не вызывали у него интереса. Во-первых, хоть миры Доктора и стали вдруг из снов реальностью, он не знал, где находятся Телг и Амм Хаммат; быть может, почти рядом, считая по галактическим меркам, быть может, на разных концах Млечного Пути. Ну а во-вторых…

Дверь с изображением Белого Родича приоткрылась, пропустив Рирду – уже без шлема, щита и плаща. Она сухо кивнула, и Скиф, сдерживая нетерпение, шагнул вслед за Джамалем, как положено младшему за старшим. Самый юный, Сайри, пребывал в нерешительности и явно не спешил попасть пред светлые очи хедайры; Скиф, обернувшись, грозно глянул на него и, поторапливая, махнул рукой.

Надежда, что за дверью с пиргом его ожидает Сийя, не сбылась.

Комната была такой же просторной и скудно обставленной, как предназначенная для стражниц. Пол вишневого дерева; потолок, расписанный под ночное небо, с тремя лунами, Миа, Ко и Зилуром, торившими путь среди звезд; светильники на стенах, литые массивные жаровни, накрытые шкурами лавки у бойниц… Перед скамьями, лицом к Скифу, стояли двое: рослая женщина лет сорока в белой тунике и шлеме, похожем на корону, и закутанная в серебристый плащ старуха. Вначале он смотрел только на первую; шлем ее, украшенный бирюзой, венчало изображение прыгающего пирга, а широковатый подбородок, сурово сжатые губы и острый взгляд темных зрачков свидетельствовали о привычке к власти.

Потом он покосился на старуху, да так и не сумел отвести глаз.

Время безжалостно к людям, а к женщинам – вдвойне; морщины и поблекшая кожа стирают следы былой красоты, распухшие суставы уродуют тело, стройный некогда стан и живость лесной лани сменяются сгорбленной спиной, неверным шаркающим шагом, дрожанием рук… Меркнут глаза, редеют и теряют свой шелковистый блеск волосы, проваливаются губы, пальцы становятся узловатыми корешками… Да, время не щадит прекраснейших из женщин!

Но эта, в серебристой накидке, с вышитым у ворота изображением трезубца, казалась неподвластной времени. Она была очень стара, но бег десятилетий (а может быть, столетий?) не изуродовал ее; кожу цвета слоновой кости не оскорбляли морщины, глаза – невероятно огромные, вытянутые к вискам – глядели ясно, корона седых волос обрамляла узкое вытянутое лицо, стан был прям, тонкие руки – гибки и подвижны. Она выглядела очень худой, но это, подумал Скиф, меньшая из бед, какую может ниспослать старость. В своем серебряном плаще, невысокая, спокойная, белокожая, она походила на фарфоровую статуэтку, изящное и хрупкое изделие французских мастеров.

Скиф залюбовался ею. Казалось, она это поняла, улыбнулась – не так, как улыбается старость юности, но так, как могла бы улыбнуться ему Сийя. Сверкнули огромные синие глаза, потом засияли, заискрились; чуть дрогнули брови, легкая морщинка прорезала высокий чистый лоб, и Скиф понял, что этой женщине не нужны слова; она и в самом деле умела говорить без них – подобно тому, как волна говорит с ветром, лунный свет – с засыпающей степью, цветы и травы – с восходящим солнцем.

Однако она заговорила вслух, и голос ее оказался на удивление сильным и молодым.

– Дочь моя, этот юноша – твой, – тонкая рука протянулась к Сайри. – Он хочет стать воином, но боится… боится не крови и ран, не врагов и смерти, а нас и нашего колдовства. Пусть Сестра Меча отведет его в Башню Наставниц, и пусть они будут добры к нему; он сейчас – испуганный кафал в пасти тха. Но так будет не всегда. Если боги дозволят, пришедший кафалом уйдет от нас пиргом.

– Да не обратятся в прах твои слова, мудрая, – промолвила женщина в шлеме, и Скиф понял, что слышит голос Доны ок'Манур, хедайры, Правящей Людьми. Вторая, с огромными глазами, что по-прежнему улыбались ему, была, конечно, Гайрой ар'Такаб, жрицей и пророчицей Безмолвных. И ни одна из женщин, виденных Скифом на Земле и в иных мирах, не подходила лучше к этой роли.

Сделав шаг вперед, Гайра коснулась его виска. Пальцы ее были прохладными и сухими; они чуть давили на кожу, и Скиф, изрядно уставший за долгий и жаркий день, вдруг ощутил прилив бодрости. Потом мир будто бы разорвался перед ним и соединился вновь; но теперь он видел не освещенную масляными лампами комнату, а широкую реку, мосты, переброшенные через серые стальные воды, многоэтажные дома – обычные бетонные коробки и дворцы с колоннами и лепными украшениями. Мелькнул и уплыл куда-то шпиль Петропавловки, раскрылась улица, полная машин, в туманное небо взмыл лайнер… Перекрывая эту картину, замелькало другое: вилюйская вековая тайга, пламя, пожирающее плантации опийного мака, мечущиеся в огне фигурки с автоматами, бурая пустыня Намибии и небеса над ней, расцвеченные парашютами десанта. Мгновение, и этот пейзаж сменился другим: сияющая разноцветная громада Куу-Каппы, похожая на перевернутую виноградную гроздь, сине-зеленое море, обтекаемые сигары прогулочных субмарин, яхты под треугольными парусами… Следом поплыли лица – отца, матери, Доктора, Самурая, Сентября… Они текли, летели, словно несомые ветром воздушные шарики, без какого-либо порядка или смысла; хмурую физиономию Сарагосы сменяло узкоглазое скуластое лицо Кван Чона, Скифова наставника из Сингапура, потом начинали маячить черты майора Звягина, за ними наплывали жабья рожа Тха, Полосатой Гиены, страдальческие глаза Марка Догала, улыбка серадди Чакары, красноглазые морды альбийских храпарников… Внезапно эта нескончаемая карусель остановилась: на Скифа глядели темные зрачки, пепельные локоны струились по плечам, на полураскрытых губах будто бы замер отзвук смеха.

Сийя!

Он вздрогнул и очнулся.

Он снова стоял в зале со сводчатым потолком, расписанным лунами и звездами; две женщины – Рирда в блестящем панцире и рослая хедайра, увенчанная шлемом-короной, пристально глядели на него. Третья, тонкая и хрупкая, в серебристом плаще, стояла рядом с Джамалем, касаясь прозрачной ладонью его виска.

Она вздохнула и опустила руку.

– Я не ошиблась, дочери мои: эти двое пришли к нам за мудростью и защитой. Пришли издалека… я даже не могу понять, откуда, ибо увиденное мной не существует в нашем мире. Быть может, их, как Великих Безмолвных, принес Небесный Вихрь? – Узкие брови над огромными синими глазами приподнялись в недоумении. – Но этого боги мне не открыли… И я знаю лишь одно: они пришли к Видящим!

– Как все ищущие мудрости. – Дона ок'Манур склонила голову. – Однако не скажешь ли ты, премудрая мать, те ли это люди, которых встретила сестра наша Сийя из Башни Стерегущих? И правдиво ли поведанное ими другой нашей сестре, Рирде?

– Почти правдиво, почти… не считая того, что нет меж ними родственной крови и пришли они не из страны за Узким морем. Этот, светловолосый, – воин, сын огня и железа, с тревожной душой; как молодой зверь, мечется он в поисках свободы и простора… Второй, с темными глазами, искатель; душа его сейчас в радости, ибо он достиг желаемого. Но, хоть не вся правда была сказана ими, сердца у обоих чисты. И потому я беру их под свое покровительство.

– Они чужаки, – вдруг прозвучал хриплый голос Сестры Меча. – Безродные чужаки, премудрая! Ты говоришь, что сердца их чисты, но тверд ли их дух? И какова их цель? Достойна ли твоей милости?

– Достойна, – коротко бросила жрица. Рирда ап'Хенан и Дона ок'Манур склонили головы.

– Нечасто мы поем заклятье Защиты и Силы для чужих, – после паузы вымолвила хедайра, – но тебе видней, премудрая. И будет так, как сказано тобой! Ты хочешь сама подготовить их? Или пошлешь к Искусным В Письменах? Или к Танцующим?

Опустив веки, Гайра задумалась. Прошло минут пять или шесть, и в груди Скифа снова шевельнулось нетерпение. Эта странная женщина ни о чем не спрашивала, словно их с Джамалем судьбы уже были исчислены ею, взвешены и определены наперед. Она явно не желала им зла, но он не привык подчиняться чужой воле и чужим решениям. Разумеется, если не считать приказов; но приказы отдавались теми, у кого было такое право.

Скиф откашлялся и рискнул нарушить тишину:

– Нужна ли нам защита, премудрая? Мы можем защититься клинком и копьем и огненными стрелами, которые я принес с собой. Мы лишь хотим просить…

Гайра прервала его, вскинув тонкую руку.

– Хирш, несмышленыш! Разве мы говорим о защите, что дают панцирь и меч? Или огненные стрелы, придуманные твоими сородичами? Вот – защита! – Ее фарфоровая невесомая ладонь коснулась лба, огромные зрачки вспыхнули, и Скиф внезапно ощутил выросшую меж ними стену. Стена эта была прозрачной и невидимой, но почему-то он чувствовал, что ни пуля, ни луч лазера, ни злобная мысль не проникнут сквозь незримый барьер; он казался надежней кольчуги, прочнее танковой брони. Джамаль, судя по всему, тоже это понял; до Скифа долетел восхищенный вздох и шепот:

– Умеют! Они умеют!.. Вот видишь, дорогой, не всякая сказка – пыль, поднятая ветром…

Глаза жрицы погасли, рука опустилась.

– Вот – защита! – повторила она. – И если Небесный Вихрь позволит, я научу вас – научу и не стану отправлять для подготовки в Башни Искусных или Танцующих. Вы оба взысканы богами… совсем по-разному, но взысканы! Тебе, – Гайра повернулась к Джамалю, – боги повелели говорить; тебе, светловолосый, предвидеть… Редкостный дар, клянусь Безмолвными!

