11

Внешняя стена кратера обрывалась вниз, и с двухсотметровой высоты я мог разглядеть самое жаркое место в Солнечной системе – Море Калорис, тянувшееся на Дневную Сторону хребтами алых скал, багровыми трещинами ущелий и красно-бурыми полями осыпей. Величественное, но довольно тоскливое зрелище – даже для человека, привыкшего к пустыням! Отвернувшись, я побрел по галерее, считая шаги. Тридцать два от угла до угла, поворот, еще шестнадцать – к Туманному Окну, затем семнадцатый шаг – и я на Земле, в Джерате, под звездным небом. Здесь была ночь, и ее хватило на шестьдесят четыре шага, от серой скалы с жирафами до красноватой с быками. Снова Меркурий – обрыв, раскаленные камни, край ослепительного солнечного диска над ними, Восточный Экваториальный Щит, невидимый в потоке света… Здесь на скалах не было рисунков, и временами я прикидывал, не изобразить ли что-то самому. Что-нибудь удивительное – скажем, лысоватого и седого Павла, фокусника-криптолога, проспавшего в анабиозе три тысячи лет. А еще лучше – Тави, мою пленительную фею, и двух ее учениц, парящих в танце под деревьями, и сами эти деревья, гиму и олонг, наигрывающие им мелодию вальса или модного в этом сезоне паракуто…

Последний день праздника закончился, одарив нас приятной истомой и чувством выполненного долга. Праздновать – тоже нелегкий труд.

– Как гости? – спросил я Сенеба, не прекращая движения. Земная пустыня и пустыня Меркурия чередовались, как две клетки шахматной доски.

– Джемия и Октавия спят, – доложил мой хранитель бьона, – ваш друг Егор и Ники… – Он поперхнулся, примолк на мгновение и заиграл какую-то бравурную мелодию.

Темная клетка, светлая клетка… Звезды, луна, туманные полосы шлейфов, и сразу – безжалостный свет от сегмента солнечного диска.

– Это что такое? – полюбопытствовал я.

– Это, магистр, свадебный марш Мендельсона, – строгим голосом всезнайки сообщил Сенеб. – Был такой композитор в начале Эры Взлета.

Шаг, еще шаг… Земля – Меркурий, Меркурий – Земля…

– А что Саймон и Павел?

Они остались у Симурга, в гостевом доме. Думаю, не потому, что Саймон пренебрег моим гостеприимством – что-то с Джемией у них не получалось. Кажется, ее больше интересовал Павел.

– Сейчас свяжусь, выясню, – сказал Сенеб. И через мгновение: – Они в Тенете, осматривают Пятиградье. Магистр Саймон спрашивает, ознакомились ли вы с его подарком.

– Скажи, что нахожусь в процессе, – распорядился. И правда, лучше уж посмотреть эту капсулу с Пепла, чем болтаться из мира в мир, соображая, какие фокусы и как может выкидывать приятель Саймона, проспавший три тысячелетия. Тем более что эти мысли перебивались другими, совсем уж бессвязными – о двух девчушках, Лене и Лусии, о просьбе Гинаха и неприятной назойливости Принца, который, надо думать, скоро свяжется со мной. Еще – о незаконченном отчете и погружении, которое я намеревался совершить.

Направившись к кабинету, я сказал:

– Пошли запрос в наш мегалит… даже два запроса, во все мегалиты и массивы, имеющие отношение к ПТ-скачку. Первое: использовалась ли на практике ловушка Григса? Второе: возможен ли психотемпоральный переход двух взаимосвязанных психоматриц? Парное погружение, иначе говоря.

– Будет исполнено, магистр, – произнес Сенеб тоном хорошо вышколенного секретаря.

В кабинете было прохладно. Одну стену тут занимает картотека, а три других отданы под коллекцию, не столь роскошную, как у Гинаха, но все же включающую несколько подлинников: бронзовые статуэтки кошки, ибиса и богини Нейт, посмертную маску казначея Нехси и пару-другую свитков пергамента. Все остальное, ливийские пращи и дротики, копья кушитов и египтян, сирийские кинжалы, луки и колчаны с боевыми стрелами, сверла и серпы из кремня и многое другое изготовлено мной по древним образцам. Кое-что, разумеется, голография – храм Амона в Уасете, вид на стойбище ливийцев уит-мехе, воин мешвеш в полном вооружении, карта Северной Африки с путями миграций ливийских племен. Я уселся под ней, вставил капсулу Саймона в проектор и отключился от реальности.

Краткий миг забытья, и я на корабле, многокилометровом корабле Чистильщиков-Констеблей, что вынырнул вместе со всей флотилией из портала, соединившего орбиты двух планет: в ста двадцати парсеках – Нейл, а подо мною – Пепел. Ни воды, ни воздуха, ни земли, ни гор; гигантская оплавленная глыба со следами атмосферы, где попадаются линзы некогда выгоревшей и плотно спрессованной за сотни миллионов лет органики. Корабль – вероятно, исследовательское судно – отстреливает шатлы с экипажем и аналитические модули; модули вгрызаются в плоть мертвого мира, уходят в глубину, дробят и просеивают камень, шлак и уголь. Аморфная масса, в которой попадается нечто упорядоченное – останки каких-то агрегатов или живых существ, а может, то и другое вместе. Машины, слишком похожие на животных, животные, слишком похожие на машины…

«Кладбище местных динозавров, – произносит голос Саймона. – Третье, которое мы раскопали».

