Тиан напали в предрассветный час, когда фиолетовый цвет джелфейра сменился нежно-лиловым, и лиловый оттенок поблек, уступая розовым тонам. Напали не с реки, а из леса, что стало полной неожиданностью; видно, мысль, что внезапность равняется победе, была не чуждой их вождям.

В прошлый вечер даннитский флот причалил к берегу за полуостровом – обширным, изогнутым, словно крючок, участком суши, вдававшимся в речные воды на пару лье. Примерно такой же была его ширина, и Дарт, будь его воля, разбил бы лагерь с внешней стороны крючка, откуда поток просматривался на большое расстояние. Но Кордоо решил по-своему: обогнув полуостров, флотилия встала во внутренней бухте. Место, впрочем, было отличное: пологий песчаный берег, а за ним – плодовый лес, где деревья росли просторно, не мешая друг другу и не создавая помех для фуражиров.

Как, впрочем, и для атакующих – они миновали лес и молча обрушились на спящих. Дарт, бродивший по галерее, не сомневался, что флот тиан бросил якорь у внешней части полуострова, невидимой из-за густых деревьев, и, вероятно, ждал, когда успокоятся речные воды. План их атаки казался ему безупречным: видимо, предполагалось, что пешее войско нападет из леса и свяжет противника боем, а корабли, преодолев течение, ударят в тыл. Клещи, мелькнула мысль, смертельные клещи… затем – бойня и полное уничтожение… Он встряхнул задремавшего часового и ринулся к лестнице.

Половина даннитского воинства спала на плотах, в жилых башенках и под тентами; другая половина – в основном экипажи малых кораблей – предпочитала ночевать на берегу, у костров, в которых пекли мясные плоды, под прикрытием тех же тентов и древесных крон. Все они – или почти все – были обречены: чешуйчатые, переколов часовых, рубили подпорки, и мокрая ткань падала на спящих, лишая возможности к сопротивлению. Дарт, взбегавший по спиральной лесенке, видел блеск тианских секир, мерно вздымавшихся и опадавших в утреннем полумраке; секироносцы шли густой цепью, не утруждая себя убийством, а только сваливая тенты. Но за ними двигались шеренги тиан с копьями и дротиками, острия которых уже обагрились кровью – похоже, тех несчастных, что ночевали под деревьями. Атакующих на первый взгляд было немалое число – сотен восемь или десять, а может, и побольше тысячи: когда Дарт взлетел на смотровую площадку, воины еще выходили из леса.

Оттолкнув сигнальщика, застывшего с раскрытым ртом, он бросился к барабану, схватил колотушки, ударил – туго натянутая шкура зарокотала, словно отдаленный гром, звуки раскатились над берегом и водой и угасли в лесу умирающим эхом. На палубах зашевелились; под тентами слышался скрежет когтей, потом – сонные вскрики, призывы к Элейхо и ругань, перекрытые громким голосом Кордоо: он обещал порвать пасть сыну бесхвостого отца, который вздумал баловаться с барабаном.

– К оружию! – закричал Дарт. – Нас атакуют! К оружию – и на берег!

А с берега уже неслись вопли раненых и умирающих – первая шеренга копьеносцев колола сквозь влажную ткань, и после каждого удара на ней выступали алые пятна. Воины с секирами поспешно двигались к воде, продолжая рубить подпорки, но от первого плота их отделяла добрая сотня шагов. Не так уж мало, решил Дарт и, перескочив перила, приземлился на галерее второго этажа. Как раз между Нерис, Кордоо, его почтенной супругой Дии-ди и полудюжиной собрачников.

– Мой пояс, шпагу и кинжал! – Он бесцеремонно подтолкнул ширу к их каморке. – Быстро! А ты, почтенный, – Дарт повернулся к адмиралу, – отправь на берег половину воинов, а половину оставь на плотах. Пусть поливают водой тенты и палубы… и лучше сам проследи за этим…

Хвост Кордоо дернулся.

– Зачем поливать?

– Затем, что скоро атакует флот тиан, и я подозреваю, что факелов у них в избытке. Ты ведь не хочешь, чтобы плоты сгорели?

