Книга: Кононов Варвар
Назад: ДИАЛОГ ЧЕТВЕРТЫЙ
Дальше: ДИАЛОГ ПЯТЫЙ

ГЛАВА 5
ПОТЕРЯ

Список людских потерь обширен, диапазон велик, ибо мы теряем все, что только можно потерять, от носового платка и уместного слова до любимой женщины и собственной жизни. Но расстаться с частью своего сознания!.. Подобного мы и представить не можем. Хотя случается, случается… Например, у маразматиков – но, по причине маразма, они не силах оценить тяжесть потери.
Майкл Мэнсон «Мемуары.
Суждения по разным поводам».
Москва, изд-во «ЭКС-Академия», 2052 г.
Попав домой (ключ дожидался в тайной щели), Ким опустошил холодильник и проспал до вечера. Снились ему всякие глупости и мерзости: Гирдеро-Гирдеев, которому он выкручивал шею, а та, вместе с остриженной головой, вращалась будто колесо на спице; колдун Небсехт Пал Палыч, гоняющийся за Дашей с банкой магического пива «Гиннесс» – стоило его хлебнуть, как Даша была бы навек зачарована; голем Идрайн – в виде батареи с подпоркой из фановых труб, крушивший пиктов или зингарцев огромным разводным ключом. Рожи у пиктов были разбойные, бандитские, и Кононов точно знал, что в их толпе скрываются Мурад, Коблов, Петруха и прочие черновские «шестерки» – или, в хайборийском воплощении, Гор-Небсехтовы. Их полагалось устаканить, но он не мог найти свой меч и пожелал обзавестись еще одной рукой, здоровой и когтистой, как медвежья лапа. Но Трикси, толкуя что-то о гуманности и этике, вырастил ему метровый тонкий хобот, причем не на лице, а в том месте, которое при публике не обнажают. Пикты, придя в восторг, запрыгали с дикими воплями, кривляясь и потрясая оружием, и в криках их Киму послышалось: «Типа, пасть порвать! Или, типа, по хоботу! Короче, матку вывернуть!»
Проснулся он от телефонного звонка. Звонил Сергей Доренко, мастер боевых искусств, его приятель и соратник по писательскому цеху.
– Мэнсон, ты живой?
– Еще не знаю. Пришли мне гроб на всякий случай, Дрю, с венком и ленточкой. И тапки не забудь. Белые.
То были их псевдонимы, у Кима – Майкл Мэнсон, а у Доренко – Памер Дрю. Боб Халявин, владелец «Хайбории», был твердо убежден, что Конана надо писать под англоязычными псевдонимами, так как на Ивановых и Петровых читатель не клюнет. Не гармонировали Ивановы и Петровы с хайборийским миром! И не имелось в том измерении стран, похожих на Россию, если не считать Заморы, где жили сплошь ворюги и разбойники. Но эта аналогия была, несомненно, ошибочной: во-первых, Говард, сотворивший Хайборию, хоть и являлся великим талантом, но историческим предвидением не обладал, а во-вторых, Замора по климату, нравам и географии больше походила на Чечню.
– Обойдешься без гроба, венков и тапочек. Киммерийцев сжигают, так что ни к чему добро переводить, – сказал Доренко. – Кстати, сожжение будет коллективным и назначено на завтра, в два пополудни. Великий Кормчий созывает сбор. В Хайль-Борисии.
Хайль-Борисией на жаргоне конанистов именовалось издательство «Хайбория», а Великим Кормчим – Борис Халявин. Были у него и другие прозвища, самое ласковое из которых звучало как Нергалья Задница.
– Сбор? А на какой предмет? – поинтересовался Кононов.
– Издательская политика. Сроки, перспективы, гонорары, – проинформировал Дрю-Доренко и повесил трубку.
Из груди Кононова вырвался тоскливый вздох.
– Опять ставки срежет, Нергалья Задница, – пробормотал он, перемещаясь на кухню, к плите и холодильнику.
«Финансовые проблемы?» – осведомился Трикси.
– Они. – Ким поставил чайник на огонь и, отыскав в холодильнике последнюю пару яиц, начал готовить яичницу. – Ты вот, Трикси, в Финляндии побывал… А финских марок у тебя не завалялось?
«В определенном смысле я существо нематериальное, – сообщил пришелец, – и в денежных знаках не нуждаюсь».
