Утром, когда Глеб выходил из дома, встретились ему две соседки – Ангелка, миловидная жена Славо, и фрау Розалинда Шнитке с пекинесом. Фрау была немкой из Баварии, дамой в годах, поселившейся в Сплите лет двадцать назад после смерти супруга. Прижилась она в этих теплых краях отлично и даже выучила хорватский, так как любила перемывать косточки ближним – а коль живешь в Хорватии, то и сплетничать лучше на местном языке. Впрочем, ее недостаток был вполне терпимым – злобных слухов она не распускала.

Глеб поздоровался. Ангелка в ответ улыбнулась, а фрау Шнитке чопорно склонила голову в седых буклях.

– Гутен таг, герр доктор.

Так она всегда называла Глеба и, кажется, искренне гордилась знакомством с одним из лучших медиков на побережье. В свой черед, Глеб избавил ее от запоров и не отказывал в советах по части диетического питания. В общем, фрау была очень к нему расположена, одаривала шнапсом и французским коньяком и иногда забегала поболтать с Мариной.

Но сегодня она смотрела как-то странно – с подозрением, если уж говорить начистоту. Смотрела так, будто он пнул ее любимого пекинеса в откормленное брюхо.

– У вас все в порядке, герр доктор?

– В порядке, фрау Роза. – Глеб вздохнул. – В порядке, если это теперь возможно.

Ангелка опечалилась. Кажется, все женщины с окрестных улиц знали о том, что русский доктор – такой молодой, такой симпатичный! – потерял жену, и все его жалели. Душевный народ хорваты – особенно хорватки! А самая лучшая среди них…

Он провел ладонью по лицу, стирая горестные мысли.

Фрау Шнитке не собиралась заканчивать с расспросами.

– Вас вчера не беспокоили, герр доктор? Никто к вам не вломился? Какой-нибудь бездомный или – храни нас дева Мария! – вор?

– Не помню, чтобы в Солине водились воры, – сказал Глеб. – У нас тут половина домов не запирается.

– Но я видела, видела! – Фрау уставилась на него выцветшими голубыми глазками. – Вчера, незадолго до заката, по улице бродил подозрительный тип… Мужчина!

– Пьяный? – спросила Ангелка, всплеснув руками.

– Голый! Абсолютно голый, моя дорогая! – Пекинес возмущенно тявкнул, а фрау Шнитке покосилась на палисадник Глеба и добавила: – Голый, бледный и очень, очень мускулистый! Настоящий бандит по виду!

– Бандиты голыми не ходят, – возразил Глеб. – Они вообще не ходят, а ездят в роскошных «Кадиллаках».

– Герр доктор изволит шутить… Но я не слепая и видела голого мужчину! Вечером, у вашего дома! – Фрау Шнитке перевела дух. – Впрочем, на том, что он бандит, настаивать не буду. Возможно, у него совсем другие интересы.

«Черт! Глазастая немка!» – подумал Глеб и взглянул на часы.

– Простите, милые дамы, спешу в госпиталь. Фрау Роза, если снова увидите этого типа, вызовем полицию. Не дело, чтобы по Солину бродили голые бандиты и пугали женщин.

Он поспешно ретировался. Вслед ему донеслось:

– У одиноких мужчин бывают такие странные причуды… Стыдно даже подумать, не то что сказать…

– Жениться ему надо, – промолвила Ангелка. – Будет в постели жена, причуды и кончатся. Вот у Славо моего сестрица есть… Огонь девка!

Глеб залез в машину, в свой синий «Пежо», включил мотор и, объехав древний амфитеатр, покатил с холма вниз, к городу. Песок в кольце каменных стен и скамей лежал ровным слоем, и ничто не напоминало о жутком вчерашнем мороке. Над горами поднялось солнце, его ослепительный диск уже изливал на дома, дворцы и соборы щедрые потоки света. День обещал быть знойным, но в этот ранний утренний час с моря тянуло прохладой. Ветерок, забравшийся в кабину, взъерошил Глебу волосы.

– Йокс, ты здесь? – спросил он.

– Присутствую, – послышалось в ответ.

– Ты меня компрометируешь. Те женщины, что встретились мне… Одна из них видела, как ты вчера бегал голышом. Может, разглядела, что я повел тебя к дому… И теперь у нее на мой счет самые черные подозрения.

– Черное – символ недоброжелательности, – отозвался с заднего сиденья невидимый пришелец. – Если хочешь, эта женщина исчезнет.

– И куда ты намерен ее отправить? В стасис? В иллюзорную не-жизнь?

– Имеются более простые способы, – лаконично сообщил Защитник.

– Эй, послушай, – встревожился Глеб, – ты поаккуратнее с этими исчезновениями! У нас так не принято! В нашем мире считается, что жизнь человека священна!

– Это противоречит полученной мной информации, – прошелестел тихий голос. – Ваш мир – такое же побоище, как Гирхадна’пеластри. Разве у вас не убивают?

– Убивают, но лишь в определенных обстоятельствах, и к фрау Розе они неприменимы, – сказал Глеб, выезжая на улицу Загорский путь. Затем поинтересовался: – А эта Гирхадна, должно быть, местечко не очень приятное? Твоя родина?

– Нет. Метановая планета.