«Великий Харана! – промелькнуло у Скифа в голове. – И это она заметила!» Повелительный голос Доны ок'Манур, Правящей Людьми, прозвучал ударом набата. Она обращалась к Рирде:

– Да исполнится слово мудрой! Отправь юношу к Наставницам, Сестра Меча. А тех двоих, искателя и воина, пусть примут девушки твоей Башни. Напомни им, однако, об осторожности. Ночи трех лун еще не наступили!

«Не наступили, – думал Скиф следующим вечером, стоя на плоской кровле Башни Стерегущих Рубежи. – Не наступили!» Но разве только плотское в любви может радовать человека? Его рука лежала на талии Сийи ап'Хенан, его плечо прижималось к ее плечу, дыхание девушки обдавало щеку теплом, тонкие пальцы нежились в его ладони. Мир был прекрасен! Мир был чарующе тих и безлюден; казалось, скала с огромным замком несет их вперед и вперед, подобно сказочному кораблю, сквозь сонные амм-хамматские степи, сквозь теплый мрак звездного ночного неба, сквозь серый туман безвременья. Куда они плыли? На Землю или в иную Вселенную – ту, сжимающуюся, о которой рассказывал Джамаль?

– Ты вернулся, – сказала девушка, сжимая ладонь Скифа.

– Вернулся, – повторил он. Пепельные локоны Сийи щекотали его шею. Она вздохнула.

– Ночи трех лун кончились, мой светловолосый. Нам придется подождать.

Скиф взглянул на темное небо, усыпанное звездами. Багровая Миа, обитель Паир-Са, уже взошла, и следом за ней из облаков поднимался серебряный Зилур, на котором обитали Безмолвные. Но Ко, последняя и самая меньшая из лун, напоминал о себе лишь неясным светлым заревом над южными горами. Пройдет десять или двенадцать дней, и Ко всплывет над горизонтом, но тогда исчезнет Зилур. И лишь через два месяца по земному счету все три луны поднимутся вместе в амм-хамматских небесах. Наступит время любви; ночи, когда женщине позволено обнять мужчину, соединиться с ним, слиться, положив начало новой жизни.

Два месяца! Скиф знал, что не пробудет здесь так долго. Мысль о кратковременности его амм-хамматского сна была мучительной; он снова размышлял о том, не остаться ли здесь с Сийей – или, быть может, забрать ее с собой. Но какое бы решение он ни принял, не многое зависело от него. Был Доктор и был Сарагоса; их властью и волей он очутился в Амм Хаммате, их властью и волей перенесется на Землю в урочный час. И была Сийя; Сийя, нерасторжимо связанная со своим девственным и диким миром, с этой темной ночной степью и замком, что высился над ней, подобно кораблю в беспредельном морском просторе. Вряд ли она смогла бы ужиться на Земле; ее дом был тут, тут была ее судьба, и другой она, похоже, не желала.

– Смотри! – Сийя протянула тонкую сильную руку к блестящему диску Зилура, по которому скользили тени облаков. – Безмолвные глядят на нас оттуда и ждут… ждут, чтобы мы повторили сказанное… те слова, что ты говорил мне в степи, в высокой траве…

– Ты – моя женщина. – Скиф прижался щекой к ее горячей щеке. – И если боги твои слышат нас и владеют искусством письма, пусть запишут: ты – моя женщина.

– Боги мудры и слышат все, Скиф ап'Хенан, – строго сказала Сийя. – И все им ведомо и подвластно. Они следят за нами, они даруют силу, они повелевают горем и радостью, ибо в их власти соединить или разъединить людей.

– Если бы так, моя ласточка, если бы так…

Они помолчали, затем Скиф сказал:

– Ваши боги в самом деле мудры. Только мудрым известен рецепт счастья, только они умеют чередовать горе с радостью, грусть с весельем, тоску ожидания с мигом свершившихся надежд. Но мне отказано в такой мудрости. Я нетерпелив и хотел бы радоваться всегда, не дожидаясь разрешения богов.

На губах Сийи промелькнула улыбка.

– Тоска ожидания и миг свершившихся надежд… – повторила она. – Ты говоришь о ночи трех лун и других ночах, когда пути Миа, Зилура и Ко лежат по разные стороны небес? Ты хочешь знать, почему время любви сменяется временем разлуки?

– Да. Свет трех лун не сделает мою любовь сильнее, милая. Даже если Безмолвные заговорят и скажут, что мои слова – неправда!

Теперь она рассмеялась.

– Я тебе верю, Скиф ап'Хенан, верю больше, чем Безмолвным. Но всякий запрет имеет смысл, и боги устами Видящих подсказывают нам скрытое и тайное – то, что недоступно нашим глазам и слуху.

– Что же? – спросил Скиф.

Сийя повернулась к нему, и в ее бездонных темных зрачках замерцали искорки света – серебристые, как всходивший в небесах Зилур. Ночи Амм Хаммата были светлее земных, и Скиф отчетливо видел ее лицо – задумчивое и словно бы печальное, с полураскрытыми губами и тенью, скользившей по щеке. Потом серебряная луна всплыла над облаками, и тень исчезла.

Пальцы Сийи легким движением коснулись его виска.

– Все просто, мой светловолосый, все просто… Любовь приносит свои плоды, и они различны, как деревья в лесу и травы на равнине. Мы встречаемся с мужчинами в ночи трех лун, и от этих встреч рождаются девочки… всегда девочки, только девочки… Они вырастают под присмотром Наставниц, приходят в наши Башни, спускаются вниз, садятся на коней, учатся владеть оружием и говорить с Белыми Родичами… Нам, племени Башен, не нужны сыновья – только мужчины, чтобы продлить свой род. Миа, Зилур и Ко появляются в небе на пятнадцать дней; этот срок они странствуют вместе, отмеряя время посева. И всходы его не должны быть такими, как ты, Скиф. Наши женщины рожают только дочерей.

– И так было всегда? – Скиф, ошеломленный, пытался скрыть изумление. Потом он напомнил себе, что Амм Хаммат – не Земля, и люди тут, вполне вероятно, отличаются от его сородичей. Не внешним обликом, но жизненным циклом, иным, чем у земных женщин, более сложным и подчиненным условиям этого мира. В конце концов здесь было целых три луны и впятеро больше звезд, чем на земном небе!

– Так было всегда? – повторил он, всматриваясь в лицо Сийи. – И в те годы, когда вы жили в синдорских лесах? За Петляющей рекой?

– Нет. В то время запрету подчинялись лишь мудрые женщины, владычицы племен, говорившие с богами. Но случился раздор, власть их кончилась, и предки наши ушли из лесов на равнину, не желая платить дань демонам. Прежние владычицы наши разделились на два рода, Правящих и Видящих; потом появились сену, был воздвигнут город на скале, прорыты каналы, возделаны поля – и мир стал таким, каков он есть. С тех пор мы сражаемся с шинкасами, храним свои земли и свои души и рожаем дочерей… Все просто, Скиф! Каждый должен следовать своему предназначению и не спорить с богами.

– А если б одна из вас родила сына? Сийя пожала плечами.

– Ее изгнали бы… изгнали навсегда. А может, она бросилась бы на меч… Я не знаю! Такого еще не бывало. Никто и никогда не преступил волю Безмолвных.

– Но Безмолвные молчат, – сказал Скиф. – Кому известна их воля?

– Видящим, – с непоколебимой уверенностью ответила девушка. – Тем, кто слышит шепот богов.

«Точно же их тут назвали, как припечатали, – подумалось Скифу. – Безмолвные! Очень правильно, ибо всякий бог безмолвен; а волю безмолвного божества толкуют избранные люди. Излагают ее так, как хотят или как понимают, в меру собственного разума и представлений о добром и злом, плохом и хорошем; иногда говорят правду, однако чаще лгут, покорные искусу властолюбия и выгоды…» Но, вспомнив Гайру ар'Такаб, ее сияющие глаза и лицо, будто бы вырезанное из слоновой кости, он решил, что эта женщина не способна лгать. Кто бы ни даровал ей силу, природа или боги, она не нуждалась в подпорках лжи; сила ее была явной, истинной и неоспоримой.

Эти размышления на минуту отвлекли его; очнувшись, он понял, что Сийя что-то рассказывает – похоже, некое древнее предание о тех временах, когда власть в мире принадлежала женщинам, хранительницам жизни, когда в амм-хамматских просторах царил золотой век и никто не слышал о злобных демонах, похитителях человеческих душ. В ту давнюю эпоху, говорила Сийя, бирюзовый свод над землей раскрылся и к людям снизошел Небесный Вихрь, великий отец Безмолвных Богов; он пронес их сквозь ледяные бездны и мрак, мимо солнца и звезд, мимо багровой Миа, мимо серебристого Зилура и маленького быстрого Ко. Боги, дети Вихря, были невидимы и неощутимы; ни один человек не мог разглядеть их лиц, услышать их речи, вдохнуть их запах – и потому все, что они пытались сказать, оставалось таким же загадочным и неясным, как смутный шелест трав под налетевшим с моря ветром.

Но боги не в пример людям умеют творить чудеса; и вскоре слова их сделались понятными – если не всем, то избранным хранительницам жизни, получившим дар слышать неслышимое и видеть незримое. И повелели Безмолвные, чтобы дар сей передавался от матери к дочери, ибо лишь так он мог сохраниться с течением времен; и не было иного способа восстановить связь между людьми и богами, когда те вновь спустятся на землю. Сделав же это, Безмолвные покинули Амм Хаммат – то ли отправились в новое странствие, то ли возвратились в свои божественные чертоги, где пребывают и по сей день, столь же далекие и недоступные, как сами звезды. Но трое из них, по велению Небесного Вихря не ушли, не исчезли в холоде и мраке; они вознеслись на серебряный Зилур, чтобы следить за порядком в мире и помогать людям.

– Как? – спросил Скиф, выслушав эту историю.

