Глава 21
Вне Земли, мир Фрир Шардис, день первый
Расслабившись, прижмурив веки и запрокинув голову, Скиф устроился в мягком голубоватом кресле перед столиком с крохотными тарелочками, бокалами и сосудами причудливой формы. Одни из них походили на витые раковины, другие – на полупрозрачных медуз, вытянувших вверх волнистые щупальца, но все одинаково сверкали – хрусталем, перламутром и мягким блеском филигранного стекла. Стол, напоминавший сдвоенные серединками полумесяцы с парой приставных сидений, окружал Скифа полукольцом; напротив, в таком же полукольце и в таком же мягком креслице из аквамаринового пластика, расположилась Ксения. Ее тонкие длинные пальцы небрежно играли бокалом с зеленоватой жидкостью, на лице застыла гримаска ожидания и скуки. Ровная поверхность стола чуть светилась, и таинственный полумрак добавлял женщине очарования, но Скиф старался не глядеть на нее. Щедрость богов, увы, не беспредельна: не всех, кому дарована красота, они наделили к тому же приятным нравом.
Была ночь, непроницаемая, словно мрак космоса, однако двумя шардисскими лунами приходилось любоваться вполглаза. Яркие и блестящие, они давали на удивление мало света, висели себе в теплых бархатисто-черных небесах, как пара прорезанных в темном занавесе сферических окошек, одно – пронзительно-синее, другое – розовое, точно лепестки пиона. Названий у них, похоже, не имелось, и шардиссцы, упоминая о своих ночных светилах, говорили просто – Первая луна или Вторая.
Если не считать этих великолепных сателлитов и редкой россыпи звезд, небо казалось темным – таким же темным и загадочным, как море внизу, в двух сотнях метров от огромной полукруглой террасы канилли. Лишь две блестящие дорожки, синяя и розоватая, тянулись по черному мрамору морской глади; они уходили к горизонту рельсами железнодорожного полотна, и казалось, что сверкающая огнями громада Куу-Каппы вот-вот двинется в путь, помчится, будто экспресс, поспешающий на самый край света. Кроме этих двух ярких полосок в море, не было ни огонька, ни искорки. Куу-Каппа, остров Большой Игры, лежал на южной оконечности Экваториального архипелага, вдалеке от прочих земель.
– Мне скучно, – вдруг протянула Ксения, отставив бокал. Губы ее капризно изогнулись, взгляд метнулся к другим столикам, располагавшимся в изрядном удалении – так, чтобы гости канилли не тревожили друг друга, ощущая себя в то же время членами великого братства пирующих и отдыхающих. – Мне скучно, – повторила женщина. – Я хочу потанцевать!
– Не танцую, – коротко отрезал Скиф.
– Но мне скучно! Разве вы не обязаны меня развлекать? Угождать мне? Исполнять все мои капризы? За что же я платила деньги, черт побери!
– За охрану и безопасность, сударыня. Я ваш защитник и ходячий сейф, а не партнер для плясок. Завтра начнется Игра, и развлечений у вас хватит на все две недели.
Тонкие брови женщины приподнялись, тембр голоса изменился, сделавшись резким, почти грубым:
– Надеюсь, защитничек! Но у меня, знаете ли, свои привычки. И если я хочу танцевать, то я буду танцевать.
Ее «хочу» и «буду» прозвучали так безапелляционно, словно она оглашала судебный приговор. Подобными выходками Скиф был уже сыт по горло, хотя они провели в Шардисе всего лишь один день. Но день этот, как и предупреждал Сарагоса, стоил большой крови! Казалось, капризы рыжей гадюки не знают границ; она проявляла недовольство по любому поводу, и лишь вселение в самый роскошный из жилых пузырей да ворох накупленных побрякушек, тряпок и прочей местной экипировки слегка улучшили ее настроение. Но ненадолго!
Сейчас Скифу мнилось, что он весь день таскал мешки с цементом или охотился в болотистых джунглях на каких-то смертельно опасных и кровожадных тварей. Он хотел отдохнуть – да и вся обстановка канилли располагала к отдыху и покою, – но это, кажется, оставалось недосягаемой мечтой.
«Стерва, – подумал Скиф, искоса поглядывая на свою клиентку, – рыжая капризная стерва! Гадюка!»
Возможно, мысль эта соответствовала действительности, за одним небольшим исключением – здесь, в фэнтриэле Фрир Шардиса, капризной Ксении пришлось сменить масть. Сейчас на голове ее красовался великолепный чернокудрый парик из натурального волоса, и – поразительное дело! – он подходил к зеленым глазам и ярким губам Скифовой клиентки ничуть не меньше, чем ее собственная огненно-рыжая грива. Что до самого Скифа, то он предпочел не парик, а обычную краску, превратившись на две недели из блондина в светлого шатена. Таких (как правило, уроженцев севера) во Фрир Шардисе тоже можно было повстречать, хоть и не слишком часто.
С глазами, к счастью, проблем не возникало: среди темноволосых шардиссцев попадались и голубоглазые, и с зелеными, серыми, синими, карими очами, хотя черный цвет, безусловно, доминировал. Как, впрочем, и на Земле в какой-нибудь Испании или Бразилии. Во всем остальном шардиссцы были так же подобны людям, как и прекрасные амазонки Амм Хаммата – а уж в этом-то Скиф убедился на собственном опыте! На самый придирчивый взгляд никаких диспропорций в лице или фигуре среднего обитателя Фрир Шардиса не наблюдалось; они были невысоки и на диво стройны, с оливковой, янтарно-золотистой или розово-смуглой кожей, с чуть удлиненными ушными раковинами и тонко вырезанными ноздрями. Вероятно, их критерии красоты тоже совпадали с земными, ибо спутница Скифа не могла пожаловаться на недостаток внимания: кое-кто из мужчин, да и из женщин тоже, дарил ей весьма откровенные взгляды.
