Для жилья Дарт выбрал крайнюю из всех необитаемых пещер. Она была невелика, зато находилась подальше от криби, и рядом рос плодоносящий кустарник с гроздьями крупных ягод, похожих на виноград. Мысль о винограде время от времени всплывала в сознании Дарта; ему вспоминалось, что из таких сизо-синих гроздей делают веселящий напиток, который он пробовал в минувшей жизни. Он даже ощущал его вкус – терпкий, слегка кисловатый – и всякий раз испытывал чувство горестной потери. На Анхабе не было вина.

Сбросив мокрую тунику, Нерис рухнула на пол и вытянулась с блаженным стоном. В сгустившемся полумраке кожа ее приобрела оттенок старой бронзы, испещренной узкими полосками; они темнели всюду – на руках и бедрах, на животе и плечах, перемежаясь с кровоподтеками и царапинами. «Следы кнута, – сочувственно подумал Дарт, расстегивая пояс. – Ее били, и били жестоко. Почему?»

Пол пещеры зарос мягким, но упругим мхом, в котором нога не оставляла следов. В дальнем углу лежал скафандр – темный, мертвый, лишенный энергии. Но он был небесполезен, ибо автономные устройства из спаскомплекта, такие, как визор и целитель-прилипала, все еще работали. Опустив рядом мешок, Дарт посадил на него пушистого зверька – уже сонного, дремлющего – и сдвинул нагрудную пластину скафандра. Тут, в специальных ячейках, хранились прилипала, универсальный исцеляющий прибор, и небольшой контейнер с пищевыми шариками. Он выщелкнул желтую крупинку на ладонь, подцепил двумя пальцами и поднес к губам Нерис:

– Вот, съешь.

Женщина скосила глаза на скафандр, пробормотала что-то непонятное, о маргарах и их таинственном снаряжении, потом уставилась на крупинку.

– Что это, Дважды Рожденный?

– Пища. Или ты тоже сосешь кровь, как твой Брокат?

Она усмехнулась и слизнула шарик розовым язычком.

– Сосу, но не из всякого мужчины. Ширы, знаешь ли, имеют возможность выбирать…

Дарт не ответил ни слова, лишь заломил бровь. «Многообещающее начало!..» – подумалось ему. Вернув контейнер на место, он вытащил восьмиконечную звездочку целителя, активировал его и попытался пристроить на шее женщины.

– А это что? – она слабо отмахнулась.

– Это… – Он на мгновение задумался, ибо в фунги не было понятий, обозначающих прибор. – Эта вещь тебе поможет. Вылечит раны, сделает здоровой.

Нерис оттолкнула его руку, пробормотала:

– Мертвая вещь, ненужная… я исцелюсь сама… я – шира… Скажи-ка лучше, воин, на этом острове растет врачующий цветок? Или дерево туи?

– Может быть. Какие они собой?

– Раз спрашиваешь, значит, не растут… – Голос Нерис делался все тише и тише, она засыпала. – Если бы ты видел цветок, то не забыл бы… он… он такой… алый, прекрасный… большой, как…

Шепот прервался.

Дарт снял оружейный пояс, стянул с себя башмаки и комбинезон, осмотрел плечо, подивился – края ранки уже сошлись – и лег на спину. Мох мягко пружинил под ним, щекотал кожу длинными тонкими щупальцами, облака плыли в вышине, скрывая солнце, сумрак сгущался, тело становилость тяжелей, веки смыкались. За узкой неровной щелью входа серой завесой падал дождь, разрисовывал небо косыми струйками, напевал, шелестел, убаюкивал. Как дарующий сон прибор в воздушном дворце Джаннаха…

Джаннах`одривелис»ахарана`балар… Полное имя Джаннаха было почти таким же длинным, как у недавней пленницы чешуйчатых тиан, и определяло как его индивидуальность, так и статус в анхабском обществе и принадлежность к Ищущим. Верхний штрих означал придыхание, а два штриха – мелодичный свист; к тому же кое-какие гласные растягивались, так что звучание не соответствовало написанию, напоминая скорее музыкальную фразу. Дарт, обладавший превосходным слухом, произносил имя и титул Джаннаха без всякого напряжения.