Я вижу его руки в перчатках-манипуляторах, силовой пинцет, в котором что-то поблескивает. Крошечная, как песчинка, звездочка… Она блестит, как ограненный бриллиант.

Снова голос Саймона:

«Чип магонов. Примерный возраст – двести двадцать миллионов лет. Нам удалось расшифровать эти записи. Частично. Предваряю их своими комментариями».

Сияние звездочки колет глаза, заполняет пространство…

Из центра Галактики, где еще не угас свет творения новых миров, исходят три рукава спирали и, раскручиваясь, тянутся к периферии нашего звездного диска: Рукав Стрельца, Рукав Ориона и Рукав Персея. Некогда был четвертый; то, что от него осталось, мы называем ныне Рваным Рукавом. Как и три других, он начинается в галактическом ядре, но делает только лишь четверть оборота и кончается провалом, чудовищным разрывом пространственной ткани, имеющим форму воронки. Как утверждают космологи, это подобие черной дыры, но не локальной, а размазанной на тысячи парсек – протяженная область сингулярности, размеры которой сравнимы с Малым Магеллановым Облаком. Астрономы древности не разглядели этот феномен; им казалось, что Рваный Рукав – часть галактическго ядра, которое нельзя изучить с дальних дистанций.

Теперь мы знаем, что это особый объект. И знаем, что Воронка постепенно расширяется, захватывая ближайшие звездные системы; на ее границе нет ни солнц, ни планетарных тел, а лишь пыль да камни в газовом облаке. Газ – бренные останки светил, пыль – руины распавшихся миров… Но их Воронка тоже поглотит; она, как огромное Туманное Окно, высасывает материю нашей Галактики, переправляя ее куда-то – может быть, на край Вселенной.

Воронка – не природная аномалия, а результат техногенной катастрофы, несомненно длительной войны, что бушевала среди звезд в далеком прошлом. Но, по сведениям Галактических Странников (а они всегда точны), магоны, развязавшие ее, сражались не с другой межзвездной расой – то была, в наших человеческих понятиях, гражданская война, битва каждого с каждым, всех против всех. Странное отклонение для столь высокоразвитой цивилизации! Возможно, связанное с физиологическими особенностями магонов, которые были долгожителями и не нуждались в партнерах для воспроизводства потомства. Не берусь описывать их облик (что-то почти бесформенное, с массой придатков и щупалец), но информация биологического плана впечатляет: от природы им была дарована способность к регенерации нервных тканей и узлов, которая являлась быстрой, вполне осознанной и управляемой. Их нервные окончания легко сращивались с неорганическим материалом, что позволяло «достраивать» тела за счет электронных систем, эффекторов, манипуляторов, и эта технология была для них естественной и привычной. Собственно, она вытекала из их процесса репродукции, так как взрослый магон формировал потомство из собственной мышечной массы и отпочковывал его в любой желаемый момент. Потомок был жизнеспособным, обладавшим наследственным знанием и не нуждавшимся в родителе; ему передавался определенный минимум технических средств, которые он мог наращивать в течение столетий.

Раса, щедро одаренная Провидением… Человечеству этаких благ не досталось.

В урочный час магоны вышли в космос и повстречались с Носфератами. Обычно это перелом в развитии любой цивилизации: приобщение к инфонетной среде, возможность взаимодействовать с ней, черпая доступные знания и пополняя элементами собственной культуры, а главное – выигрыш в сражении со смертью. Но для магонов это был шок; они столкнулись с существами вечными, мудрыми и могущественными, создавшими то, что им самим хотелось бы создать – вселенскую информационную структуру. Они полагали, что миром правит тот, кто владеет информацией, и это отчасти верно – если в наличии желание править.

У них оно было, но в разной степени у каждого. Одни считали, что Инфонет и Носфератов можно сохранить, другие – что древнюю расу надо уничтожить, а ее творение взять под контроль, третьи – что все должно быть разрушено и создано вновь самими магонами; мнение четвертых, пятых и шестых состояло в необходимости подчинения Носфератов, однако в способах они расходились: кто предлагал технические средства, кто ментальное проникновение или, наоборот, псионную блокаду. Не было единства и в понимании цели предполагаемого владычества; им, как и нам, цель Галактических Странников была недоступна, а собственная фантазия играла злые шутки: к чему эта власть?.. Для изыскания ресурсов, которых и без нее хватает?.. Для неограниченной экспансии?.. Для доказательства превосходства над другими расами?.. Поиски смысла власти были бесплодными и лишь добавляли ожесточения в спорах.

Эволюция существ, столь адаптабельных и независимых от общества, имевших примером Носфератов, пошла неизбежным путем: магоны срастили себя с механизмами, с огромными космическими кораблями, что давало свободу маневра и практически вечное существование. Воспроизводство потомства прекратилось; каждый потомок мог стать конкурентом через пару веков, а требовались не соперники, но боевые машины, чтобы навязать свой вариант грядущего. Машины и стали потомством магонов – разнообразные, многочисленные, частью выращенные из собственной плоти, с послушным хозяину разумом, не знающие жалости к врагу и бесконечно преданные сотворившей их особи. Однако контроль над ними не был всеобъемлющим, и где-то – наверное, сразу в десятках или сотнях мест, на планетах и в околозвездном пространстве – армии полуживых созданий начали сражение. Предвидя результат, Носфераты удалились из этой области Вселенной. Они не вмешиваются в дрязги младших рас, тем более тех, кто пренебрег их дарами.