Не задавая больше вопросов, Кордоо повернулся к собрачникам и прорычал:

– Наан и Муки-таа, ведите воинов на берег! Живее, во имя Элейхо! Бооха, ты останешься с Дии-ди. Чтоб волос с ее хвоста не упал! Собери стражей и охраняй башню. Остальные – за мной!

Данниты исчезли, а из каморки вынырнула Нерис с оружием и поясом. Губы ее были плотно сжаты, она тащила мешок с привязанным к нему скафандром, поверх которого попискивал и беспокойно шевелился Брокат.

– Мы уходим, Дважды Рожденный!

– В самом деле? С чего бы? – Дарт торопливо затянул пояс.

– Тьяни вырежут даннитов… эту битву я и видела во сне… Но я не хочу умирать и не желаю, чтобы умер ты. Мы уходим! Бхо у нас быстрый, трехглазым не догнать!

– Я не бегаю от врагов и не предаю друзей! – отрезал Дарт, шагнул к перилам, но женщина, заступив путь, с вызовом уставилась на него.

– Ты клялся мне в верности, маргар… Ты должен идти, куда я прикажу, беречь мой сон и защищать нас с Брокатом… Нас, а не даннитов!

Лицо Дарта окаменело. Он стиснул зубы, мускулы его мучительно напряглись. Крики и стоны, доносившиеся с берега, звенели у него в ушах.

– Честь требует не оставлять слабых в беде. Ты понимаешь, что такое честь?

– Но ты обязан повиноваться мне! И служить! – Она топнула ногой. – Обязан!

– Замолчи, женщина! Твои вопли терзают мой слух! – рявкнул Дарт и, понизив голос, добавил мягче: – Прости, моя ночная радость, но я не склонен к слепому повиновению. Спрячься в башне, рядом с Дии-ди, это самое безопасное место… Я приду за тобой.

Он перепрыгнул через перила и побежал к воде, расшвыривая толкавшихся у башенки даннитов. Вдогонку ему раздался крик:

– Я буду там, где захочу, глупый маргар! Там, где захочу!

Полоса песка у реки кипела от серых, бурых и черных тел, поднятых копий и вздернутых вверх хвостов. Дарт врезался в плотную массу и пронизал ее насквозь как пушечное ядро. Тут было пять или шесть сотен даннитов, к которым еще не пробились тианские секироносцы – груды тел, копошившихся под мокрой тканью, задерживали их.

Эти еще могут пасть с честью, мелькнуло у Дарта в голове. Он выхватил шпагу и кинжал, вскинул клинки к затянутым облаками небесам и крикнул:

– Не толпиться, нелюдь мохнатая! Равняй ряды! Хвосты поднять, копья опустить! Бегом, за мной!

Его услышали. Казалось, толпе не хватало лишь командира, чтоб превратиться в войско – пусть неумелое, неуклюжее, но все же объединенное каким-то подобием дисциплины. Дарт слышал за спиной топот сотен ног, рев и яростные выкрики; потом заплескала вода и рев усилился – с плотов высаживалась подмога. «Щиты, – с тоской подумал он, – щиты бы и длинные копья…»

Шпага опустилась, перечеркнув горло трехглазого, кинжал вошел другому тьяни под ребро. Что-то шевелилось, выло и стонало под ногами, подошвы скользили по мокрым, залитым кровью тентам, чувствуя не сыпучий песок, не траву, а покорную мягкость мертвой плоти. При мысли о бесславно погибших и тех, что погибнут в ближайший миг, затоптанные и врагами, и своими товарищами, Дарт ощутил ярость. Боевое безумие охватило его; под ударами шпаги – тяжелой, похожей на рыцарский меч – трескались секиры и черепа тиан, била фонтаном кровь из отсеченных конечностей, сгибались и падали тела – кто с распоротым животом, кто с перерубленным позвоночником. Он уже не думал о тех существах, что ползали внизу, задыхаясь и умирая под влажной тканью и грудами изувеченных тел, он сражался. За спиной и по обе стороны от него данниты сцепились с секироносцами, клубки окровавленных тел катались там и тут, и под лучами солнца сверкали то чешуя тиан, то острие копья, то лезвие кинжала.