«Вот с ними и пляши», – промелькнуло у Скифа в голове. Все, что он узнал о Фрир Шардисе во время вчерашнего инструктажа, и все, что можно было наблюдать сейчас в канилий, в этом роскошном подобии земного гостиничного ресторана, свидетельствовало об одном: этот фэнтриэл куда более безопасен, чем игорные заведения Монако и Лас-Вегаса, не говоря уж об амм-хамматских степях. Таким образом, его функции охранника и проводника казались не слишком сложными: он должен был платить – и только. С оплатой, к счастью, проблем не возникало, так как Шардис являлся весьма высокоразвитым миром и наличность в виде банкнотов, монет или золотых колец здесь была не в ходу. Платили с личного счета, зафиксированного в блоках многочисленных серадов – памятных машин, и самая миниатюрная из них, серад-уул, у каждого шардиссца всегда имелась при себе. Была она и у Скифа – Страж с солидной суммой, накопленной стараниями Сингапура. Завтра ему предстояло увеличить или уменьшить этот счет, смотря по тому, как распорядится Твала – местное божество судьбы. В игре в Девять Сфер, главном аттракционе Куу-Каппы, не требовались ни умение, ни особое искусство, тут все определяла удача и, разумеется, солидная сумма в памятном блоке уула, позволявшая неоднократно испытать судьбу.
– Мы сидим тут, как на похоронах, – снова начала Ксения, нервно поглаживая свои нагие плечи. Ожерелье – алмазы в платине, – обвивавшее ее шею, дрогнуло, сверкающая подвеска скрылась в ложбинке между полуобнаженных грудей, словно приглашая Скифа полюбоваться их совершенством. – Тоска и скука! Ну, доблестный защитничек, если не желаете танцевать, то хотя бы поговорите со мной! Или это тоже не в компетенции ходячего сейфа?
«Компетенция, – отметил Скиф. – – Какие слова мы знаем! Ну, шайкал с тобой… Поговорим, потолкуем, как шеф приказал… в пределах компетенции, разумеется!» Тут ему вспомнились советы Пал Нилыча, и он, усмехнувшись, выбрал одну из рекомендованных тем:
– У вас изумительное колье, сударыня. Старинное, если не ошибаюсь?
– Ошибаетесь. Новодел, подарок моего третьего мужа… И перестаньте называть меня сударыней! Разве мне уже стукнуло сорок?
Она кокетливо повела плечиком, и Скиф был вынужден согласиться, что до сорока этой стервозе еще лет десять. Вероятно, она была его ровесницей, может быть, на год или два постарше. От нее тянуло свежим ароматом французских духов, запахом ухоженной плоти, которая, несомненно, являлась главным ее достоинством и капиталом. Скиф не сомневался, что знакомство Ксении с сильным полом не ограничивалось списком из трех супругов.
– Ну и как прикажете вас называть? – спросил он, стараясь не коситься взглядом на подвеску, заманчиво блестевшую меж двух розово-смуглых холмиков. Этот сверкающий брильянтовый глазок будто с насмешкой подмигивал ему, подсмеивался, напоминая о вчерашних советах шефа. И то сказать: с подвеской Пал Нилыч как в воду глядел!
– Близкие друзья зовут меня Ксюшей…
Теперь его клиентка ворковала, словно голубица в брачный сезон, и это показалось Скифу еще опасней откровенной грубости. Он насупился и буркнул:
– Я не принадлежу к вашим близким друзьям.
– Впереди у нас две недели… и ничто не мешает хорошенько познакомиться. Если хотите, сегодня же ночью, мой суровый страж.
«Ого! – подумалось Скифу. – Эта красотка даром времени не теряет! Или надеется выведать в постели что-то любопытное?» Как предупреждал Сарагоса, она относилась к тем женщинам, которые желают знать все обо всех: кто чем дышит и кто с кем спит. И ради этого она, похоже, была готова лечь с кем угодно.
Итак, Скиф рассмотрел соблазнительное предложение, решительно отверг его, а затем, пытаясь отогнать видение пепельных кудрей Сийи ап'Хенан, пробормотал:
– В делах войны и любви не стоит торопиться. Так меня учили.
– Где учили? В этой вашей фирме? И кто учил? Ваш шеф? Но Пал Нилыч не производит впечатления импотента или скопца… совсем не производит… – Голос Ксении вдруг опять сделался нежным, брови вопросительно приподнялись, но Скиф молчал. Выждав с полминуты, она со вздохом сказала: – Впрочем, кто говорит о любви? Я всего лишь не привыкла спать одна.
– Здесь теплый климат, дионна Ксарин.
Скиф окончательно решил, что будет звать ее так – шардисским именем, впечатанным в Страж рыжей стервы. У нее, разумеется, тоже имелся серад-уул с суммой на мелкие расходы и удостоверением личности. Без него Ксения была бы здесь абсолютно беспомощной – ей не удалось бы ни отворить двери их жилого пузыря, ни выпить стакан прохладительного, ни прокатиться на самый верх рукотворной горы Куу-Каппы, откуда открывался чудесный вид на море, прибрежные пляжи и гроздья подступавших к ним округлых строений, сверкавших всеми цветами радуги. Серад-уул на Шардисе являлся обязательной принадлежностью всякого разумного сущебтва – достаточно разумного и взрослого, чтобы использовать его по назначению. Как сообщалось в полученных Скифом инструкциях, Страж вручался даже детям, начиная с десяти-двенадцати лет. Что же касается дионны Ксарин уко Паратамы, нынешней его клиентки, то она давно вышла из детского возраста, и отсутствие у нее уула вызвало бы лишь недоумение и совершенно нежелательные расспросы.
Поджав губы, Ксения насмешливо поклонилась.
– Благодарю, мой любезный кавалер, дионна Ксарин все же лучше сударыни. Хотя бы попахивает местной экзотикой… Ваш шеф обещал, что за свои деньги я получу массу удовольствий и прекрасное новое имя. Ну, удовольствий пока немного, так хоть имя… – Она сморщила носик, потом оглядела мужчин за ближайшими столиками, словно нежась в их ответных вожделеющих взорах, и повторила: – Дионна Ксарин уко Паратама… Неплохо звучит, в самом деле! Это имя выбрал мне ваш шеф? А сам он здесь бывал? Интересно, как его звали в Шардисе? И чем он тут занимался? Тоже играл в Девять Сфер?