– Советами, повелениями и тайным знанием. Когда появились ару-интаны, Безмолвные научили нас, как защититься от зла и от дурных снов… от тех, которые превращают человека в сену…

Девушка вздрогнула и крепче прижалась к нему. Скиф заметил, что на правой ее руке, протянутой к западу, к далекому морю и золотым прибрежным рощам, два пальца поджаты, а три растопырены, будто острия трезубца. То был куум, священный знак, завещанный людям амм-хамматскими богами, отвращающий всякое зло; он видел этот жест уже не впервые и знал, что пальцы обозначают разящие молнии или стрелы. Вероятно, этот символ являлся гербом Видящих Суть, ибо на бронзовой двери их башни тоже были отчеканены три молнии, расходившиеся из одного центра.

Вспомнив об этом, он подумал, что наутро им с Джамалем предстоит свидание с Гайрой ар'Такаб и подготовка к магическому обряду, который спутник его называл то защитным ментальным кодированием, то установкой телепатического блока, предохраняющего разум и подсознание. Безусловно, он разбирался в таких вещах лучше, чем Скиф, и лучше, чем любой специалист Системы, как, впрочем, и положено телгскому Наблюдателю. Скиф, хоть и любопытствовал насчет предстоявшего действа, ждал большего от беседы с Гайрой. Временами вопросы теснились в его голове, словно пчелы в улье; и где-то за их жужжащим роем маячила хмурая бровастая физиономия Пал Нилыча, словно напоминая о том, что агент эс-ноль-пятый отправлен в Амм Хаммат не на прогулку.

Скиф моргнул, пытаясь избавиться от наваждения. Сийя, теплая живая Сийя, была рядом, и эта ночь принадлежала им, и только им. Он не хотел думать о задании, о Сарагосе, о завтрашнем дне; он уже не сожалел о том, что в небесах плывут лишь две луны, ибо тоска ожидания оставила его вместе с греховными помыслами. Святой Харана, заступник и спаситель! Он вовсе не желал, чтоб Сийя нарушила свои обеты, а потом бросилась на меч! Или была изгнана из этого города, как смердящий хиссап… Пусть подарит ему дочь, а не сына – он согласен!

Покрепче обняв девушку, он заглянул в ее лицо и принялся нашептывать что-то бессвязное и нежное – слова, которые тысячи лет шептали и под лунами Амм Хаммата, и под единственной земной луной.

– Вы ощутите запах падда, но не бойтесь – он слишком слаб, чтобы погрузить человека в дурной сон, – сказала жрица. – Слабый запах коры безвреден и позволяет бодрствовать много дней. Но листья и плоды, свежие или высушенные, действуют сильней; если бросить их на жаровню и вдохнуть дым, душа воспарит в чертоги богов. И так она будет воспарять снова и снова, пока не останется там навсегда! И в тот же миг боги обернутся демонами.

– Эти листья и есть сладкая трава шинкасов? – спросил Скиф.

Огромные, вытянутые к вискам глаза Гайры ар'Такаб сверкнули.

– Нет! Нет, сын огня и железа. Если б ару-интаны давали им листья, это разбойничье племя давно отправилось бы в паутину к Хадару! Но демоны осторожны и берегут своих слуг. Им – кора и сушеный лист, очень немного… Такая смесь не убивает годами, не лишает сил, и привыкший к ней способен давать потомство.

Выходит, у Догала зелье было покрепче, решил Скиф, вспоминая Пал-Нилычева приятеля. Откуда ж его доставляли? И как? Через ту зеленую щель, которую дядя Коля назвал окошком?

Он переглянулся с Джамалем, сидевшим скрестив ноги на плетеной соломенной циновке, и поднял глаза к сводчатому потолку. Здесь, в Башне Видящих Суть, не было ни ярких росписей и устланных шкурами широких скамеек, ни изящных светильников и литых жаровен, ни полов из вишневого дерева, ни стражниц в броне. Не было почти ничего; один голый камень монолитных стен чудовищной толщины, узкие бойницы и священные трезубцы над ними, полумрак, тишина, покой… Полы были устланы соломенными матами; на такие же маты садились, чтобы вкусить пищу, поразмыслить или предаться медитации. Башня была огромной, и Гайра ар'Такаб провела гостей по всем этажам, пока они не добрались до ее кельи – столь же скудно обставленной, как сотня других, лепившихся, подобно сотам, вдоль спиральной лестницы. Изредка навстречу им попадались большеглазые женщины в длинных серебристых одеждах – старые, зрелых лет и совсем молодые; иногда Скиф видел обитательниц башни застывшими в потоке света, что струился из узких окон; временами они сидели друг против друга, будто бы беседуя – но он не слышал ни слова. И нигде не видел мягких постелей, на которых они с Джамалем почивали в Башне Стерегущих. Кажется, эти женщины с глазами в половину лица в самом деле не нуждались ни в ложе, ни в сне.

Другие Башни выглядели иначе. Город на скале был, конечно, крепостью, но внешний его вид, суровый и неприступный, не исключал определенных удобств: внутренние стены, полы и потолки были обшиты деревом, мебель, хоть и непривычная для земного взгляда, казалась вполне удобной, посуда и бронзовые лампы – красивыми и изящными. Везде лежало множество шкур, отлично выделанных меховых ковров, подушек и покрывал; разглядывая их, Скиф узнавал то пятнистую оленью шерсть, то серые и рыжие шкурки прыгунов хиршей, хошавов и антилоп с большими рогами, изогнутыми, как сабли, или подобными костяным лирам.

Вода тут встречалась в изобилии. Подземные ключи не только вращали лебедки подъемников и поднимали затворные плиты; они струились по трубам из обожженной глины, наполняя ванны и небольшие круглые бассейны, били фонтанчиками в кухнях, текли в чугунные котлы, окутывали влажным теплым паром бани. В этих банях Скиф с Джамалем провели немалое время, смывая пыль и пот, а заодно разглядывая яркие мозаики, весьма откровенно изображавшие сцены любви; рядом, в просторных комнатах, стояли ложа с грудами мягких шкур и тканых покрывал, так что оставалось лишь сожалеть, что в амм-хамматских небесах сияют сейчас только две луны.

Вся эта роскошь – бассейны и бани с теплой водой, мебель с резными ножками, ковры и покрывала, светильники и жаровни, огромные кувшины с вином и клети с сушеными фруктами, просторные комнаты для общих трапез и уютные спальни – находилась по большей части не в башнях, а под ними. Город на скале на три четверти – или на девять десятых – был подземным; и грохот, долетавший иногда из недр горы, свидетельствовал о том, что он усердно и непрестанно расширяется. Осмотреть его за пару дней, несмотря на все старания Таммы и Сийи, не представлялось возможным, да Скиф и не стремился к этому. Он видел немало чудесного и на Земле, и во Фрир Шардисе, и главным амм-хамматским чудом – из разряда добрых чудес – была для него Сийя. О злых он старался не вспоминать – по крайней мере до этой встречи с главой Видящих Суть.

Веки Гайры ар'Такаб опустились, скрывая блеск огромных синих зрачков, тонкие руки легли на колени. Сейчас, в своей серебристой мантии, застывшая в позе лотоса, она еще больше напоминала Скифу изящную фарфоровую статуэтку. Ему вновь почудилось, что время не властно над ней; годы трепетали у ее ресниц, десятилетия нимбом кружились у хрупких плеч, туманные тени веков прятались в складках плаща. Она заговорила; вновь принялась рассказывать про обряд защиты, про то, как Видящие соберутся в круг у трех божественных Престолов, как длинной чередой вступят в зал Танцующие, как Дона ок'Манур, правительница, скажет первые слова заклятия, как Искусные В Письменах подхватят речь хедайры…

Она говорила, и прервать ее казалось святотатством – но Скиф все-таки совершил его. Над мудрой Гайрой витали тени столетий, над ним – грозная тень Сарагосы; и даже тут, на другом краю Галактики, она выглядела достаточно вещественной, чтобы напомнить о долге.

А посему Скиф откашлялся и произнес:

– Прости, премудрая, но лучше один раз узреть, чем три раза услышать. И мы узрим все, о чем ты сказала: и Престолы богов в вашем подземном храме, и танцы, и Видящих, твоих сестер… тех, что, подобно тебе, умеют говорить без слов… Но как? Вот об этом мне хотелось бы расспросить. И о том, как вы обходитесь без сна, и как глас Безмолвных помогает вам дробить камни… – он набрал воздуха, покосился на усмехавшегося Джамаля и продолжил список: – Еще хотел бы я узнать о деревьях падда и их свойствах, об ару-интанах и сену, лишенных душ, и о Проклятом Береге, куда не рискуют приставать корабли.

Глаза Гайры раскрылись, и в них промелькнула насмешливая искорка.

– Так много вопросов! И скачут они, как стадо хиршей, за которыми гонится злобный хиссап! Верно шепнула мне Рирда – ты любопытен! Но я полагаю, что пришедший издалека имеет право задавать вопросы, хоть не на все из них у меня есть ответ. Вот только будут ли мои речи интересны твоему другу?

– Будут, почтенная, будут, – произнес Джамаль, ерзая на жесткой циновке. – Я тоже любопытен и тоже пришел издалека. Из таких мест, где любят послушать старых мудрых людей. Особенно женщин! Ибо что в мире превыше их? Женщина в юные годы радует глаз, в зрелые становится сосудом наслаждения, а в старости – кладезем премудрости. И я…

Судя по всему, он собирался развить эту тему поподробней, приложив все свои таланты, но Гайра остановила его. Пальцы ее непроизвольно сложились в куум, священный знак, потом она словно опомнилась, всплеснула ладонями и откинулась назад, пристально взирая на Джамаля.

– Не испытывай на мне своих чар, чужеземец! Тебе, я вижу, не надо объяснять, как мы говорим без слов? – Секунду они мерились взглядами, потом Джамаль смущенно кивнул и опустил глаза.

– Ты понимаешь… – медленно протянула Гайра, – ты понимаешь… не так отчетливо, как мы, но дар сей редок у мужчин… А раз понимаешь, то объяснишь ему! – резко дернув головой, она метнула взгляд на Скифа. – Клянусь Безмолвными, я разделалась со множеством твоих вопросов, воин! Но, чувствую, не со всеми… О чем еще ты хотел спросить?