Солнце… – мелькнула мысль. Утро, алое время… Вражеский флот на подходе…

Пространство впереди расчистилось, но из леса, ощетинившись копьями и дротиками, надвигались новые шеренги чешуйчатых. Туча острых жал взмыла в воздух, он вскрикнул, предупреждая даннитов, рухнул и приник к земле. Резкая боль пронзила его; Дарт помянул дьявола и, выдернув из бедра дротик, пробормотал: «Вот и первая из сотни ран…» Через мгновение он снова был на ногах и, врезавшись в гущу тианских копейщиков, рубил направо и налево. Над ухом свистнул дротик, другой оцарапал плечо, что-то острое скользнуло по ребрам, вспороло кожу, и он почувствовал, как кровь стекает вниз и смешивается с той, что сочилась из бедра.

Рев даннитов, стоны и глухой стук повисли над берегом – стук, не лязг, автоматически отметил он, ибо оружие обоих воинств было каменным, деревянным и костяным. Но наносило оно ужасные раны, не столь смертоносные и милосердные, как шпага Дарта. Его мохнатые бойцы выли и в муках царапали землю, но тьяни сражались и умирали молча – то ли у них был ослаблен болевой порог, то ли обычай не позволял стонать и испускать воинственные крики. Но бились они умело и упорно, хоть уступали даннитам числом.

Нога кровоточила все сильней, и это мешало увертываться от дротиков – один из них проткнул предплечье. Но раны не так томили Дарта, как мысль о приближавшихся галерах тьяни. Сколько их? И сколько воинов обороняют даннитский флот? Хватит ли сил, чтоб защититься от атаки и, вероятно, от пожарища? Внял ли Кордоо его советам, остался ли на плоту или ринулся в бой, забыв, что полководцу не пристало размахивать копьем? И жив ли он? Или валяется в кровавой луже с разбитым черепом?

Яростно работая клинками, Дарт решил, что ситуация вскоре прояснится. Хватило бы только времени… Прижать тиан к опушке леса и переколоть… или хотя бы отогнать, вынудить к отступлению, обратить в бегство… Затем вернуться на плоты, засесть за валом из мешков и корзин с фруктами, полить их как следует водой, растянуть на палубах мокрые тенты… И каждый факел, каждый горящий дротик швырять обратно… Огонь – тварь безмозглая; ему что плоты даннитов, что галеры тиан – все едино!

С секироносцами было покончено, но первый ряд даннитов пал, сраженный метателями дротиков. Остальные успели добежать до вражеских шеренг и смешаться с ними в яростной схватке, напоминавшей скорее не удар атакующего войска, а кровопролитную кабацкую драку. В ближнем бою короткие даннитские копья были эффективнее секир и дротиков, а когти и зубы тоже давали хвостатым преимущество. Их все еще оставалось больше – около тысячи против шести или семи сотен тиан, и Дарт считал, что шансы на победу не потеряны.

Если б этот сброд был управляемым… пусть без щитов и длинных копий, без арбалетов и аркебуз, но с опытными командирами… О, будь у него сержанты с понятием о дисциплине, он бы разделался с тиан в одно мгновение! Ну, не в одно, так в два… Послать отряды в лес, чтоб совершили фланговый обход, ударить в тыл и навалиться с фронта… И все! Финита ля комедиа! Но в этом мире не было ни армий, ни сержантов, ни настоящих солдат. Плетельщики корзин и сборщики фруктов… А тьяни? Что они плетут и собирают? Судя по воинской сноровке, не только корзины и фрукты…

Он споткнулся о труп чешуйчатого воина – глаз над переносицей закрыт, два других распахнуты и неподвижны, как темный полированный обсидиан. Под челюстью – обломок копья, следы на груди от когтистых лап, распоротый живот… Рядом лежали два даннита: первый, пронзенный дротиком, был мертв, второй, с застрявшей меж ребрами секирой, еще шевелился. Чертыхнувшись, Дарт перепрыгнул через их тела, и боль впилась клыками в раненую ногу.

Что-то острое царапнуло над бровью, когда он схватился с новым противником и рассек ему шею. Плохая рана; неопасная, но струйка крови теперь заливала глаз, и он не видел атакующих слева. Впрочем, тьяни уже побаивались его, старались держаться поодаль – видно, поняли, что ни секирой, ни копьем такого бойца не достанешь, а метание дротиков в тесной схватке было делом почти безнадежным.

