ГЛАВА 19
БАКТРИЙСКАЯ ПУСТЫНЯ
Вечер четырнадцатого дня
Когда я вернулся в лагерь, Фэй была уже свободна. Трос, которым ее связал Сиад, валялся на земле, у плоского камня-стола тихо гудела спиртовка, какое-то варево булькало в котелке, распространяя знакомый упоительный аромат. Я втянул ноздрями воздух. Чай! Зеленый чай! Напиток богов и людей из Поднебесной…
– Как ты освободилась? – спросил я, подсаживаясь к котелку.
Лукавая улыбка скользнула по губам Фэй.
– Моя женская тайна. Мы, девушки из Хэйхэ, всякое умеем.
– Кажется, наша семейная жизнь не будет скучной, – заметил я и отхлебнул из кружки. Кружку мне поднесли с церемонным поклоном.
– Безусловно, – подтвердила Фэй.
Мы пили чай, поглядывая друг на друга, на маленький огонек спиртовки и на небо. Смеркалось, но воздух был прозрачен, а небеса ясны. На востоке висел лунный диск, и с каждой минутой узоры созвездий проступали отчетливей и ярче. Флер исчез, и теперь я знал, в чем причина этой стремительной перемены.
– Ты возвратился один, – сказала Фэй.
Это был вопрос, заданный в вежливой форме, которая принята на Востоке. Можно ответить или просто кивнуть – последнее было бы знаком, что я не желаю касаться данной темы.
Но я ответил.
– Макбрайт лишился разума. Такие затмения бывают в зоне эоита… Он захотел меня убить.
Брови Фэй взлетели вверх.
– Тебя? Но ты же бессмертен, Цзао-ван!
– Бессмертен мой дух, но не тело. – Я сделал паузу, наслаждаясь вкусом и запахом чая. Он был великолепен; поистине девушки из Хэйхэ умели многое!
Фэй чуть слышно кашлянула.
– У него был боевой имплант, не лазер, а метатель на сжатом воздухе. Выбрасывает стрелки… вот такие… – Я отмерил фалангу мизинца. – Иглы с ядом, таким же, как в наших дротиках. Он выстрелил в меня.
– И?.. – Щеки девушки побледнели.
– Между нами встал Сиад. Зарубил хозяина и умер. Их тела – за той расселиной, где мы были утром. Я завалил их камнями.
Фэй долго молчала, хмуря брови и навивая на палец темный локон. Потом губы ее дрогнули, и до меня донеслось:
– Он был достойным человеком. Ты мог спасти его, Цзао-ван? Мог что-то сделать с Макбрайтом?
– Мог. Убить или забрать его жизненную энергию… Но этого мне не хотелось. Убийство – смертный грех, а лишение жизненной силы – гнусный поступок. Взять энергию у живого, даже у деревьев, можно лишь с согласия того, кто отдает, иначе превращаешься в вампира… В общем, я ждал, что Макбрайт утихомирится, и просчитался.
– Никто не застрахован от ошибок, – сказала Фэй. – Даже мудрый пришелец из космоса.
– Никто, – подтвердил я.
Мы молчали, сидя у крохотного язычка пламени, нашего очага в этой бесплодной пустыне. Небо расцвело звездами, луна карабкалась к зениту, прохладный ветер играл волосами Фэй, то разбрасывая их пушистым облаком, то свивая в тонкие пряди. Ветер стихал и поднимался вновь, словно пустыня дышала нам в спины, напоминая о своем присутствии, о стертых в пыль горах, исчезнувшем Тиричмире и миллионах людей, павших под косою времени. Нынче к ним прибавились еще двое… Фэй пошевелилась.
– Тот дух, что прилетал к тебе… Старейший… он еще здесь?
– Да, милая. Я говорил с ним. Это мой брат. Риндо, сын Рины, старшей из моих матерей.
Мои слова не вызвали удивления – она привыкала к необычному с поразительной быстротой.
– Он молод, этот Риндо? Рано ушел, да?
– Рано. Но люди разные, моя фея, и мудрость, определяющая их поступки, не исчисляется годами. К одним она приходит на склоне лет, к другим – едва они достигнут зрелости. Риндо был из числа последних.
– Скажи, Цзао-ван, объясни мне… – В голосе Фэй вдруг зазвучало волнение. – Сделаться Старейшим – это навсегда? Если бы Риндо захотел… если б возникло такое желание… мог бы он превратиться опять в человека? Обрести новое тело, прожить жизнь на Уренире или в одном из других миров, встретить женщину и полюбить ее, оставить потомков? Мог бы или нет?
– Старейшие умеют создавать любые формы и орудия, милая. Сотворить себе новое тело, прожить в нем сто или тысячу лет? Конечно, это в их власти, но я не уверен, что тело – вернее, мозг – вместит их разум. По этой или по другой причине никто из них к нам не вернулся… – Помолчав, я тихо прошептал: – Может быть, они не покидали нас, а затаились в какой-то частице сознания, объединяя и храня живое во Вселенной? Хотелось бы, чтобы это было так… Но я не знаю, моя фея.
Глаза Фэй сверкнули отблеском лунного света. Она кивнула, отбросила локон со лба и одарила меня улыбкой.
– Ничего, Цзао-ван, узнаешь, когда превратишься в Старейшего. Будешь летать среди звезд и вспоминать обо мне, а я попробую устроить так, чтоб память эта была не горькой. – Ее улыбка погасла, милое личико сделалось серьезным. – Риндо сказал тебе что-нибудь? Об эоите, катастрофе и Анклаве? Что-то, чего ты не знал?