Место, в котором они встречались, нельзя было назвать чертогом, беседкой или цветником, ибо оно, не являясь ни тем, ни другим, ни третьим, соединяло элементы всех этих сущностей, привычных разуму землян. Тут были стены – но тонкие, в цветных узорах, зыбких и текучих, словно прорисованных водой, пропущенной через палитру акварельных красок; тут были столбики, поддерживающие потолок – стволы деревьев без ветвей, что распускали листья высоко вверху, огромные, продолговатые, чье переплетение и создавало кровлю; тут был пол – прозрачный, но не стеклянный, а из упругой массы, способной приближать и отдалять наземные пейзажи; тут были окна – отверстия в стенах, причудливых форм и размеров, возникавшие и исчезавшие в строгой гармонии со звуками и ароматами. Запахи и звуки составляли такую же часть убранства, как живые цветы, парившие в воздухе, как солнечный свет, профильтрованный листьями кровли, как странная мебель – сиденья, столешницы и ложа без видимой глазом опоры, радужные пузыри шкафов и перламутровые шторки, скрывавшие то нишу со старинной вазой эпохи Позднего Плодоношения, то транспортный лифт или выход на опоясывающую замок галерею.

Это огромное помещение – или, вернее, жилое пространство под серебристым зонтом энергетического накопителя – всегда смущало Дарта своей необычностью. С мыслью о том, что вся конструкция подвешена на расстоянии лье от твердой почвы, он кое-как смирился; он не страдал боязнью высоты, и путешествия в замках и воздушных лодках-трокарах не повергали его в шок – даже в первые дни воскрешения, когда Анхаб мнился ему райской обителью. Эти полеты стали в конце концов делом понятным и привычным; он сам немало постранствовал среди звезд, летал над поверхностью многих планет, но всюду и всегда – окруженный непроницаемой оболочкой Марианны. Корабль и жилище являлись для него синонимом защиты, связанной с прочностью, надежностью, постоянством, и потому он не мог примириться с домами анхабов. В них не было ничего неизменного: стены, предметы обстановки и даже растения могли вдруг исчезнуть и появиться вновь, но уже в ином, преображенном виде. Вероятно, это странное бытие отражало сущность его повелителей, способных к телесным метаморфозам и временами менявших облик до неузнаваемости.

Джаннах был одним из немногих приятных исключений. Возможно, в других местах и в иных обстоятельствах его обличья изменялись, но Дарт, встречаясь с ним, видел изо дня в день одно и то же – мужчину лет сорока с худощавым лицом, удлиненным остроконечной бородкой, над которой закручивались усы, с широким выпуклым лбом и пронзительным взглядом темных глаз. Его одеяние тоже не отличалось разнообразием: неизменный красный камзол, такого же цвета штаны и чулки, туфли с серебряными пряжками, тонкие кружева вокруг запястий и шеи, шляпа с широкими полями. Дарт твердо знал, что человек с таким лицом, в такой одежде считался когда-то властелином – может быть, не всей Земли, однако над ним, над Дартом, власть его была безмерной. Лишь это помнилось ему из прошлой жизни, а в остальном зияла пустота. Он не сумел бы сказать, был ли этот человек другом ему или врагом, отцом, покровителем, старшим товарищем или ненавистником, желавшим зла.

Как бы то ни было, Джаннах избрал для себя удобное обличье! Трудно спорить с таким человеком. Однако приходилось.

– Земля, – произнес Дарт, поигрывая цепью, свисавшей поверх коричневого колета. – Вы обещали вернуть меня на Землю, сир. А обещания нужно выполнять. Так полагается меж благородными людьми.