«Больше ни звука о телепатии и разговорах без слов, – сказал он себе. – Либо эта тема была запретной, либо Гайра ар'Такаб не могла объяснить необъяснимое – так, как зрячий не способен поведать слепцу о радуге». Джамаль, однако, понял старую жрицу; если не вся радуга сияла для звездного странника, он мог уловить хотя бы слабый ее отблеск. «Быть может, – подумал Скиф, – это сумели бы сделать и слухачи, о коих толковал Сарагоса, или дядя Коля, колдун и чародей, пророк механических душ…» Он в замешательстве нахмурился, потер висок. Глаза Гайры жгли его, как два раскаленных лазерных луча.

– Ну? Спрашивай! – велела жрица. – Или ты хочешь, чтоб я сама наведалась в твой разум и твою душу? Как тогда, в Башне Правящих?

«Не лучший вариант», – мелькнуло в голове у Скифа. Собравшись с мыслями, он пробормотал:

– Нет, премудрая, оставь мою душу в покое. Лучше я спрошу сам… спрошу, откуда у вас кора с дерева дурных снов? Выходит, вы можете приблизиться к нему, так? Можете подойти к роще и увидеть то, что прячется за листьями и стволами?

Легкое тело Гайры внезапно содрогнулось, глаза померкли.

– Ты говоришь про обитель демонов, сверкающую над золотыми кронами падда? Нет, сын железа и огня, никто не может ни приблизиться к ней, ни подойти, ни увидеть ее… Когда нам нужны кора и листья, мы посылаем к деревьям сену; они, потерявшие все, что может потерять человек, какое-то время не поддаются снам. Они успевают срезать ветвь и возвратиться обратно, ускользнуть от незримого зла и дурных снов… да, успевают, если их поторопить… Но даже им не приблизиться, не подойти, не увидеть! Они просто заснут и умрут; солнце опалит их тела, ветер развеет прах, а кости останутся под деревьями, ибо плоть людская ару-интанам не нужна… – голос жрицы стих, губы беззвучно зашевелились, творя молитву.

– Что же им нужно? – спросил Джамаль.

– То, что мы носим тут и тут… – ладонь Гайры поочередно коснулась груди и лба. – Они жаждут того, что даровали нам боги… нам, и только нам! Горе и счастье, ненависть и страх, гордость, мужество, вероломство, жестокость и доброта, способность смеяться и любить – вот их добыча! Все плохое и все хорошее, что есть у нас и чего лишены они – всемогущие, но неспособные ощутить радость жизни! – Сотворив куум, жрица прикрыла узкой ладонью глаза и прошептала: – Нет, они не нуждаются в нашей плоти… Для них мы – дойное стадо, всего лишь стадо… Какой же хозяин режет животных, если можно получить иную дань?

Звездный странник приподнял брови.

– Раз демоны не собираются никого уничтожать, зачем вам эта крепость? Эти стены и башни на неприступной скале? Вы, почтенная, сильны и так… Сильны своим воинским искусством, оружием и мудростью. Я видел, как Стерегущие бились с шинкасами… я даже сражался рядом с ними! Я и мой друг! – Он кивнул в сторону Скифа. – Вах! Девушки подняли их на копья, словно ушастых кафалов! А ранили лишь одну… Две-три такие битвы, и слуги демонов отстанут от вас, поищут легкой добычи – у Внутреннего моря, в горах Мауль либо за Петляющей рекой. Разве не так? Я верно сказал?

– Нет, пришедший издалека, нет… – огромные глаза Гайры раскрылись. – Сейчас мысли твои, искатель, мечутся и скользят, не проникая в суть вещей… Я говорила о плохом и хорошем, дарованном нам богами, о душах людских, добыче демонов – ты понял меня? А если понял, то должен понять и другое: люди различны, и различна ценность их душ и разумов. Чем богаче, тем дороже… Много ли стоит покорный и трусливый, слабый духом, прозябающий в невежестве? Таких большинство – и у Внутреннего моря, и в горах Мауль, и в лесах за Петляющей рекой… Потому мы и расстались с теми землями и с тем народом! Дух наш силен, сердца тверды, разум ясен – и это хорошо. Но сильные, храбрые и мудрые – лакомая добыча, и это плохо. Отборные звери в стаде! Лучшие! – она сделала паузу и, покачав головой, добавила: – Нет, демоны не оставят нас в покое… И мы будем вечно сражаться, защитив души свои магическим словом, а тела – доспехами и стенами! Поверь, я прожила долгую жизнь и знаю, о чем говорю. Раз в поколение среди шинкасов рождается вождь, убивающий прочих вождей, – тот, кому покоряются все племена. И куда он ведет толпы своих воинов? Не в горы, не к морю и не к реке – а к нам, под стены города! Не покорить, так уничтожить!

«Наверное, Тха, моча хиссапа, мечтал заделаться таким вождем», – промелькнуло у Скифа в голове. Хриплый голос шинкасского князька вдруг зазвучал в его ушах: «Мой – главный! Мой! Клык – вождь левого стремени, Ходд – правого, Копыто, Дырявый и Ноздря – с тысячей воинов позади! Хорошо? Мой бить в барабан, все пускать стрелы, рубить топором, хватать падаль, делать сену! Идти к горам, жечь город с ведьмами! Идти в лес, брать трусливых ксихов, тащить к арунтан! Идти к Петляющей реке, брать поганых зюл, тоже тащить к арунтан! Много воинов – много добычи!» К счастью, труп Полосатой Гиены гнил сейчас на побережье, рядом с обителью хозяев несостоявшегося вождя. Как сказала Гайра – солнце опалит и высушит его, ветер развеет прах, а кости останутся под деревьями, ибо плоть людская ару-интанам ни к чему…

Сочный баритон Джамаля прервал его мысли. Наблюдатель расспрашивал жрицу о том, как демоны появились в Амм Хаммате – не спустились ли они с небес в стальных башнях, извергающих пламя и дым, не приплыли ли из-за моря в кораблях без парусов и весел – или, быть может, прилетели на огромных птицах, подобных шинкасскому Шаммаху. Но этого Гайра не знала; демоны пришли тайком, будто призраки, возникшие из ночных туманов; и вскоре на морском берегу поднялись рощи падда и недоступные сверкающие купола.

Купола!

Упрямо насупившись, Скиф ударил кулаком по колену и пробормотал:

– Я попаду туда… попаду!

Сказано это было тихо, но старая жрица вдруг замерла, потом повернула голову и уставилась на него. На бледном лице Гайры было написано недоумение.

– Что ты сказал, сын огня и железа? Что ты сказал? – Ее точеные пальцы потянулись к виску Скифа, коснулись его, и перед ним на секунду промелькнул знакомый пейзаж – блеск золота над плотными древесными кронами, оранжевый шар солнца в вышине и, словно фон этой картины, бирюзовое небо, сомкнувшееся вдали с сине-зеленой морской гладью.

Джамаль открыл было рот, но тонкая рука жрицы повелительно взметнулась, призывая к молчанию. Потом на ее губах заиграла улыбка.

– Так вот зачем вам нужна защита! Тебе и твоему другу, искателю! В первый раз я не заглядывала так глубоко… Вот с какой целью вы появились здесь, вот зачем пришли из странных своих земель, где люди мчатся в небесах и мечут огненные молнии! Вы хотите узнать… хотите приблизиться, подойти и увидеть… увидеть то, что охраняют падда, обитель зла, куда не в силах проникнуть даже Безмолвные!

– Это плохо? – спросил Скиф. Гайра отвела руку, и золотое сияние перед его глазами померкло.

– Плохое и хорошее скрыто в людских намерениях, воин. Ты храбр и силен, как о том говорила мне Сийя из Башни Стерегущих Рубежи… Правду говорила! И ты упрям, ты хочешь сражаться! Но как? Я могу защитить твою душу, но я не в силах дать иного оружия против ару-интанов… Ты приблизишься и подойдешь, вдохнешь запах падда и вручишь душу не демонам, но Безмолвным Богам – так, как это происходит с нами, народом Башен. Вот и вся разница!

– Я могу расчистить себе путь. Я взял с собой огненные молнии. Я сожгу ими проклятые деревья!

– Ты думаешь, мы не пытались этого сделать? Они – словно камень: тонут в воде и не горят в пламени. Сийя говорила, что ты сделал лук из ветви падда… Долго ли ты обстругивал ее ножом?

– Долго, – признался Скиф, погладив рукоять торчавшей за поясом катаны. – Однако нож – всегда нож, премудрая, а пламя бывает разным. Жаркое пламя справляется даже с камнем, о чем знают ваши Сестры Огня. Стрелы, которые я принес с собой, жарче солнца.

– Что ж, попробуй… Я буду рада, если твои стрелы уничтожат демонов… – Она, размышляя, прикрыла глаза и чуть заметно усмехнулась. – Минует день, воин, придет ночь, и я наложу охранное заклятие. А потом… Потом – иди и сражайся! Во имя Безмолвных, во имя своей и нашей земли!

Гайра ар'Такаб легким движением поднялась на ноги. Вероятно, визит был закончен, и гости, догадавшись об этом, тоже встали.

– Когда мы поедем к Проклятому Берегу, не захотят ли Стерегущие сопровождать нас? Десять или двадцать всадниц? – спросил Скиф. Расставаться с Сийей ему не хотелось.

Старая жрица пожала плечами.

– Хоть целый турм! Но об этом надо говорить с Доной ок'Манур. Она повелевает людьми, я же защищаю их души.

Скиф и Джамаль шагнули к высокой арке, выходившей в коридор, но на пороге звездный странник остановился.

– Еще один вопрос, премудрая… Недавно девушки ваши привезли в город людей с погибшего таргада – купца Зуу'Арборна из Джарайма и трех его матросов. Я слышал от Рирды, что они отправились в Мауль?

– Да. Взяв у нас лошадей и запас продовольствия.

– И больше ничего? Ты не удостоила Зуу'Арборна своей защиты? Не наложила заклятие, оберегающее от ару-интанов?

– Нет.

