Книга: Солдат удачи
Назад: Глава 14
Дальше: Часть IV Подземелье

Глава 15

Он мчался в ночном сумраке, и трое друзей скакали рядом, будто призрачные тени, оседлавшие ветер. Дорога тянулась мимо утесов; их черные бесформенные громады казались сгустками тьмы, ведущими в ад вратами, украшенными блеском звездных диадем. Они неслись вперед, они спешили; волны, рокотавшие за скалами, и мерный топот копыт слагались походным маршем и торопили, торопили… Жизнь – смерть, мир – война, честь – позор… Вот дилемма, назначенная к решению. Вращалось колесо судьбы, грозя сокрушить владык и владычиц, и, чтобы замедлить поступь рока, его с друзьями бросили под тяжкий обод. Их жизни и шпаги, их верность и честь…
Лица друзей были спокойны. Их имена не вспоминались Дарту, но в этом не было нужды; он слышал их голоса и, кроме имен, знал о них все. Силач с грубоватой физиономией отличался любовью к пышности и склонностью к хвастовству; черноглазому юноше мечталось о сане аббата, что, впрочем, не мешало ему волочиться за женщинами; самый старший, суровый мужчина с бледным лицом, был скрытен и неразговорчив. Такие разные, такие непохожие… Но верные, как фамильный клинок толедской стали.
– Опасное предприятие, черт возьми! – заметил силач. – Каждый из нас рискует жизнью, и мне хотелось бы по крайней мере знать, во имя чего.
– Должен признаться, что я с тобой согласен, – улыбнулся юноша. – Если наш поход свершается с благочестивой целью, мы попадем в божьи чертоги, в противном случае… – Он оборвал фразу и передернул плечами. – Сатана не дремлет, и очень не хотелось бы очутиться в его лапах!
Старший мужчина повернул к черноглазому спокойное бледное лицо.
– Я заменил бы слово «благочестивая» на «благородная», и в этом случае все будет ясно. Можем ли мы сомневаться, что наш друг, – он кивнул в сторону Дарта, – призвал нас для дела, грозящего уроном чести? Это было бы нелепо и оскорбительно! А раз так, к чему вопросы?
Наступило молчание, затем Дарт услышал собственный голос:
– Вы правы. Разве король отчитывается перед нами? Разумеется, нет! Он просто говорит: господа, в Гаскони или во Фландрии дерутся – так идите драться! И мы идем. Во имя чего? Мы даже не задумываемся над этим.
– Наш друг прав, – поддержал бледный. – Мы идем умирать, куда нас посылают, без сожалений и лишних вопросов. Да и стоит ли жизнь того, чтобы так много спрашивать?
Подул ветер, всадники взмыли над дорогой, закружились, разлетелись… Но грусть расставания не коснулась Дарта; он знал, что их встреча – не последняя, что друзья вернутся и что они – каким-то странным мистическим образом – пребывают в собственной его душе, а если не в ней, то где-то рядом, совсем поблизости. Он размышлял о другом, о драгоценном подарке, сделанном памятью, о словах, которые вырвались у него только что.
Разве король отчитывается перед нами? Разумеется, нет! Он просто говорит: господа, в Гаскони или во Фландрии дерутся…
Гасконь! Трепет листвы под ветром, налетевшим с горных пиков, каменистые кручи, дуб у обрыва – огромный, величественный, с черной морщинистой корой, синее небо и облако, похожее на птицу, парившую над неприступной вершиной… Гасконь, родина! Крохотная частичка воспоминаний, подаренная ему… Что же еще он сможет вспомнить?
Он пожелал возвратиться в Гасконь, но налетели другие слова, названия-призраки, слившиеся не с первой, со второй его жизнью. Эйзо, Растезиан, Лугут, Буит-Занг, Конхорум, Йелл Оэк… Теперь они не были бестелесными; они наполнились смыслом и содержанием, звуками и ароматами, воем пустынных ветров, грохотом горных обвалов, пеной, вскипающей над водопадами, чувством стремительного полета над плоской серой равниной или парения в облаках, густых и белоснежных, скрывающих спрятанный под ними мир.