Йокс замолчал. Глебу хотелось его расспросить, но для серьезных бесед время не подходило – он уже свернул на Велебитскую, и впереди засверкали в солнечном свете окна больничных корпусов. К тому же настроение у него было неважное – ночью спал он плохо, мерещились ему то бронированные твари с пальцами-клинками, то монстры с человеческой головой и телом осьминога, то всякие другие ужасы. Глеб метался, звал Марину, но она исчезла куда-то – на время или, возможно, навсегда.

Пятиэтажный хирургический корпус стоял в глубине двора, за шеренгой пиний с кронами-зонтиками. Глеб вдохнул их смолистый аромат, прищурился на солнце, сверил время по часам. Без пяти девять… Все как обычно: сосны тихо шелестят ветвями, с моря веет бриз, небо ясное, и нет в нем ни летающих тарелок, ни десанта роботов, ни иных чудес. Он переступил порог, кивнул Слободану Хотичу, хирургу ночной смены, а потом забыл о пришельцах и дурных снах. Забыл обо всем постороннем, окунувшись в знакомый и такой привычный мир звуков и запахов, белых халатов, шелеста бумаги и тихих голосов, что доносились из ординаторской.

Последняя операция выдалась нелегкой – резекция желудка у семнадцатилетней девушки. Ее привезли из горного села с перитонитом и внутренним кровоизлиянием, когда уже не имелось других альтернатив: резать, и только резать. Глеб резал, проклиная про себя родичей юной пациентки; то, что исправлялось сейчас ланцетом, можно было вылечить разумно подобранной терапией. Можно, если бы не упущенное время! В его понятиях хирург являлся крайним в череде врачей, боровшихся с недугами, хирурга призывали в тот момент, когда исчерпаны другие средства, когда больной либо ляжет под нож, либо умрет.

Девушка напомнила ему Марину – те же тонкие черты, темные волнистые волосы – и потому ее было жалко вдвойне. Из-за прободения он удалил две трети желудка, а это означало, что пациентка станет инвалидом на всю свою жизнь, будет есть понемногу, как воробышек, и вряд ли выносит дитя. Копаясь под светом бестеневых ламп в человеческих внутренностях, Глеб в который раз решал дилемму: ущербная жизнь или быстрая смерть – что лучше?.. Угаснуть, как Марина, или все-таки жить, мучаясь и мечтая о вечном забвении?.. Иного выбора не имелось – по крайней мере, у человеческих существ. Возможно там, откуда прибыл Йокс, медики не лечили недужных, а просто наделяли их новыми телами, но на Земле это было фантастикой. Несмотря на успехи в клонировании крыс и овец, люди размножались старым проверенным способом, и тело, полученное при рождении, служило им до самой смерти.

Вспомнив про Йокса, Глеб на секунду отвлекся, поднял голову, и сестра Радмила вытерла ему вспотевший лоб. Не так много места было в операционной: посередине – стол, у стола – хирург Соболев, два его ассистента, анастезиолог, две медсестры и студент-стажер, поблизости – Воислав Першич, реаниматор, спец по медицинской технике. Техника эта громоздилась у стен – система телеметрии, искусственные легкие, станция переливания крови, сканер сердечного ритма, дюжина других приборов… Где тут поместиться Йоксу?.. Но он находился здесь – невидимый, неслышимый, неощутимый. Возможно, висел где-то у потолка, если левитация входила в число его талантов.

Глеб закончил в седьмом часу, принял душ, переоделся, сел в машину. Была пятница, преддверие выходных; вечером они с Бранко и Воиславом договорились встретиться в «Иллирии», маленькой таверне в старом императорском дворце у моря. Добираться решили порознь; Бранко освободился раньше хирургов, а Воислав хотел заехать за женой. Когда-то и Глеб привозил Марину на эти пятничные посиделки… Она трудилась неподалеку, в колледже туроператоров на Велебитской, преподавала русский, итальянский и английский, у нее был потрясающий дар к языкам.

Был… Сложив ладони на руле, Глеб уткнулся в них лбом и посидел так минуту-другую. Напряжение медленно покидало его, черты девушки-пациентки, застывшие под наркозом, уплывали из памяти. Ему хотелось выпить – не дома, где стояли нетронутые подношения больных, а в компании; расслабиться, выпить с друзьями, поговорить. Бранко с Воиславом очень для этого подходили. Еще, конечно, Джакопо.

Он выехал на улицу и, метнув взгляд на пустое заднее сиденье, поинтересовался:

– Йокс, ты заглянул в операционную? В то помещение, где я…

– Где ты и твои помощники вскрывали тела людей, – перебил пришелец. – Я находился/присутствовал там вместе с тобой.

«Вскрывали тела… Вот как он это воспринимает…» – мелькнула мысль у Глеба.

– Это лечение, особое лечение. Если не отсечь больную ткань, человек умрет. Нужно оказать ему помощь. Ты понимаешь, зачем мы это делали?

– Такая информация имеется, – откликнулся бесстрастный голос. – Помощь, лечение… Очень примитивное.

– У вас лечат иначе?

– Не лечат. Нет необходимости.

– Но когда ты пришел в мой дом, ты нуждался в помощи. Ты был болен и едва мог передвигаться.

– Не был. Не мог функционировать. Адаптация шла слишком быстро.

– Адаптация?

– Да. Гирхадна’пеластри метановая планета, а здесь кислородный мир. Необходима перестройка организма.