– Имя, вполне достойное вас, дионна, – вежливо пробормотал Скиф, пропуская мимо ушей все вопросы насчет шефа. Пока что он не решил, как на них отвечать, а четких инструкций на сей счет не было.
После суматошного дня и беготни по магазинам он с превеликой радостью полюбовался бы шардисскими лунами и световыми дорожками в темном море, послушал бы негромкую музыку, струившуюся откуда-то из глубин канилли, понаблюдал бы за парами, плавно кружившими меж столиков. Увы, роскошь покоя была ему недоступна! Он находился на службе, и если уж не хотел танцевать, то должен был поддерживать светскую беседу и деликатно уклоняться от всяческих скользких вопросов – запоминая их, как гласили полученные инструкции.
– Ваш шеф такая загадочная личность… – прищурив глаза в кокетливом испуге, поведала Ксения. – Он… он…
– Он, я вижу, произвел на вас неизгладимое впечатление, – буркнул Скиф, пытаясь не встречаться взглядом с алмазной подвеской.
– Не стану скрывать, мой драгоценный сейф. – Женщина облизнула розовым язычком пухлую нижнюю губку. – Зрелые мужчины, видите ли, моя слабость… Но юноши вроде вас мне тоже нравятся. Своей непосредственностью и неутомимостью.
Ее глаза откровенно смеялись, и Скиф, поминая про себя шайкальи ребра и потроха, постарался принять вид независимый и суровый. «Кажется, эта штучка мне не по зубам, – с тоской подумал он. – Секс-кекс плюс брильянтовые подвески, как выразился Пал Нилыч! Такая не расколется… Сама расколет кого угодно! Выходит, надо или ложиться с ней, или помалкивать в тряпочку. Еще брякнешь лишнее…»
– Так вот, о вашем шефе… и о вас… – Изумрудные глаза прелестной Ксении вдруг округлились, будто она собиралась поведать собеседнику нечто загадочное, сугубо интимное. – Да, о вас, мой дорогой! Быть может, вы и в самом деле лишь ходячий сейф? Впервые встречаю человека, который не любит посплетничать о своем начальстве.
Грубовато работает, подумал Скиф, грубовато, зато с напором. Тут он припомнил, что зеленоглазая его клиентка не в первый раз странствует в Мире Снов и не его первого пытается подцепить на крючок, и усмехнулся.
– Впервые, прелестная дионна? Выходит, мои коллеги были поразговорчивей?
– Ну-у, я бы не сказала… – Губки женщины сложились алым колечком. – Хотя в других отношениях… – Ее насмешливый взгляд скользнул по мощным плечам Скифа, по его крепкой шее и мускулистым обнаженным рукам. – В других отношениях они, должна признаться, проявили инициативу и похвальное усердие. Во всяком случае, их не пришлось загонять в постель силой.
– Что поделаешь, такой уж я выродок, – с кривой усмешкой признался Скиф.
В глубине канилли, над многочисленными входными арками, ведущими на террасу, вдруг вспыхнули лиловым пламенем девять изящных иероглифов, девять первых букв шардисского алфавита, символы начинавшейся завтра Большой Игры. Ксения, склонив к плечу головку в короне черных волос, с любопытством разглядывала их; Скиф, облегченно вздыхая, оторвал взор от дразнящей подвески и тоже уставился на строчку письмен, стараясь успокоиться и медленно повторяя про себя: олорто… унузу… уузуу… асара… елегемен… эйсэш… ийниил… юнью… яйя…
То были названия гласных букв, перечисляемых в шардисском алфавите первыми, древние знаки общепланетного языка, ибо Шардис не в пример Земле давно уже не был поделен на множество держав и народов, не разумеющих наречия друг друга. Конечно, непохожесть существовала и здесь, проявляясь в личных именах, в цвете глаз или волос, в традициях и обычаях, но все это было сглажено, смягчено многовековой интеграцией, объединявшей бесчисленные архипелаги и острова в единое целое. Пожалуй, лишь обитатели крайнего юга и севера, земель, носивших поэтические названия Край За Облаками, Южный Серп и Снежные Пустоши, говорили чуть-чуть иначе, чем прочие шардиссцы: сильней растягивая долгое «уу» либо смягчая и проглатывая окончания слов. Но письменные знаки всюду были одинаковыми, и девять из них символизировали сам Шардис, теплый Фрир, местное светило, Первую и Вторую Луны, Звезды, Небеса, Твердь Земную, Воды и Воздух. Этим святыням соответствовали девять игровых хрустальных шаров, которые закрутятся завтра в гигантском подземном хранилище Куу-Каппы, девять сфер в гироскопической подвеске, украшенных иероглифами древних букв. Они будут вращаться в темноте, и лишь девять световых лучей, пронизывающих мрак, оставят яркие пятна на их невидимых глазу поверхностях. Когда сферы замрут, во всех бесчисленных залах и переходах Куу-Каппы, в жилых пузырях, на террасах канилли и в коридорах, у терминалов Большой Игры зажгутся такие же огненные знаки, какие пылали сейчас над арками ресторана. Кому-то они даруют выигрыш, славу и честь, кому-то откажут в благоволении Твалы – до следующего месяца или навсегда…
Мудрый способ испытывать везение и судьбу, подумал Скиф, мудрый и безобидный. Рука Божества Удачи верней находила достойных, чем все политические интриги и дрязги землян, все сражения и нескончаемые дебаты тех, кто рвался послужить отчизне, народу и обществу.
За спиной послышались шаги, потом негромкое вежливое покашливание. Скиф обернулся. От его недавней расслабленности не осталось и следа, пальцы ощупывали сквозь рубашку ребристую лазерную рукоять. Впрочем, он тут же выпустил ее – к чему оружие в мирном Шардисе? Так, для самоуспокоения…
Перед ним стоял мужчина лет сорока, довольно высокий по местным меркам, с волевыми чертами красивого оливково-смуглого лица. Ноздри незнакомца были украшены крохотными голубоватыми жемчужинами, под правым ухом раскачивался золотистый квадратик, миниатюрный серад-уул, обрамленный по краям блестками зеленых камней. Глаза у мужчины тоже были зеленоватыми – не такими яркими и блестящими, как у спутницы Скифа, но с явственным изумрудным отливом. Одет он был весьма пристойно, но без кричащей роскоши – в серую, тончайшего шелка рубаху с кружевным воротом и пышными манжетами и синее трико, плотно облегавшее крепкие ноги. Богатый человек, решил Скиф, припоминая, что голубой жемчуг на Шардисе является редкостью.