Сосредоточившись, он пронизал облачные покровы. Внизу – ни земли, ни воды, а странная смесь того и другого; огромное болото, раскинувшееся от полюса до полюса под белым, будто мрамор, небом. Жидкая грязь, черные окна трясин, мутные желтые протоки, зелень островов, сплетенных буйной растительностью, гигантскими травами или водорослями, поднимающимися с болотистого дна… Кое-где – клочки настоящей суши: с останками древних скал – у полюсов, заросшие деревьями – у экватора… Нет городов, но есть поселения – хижины, крытые тростником, пристани, лодки и маленькие плоты; они мельтешат в протоках у деревень, словно муравьи вокруг муравейника. В лодках и на плотах – существа с голубовато-смуглой кожей, подобные людям, но невысокие, с тонкими хрупкими конечностями; в руках – остроги, на чреслах – скудная одежда, передники и юбочки из трав.
Тири… Буит-Занг… Он не нашел там ничего. Легенды поглотило время, а все остальное – огромное болото.
Новая картина: ярко-зеленые небеса, серые безбрежные пески, поля застывшей лавы, безжизненные впадины морей, соединенные извилистыми рубцами – руслами пересохших рек… Гарь и дым вулканов, едкий сернистый запах и постоянное колыхание почвы, словно под ногами не земля, а палуба судна, которое то поднимается, то опускается на мелкой зыби. Жизни нет, однако есть ее следы.
Йелл Оэк… Там, под бывшим речным берегом, гравиметры Марианны обнаружили город, засыпанный пеплом и залитый лавой, а Голем его раскопал: дома-загоны без крыш, осколки глиняной утвари, груды костей и черепов, окаменевшие яйца и отпечатки каких-то предметов в застывшей лаве – возможно, металлических, но рассыпавшихся в прах. Черепа были с тремя глазницами, на костях рук и ног – по пять суставов, как выяснилось в ходе реконструкции, проделанной Марианной. В общем, бесполезные сведения, ибо этих трехглазых яйцекладущих никак нельзя было спутать с Ушедшими Во Тьму – слишком примитивная культура. А вот на тьяни они походили как родные братья.
Другой мир, богатый и щедрый, подобный Земле и Анхабу. В меру воды и в меру суши; материки, океаны, моря, холмы и горные хребты, пышная щедрая растительность синих, серых, голубых оттенков. Животных мало, зато разнообразие древесных форм, выведенных с неподражаемым искусством: деревья плодоносящие и декоративные, деревья с корой, заменяющей мех или ткань, деревья с ровным прямым стволом и скудной кроной или, наоборот, приземистые, с очень длинными ветвями, похожие на шатры. Лианы – готовые канаты и веревки, синий бамбук – жерди на изгородь, мох – густой и мягкий ковер, светящийся лишайник – факел, а кроме того – корнеплоды и нежные фрукты, гроздья сочных ягод, тростник, истекающий сладким соком, орехи с мучнистой мякотью или полные меда и молока… На экваторе – степь, и в ней, на расстоянии трех-четырех лье друг от друга, растут деревья чудовищной толщины и высоты; у их корней – древесные дупла-пещеры со стенами и потолками, будто натертыми воском.
Лугут… Чарующее лесное изобилие, птицы, звери, и ни единого живого существа из тех, что можно было бы счесть разумными… Однако Джаннах и другие балары считали, что совершилось важное открытие – возможно, найден материнский мир Ушедших. Правда, после трех-четырех экспедиций и проведенных иразами раскопок это мнение признали ошибочным. На Лугуте обитали одаренные разумом племена, к которым Темные явились из космических пространств; явились, облагородили их мир и, вероятно, жили в дружбе с ними не одно тысячелетие. Затем исчезли, взяв с собой всех местных обитателей. Куда? Зачем? Теперь эти вопросы не вставали – по крайней мере, первый из них.