Организма!.. Любопытно… Брови Глеба приподнялись. У него сложилось впечатление, что Йокс не живое существо, а человекоподобный андроид, робот, проще говоря. Будь его гость живым, то есть продуктом естественной эволюции, вряд ли он смог бы метать огонь из пальцев… Тем более разгуливать без скафандра, явившись на Землю с метановой планеты! Говорил он тоже странновато, хотя кто знает, как говорят инопланетные пришельцы… Опыта в таких делах у Глеба не было, но все-таки ему казалось, что Йокс скорее собран на конвейере, а не зачат в материнской утробе. И вот на́ тебе – организм! У роботов не организм, а конструкция…

Он повернул на Вуковарскую и добрался до угла с Вашингтоновой. Отсюда было рукой подать до набережной и древнего дворца, последней резиденции Гая Аврелия Диоклетиана, где император, удалившись на покой, читал греческих философов и выращивал капусту. Дворцовые башни уже маячили впереди на фоне неба и моря, но Глеб притормозил – померещилось ему что-то странное, такое, чего раньше он не замечал.

Аптека… Здесь, на углу, был банк, старинное здание еще австрийской постройки. Желтое, трехэтажное, с лепным декором по фасаду и фонтанчиком в небольшом скверике – три каменных дельфина выбрасывали в воздух три струи… Сквер и фонтан на месте, банк тоже, но половину нижнего этажа занимает аптека. Дверь, четыре окна, а в них – склянки и банки, лекарства в пестрых упаковках, бронзовые весы, чучело крокодила… Глеб мог поклясться, что никакой аптеки тут прежде не было. Что за чудеса!

Удивленно хмыкнув, он бросил взгляд на часы. Пять минут восьмого… В «Иллирии» его ждали к семи… Бранко, Воислав, жена Воислава Елица и Джакопо Мурено, археолог из Болоньи… Еще – стакан красного вина и жаренные на вертеле колбаски… Бог с ней, с этой аптекой, решил Глеб, нажимая на педаль газа. Хорватия, как и Россия, страна свободного предпринимательства: вчера не было здесь аптеки, а сегодня есть. Правда, потеснить банкиров – дело не простое… Молодец аптекарь! Или молодец, или имеет родича в городской управе…

Он подкатил к набережной, оставил машину на парковке и вступил под дворцовые своды. На хорватском берегу имелись две главные приманки для туристов: сказочный город Дубровник и этот дворец в Сплите, свидетельство мощи и былого римского величия. Возвели его семнадцать веков назад, когда император Диоклетиан – иллириец, как уверяют историки, – удалившись от дел правления на родину, повелел выстроить обитель, достойную владыки полумира. Дворцовый комплекс высился у самого морского берега, и были в нем некогда парадные залы и роскошные галереи, термы и погреба, сады и храмы, водопровод, площади и улицы для прогулок – словом, все, что душа пожелает, включая грядки с капустой, так как на покое император стал заядлым огородником. Дворец построили в соответствии с последним словом римской техники, и это слово оказалось таким весомым и прочным, что он пережил все катаклизмы местной и мировой истории: падение Рима и возвышение Константинополя, нашествия турок, долгое венецианское владычество, власть Габсбургов и мимолетное королевство Югославию, как и республику с тем же названием. Его стены были по-прежнему мощны, крепки и ныне заключали в себе целый городок: ближе к морю располагался музей, а за ним – жилой квартал с ресторанчиками, кафешками, сувенирными лавочками, пестрыми тентами и бельем, что сушилось над узкими улицами-переходами. Обитатели этой «вороньей слободки», кормившиеся за счет туристов, не спешили расставаться с древней жилплощадью, а выселить их, в эпоху наступившей демократии, было непросто.

Вечером дворец служил огромным аттракционом, где слышалась речь на всех языках, сколько их было в Европе и половине Азии. Туристы бродили средь древних стен, угощались в кабачках, немцы чокались пивными кружками, итальянцы тараторили, размахивая руками, англичане чинно пили кофе, русские толпились у ювелирных лавочек, а местные жители делали бизнес. Попетляв в заполненных народом переулках и отказавшись от выгодных сделок, покупки кораллов в серебре, вишневого шерри-бренди, майки с футбольной символикой, пепельниц с гербом Сплита и прочих соблазнов, Глеб спустился в неприметный подвальчик. Вывески здесь не было, так как заведение предназначалось не для туристов, а для своих. За стойкой маячила дородная фигура папаши Саво, он лихо разливал вино и сливовицу, а его дочь Йованка таскала спиртное, жареных креветок, колбаски и свиные рульки к трем столикам. Сегодня тут были моряки с «Ядран лайн», ходившие в Истрию и Венецию, и компания Глеба. Он улыбнулся Елице, кивнул Джакопо и сел на дубовый, потемневший от времени табурет. Йованка поставила перед ним блюдо с колбасками и стакан вина. Здесь знали его вкусы.

– Что-то ты сей день выглядеть усталый, – промолвил Джакопо на хорватском. – Есть неприятность?

Пожав плечами, Глеб занялся колбасками. Воислав пояснил:

– Трудная операция. Привезли девчонку из горного села. Красивая и совсем молоденькая.

– Рак? – спросил Джакопо, всплеснув руками. Он панически боялся рака.

– Нет. Перитонит с кровотечением в брюшную полость. Еле вытащили… Повезло ей, что к нам попала. К Глебу.

Повезло, да не очень, подумал Глеб. Вот если бы раньше привезли… Он выпил вино, и Йованка тут же наполнила его стакан.

