26
Портал перенес меня туда же, куда и в первый раз – на самый край скалы, к одному из вытянутых щупалец-галерей здания-биота. Вероятно, такое расположение Туманного Окна было не случайным; вид серовато-белесой равнины под небом цвета молока вселял спокойствие и мир. На этой планете ничто не менялось в течение тысячелетий или более длительного срока, равного геологическому периоду: океан белесых растений, листья и стебли, переплетенные в густую сеть, прохладный неподвижный воздух и больше ничего. Если, конечно, не считать искусственной скалы и распластавшейся на ней постройки, напоминавшей морскую звезду.
– К вам гость, Бракенберри, – произнес я, вспомнив, как зовут местного конструкта.
Стена беззвучно раскрылась, я шагнул внутрь и очутился в оранжерее с фонтанами. Колонны-подпорки из прозрачного оксинита тянулись тут от пола до потолка, лианы с толстыми, в руку, стеблями оплетали их, яркие красные цветы и огромные листья покачивались всюду, слева, справа, вверху, со всех сторон. После умиротворяющего пейзажа Ягеля это буйство красок, вместе с теплым ветерком, переливами фонтанных струй и приятным ароматом, действовало ошеломляюще. Растительность, фонтаны и выложенная синей плиткой дорожка между ними были реальными, но кроме них оранжерею украшала голография: в воздухе возникали и таяли сложные фигуры, подобные бабочкам-аттракторам, и многоцветные фрактальные мозаики.
Раздался басистый голос конструкта:
– Приветствую вас. Сенчери, пандра, ффай, керго?
– Чаи распивать будем потом, – на ходу буркнул я.
Стена сдвинулась, и, миновав арку, я попал в центральное, уже знакомое мне помещение дома-биота. Большой лабораторный комплекс с куполообразным потолком и плавными очертаниями стен был тих и безлюден; не пылали огни над сферическими кабинами ментоприемников, не рокотали генераторы, не мерцал посередине зала вихрь из призрачных псионных импульсов. Единственным движением здесь была пляска пламени в камине, перед которым стояли кресла; алые языки пожирали большое сосновое бревно, горевшее бесшумно и, кажется, не сгоравшее никогда. Этот камин, втиснутый между двумя кабинами, и бревно в нем, и яростное пламя были такой же голографией, как фигуры в оранжерее, но, в отличие от них, казались тут неуместными. Попытка на скорую руку добавить уюта нашей встрече, подумал я и направился к креслам.
Сбоку раскрылся проход, и в зал вошли двое. Принц и Брейн, машинально отметил я. Очевидно, темнокожий координатор-танатолог играл не последнюю роль в проекте – может быть, даже главенствующую. Лицо его было спокойным, только чуть поблескивали темные глаза и в такт энергичным движениям развевался серебристый плащ, традиционное облачение супериоров.
Мы сухо раскланялись. Внезапно я ощутил ментальный импульс – беспокойство, исходившее от Принца, и твердую уверенность его коллеги. На них не было интерфейсных обручей! Впервые я мог воспринимать их эмоции – явный знак, что от меня ничего не пытаются скрыть. Странное чувство овладело мной, смесь благодарности и сожаления о том, что мост понимания между нами не был воздвигнут еще при первой встрече. Что ж, лучше поздно, чем никогда…
Мы сели, и Принц сказал:
– Примите мои извинения, Ливиец. Боюсь, что все происшедшее истолковано не в нашу пользу – я говорю о ряде действий и событий, инициированных нами. Могло показаться, что вас используют… собственно, так оно и было. Но цель!.. – Он резко вздернул голову вверх. – Великая цель, идея, которая…
– Я пришел сюда не за извинениями. – Мой голос гулко раскатился под куполом лаборатории. – Я хочу узнать, что вы затеяли. Не из пустого любопытства, но потому, что сам я, и мой друг, и даже весь мой Койн втянуты в эту историю. Нас используют… Это вы верно сказали, Принц. Используют! Зачем? Для чего? С какими целями? Словом «великая» вы не отделаетесь!
Брейн примирительно вытянул руку.
– Успокойтесь, Ливиец. Я понимаю ваши чувства, ваше недоумение, ваше желание помочь близкому человеку – да, я понимаю и разделяю их! Разумеется, мы посвятим вас в сущность проекта, и вы убедитесь, что помощи тут не требуется. Ваш – и наш, добавлю – друг примет свое решение, и если наша идея будет обсуждаться человечеством, мнение Павла «pro» или «contra» сыграет свою роль. Возможно, решающую… – Координатор замолк и, сцепив на колене пальцы, вымолвил: – Однако идея и весь наш проект столь необычны, что требуют определенной подготовки. Я бы сказал, свежести восприятия.