Незнакомец учтиво поклонился.
– Да пошлет вам Твала удачу во всех начинаниях! Я Чакара уко Экоб, с Наветренного Архипелага, серадди Куу-Капны… Могу ли осведомиться о ваших уважаемых именах?
– И вам желаю милостей Твалы, – пробормотал Скиф ритуальное приветствие, пытаясь сообразить, что же понадобилось этому смуглому красавцу. – Ксарин уко Паратама с Пологих перевалов. – Он кивнул в сторону Ксении, не без интереса разглядывавшей Чакару. – Я Сингар нин Таб уко Илла, с…
– …с Приполярного края, если не ошибаюсь? – Смуглый вновь склонил голову. Пальцы его характерным жестом коснулись украшенных жемчугами ноздрей.
– Разумеется, – подтвердил Скиф.
На большинстве шардисских островов родство считалось по материнской линии, и приставка «уко» обозначала сына либо дочь женщины, но никак не ее супруга. Супругов могло быть несколько, ибо шардисцы по большей части практиковали полигамию и свободную любовь во всем ее многообразии, не отказываясь, впрочем, и от брачных союзов, весьма разнообразных и существовавших в пяти или шести различных формах. Самым редким и весьма архаичным являлся пожизненный брак, сохранившийся лишь в периферийных окраинных землях; рожденные в нем могли добавлять к своему имени «нин» – как указание на отца, который был им точно известен. Впрочем, такие мелочи не слишком интересовали шардисцев.
– Приехали развлечься, дион Сингар? И ваша прекрасная дионна тоже? – спросил Чакара.
– Что же еще делать на Куу-Каппе в это время? – ответствовал Скиф, раздумывая над тем, не предложить ли смуглому красавцу присесть. Шардисцы были весьма церемонны в части этикета. К тому же дион Чакара ему понравился – чем-то неуловимым он напоминал Джамаля.
Серадди, однако, садиться не хотел; видимо, у него имелись другие планы. Покосившись на Ксению, он протянул:
– Что делать, дион Сингар? Сегодня, когда Девять Сфер еще неподвижны, можно пить, развлекаться и танцевать. Танцевать! Чем не занятие?
В ту же секунду он сделался Скифу еще вдвое симпатичней. Да что там вдвое – втрое, вчетверо, в сто раз! О таком добровольном помощнике оставалось только мечтать! Видно, сам бог удачи послал ему этого Чакару!
И Скиф, немедля приподнявшись в кресле, с отменной вежливостью произнес:
– Вы правы, дион Чакара, чем не занятие? Превосходное занятие! Но я, к сожалению, неуклюж, как десятиногий краб с побережья Знойных островов, и не люблю танцевать. В отличие отдионны Ксарин… Остается лишь посочувствовать ей.
Других намеков смуглолицему не понадобилось; с восхищенной улыбкой он уже склонился над креслом Ксении. Она поднялась, обожгла Скифа надменным взглядом, потом вдруг усмехнулась:
– Вот видите, мой бедный хранитель, мой ходячий сейф… Я сказала, что хочу танцевать, и я буду танцевать. Вы не против?
– Избави бог! – Скиф всплеснул руками. – Танцуйте, моя дионна, кружитесь, пляшите, ходите на голове! И я надеюсь, что дион Чакара не откажется поболтать с вами о своем начальстве… развлечь вас, как подобает зрелому мужчине.
Ксения повела точеным плечиком.
– На мой вкус, молодой мужчина ничем не хуже зрелого. Мужчина, а не сопляк!
Метнув эту парфянскую стрелу, она удалилась в сопровождении Чакары. Тот, похоже, ничего не понял и лишь улыбнулся с вежливым безразличием, тут же склонившись к розовому ушку прелестной Ксарин. В его намерениях не приходилось сомневаться, и Скиф, облегченно вздыхая, пригубил из бокала, а потом откинулся в кресле, разглядывая погруженную в полумрак террасу.
Здесь было так покойно и уютно… Куда уютней, чем в кабаке папаши Дейка, в бетонном бункере, среди красноглазых храпарников, кидал, шайкальих потрохов да ойлиных задниц… И хоть амм-хамматские дикие степи все равно казались Скифу ближе и милее, он не мог не признать, что цивилизованный Фрир Шардис тоже имеет свои преимущества. Например, безопасность. Можно отпустить клиента размяться и порезвиться, не беспокоясь о том, что его обглодают зубастые полосатые тха, уволокут разбойники-шинкасы либо он получит стрелу в причинное место… Впрочем, если б с Ксарин уко Паратамой случилась одна из этих напастей, Скиф не слишком бы расстроился: в отличие от Джамаля, сына Георгия, новая клиентка теплых чувств у него не вызывала.
Он подумал о Джамале и решил, что князь оказался бы во Фрир Шардисе весьма кстати. Прекрасный компаньон для строптивой Ксении! Зрелый мужчина, к тому же бабник и крутой финансист… Вот и развлекались бы на пару, не мешая своему проводнику глядеть на шардисские луны и предаваться мечтам о темноглазой Сийе ап'Хенан!
Затем мысли Скифа обратились к Сарагосе, к несчастливому его знакомцу-наркоману с Каменноостровского проспекта и к нынешнему своему заданию. Впрочем, о визите к Марку Догалу и остальных таинственных делах фирмы «Спасение» он размышлял сейчас без охоты, поглощенный другими, весьма неотложными проблемами. Разузнать побольше о прекрасной Ксении и не проговориться самому! Эта задача, поставленная шефом, казалась ему почти невыполнимой. С мужчиной он бы справился – не хитростью, так кулаком, но женщина… С женщинами определенного сорта, с наглыми, бесцеремонными красотками, Скиф обращаться не умел. Тут, очевидно, сказывалось его интеллигентное воспитание, семья да университет – то, что не сумели вытравить годы армейской службы. Он не мог пересилить себя, не мог ударить женщину, а значит, в определенных ситуациях был перед ней беззащитен.