– Я дал повод усомниться в моем благородстве и честности? – Брови Джаннаха взлетели вверх.

– Нет, сир. Вы лишь не уточнили срок моей службы. Я улетаю, и я возвращаюсь, вновь улетаю и вновь возвращаюсь… Так длится не первое десятилетие. И что я должен думать? Что служба моя продлится до скончания веков? Но если так, то что означает ваше обещание? Обман?

Джаннах энергично повел рукой, и тихая мелодия, наполнявшая замок, переменилась, сделавшись более звучной и тревожной. Сюита эпохи Посева, столетий творчества и перемен…

– Вы слишком нетерпеливы, мой юный друг, слишком нетерпеливы и недоверчивы. Вспомните, что получено вами в виде залога! – Он поймал парившую в воздухе лиловую розу и принялся обрывать лепестки. – Вы погибли на поле битвы от множества ран, но Ищущие перенесли вас сюда, реанимировали и даровали вам новую жизнь. Это первое. Очень немало, не так ли? – Лиловый лепесток закружился над головой Джаннаха. – Вы были стары, ибо в вашем несовершенном мире срок человеческой жизни ничтожен. Танец пылинки в солнечном луче! Краткий путь из материнского чрева к могильному мраку… Если б вас не убили в том сражении, ваша судьба была бы печальной – болезни, боль от старых ран, дряхлость, одиночество и немощь… А где эти раны теперь? Их нет! Вы снова молоды, сильны, здоровы! Ваш организм усовершенствован, что-то добавлено, что-то изъято, как лишняя поросль на лице… – Усмехнувшись, Джаннах коснулся своей остроконечной бородки. – И это наше второе благодеяние, о коем не следует забывать!

Дарт молча поклонился; потеря усов и бороды его совсем не огорчала. Новый лепесток поплыл над хрустальным полом, распространяя сладковатый запах.

– Теперь поговорим о человеческой природе. Она такова, что в бедствиях ваши соплеменники мечтают обрести богатство и покой, но, получив их, испытывают скуку и тоску. Пресыщенность, мой друг, пресыщенность! Такое же, каким страдает наша раса, давным-давно достигшая покоя… А ведь секрет так прост! Покой и опасность, расслабление и напряжение сил, чередование впечатлений, отдых, сменяемый периодом странствий… Вы это получили, разве не так? Разве могли вы жить на Земле в подобной роскоши? – Джаннах оборвал третий лепесток и сделал плавный жест, будто обнимая лазурные небеса с парившими в них замками, дворцами, летающими платформами и зеркалом энергетического накопителя. – И разве могли вы мечтать о странствиях среди звезд, о новых мирах, где приземлялся ваш корабль? О том необычном, что вы увидели и испытали в них? – Он сделал паузу, выпустил цветок, всплывший над ладонью, и задумчиво поглядел на него. – Разумеется, эти вояжи опасны, но вы из тех людей, кого опасность привлекает. Вы, Дарт, умеете справляться с ней… умеете лучше, чем прочие наши разведчики… ваша удачливость необъяснима… Собственно, потому мы и выбрали вас. И выбираем снова.

– Не столь уж радостная весть, – пробормотал Дарт, представив пустоту и мрак Инферно. Внизу, за прозрачной пластиной, расстилался прелестный пейзаж: река, петляющая меж невысоких, поросших соснами холмов, сизо-зеленые травы в низинах, золотистые змейки дорожек из плотного песка, разноцветные шелковые шатры вокруг ровного поля, где мелькали крохотные фигурки – видно, шла какая-то игра. По реке плыл прогулочный кораблик под парусом цвета весенней листвы. Повинуясь невысказанному желанию, пол приблизил суденышко, давая возможность разглядеть нагие тела на палубе: одни напоминали людей, другие – наяд и тритонов с человеческим торсом и рыбьим хвостом.