– Что-нибудь вроде Мыслящей Биосферы? – поинтересовался я. – Или превращения в киборгов?
Они с улыбками переглянулись, потом Принц отрицательно покачал головой:
– Сейчас, Ливиец… сейчас вы поймете…
По мановению его руки дальняя часть помещения исчезла, и вместо нее возник знакомый зал с прозрачными колоннами. Они медленно скользили перед моими глазами, поворачивались, приближались и отдалялись, являя все расы, все народы и племена человечества. Европейцы и китайцы, негры и австралийские аборигены, монгол, полинезиец, индеец майя, таиландка, японец, эскимос, банту, бушмен, дравидка, житель Огненной Земли… Люди из Темных Веков, Эпохи Взлета и Эры Унижения, такие непохожие, такие разные… Почти обнаженные или в национальных костюмах, в боевом убранстве, в доспехах, тогах, туниках, плащах, саронгах… Сколько их было в земной истории? Миллиарды и миллиарды – страдавших, стремившихся к счастью, богатству, успеху и власти, проживших жизнь и канувших в вечность…
– Такое разнообразие культур, обычаев и обликов, – произнес Принц. – Белые, желтые, черные, краснокожие… Одни двухметрового роста, другие не выше десятилетних детей… Сотни религий и верований, тысячи мест обитания, на юге и севере, во льдах и джунглях, в горах и степях… Разные архитектурные традиции, разные одежды, разные достижения. Кто-то не знал колеса, а кто-то строил пирамиды, приручал животных, изобретал паровую машину и, наконец, шагнул на Луну и Марс. Наши предки, Ливиец… Как вы думаете, что между ними общего?
– Все они люди, – ответил я, но Принц недовольно поморщился:
– Люди! Это лежит на поверхности, мой дорогой. Элементарный вывод, не достойный вашего ума!
Брейн хмыкнул, и, поглядев на него, я понял, что имеется в виду. Общее было так очевидно с точки зрения его занятий и так трагично! Нередко я сам размышлял об этой печальной общности, испытывая едва ли не чувство вины, хотя скорее подходила жалость. Вина свободного и сильного потомка перед несчастным предком, жалость к его страданиям и тяготам, к его обреченности и страху перед небытием… Конечно, я знал, что между ними общего!
Рука Принца шевельнулась, и зал с колоннами исчез.
– Вижу, вы понимаете, – вымолвил он. – Они умерли! Все эти люди умерли – и те, что бродили в саванне с кремневыми дротиками, и те, что сумели подняться в космос. Огромная разница в знаниях, в технической мощи, в культуре, но одинаковая – и неизбежная! – судьба. Скажите, разве это справедливо? Разве мы, живущие тысячелетия в своих телах и вечно – там, в галактических просторах, – не обязаны что-то изменить?
– Тем более что это в наших силах, – сказал Брейн. – Вы, Ливиец, исследователь прошлого, Принц – нейрофизик, я – танатолог… Возможно, из нас троих я ближе всех стою к проблеме, острее чувствую ее. Я просмотрел множество записей в мегалите вашего Койна и видел всякую смерть, насильственную и естественную, смерть от болезней и старости, от пули и клинка, самоубийство, гибель под пытками, смерть во время землетрясений и наводнений. Неимоверное количество разных смертей! Но все они мерзки, все отвратительны… Разве наш долг не в том, чтобы сразиться со смертью и победить? Дать предкам еще один шанс? Рассеять в прошлом некий ментальный инструмент, который в случае смерти человека захватывает его психоматрицу, хранит ее в закапсулированном виде и по определенному сигналу…
– …пересылает к нам, – закончил Принц. – А мы уж позаботимся о надлежащем теле!
Прежние подозрения ожили, и под сердцем у меня похолодело. – Ловушки, – произнес я, – ловушки и темпоральный канал! Вот зачем они вам понадобились! Помнится, Принц, при первой нашей встрече вы спрашивали меня, есть ли в минувшем личность, мужчина или женщина, которых я пожелал бы спасти… Экстрагировать психоматрицу в ловушку Григса, перенести в нашу эпоху, наделить новой совершенной плотью… И что я вам ответил?
– А, старая песня! – Он махнул рукой. – Вы говорили о психологической несовместимости с нашей эпохой, о том, что люди прошлого, вернувшись к жизни, будут беспомощны в нашем мире и, значит, глубоко несчастны. Не буду спорить, это так – ведь мы при всем желании не можем изменить их примитивный разум. Но существует множество миров, в которых можно расселить десятки миллиардов в условиях изоляции, временного резервата. Возьмите хотя бы восемь недавно обнаруженных планет – тех, что что спасли от поглощения Воронкой. Каждая размером с Землю и способна прокормить сотни народов и племен! Люди из Темных Веков немногочисленны, им хватит одной планеты, может быть, двух. Остальные мы отдадим Эпохе Взлета по столетиям: девятнадцатый век, первая половина двадцатого, вторая…
– Но что же вы будете делать с Эрой Унижения? – перебил я. – С сотнями миллиардов людей, что обитали в подземных куполах? С этой гигантской инертной массой, привыкшей получать готовое сырье?