Еще вспоминался Дарту Конхорум, мертвый мир, глыба оплавленного камня, сожженного сверхновой. Труп, а не планета! Но у нее был спутник – полый, в нарушение всех законов космологии, и эта полость, располагавшаяся в пятидесяти лье от почерневших скал, имела форму правильного шара. Видимо, пустого, если судить по данным гравиметров, но главной загадкой была не эта зияющая на экранах пустота, а то, как проникали в подземное сооружение. Конечно, лучевой удар, оплавивший поверхность сателлита, закрыл наружные каналы, но в глубине, у самой сферы, им полагалось сохраниться. Однако Марианна ничего не обнаружила – ни отверстий в стенках шара, ни подходивших к ним тоннелей, ни рыхлой породы, изъятой при строительстве.
Высадившись вместе с Големом, Дарт распорядился смонтировать стационарный дисперсор и пробить канал – такой, чтоб в нем разместились прожектора и видеодатчики. Затея эта кончилась печально: в тот момент, когда до сферы было рукой подать, перемычка лопнула, и из полости хлынул под сильным давлением газ. Дисперсор вместе со станиной разлетелся на куски, Дарт угодил под рой обломков, и хоть скафандр выдержал, ему сломало два ребра и руку и врезало по голове. Голем втащил его в корабль, так что на Анхаб он все-таки добрался, но не в пилотском кресле, а в саркофаге реаниматора и в самом скверном настроении…
Хлынул дождь, пробился сквозь плотную крону туи, заставил его очнуться. Дарт отступил под защиту стен, вытер мокрое лицо ладонью и замер, всматриваясь в полумрак. Дерево темнело перед ним, шелестя, подрагивая и стряхивая дождевые капли; корни, ствол, ветки и веточки, усеянные листьями, – вроде бы простое дерево, а не источник волшебства. Но второе прикосновение к нему было еще поразительней первого.
– Тысяча чертей! – пробормотал Дарт. – Чтоб мне попасть в погребальный орех! Чтоб меня, фря, объел водяной червь!
Он был потрясен – не столько фактом вернувшихся воспоминаний, столько тем, что было ему возвращено. Казалось, их разговор со старцем был подслушан, и дерево вмешалось в диалог, желая намекнуть: слова Нараты – шутка или заблуждение. Рами, тири, тьяни и прочие аборигены – вовсе не искусственные существа, не бхо и не иразы, а дети матери-природы, подобные ему; их привезли сюда с разных планет, многие из которых он посетил за время космических странствий. Наверняка он побывал не всюду и знал не все, но дерево нашло и оживило подходящие картины, наполнив жизнью призраки воспоминаний. «И даже добавило к ним награду и философский комментарий, – подумалось ему. – Наградой было имя родины, а комментарием – речь его бледнолицего друга. Как там он сказал?..»
«Мы идем умирать, куда нас посылают, без сожалений и лишних вопросов… Да и стоит ли жизнь того, чтобы так много спрашивать?»
Но с этим Дарт не мог согласиться. Он дорожил жизнью, его прагматический ум не принимал идею слепой нерассуждающей жертвенности, его врожденное любопытство не позволяло отказаться от вопросов. Он считал себя рыцарем и, несомненно, был им, однако склонялся к тем вариантам, когда героическое вознаграждалось, а будущий подвиг был оценен и вписан в условия договора. Так, как с Джаннахом: вторая жизнь – в обмен на верную службу, ферал – за возвращение на родину. И так, как с Наратой. Что бы старик ни думал о нем, Дарт исполнял договор и в той его части, которая не обсуждалась и не высказывалась вслух, а была как бы предметом негласного соглашения между шир-до и пришельцем-маргаром: один спускается в дыру, другой дает информацию. В этом смысле двадцать зерен бхо, обещанных за помощь, являлись для Дарта скорей символической, чем реальной платой.