Галактические Странники сохранили информацию о биологии магонов, описание их базовых миров и причин столкновения. Но и только; как развивался конфликт, сколько особей и какие механизмы участвовали в битвах, какие средства уничтожения применялись, имелись ли среди магонов союзники или каждый сражался сам за себя – о том неведомо. В определенный момент Носфераты зафиксировали цепную реакцию взрывов сверхновых и мощные выбросы энергии, ориентированные как в плоскости витков Галактики, так и перпендикулярно ей, в стороны древних шаровых скоплений. Что-то было ими сделано – не знаю что, но Мироздание, дрогнув, все же устояло. Правда, немалая его частица ушла из жизни, сменившись провалом Воронки и Мертвыми Мирами, что кружат на ее границах – Пепел, Печаль, Облако Слез, Мешок Аримана… За Пеплом, в двенадцати световых годах – кластер Триолет и восемь пока еще живых миров, пять безымянных, под номерами, и три уже имеющих названия – в честь Тримурти, индийской троицы. Шива, Брахма, Вишну… Спасли ли их Чистильщики?

Вводная часть, надиктованная Саймоном, кончилась, пошла оригинальная запись. «Эпизод первый«, – произнес голос моего друга, и Вселенную затопил мрак. На фоне далеких звезд перемещались какие-то огромные тела, гигантские глыбы величиной в десятки километров, как показывала светившаяся рядом с ними шкала масштаба. Орбиты их были проложены пунктиром и отличались от эллипса, типичного для тел в Поясе Астероидов – скорее это был отрезок параболической траектории, уходивший, как мнилось, в пустоту.

Изображение приблизилось стремительным скачком. Теперь я видел, что в потоке угловатых рваных глыб прячутся машины – многосуставчатые, с центральной частью в виде сфер, цилиндров и вытянутых сигар, похожие на пауков. Кажется, они управляли движением астероидов, хотя ни вспышек двигателей, ни вообще каких-либо огней не замечалось. Каждый «паук» прятался за своей глыбой, то ли вцепившись в нее лапами, то ли связанный с ней силовым лучом, и их направленное целеустремленное движение сильно напоминало скрытую атаку. Против кого, оставалось пока неясным – в точке пересечения орбит по-прежнему был полный вакуум.

Небесные камни и механизмы-»пауки» тянулись и тянулись мимо меня нескончаемой чередой, затем в разрывах между ними возникло нечто столь же огромное – выпуклый диск с торчавшими из него решетчатыми консолями, полусферами, трубами, каждая из которых заканчивалась широким конусом. Эта конструкция плыла словно полководец, окруженный личной гвардией и легионами солдат, тихо и скрытно маршировавших к вражеской армии. Голос Саймона за кадром произнес: «Хозяйский модуль. Магон, который в нем сидит, командует вторжением; все остальное – боевые роботы с мозгами из нервной ткани, отпочкованной хозяином. Квазиживые существа».

В точке пересечения орбит звездный фон затмился. Там висела тьма, мешок темноты чернее космической, и я невольно подумал: возможно ли такое?.. Вероятно, этот мрак казался более интенсивным в сравнении с пунктирной светлой линией орбит, наложенной на изображение. Линия быстро сокращалась, я как бы мчался к угольному мешку вместе с роем астероидов и боевыми машинами; теперь они летели так стремительно, что глаз не успевал выхватывать отдельные глыбы и механизмы. Внезапно картина мигнула, ее прорезали яркие белые полосы, и рой исчез. «Тут запись повреждена, – произнес Саймон. – Восстановить не удалось, однако прослеживается связь со вторым эпизодом».

Это было начало сражения. Поток небесных скал стремился к темному пятну, машины и диск магона оттянулись назад, словно прикрываясь подвижным щитом из каменных обломков. Вспыхнул столб дрожащего света – один, другой, третий, множество столбов. Эти лучи, испускаемые «пауками», шарили в пространстве точно пальцы гигантской многопалой руки, и там, где они касались астероидов, расцветало пламя. Оно было ослепительным, безжалостным, ярче блеска любого светила, и я знал, что породить такое можно лишь одним-единственным путем.

«Темное – какой-то силовой щит, – пояснил за кадром Саймон. – Они аннигилируют астероиды, чтобы его пробить. Очень высокая плотность энергии, мощное световое давление. Больше, чем при вспышке сверхновой».

Зигзагообразная трещина прорезала тьму. Сквозь нее ринулась армада оборонявшихся, мелькавших словно призраки во мраке. Эти машины имели тороидальную форму; внутри массивного кольца пульсировал, бился свет, и из огненного зарева стремительно выпрыгивали похожие на рыб тела. Их, вероятно, было много – тысячи или десятки тысяч мошек, посланных навстречу атакующим. «Торпеды? – неуверенно произнес Саймон. – Но какие-то странные. Принцип действия мы понять не смогли. Похоже на поле, дестабилизирующее межатомные связи».

Торпеды, если это были они, развернулись конусом. Его основание было обращено к рою каменных глыб и аппаратам-»паукам» и надвигалось на них раскрытой пастью хищника. Астероиды, попавшие в эту плоскость, не взрывались, а таяли, рассыпаясь в пыль, в атомарный газ или, возможно, в разреженную плазму. То же происходило с «пауками»; я видел, как несколько атакующих машин исчезли в пространстве конуса, но не так, как инертные массы, служившие им защитой – каждый на мгновение вспыхивал жарким пламенем. Я снова услышал голос Саймона: он диктовал свои соображения, отмечая, что конус дестабилизирующего поля является вероятным прототипом Воронки. Еще он добавил, что запись, очевидно, сделана третьей стороной, не участвовавшей в конфликте, но желавшей изучить тактику потенциальных врагов.