– В Галактике хватит свободных миров помимо Триолета, – заметил Брейн. – К тому же реактивация данного периода относится ко второй фазе проекта, когда мы получим достаточный опыт. То, о чем сказал коллега Принц, Эпоха Взлета и Темные Века, заселение Шивы, Брахмы и других планет – первая фаза. Но до нее будет еще нулевая, сугубо экспериментальная. В этот период ваша поддержка и опыт окажутся поистине бесценными. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Ливийцы, – прошептал я, – ливийцы-ошу…
– Вот именно. Малочисленные кланы, занимавшие скудные засушливые территории на краю света, практически не вступавшие в контакт с другими народами и, наконец, исчезнувшие без следа. Их быт, орудия, культура и язык не изменялись на протяжении двух тысячелетий; ливиец-ошу времен пирамид поймет ливийца эпохи Рамессидов. Очень подходящий объект для локального эксперимента! – С одобрением щелкнув пальцами, координатор добавил: – Мы изучили ряд сообществ, существовавших в замкнутых или почти замкнутых анклавах. Полинезийцы, шерпы, майя, некоторые другие индейские племена… Ливийцы, однако, предпочтительнее. Они обладают наибольшей приспособляемостью и жизненной силой. Скорее всего, мы переселим их в саванны Кришны, более богатые и плодородные, чем Западная Сахара.
Кажется, все у них было продумано, все схвачено, план реанимации усопшего человечества разработан до тонкостей. Для меня, пожалуй, самое страшное заключалось в том, что я колебался, не в силах одобрить или отвергнуть их проект. С одной стороны, он был технически выполним и не посягал на принцип Ольгерда, поскольку экстрагировались психоматрицы гибнущих людей. Кроме того, он был несомненно гуманен; в силу своей профессии я видел столько страданий, крови и смертей, что мысль о более счастливой участи для умерших не вызывала у меня протеста. Совсем наоборот, она была мне так близка! Дать этим обездоленным, чья жизнь была такой короткой, беспросветной, мрачной, еще один шанс, возможность долгого существования и вечность в лоне Носфератов… Благородная задача! Но, если вдуматься серьезно, что произойдет на практике? Можно ли вернуть минувшее и повторить его в более счастливом варианте? Как это сделать? Не станет ли тысячелетняя жизнь цепью новых страданий и мук? Должны ли мы забыть о предках, когда воскресим их и переселим в девственный мир, либо оказывать им помощь тайно или явно? И кем мы станем в этом случае для них? Богами? Демонами?
Я задал этот вопрос Принцу и Брейну и ощутил, как их неколебимая уверенность сменяется сомнением. Они не знали! Их мысли сосредоточились на оживлении прошлого, тогда как проблема его согласования с настоящим откладывалась на потом. Я откинулся в кресле и попытался представить, возможен ли этот симбиоз. Я вспоминал свои странствия, не все, ибо их слишком много, но самые последние; я думал о людях, встречавшихся мне, и тех, в кого я воплощался сам. Способны ли они перемениться? Яхмос, повелитель Обеих Земель, его генералы Амени, Тхути и другие? Гибли, Ветер Смерти, со своими соратниками, рыжим Иуалатом, Усуркуном, Масахартой? Сифакс и Кайтасса из клана Леопарда, что в оазисе Уам-Неш? Потомки Инара – Пекрур, Пемалхим, Петхонс, Улхени? Урдмана, владыка Мендеса? Все они были людьми войны, всосавшими с материнским молоком склонность к разбою и грабежам, тягу к насилию и власти. Конечно, имелись и другие – ласковая Небем-васт, кроткая Дафна, а кроме них – тысячи тысяч крестьян, мореходов, рабов, ремесленников и торговцев. Частью инертная масса, частью питавшая страсть к резне, наживе, бунтам и неподчинению законам. Пороки, которые нельзя считать пороками; скорее – стойкое мировоззрение, в котором ненависть, страх и вражда были социальным инстинктом.
Можно ли его переломить? И какова цена такой метаморфозы? Во что она обойдется ломающим и тем, кого ломают? Нам и им?
Я посмотрел в зеленые зрачки Принца, в темные глаза Брейна. Потом спросил:
– Велик ли Койн Супериоров? Многих ли вы можете привлечь к проекту – скажем, на второй его стадии?