Вид был мирный, очаровательный и так непохожий на смутные воспоминания о Земле! Там, насколько он помнил, шла непрерывная война: сосед ополчался на соседа, поля и рощи обагрялись кровью, пылали замки, под грохот пушек и мушкетов тонули корабли, звенела сталь на площадях городов, да и сами эти города были, в лучшем случае, скопищем уродливых грязных строений за крепостной стеной, а в худшем – рассадником недугов, зловонными клоаками, где по улицам струились нечистоты. И все же он отказался бы от половины анхабских даров, чтоб очутиться на Земле! Пусть он будет беден и не столь силен, немолод и не так здоров… Пусть у него растет борода, пусть! Зато…

– На этот раз вы полетите в дальний поиск, – сказал Джаннах, и мысль Дарта прервалась. – Задача будет сложной, требующей особой подготовки, чем и займется наш специалист. Фокатор, один из лучших Ищущих. Ее зовут…

– Раны Христовы! – Дарт отступил на шаг и прислонился к дереву-подпорке. – Простите, сударь, я знаю, что вы умеете убеждать, но наш разговор о Земле еще не закончен. Как и о сроках моего служения.

Раздался резкий музыкальный аккорд, в воздухе повеяло грозовой свежестью.

– Вы упрямы, – произнес Джаннах после недолгой паузы, – очень упрямы. Что ж, не самый худший из человеческих недостатков… Так вот, к вопросу о Земле. Вы представляете, мой друг, в какое время вас сюда забрали?

Дарт пожал плечами. Его понятия об истекшем времени были такими же смутными, как память о человеке, послужившем для Джаннаха прототипом.

– Полагаю, тридцать или сорок лет назад, – пробормотал он и, заметив улыбку, мелькнувшую на лице собеседника, поправился: – Может быть, восемьдесят или сто…

Голова Джаннаха качнулась совсем человеческим жестом отрицания.

– Вы ошибаетесь. Вы помните лишь годы, проведенные на службе, но перед тем вы долго пролежали в криогенном депозитарии. Видите ли, мой дорогой, ныне гильдия Ищущих невелика, сотен пять энтузиастов, по большей части занятых техническими проблемами… я имею в виду системные корабли, зонды, производство иразов и снаряжения… ну, еще медицинский персонал… У нас только четырнадцать баларов, и я – один из них. – Он с достоинством погладил узкую бородку. – Функции баларов вам известны: каждый работает с одним – и только с одним! – разведчиком, намечает объекты исследования, ставит задачу, принимает информацию и анализирует ее. Разведчиков, нанятых в разных мирах, гораздо больше, чем нас, баларов. Мы храним их в депозитарии – там, где лежали и вы, мой друг. Храним до тех пор, пока не возникнет необходимость в их услугах.

Дарт слушал терпеливо, хотя эти вещи были ему известны. Существование анхабов, безопасное и долгое, почти бесконечное в его представлении, тянулось тысячелетиями, так что балар мог пережить сотню-другую разведчиков. Они, солдаты удачи, рожденные в иных мирах, более примитивных и опасных, делали для анхабов то, что баларам не хотелось выполнять самим. Гибель разведчика была событием не столь уж частым, однако не исключительным, и в этой ситуации депозитарий поставлял очередного кандидата. Им щедро платили за риск – повторной жизнью, молодым здоровым телом и приключениями во всех концах Галактики.

– Итак, вы ошибаетесь, – повторил Джаннах, подбрасывая розу на ладони. – Ошибка, собственно, невелика – с нашей точки зрения. Но с вашей…

– Сколько? – спросил Дарт, хмуря брови. Ему не нравилось, что собеседник взирает на него со смешанным выражением печали и превосходства. – Сколько, сир?