– Могу я узнать, почему?

– Милость Безмолвных не беспредельна. К тому же в Джарайме уже не верят в них; там – новые боги.

Когда они, покинув Башню Видящих Суть, поднялись на стену цитадели, Джамаль произнес:

– Чувствуешь, дорогой, – нас удостоили особого благоволения. Зурабчик-то получил только лошадок да мешки с лепешками… И скитается сейчас где-то в степях и горах, без защиты, среди зверья и разбойников… – он вздохнул, устремив взгляд к закату солнца.

Зурабом звездный странник звал Зуу'Арборна, джараймского купца, чей тримаран – или по-местному таргад – разбился у побережья. Скиф о его судьбе тревог не испытывал, ибо купец сей показался ему человеком бывалым и изворотливым. Пожав плечами, он сказал:

– По делам и честь. Мы пришли издалека, а Зурабчик твой только и сделал, что переплыл Узкое море.

– Конечно, конечно… – Джамаль усмехнулся, блеснув зубами, пощипал отрастающую бородку. – Мы оба важные персоны, генацвале. Ты – Паир-Са, Владыка Ярости, мечущий пламенные стрелы, а еще – сын огня и железа… Я – искатель… И оба мы взысканы богами, как сказала престарелая мать мудрости. А кто такой Зураб? Всего лишь купец… Маленький человек, который тут покупает, там продает…

– Ты жалеешь его, потому что сам купец, – сказал Скиф. Он облокотился о парапет, упер подбородок в кулаки и оглядел оба двора, внешний и внутренний. Как всегда, они были безлюдны – амазонки предпочитали не выходить наружу без дела.

– Купец, – согласно кивнул Джамаль. – Я, Ри Варрат, телгани, продал душу свою в трех мирах, чтобы купить достойный товар. А нашел его здесь, в четвертом. Забавно получается, правда?

– Будет еще забавней, если эти охранные заклятия и танцы перед Престолами окажутся пустышкой, – пробормотал Скиф. – Видишь, от запахов-то они не защищают… Тогда от чего же?

– Запах – яд, дорогой, все равно что пуля или клинок. Ударило тебя под сердце – ты гибнешь; вдохнул яд – засыпаешь и тоже гибнешь. Физиология, всего лишь физиология! Ментальная защита – иное дело, она хранит твой разум и память, но не спасет ни от пули, ни от яда, ни от истощения, если ты уснул и не можешь проснуться.

– Тогда от чего же? – упрямо повторил Скиф.

– Скажем, от разрядника, которым меня угостили, и от других таких же штук… Ты ведь сам это понял, да? Там, вчера! – Джамаль протянул руку к Башне Правящих. На лицо его набежала внезапная тень, пальцы стиснули резной камень парапета. – Если б я знал, как она это сделала… – прошептал он. – Если б знал!..

– Тогда Миссия была бы закончена, и ты смог бы вернуться?

– Нет… еще нет… Защита – часть проблемы, понимаешь? Но надо знать, от кого защищаться.

– А разве непонятно? – Скиф дернул щекой. – От Бесформенных, от двеллеров, от демонов, что бродят в сером тумане… Так говорил Пал Нилыч.

– Это только слова, дорогой, только слова… Что они обозначают, скажи? Ночные страхи, бред, кошмар – и всё!

Компаньон был прав, и Скифу оставалось лишь признать это. Нигде, ни на Земле, ни в Амм Хаммате, ни в иных мирах, известных Телгу и звездным его соседям, не видели Бесформенных и не имели представления об их целях, о том, откуда приходят они и куда уходят. Зачем – это было уже ясно, но следствие не подменяло причины. Что же могло быть причиной? Поиск душ, божественного дара, которого они были лишены? Так считала Гайра ар'Такаб, но это могло оказаться лишь поэтической метафорой.

Скиф выпрямился и неожиданно для себя протянул руку с тремя растопыренными пальцами, направив ее на запад, в сторону побережья, которое в этом мире называли проклятым.

– Там, князь! Там мы найдем ответ!

– Возможно, – Джамаль кивнул, – возможно… Если доберемся до куполов, дорогой. Эти дурные деревья – хорошая защита! Тебя свалит с ног За полминуты, меня… Ну я, в силу особых талантов, продержусь чуть дольше. Но ненамного, клянусь могилой матери!

Челюсти Скифа сжались; он гневно уставился на свои стиснутые кулаки, затем пробормотал:

– Сожгу! Спалю, как… – Голос изменил ему; он смолк, припоминая едкую вонь напалма и пламенные столбы, бушевавшие над опийными плантациями. Напалма, правда, у него не имелось, зато был лазер и целая коробка с батареями. Скиф очень рассчитывал на него.

Джамаль вздохнул.

– Ты эксперт, тебе виднее… А если не получится?

– Не выйдет, так вернемся домой! Скажу пароль, и вернемся! Возьму контейнеры с напалмом, возьму взрывчатку, слезогонку и дымарь… Пал Нилыч говорил, такого о н и не любят.

– Понимаешь, я не хочу возвращаться, – сказал Джамаль. – Другой раз Нилыч меня сюда не пустит. Он же упрямей всех тбилисских ишаков, твой Нилыч…

– Пустит! Он ведь не знал, кто ты и откуда!

– Вот теперь узнает. И сдаст вашей Системе для изучения… Вах, сдаст! Не посмотрит, что ты меня в агенты произвел и пароль предоставил!

Говоря по правде, такого поворота событий Скиф исключить не мог, ибо Пал Нилыч, несмотря на все его достоинства, был мужиком крутым и самовольства не поощрял. С другой стороны, шеф мог давно отдать приказ Доктору, и тот бы выдернул Джамаля из амм-хамматских кущей, как морковку с грядки, – будь он хоть трижды телгским Наблюдателем! Но этого не случилось; значит, шеф решил подождать и последить за развитием событий. Конечно, ему наверняка хотелось разобраться с тем, как беспомощный дебил, пускавший слюни на больничной койке, вдруг обрел и память, и соображение, да еще очутился в Амм Хаммате; но были, судя по всему, и другие поводы для любопытства. Например, чем займется беглец? В том самом Амм Хаммате, куда он так стремился?

Здесь, подумал Скиф, Пал Нилыча ждет сюрприз! Большой сюрприз!

Он усмехнулся, отвел взгляд от лица Джамаля и принялся рассматривать башни. Окинул взглядом круглые, где обитали кланы Стерегущих Рубежи и Хранящих Город конных и пеших воительниц в блестящих доспехах; и другие, тоже круглые – жилища Дочерей Паир-Са и Надзирающих, тех, кто, по словам Рирды ап'Хенан, заботился о многотысячной армии лишенных душ, приглядывал за каналами, домами и всем, что растет на земле. Потом оглядел квадратные, высившиеся по углам внутренней цитадели; в одной из них, в Башне Наставниц, исходил сейчас потом и кровью Сайри, юный синдорец, пожелавший стать воином. Скиф не видел его с тех пор, как расстался с ним у двери с чеканным бронзовым пиргом, но насчет пота и крови нимало не сомневался: так всегда и везде вколачивали воинскую науку. Кого сержант бьет сильней, тот бегает живей, говаривал майор Звягин. Вряд ли Наставницы придерживались иных принципов.

Башни Искусных В Письменах и Сестер Огня стояли тихие и молчаливые, но по разным причинам: одни, ведущие летопись народа Башен, и впрямь занимались тихим делом, выводя ровные строчки на пергаментах; другие пребывали в своих кузницах и оружейных мастерских на равнине, у печей и мехов, которые качали дюжие сену, и у наковален, где те же сену стучали тяжелыми молотами. Вспоминать о лишенных души было неприятно, и Скиф перевел глаза на Башню Танцующих У Престолов, откуда доносился слабый рокот барабанов и свист флейт.

– Готовятся, – он покосился на Джамаля, задумчиво изучавшего трещины в каменной стене. Тот кивнул.

– Готовятся! Дорогой товар готовят для пришедших издалека… для взысканных богами…

– Они ведь даже не полюбопытствовали насчет нашего исчезновения – в тот, первый раз, когда я случайно назвал пароль, – промолвил Скиф. – Только Рирда расщедрилась на пару слов… Но Сийя меня не пытала. Я вернулся – и она счастлива, вот и все! А Тамма? Тамма спрашивала тебя?

– Нет, дорогой. Я тоже думал, как объясняться. Думал, придумал хитростей целый воз, а дело-то оказалось простым, вах! Поглядели на нас и сказали: вот светловолосый – воин, сын огня и железа, с тревожной душой; вот искатель, и душа его в радости, ибо он достиг желаемого. И, хоть они сказали не всю правду, сердца у обоих чисты… Надежная проверка, а? Доктор так не умеет!

– Не умеет, – согласился Скиф. – Зато ему дано другое.

Перед обрядом нельзя было ни пить, ни есть, но жажда и голод не мучили Скифа. Всю вторую половину дня и весь вечер, пока над горизонтом не запылало зарево всходившей багровой луны, он провел с Сийей; можно ли было представить пиршество роскошней этого? Они спустились вниз, в лабиринт под городскими башнями, и долго бродили по огромным залам и извилистым переходам, иногда перебираясь с яруса на ярус, минуя узкие и широкие лестницы, шагая по наклонным пандусам, напомнившим Скифу повисшие в необозримом пространстве разноцветные улицы Куу-Каппы.