– Как не нуждаешься? – Ким посолил яичницу, нарезал хлеб и бросил в кипяток щепотку кофе. – Очень даже нуждаешься! Что с тобой будет, если я помру голодной смертью?
«Не помрешь. В твоем столе, в левом верхнем ящике…»
– А вот об этом не надо! – возмутился Ким. – Договор нарушаешь! Опять копаешься в моих мозгах?
«Всего лишь улавливаю мысли, которые циркулируют на поверхности. Я ведь объяснял, что это непроизвольная реакция. У нас ее считают вполне совместимой с нормами этики».
– А кстати, где это «у нас»? – спросил Кононов, решив, что наступила пора осведомиться по данному поводу и прояснить кое-какие другие вопросы. Вот, например – что делает Трикси в Солнечной системе? В чем состоит его миссия? Как он добрался до Земли и сколько лет или веков намерен изучать ее, перемещаясь из тела в тело, из разума в разум?
Ответы Трикси были туманными – не потому, что он старался что-то скрыть, а по причине слабой подготовки Кононова в областях астрофизики, телепатической метаплазии и звездной навигации. Ким закончил филологический факультет, где эти дисциплины не преподавали, темой же нынешних его занятий являлись колдовство и магия, физиология драконов, осада крепостей, схватки на секирах, обычаи племен, неведомых земным историкам, а также география Лемурии и Атлантиды. В таких материях он разбирался лучше, чем в сообщенных Трикси галактических координатах.
Однако он понял, что родина пришельца располагается в ядре Галактики, в десятках тысяч светолет, и что этот мир совсем не походит на Землю. Ни природой своей и ландшафтами, ни атмосферой и экологией, ни обликом автохтонов, ни их цивилизацией, возникшей в ту эпоху, когда в ближайших окрестностях Солнца еще кружились протопланетные облака. Пожалуй, единственным фактором, объединявшим землян и соплеменников Трикси, являлось любопытство – причина достаточно веская, чтобы изучать планеты, звезды и туманности, а в первую очередь – обитаемые миры. Цель изучения осталась неясной; Трикси говорил о том, что длится оно добрых полмиллиарда лет, и в самом скором будущем, через десять-двадцать миллионолетий, когда составят карту заселения Галактики, можно будет начинать второй этап – культурные контакты, обмен плодами философской мысли, научными достижениями и литературными шедеврами. Что осуществится без проблем, ибо в исторической перспективе все галактические расы станут экстрасенсами и телепатами.
Такая перспектива очень порадовала Кононова, и он, подобрав с тарелки остаток яичницы и запив его кофе, осведомился, сколько миров уже исследовано сородичами Трикси. Оказалось, что побольше миллиона; сам же Трикси в последние пятнадцать тысяч лет нашел и изучил тридцать три цивилизации, не считая полуразумных сообществ, где еще не говорили, а рычали, не ведали ни колеса, ни огня и потому поедали друг друга сырьем. В общем, Земля была тридцать четвертой обитаемой планетой на личном счету у Трикси – весьма солидный результат, дававший ему право на внеочередное размножение.
– Ну и как мы тебе? – поинтересовался Ким, прибирая со стола посуду.
«Монстры! – с ментальным вздохом ответил пришелец. – Не обижайся, но этаких тварей, как говорят у вас, днем с огнем не сыщешь. Даже если обыскать половину Галактики».
– Я не обижаюсь, – сказал Кононов, вздыхая в свой черед, – я понимаю… Мы – мир насилия! Планета зла, обитель дикарей, где льется кровь невинных, бушуют войны и…
«При чем тут войны, насилие и кровь? – прервал его Трикси. – Насилие, конечно, не отвечает этике разумных и цивилизованных созданий, но историческая фаза, в которой вы находитесь, делает его неизбежным. Называя вас монстрами, я имел в виду другое, совсем другое! Все нормальные существа в Галактике дышат метаном или аммиаком на худой конец, питаются через кожу и полностью извлекают энергию из пищи. А вы… вы… Основа вашего метаболизма – кислород и реакция окисления! А что творится в вашем пищеварительном тракте? Он производит отбросы в таких масштабах, что вам приходится смывать их в отстойники и вывозить на поля! Вы не способны к фотосинтезу и прочим способам утилизации энергии светила, какие практикуются у всех высокоразвитых существ, вы поглощаете биомассу и пьете яды – воду и спирт! А ваши сексуальные обычаи! Ваш метод размножения! То, что называется у вас любовью! Вы…»
– Вот этого не тронь! Это святое! – нахмурился Ким. – К тому же что дано природой, то и естественно. Я ведь не критикую паучих, которые жрут самцов во время спаривания!