Последнее, что было представлено в этом эпизоде – машины-»пауки», смешавшиеся с тороидами, длинные колонны испепеляющего огня, сверхзвездный свет аннигиляции и темный силовой экран, который сворачивался под напором света точно крылья бабочки.

«Третий и последний эпизод, – сказал Саймон. – Очень короткий, зато с моей эпитафией. Надпись на могиле такова: победителя нет».

В самом деле, нет. Пустота, а в ней – кружение облаков догорающей пыли, раскаленный газ и ни единого обломка. Оружие магонов не оставляло руин, только прах и пепел.

Да, эта старая-престарая Галактика знавала страшные времена…

«Впечатляет? – произнес Саймон будто бы над ухом; на этот раз он обращался прямо ко мне. – Жуткие, но такие величественные события… Масштаб титанов! Не жалеешь, что ушел из нашего Койна? Мы так славно поработали на Панто, Песалави и Бу-Банге… Хочешь вернуться, Андрей?»

Не хочу, мысленно ответил я. Не желаю копаться в чужом прошлом, когда в своем не счесть загадок. Ливийцы, дети пустыни, вот мой скромный удел! Народ, который исчез бы без следа, если бы египтяне не писали о нем в своих папирусах, не рисовали бы белокожих незагорающих воинов на стенах своих гробниц. Народ, не знавший письменности, не высекавший статуй, не строивший храмов и городов и потому промелькнувший бы тенью в земной истории, если бы не щедрость его соседей из нильской долины. Но все же они были пристрастны, как все соседи, и полагаться только на их суждения нельзя; надо все увидеть самому.

– Магистр просил сделать два запроса, – напомнил мне Сенеб. Казалось, голос его исторгнут из посмертной маски казначея Нехси. Чувство юмора? Или случайность? Воистину мой хранитель бьона тоже полон загадок!

– Слушаю, – вымолвил я и подмигнул казначею.

– Ответ на первый запрос: нет официальных данных о применении ловушки Григса. Ответ на второй запрос: теоретически ПТ-скачок двух взаимосвязанных психоматриц возможен, если одну из них рассматривать как дополнительный блок ментальных инструментов. Но в этом случае…

– Да?

– Вторая психоматрица не должна себя проявлять, чтобы не возникло раздвоение сознания. – Помолчав, Сенеб жалобно добавил: – Надеюсь, магистр не собирается участвовать в таком опасном эксперименте?

– Посмотрим. Для начала свяжи меня с Павлом.

Он оказался в своей комнате – видимо, туристский маршрут по Тенету был завершен. Мы приветствовали друг друга, затем я сказал:

– Кажется, вы собирались пропутешествовать со мной к ливийцам? Я обдумал такую возможность. Если вы согласны на роль ментального багажа…

– Согласен, – быстро произнес он.

– Сначала дослушайте. Это значит, что вы не получите тела, что нам обоим придется разместиться в мозге одного носителя. Контроль за всеми функциями организма будет, естественно, за мной. Вы сможете видеть моими глазами, слышать моими ушами – ну и так далее. Никакой активности и никаких вопросов, иначе есть риск, что мы оба станем шизофрениками. Временно, разумеется, но ничего приятного я в том не вижу.

– Кто не рискует, не пьет пива, – буркнул Павел. – Повторяю, я согласен. И если уж нам придется делить одну черепушку, не перейти ли на «ты»?

Предложение было разумным. Я уже вознамерился обсудить кое-какие детали нашего совместного проживания, как Сенеб сказал:

– Вызов, магистр. От Принца, нейрофизика из Койна Супериоров. Поставить его на очередь?

– Нет, соединяй!

Трудно сказать, что мною двигало. Боюсь, не слишком благородные мотивы; кажется, подсознательно я хотел уязвить Принца, напомнив ему о случае на карнавале. О том, что мой невероятный приятель, криптолог-психолог и инженер человеческих душ, никуда не делся, а пребывает на связи со мной и даже находится на небольшом расстоянии – от моего бьона до Пятиградья можно было добраться минут за двадцать без всяких Туманных Окон.

Фигура Павла, закрывавшая папирусные свитки и часть стены с древним оружием, сжалась, потеснилась, и рядом с ней появился Принц – как при прошлых наших встречах, с обручем на голове. К моему изумлению, его реакция была нормальной, если не сказать больше: мне он всего лишь кивнул, а при виде криптолога расплылся в любезной улыбке.

– Беседуете с вашим другом? Очень кстати! Я тоже хотел его видеть.

– Если не ошибаюсь, вы желали поговорить со мной наедине?

– Отнюдь! Бывает, что наши желания диктуются обстоятельствами, а они переменчивы. Рад видеть вас, Павел. – Он улыбнулся снова.

– А я уж как рад! – Ответная улыбка Павла казалась слегка кисловатой.

– Я в своем бьоне, – сообщил Принц, отодвигаясь, чтобы мы могли увидеть просторный зал, увешанный картинами. – Мое маленькое собрание, – он кивнул на стены, потом, приблизив одно из небольших полотен, пейзаж в великолепной нефритово-зеленой гамме, с гордостью добавил: – Великий Сиддо, подлинник, жемчужина коллекции… Но оставим эти любезные сердцу художества и обратимся к делам насущным. Не хотите ли посетить мою лабораторию? Оба?