– У него золотые руки, – с чувством сказала Елица, и рентгенолог Бранко Михайлович закивал в знак согласия. Елица играла в оркестре местного театра, и годом раньше Глеб удалил ей аппендицит, сделав это с помощью крохотных разрезов, телезонда и японского мини-скальпеля. Госпиталь в Сплите был оборудован весьма современно. На Кавказе, дренируя раны, вытаскивая пинцетом пули да осколки, Глеб и мечтать не мог о таком инструменте.

– У него не только золотой рука, у него необычайно развит интуиция, – заметил Джакопо и принялся рассказывать о новых своих находках в катакомбах под дворцом. Он возглавлял экспедицию Итальянского археологического общества и уже не первый год трудился в дворцовых подземельях, изучал древние водостоки и водопроводную систему, раскапывал груды окаменевшего мусора, где попадались обломки скульптур и ваз, битая посуда, человеческие кости, черепки и прочие редкости. Джакопо был тощ, жилист и крепок, как подобает работнику лопаты и кирки, и походил обличьем на пирата. Возможно, его предки и были пиратами из Далмации, попавшими на венецианские галеры и превратившимися с течением лет в итальянцев.

Они с Глебом повстречались в первую же неделю, когда тот переехал на теплый далматинский берег к молодой жене. Марина возила его в Дубровник и Трогир, на острова и в речную долину Крки, ну а дворец, конечно, шел первым номером. Однажды они спустились в раскоп, где трое итальянских археологов размахивали руками, сыпали проклятья и орали друг на друга, решая, где вонзить лопату – почва везде была одинаковой и твердой словно камень. Глеб с Мариной глядели на них, улыбались, а потом Глеб сказал: не ссорьтесь, ребята, копайте в том углу. Начали копать и нашли позеленевший бронзовый таз для умывания, хоть дырявый, зато с каким-то редкостным орнаментом. С той поры врач Соболев сделался большим авторитетом для археолога Мурено.

Внезапно он перешел на итальянский, который Бранко и Воислав понимали хорошо, а Глеб – не очень. Кажется, Джакопо рассказывал про обломок стелы с фрагментами слов «Dio» и «mor», найденный в подземельях; «Dio» могло означать Диоклетиана, а «mor» – «mors», то есть «смерть». Раскрыть тайну его кончины было заветным желанием Джакопо, так как по этому поводу среди историков царили разногласия: в возрасте под семьдесят император мог умереть своей смертью или был отравлен либо заколот жадными до власти наследниками.

Джакопо опять заговорил на хорватском. Подняв мечтательный взгляд к потолку, он поинтересовался:

– Если бы я вскрыть мавзолей, найти скелет или хотя бы косточка, вы дать мне помощь? Медицинский экспертиза и заключений, как он погибать?

– Смотря какая косточка, – вымолвил Бранко. – Для генетических исследований лучше всего подходят зубы, а полиартрит хорошо распознается по фалангам пальцев и позвоночному столбу.

– Если его отравили – скажем, цикутой, – след найдется опять же в зубах и костях черепа, – добавил Воислав и поглядел на Глеба, будто приглашая к разговору.

– Если закололи мечом или зарезали, будут отметины на ребрах либо шейных позвонках, – отозвался Глеб. Сказать по правде, смерть императора не слишком его занимала, уж очень давно случилось это событие. Другое дело – та юная пациентка… Жить ей еще и жить, а как?.. С внезапным отвращением он уставился в свою тарелку. Она напоминала о его здоровом желудке и о том, что на теле Глеба нет ни единого шрама – миновали его хирургический скальпель, а также пули и осколки в Кавказских горах. Но страданий он перенес немало. Каждый пациент – новое страдание, пока не завершится операция… И чем больше вылечишь людей в каком-то месте, в том же Сплите, тем оно роднее…

Бранко, Джакопо и Воислав обсуждали состояние здоровья императора. Елица придвинулась к Глебу, зашептала в ухо, что Марину уже не вернешь, что была она безгрешна и сидит теперь у божьего престола, что время лечит тоску, время и новая привязанность. Он, Глеб, молод и собой хорош, хватит на его век девушек, а здесь, на побережье, любые найдутся, итальянки, немки, русские, ну и, конечно, хорватки тоже. Хорватки лучше всех – красивы, домовиты, работящи и жены верные. Вот у них в театре есть очаровательная девушка, двадцать четыре года, закончила Венскую консерваторию, играет на альте… Хочешь, познакомлю?

Глеб, машинально кивая, внимал этим утешительным речам, пил вино и озирался в поисках Йокса. Разумеется, его вторая тень, его Защитник был здесь, стоял невидимый в каком-нибудь углу и приобщался к земным обычаям. Смотрел, как люди развлекаются, слушал, о чем говорят, и, возможно, размышлял над словами Елицы. Ясны ли пришельцу ее побуждения?.. – думал Глеб. Может ли он представить, что такое жалость, что значит для человека внезапная потеря, тоска, страдание?.. Понимает ли он, что здесь, на Земле, мы все связаны друг с другом как травинки в поле, что борются за жизнь, за пищу и солнечный свет, но прорастают только вместе и вместе умирают с приходом зимы?.. Так ли устроен его далекий мир или иначе, и ведомы ли в нем любовь и душевные муки?..