Шелест крыльев заставил его обернуться. Брокат, маленький летун… Он опустился прямо в руки, как молчаливое напоминание о Нерис. Он даже пахнул, как Нерис, и на мгновение Дарт почувствовал, что хочет прикоснуться к ней. Когда они лежали рядом, сердца их были так близки… ближе, чем если бы Нерис была земной женщиной… ближе, чем сердце Констанции…
Прогнав эту мысль, он погладил мягкую шерстку зверька. Бхо, ставший живым существом, если верить Нарате… И дерево туи – бхо, и этот бугристый камень, и очистительный туман, и даже водяные черви… Неудивительно, что старику привиделось, будто и сам он – бхо! Не такая уж странная мысль… Были времена, когда и ему, Дарту, казалось то же самое…
Он невесело усмехнулся, подумав о тех временах. Забавная штука – память! Горести в ней хранятся дольше радостей, злое слово – прочнее слов любви, а более всего запоминаются сомнения… Сомнения, которые мучили его, когда он восстал из праха…
* * *
Трокар, летающая лодка, падала из космической тьмы в теплые ласковые объятия планеты. Вверху – вернее, в том месте, которое мнилось Дарту верхом, – остался космический остров магов-реаниматоров, вернувших его к жизни; он все еще кружился в темных пространствах над трокаром и блистал огнями, затмевая сияние звезд. Там – все, что было известно Дарту о чистилище – или о рае? – куда послал его милосердный господь; там – бесконечные коридоры, кельи без окон, но светлые, с мягкой, будто слепленной из пены мебелью; там – большой прозрачный саркофаг, где он пробудился, где спал и бодрствовал среди стеклянных глаз, мерцавших огоньков и трубок, наполненных цветными жидкостями; там – машина, творившая звуки, образы и картины, чтобы научить его словам, множеству слов, которых не было ни в одном из земных языков; там – ангелы, подобные или отличные от людей, и их помощники-иразы, то ли живые, то ли, как он сам, ожившие мертвецы.
Последняя мысль слишком тревожила Дарта, не покидая ни на миг. Кто он такой? Конечно, не бестелесная душа; даже тут, в небесном царстве, его наделили плотью со всеми ее отправлениями и желаниями. Плоть подсказывала, что он – человек, и он ощущал себя человеком, но это не значило ничего; причастность к роду людскому была обманчивой в горних высях, где облик жителей менялся, словно карнавальные маски, и где иразы-слуги могли оказаться больше похожими на людей, чем их изменчивые господа.
Возможно, и сам он – такой же слуга? Искусственная плоть, искусственные воспоминания, смутные и зыбкие, будто отлетевший сон… Искусственный разум, который считает, что он – человек…
Правда, Джаннах – Джаннах`одривелис»ахарана`балар – пытался разубедить его. Он не скрывал, что Дарту предстоит служение, но эта служба, по словам Джаннаха, есть служба воина и разведчика, почетная и трудная, связанная с риском, дальними странствиями среди звезд и поиском сокровищ. Каких, о том предстояло узнать в грядущие дни, а в настоящем Дарт усвоил, что труд его будет вознагражден и что аванс он уже получил – плоть, молодость и вторую жизнь. Ни риск, ни предстоящая служба его не пугали; сколько он помнил, служение и риск были для него привычным делом, благословенным троицей владык: земным, небесным и королевой удачей. Последнее было особенно важным, ибо, по утверждению Джаннаха, иразу не снискать милостей Фортуны – а если так, то он, конечно, не ираз.
Впрочем, сомнения оставались, хотя он верил Джаннаху, находившемуся рядом с ним с самого момента пробуждения. Собственно, первое, что явилось Дарту, когда он очнулся в своем саркофаге, было знакомое лицо с остроконечной бородкой, властные темные глаза, алый камзол и аметистовый перстень на пальце. Увидев их, он вздрогнул. Кажется, этот человек и здесь, в чистилище, считался важной персоной! Память об этом лице преследовала Дарта в первой жизни, и, вероятно, вторая не станет исключением… Но все же при виде этих глаз он успокоился и решил, что, разумеется, в чертогах господа среди спасенных душ должен царить привычный порядок: есть высшие и низшие, есть пастыри и овцы, есть те, кто звонит в колокольчик, и те, кому положено склонять колени. На первых порах эта мысль его ободрила.