Интересно, размышлял Скиф, как справились с рыжей стервозой Сентябрь и Сингапур? Знать бы заранее, попросил бы поделиться опытом! Ну, если судить по намекам прелестной Ксарин, зеленоглазой ведьмы, рыжей шлюшки, оба они соблазнились, да не проболтались… Заменили, так сказать, интеллектуальное общение телесным…
Однако его подобная перспектива не устраивала. Разумеется, он монашеских обетов не давал и, быть может, до аммхамматского странствия поддался бы ведьминым чарам, но не теперь! Не теперь! Была ли Сийя ап'Хенан реальностью или сном, для него значения не имело; в конце концов можно хранить верность снам, если сны эти прекрасны!
Итак, разузнать побольше и не проговориться самому, как велел шеф… Да еще прибавил: думай, сержант, соображай! Ну, шайкал с тем, чтоб разузнать, решил наконец Скиф, главное – не проговориться! Собственно, говорить-то он мог – мог вешать лапшу на уши, забивать баки, вправлять арапа и лепить горбатого в полное свое удовольствие. Это и казалось ему сейчас самым подходящим выходом; всем этим он и собирался заняться, рассчитывая, что басни да сказки помогут избежать соблазнов.
Запрокинув голову, он уставился на две разноцветные луны – пронзительно-синюю, словно море на закате, и розовую, как лепесток пиона. С первой из них ему улыбалась Сийя ап'Хенан, озаренная сапфировым сиянием, вторая круглилась розово-смуглой плотью женской груди, а под ней горела яркая звезда – ни дать ни взять, алмазная подвеска из ожерелья прелестной Ксарин. И еще почудилось Скифу, что маячит в темных шардисских небесах густобровый лик Сарагосы и строгие его глаза косятся в сторону розовой луны, напоминая то ли о нынешнем задании, то ли о делах посерьезней, об опасностях, подстерегавших в ином месте.
Опасности, тревоги… Будь они неладны!
Скиф отвел взгляд и, пробормотав проклятие, потянулся к бокалу с вином.
* * *
Задание он усвоил хорошо.
Вчерашним утром Пал Нилыч усадил его за собственный стол, поближе к компьютеру, затем, сосредоточенно сопя, вогнал в приемную щель пластинку Скифова Стража и принялся колдовать над клавишами. По экрану метнулись алые сполохи, потом возникла некая цифра с длинной чередой нулей. Сарагоса ткнул в нее толстым пальцем.
– Твой счет. Зафиксирован в центральном сераде Шардиса на имя Сингара нин Таба уко Иллы. Постарайся, парень, его не уменьшить, иначе наделаешь Сингапуру хлопот.
– Какие хлопоты? – спросил Скиф. – И что такое серад? Шеф задумчиво поглядел на него, кивнул на экран.
– Все здесь, скифеныш, все здесь. Почитаешь – узнаешь! – Пал Нилыч, будто бы в нерешительности, привычным жестом разгладил брови. – Я, видишь ли, долго думал, все прикидывал… То ли взять тебя в одно место, то ли послать в приятной компании в другое… в развеселый этот Шардис… И там, и тут ты бы пригодился – вместе со своим Хараной. Дело вот в чем, парень…
Но Скиф прервал шефа, словно клещами вцепившись в его широкое запястье. Он вдруг почувствовал, как грохнуло в висках – несильно, рокотом отдаленной грозы, потом удары тревожного набата сделались еще слабее, еще незаметнее и наконец стихли совсем.
Однако память о них осталась! Память и привычное чувство опасности. Скиф твердо знал, что секундами раньше божество с жалом змеи стояло за его спиной.
– Ты что, сержант? – Пал Нилыч осторожно попытался освободить руку, но Скиф держал крепко. – Ты что?.. – Вдруг глаза шефа блеснули, и, склонившись, он прошептал: – Слышал звон, так? Ударило? Когда?
– Сейчас… сейчас, Пал Нилыч…
– Я понимаю, что сейчас! Точней ты можешь определить? Когда ударило? Когда я сказал про Шардис? Или о том, другом месте?
– О том, другом… Куда вы собрались, Пал Нилыч? Куда? Дьяволу рога обламывать?
Сарагоса заломил бровь, и Скифу стало ясно, что сейчас ему напомнят о субординации. Так оно и случилось.
– Куда собрался, туда и собрался, не твое это дело, сержант. И лучше тебе о нем не знать, если дурные предчувствия томят… Верно, э? Так что пойдешь ты в Шардис – завтра и отправишься, как всегда, в полдень… – Скифу чудилось, что карие глаза Сарагосы прожигают его насквозь. – Завтра и отправишься, – повторил шеф и вдруг ухмыльнулся: – Ну, что твой Харана пророчит? Выживешь?
– Раз звона нет, выживу. – Скиф коснулся виска.
– А я вот сомневаюсь. – Губы Пал Нилыча вновь растянулись в усмешке. – Клиент – верней, клиентка – будет у тебя с капризами.
– За что ж мне такое счастье?
– Ума в тебе много, – с явной насмешкой заметил Сарагоса. – Ум, интеллект плюс университетское образование… плюс отзывы князя нашего, Джамаля свет Георгиевича… Так что был ты, парень, специалистом по скифам, а теперь твоей специальностью станут трудные клиенты. Понял, нет?
«Понял, нет» означало, что вопрос обсуждению не подлежит. Скиф хмуро кивнул, наблюдая, как Пал Нилыч вытаскивает Стража из приемной щели, тыкает в клавиши, сопит, возводит очи под потолок – то ли припоминая пароль, то ли прикидывая, что показать инструктору, а что утаить. Наконец на экране загорелись дата и надпись: «Восьмой фэнтриэл, Фрир Шардис, краткое описание. Агент С.ОЗ». Сарагоса стукнул по клавише запуска, и экран взорвался синевой: синее небо и синее море смыкались в безбрежной дали, и на этом сапфировом фоне сверкала радужным блеском высоченная коническая гора, слепленная из великого множества сфер и эллипсоидов, вытянутых и прихотливо изогнутых цилиндров с мягко заоваленными концами, полукруглых выступов-балконов и тороидальных колец, спускавшихся к самым волнам. Эта конструкция походила на пеструю груду елочных украшений или на саму елку, щедро наряженную к празднику; нижние ветви ее купались в море, а вытянутую к небесам вершину венчала серебристая сфера.