Нет ответа… Нет ответа…

Друзья уехали на такси, а Глеб решил прогуляться, чтобы выветрились винные пары. Дорога через весь город от набережной до Солина могла занять час или немногим больше – все же Сплит, по меркам современных мегаполисов, был невелик, хоть и считался столицей Далмации. Жителей – двести двадцать тысяч, метро и электричек нет, нет крупных производств, нет высотных зданий, зато имеются аэропорт и масса спортивных клубов. Если не считать центральной части, на улицах никакой толкотни, а вечером – так полное безлюдье. Небо ясное, звездное, с моря дует ветерок, и над городом плывут запахи листвы, цветов и нагретого солнцем камня. Хороший город Сплит! А был еще лучше, пока не умерла Марина…

Глеб прошел мимо парковки. Откуда-то из пустоты донеслось:

– Ты оставляешь свое транспортное средство. Почему?

– Я пил вино, и теперь координация движений нарушена. Мне не стоит управлять машиной.

– Это земной обычай?

– Это закон. Понимаешь разницу?

– Проинформирован. Законы обязательны для исполнения, обычаи – нет. Но законы у вас нарушают чаще, чем обычаи.

– Потому что обычаи мудрее, – пояснил Глеб. Он зашагал по тротуару, выложенному фигурной плиткой, но вдруг остановился, услышав шорох шин. – Что это? Йокс, твоя работа?

Выкатившись со стоянки, машина неторопливо ехала за ним.

– Примитивный механизм, – сообщил Защитник. – Могу управлять им на расстоянии.

– Лучше, если ты сядешь за руль и станешь видимым, – сказал Глеб. – У нас машины сами по себе не ездят.

Было за полночь, на улице – ни души, но из дворца доносились звуки музыки и слитный гул человеческих голосов – там веселье только начиналось. Глеб, стараясь идти прямо, шагал по Вашингтоновой, мимо домов с темными окнами, мимо развесистых платанов, мимо оград и стен, заплетенных стеблями плюща. Обернувшись, он увидел смутную фигуру за лобовым стеклом – машина катилась позади, словно верная собачка. У него был подержанный синий «Пежо», купленный когда-то у знакомых Марины и очень подходящий для узких улочек Сплита. Сейчас, пожалуй, он мог бы позволить себе что-то пороскошнее, но «Пежо» хранил память о более счастливых днях. Елица, конечно, права – потерянного не вернешь, время лечит все… Но Глеб не спешил избавляться от своих воспоминаний.

Добравшись до Вуковарской, он остановился на углу. Вот она, аптека! Никуда не подевалась! В темном здании банка лишь ее окна озарял неяркий свет, дверь была чуть приоткрыта, словно хозяин надеялся, что к нему заглянут припозднившиеся посетители. Шелестела листва, звенели водные струйки в фонтане с дельфинами, и кроме этих тихих звуков Глеб не слышал ничего. Он уставился на окна, на бронзовые весы, маленькое чучело крокодила, емкости с заспиртованными змейками и медный микроскоп, повидавший, должно быть, самого Левенгука. Этот интерьер явно намекал, что аптека не простая, а старинная – точнее, оборудована с претензией на старину.

– Притормози, Йокс. Я хочу сюда заглянуть.

Глеб направился к двери, вошел и осмотрелся. Стены здесь были забраны темными дубовыми панелями, с потолочных балок свисали светильники, имитация газовых фонарей, стеллажи и шкафы ломились от фаянсовых банок и шкатулок со снадобьями и флаконов толстого стекла с разноцветными жидкостями. У дальней стены он разглядел прилавок, на котором громоздились древний кассовый аппарат и подносы с леденцами, а рядом с прилавком – просторную нишу с чем-то похожим на лабораторию алхимика: перегонный куб, змеевики, воронки, старинная химическая посуда. Впрочем, место для современных лекарств тут тоже нашлось, на полках слева от входа, забитых множеством пестрых коробок. Свет был неярок и пахло в аптеке восхитительно, лавандой и ладаном, будто в храме во время службы.

Послышался шорох, и за прилавком возникла фигура старика. Одет он был причудливо, по моде девятнадцого века: рубаха с пышными манжетами, бабочка, темный сюртук. Старец был тощ, невысок и слегка сутулился.

– Что желает господин? – раздался шелестящий голос.

Глеб бросил взгляд на полки с лекарствами, на шеренги фаянсовых банок и подносы с леденцами, затем повернулся к нише с перегонным кубом и спросил:

– А есть ли у вас нечто особенное? Предположим, философский камень?

– Найдется, – мелко закивал аптекарь. – Для особых клиентов все найдется.

– И какая будет цена? – спросил Глеб.

– Для врачей – бесплатно, – откликнулся старичок и уточнил: – Для настоящих врачей. Но самый редкостный товар мы не держим на полках. Пожалуйте сюда.

За его спиной вдруг обрисовалась дверь. Взглянув на нее, Глеб обомлел: в проеме стояла его недавняя пациентка или ее точная копия. Ошибиться он не мог – ведь девушка была так похожа на Марину! Точеная фигурка, длинные стройные ноги, темные волосы, ямочки на щеках… Полумрак, царивший в аптеке, лишь увеличивал сходство.

– Сюда, – поторопил его старик. – Марина вас проводит.

Марина!

Глеб, как завороженный, шагнул к прилавку, растаявшему перед ним будто клочья тумана. Девушка поманила его к себе и улыбнулась; сверкнули жемчужинки зубов, ямочки на щеках обозначились резче. Вслед за нею он миновал недлинный коридор и очутился у другой двери, массивной и украшенной резными знаками; стоило к ним приглядеться, как они странным образом теряли четкость, расплывались, перетекали друг в друга. Должно быть, там какая-то кладовка, решил Глеб, веря и не веря, что ему действительно покажут философский камень. Он словно бы внезапно погрузился в транс, в полусон, когда видения мешаются с явью, и фантомы не отличить от реальности.