Падение лодки замедлилось; теперь она неторопливо плыла под облаками, и сквозь прикрывавший ее прозрачный купол Дарт мог любоваться чарующим видом: сооружениями из хрусталя и серебра, парившими в воздухе, полной света небесной полусферой и зелеными холмами внизу, к которым ласкались морские волны. Море выглядело нешироким – возможно, не море, а пролив, и Дарт, попытавшись разглядеть далекий берег, вдруг увидел, как он, повинуясь невысказанному желанию, стремительно приближается и вырастает на куполе кабины.
Очередное волшебство! Однако он не был испуган; он уже знал, что эта прозрачная субстанция способна приближать и отдалять точно так же, как зрительная труба. Имелись, само собой, и кое-какие отличия: в трубу необходимо заглянуть с того или другого конца, а купол и подобные ему полы и стены, перегородки и окна повиновались мысленным приказам. Удивительная, потрясающая магия!
Тем не менее лицо Дарта было спокойным, и сидевший рядом Джаннах одобрительно кивнул. Трокар опустился ниже, медленно облетел вокруг хрустального замка, будто подвешенного со всеми своими башнями, балконами и галереями к серебряному выпуклому зеркалу; солнце отражалось в его поверхности, лучи дробились радугой в замковых стенах, и Дарт, не удержавшись в этот раз, восторженно вздохнул. Поистине чертоги господа, обитель ангелов!
– Это мой дом, – произнес Джаннах. – Здесь вы будете жить.
– Мои благодарности, сир. Ценю ваше гостеприимство, но я предпочел бы что-то менее великолепное и более основательное. – Дарт зажмурил глаза, ослепленный висевшими в воздухе радугами.
– Вам неприятна высота? Или прозрачность стен? Или же слишком яркий свет?
– Ни то, ни другое, ни третье. Я вырос в горах, монсеньор, и не боюсь высоты и света. Но вы говорили – там, наверху, – он поднял взгляд к уже исчезнувшей космической станции, – что мне придется провести здесь долгие годы… Раз так, я хотел бы иметь место, где буду не гостем, а хозяином. Сдаются ли у вас комнаты внаем? И можно ли найти слугу? И каковы на все это цены в райской обители? В пистолях, экю или ливрах?
Джаннах рассмеялся.
– О, уверяю вас, Дарт, у вас будут комнаты и будет верный слуга – причем, друг мой, абсолютно бесплатно! Это входит в наше соглашение… И если вы не хотите принять мое гостеприимство, то, быть может, вам понравится дворец, в который мы летим. Древнее здание с каменными стенами, прочно укоренившееся на земле… так прочно, что перед ним бессильно даже время.
– Это внушает надежды, сир, – возможно, в древних стенах ко мне вернется память. – Дарт склонился к собеседнику. – Воспоминания мои о прошлой жизни расплывчаты и смутны… Почему? Вы называете меня Дартом – однако мое ли это имя? Вы говорите, что я погиб под пушечным ядром – но так ли это? Не обессудьте, монсеньор, я сомневаюсь не из-за того, что чувствую к вам недоверие… Дело в ином. Если я – творение господа, то должен помнить свое имя и свой титул – равным образом как имена родителей, друзей и недругов, и обстоятельства собственной смерти, и остальное, что помнит всякий человек. Что-то мне, пожалуй, помнится… Но смутно, очень смутно!
Джаннах погладил свою остроконечную бородку.
– Не сомневайтесь, друг мой, вы – человек. Более человек, чем многие обитатели этого мира, помнящие все, но растерявшие любопытство и тягу к неведомому! А ваша память… Что ж, считайте это неизбежной потерей. Мы ищем существ благородных, удачливых, умелых и выбираем их разведчиками – но только тех, чей жизненный путь завершен и для кого вторая жизнь – неоценимая милость. Вы понимаете, это гарантия их благодарности, а значит – верности… И ни один из них не изменил нам, не попытался направить корабль к родной планете, не выполнив взятых обязательств! – Джаннах многозначительно взглянул на Дарта. – Но, коль мы берем погибших, в этом заключаются и определенные сложности. Смерть, которую вы считаете мигом, на самом деле длительный процесс; мозг гибнет не тотчас, а постепенно, и так же, одно за другим, уходят воспоминания. А нашим иразам нужно время, чтобы забрать погибшего и поместить в глубокий холод – очень небольшое время, но все, что утеряно в этот период вашим мозгом, пропало навсегда. Не скрою, кое-что теряется при оживлении… кое-какую информацию нашим реаниматорам надо считать, чтобы восстановить вас молодым, а не дряхлым. Воздействие же ментоскопа практически необратимо.