«И я не критикую, я только констатирую. В данный исторический период ваш организм несовершенен, но есть надежда, что через пару миллионов лет ситуация изменится. Срок не очень большой, однако – увы! – не слишком малый. А сейчас мы имеем то, что имеем».
– Это тебя задевает?
«В общем-то, нет, за исключением свойственной вам ментальной резистентности. Великая Галактика! Таких существ мы раньше не встречали ни в космосе, ни на планетах! Вы не только резистентны, вы блокируете ментальные импульсы во всем диапазоне! И я не мог предположить…»
Трикси смолк, а Кононов, заинтригованный последним откровением, негромко протянул:
– Ментальная резистентность… Ты говоришь о нечувствительности к телепатии? Но я ведь тебя слышу!
«Слышишь, ибо я – инклинайзер и мои ментальные ресурсы велики. Гораздо больше, чем у моего инклина».
Ким порылся в памяти. Инквизитор, инкубатор, инкунабула, инкрустация, инкогнито… Что такое инклинайзер, он не знал.
«Это понятие в вашем языке отсутствует, – раздался бесплотный голос Трикси. – В моем мире все инклинайзеры. Кроме того, так называется моя профессия».
– Инклинайзер, надо же! А я думал, ты посланник и разведчик, – произнес Ким.
«Всякий разведчик – инклинайзер. Это значит, что мы умеем расщеплять сознание на модули или квазимыслящие автономные структуры. Собственно, мы состоим из них, из нескольких модулей-инклинов и ядра, средоточия памяти, знаний, индивидуальности. Все это вместе образует целостную личность, в данном случае – мою. – Трикси помедлил и добавил: – Я лишился одного инклина, Ким. Я отстрелил его с орбиты и потерял контакт с частицей своей сущности, когда она внедрилась в мозг землянина. Где-то в этих местах. В вашем исчислении – шестидесятая параллель, двадцать пятый или тридцать первый градус восточной долготы. В одном из двух городов, отвечающих этим координатам… – Он снова сделал паузу, потом с невыразимой грустью произнес: – Теперь ты в курсе моей проблемы».
Ким, сгорая от любопытства, потребовал объяснений. Расщепление разума, заметил Трикси, стандартный метод рекогносцировки обитаемых миров. Галактика огромна, и изучать ее приходится экономичным способом, без многолюдных экспедиций и даже без тел, чьи потребности слишком велики и слишком дороги для галактических полетов. Гораздо выгоднее отправлять сознание – в микротранспундере, миниатюрном устройстве, в котором бестелесный разведчик перемещается от звезды к звезде, разыскивая населенные планеты. Обнаружив подходящий мир, он посылает ментальным импульсом частицы своей сущности или инклины; они внедряются в избранных аборигенов, склоняя их к контакту и сотрудничеству. Как правило, с этим не возникает проблем, так как инклин не только датчик информации, но и преобразующее позитивное начало; он может исцелять партнера и направлять его к верным решениям, анализировать ситуацию, подсказывать мудрые мысли и как минимум продлять существование носителя в здоровом и не подверженном болезням теле. Это взаимовыгодный симбиоз, пояснил Трикси, некий договор, полезный обеим сторонам: партнеру-аборигену сопутствует удача, разведчик же избавлен от необходимости приспосабливаться к среде, чуждой и непривычной, и собирает информацию в полной безопасности. Этот процесс идет довольно быстро, так как число инклинов велико – от нескольких десятков до пары сотен.
У Трикси было девяносто семь инклинов, и, облетая Землю по шестидесятой параллели, он отстрелил первый из них над Северной Европой. В какой конкретно точке, он не знал; подобные мелочи не фиксировались, ибо инклин являлся продолжением его сознания, таким же неотъемлемым и ясно ощущаемым, как, предположим, конечность или палец человека. Кроме того, излученная частица сущности была структурой автономной, способной выбирать партнера и путешествовать от одного носителя к другому, разыскивая самый оптимальный вариант: существо контактное, без глупых предрассудков и наделенное высоким интеллектом. Поиск всегда начинался с крупных городов, с центров цивилизации, если такие имели место быть, и Трикси полагал, что его инклин находится либо в Хельсинки, либо в Петербурге. Столица Финляндии, впрочем, уже отпадала; Трикси провел там больше года, но не добился ровным счетом ничего.