Он больше не был родичем князя Джаммалы, сына Гер'гия, приплывшего на джараймском трехкорпусном таргаде из-за Узкого моря; он был и оставался самим собой, Кириллом Карчевым, или Скифом ап'Хенан, человеком, пришедшим издалека и принятым здесь без боязни, без подозрительности или удивления. Это было очень важно – оставаться самим собой! Теперь он мог поведать Сийе множество всяких чудес; мог рассказать о таиландских джунглях, пустынях Намибии, гнилых болотах Заира и вилюйской тайге, где он чуть не расстался с жизнью; мог рассказать о городах – о настоящих городах, так непохожих на ее суровый многобашенный замок, полных шума и суеты, движения и огней, людских толп, что растекаются по улицам изо дня в день, подобно приливу и отливу; мог рассказать об ином городе, неземном, взметнувшемся гроздью цветных пузырей над простором шардисского океана; мог рассказать про охоту на серых бесхвостых тигров в зарослях у безымянной реки, о ледяных горах Ронтара, о мирах Сафари, в которых он, правда, не бывал, но наслушался о них предостаточно – от Самурая, Сентября и покойного Сержа Сингапура. Он рассказывал Сийе о них и о других своих приятелях и знакомцах – о Сарагосе и кудеснике Докторе, о своем сингапурском наставнике Кван Чоне, о майоре Звягине, незабвенном комбате, о старом «механике» дяде Коле и любопытном серадди Чакаре. Лишь о родителях он не говорил и не поминал ни словом, ибо у народа башен не имелось представления о семье; все они были одной огромной семьей, связанной кровью и общей целью, делившейся на кланы лишь по роду занятий. Смысл материнства, тем более – отцовства, был им чужд, и Скиф, уяснив это, такие темы не затрагивал – тем более что представлялись они весьма болезненными. Если бы он решил остаться здесь с Сийей, остаться сейчас или потом, по завершении амм-хамматской операции, то увидел бы своих родителей не скоро; быть может, никогда.

Он показал ей свои шрамы, на руке и на бедре, и принялся рассказывать, где и как получил их. Впрочем, это вызвало у девушки гораздо меньший интерес, чем истории о повозках, движущихся без лошадей, и металлических птицах, парящих в небесах. Боевых отметин у нее хватало своих: тонкий рубец пересекал левую ключицу, под коленом темнел звездчатый шрам от шинкасской стрелы, чудом не задевшей кость, а на предплечье – там, где давил ремень щита, – кожа сделалась шероховатой и плотной. В глазах Скифа это лишь придавало ей прелести; шрамы, свидетельство отваги, не уродовали, но украшали его возлюбленную.

Они долго бродили в гигантском подземелье, осматривая жилые кельи с удобными ложами, трапезные с длинными низкими столами, просторные залы для тренировок в боевом искусстве, оружейные кладовые, где панцири и щиты громоздились до потолка, связки копий, стрел и мечей стояли и лежали ровными рядами, словно выстроившиеся для битвы воины, гребнистые шлемы зияли с полок дырами глазниц в опущенных забралах. В других хранилищах Скиф видел седла и сбрую, части разобранных катапульт и мотки упругих канатов, огромные кувшины с маслом и вином, лари, заполненные розоватыми плодами, которые затем перетирали в муку, корзины в человеческий рост, где хранились сушеные фрукты и ягоды тридцати сортов, бочки с соленым мясом и тушки хиршей и коз, развешанные на крюках. Ярусом ниже располагалось помещение невероятных размеров с потолком, подпертым колоннами, и широкими отверстиями в полу; все оно было завалено кипами плотно спрессованного сена. Под ним, как объяснила Сийя, лежала естественная пещера еще большей величины, куда во время осады загоняли лошадей. Но в эту конюшню она его не повела; не показала и храм Безмолвных – тот самый зал, в котором они с Джамалем дожидались сейчас начала магического обряда.

Зал сей был круглым, с высоким потолком, возносившимся на добрых пятнадцать метров, с гладкими каменными стенами без росписей и украшений, если не считать священных бронзовых трезубцев-куумов и полусотни светильников, едва разгонявших темноту. Скиф не очень хорошо ориентировался в подземном городском лабиринте, но ему казалось, что храм лежал прямо под Башней Видящих – вполне естественная мысль, ибо они руководили всеми обрядами и нуждались в самом коротком пути в святилище и к сердцам богов. Тут имелся лишь один вход, широкая арка, выходившая в кольцевой коридор под стенами внутренней цитадели; прямо напротив входа, у противоположной стены, темнели три большие гранитные глыбы с выдолбленными в них сиденьями – Престолы Безмолвных. Изображений самих богов в храме не было, так как они являлись не только безмолвными, но и невидимыми; они обитали на серебряном Зилуре, и лишь их божественный дух, призываемый мудрыми женщинами, витал у Престолов. Впрочем, не исключалось, что когда-нибудь Небесный Вихрь вернется в Амм Хаммат, доставив сюда богов, и тогда они, по-прежнему незримые, займут места на своих тронах. Но до этого времени было еще далеко.

В самом центре святилища, на двухметровом возвышении со ступеньками, в круге массивных жаровен из кованого чугуна, были поставлены два простых деревянных ложа. Скиф и Джамаль, полностью обнаженные, вытянулись на этих жестких топчанах и лежали так, как приказала Гайра: на спине, вытянув руки вдоль тела, расслабившись и слегка откинув голову назад. Но поворачивать ее Гайра не запретила, и Скиф, прижимаясь к гладкому дереву то левой, то правой щекой, с любопытством разглядывал все, что мог различить в полумраке.

Храм постепенно наполнялся; вдоль стен его плотным кольцом уже стояли Стерегущие Рубежи и Хранящие Город, тускло мерцая шлемами и доспехами. Были они при мечах и копьях, но без щитов, и явно находились здесь не для охраны, а для придания торжественности обряду. Скиф насчитал две сотни воительниц и сбился, решив, что их тут вдвое или втрое больше. Где-то в их слитной шеренге находилась Сийя; стояла рядом с сестрами, опираясь на копье, и глядела на своего мужчину, дарованного ей Безмолвными Богами. Скиф не видел ее, но знал, что она там, и это наполняло его радостной уверенностью и предчувствием чего-то чудесного, необычайного.

Сразу за чугунными жаровнями собрались в круг Видящие – около сотни женщин в серебристых накидках, с вышитым у ворота знаком куума. Они стояли неподвижно, обнимая друг друга за плечи; их длинные одеяния ниспадали изящными складками до самого пола, бледные лица казались сосредоточенными и суровыми. Во втором круге находились Правящие, женщины рода хедайры – в шлемах с фигуркой пирга, в белых туниках до колен; все, как на подбор, рослые, с властной осанкой. Был еще и третий круг, пурпурный и лазоревый, к которому подходили все новые и новые женщины – Искусные В Письменах, облаченные в пурпур, и Танцующие У Престолов в лазоревых накидках. Но эти девушки, вероятно, не танцевали, а лишь аккомпанировали танцу; у одних, как заметил Скиф, висели у пояса гонги и небольшие барабаны, другие вооружились инструментами, походившими на земную флейту или свирель.

Между тремя кольцами, серебристым, белым и пурпурно-лазоревым, и замершими у стен воительницами оставалось широкое пространство в два десятка шагов. Огни масляных ламп тускло отсвечивали в полированных плитках пола, мерцали в бронзе шлемов и панцирей; когда круг пурпурных и лазоревых сомкнулся, в храме воцарилась мертвая тишина, хоть собралось тут не меньше тысячи человек – если не считать божественного духа, витавшего где-то над гранитными глыбами Престолов. Но Скиф его не замечал и некоторое время предавался размышлениям о том, являлись ли все это многолюдство, великолепие и торжественность необходимой стороной обряда или всего лишь данью традиции и почтения богам. Затем, разглядев все, что было можно, он перестал вертеть головой и сосредоточился на своих внутренних ощущениях. Казалось, все в порядке; он чувствовал себя отлично, и Харана, бог с жалом змеи, не подавал никаких тревожных сигналов. Значит, опасности не было.

Седовласая жрица и Дона ок'Манур, хедайра, стояли на самом краю возвышения, сбоку от Скифа, лицом к темневшим у дальней стены Престолам. Как все остальные, они замерли в неподвижности: две статуи, отлитая из серебристого металла и высеченная из белого мрамора. Веки Гайры были опущены, словно она вслушивалась в тишину или творила молитву; хедайра сосредоточенно глядела перед собой.

Скиф покосился направо, на соседний топчан и Джамаля. Казалось, его компаньон спит с раскрытыми глазами; он тоже не двигался, не смотрел по сторонам, но слушал – слушал, как Гайра, тишину или же пытался уловить то невидимое и неощутимое, что витало сейчас под сводами храма. Он не был уже Джамалем, сыном Георгия Саакадзе, человеком Земли; Ри Варрат, звездный странник, четырежды рожденный, готовился принять и запомнить то, за чем улетел с далекого Телга.

Мантия Гайры всколыхнулась; она подняла руку с пальцами, сложенными в куум.

– Во имя Безмолвных и Небесного Вихря, породившего их! Начнем!

Ее звонкий голос эхом раскатился под сводами зала, и тут же в ответ ударили гонги – слитно, мощно, будто призывая не к священному обряду, но к битве. Вслед за жрицей хедайра сделала повелительный жест и тоже провозгласила:

– Во имя Безмолвных и Небесного Вихря, породившего их! Пусть войдут Танцующие! Пусть боги, прозревая сквозь каменный свод, глядят на них в ликовании – ибо сильны наши тела и несокрушим дух! И пусть, увидев это и возрадовавшись, они защитят тех, кто пришел к нам издалека, – так, как защитили нас!

Гонги вновь откликнулись протяжным звоном, потом враз загрохотали барабаны, тонко и пронзительно свистнули флейты. Они и повели мелодию – резкую, мощную, суровую, непохожую на хвалебный гимн или сладкозвучное песнопение в честь богов. «Боевой пеан», – промелькнуло у Скифа в голове. Так могли бы играть флейтисты спартанцев, когда три сотни воинов Леонида бились с персидскими ордами у Фермопил; эти звуки напоминали о кровопролитных сражениях, о грохоте оружия и свисте стремительных стрел, об атакующих фалангах великого Македонца, о мерной поступи римских легионов, с воинственным кличем «барра!» теснивших врага, о грохоте копыт закованной в сталь рыцарской конницы.

Под эту грозную мелодию, под эти звуки, отражавшиеся от стен и потолка и, казалось, наплывавшие со всех сторон, в зал вступили Танцующие. Каждая несла в правой руке факел.