Он смолк, а Дарт, обдумав сказанное, произнес:
– Однако, сир, вы могли бы мне рассказать о позабытом. О моем детстве и моих родителях, о местах, где я вырос и жил, и о том, что мне удалось свершить за время первой жизни. – Он сделал паузу и добавил: – На мой взгляд, услышанная история ничем не хуже запечатленной в памяти.
– Я не посвящен в детали вашего прошлого, – сухо откликнулся Джаннах. – Поймите, Дарт, системный корабль – тот самый ираз, который доставил ваше тело, – всего лишь сканирует планету, чтобы найти подходящую личность. Сканирует с помощью… ммм… психотронного резонатора, если можно так его назвать. Это весьма эффективное и простое устройство; оно позволяет уловить спектр нужных нам эмоций, навыков и качеств – только это, и ничего более. Конечно, поиск не ограничивается резонатором… конечно, мы кое-что знаем о Земле, мы привозили оттуда животных, видеозаписи, копии статуй и картин, но ваша эпоха и ваша культура – капля в потоке других культур и эпох. И если быть честным, ни капля, ни сам поток нас не слишком интересуют… Зато интересны вы – в той мере, в какой способны оказать нам помощь.
Дарт усмехнулся.
– Если я столь важная персона и если ваши корабли бывают на Земле, то разве трудно разобраться с моим прошлым?
– Как? Расспрашивать ваших друзей и врагов? Рыться в архивах? Производить раскопки старых пергаментов?
– Но разве это сложнее, чем увезти меня с Земли? Забрать мое тело на глазах солдат? Сотен офицеров и солдат! Кажется, там были даже посланцы короля…
– И, несмотря на это, забрать вас было не очень сложно. В тот миг ваши солдаты как бы уснули… да, уснули на очень краткое мгновение и, не заметив ничего, проснулись. Труп генерала лежал на земле – однако не ваш, мой дорогой, а искусная копия. Вы уже находились в трокаре, на пути к системному кораблю… Собственно, вот и все, – глаза Джаннаха, утратив пронзительный блеск, стали задумчивыми. – Что же касается расспросов и раскопок, то тут необходима интеграция в ваше общество, что не по силам иразу. Мы, разумеется, можем создать устройство, внешне похожее на человека, но настоящих людей, – он подчеркнул слово «настоящих», – ему не обмануть.
– Почему же, сир?
– Потому, что иразам не знакомы чувства печали и надежды, сомнения и страха, сочувствия и гнева; они не ведают, что такое горе и радость, обман и хитрость, гордость и честь, любовь и ненависть; они, наконец, не умеют смеяться. Поверьте, друг мой, не так уж сложно отличить ираза от человека!
– Тогда вы могли бы сами… – неуверенно произнес Дарт, – могли бы оказать мне благодеяние… Я понимаю, что прошу о многом… наверное, я слишком дерзок… но все, сир… Вы ведь сказали, что посещаете Землю ради животных и статуй… трудно ли что-то узнать о вашем покорном слуге? Так, между делом, из чистого любопытства, которого вы, я полагаю, не лишены?
Джаннах помрачнел. Дарту, еще не привыкшему к выразительной мимике метаморфов, эта мрачность показалась страшной: так освещенный утренним солнцем гордый утес ночью становится черным призраком.
– Простите, я выразился неточно и ввел вас в заблуждение. Я сказал, что мы привозили животных, но это значит, что их привозили иразы, и никто иной. Люди Анхаба не летают в космос, и мы, Ищущие, не исключение… к тому же нас немного. Летать – это ваша задача.