Слишком Принц сегодня вежливый, мелькнула мысль. Что-то он про Павла выведал, что-то важное, такое, о чем неизвестно мне. Ну, посмотрим, посмотрим… Вдруг проговорится!

Я велел Сенебу настроить Окна должным образом, и через три минуты мы с Павлом очутились в зале, который больше походил на широкий и длинный коридор с высоким сводчатым потолком. Портал, из которого мы вынырнули, светился рядом с большим проемом, сквозь который открывалось эллиптическое пространство с мерцающим куполом и были видны дома, что поднимались террасами от зеленеющего внизу парка. Эта часть жилища Принца находилась в каком-то космическом поселении, может быть, у Земли или Венеры, а может, в созвездии Кассиопеи или Весов.

Коридор шел от внешней террасы, засаженной невысокими сине-зелеными марионами, в глубь орбитального комплекса. Сверху струился мягкий приглушенный свет, позволявший лучше рассмотреть встроенные в стены полотна, частью голографические, частью реальные, писанные красками – копии и несколько подлинников, залитых в прозрачный оксинит. Здесь висели исключительно пейзажи, и, судя по их содержанию, у Принца была страсть к горным хребтам, покрытым снегами вершинам, скалам, ледникам и бурным водопадам. Обозревая все эти сокровища, Павел вертел головой, и, заметив его любопытство, Принц начал пояснять тоном гостеприимного хозяина:

– Пик Император на Ронтагире, речка в ущелье Татта, Альгейстен, знаменитые гейзеры Ниагинги, хребет Трех Лун на Сальвадоре, а это – подлинник Сиддо! – альпийские луга на континенте Элизиум, Тоуэк. Я коллекционирую живопись с видами гор, на которые забрался – сам, без всяких технических средств, с мешком и посохом. Таких на сегодняшний день, – он окинул взглядом коридор, – сто сорок три, и места здесь хватит еще на сотню.

– Увлекаетесь альпинизмом? – спросил Павел, любуясь изображением снежного обвала, свергавшегося в пропасть словно серебряный водопад.

– Скорее горным туризмом. – Принц уже вел нас в дальний конец своей галереи, где всю торцевую стену занимало большое Туманное Окно. Обычно порталы монохроматичны или, по желанию владельца, отсвечивают переливами красок, но здесь был особенный вид, созвучный живописной коллекции: белесое бессолнечное небо, серовато-белая равнина, плоская скалистая возвышенность и на ней – серое, в тон окружающего пейзажа, здание, расплывшееся по выровненному и сглаженному камню подобно гигантской амебе с десятком щупалец. Я узнал дом-биот, предназначенный для поселений на недавно освоенных мирах, почти что живую конструкцию, что создавала внутри своей плоти любые помещения и интерьеры и даже пищу и питье. Такой дом мог стоять на суше, прилепиться в горах, на леднике или плавать в океане; его выращивали из споры величиной с кулак, а при нужде снова переводили в состояние эмбриона. Удобная вещь, но мне такое жилище не нравилось; казалось, что ты не входишь в дом, а он транспортирует в себя хозяина, как бы проглатывая его в необъятное чрево.

– Моя лаборатория на Ягеле, – вымолвил Принц. – Прошу!

Мы шагнули в Окно и очутились в белесоватом, тянувшемся до горизонта пространстве. Портал располагался снаружи, у края скалы, в самом конце одного из вытянутых щупалец, и отсюда я видел, что равнина покрыта не снегом, не песком, а невысокими, метр с небольшим, растениями. Они переплетались так густо, что ни стеблей, ни веток не рассмотреть, только светло-серые соцветия, пушистые шарики, обрамленные то ли узкими листьями, то ли жгутами. Лишайник?.. Огромный мох?.. – мелькнула мысль, когда я вспомнил название планеты.

Принц кивнул, словно соглашаясь со мной.

– Ягель, но не простой. Не совсем животное, но уже не растение. – Он вытянул руку, и жгутики, стремительно распрямившись, тотчас обхватили ладонь. – Фауна флорального типа, как на Тоуэке, но не такая дружелюбная. Пытается высосать немного крови.

– Знаю я об этой планетке, – проворчал Павел. – Ни океанов, ни рек, ни гор, только хищные мхи да черви в почве. Мох жрет червей, черви – мох… Не слишком приятное место вы выбрали, Принц!

– Зато уединенное, – ответил наш хозяин, отряхивая руку, – и вполне безопасное. Скала искусственная, базальт, выдавленный из магматических слоев, и тут им не укорениться. Опять же масса органики для питания биота… – Он пошевелил пальцами в мелких алых точках, наблюдая, как закрываются ранки. – Ну, войдем? Открой проход в оранжерею, Бракенберри!

Стена раздалась и с чмоканьем сомкнулась за нами. Внутри был лес лиан с большими огненно-красными цветами; их стебли оплетали прозрачные подпорки, листья с алыми прожилками колыхались в слабом токе воздуха и тихо шелестели в такт звону водяных струй нескольких фонтанчиков. Мы шли меж колонн и фонтанов по мозаичной дорожке.

– Приветствую гостей, – произнес конструкт сочным басом, напомнившим мне голос Доминика. – Сенчери, пандру, ффай, керго?

Видимо, это были любимые напитки хозяина, продукция далеких миров для людей с изысканным вкусом. Я сделал жест отрицания:

– Благодарю, ничего не надо.