Фиолетовые деревья приближались – не столь быстро, как хотел бы Дарт, но и не так медленно. Шаг за шагом, постепенно… Он уже мог разглядеть трещиноватую кору огромных стволов, делившихся на несколько мощных коротких ветвей, направленных горизонтально; перистая листва парила над ними, окружая голубоватым туманом, а свисавшие с веток плоды – большие, продолговатые, ребристые – походили на человечьи головы, прицепленные за косу на макушке.

Еще одно усилие, подумал он, и тьяни побегут… Только б хвостатые не увлеклись погоней! Такую ораву не остановишь в одиночку… Придется разыскивать этих… как их?.. Наана и Муки-таа… Пусть командуют, если живы…

Громкий слитный вопль раздался за спиной, и тут же гулко рявкнул барабан и затрубили раковины. Дарт отступил на пару шагов, припадая на больную ногу, сунул кинжал за пояс, вытер с лица смешанный с кровью пот и оглянулся.

Сердце его упало – вражеский флот навис над бухтой. Галеры тиан выплывали из-за ближнего мыса и разворачивались полумесяцем; падали с мачт паруса, торопливо сновали черточки весел, на палубах толпились воины, похожие на рыцарей, закованных в кольчуги, жарко пылали факелы и вихрились по ветру дымы. Полсотни кораблей, тысячи полторы бойцов и столько же – на веслах, решил Дарт и тут же удвоил это количество: галеры все плыли и плыли, огибая мыс, и половина их, уже не спуская парусов, поднималась вверх по течению.

Перекрывают дорогу к бегству, мелькнуло в голове. Но если отчалить – быстро!.. как можно быстрее!.. – имеется шанс спастись! Массивный плот раздавит любую галеру, да и спалить его в движении тяжелей… хватило б только рук, чтобы гасить огонь и отбиваться от атакующих…

Он поднял шпагу и крутанул со свистом в воздухе.

– На берег! Отступаем на берег, к плотам! Не бежать, не поворачиваться к врагу спиной, сражаться и отступать! Торопитесь, дьявол вас побери!

Его команду подкрепили гул барабана и несколько ударов шпаги – он бил клинком плашмя и ревел, выкликая имена Наана и Муки-таа. Ни тот, ни другой не отзывался, но часть даннитов – те, что болтались сзади, не в силах пробиться к врагам сквозь толпу сородичей, – услышав приказ, побежали к реке. Еще один отряд, группировавшийся около Дарта, тоже подчинился и начал медленно отходить; данниты оглядывались на него, крутили хвостами, приседали, махали когтистыми лапами, но он не понимал их жестов. Быть может, они нуждались в ободрении?..

Он снова закричал, призывая Наана и Муки-таа.

– Элейхо забрал их к себе, Дважды Рожденный, – послышался рядом знакомый голос. – Обоих моих братьев, Наана и Муки-таа. Хвосты их больше не обовьются вокруг хвоста Дии-ди…

Обернувшись, Дарт увидел Рууна – усталого, измученного, с окровавленной шерстью и обагренным кровью копьем. Но воротник его был все так же широк и ярок, а фляга по-прежнему свисала с поясного ремня. Дарт потянулся к ней.

– Хочешь выпить? В последний раз?

– Не хорони нас, приятель.

Он плеснул вино на лоб и щеки; бровь ожгло, но теперь он видел обоими глазами.

– Собирай воинов, Руун. Собирай кого сможешь и веди к реке. Найдешь Кордоо, скажешь ему – пусть отплывает, пусть давит корабли тиан плотами и бережется от огня.

– Но шира приказала мне…

– Тут командую я, а не шира! – Дарт подтолкнул его. – Веди воинов, а я с остальными прикрою отход. Ну, шевелись поживее!

Руун исчез, а вместе с ним – ощущение времени. Враги смешались с последней сотней Дартова воинства, он снова колол и рубил, падал на землю и поднимался, отступал и шел в атаку, наносил и получал раны; это длилось бесконечно, и только усталость, боль и нарастающий грохот схватки в бухте свидетельствовали о том, что время все еще бежит, меняет цвет и прибавляет истомленным мышцам если не силы, то хоть немного легкости. Лишь для даннитов и тьяни, сраженных секирой либо копьем, время прекращало бег, не властное над мертвыми; мертвые, вынырнув из водопада мгновений, дней и лет, переселялись в Великое Ничто.