Они были полностью обнажены, и Скиф едва не задохнулся, ослепленный блеском светлых и темных волос, яркими бликами, игравшими на умащенной коже плясуний, стремительным и слитным мельканием огней, то возносившихся вверх, то чертивших быстрые круги, то вдруг перелетавших от одной девушки к другой, подобно птицам с багровыми сверкающими крылами. Гибкие руки секли воздух, стройные сильные ноги отбивали воинственный ритм, пряди длинных волос вились, как боевые вымпелы; изгибались станы, подрагивали ягодицы, колыхались крепкие груди, раскачивались бедра. Но в неистовой этой пляске не было ничего эротического; она возбуждала – но так, как возбуждает воина перед битвой рев трубы или клич сомкнувшихся в боевом строю соратников.

Танцующие обошли полный круг, и Дона ок'Манур, хедайра, вскинула голову. Раздался грохот: перекрывая дробь барабанов, звон гонгов и посвист флейт, Стерегущие и Хранящие ударили о панцири рукоятями мечей. Плясуньи на миг замерли, воздев факелы к потолку, откинувшись назад, с поднятой вверх и согнутой в локте левой рукой; казалось, они метнут сейчас невидимые копья или рассекут воздух быстрым ударом клинка.

Новый повелительный кивок хедайры, грохот металла о металл – и незримые копья и клинки опустились. Колонна Танцующих двинулась вперед, словно гигантский огненный змей с блестящей кожей – и сразу факелы, очертив резкий зигзаг, заставили дракона распасться на сотни пламенных жарких саламандр, стремительно метавшихся в полумраке. Опять блеснул шлем хедайры, мощно грохнула бронза, и саламандры замерли; Дона ок'Манур управляла шеренгами Танцующих, словно полководец на поле битвы, то кивком посылая их в атаку, то сдерживая, как покорного скакуна. Глядя на правительницу и гибких нагих плясуний, Скиф припомнил другой танец: воинов в масках, с клинками и топорами, кружившихся у костра, и подгонявшие их резкие барабанные удары. Оба зрелища были похожи и непохожи; оба славили силу, призывали милость воинственных богов, грозили врагам зримым или незримым оружием. Но пляска шинкасов казалась жалкой пародией на грозный и стремительный танец амазонок.

Скиф не успел додумать эту мысль до конца, как мелодия оборвалась и факелы разом погасли. Зато повелительный жест Гайры заставил вспыхнуть огонь в жаровнях – синеватое неяркое пламя, призрачное, но ровное, как язычок газовой зажигалки в недвижном воздухе. В ноздрях у Скифа защекотало; он вдохнул знакомый сладковатый аромат, дернулся, потом вспомнил, что говорила утром Гайра: «Вы ощутите запах падда, но не бойтесь – он слишком слаб, чтобы погрузить человека в дурной сон…» И правда, ему совсем не хотелось спать; танец захватил его, разбередил, унес бурным потоком все лишнее, не соответствующее моменту – и мысли о Джамале, звездном страннике, о Пал Нилыче и порученном задании, и думы о двеллерах, обитателях тумана, и планы штурма и натиска на их проклятые рощи. Реальность была фантастичной, но он как бы выпал из нее в другое, еще более невероятное измерение; выпал – и был готов к новым чудесам.

Слабый запах коры падда действовал на него, безусловно действовал! В голове воцарилась звенящая ясность, зрение вдруг обрело небывалую остроту: теперь он мог разглядеть со своего возвышения лица Хранящих и Стерегущих, раньше тонувшие в полумраке огромного храма. Он принялся искать меж ними Сийю, но резкий голос правительницы отвлек внимание Скифа; он перестал крутить головой и уставился в потолок.

Дона ок'Манур нараспев читала заклятие Силы и Защиты, а Искусные В Письменах подхватывали каждую строфу.

Вихрь Небесный, услышь нас!

Подхвати, пронеси над пропастью зла, Одари мощью своей, укрой крылами, Укрепи, Отец Богов!

– Укрепи, Отец Богов! – согласным хором отозвались Искусные. – Укрепи, одари и укрой!

Безмолвные Боги, внемлите!

Вы, глядящие на нас с Зилура, Вы, могучие, одолевшие бездну и мрак, Поделитесь частицей Силы!

– Поделитесь частицей Силы, – слитно пророкотал хор, заставив дрогнуть пламя в светильниках. – Вы, могучие, поделитесь!

Дона ок'Манур простерла руки к трем каменным Престолам.

Дайте нам Силу, Безмолвные!

Силу против наших врагов, Силу, что воздвигает незримые стены, Силу, что хранит наши души, Силу, чтобы защитить, Силу, чтобы оберечь!

Дайте нам Силу, Безмолвные!

Укройте наш разум доспехами рук своих, Укройте сердца наши от темного зла, Воздвигните щит, отлейте броню, Несокрушимую, как горы Мауля!

– Несокрушимую, как горы Мауля! – грянули Искусные В Письменах, и следом рукояти мечей ударили о панцири. – Воздвигните! Отлейте! Укройте!

Они смолкли, и тут же раздался негромкий голос Гайры ар'Такаб:

– Довершим заклятие, сестры мои! Довершим в тишине, как делают это Видящие Суть, говорящие с богами, умеющие читать их волю!

– Довершим! – откликнулись женщины в серебристых плащах. – Довершим!

Скиф не заметил, как старая жрица очутилась у изголовьев их лож, будто сам Небесный Вихрь перенес ее туда. Он вдохнул медвяный аромат, которым тянуло от жаровен, и запрокинул голову, пытаясь увидеть лицо Гайры, но сухие прохладные пальцы легли ему на лоб, прикрыли веки. Он еще успел разглядеть, как другая ладонь премудрой скользит к виску Джамаля, как Видящие сужают свой круг и теснятся к возвышению, как сходит вниз хедайра, оставляя магическое кольцо синих призрачных огней…

Затем мир перестал существовать.

Это совсем не походило на телепортацию, осуществляемую Доктором. Там Скифа преследовало чувство бесконечного падения в пропасть, в некую ало-багровую бездну, которая могла с тем же успехом оказаться недрами гигантской звезды, облаком светящегося газа или самой преисподней. Правда, в своем полете он не ощущал ни палящего жара, ни холода, ни боли – вообще ничего, кроме томительной пустоты в голове и желудке, которые ассоциировались с невесомостью и падением с большой высоты. Чувство это было привычным, так как Скифу не раз доводилось десантироваться с небес на землю – и при помощи парашюта, и другими способами, предусматривающими длительный свободный полет. Так что «штучки» Доктора его не слишком раздражали; если бы не угрожающее видение багряных облаков да огненные бесплотные протуберанцы, бушевавшие со всех сторон, Скиф вообще не имел бы к нему претензий.

Правда, Джамаль утверждал, что все эти пламенные пропасти и алые тучи, да и само чувство полета, являются чисто субъективным ощущением. Сам он будто бы не падал в огонь, а висел неподвижно в слоистом и влажном тумане, наблюдая за игрой призрачных теней, скользивших где-то под ним, в белесовато-серой мгле. Эти эффекты, по словам звездного странника, были связаны с мгновенным проколом переходной зоны между двумя Вселенными, с которой оперировал Доктор, области, где отсутствовали понятия времени и пространства.

«Темпоральный вакуум», – припомнил Скиф и удивился, что еще способен что-то помнить. Сейчас он не испытывал чувства падения и не видел ни огненных бездн, ни серого тумана; он вообще не мог видеть, слышать или ощущать, ибо не обладал какой-либо плотью – даже такой, как у Ри Варрата во время странствий его в облике светового луча. Скиф был уверен, что не превратился в поток фотонов или в частицу раскаленной плазмы; каким-то образом он понимал, что разум его отключен от всех внешних воздействий, от миллионов и миллионов сигналов, что слали каждый миг миллионы и миллионы нервных окончаний, рецепторов и датчиков, поставлявших пищу мозгу. Эта мысль не была приятной или пугающей, она не порождала страха или тревоги, но лишь подсказывала, что нужно ждать. И он ждал – ждал терпеливо и безразлично, будто и в самом деле очутился сейчас в темпоральном вакууме, где понятие времени перестало существовать.

Затем что-то случилось. Он не мог сказать, что именно; ощущение было таким, словно тысячи крохотных паучков на тонких лапках разом прикоснулись к нему. К нему? К его телу и коже? Или к обнаженным мышцам? Или к глазам, к сердцу, к мозгу? Или к венам, нервам, костям? Он не знал, и это его странным образом не беспокоило и не интересовало. Он продолжал ждать.

Крохотные паучки не дремали, бегали туда-сюда, вытягивая по дороге невесомые прочные нити, ткали затейливую паутину, скрепляли одно с другим, старались не оставить ни щелки, ни дырочки, ни самой малой прорехи. Трудолюбивые малыши! В какой-то момент он понял, что плетут они не сетку, а сплошной покров, многослойную вуаль, где каждая нить переплеталась с мириадами других нитей; эта работа, конечно, была титанической, но паучки выполняли ее с терпением и усердием. Он тоже был терпелив; он ждал. Ждал, не ощущая ничего, кроме тонких лапок, скользивших по некой поверхности.

По коже? По нагой плоти? Какое это имело значение!

Паучки исчезли; мир потоком обрушился на него – красками, звуками, запахами. На самом деле вокруг царила полутьма, витали едва заметные медвяные ароматы, а слышать он мог лишь негромкое дыхание застывшей у изголовья женщины. Однако переход был резким, и Скиф, чертыхнувшись, сел и прикрыл ладонью глаза.

Это движение далось ему с трудом, словно вдруг восстановившаяся реальность навалила ему на плечи тяжкий груз – видеть, слышать, ощущать.

– Распадись и соединись! – пробормотал Скиф. – Дьявольщина! Распадись и соединись!

Теперь он понимал, что означает это присловье амазонок.

Той же ночью, после плотного ужина, они с Джамалем сидели в своей келье под Башней Стерегущих Рубежи. Во время трапезы звездный странник был непривычно молчалив, не шутил с девушками, не хвалил душистое вино, не поднимал тостов, не бросал откровенных и жадных взглядов на круглые коленки и упругую грудь златовласой Таммы. Ему явно хотелось поскорей закончить с едой и питьем и поразмыслить в покое, но Тамма и Сийя были безжалостны, заставив съесть все, что находилось на столе. Обряд отнимал силы, и восстановить их можно было лишь одним способом – есть и пить.