– Вам, Павел? – Принц повернулся к моему приятелю. – Не желаете пандры? Гораздо приятнее кофе и…

Клянусь теен и кажжа! Мне показалось, что он заискивает перед Павлом! Почти невероятное предположение для человека такого нрава!

Сталь, прочная, упругая… Но также гибкая, о чем не стоит забывать!

Оранжерея кончилась, и Бракенберри открыл перед нами проход в центральное помещение. Им оказался округлый зал с высоким куполом и шестью сферическими кабинами по периметру; в самом его центре светилась ледяным пламенем колонна псионного огня, к которой были проложены от кабин утопленные в пол цилиндры сенсоропроводов. С этой машинерией кто-то работал – псионное поле стремительно меняло конфигурацию, и над тремя кабинками горели алые предупреждающие огни.

Павел внезапно замер, уставился на колонну и с изумленным видом пробормотал:

– Черт побери! Это что еще такое? Машина времени?

– Это стандартный ментальный модулятор, – пояснил я. – Вспомни, что наш хозяин – специалист по резонансной нейрофизике. Такой аппарат ему совершенно необходим.

– Резонансная нейрофизика? Что за дьявольщина, крысиный корм?

– Нейрофизика – наука, оперирующая как с материальными, так и с полевыми носителями информации, в том числе – с психоматрицами и ментальными инструментами, – с непроницаемым лицом, но с прежней любезностью пояснил Принц. – Мозг живого существа, псионное поле или искусственный компьютерный интеллект – словом, любая структура, способная генерировать ментальные импульсы, – вот предмет ее изучения. В этих кабинах сидят мои ассистенты, и сейчас…

Он подталкивал нас к креслам, но Павел уперся:

– Резонанс! При чем тут резонанс?

– Резонанс – это…

– Избавьте от школьных определений! Я не только криптопсихолог, у меня степень по физике! – рявкнул мой приятель.

Принц был само терпение, но, кажется, дар популяризатора не относился к числу его достоинств.

– Резонансная нейрофизика занимается процессами переноса высокоорганизованной ментальной информации… – начал он.

– Например, мыслей и психоматриц, – подсказал я, и Павел, с довольным видом буркнув: «Телепатия!« – плюхнулся в подплывшее кресло. Потом он спросил:

– А кто там в кабинках? Чем они занимаются?

– Там помощники Принца. Эти кабины – нейроприемники, связанные с инфонетной средой, и в то же время эмиттеры, передающие информацию в модулятор. Специалист создает ментальную структуру, модулятор принимает ее и фиксирует в виде стационарного мыслепакета. Это может быть произведение искусства, разум робота или ментальный инструмент.

– Какой? – Павел выудил из воздуха кружку с чем-то дымящимся и пахучим, видимо с пандрой, и сделал глоток. – Хм-м… Недурственно!

– Например, ловушка Григса, – сказал я. – Вы ведь интересовались этим модулем, Принц?

– Интересовался опытом применения старого модуля, – подчеркнул он и, многозначительно усмехнувшись, добавил: – Однако есть новый, нашей оригинальной разработки. Доминик!

Алые огни над одной из сфер погасли, и ее половина, обращенная к нам, растворилась в воздухе. Доминик выскользнул из невидимых объятий гравикомпенсатора и, не снимая интерфейсный обруч, подошел к нам и отвесил два коротких поклона.

– Долгожданные гости! – Его голос в самом деле можно было перепутать с голосом конструкта Бракенберри. – Давешний психолог-чудодей и сам Ливиец! Вижу, мы не опоздали с этим разговором. Когда собираетесь в очередное погружение?

Принц слегка поморщился:

– Не торопись, Доминик. У наших гостей – точнее, у одного из них – наверняка имеются вопросы. Так? – Он уставился прямо на меня.

– Так, – подтвердил я. – Кажется, сегодня вы не намерены говорить загадками, а потому начнем с одной из них – с той, что была загадана при нашей первой встрече. Вы сказали, что я – человек, оказавшийся в нужном месте в нужное время. И что это значит?

– Мы нуждаемся в испытателе, Ливиец. – Кажется, он впервые так меня назвал, и это, очевидно, было знаком доверия. – Я расспрашивал вас о том, была ли когда-нибудь задействована ловушка Григса, и вы ответили, что данных об этом нет. То ли действительно ее никто не использовал, не желая этого или боясь, то ли инцидент остался в тайне… Нас такое не устраивает. Как всякие исследователи, мы хотим проверить свою разработку. Она практически завершена, и это значит, что нужное время наступило. И есть нужный человек – вы! – Сделав изящный пируэт рукой, он закончил: – Вам ясна моя логика?

– Не совсем. Желание проверить свой инструмент мне понятно, но при чем тут я, Гинах, наши исходные записи и мои ливийцы?

Теперь он глядел на меня словно на ребенка, не прошедшего второй мутации.

– Кто может проверить модуль аварийной транспортировки, кроме психоисторика? Кроме специалиста, который путешествует в прошлое? – Пауза. – Но случайный человек мне не подходит. Испытатель должен отвечать неким требованиям, и, чтобы определиться с этим, я хотел бы вступить в контакт и выяснить его… э-э…

– Подноготную, – вставил Павел, выпустив из пальцев пустую кружку и наблюдая, как она тает в воздухе. – Примерно то же, чем занимаюсь я сам.