– Четыре века, друг мой. Может быть, чуть больше или меньше… Я не помню, какой сейчас год на Земле, но там наступило третье тысячелетие, это несомненно. И мир ваш совсем не тот, какой вы помните или пытаетесь вспомнить. – Джаннах деликатно смолк, даруя возможность осознать услышанное и справиться с ошеломлением. Дарт уставился ему в лицо и ждал, не говоря ни слова. – Четыре века, двадцать поколений… все изменилось, мой дорогой… человечество размножилось и шествует с триумфом по пути прогресса… Огромные мегаполисы с людскими толпами, вырубленные под корень леса, срытые до основания горы, отравленные воды и нескончаемая война, просто какая-то оргия самоуничтожения… хуже, чем было здесь до эпохи Посева… Поверьте, намного хуже! – Он передернул плечами под алой тканью камзола. – Неуютное место ваша Земля! Ужасное! Я бы не советовал вам возвращаться. Люди благородные там нынче не в цене.

– А когда они были в цене? – возразил Дарт. – Но из-за этого я не беспокоюсь. Кто-то – не помню кто – сказал мне: только мужеством можно пробить дорогу, а потому не опасайся случайностей и ищи приключений. Так я и поступал и так намерен поступать в дальнейшем. – Коснувшись рукояти шпаги, он поглядел на Джаннаха с гордой улыбкой. – Если я вас верно понял, сир, вы советуете мне остаться? Даже тогда, когда моя служба будет закончена?

– Вы сомневаетесь? Мне кажется, выбор между варварским миром и Анхабом – вещь очевидная.

– Для вас, не для меня, – смягчая резкость своих слов, Дарт склонил голову. – Скажите, сударь, страна, в которой я родился, еще существует? И в ней говорят на прежнем языке?

– Да… насколько мне известно… Последняя экспедиция в ваш мир состоялась лет двенадцать назад. Страна и язык существуют. Правда, не без некоторых изменений…

– Вот видите, сир! Значит, мне есть куда вернуться. И я хочу вернуться… Вы говорите, мой мир ужасен? Пусть! Лучше иметь такую родину, чем вообще никакой.

– Что ж… Вы сделали выбор! – На миг черты Джаннаха словно размылись, лицо сделалось мягче, блеск глаз померк. Дарт знал, что это – свидетельство волнения и душевных потрясений. Радикальная перемена облика требовала от метаморфов-анхабов больших усилий, но малые трансформации давались им без труда и как бы бессознательно – что в каком-то смысле роднило их с людьми. Ведь человек тоже меняется; в радости он красив, в опасности – серьезен, а в горе – уродлив.

– Вы сделали выбор, и я его уважаю, – повторил Джаннах. – Вы вернетесь, друг мой, вернетесь, закончив вашу службу. Правда, срок ее мне неизвестен.

Дарт почувствовал, как сердце его сжалось.

– Мон дьен! Может ли быть такое, сударь?

– Может. Вы знаете, в чем назначение нашей гильдии – мы исследуем планеты Темных, древней расы Ушедших Во Тьму, исчезнувшей в те времена, когда на Анхабе еще не зародился разум. Вы это знаете, вы сами бывали в их мирах… Но ведома ли вам цель исследования?

– Конечно. Вы говорили об этом не раз. Новые знания, сир. Новые машины, новые материалы, произведения искусства, различные артефакты… Я помню, сударь.

– Все это так, – протянул Джаннах с сосредоточенным видом, – так и не совсем так. В нынешнюю эпоху Жатвы мы знаем столь многое, что знания обременяют нас… – Черты его снова дрогнули, размылись, поплыли; казалось, он колеблется или пребывает в нерешительности, что выглядело совсем уж невероятным. – Разумеется, новые знания всегда большая ценность, но ищем мы не только – или не столько – их. Скорее мы хотим представить, как жили Темные, к чему стремились, куда ушли и по какой причине. Видите ли, мой дорогой, мы, анхабы, – древняя раса, достигшая полного благополучия и счастья, а также изрядного долголетия. В результате нас немного, и по прошествии времен мы потеряли вкус к опасностям реальной жизни. Может быть, наш путь кончается? Может быть… Но в этом случае закономерен вопрос: должны ли мы последовать примеру Темных?