– Здание? – Скиф, потрясенный, скользнул взглядом по лицу шефа и вновь уставился на экран. – Это – здание. Пал Нилыч? Дом?
– Город под одной крышей. Или отель, казино, туристский комплекс, место развлечения – как угодно Высота без малого километр, да километр в основании, и сидит вся эта штука на островке, которого под ней и не разглядишь. – Сарагоса с довольным видом постучал по экрану и заметил: – Снимок сделан Сингапуром с полгода назад… Цивилизация, парень! Культура! Вежливое обхождение' Пальмы, драгоценные жемчуга, деликатесная кормежка! Это тебе не амм-хамматские страсти… Куу-Каппа, остров Большой Игры! Вот на Куу-Каппу ты и отправишься – с солидным счетом за пазухой и под ручку с одной рыжей капризницей.
– А вы? Вы куда. Пал Нилыч? – Харана молчал, но воспоминание о давящей боли в висках еще не покинуло Скифа. И сейчас, любуясь этим чудным сверкающим городом, этим гигантским домом, напоминавшим перевернутую виноградную гроздь, он не мог не думать о том, другом месте, не названном Сарагосой, где его подстерегала опасность.
– Заладил: куда, куда! Туда, где ты мне не нужен!
– Но вы же взяли меня к Догалу! Взяли, чтоб я следил и предупреждал!
Сарагоса, прихватив со стола какие-то бумаги, направился к диванчику, сел, заложил ногу на ногу и вытянул из кармана трубку, похожую на крохотный пенек.
– Предупреждение уже сделано и принято! – Он снова полез в карман, за табаком. – Теперь я знаю, что операция будет опасной для всех участников, а ты, – шеф ткнул чубуком в сторону Скифа, – ты можешь запросто окочуриться. Ну, и скажи на милость, зачем мне тебя брать? Под пулю, под лазер или… – Он смолк, потом махнул рукой и закончил: – Отправишься в Шардис! И думаю, тебе там тоже придется несладко!
Скиф, памятуя, что с начальством не поспоришь, нажал клавишу, убрав с экрана радужный конус Куу-Каппы, и принялся изучать Сингапуров отчет. Сперва он читал и разглядывал цветные картинки с угрюмым выражением на лице, потом рот его приоткрылся, морщины на лбу разгладились, в глазах загорелось любопытство. Этот Фрир Шардис был удивительным миром! Одновременно похожим и непохожим на Землю, весьма приятным, населенным людьми и неплохо изученным – благодаря стараниям Сингапура и Сентября, которые побывали в нем уже раз десять. Но, разумеется, имелись в Шардисе свои диковинки и чудеса.
Этот мир был обделен сушей" в бескрайнем всепланетном океане были разбросаны лишь сотни архипелагов и десятки тысяч островов, одни – размером с коралловый атолл, другие – величиной с Кипр или Ирландию. Никакой из них, впрочем, не мог претендовать на название континента, даже столь небольшого, как Австралия. Зато располагались эти клочки суши в основном в благодатных краях, в средних широтах и были плодородными и весьма подходящими для обитания. Разумеется, море определяло культуру и технологию шардисцев: они интенсивно разрабатывали прибрежные шельфы, гораздо более протяженные, чем в земных океанах, добывая там пищу и сырье для своих многочисленных производств. Их глубоководная техника была не слишком развита, ибо самые внушительные провалы морского дна не достигали и километра. Горные хребты – там, где они имелись, – тоже были невысоки; острова по большей части покрывала субтропическая растительность, рощи фруктовых деревьев и плантации культурных злаков.
В этом мире каждый крохотный клочок земли использовался с толком и превеликой заботой. Шардисцы давно отказались от городов, возводимых из отдельных зданий, с улицами и площадями, занимавшими столь высоко ценимое пространство. Плоская двухмерная планировка, обычная на Земле, тут почти не применялась; альтернативой ей служили гигантские многоярусные конструкции, устремленные ввысь на сотни метров и похожие на рукотворные горы. В этом отношении Куу-Каппа была типичным поселением. Остальные шардисские города тоже представляли собой скопище округлых сегментов, жилых, производственных или административных модулей, располагавшихся на первый взгляд совершенно хаотически. Но хаос этот на самом деле являлся строго организованным, хотя и непривычным для обитателей Земли, предпочитавших плоскость и угол криволинейной поверхности. Внутренняя структура городов Шардиса обнаруживала весьма продуманную планировку: тут были подобия улиц, плавно перетекавших с яруса на ярус, гигантские транспортные шахты и колодцы, места для отдыха в виде балконов и больших террас, вынесенных за внешние стены; везде наблюдалось изобилие зелени, специально культивируемых растений, способных цвести и плодоносить под полупрозрачными городскими кровлями. Однако хотя любой из шардисских городов мог вместить сотни тысяч жителей, население планеты было сравнительно невелико – порядка семисот миллионов. Рождаемость, разумеется, контролировалась – на этот счет существовали законы, и весьма строгие.
Вчитываясь в ровные строчки текста и разглядывая красочные фотографии, Скиф пытался представить, кто же вообразил эту странную реальность, этот мир, объятый солеными водами, среди которых камни, песок, травы и леса казались инородным и почти ненужным капризом богов. Вероятно, то был странный тип, предпочитавший твердой земле зыбкую и переменчивую стихию океана, человек вроде Ива Кусто или Алена Бомбара, влюбленный в синеву морских пространств, в сказочное великолепие подводного царства, в леса красновато-бурых водорослей, колыхавшихся среди розовых, палевых и белоснежных кораллов. Но если этот фантазер и был помешан на водах, волнах, течениях и морских глубинах, Фрир Шардис он вообразил с большим искусством и старанием. Все остальное уже зависело от Доктора, и тот, как всегда, не подвел: сон о водном мире получился весьма впечатляющим. Настолько впечатляющим, что от клиентов, желавших посетить райские острова, не было отбоя.