Дверь распахнулась, яркий солнечный свет брызнул Глебу в глаза. Ему открылся сельский пейзаж: ухоженные зеленые поля с петляющей средь них дорогой; за полями по левую руку – лес, по правую – речная пойма с лугом, где паслись лошади; вдали, на прямой видимости, замок, чьи высокие башни словно подпирали небеса. Замок стоял на скалистом холме, а у его подножия и на других холмах, более пологих, раскинулся город, обнесенный крепостной стеной, с воротами, к которым вела дорога – грунтовая, но довольно широкая и обсаженная деревьями, похожими на яворы. Так могли бы выглядеть владения французского сеньора семь или восемь веков назад, но место это не было Францией, Европой, и вообще не находилось на Земле: в небе сияли два солнца, алое и золотистое, над холмами плыли розовые облака, а цвет небес приближался скорее к лиловому, чем к голубому.

Дремотное оцепенение покинуло Глеба, он в тревоге обернулся, но девушка, его проводник, исчезла, а вместе с нею – дверь. Позади него темнела лесная чащоба, деревья здесь подступали к самой дороге, а он находился как бы на возвышении, на плоском камне прямоугольных очертаний. Зеленые полоски проросшего мха делили камень на квадраты, и Глеб, приглядевшись, сообразил, что под его ногами не скальный монолит, а искусственное сооружение, сложенное из гладко отесанных блоков – возможно, алтарь или просто площадка, с которой удобно обозревать окрестности.

Скорее алтарь, решил он, заметив, что один из блоков приподнят и на нем выбито изображение: скрещенные мечи в круге. Круг обрамлял хоровод геральдических зверей, крылатых драконов, безгривых львов с гребнем вдоль спины, клювастых птиц с мощными когтистыми лапами и других чудовищ. Работа показалась Глебу весьма искусной – фигурки были не только высечены в камне, но еще и раскрашены. Он опустился на колени, чтобы рассмотреть резьбу поближе, но тут издалека, с городских стен, долетели трубные звуки и гулкий грохот. Очевидно, трубили в рога и били в барабаны, и под эту варварскую музыку распахнулись городские врата и пестрая кавалькада высыпала на дорогу.

Глеб поднялся и, щурясь, стал разглядывать всадников. Их было не меньше полутора сотен – ярко разодетых рыцарей, скачущих под разноцветными стягами; блестели кирасы, вздымались копья, ветер теребил султаны на шлемах, клубилась пыль, ржали лошади и рвал воздух протяжный долгий звук рогов, трубивших то ли в атаку, то ли к празднику. За этой процессией валила толпа горожан, многолюдная и вроде бы полная ликования – рожки, топот копыт и звон оружия не могли заглушить ее слитный рев, и Глебу даже послышалось, что кричат: «Слава, слава!» – а еще: «Король! Наш король!»

– Йокс! – позвал он.

– Присутствую, – откликнулся Защитник.

– Что это значит, Йокс? Что нужно этим людям?

Секунда тишины. Потом:

– Недостаточно информации для конкретных выводов.

– А если они воткнут в меня копье, информации хватит?

– Враждебные действия будут пресечены, – уверенно заявил пришелец. – Но если хочешь, мы можем вернуться. Прямо сейчас.

Глеб покачал головой.

– Нет, пожалуй, нет. Здесь так красиво и романтично… два солнца в небесах, а к ним лес, поля, замок и рыцари… Я словно очутился в сказке, Йокс! Зачем прерывать ее в самом начале? Досмотрим до конца.

Кавалькада обогнула поворот дороги, и Глеб разглядел, что впереди скачут всадники в богатых одеждах и шляпах с перьями, за ними – большой отряд воинов в броне, а замыкают процессию трубачи и народ попроще – возможно, слуги и герольды. Толпа горожан отстала от конных на пару сотен метров, но тоже продвигалась быстро; мужчины, женщины, дети не шли, а бежали, и их крики доносились уже совсем отчетливо. Язык не русский, не хорватский и вообще не из тех, что существуют на Земле, однако он был понятен Глебу. Как и прежде, вопили «слава» и «король», но теперь он разобрал и другие выкрики: «Наш спаситель! Хвала Двум Солнцам, явился спаситель!»

Широким жестом Глеб обвел раскинувшуюся перед ним панораму.

– Что это такое, Йокс? Тоже стасис? Иллюзорная не-жизнь?

– В определенном смысле/значении, – последовал ответ из пустоты. – Подобие стасиса, но перенос сюда не требует значительных энергетических затрат, как при открытии портала. Это… – пришелец сделал небольшую паузу, – это мираж, подобный вашим фильмам. Так есть.

– В фильмах не ощущаешь ветер, не чувствуешь запах земли и цветов, – возразил Глеб. – И эти люди… Они не похожи на изображение, они живые!

– В данном случае спектр воздействия более широк, – произнес Защитник. – Все ощущения/чувства вплоть до тактильных не отличить от реальности.

– И если меня ударят клинком… – начал Глеб, но Йокс его прервал:

– Это исключено.

Всадники приблизились, и все, включая воинов, сошли на землю.