– Если я правильно понимаю, – сказал Кононов, – ты потерял телепатическую связь с инклином и ринулся вниз со своего транспундера, чтоб отыскать пропажу и разобраться в ситуации. Но если связи нет, если мы резистентны к слабым излучениям инклина и даже блокируем их, как ты его найдешь?
«Подобно слепцу, который ищет монетку на пляже, усыпанном галькой, – сообщил пришелец. – Если глаза не видят, что можно сделать? Лишь положиться на осязание».
Челюсть у Кима отвисла.
– Это что же получается? Выходит, ты перещупал в Хельсинки полмиллиона финнов и финнок?
«Нет, разумеется, нет. Сравнение с тактильным чувством лишь аналогия. Ментальные волны блокировать полностью невозможно, и я способен их улавливать как от любого человека, так и от инклина. К несчастью, только на небольшом расстоянии».
– Каком?
«Тридцать-сорок метров, максимум – пятьдесят. Если двигаться вдоль здания в двенадцать этажей, причем не очень быстро, я просканирую его от крыши до подвала».
Челюсть у Кима отвисла еще больше.
– Ты хочешь сказать, что мне придется обойти все городские здания? Да их тут десять или двадцать тысяч! Здесь, мой экзоплазменный друг, не Хельсинки, здесь Петербург! Здесь зданий и людей не меньше, чем во всей Финляндии!
«К сожалению, других вариантов нет», – грустно отозвался Трикси.
– Есть! Плюнуть, сесть в транспундер и поскорее делать ноги! Ты не думай, я тебя не гоню… Но какой смысл в поисках? Было у тебя девяносто семь инклинов, осталось девяносто шесть… компания вполне приличная… Может, со временем новый инклин отрастишь…
«Не получится. Число инклинов, то есть мою способность к расщеплению сознания, определяет индивидуальный генетический код, и тут ничего не убавишь и не прибавишь. А без инклина я – неполноценная личность, инвалид… Это конец карьеры, Ким! Да что там карьера – я даже не смогу размножаться!»
Трикси испустил ментальный стон и начал сетовать на жизнь-злодейку, на бедственную свою судьбу, крах карьеры и неминуемую импотенцию. Этого Ким вынести не мог. Глаза его увлажнились, сердце дрогнуло, душа преисполнилась сочувствия; он погладил себя по макушке (под которой, надо думать, и скрывался Трикси), затем произнес:
– Ну, ну, не делай из неудачи трагедию… Найдем мы твой инклин, найдем! Но без торопливости и спешки. Мне ведь роман надо закончить. Не позже двадцатого!
«Закончишь. Я помогу», – пообещал пришелец, тотчас прекратив рыдания и стоны.
В дружном единении они покинули кухню, переместились к столу с компьютером, включили его, нашли необходимый файл, и тут Ким на мгновение отрубился. То есть ему показалось, что на мгновение, – когда он очнулся, за окном уже плыла серебряная ночь, лес по другую сторону улицы стоял темный и тихий, а на мониторе мерцали последние фразы главы о зингарском корабле. Ким перечитал их и довольно хмыкнул.
«Его секира поднималась и падала, поднималась и падала, словно серп, срезающий стебли тростника. Стоны, крики и предсмертный хрип огласили корабль…»
«Очень динамично и экспрессивно, – подал голос Трикси. – Что дальше?»
– Дальше? Дальше Идрайн плывет в Кордаву, столицу Зингары, сходит на берег, находит коня и мчится вслед за Конаном на север, в Пиктские Пустоши. Дайома с големом в телепатическом контакте, а у Небсехта есть волшебное зеркало, чтобы следить за всеми, кто подбирается к его печенке.
«А Конан и светловолосая Зийна? Где они сейчас?»