– При чем здесь это?.. – начал Принц, но Брейн ответил:
– Мы, разумеется, не можем равняться с Койнами Модераторов, Чистильщиков или Наставников. Нас несколько миллионов, шесть или семь… Я никогда не интересовался точной цифрой.
– Шесть или семь миллионов… Когда вы заселите хотя бы одну планету Триолета, на каждого из вас придется по паре тысяч человек из Темных Веков. Невежественных, испуганных и довольно злобных. Будут и другие – те, что привыкли к власти, к насилию, к своему божественному праву карать и миловать. Карать гораздо чаще и самыми разнообразными способами… Что вы сделаете с ними? Как заставите перемениться? Тоже начнете карать? Хорошим – финик и банан, плохих – под разряд излучателя, так? Но это легкая смерть, и многих она не испугает. Я мог бы поделиться с вами опытом устрашения… можно зарывать живьем в песок, бросать крокодилам или гиенам, медленно топить в мешке, спускать кожу кнутом, подпаливать пятки… Самые скорые методы сделать всех хорошими!
– Вы иронизируете, Ливиец! – воскликнул Принц. – Есть ведь и другой путь!
– Есть, уже пройденный – тысячи лет социальной эволюции и постепенного смягчения нравов. Но крокодилы, мешки и кнуты на этой дороге тоже были. Это, уважаемые, необходимый реквизит прогресса, и вам без него не обойтись. Особенно если по-быстрому, по-скорому…
– Такие методы для нас неприемлемы! – отрезал Брейн. – Уверен, что вы отлично это понимаете. Не будем, однако, забегать вперед. Наш проект касается восстановления жизнедеятельности предыдущих поколений. Перевоспитывать их мы не в силах. Это задача для всего человечества.
– Хороший вы ему готовите подарок, – сказал я и поднялся. – Надеюсь, что у Павла хватит мудрости, почерпнутой у Носфератов… В конце концов, решать не вам и не мне, а ему.
Бракенберри открыл проход в оранжерею, затем – на скалу, окруженную морем белесых мхов. Здесь я задержался. Стоял, смотрел на бессолнечное небо, на тянувшиеся к горизонту заросли, впитывал скромную прелесть и неизменность этого пейзажа. Чувства и мысли мои постепенно успокаивались, и я подумал, что так или иначе добился своего. Я пришел сюда, желая помочь Павлу, облегчить ему выбор или даже выбрать за него, и я убедился, что этого делать не нужно. Брейн прав, я ничем не мог ему помочь. Проблема, с которой мы столкнулись, не относилась ни к науке, ни к технологии, не имела аналогов в истории и касалась таких фундаментальных понятий, как право на жизнь и гарантии счастья. Это был неразрешимый морально-этической парадокс – неразрешимый в том смысле, что имелась масса доводов «за» и масса «против», и все они были вескими, логичными и чрезвычайно гуманными.
Проблема того же сорта, как вопрос о бесконечности Вселенной в пространстве и времени, думал я. Как раз для Галактических Странников и их посланцев! Возможно, они могли припомнить какой-то прецедент, имевший место в прошлом у одной из звездных рас, решившей миллионы лет назад реанимировать своих покойников. Возможно, подобных прецедентов не было, но этот вариант еще интересней – он означал бы, что в необозримых и вечных просторах Вселенной лишь человечеству пришла такая уникальная идея. Редкостной нелепости! Чем мы можем по праву гордиться…
Я покачал головой и усмехнулся. Нет, все это чушь, пустые увертки! Попытка переложить ответственность на чужие плечи – то, что уже сделали Принц и Брейн. Даже если у Носфератов есть ответ, лучше не спрашивать, не знать; бывает так, что их ответы сложнее заданных вопросов. Не стоит также забывать о факторе самоуважения – до сих пор мы справлялись со своими проблемами, а если впадали в ошибку, то выносили тяжесть содеянного на собственном горбу. Calamitas virtutis occasio, как говорили латиняне; бедствие – пробный камень доблести.
И все же выбор должен делать Павел! Из всех живущих – он и только он! Не потому, что он чей-то посланник, не потому, что провел с Носфератами три тысячелетия, не потому, что он старше всех в Галактике людей и обладает сверхчеловеческой мудростью. Дело в ином. Мы, обитатели Земли и звезд, раса бессмертных полубогов, владеющих временем и пространством, принадлежали к Новому Миру, и прошлое было для нас историей. Могли ли мы распоряжаться им? Имел ли вообще такое право хоть один человек из здравствующих и усопших? Разумеется, нет! Но если б некий Гений Мироздания искал кого-нибудь для этой роли, то, несомненно, выбрал бы Павла.
Его права неоспоримы, ибо частица прошлого принадлежала ему. Половина двадцатого века, в которой он оставил дом, родных, друзей и смысл прежней жизни.
И это делало выбор еще тяжелей.