Теперь Глеб видел их лица – смуглые, с темными глазами, суровые и отмеченные шрамами у людей постарше, улыбчивые и открытые у молодежи. В их чертах не было ничего чуждого или странного; люди как люди, такие же, как на любом континенте Земли. Облачения тоже казались знакомыми – расшитые золотом и серебром камзолы и кафтаны, шляпы, сапоги, рыцарские доспехи, рубахи и безрукавки у слуг и трубачей.

Зазвенел, загрохотал металл – все опустились на колени, склонили головы. Минута прошла в почтительном молчании, словно люди молились или ожидали чего-то от Глеба. Но, вероятно, его речь была не обязательной – заговорил мужчина постарше, из тех, что стояли в первом ряду.

– Приветствуем тебя, наш властелин! Ты пришел, и я, твой канцлер, и все мы, верные слову пророка и воле Двух Солнц, изъявляем свою покорность. Мы рады, что ты молод. Значит, ты будешь править нами десятилетия, и твой дар долго не иссякнет. – Он простер руки к Глебу и добавил: – Как и семя в твоих чреслах! Пусть будут они неутомимы, плодородны и благодетельны!

Глеб хмыкнул – эти намеки о даре, чреслах и семени ему не слишком понравились. Впрочем, их можно было списать на искренность в выражении чувств и низкую средневековую культуру.

Окинув взглядом вельмож и рыцарей, он промолвил:

– Встаньте, люди! Встаньте, взгляните на меня еще раз и скажите: разве я – ваш повелитель? Вы не ошиблись?

Коленопреклоненные поднялись, грохоча доспехами и сверкая дорогим шитьем.

– Ты наш король! – заявил сановник в кафтане с кружевным воротником. – Можно ли в том ошибаться!

– Ты владеешь королевским даром, – поддержал его рослый бородач. – Кто может похвалиться тем же? Кто из живущих ныне людей, благородных или простого звания? – В знак справедливости своих слов он топнул ногой в огромном сапоге.

– Король! – с жаром выкрикнул кто-то из рыцарей. – Наш государь! Слава, слава!

– Слава! – рявкнули воины в сотню глоток. – Слава!

Канцлер, что говорил первым, произнес:

– Да будет ведомо тебе, мой господин, что истинного короля нетрудно отличить. Мы видим свет на твоем лице и сияние, что исходит от твоих рук, мы зрим твою силу и знаем, что ты продолжишь свой род на века. И дар твой будет жить в потомстве!

– Одному продолжить затруднительно, – сказал Глеб, усмехнувшись. – Даже короли не умеют рожать детей.

– Но в замке ждет тебя королева! – воскликнул вельможа. – Юная королева и дамы ее двора, красавицы из благородных домов! Те, что будут служить тебе днем и ночью! Они исполнят все твои желания, дабы возродился в чреве достойнейшей королевский дар!

– Ну и перспектива меня ждет, – пробормотал Глеб, слегка ошеломленный. – Королева плюс гарем… Однако веселая у нас сказка!

Он хотел сказать что-то еще, но тут тысячная толпа растеклась вокруг вельмож и рыцарей и с гулом, топотом ног и воплями ринулась к нему. Впереди – старики и старухи, женщины с детишками и полсотни инвалидов, кто слепой, кто хромой, кто горбатый и скрюченный в три погибели. С детьми тоже непорядок, решил Глеб, разглядывая увечных: у этого – золотуха, трое с деформациями черепа, а тот, похоже, с полиомиелитом. Их матери тянулись к нему, поднимая ребятишек, не говорили ни слова, но в их глазах сияли радость и надежда. Увечные и старики пропускали их вперед, воины и рыцари сдвинулись плотнее, освободив дорогу, и только пожилой, назвавшийся канцлером, остался в толпе у алтаря.

– Король облагодетествует всех! – выкрикнул он. – Ждите, люди! Недуг исчезнет под его рукой!

Старинное поверье – прикосновение короля исцеляет… – всплыло внезапно в памяти Глеба. Если бы так! Лечить без скальпеля и шприца, без препаратов и диагноза, лечить одним касанием руки… Спасать от смерти, от убогого существования калеки, дарить исцеление и радость… Мечта любого медика! Но это невозможно, подумал он, невозможно даже в сказочной стране!

– Иди к своему народу, повелитель, – послышался голос канцлера. – Спустись к нам и яви свой дар!

Словно во сне, Глеб спрыгнул с каменной плиты и шагнул к женщине с девочкой на руках. Малышке было годика два; ее глаза слезились, полуприкрытые опухшие веки и ресницы покрывал белесый гной. Застарелый конъюнктивит или что-то еще посерьезнее… – мелькнула мысль. Он вытянул руку и коснулся головы ребенка.

Зрачки у нее оказались карие. Ясные, чистые, как бусинки из темного янтаря. Ни слез, ни гнойных выделений, и опухоль тоже исчезла как по волшебству… Миг исцеления был таким кратким, что он, при всем своем опыте хирурга, его не зафиксировал; девчушке будто бы заменили глаза, и это чародейство свершилось в сотую долю секунды.

Глеб погладил плечо мальчика, больного полиомиелитом, тот выпрямился и встал на ноги. Одно прикосновение ладони, и кожа другого малыша, покрытого коростой, мгновенно очистилась. В полной тишине он шел сквозь толпу матерей с детьми, стариков и увечных; за ним распрямлялись спины, прозревали глаза, исцелялась плоть, срастались сломанные кости, здоровая кожа затягивала язвы и раны. Люди молчали, только облегченные вздохи слышались позади, и это молчание было таким глубоким, таким торжественным, словно здесь, на лесной опушке, свершался священный обряд. Он обошел стоявших в первых рядах, и к нему потянулись мужчины, горожане и рыцари. У престарелого вельможи сохла рука, воин мучился от гнойной раны под коленом, два сгорбленных каменотеса харкали кровью, ювелир почти ослеп, пожилой рыцарь страдал от болей в сердце… Наложить руку, увидеть счастливую улыбку исцеленного, и дальше, дальше! Излечить всех, кто болен, одарить их счастьем!