Трокар снизился. Теперь внизу, на расстоянии четверти лье от округлого днища, простиралась пустыня – россыпь драгоценных сокровищ, блиставших на солнце то ало-розовым, то снежно-белым, то серо-зеленым и золотистым. Посреди этого царства песков, камней и солнечного света высилось нечто похожее на гору – гранитный исполин с обрывистыми склонами, со множеством остроконечных пиков, с террасами, галереями и водопадами, повисшими на головокружительной высоте, с темными ртами пещер и спиралями лестниц. Город, а не дворец! Чудный город, не окруженный стенами, не разбросанный тысячей домов и башен, а устремленный ввысь, то ли сложенный из камня, то ли вырубленный в нем.
– Камм`алод`наора… эпоха Раннего Плодоношения… – растягивая слова, с долгой печальной улыбкой произнес Джаннах. – Некогда – храм ориндо, наших древних мудрецов, а ныне – пристанище гильдии Ищущих.
– Камм`алод`наора… – повторил Дарт и тихо прошептал: – Сказочный Камелот среди эльфийских полей…
– Вижу, вам понравилось, – Джаннах снова улыбнулся. – Если хотите, можете здесь поселиться – верхние ярусы обитаемы. Под ними – помещения для ученых занятий, залы встреч и то, что у вас называют библиотекой. Есть узел услуг – связь, питание, транспорт… впрочем, это заботы вашего ираза. В самом низу, в скальном основании – лаборатории и школа. Скорее даже университет.
– Мне предстоит честь там обучаться?
– Нет, мой дорогой. Каждый балар сам обучает своего разведчика, а ваш балар – я. К тому же университет не для людей… В нем программируют и учат иразов, которые рождаются в лабораториях. Вы тоже этим займетесь – не программированием, конечно, а обучением. Постарайтесь, чтобы ваш помощник походил на вас. Тогда мы станем прекрасным сыгранным квартетом.
– Вы, сир, я и мой слуга… А кто же четвертый? – спросил Дарт.
– Ваш системный корабль, разумеется. Еще один ираз.
Трокар приземлился на ровной площадке между тремя пронзающими небо башнями. Они покинули кабину, обогнули маленький пруд с дремлющими водяными растениями и скрылись в проходе под башней. Проход оказался сквозным, выходившим на галерею с деревьями, цветами и каменными изваяниями: женщины-птицы, женщины-змеи, женщины-ундины и просто женщины; все – прекрасные, чарующие взор, но лица их были печальны, и из глаз, капля за каплей, сочилась влага. Статуи вырубили прямо в скале, по правую руку, а слева, у пропасти, тянулся парапет – скошенные внутрь зубцы, покрытые истертым каменным узором. На одном из зубцов сидела ящерка – миниатюрный дракон в сине-стальной чешуе, с алой складкой горлового мешка под нижней челюстью. Завидев пришельцев, она пронзительно свистнула, развернула прозрачные крылья и ринулась вниз.
– Галерея Слез, – коротко бросил Джаннах, кивнув на изваяния. – Рядом – жилой комплекс. Если место вам по душе, селитесь здесь.
– Благодарю вас, сир. Здесь то, что нужно… цветы и женщины над пропастью… плачущие каменные женщины… Я буду их утешать.
– Найдутся и живые, – усмехнулся Джаннах и, крепко взяв Дарта под локоть, втолкнул в неприметную нишу. Вход закрылся с тихим шелестом, дрогнул пол, и Дарт почувствовал, как тело его на мгновение стало легче.
– Что это? – спросил он.
– Устройство для спуска вниз, в подземные лаборатории. Очень древнее… Можно сказать, реликвия седой старины.