– Очень немногое. Мои догадки оказались верными… догадки и слова Аме Пала. Бушует ненависть… – произнес я, вытянув руку на запад. – Там она бушевала много лет, волны ее текли к эоиту и извергались в космос, в ноосферу Вселенной, струями зла. Представь занозу под ногтем – крохотная, а болит… Ее выдернули, и ранка сейчас исцеляется. Риндо пришел сюда, чтоб исцеление было надежным и быстрым. Видишь, – я поднял глаза к небесам, – флер уже рассеялся, и, полагаю, от вуали не осталось ни следа. Скоро это обнаружат и ринутся в Анклав со всех сторон, искать причину катастрофы, делить незанятые земли… Ну а дележка, сама понимаешь, без споров не обходится. Как бы не вогнали новую занозу!
Вздрогнув, Фэй пробормотала:
– А те, кто ее выдернул, сгубив миллионы людей… это Старейшие? Или твой Вселенский Дух? Или другая сознательная сила?
– Нет. Всего лишь инстинктивная реакция вселенской ноосферы. Смотри, – я кивнул на пламя спиртовки, – вот крохотный огонек, но он обжигает. Ты поднесла к нему руку – случайно, ненамеренно – и ощутила боль. Что ты делаешь? Отводишь руку… Но огонек остался, ты можешь обжечься опять и обжигаешься – раз, другой, десятый, пока не сработает инстинкт: отдернув руку, ты дунешь на пламя. Дунешь несильно, огонь погаснет, получится Анклав… А если непроизвольно шевельнешь рукой и опрокинешь спиртовку, исчезнет Земля или Солнечная система… Понимаешь?
Фэй кивнула, зачарованно глядя на спиртовку.
– Пламя ненависти, жгучая заноза, кара небес… Выходит, мы сами виноваты? В том, что случилось?
– Во всех бедах, которые постигают человека, виновно его неразумие и непочтительность к предкам – так, кажется, у Конфуция? Ну, бог с ними, с предками… А в остальном все верно.
– Но время, почему время?.. Ты говорил, что здесь случилось времятрясение… Ход времени ускорился, за секунды пролетели годы или века, в разных местах по-разному… Что это значит, Цзао-ван? Почему так, а не…
– …огонь с небес? – подхватил я. – Не потоп, не извержение вулканов, не солнечный протуберанец, не комета, павшая на Землю? Это формы Апокалипсиса, который придумал человек. Мироздание – если хочешь, Вселенский Дух – действует без грохота и шума, но инстинктивно выбирает самый верный способ. Ты ведь дунешь на маленький огонь, а не зальешь его ведром воды, не втопчешь в землю, не сожжешь из бластера… Только дунешь, и воцарится хаос времени и сотрет помеху. Принцип минимального воздействия, милая, великий закон, который правит Вселенной…
Фэй вздрогнула, прижала ладошки к губам. Глаза ее стали огромными.
– Ты говоришь, Арсен, они все ринутся сюда? ЕАСС, Восточная Лига, мусульмане, Индия, Россия… Наверное, ты прав… и это значит, что все повторится… Что же нам делать, дорогой? Что делать?
– Не грызть друг другу глотки хотя бы рядом с эоитом. Риндо сказал, что в следующий раз все будет хуже, много хуже… Такие конвульсии ноосферы случаются в других мирах, Старейшие их наблюдали и поняли, что предотвратить их невозможно. Вот случай, милая, когда бессильны боги, а все в руках людей, в моих, в твоих… Ты ведь мне поможешь, маленькая фея? Девушки из Хэйхэ – они ведь все умеют?
Она слабо улыбнулась.
– Я помогу, Цзао-ван… Но как? Что я должна делать?
– Быть рядом со мной, – сказал я, поднимаясь, – ибо лишь любовью спасется мир.
Кажется, Фэй это устраивало. Повеселев, она вскочила на ноги, кинула взгляд на наши мешки, бесшабашно махнула рукой и повернулась ко мне.
– Куда теперь, Цзао-ван? Куда ты меня унесешь?
– Куда захочешь. В Петербург, в Калифорнию или Австралию, в Скалистые горы или на нильские берега… Впрочем, я знаю! Знаю одно место, где растут дубы и скоро расцветет сирень. Тебе там понравится, девочка.
Мы стояли под звездным небом, и я, запрокинув голову, отыскал неяркий огонек, светивший в полутора парсеках от Земли. Совсем небольшое расстояние в космических масштабах, а для Старейшего просто ничтожное… Там, у этой звезды, плыло во тьме и холоде огромное живое облако – Риндо, мой мудрый брат; оттуда он говорил со мной, вселяя уверенность и надежду. И, думая о нем, послав ему привет, я почему-то вспомнил о словах Наставника Зилура: ты любишь, и любят тебя, потом уходишь, покидая тех, кто дорог… Но я еще не собирался уходить и не грустил о неизбежной разлуке. Ибо есть время для всего, для встреч и расставаний, для счастья и печали, для любви и памяти о ней.
Фэй нерешительно шагнула ко мне.
– Я должна взять тебя за руку, Цзао-ван? Или обнять?
– Нет, родная, необязательно. Просто встань поближе.
– Все-таки я обниму, – сказала она. И обняла.
notes