– Уйти? – Дарт недоуменно нахмурился. – Но куда?

– Вот этого, друг мой, никто не знает. Никто из живущих, ибо, хотим мы того или нет, каждому из нас придется приобщиться к Великой Тайне Бытия – но лишь в мгновение смерти. Тогда, и только тогда нам станет ясно, куда мы уходим, куда ведет посмертный путь и существует ли он вообще… – Лицо Джаннаха сделалось мраморной маской, потом на щеках выступил румянец возбуждения. Он улыбнулся и вдруг сказал: – Вы не находите, Дарт, что любое разумное существо чувствовало бы себя уверенней, если бы знание о предстоящей дороге открылось ему при жизни?

– Я нахожу, что это вопрос метафизический и не имеющий отношения к срокам моей службы, – отрезал Дарт. – Не вернуться ли нам к конкретному делу, сударь?

– Ладно, – на губах собеседника промелькнула улыбка. – Вы – представитель молодой расы, еще не осознавшей ценности вечных проблем… Но хватит! Не будем об этом говорить, ибо на такие темы вы побеседуете с фокатором, чья задача – проинструктировать и подготовить вас. Ваш новый полет будет особенным, совсем особенным… Весьма вероятно, вы добьетесь успеха, и ваша служба закончится.

Дарт навострил уши. Насколько помнилось ему, для предыдущих вояжей не назначали инструкторов; задание ставил Джаннах, и он же оценивал результаты – те сведения, которые извлекались в процессе ментоскопирования. Может быть, эта экспедиция и в самом деле будет особенной?

Взгляд Джаннаха обратился к зыбкой переливчатой стене, безмолвным повелением раскрыв экран. Редкие звезды, искры вселенского пожара, горели в космическом мраке; одна из них внезапно приблизилась, распалась на две неравные сферы, алую и голубую, и Дарт увидел, что между ними что-то есть – еще одна точка, яркая и небольшая, сиявшая отраженным светом. Его собеседник щелкнул пальцами. Точка, расплывшись в диск, закрыла половину экрана и начала поворачиваться – медленно, неторопливо, демонстрируя озаренные солнцами поверхности. Голубую затягивали тучи, над алой небо было ясным, и Дарт различил блеск океанов, а меж ними – сушу, изрезанную лентами рек, покрытую багровой растительностью.

Планета?.. – мелькнуло у него в голове. Но таких планет в природе не бывает, планеты – суть сферические тела, а этот объект подобен диску… скорее даже – линзе с выпуклой и вогнутой сторонами… чудовищной линзе размером с Землю или Анхаб… Искусственное сооружение? Вероятно… Но какое огромное!

– Этот артефакт обнаружен нашим автоматическим зондом на окраине третьей галактической спирали, – тихо произнес Джаннах, взирая на мнемоническую запись. – Несомненно, конструкция Темных… Единственный в своем роде объект, ибо, как вам известно, Ушедшие не строили ни кораблей, ни космических станций.

– Однако перемещались от звезды к звезде и заселили множество миров, – заметил Дарт.

– Да. Как, мы не знаем, но спорить с очевидным фактом не приходится. – Джаннах сосредоточенно разглядывал вращавшийся на экране диск. – Почти плоский мир… такой, каким представляли в прошлом ваши сородичи Землю… Если не считать верхнего слоя скальных пород, воды и почвы, сооружение выполнено из вещества, которое мы назвали фералом. Очень инертная субстанция, способная, однако, проявлять активность… Мы полагаем, что фераловое ядро регулирует гравитационные процессы на планетоиде, но, вероятно, этим его функции не исчерпываются.

Он смолк, и Дарт, после внушительной паузы, растянувшейся на много биений сердца, спросил:

– В чем моя задача, сударь?