– Вот именно. Лучше всего это сделать, ознакомившись с личными записями. В мниможизни психоисториков бывают критические ситуации, и поведение в такой момент…

– Не продолжайте, все понятно, – я поднял руку. – Но есть другие способы знакомства – сведения в Инфонете, личная беседа и, наконец, ментальная связь.

– Данных Инфонета недостаточно, беседа полного представления не дает, а что касается ментальной связи, то я не расположен к ней. – Он коснулся обруча на голове. – Я не открываюсь всем и каждому и не требую того же от других. Но беседы, разумеется, необходимы, ибо они помогают отсеять заведомо неподходящих. Таких, как Гинах, – добавил Принц, помолчав. – Хотя он, вы и еще трое-четверо, находящихся сейчас в погружении, единственные, кто разбирается в ливийской проблеме.

– Проблемы нет, – сказал я. – Есть планомерное научное исследование, к которому вы питаете интерес. Почему? Почему ливийцы, а не индейцы тотонаки, не древние монголы или племена кикуйю?

– Укромные места и малонаселенная территория, – подал голос Доминик. – Помимо того, достаточно древняя эпоха и…

Принц кашлянул, и его ассистент смолк.

– Все это верно, но главное в другом. Главное все-таки в вас, Ливиец! Если бы я мог сам провести этот цикл испытаний… – Сожаление промелькнуло в его глазах, затем он усмехнулся. – Я могу довериться лишь человеку, с которым ощущаю родство душ. Человеку, подобному мне – очень надежному, а кроме того – упрямому, несговорчивому, самолюбивому… Да-да, вы именно таковы, клянусь Носфератами! И потому я вам доверяю.

Признаюсь, я был ошеломлен.

– Благодарю за комплимент. Однако…

Павел, будто успокаивая, положил руку на мое плечо, затем покосился на мерцавшую в центре зала колонну и негромко произнес:

– Обращаю ваше внимание на то, что выяснение отношений ведет к потере сути. А суть такова: что за новый модуль? В чем его отличие от предыдущего? В чем состоит испытание? Задаю эти вопросы как лицо заинтересованное, ибо собираюсь, так сказать, погрузиться в прошлое вместе с другом Андреем. Одно тело, две души, а тут еще ваш ментальный инструментарий… Не тесно ли будет?

Принц и Доминик переглянулись, потом ассистент недоверчиво протянул: – Разве такое возможно? Парное погружение?

– Возможно, – уверил его я. – При некоторых условиях, которые Павел готов выполнять.

Глаза Принца блеснули. Кажется, мысль о нашем совместном путешествии пришлась ему по душе и даже, быть может, вдохновила на какие-то новые идеи. Он сдвинул обруч на затылок, энергично потер виски и сказал:

– Ну что ж, утверждению магистра надо верить. Поверим и мы и перейдем, как выразился Павел, к сути. Она заключается в том, что мы добились автономности ловушки Григса и ее частичной активизации – например, с заданным хронавтом периодом или в определенные моменты, опять же интересующие наблюдателя. Фактически это превращает аварийный модуль в коллектор информации, которую хронавт может теперь собирать с помощью нескольких ловушек, посланных в… Простите, кажется у вас есть специальный термин?

– Не послать, а отстрелить, – поправил я.

– Вот именно! Итак, добравшись к месту назначения, вы отстреливаете ряд ловушек, внедряя их в различные объекты, в людей и подходящих животных. Ловушки предварительно настроены – положим, они активизируются дважды в сутки, в указанное вами время, на срок до двух часов. Информация от всех объектов с внедренными ловушками пересылается вам в псионном импульсе и добавляется к той, которую вы собрали лично. Представляете, насколько это расширяет возможности наблюдателя? Полезный инструмент, не так ли?

Спорить с этим не приходилось. Я кивнул, соображая, что этот модуль незаменим при кенгуровом поиске, ибо нужные массивы информации удастся собрать гораздо быстрее и без особых хлопот. Вторая моя мысль касалась Гинаха – он, похоже, ошибался, подозревая за Принцем неблаговидные цели. Не стоит забывать, что реальность часто отличается от картин, рисуемых нашим воображением, которое подогревается фантазией. Нельзя забывать и другое: к какому бы Койну ни относился человек, кем бы он ни был, чистильщиком, модератором, психоисториком или супериором, он прежде всего творец. Естественное стремление творца – продвинуть в жизнь свои идеи, и ради этого он способен на удивительные – даже необъяснимые! – поступки.

– Сколько ловушек можно отстрелить? – поинтересовался я.

– Сколько угодно – они копируются с исходного ментального пакета. Если пожелаете, можете засеять ими всю Сахару.

– Максимальное время их действия?

– Ограничено жизнью объекта – с его смертью внедренный в нейронную структуру модуль исчезает. Кстати, его емкость равна алеф-восемь.

Это означало, что ловушка, в принципе, может вместить объем информации, содержащийся в человеческом мозге. Огромное ментальное пространство! Зачем? – подумал я и задал следующий вопрос:

– Ловушка как-то влияет на поведение носителя, в котором ее разместили?

Принц пожал плечами:

– Как вы понимаете, мы не проводили испытаний, но, если исходить из теории, влияние отсутствует. Влияние любого рода – в сферах логического мышления, эмоций, памяти, подсознания… Наш модуль закрепляется в латентной области мозга и накапливает все визуальные, тактильные, акустические и прочие данные, которые фиксируются объектом. Но для самого носителя он – терра инкогнита… Тем более что вы можете использовать животных.

– Каких?