Или в Нечто?

Кажется, были сомнения на этот счет… О них говорила Констанция и намекал Джаннах… И даже Нерис, умевшая общаться с предками…

Пустые мысли, особенно здесь и сейчас. Отступая к воде, уже не атакуя, а только отмахиваясь шпагой, теряя кровь, а с ней – остаток сил, Дарт погружался в странное полубредовое состояние. Разум и память его будто расслоились на множество реальностей-потоков, струившихся один поверх другого, и он бездумно тонул в них, отмечая лишь переход из слоя в слой, отзывавшийся далеким колокольным звоном. Бумм!.. – шаг назад, шаг в сторону, шпага отбивает тианское копье; бумм!.. – он на спине левиафана, и Нерис, повернувшись, смотрит с улыбкой, приглаживает золотистый локон; бумм!.. – Вау сует палку с обжаренной печенью Шу, тычет в лицо, заставляя морщиться от мерзкого запаха; бумм! – мрак Инферно смыкается над ним, ползет во все уголки пилотской кабины; бумм! – взмах ресниц Констанции; бумм! – сверкающий перстень на пальце Джаннаха; бумм! – сумрачный зал Камелота; бумм! – стол, бокалы с вином, горящие свечи, тьма за их неярким сиянием, три человека в широкополых шляпах…

И чудилось ему, что поднялись эти трое, отодвигая скамьи и расплескивая вино, и встали рядом; свет играл на обнаженных клинках, глаза их были печальны и суровы, и бледный, с благородным лицом, отбросив шляпу в темноту, сказал: «Один – за всех, и все – за одного!» А самый юный, с персиковой кожей, скупо улыбнулся Дарту: «Не бойтесь, друг мой! Мы пришли, мы с вами. Как обещали, в смертный час…»

Эти слова и эта улыбка заставили его очнуться. Он обнаружил, что стоит в воде с угрозой выставив клинок; где-то за ним слышались вопли, гудели раковины, неторопливо двигались плоты в алом зареве разгоравшихся пожарищ, а между крайним плотом и песчаным берегом замер в воде левиафан – совсем близко, в дюжине шагов. Нерис тянула к нему руку, что-то кричала, но грохот битвы и рев огня заглушали ее голос. Дарт, покачиваясь, отступил, глядя на тиан, заполонивших берег, – они не преследовали его, но трое-четверо, окаменев в напряженных позах, целились дротиками. Не промахнутся, подумал он, и в этот миг что-то ударило его под коленями, чьи-то пальцы вцепились в пояс, дернули, повалили на спину. Затем он увидел блеск тианских дротиков и ощутил их хищный полет, когда, всколыхнув воздух, они проскользнули над ним – раз, и другой, и третий.

Четвертый попал ему в живот, и страшная боль погасила сознание Дарта.

Кажется, он умирал. Важное занятие, и он предавался ему без горечи и сожалений, со всем усердием, которое мог проявить в таком серьезном деле. Мучило лишь одно: невыполненный долг, незавершенная миссия. Похоже, Джаннах ошибался, уповая на его удачу…

Периоды беспамятства, когда он не чувствовал боли, чередовались с бредовыми видениями и явью, которая была еще хуже бреда, поскольку боль вцеплялась в него своими жестокими когтями. К счастью, эти мгновения были краткими – кровавый туман застилал реальность, мир превращался в хаос зыбких алых теней, и он терял сознание. Но эпизоды этого смутного бытия, что колебалось на грани меж жизнью и смертью, все же оседали в памяти – так успевает осесть песок в холодной, готовой замерзнуть воде.

В одно из таких пробуждений он видел Нерис, склонившуюся над ним. Левиафан плыл по реке – тело Дарта чуть-чуть покачивалось, и так же дрожало – вверх-вниз, вверх-вниз – лицо прильнувшей к нему женщины. Глаза ее блестели, щеки увлажнились – видимо, она плакала. Затем он почувствовал, как ее пальцы касаются ран, отозвавшихся всплесками боли, что-то делают, смывают кровь, втирают бальзам, перевязывают, вливают в рот какое-то горькое зелье.