– Доставить пробу ферала. Теоретически мы знакомы с этой субстанцией; о ней говорится в записях Темных, в тех фрагментах, что доступны нашему пониманию. Однако без подробностей… – Задумчиво покрутив большой аметистовый перстень на среднем пальце, Джаннах уточнил: – Я имею в виду, без технических подробностей. Более того, ферал упоминается в весьма необычном контексте… очень странном, друг мой… я бы назвал его религиозно-мистическим, хотя у Темных как будто не имелось ни религии, ни представлений о потустороннем мире. Вам ведь известно, что они являлись рациональными существами, не склонными к мистике и трансцендентным спекуляциям? Это безусловно так, и все же… все же… – Балар уставился на свой перстень, потом сверкнул глазами на Дарта. – Все же я вынужден признать, что это вещество… этот ферал, как мы его обозначили… словом, ему отводилась особая роль в их культуре. Особая! – Он многозначительно поднял палец. – Вы можете представить, какие отсюда следуют выводы?

Дарт кивнул. Он плохо разбирался в конструкции анхабских приборов и в уравнениях поля Инферно, но с логикой у него все было в порядке. Взглянув на диск, вращавшийся под резкую бравурную мелодию, он произнес:

– Уникальное сооружение и уникальное вещество… в одном и том же месте… Вы полагаете, сир, что в этом есть какой-то смысл? Может быть, отсюда, – он вытянул руку к экрану, – они и ушли во Тьму?

– Во Тьму или к Вечному Свету, – откликнулся Джаннах. – Мы не знаем, мой дорогой, и думаю, что узнаем не скоро. Не ломайте голову над этими проблемами. Ваша цель – ферал, и вам понадобится все везение, чтобы совершить этот последний поиск.

– Последний, сударь? – Кровь прилила к щекам Дарта. – Но вы говорили, что срок моей службы вам неизвестен…

– И я вас не обманул. Я ведь не знаю, будет ли поиск успешен, не так ли? Если вы возвратитесь пустым, коллегия Ищущих возложит миссию на другого балара и другого разведчика.

Повисло тягостное молчание. Дарт уставился на реку внизу и плывший по ней кораблик: люди, наяды и тритоны прыгали с палубы, кувыркались в воде, и хрустальный пол поочередно приближал их веселые смеющиеся лица. Было трудно поверить, что раса анхабов вымирает и что на всей планете их осталось миллионов пять – большей частью тысячелетних старцев, не желавших продлить себя в потомстве. Все они, однако, выглядели юными и здоровыми. Дарт подозревал, что метаморфы-анхабы, в силу своей счастливой конституции, не ведают ни дряхлости, ни старческих недугов.

– Взгляните на специалиста, который проинструктирует вас, – прервал молчание Джаннах. – Как было сказано, это великолепный фокатор. Ее зовут…

Он произнес какое-то длинное имя, но Дарт, поднявший глаза к экрану мнемонической записи, его не расслышал. Милое женское лицо сияло перед ним: кудри цвета темного каштана, нежная упругость щек, зрачки фиалковой голубизны, вздернутый носик над пухлым ртом, будто бы созданным для поцелуев… Девушка мнилась ему знакомой – откуда и как, Дарт был не в состоянии ответить, но твердо знал, что с нею связаны мгновения радости и горя. Были связаны… Радость любви и горечь утраты…

Голос Джаннаха зудел в ушах назойливым комаром, слова скользили мимо, падали каплями дождя и уходили в песок забвения. Дарт глубоко вздохнул и попытался вспомнить: где и когда он видел ее?.. при каких обстоятельствах?.. был ли одарен ее благосклонностью?.. касался ли губами белоснежной шеи и локона, скрывавшего висок?..

Память безмолвствовала. Лишь имя всплыло из темных ее пучин, и он, не отрывая от экрана глаз, вдруг прошептал:

– Констанция… Констанция!..