– Крупных хищников, лошадей, больших антилоп, дельфинов, слонов и мамонтов, – пробасил Доминик. – Менее желательны собаки и травоядные средних размеров. Птицы, пресмыкающиеся и грызуны исключаются – слишком мала ментальная мощность мозга. Хотя… – Он призадумался. – Можете попробовать с орлами и грифами. Собственно…

– Собственно, – перебил ассистента Принц, – одна из главных задач испытаний – определить, насколько информативны окажутся те или иные носители. Возможно, птица, обозревающая местность с горных высей, или любимый царский скакун будут полезнее людей, и вы получите новую информацию. А что для нас дороже новизны? – Он уставился на меня своими зеленовато-серыми ливийскими глазами и вдруг заявил, явно цитируя кого-то из великих: – Мы не можем пребывать в покое, ибо это было бы победой энтропии – вот цель истинно человеческой жизни! То, что роднит нас с Носфератами! Я убедил вас?

– Вполне, – сказал я, поднимаясь. – Пришлите мне инструкции по Инфонету, а ментальный пакет с инструментарием прошу передать в компьютер нашей базы. Время еще есть, мы с Павлом отправимся дня через три-четыре.

Когда мы вернулись в мой бьон, Тави и Ники с Егором еще спали. Удивительно, как долго почивают тоуэки! Егор мог бы уже пробудиться, но, видимо, затратил массу сил на игры с Ники. В общем, бодрствовал один Сенеб.

– Этот Принц… – начал Павел, устраиваясь у камина. – Тот еще тип, крысиная моча, манки отвальный! Мастер пудрить мозги! Все-таки поймал тебя на удочку!

Откуда он набрался этих старинных оборотов? Сколько я помнил, они относились к двадцатому веку, а вот ругательства с упоминанием крыс и манки были продуктом другого периода – так выражались в Эпоху Унижения. Причем специфические классы тех времен, Охотники и Диггеры… От двадцатого века их отделяло пять-шесть столетий.

Павел глядел в камин, щурился на фантомное пламя.

– Скажи-ка, Андрюша, друг мой… Ловушки, про которые вы толковали, с чем их едят? В смысле, что это такое?

– Аварийный транспортный модуль, – пояснил я. – Мы возвращаемся обратно в тот момент, когда носитель гибнет, но если аппарат возврата, он же – финишный модуль, не сработает, есть возможность закапсулировать сознание, переместиться в другой мозг, животного или человека, послать сигнал и ждать помощи.

– А дальше что?

– Дальше хронавт-спасатель находит закапсулированную психоматрицу, переносит ее в свой разум и возвращается.

– И все?

– Нет. В качестве побочного эффекта ловушка позволяет принять в свой мозг индивидуальность человека из прошлого и взять его с собой в нашу эпоху, где ему изготовят тело, точно такое, как в минувшие времена, или другое, по его желанию. Придать ему тот или иной облик несложно, но перенос – опасная или как минимум неприятная операция: совмещение двух активных психоматриц может привести к раздвоению личности. Об этом я тебе уже говорил. Если хочешь отправиться со мной, ты должен сидеть тихо, как…

– …мышка, – договорил он с задумчивым видом. – Но ведь при спасательных операциях опасность не меньше?

– Меньше, Павел, гораздо меньше. Разум спасаемого хронавта закапсулирован, и, кроме того, он обладает должной подготовкой и не станет проявлять активности. Но с человеком из прошлого так не получится – наверняка он будет ошеломлен, начнет сопротивляться или испытает страх, то есть его психоматрица окажется в активной фазе. Впрочем, – добавил я, приподнимая брови, – никто не знает, что случится. Прецедентов не было.

– Как с нами?

– Да. Очень редкий случай, когда две личности делят одно ментальное пространство. К чему тесниться, если создание тел и нервных тканей – не проблема?

Потянувшись к затылку, он вцепился в редкие волосы и пробормотал:

– Значит, не проблема… тела и мозги изготовляются как на конвейере… Вы могли бы размножаться таким путем!

– Отнюдь. Ты путаешь мозг и личность, физический носитель разума и психоматрицу.

– Этот серый коллоид, – он постучал пальцем по лбу, – и душу? Так?

– Если угодно. Мозг, нервную ткань и целый организм можно вырастить без труда, однако клонировать гения или создать более скромную искусственную личность невозможно. Штучный продукт! Результат воспитания, контактов с миром и людьми, приспособления к среде… Это видно на примере конструктов – они в какой-то мере личности, но становятся ими не сразу, а…

– Прошу простить, магистр, – перебил Сенеб. – Ваш друг поднялся и идет сюда. Приготовить ему кресло попрочнее?

– И стол пообильнее, – распорядился я.

– Что именно?

Я усмехнулся и подмигнул Павлу:

– Тушеный тхоу будет в самый раз. А еще – крылышки дракона дод-по под соусом доичель.

– Это невозможно, магистр! Никак невозможно! – тоном раздраженной кухарки заявил Сенеб. – Соус доичель готовят к печени доласси-нага, а крылья дод-по идут с гарниром из лепестков оринамбура, корня парган и хвойных игл кельзангской сосны! Подавать дод-по иначе – дурной вкус!

В какой-то мере личность? В какой, хотел бы я знать!

Из Окна, соединявшего две половины бьона, вынырнул Егор, сделал нам ручкой, принюхался:

– Знакомые запахи, э? Тхоу? Точно, тхоу и дод-по! Любил я на них поохотиться в юные годы! И вот однажды…