Оно, вероятно, не помогло. Снова вынырнув из омутов беспамятства, он разглядел прилипалу, прильнувшую к коже над левым соском, и ощутил шевеление тонких щупалец. Кожух целителя был черен – это означало, что его ресурсы на пределе и что пациент скорее мертв, чем жив.

«Все бесполезно, – мелькнула мысль. – Огромная потеря крови, плюс эта рана в животе… Под правым ребром – значит, задета печень. Скорее всего разорвана – дротик был с широким острием…»

Марианна бы его спасла. Погрузила бы в анабиоз, синтезировала кровь, вырастила новые органы, подсадила импланты… В крайнем случае, нырнув в Инферно, доставила на Анхаб, к магам-реаниматорам… Но Марианна была мертва, и над ее песчаным надгробьем струились равнодушные речные воды.

В другом пробуждении ему явилось нечто удивительное. Кажется, они пристали в берегу – перед ним маячили кусты с голубоватой листвой и удивительными цветами, большими, изящными и словно отчеканенными из листового серебра. Он все еще находился в их живом корабле, а Нерис стояла среди кустов, будто лесная дриада, и что-то втолковывала Брокату. «Лети, ищи…» – услышал Дарт, и эти слова вызвали всплеск протеста. Куда лететь?.. Чего искать?.. Разве лишь место для могилы…

Брокат исчез, а Нерис, присев у воды, катала в ладонях жемчужное зернышко, посмертный дар Детей Элейхо. Затем что-то произошло: вода вскипела, ударила фонтаном, и над ее поверхностью поднялся гриб с широкой плоской шляпкой. Под ней дергались, будто отплясывая сарабанду, тонкие голенастые ножки, а может – щупальца, придававшие грибу сходство с пауком. «Мерзкая тварь», – подумалось Дарту; пауков он не любил.

Он снова потерял сознание, а очнувшись, обнаружил, что куда-то движется, но не по реке, а в лесу. Небо не проглядывалось, заслоненное плотным покровом листвы, фиолетовой и синей, совсем непохожей на анхабскую или земную; воздух был сумрачен и свеж, без душноватых испарений, витавших над рекой; стволы деревьев уходили вверх колоннами чудовищного храма, а между ними, среди аметистовых мхов, виднелись жертвенники – плиты кроваво-красной яшмы с серыми и розовыми прожилками. «Хорошее место, чтоб умереть, тихое и красивое», – решил Дарт.

Но умирать было рано. Его куда-то несли – но куда и на чем? Некоторое время он размышлял над проблемой транспортировки – это помогало забыть о боли и ожидающем небытии. Нерис тащить его не могла – он слишком тяжел для нее, и к тому же его переносили не на руках, не волочили по земле, а вроде бы он лежал на какой-то платформе, упругой и теплой, плывшей повыше мхов. Опора под ним раскачивалась и колыхалась, будто невидимый носильщик трудился из последних сил и мог опрокинуть свою ношу. Вероятно, поэтому Дарта привязали к платформе – кажется, его собственным боевым поясом и ремнями от ножен шпаги и кинжала.

Очередной провал оказался глубоким, лишенным пространственных и временных измерений, напомнившим погружение в Инферно. Проблеск, наоборот, был кратким: Дарту казалось, что чьи-то руки с напряжением поднимают его, нагого и беззащитного, над округлой алой купелью, заполненной розоватым соком. Возможно, маслом, но не водой – жидкость выглядела слишком вязкой, и от нее ощутимо тянуло теплом. Он очутился в объятиях этой плотной субстанции, но купель была глубока, тело начало тонуть, и на мгновение его охватил ужас, что он задохнется в этой странной жидкости, а после растворится в ней, как сахар в чашке шоколада.

Но страх его непонятным образом исчез, а вместе с ним пропали боль, тревога и сожаление по поводу незавершенных дел. «Дела подождут, – прошептало ему что-то огромное, доброе, нежное, обволакивающее плоть и разум, – они подождут, а сейчас спи, маленький человечек, спи и врачуй свои раны. И наслаждайся сновидениями…»

Он подчинился этому ласковому приказу.