Впрочем, тут имелось еще одно обстоятельство, делавшее Фрир Шардис столь привлекательным для земных туристов, – Большая Игра. Азартные игры на Шардисе рассматривались не только и не столько как развлечение, но скорее как необходимый элемент политики и культуры. Одни из них, подобно Девяти Сферам, не требовали от играющих никакого умения, представляя собой аналог рулетки; другие, с изощренными правилами и любовно разработанным ритуалом, превосходили по сложности шахматы, го, маджонг или любые карточные игры – по крайней мере те, о которых Скиф когда-либо слышал или читал. Так, в одной из игр проектировалась Вселенная: в процессе игры рождались и умирали звезды, превращаясь в бесформенные газовые облака; возникали могучие цивилизации, обживали Галактику, затем клонились к упадку; на сотнях планет зарождалась жизнь, в одних случаях – разумная, в других – достигавшая поставленных правилами пределов; наконец, наступал вселенский коллапс, тепловая смерть, и вымышленный мир возвращался к исходному состоянию протогалактической споры. Смысл э,той игры заключался в том, что конструктор (выступавший, несомненно, в качестве Господа Бога) должен был продлить существование своей вселенной на максимально долгий срок, избежав многочисленных опасностей вроде взрыва сверхновых, экологических катастроф, губительной активности слишком воинственных культур и тому подобных неприятностей.
Было на Шардисе и некое подобие земного тотализатора. В соревнованиях, служивших поводом для ставок, использовались в основном представители местной фауны – огромные гончие птицы с трехметровым размахом крыльев либо напоминавшие дельфинов существа, которым полагалось преодолевать сложные подводные лабиринты. Никаких кровопролитных состязаний, чего-либо подобного гладиаторским боям, боксу или борьбе на Шардисе не практиковали, так как шардисцы являлись людьми мирными, культурными и цивилизованными.
Впрочем, они ценили богатство, комфорт и все прочие блага, которые предоставлялись высокоразвитой технологией, земными и морскими недрами, а также либеральной политической системой. Политика наряду с играми являлась их излюбленным развлечением – по крайней мере для тех, кого она интересовала. Можно сказать, что Шардис управлялся демократическими законами, однако демократия эта в одном существенном пункте разительно отличалась от земной: все государственные должности, посты правителей архипелагов и островов, властвовавших над морем, твердью земной и людскими судьбами, замещались, согласно шардисскому обычаю, победителями Большой Игры.
Считалось, что эти люди наделены особой благосклонностью Твалы – главного шардисского божества. Они были удачниками, избранниками судьбы, баловнями рока, а это означало, что все их начинания, все их действия тоже будут удачны и принесут пользу и процветание согражданам. Победители в Большой Игре – те, чьи счета в общепланетном сераде пополнились милостью Твалы и Девяти Сфер, – являлись чем-то вроде национальных героев, окруженных почетом и благоговением, почет же находился в прямой зависимости от размеров выигрыша. Угадавший все девять знаков мог претендовать на ключевой правительственный пост, с восемью или семью угаданными знаками не составляло труда возглавить одну из крупных островных общин, ну, а те, кому повезло меньше, должны были и довольствоваться меньшим – к примеру, креслом администратора в каком-нибудь из городских блоков.
Ознакомившись с этой странной системой выбора правителей и политиков, Скиф вначале посчитал ее курьезом (чего не бывает в Мире Снов!) либо пережитком древней религиозной традиции, когда владыка избирался божьим соизволением, освящавшим его корону и власть. Однако комментарии к отчету заставили его усомниться в подобном выводе; прочитав их, он понял, что игра в Девять Сфер фактически позволяла выявить акцидентов – тех странных и загадочных личностей, о коих рассказывал ему как-то Сарагоса. Возможно, не акцидентов, а интуитивистов – сейчас он не мог припомнить, кто из них обладал даром управлять случайностью, а кто был наделен талантами к мгновенным правильным решениям. Но так или иначе, Шардисом правили удачники – и в результате Шардис процветал.
Теперь Скифу стало ясно, почему вояжи во Фрир Шардис чаще всего поручались Сингапуру. Серж Никитин был из породы баловней судьбы, что подтверждали его неизменные выигрыши в Девять Сфер; накопленной им суммы, пожалуй, не хватило бы, чтоб сделаться правителем Наветренного Архипелага или островов теплого Течения, но он мог твердо претендовать на пост главы любого из шардисских городов – правда, во сне.
Или наяву?
Этот вопрос оставался неясным и был сейчас для Скифа что бревно в глазу. Реальность или сновидение? От этого зависели его судьба, его любовь, его счастье, его возвращение в Амм Хаммат, к Сийе ап'Хенан… Впрочем, он был готов вернуться к ней даже во сне.
Чтение и разглядывание картинок заняло часа два. Все это время Сарагоса просидел на диване, уткнувшись в свои бумаги и время от времени заправляя разлапистую трубку-пенек новой порцией табака. Выглядел он совершенно невозмутимым, и оставалось лишь гадать, какое опасное дело замышлял шеф в том, другом месте, куда дорожки для Скифа, были закрыты. Он полагал, что сия операция как-то связана с Марком Догалом и наркотическим зельем, будившим воспоминания о золотых рощах Амм Хаммата; впрочем, тут ничего нельзя было утверждать наверняка.
Заметив, что с отчетом покончено. Пал Нилыч поднял голову и пробурчал:
– Вопросы?
Вопросов у Скифа не имелось, точнее говоря, их было так много, что не стоило и задавать. Тем более что не все они относились к Фрир Шардису.
– Тогда послушай меня. – Сарагоса оттопырил нижнюю губу, поскреб ее черенком трубки и затянулся, выпустив из ноздрей две ровные сизые струи. – Послушай, парень… Фрир Шардис – прекрасное местечко, но кейфовать тебе там, боюсь, не придется. Во-первых, клиентка у тебя не сахар, сущая ведьма, да еще рыжая, а во-вторых… ну, во-вторых, надо бы приглядеть за ней.