Когда трапеза закончилась и компаньоны вернулись в свою опочивальню, Джамаль опустился на ложе, упер локти в колени и закрыл ладонями лицо. В такой позе пребывал он довольно долго, и Скиф начал уже беспокоиться, ибо угрюмая молчаливость и отсутствие аппетита были Джамалю несвойственны. Как, впрочем, и Ри Варрату, телгскому Наблюдателю.

Но тут он заметил, что звездный странник, растопырив пальцы, с улыбкой поглядывает на него, и приободрился. Затем Джамаль вытянул губы, произнес «пху!», причмокнул и уставился на стеклянный кувшин с вином, который Скиф прихватил с собой. Вино было цвета старого янтаря, терпкое, чуть горьковатое, напоминающее вкусом херес, но вряд ли здесь его гнали из винограда. Впрочем, на качестве это не отражалось.

– Налей, дорогой, – произнес Джамаль. – Выпьем за щит и доспех, несокрушимый, как горы Мауля, за погибель ару-интанов и премудрую мать нашу Гайру! Чтоб Небесный Вихрь баюкал ее в эту ночь и в другие ночи, пока Безмолвные не шепнут ей на ушко, что пора подниматься к ним, на серебряный Зилур!

Дважды упрашивать Скифа не пришлось; он налил, и компаньоны выпили за все сказанное. Потом Джамаль уселся поплотнее, привалился спиной к стене и начал:

– Помнишь ли, драгоценный мой Паир-Са, нетерпеливый Владыка Ярости, как стояли мы на холме, прибыв сюда в первый раз, и глядели на дурную рощу, куда ты за веткой ходил, да котелок из золота, что торчал над деревьями?

Скиф кивнул.

– А помнишь, как хотел ты тут же бежать к нему? И тогда, и в этот раз я едва выволок тебя на свежий воздух?

– Ну? – буркнул Скиф, не понимая, куда клонит компаньон.

– А что я тебе говорил? – Джамаль многозначительно поднял палец. – Я говорил: не спеши, дорогой! Пойдем в степь, пойдем в горы, встретим людей, познакомимся, выпьем, потолкуем! Вах! Люди нам все скажут! – Он так забавно сымитировал свой собственный грузинский акцент, что Скиф невольно расхохотался. Джамаль погрозил ему пальцем. – Вот! Теперь смеешься! А вышло все по-моему! Пошли, встретили хороших людей, выпили да потолковали, расспросили обо всем, да еще и подарка удостоились! Вах, какого подарка! – Он закатил свои черные, как маслины, глаза.

– Положим, людей мы встретили всяких, – сказал Скиф. – С одними и вправду выпили да поговорили, а из других пришлось выпустить кишки. К тому же не собирался я сломя голову в ту поганую рощу бежать ни тогда, ни теперь. Ибо сказано: не дергай затвор, коль магазин пуст! Сейчас – другое дело… – Скиф уставился на Джамаля, взиравшего на него с усмешкой. – А ты что-то весел, как я погляжу… Разобрался с секретами премудрой? Сможешь повторить ее фокус?

– Смогу. Если не повторить, так показать, как это делается. Главное – показать, дорогой!

Тут звездный странник пустился в долгие рассуждения о ментальном кодировании, защитной телепатической блокировке и тонких операциях на коре головного мозга, способных предохранить разум, эмоции и подсознание от насильственного отторжения от тела, коему все эти блага дарованы от природы. Скиф, в силу своего гуманитарного образования, мало что понимал в таких делах, однако усвоил, что Джамалю во время обряда удалось запомнить некий алгоритм перестройки нейронных связей, который можно воспроизвести в техническом устройстве. А что касается всяких устройств, то в этом телгани являлись великими искусниками, ибо цивилизация их была на десять или двадцать тысячелетий постарше земной. Словом, у звездного странника был повод пить и веселиться, ибо Миссию свою, по крайней мере в части обороны, он исполнил. «Броня крепка, и танки наши быстры!» – как говаривал майор Звягин. И добавлял: «А коли так, то можно пострелять не только холостыми».

Послушав речи Джамаля, Скиф спросил про пляски. Танец амазонок произвел на него большое впечатление, Да и не один лишь танец, а вся торжественная атмосфера, царившая в подземном святилище, – музыка и заклятия, что читала Дона ок'Манур, грохот мечей о панцири, многолюдство собравшихся и явная их уверенность в том, что Незримые и Безмолвные Боги готовы одарить некой Силой, защищающей от демонов.

В ответ Джамаль заметил, что все великолепие колдовской процедуры создает лишь необходимый психологический фон, раскрепощает и проясняет подсознание – как, впрочем, и сладкие запахи падда в строго дозированной и очень малой концентрации. По его мнению, человек, обладающий ментальной подготовкой, с дисциплинированным и восприимчивым умом, вполне обошелся бы без лишней помпезности, музыки и плясок. Главное заключалось не в этом, а в телепатической операции, производимой премудрой матерью. Джамаль не мог сказать, прибегала ли она к помощи богов, но сестры ее – те, кто носил серебристые плащи, – являлись активными участницами магического действа. Они накапливали и отдавали энергию; они были скальпелем и иглой, премудрая Гайра – хирургом.

Под конец, осушив еще одну чашу с вином, Джамаль с улыбкой произнес:

– Женщины – суетные существа, дорогой, и не любят простоты. Если дело можно сделать многими способами, они выберут самый сложный, подумают и сделают его еще сложнее. Таковы они повсюду – и на Телге, и на Земле, и здесь. Тщеславны, мнительны, склонны к таинственности, к пышности и ненужным излишествам…

– Помнится, в келье у премудрой ты говорил о них иное, – прервал компаньона Скиф.

– А что я говорил?

Память у Скифа была хорошей. Кивнув, он процитировал:

– Что в мире превыше женщин? Женщина в юные годы радует глаз, в зрелые становится сосудом наслаждения, а в старости – кладезем премудрости… Так?

– Так, – согласился Джамаль и со вздохом добавил: – Ты слишком молод, генацвале, слишком молод, дорогой мой… Ты еще не понимаешь, что все сказанное – правда. Все, до последнего слова! Таковы женщины! Тщеславны, но радуют глаз; капризны, но дарят нам счастье; обожают роскошь, но в горе и бедности – мудры…

Он пригубил золотистого вина и с наслаждением причмокнул.

Скиф, ухмыльнувшись, осмотрел компаньона с головы до ног. Вид у Джамаля был довольный, и выглядел он в своем одеянии из тонкой оленьей кожи, сменившем дикий шинкасский наряд, весьма представительно. Так, как полагается ценителю крепких вин и слабого пола!

– Жаль, пижама твоя пропала, – пробормотал Скиф и в свой черед потянулся к кувшину.

– Это отчего же? – приподняв бровь, поинтересовался Джамаль.

– Роскошная была вещь, как раз из тех, что по нраву женщинам. И был ты в ней неотразим, как мартовский павлин.

– Нет таких павлинов, дорогой, – сказал Джамаль, – есть мартовские коты. И еще – глупые эх-перты. Глядят они с тоской на небо и ждут ночи трех лун… Вах! Был бы я на твоем месте, генацвале!

– Ты и на своем хорош, – буркнул Скиф. – У тебя есть Тамма. И что она думает насчет развлечений в неположенное время? Ты хоть знаешь, чем это им грозит?

– Знаю. Но знаю и другое: Тамма – не моя женщина. Я здесь не останусь и с собой ее на Телг не возьму… не смог бы взять, даже если б захотел. А у тебя дела серьезные, дорогой! Так что ж заботиться, кого тебе девушка родит – сына или дочь? Все – твое, и она – твоя! А если с девушкой сложности… – Джамаль с задумчивым видом пригладил бородку. – Ну, тогда поступай как у нас на Кавказе!

– И как же? – спросил Скиф.

– А вот так! Сунь девушку в мешок – и за спину! Глядишь, Доктор вас обоих и перевезет… – Звездный странник усмехнулся. – Доставит прямиком из сна в реальность!

Скиф с сомнением покачал головой. Кавказский метод был хорош, но вряд ли подходил для Сийи – она и сама не затруднилась бы сунуть кого угодно в мешок, да и на Земле не стала бы изображать кавказскую пленницу. Пару минут он с безнадежностью размышлял о том, чем могла бы заниматься в Питере его возлюбленная амазонка, но вариантов имелось до ужаса мало. Ловить местных шинкасов, всяких киллеров, гангстеров да мафиози? Опасное занятие! Не для Сийи, разумеется, для пойманных; по ее представлениям, всякому шинкасу надо было перерезать глотку, не сходя с места.

Затем мысли Скифа повернулись к другому. Он попытался обнаружить в себе какие-либо изменения, вновь почувствовать ту непроницаемую и незримую стену, разделившую его с Гайрой при первой их встрече. Однако, кроме легкого опьянения, он не ощутил ничего; лишь хмель да беспокойство, что манипуляции премудрой могли сказаться на его талантах дайнджера. Но Харана, бог с жалом змеи, молчал – как всегда в спокойные моменты, и Скифу оставалось только ждать. Ждать, пока в него не нацелят нечто смертоносное и неприятное или пока он снова не окажется в Шардисе, чтобы попытать удачу в Большой Игре. Джамаль допил вино и сказал:

– Пожалуй, завтра можем ехать, дорогой. Тут наши дела закончены.

– Можем, – согласился Скиф. – Попробую я потолковать с местной первой леди насчет охраны… хоть десяток всадниц… И хорошо бы взять с собой одну из Видящих… Как ты полагаешь?

– На это не рассчитывай, Видящие не покидают город, как сказала Тамма. А вот девушку свою постарайся забрать. И про мешок не забывай! – Джамаль уставился на опустевший кувшин и глубокомысленно закончил: – Кавказский способ, генацвале, самый верный! Нет надежнее! Разве что самому залезть к девушке в мешок.