Спуск длился бесконечно, и столь же долгими были блуждания по лабиринту тоннелей и обширных залов, среди мерцавших в воздухе экранов, колонн, в которых переливались радужные жидкости, причудливых устройств и столь же причудливых живых созданий, немногочисленных, но поразивших воображение Дарта. Одни казались ему людьми, другие словно подстроили форму тел к своим таинственным машинам, то прильнувшим к полу в немой мольбе, то распластавшим трубы-щупальца, то вздыбленным, как разъяренный жеребец. Всюду царила тишина, и ничего не двигалось, не изменялось, если не считать изображений на экранах и скупых расчетливых жестов существ, трудившихся над непонятным и делавших странное. «Кто из них человек, а кто – ираз?..» – мелькнуло в голове у Дарта. Впрочем, все они были чужды ему, даже Джаннах, похитивший облик давно усопшего владыки.
Наконец они очутились в камере, пол которой был прозрачным, а внизу, в зеленоватой субстанции, плавала тварь с растопыренными конечностями, то ли руками, то ли ногами, и плоской, будто у жука, головой. Конечностей было шесть, сам монстр выглядел серым и огромным, а в спину его впивалась серебристая змея изрядной толщины и нескончаемой длины – кольца ее опускались вниз и исчезали в едва различимом отверстии. Дарт, однако, уже понимал, что змея – вовсе не змея, а нечто наподобие каната, сплетенного из множества тонких металлических веревок, передающих импульсы силы – той силы, что двигала трокар, грела, светила и оживляла иразов. Ее назначение было универсальным, но он еще не разобрался, что на Анхабе служило ее источником.
– Ваш будущий слуга, – произнес Джаннах. – Ираз, который станет вашим спутником. Ваш помощник и защитник. Разумен, исполнителен и понимает человеческую речь. Вы довольны?
– Ног многовато. Господь не наделил бы разумом такую тварь, – Дарт машинально перекрестился. – Что с ним сейчас? Он еще мертв?
– Он жив, но моторные функции отключены. Сейчас его программируют. – Джаннах сделал плавный жест в сторону входа, и на его пальце сверкнул аметистовый перстень. – Ну, друг мой, вы видели лаборатории. Здесь делают иразов, а также другое снаряжение, необходимое разведчикам: особо прочные и быстрые трокары, приборы для системных кораблей, различные инструменты… Правда, не похоже на космическую станцию? Ту, где вас вернули к жизни?
Дарт кивнул. В глазах его спутника промелькнула усмешка. Убедился? – будто говорила она. Ты не ираз; иразы, сказочные гномы, рождаются в земле, а ты – человек и возрожден на небесах. Ты можешь любить и ненавидеть, печалиться и гневаться, сочувствовать и сомневаться, испытывать радость и страх; все, чем ты был, – с тобой! Кроме отдельных воспоминаний, не столь уж важных для воскрешенного человека.
– Вы можете дать ему имя, – сказал Джаннах. – Я знаю, есть на Земле колдуны, которые ищут философский камень, волшебную субстанцию для превращения неживого в живое. – Он посмотрел под ноги, сквозь прозрачную перегородку. – Сложная метаморфоза, и она происходит здесь, хотя и без помощи философского камня… Существо, которое тут родится, будет почти живым – квазиживым, как говорят специалисты. Ваши маги назвали б его гомункулусом.
– Слишком длинно и неуклюже, – с сомнением пробормотал Дарт. – Кроме того, я не питаю доверия к магам.
Сдвинув брови, он попытался найти подходящее слово; оно кружилось где-то рядом, то ускользая, то демонстрируя готовность появиться, словно играло в прятки с его памятью. Он с горечью понял, что в ней зияет пропасть, похоронившая даты, имена, события, картины и множество знакомых лиц, которые виделись неотчетливо, как бы сквозь грязное стекло или в тусклом старом зеркале, искажающем их черты. Лица мужчин и женщин, лица врагов и друзей, лица владык и лица возлюбленных… Может, он вспомнит их, как вспомнил лицо, одолженное Джаннахом? Может быть…
Имя, которое он искал, все-таки всплыло из омутов памяти. Дарт наклонился над прозрачным полом, взглянул на монстра, застывшего в зеленоватой глубине, и тихо вымолвил:
– Я буду звать его Големом, сир. Голем, а не гомункулус. Для гомункулуса он слишком велик.
Назад: Глава 14
Дальше: Часть IV Подземелье