– Приглядеть? В каком смысле – приглядеть? Как за торговым князем?
Сарагоса покачал головой.
– Нет, не так. Финансиста нашего ты охранял от зверья, стрелы и клинка, а в Шардисе этаких страхов отродясь не бывало. И идешь ты туда как полноправный инструктор, как доверенное лицо, со всеми причиндалами…
Доверенное лицо! Скиф кивнул, подумав о том, что не ошибся насчет той недавней беседы в апартаментах Августа Мозеля. Ему вручили Страж и лучемет; это, несомненно, являлось свидетельством доверия, приобщением к команде избранных, куда Стилет, Самум, Снайпер и Селенит пока что не входили.
– Так вот, – продолжал Сарагоса, неторопливо пуская дым к потолку, – приглядеть – в данном случае означает разузнать побольше и не проговориться самому. Рыжая эта – дамочка любопытная, стервозная, из тех, что хотят выведать все обо всем – и про меня, и про Доктора, "и про фирму, и про то, кто чем дышит и кто с кем спит. Не впервые она к нам заглядывает, не впервые! С Сентябрем ходила и с Сингапуром, только вот Самурая Бог миловал… Предпочитает она парней рослых и крепких вроде тебя и Сингапура, покапризничать может, а то и подлизаться, порасспрашивать… Но одно дело, понимаешь ли, женская любознательность, и совсем другое, ежели кто ее навел да деньгами снабдил для оплаты наших услуг. Вот это-то и желательно узнать, сержант! Понял, нет?
– Чего ж не понять, – пробормотал Скиф, чувствуя, что поручение отнюдь не приводит его в восторг. – Однако, Пал Нилыч, зачем такие сложности? Клиентка наша не из мира снов, личность вполне реальная, так что же стоит проследить за ней прямо здесь? У вас ведь чертова уйма племянников… куча родичей и друзей… Ну, одни, как я понимаю, стерегут всяких убогих наркоманов, не любящих табачный дым, а другие…
Он остановился, сообразив, что перегибает палку. Но Сарагоса лишь поиграл бровями и буркнул:
– Молод ты еще советы мне давать, чечако сопливый. Хотя в чем-то идея твоя верна и обнаруживает зачатки аналитического мышления… Только вот учти на будущее: слежка, допрос или, скажем, пытка, как случилось с Догалом, – насильственные меры. Крайние! Человек, ежели беседа ведется с пристрастием, может и себя оговорить, так? Ну, а когда он свободен, весел и счастлив, то и разговоры разговаривает откровенные, без боязни… А из тех разговоров, из вопросов его многое можно узнать, и будет то знание истинным, а не выбитым из-под палки. Ясно?
Колотят пса – он рычит, гладят – воркует, припомнилась Скифу одна из звягинских поговорок. В ворковании, разумеется, больше полезных оттенков и нюансов, чем в злобном рыке, надо лишь суметь разобраться с ними. Да, прав Пал Нилыч, прав! Прав и мудр! Как и незабвенный комбат… Пожалуй, есть между ними что-то общее… несомненно, есть…
Эта мысль так поразила Скифа, что он на мгновение отключился, и Сарагосе пришлось выразительно хмыкнуть.
– Ну, в общих чертах все, – произнес шеф. – Значит, от бесед с клиенткой ты не уклоняйся, говорить говори и слушать не забывай.
Скиф привычным жестом потер висок.
– Слушать – это я понимаю, Пал Нилыч. А вот говорить-то о чем?
– А вот образование-то тебе к чему? – передразнил Сарагоса. – Ты ведь университет кончал, э? Истфак? Или там болтать не научили? Историки – они же все записные болтуны!
– Я такой же историк, как вы – журналист, – ответствовал Скиф, припоминая визит к Пал Нилычеву знакомцу. – Я ведь историком и дня не проработал… Ну не считая раскопок в студенческие времена…
– Вот-вот, – обрадовался Сарагоса, никак не отреагировав на замечание о своей журналистской карьере. – О раскопках ты ей и расскажи! О всяких древних сокровищах, о скифских степях да вождях, что спят под курганами со всем своим кагалом, У князя-то, у Джамаля свет Георгиевича, ты был речист! И о могилах толковал, и о галерах! Ну, а с рыжей о камешках побеседуй, о золотых украшениях да брильянтовых подвесках из скифских могил… Она это дело любит!
– Степняки брильянтов не носили, – с тоской сказал Скиф. – Подвески – это из Дюма, Пал Нилыч, из «Трех мушкетеров».
– Надеюсь, хоть про них она читала. Вот тебе и еще предмет для обсуждения! Литература-макулатура, политика-косметика, секс-кекс плюс пикантные анекдоты…
«Насмешничает, – понял Скиф. – Опять я – сержант-дурак, а шеф – полковник-умник…»
Он выбрался из-за стола, прошествовал на середину комнаты, встал по стойке «смирно», щелкнул каблуками, выпучил глаза и гаркнул:
– Есть секс-кекс! И анекдоты! Позабористей! Рады стараться, ваше скобродие!
Сарагоса уставился на него, от неожиданности выронив изо рта трубку.
– Что с тобой, парень? Харана опять по макушке трахнул?.. Кстати, можешь держаться «вольно» и говорить по-человечески – тут тебе не спецназ, не эта твоя группа «Зет». Там положено было рявкать, а тут…
– Там давали четкие инструкции, – сказал Скиф, – а тут вы мне. Пал Нилыч, баки забиваете насчет секса-кекса да политики-косметики. Я ведь спрашивал про то, что можно о вас и о фирме говорить, а чего нельзя. Насчет анекдотов да брильянтовых подвесок я и сам соображу.
Шеф ухмыльнулся, сунул трубку обратно в рот и словно бы про себя пробормотал:
– Вот ведь какая незадача, э? Много скажешь – нехорошо, все секреты выдашь; мало скажешь – тоже плохо, клиент всякий интерес к беседе потеряет, не расколется… Да, великое это искусство – побольше разузнать и не проговориться самому! Так что думай, сержант, думай… Соображай! А сейчас – свободен!
Он поднялся и кивнул Скифу на дверь.