– В стране пиктов. Сидят в дремучей чащобе у костра, и девушка рассказывает Конану свою историю. Она из Пуантена – есть в Хайбории такое графство между Зингарой и Аквилонией. Из благородной семьи – отец ее дворянин, вассал графа Троцеро, а мать – немедийка, и от нее Зийне достались голубые глаза и светлые волосы… Росла она в отцовской усадьбе на берегу Алиманы, но в один несчастный день спустились с Рабирийских гор разбойники, прикончили людей, сожгли усадьбу, унесли добро и прихватили пригожую дочку старого рыцаря. Ее изнасиловал главарь бандитов, а после, через третьи руки, продал на кордавском рынке Гирдеро, местному нобилю. Перекупщик уверял, что белокурая красавица сохранила девственность, но истина обнаружилась в первую же ночь. И стала Зийна не просто наложницей Гирдеро, а презренной подстилкой, о которую вытирают ноги…
«Превосходно! – одобрил Трикси. – Я бы сказал, очень реалистично и современно. У вас ведь до сих пор насилуют?»
– Еще бы! В полный рост! – откликнулся Ким. Пальцы его с небывалой резвостью плясали по клавишам, с каждым словом история Зийны двигалась вперед, и он уже сомневался, кто у него главная героиня, то ли Дайома, то ли красавица из Пуантена, которую он породил на улице Зины Портновой. Непраздный вопрос! Как все, имевшее отношение к Дарье Романовне… Ким предпочел бы, чтобы по облику она была Дайомой, а по характеру – Зийной, столь же заботливой, самоотверженной и нежной… «А вдруг она такая в самом деле?..» – мелькнула мысль. Нашла ведь его в больнице… не просто нашла, а притащила пудовую сумку с деликатесами… Небось Кузьмич их сейчас подъедает!
Трикси опять пробудился:
«История рассказана, костер погас, и девушка уснула. Конан встает, обходит лагерь и смотрит, не затаились ли во тьме враги… Так?»
– Не так. Мой издатель заявил бы, что герои скисли, а сюжет провис. Не хватает важной сцены.
«Какой? Чтобы не скиснуть, им надо поесть?»
– Нет, позаниматься любовью, – объяснил Ким. – Но в романтичном и скромном изображении, чтобы читали бабушки, дочки и малолетние внучки. И все были довольны.
Прищурившись, он поразмыслил пару секунд, потом написал:
«Руки Зийны крепко обнимали шею Конана, трепещущая грудь прижималась к его плечу, шелковистые волосы душистой волной прикрывали губы; он вдыхал их аромат, медленно пропуская невесомые прядки меж пальцев. Эта голубоглазая пуантенка нравилась ему, ибо сердце Зийны было столь же самоотверженным и преданным, как у Белит, королевы Черного Побережья, его погибшей возлюбленной. „Сколь различны эти женщины обликом и сколь схожи душой“, – лениво размышлял он, прижимая к себе покорное девичье тело; теперь, после трехдневных странствий по пиктским чащобам, он не сомневался, что Зийна – как некогда Белит – отдаст за него жизнь».
«Скромно, очень скромно, – согласился Трикси. – Обнять, прижаться трепещущей грудью, погладить по головке… Если б и на деле было так, я бы смирился с вашими сексуальными обычаями».
– Критикан! – отозвался Ким. – Ну что с тебя взять, с инклинайзера без самого важного инклина? – Перечитав написанное, он задумчиво наморщил лоб, посмотрел на часы (было семь минут второго), перевел взгляд на темную полоску леса по другую сторону улицы и пробормотал: – Вот теперь можно отправить Конана в дозор… Ночь, глухое время… шумят деревья, воют волки, и пикты крадутся по пятам…
Пальцы Кима забегали по клавишам.
* * *
Усталая Зийна заснула в его объятиях. Конан бережно прикрыл ее плащом и несколько мгновений разглядывал умиротворенное лицо девушки; сейчас она казалась ему столь же прекрасной, как рыжекудрая Дайома. Даже еще прекрасней; ведь для владычицы острова он был всего лишь игрушкой, а эта юная женщина, одарившая его любовью, нуждалась в защите и покровительстве. Тот, о ком заботишься, становится особенно дорог; и хоть Конан не обладал чувствительным сердцем, он поклялся про себя, что после замка Кро Ганбор наведается в Рабирийские горы и вырежет печень главарю бандитов, обидчику Зийны.
Но сейчас его тревожили иные заботы. Он поднялся, подвесил к поясу меч, взял в руки копье и отошел на самый край поляны, где они расположились на ночлег. Тут, в двадцати шагах от костра, царила непроглядная темнота, и ничто не мешало киммерийцу слушать ночные шорохи и всматриваться в ночные тени.