Теперь вслед ему раздавались не только вздохи, но и негромкий гул голосов. «Наш добрый король…» – шептали одни, «Милостивый повелитель…» – вторили другие, «Владеющий даром…» – бормотали третьи. И еще он услышал слова женщины: «Не покидай нас, господин, не покидай! Мы твой народ, мы поле, засеянное твоими трудами… Будь с нами, одари нас милостью!»

Не покину, не оставлю никогда, мысленно ответил ей Глеб, касаясь натруженных спин ткачей и мельников, горшечников и кузнецов. Эйфория охватила его, отгораживая от реальности незримыми, но прочными стенами. Кто же уйдет из этих благодатных мест? – подумал он. Из чудесной сказки, где его руки несут исцеление, где его признали королем, где ждет его в замке прекрасная королева… Кто она? Марина, разумеется! Его любимая, не умершая, а живая – ведь в сказке смерть не властна над людьми! Будут они править этой страной, лечить и учить свой народ, хранить от бед и несчастий, защищать от врагов… Не в этом ли цель и смысл его жизни?.. И есть ли более высокое предназначение?..

Глеб бросил взгляд поверх толпы на замок, но его зубчатые стены и мощные башни вдруг начали подрагивать и мерцать, растворяясь в лиловом небе. Вслед за ним таяли город и речная пойма с лугом, лес, поля и дорога, обсаженная яворами, розоватые облака и два солнца, алое и золотистое. Люди, окружавшие Глеба, как бы отдалились и стали полупрозрачными; он уже не слышал их голосов и дыхания, не ощущал их запахов и тепла. Спустя секунду его объяла темнота, потом вспыхнули фонари и послышался тихий шелест струй фонтана.

Он стоял перед зданием банка на углу Вашингтоновой и Вуковарской. Сквер, фонтан, синий «Пежо», застывший у тротуара, и темные дома – все оказалось на месте, но выглядело ненастоящим, как мираж в пустыне. Пожалуй, единственной реальностью для Глеба были сейчас окна аптеки – четыре освещенных окна, а в них – бронзовые весы, склянки с заспиртованными змейками, старинный микроскоп и чучело крокодила.

– Почему?.. – хрипло выдохнул он. – Почему ты вернул меня обратно? Разве мне грозила опасность?

– Грозила, – донеслось от машины, где неясной тенью маячил Йокс. – Связь с реальным бытием могла прерваться. И тогда…

– Тогда… Что тогда? – спросил Глеб, озираясь в ошеломлении и тоске.

– Ты стал бы фантомом в мире иллюзий, в пространственном кармане стасиса. Таким же, как люди-призраки и среда обитания, что были явлены тебе.

– Явлены кем? – Дверь аптеки все еще манила Глеба, он видел, как за окнами двигаются чьи-то фигуры – должно быть, старика и девушки. При мысли о ней губы его пересохли.

– Очнись! Там враг/недоброжелатель!

Промолвив это, Йокс взмахнул рукой, и с его пальцев сорвались пять голубоватых молний. Окна и вход в аптеку мгновенно охватило пламя, такое ослепительное, что Глеб зажмурился. Когда он снова поднял веки и исчезли плясавшие перед глазами цветные пятна, ни двери, ни окон, ни старинных вещиц за стеклом, ни фигур во внутреннем помещении больше не существовало. На углу по-прежнему высился банк, трехэтажное желтое здание с лепным декором по фасаду. Все его окна были темны, и на стенах не замечалось никаких следов воздействия огня, ни копоти, ни дыма. Очевидно, молнии уничтожали только то, что пожелал Защитник.

– Можешь сесть/расположиться в своем транспортном средстве, – сказал Йокс. – Поедем туда, где ты обитаешь. В дом с портретом твоей умершей женщины.

– Мог бы не напоминать об этом, – буркнул Глеб, шагая к машине. Он обернулся, окинул взглядом здание банка, такое будничное, привычное, и вспомнил лиловое небо с двумя солнцами, толпу вельмож и горожан на лесной опушке и замок, где ожидала его королева, но так и не дождалась. Еще вспомнились ему лица исцеленных и глаза малышки, сиявшие точно пронизанный светом янтарь, вспомнился шепот – наш добрый король, милостивый повелитель… не покидай нас, не покидай! – вспомнилось Глебу все это, и он вздохнул с тоской.

Мир, где сила его огромна, так велика, что он избавляет людей от страдания… Мир, в котором он целитель и король, владеющий волшебным даром… Мир с дорогой, что ведет в другие страны, неведомые, но столь же чудесные, как явленный ему мираж… Мир, где можно снова обрести любовь… Как хочется вернуться!

Вернуться и остаться навсегда!

Иллюзия? Возможно, чья-то злая шутка?.. Игры чужаков, решивших развлечься с одним из землян?.. Защитнику виднее, а он сказал: это похоже на ваши фильмы. И добавил: так есть! Значит, так и есть.

Но все же, все же…

Как хочется вернуться! Искушение, великое искушение!