За три дня они преодолели немалый путь и находились сейчас у верхнего течения Черной. Речной поток отделял земли пиктов от Боссонских топей, и Конан старался не уклоняться к восходу солнца, чтобы не угодить в бездонные трясины нескончаемых болот. Он неплохо знал эти места, ибо доводилось ему служить наемником на пиктских рубежах, в джунглях Конаджохары, под Велитриумом, пограничным аквилонским городом. К западу от Велитриума стояла небольшая цитадель Тасцелан, бревенчатая крепость, защищавшая переселенцев из Аквилонии; ее коменданту киммериец и продал свой меч. Времена тогда были неспокойные, южные пикты бунтовали, а потом, объединившись под рукой Зогар Сага, местного колдуна, и вовсе сожгли Тасцелан. Конан едва унес ноги; впрочем, Зогар Сага он успел прирезать.
Хоть с той поры минуло лет шесть или семь, он помнил и звериные тропки в лесу, и подходящие для привалов поляны, и ручьи с чистой водой; помнил и то, как надо ходить в этих лесах, где за каждым деревом могла таиться засада. Пикты были дики и коварны, не менее дики и коварны, чем киммерийцы, и Конан их не любил. Они отличались бессмысленной жестокостью – могли, к примеру, отрезав человеку голову, истыкать труп ножами. Но, не испытывая теплых чувств к этим коренастым черноволосым варварам, он уважал их, как воин может уважать воинов. Пикты являлись отличными бойцами, упорными и храбрыми до безумия, и их каменные секиры и копья с кремневыми наконечниками нередко одолевали аквилонскую бронзу и сталь. Лес был для пиктов и отчим домом, и обителью богов, о чем стоило помнить всякому, желавшему незаметно постранствовать в их землях.
Конан тоже не забывал эту истину, проявляя предельную осторожность. Он пробирался на север самыми глухими тропками, жег крохотные костры под разлапистыми ветвями огромных елей, смотрел, слушал, нюхал. Два дня все было тихо; на третий его начало одолевать смутное беспокойство. Казалось, нет никаких поводов для тревоги: он видел лишь следы кабанов, оленей да медведей, слышал только шорох ветвей да скрип чудовищных темных стволов, вдыхал свежие ароматы хвои и смолы, а не дым костра и не едкий запах человеческого пота. Но инстинктивное предчувствие опасности не покидало киммерийца. Враги были еще далеко, но он представлял, как чьи-то внимательные глаза рассматривают сейчас отпечаток ноги в мягком мху, обломанный сук, примятую траву и срезанную ветвь; чьи-то ладони пересыпают пепел костра, определяя, сколько дней назад его жгли и сколько путников грелось у жаркого пламени. Как ни берегись, нельзя пройти по лесу и не оставить следов, а опытный глаз, глаз охотника-пикта, зацепившись за одну отметину, найдет и другую.
Вот почему, даже обнимая нежное тело Зийны, Конан был настороже, и взгляд его перебегал с лица девушки то к темным стволам деревьев, то к лежащему поблизости арбалету. И сейчас, когда его подруга уснула под теплым плащом, он не мог избавиться от беспокойства: слушал, нюхал лесной воздух, широко раздувая ноздри, думал. Еще пять-семь дней, и они доберутся до границы Ванахейма, но можно ли считать это залогом безопасности? Вовсе нет; пикты, лесные крысы, упрямы и будут идти по следам до тех пор, пока не настигнут добычу. Особенно киммерийского воина! Вряд ли они ведают, за кем гонятся, но если б знали о том, Конан не дал бы за свою жизнь и жизнь Зийны ломаного стигийского медяка.
Наконец, убедившись, что враги далеко, он выдрал клок влажного мха, притушил им костер и лег рядом с Зийной. Некоторое время киммериец размышлял, не направиться ли все же к востоку, чтобы запутать следы в Боссонских топях, потом вспомнил о жутких болотных демонах и прочей нечисти, водившейся за Черной рекой, и решил идти прежним путем. Вскоре дремота начала одолевать его, а аромат волос Зийны заглушил запахи леса. Спустя несколько мгновений он уснул, но спал беспокойно, не отпуская рукоять обнаженного меча.
* * *
Ким тоже уснул, часов в пять утра, и проспал до десяти.
Проснулся он голодным, как ванахеймский волк, – видимо, сказывались еще реинкарнация в Конана, битва в подвале, игры с батареей и прочие подвиги. Чувствуя зияющую пустоту в желудке, Ким осмотрел холодильник, но, кроме обертки от маргарина и сырной корочки, не обнаружил ничего. Он сунулся в письменный стол, где в левом верхнем ящике лежали деньги с последнего гонорара, а под ними – заначка, неразменная сотня долларов и еще сто мелкими купюрами, пятерками и десятками.
«Целое богатство! А ты говорил…» – раздался шепот Трикси.
Не обращая на него внимания, Ким отсчитал четыреста рублей, схватил рюкзак, предназначенный для продуктов, и выскочил из дома. Неподалеку, на проспекте Энгельса, у метро, располагался универсам, обвешанный аптечными киосками, фруктовыми палатками и книжными лотками, а главное – шашлычными и пирожковыми, при мысли о которых бурчало в желудке и рот наполнялся слюной. Туда Ким и шагал, подпрыгивая и втягивая носом чудные запахи свежей листвы и пирожков с капустой, что разливались в летнем воздухе. «Сигареты, – прикидывал он, – еще сигарет купить, и молока, и хлеба, и яиц… и докторской колбаски, копченого сыра и что-то мясное… пельменей пачку, а лучше – две… картошки, и побольше! А еще…»
«Не так быстро, – послышался бесплотный голос Трикси. – Я не успеваю сканировать здания, мимо которых ты несешься».
«Я голоден, – мысленно отозвался Ким. – Просканируешь на обратной дороге».
Примчавшись к ближней пирожковой, он сунул продавщице сотню.
– Два с капустой, будьте любезны… – Тут он запнулся, осознал нелепость сказанного, сравнил зиявшую в желудке бездну с парой пирожков и добавил: – Еще четыре с мясом и столько же с картошкой.
– Вам в пакет? – заботливо спросила продавщица.
– Можно и в пакет. А вот завязывать ни к чему.
Под испуганным взглядом продавщицы Ким проглотил пирожок и, чтоб не смущать ее, направился к рекламным щитам, воздвигнутым с краю тротуара. Прячась за ними, он жевал и откусывал, откусывал и жевал, и, по мере того как пустота из желудка переселялась в пакет, в глазах его яснело, и смысл рекламных объявлений просачивался от зрительных рецепторов к сознанию. Тут были призывы экстрасенсов, лечивших от порчи и венца безбрачия, реклама женского белья («Только в трусиках „хи-ха“ я добуду жениха»), предложение салона итальянской мебели («Цены пугают, но выбор успокаивает»), десяток театральных афиш и прочая белиберда, которой Кононов обычно не уделял внимания. На самом дальнем щите, под картинкой с дамскими прокладками («Можешь прыгать за порог, если сухо между ног»), притулился цирковой плакатик с изображением слона, двух крепких мужиков, вцепившихся в уши животного, и рыжей полуголой дамы, возлежавшей на его спине. Надпись гласила: «Цирк в Озерках! Сегодня и ежедневно! Вольтижировка и танцы на слонах! Труппа Три-Тальрозе-Три!!!»
Увидев эту афишу, Ким подавился последним пирожком, с усилием проглотил его и замер, уставившись в плакат. Тальрозе! Варька Сидорова, сестрица! Тальрозе, блин! Эти слова Петрухи и Гири тут же припомнились ему вместе со смутными намеками на стервь, которая пляшет на слонах – вместо того чтоб выкаблучиваться на арене, на мягком песочке. К тому же в лице цирковой красотки, невзирая на старания художника, просматривались следы фамильного сходства с Дарьей Романовной: волосы – рыжие, очи – зеленые, ноги – длинные, а все остальное – в меру упругое, пышное и соблазнительное.
Ким проглотил слюну и торжествующе выкрикнул:
– Удача, Трикси! Это ведь ее сестра… моя соседка, блин! Из двести тридцать третьей! А где одна сестричка, там, наверно, и другая! Клянусь челюстью Крома!
«Очень рад, – сообщил пришелец. – А как дела с моим инклином?»
– Сейчас в универсам заглянем. Народу там тьма-тьмущая, сканируй себе на здоровье. А после пробежимся по Президентскому… То есть не пробежимся, а будем шагать неторопливо вдоль всех домов, а их не меньше сорока, и в каждом по шестьсот квартир… Пятьдесят тысяч жителей! Один процент всего населения!
Тут Ким сообразил, что население по большей части обретается в школах, на дачах, в детских садах и на работе, но, не желая расстраивать компаньона, упрятал эту мысль поглубже. Не убежит Президентский и никуда не денется! Гулять по нему еще и гулять!
Через час, затарившись продуктами, он стоял у дверей своей квартиры, но поглядывал на дверь соседскую. Приложил к ней ухо – тишина… Позвонил – ноль реакции… Рыжеволосая Тальрозе-Сидорова испарилась, улетучилась, но человек – тем более такой, которого изображают на афишах, – не пропадает без следа. Рассуждая на эту тему, Ким направился к холодильнику, загрузил его покупками и, просуммировав известные факты, решил, что накопилось их немало. Во-первых, Дашина сестричка – живет себе рядом, трудится в цирке, а с нею – слон и пара крепких мужиков… что-нибудь знают о рыжей Варваре, если не слон, так мужички! Во-вторых, «корабль» – склад П. П. Чернова, отпуск продукции с девяти до двадцати… Можно наведаться туда, взять кладовщика за жабры, тряхнуть и выяснить, где проживает Гор-Небсехт, супруг прекрасной Даши… Хотя что толку, раз подручные Чернова сами ее ищут, а найти не могут? А в-третьих, – и это самое важное! – Даша держала ресторан, причем не где-нибудь, а на Фонтанке! Много ли там ресторанов и баров? Какие есть, наверняка у Невского… «Поищем, – решил Кононов, – поспрашиваем, а заодно пройдемся по центру – вдруг обнаружится инклин?»
Последнюю мысль Трикси уловил и преисполнился благодарности. Затем шепнул, что скоро полдень, а в два у Кима встреча в Хайль-Борисии – так не пора ли отправляться? Пора, ответил Ким, но перед тем порылся в телефонной книге, нашел страницу с цирком в Озерках и стал туда названивать. Дозвонился с третьего раза, видимо, секретарше с приятным девичьим голоском.
– Скажите, девушка, труппа Тальрозе сегодня выступает?
– К сожалению, нет. Облом у них заболел. Банановой кожурой объелся.
– Облом?
– Это их слон, – пояснила секретарша. – Если вы хотите сдать билеты…
– Я, собственно, не обилечен, – признался Кононов, – мне Варвара Романовна нужна. Я Ким Николаевич, ее сосед. Президентский бульвар, квартира двести тридцать два, а у Варвары Романовны – двести тридцать третья.
– Одну минуту, – сказала секретарша и зашелестела бумагами; очевидно, сверяла адрес. Затем послышалось: – Варя отдыхает, пока у Облома понос. Сказала, на даче… А что случилось, Ким Николаевич?
– Затопили нас со второго этажа, – трагическим тоном пояснил Ким. – Мою квартиру и ее… Нужно ущерб оценить и в суд! Срочно! У нас на втором этаже такие прохиндеи… – Он мысленно извинился перед Колей и Любашей и, подпустив в голос слезу, спросил: – Ради Христа, девушка! Как мне с Варварой Романовной связаться? Иск совместный подадим… а то ведь все пропало, обои, мебель, телевизор… все до последней фуфайки! И лак с паркета смыло в подвал!
В трубке сочувственно вздохнули:
– Ужас какой! Придется вам на дачу к Варе ехать… минутку, я посмотрю… вот… Поселок Крутые Горки, ехать по Приозерскому шоссе до поворота на Сосново… только Сосново – справа, а Горки – слева, по дороге к Первомайскому…
– Улица, – простонал Ким, – улица какая? И номер дома?
– У меня не помечены, но Варя говорила, что поселок крохотный, а дом их вообще не в поселке. Вы с машиной?
– С машиной, – подтвердил Кононов, всхлипнув.
– Да вы не расстраивайтесь так, – сказала секретарша. – Раз затопили, не сожгут.
– Спасибо на добром слове. Пожар у нас уже был.
– Надо же… а Варя ничего не говорила… В общем, не доезжая до Горок с километр, ищите грунтовку направо, между болотом и ельником. Дальше – на второй передаче, пока не застрянете. Там их дом и будет. Понятно?
– Понятно, – сказал Ким. – Очень вам благодарен, милая девушка! И передайте Облому, что я желаю ему здоровья.
Он повесил трубку и начал собираться в город.
Назад: ДИАЛОГ ЧЕТВЕРТЫЙ
Дальше: ДИАЛОГ ПЯТЫЙ