Глава 7
ДРУГ ДОМА
Игорь Иванович сидел за письменным столом и смотрел в одну точку, которая располагалась на гладкой стене перед ним. Ему не было нужды заглядывать в альбом с фотографиями на столе, он и так знал их наизусть – каждый штришок. На всех в разных ракурсах была запечатлена ксилограмма с несколькими сотнями значков. То, что Алёнка обозвала фолиантом.
Ключ к письменам был достаточно сложен. Игорь Иванович продвигался медленно, шаг за шагом, будто нащупывая нить во тьме (расхожий оборот, но точнее придумать невозможно). И чем дальше он шел, тем непонятнее становились ощущения, вызываемые неизвестно чем – или кем? Это трудно было объяснить словами. Он попытался как-то раз. не жене, конечно, они уже целую вечность говорили на разных языках, а, как ни странно, «другу дома». Вообще-то он имел на это право – как человек, который привез документ из экспедиции.
– Я не хочу об этом, – упрямо сказал Георгий.
– Почему? Боишься, донесу в медкомиссию, и тебя не пустят больше на раскопки?
– Да ну тебя. Я не сумасшедший, говорю сразу.
– Естественно. Твои галлюцинации там, на Тибете, можно объяснить сотней причин. Вы не акклиматизировались, высокогорье, усталость после переезда, ну и так далее. Никто тебя ни в чем не обвиняет.
Гоги поморщился. Конечно, Колесников был кругом прав. Он помнил тот внезапный обморок на развалинах монастыря. Помнил и те непонятные картины, возникшие в сознании…
– Власти дали на все про все драконовские сроки. Те власти, я имею в виду. Эти к срокам отнеслись индифферентно, но валюты не дали, мы обходились своей. Оплатили шерпов – и адью.
– А что у тебя были за видения? – перебил Игорь Иванович.
Георгий нахмурился, вспоминая.
– Да ерунда какая-то. Собаки…
– Собаки?
– Да. Огромные, свирепые, вроде среднеазиатских овчарок, только крупнее.
– Это могли быть тибетские волкодавы…
– Нет. Опять ты меня ловишь! Я тебе сто раз объяснял, это вымершая порода. Возможно, таких собак вообще никогда не было, кроме как в легендах…
– А еще? – взмолился Колесников.
– Я помню, они набросились на какого-то монаха… Или послушника. По крайней мере, ему было не больше восемнадцати. Я испугался.
– Кого? Собак?
– Не знаю. Не помню. Страх был какой-то бес причинный, непонятный… Будто воздух пропитался чем-то таким… Да ну, ерунда это все, – оборвал Гоги сам себя. – Лучше скажи, как продвигается расшифровка.
Игорь Иванович пошелестел фотографиями на столе.
– Определенно – древнее наречие, очень редкое, было в ходу у некоторых народностей на севере Тибета.
– Монастырь, который мы раскапывали, был построен в честь святого Сакьямуни, Грядущего Будды. Это может быть его жизнеописание.
– Ну нет. Скорее похоже на текст бонского Канджура.
– Что, бонский священный текст – в буддистском монастыре? Очень уж завирально.
Игорь Иванович только пожал плечами. Идея, мол, и правда сумасшедшая, но мы-то с тобой ученые, собаку съели в таких делах. Если я говорю о бонском тексте, значит, так оно и есть.
– Наши эксперты датируют находку IX-XI веками. Тебе это ни о чем не говорит?
– Ну как же. То, что я успел прочитать, ясно указывает на эпоху: правление династии Лангдармы, точнее, Лангдармы Третьего. Тебе крупно повезло, по-моему, таких находок в мире одна-две.
Георгий бросил взгляд на Колесникова и почувствовал укол зависти. Ну да, он раскопал документ, привез его, да, за такую находку стоящий археолог отдаст половину жизни… Но кто к кому пришел на поклон? Профессор Начкебия! Автор громадных, на разворот журналов, статей с фотографиями в буржуйских изданиях, участник известных всему миру экспедиций в Гималаи и на Тибет.
Колесников будто прочел мысли собеседника и тяжело вздохнул.
– Напрасно ты так. Каждый идет своей дорогой, моя ничуть не лучше и не хуже твоей. Ты ведь нашел ксилограмму, а мог бы пройти мимо и не заметить. Не комплексуй. Тем более что…
– Что? – мрачно спросил Георгий.
Игорь Иванович кивнул на фотографии.
– Это не священный текст и не жизнеописание Сакьямуни. Насколько я успел разобраться, это своего рода… э… Судебный отчет.
Он пожевал губами.
– Буддистского монаха обвиняют в совершении убийства,
– Там упоминается его возраст? – вдруг спросил Гоги.
Колесников на секунду задумался.
– Ну, если допустить, что к тому времени в Лхассе был уже утвержден лунный китайский календарь (а этого мы точно не знаем), то можно предположить, что монаху было около двадцати лет… Плюс-минут два года. А ты думаешь, что видел именно его, когда потерял сознание?
– Бред! – взорвался Гоги с чисто кавказским темпераментом. – Все бред! Я атеист и материалист! У меня по истории КПСС в институте была пятерка, не то что у тебя, болвана! Мы не акклиматизировались, была жара под тридцать, потом мы переместились на высокогорье. Резкий перепад давления и температуры. А в блуждающих духов я не верю, хоть тресни.
Игорь Иванович досмотрел на Георгия и тихо произнес:
– Дело в том, что у меня с некоторых пор тоже начались видения. И в них – тот же самый монах…
– И тоже с собаками? – ехидно спросил Гоги.
– Нет, собак не было. Я помню дворец в большом городе. Я уверен, что это был дворец Потала в Лхассе, столице Тибета. Позже я даже нашел его описание у Николая Рериха. Он приезжал в Лхассу в 1922 году, в сентябре, и он утверждает, что основные постройки были реставрированы так, как они выглядели при жизни Лангдармы.
Георгий задумчиво запустил пальцы себе в бороду. Он всегда делал так, когда был чем-то озадачен. А так как с возрастом он не утерял эту мальчишескую и очень важную для ученого способность удивляться и радоваться открытиям, то и – борода его в отличии от волос на голове все время курчавилась.
– Значит, древняя легенда имеет под собой реальную основу, – сказал он. – Я имею в виду убийство Лангдармы. Танец Черной Шапки… Тогда я знаю, как звали того монаха.
– Да. В тексте упоминается его имя. Чонг-по. Но самое главное даже не это. Мне кажется, что это ошибка.
– Ты хочешь сказать, что я раскопал подделку? – возмутился Георгий.
– Нет, – отмахнулся Колесников. – Ксилограмма подлинная, в этом нет сомнений. Я имею в виду другое. Я почти уверен: этот монах – не убийца. Кто-то •его, говоря по-современному, подставил.
Мостовая была покрыта старым булыжником и сначала полого, затем все круче скатывалась к реке, к старому деревянному причалу, которым, конечно, сто лет как никто не пользовался.
Алёнка сама не заметила, как попала на эту улицу. Вернее, в эту часть города. Шла-шла, не разбирая асфальтовой дороги, мимо стандартных серо-панельных девятиэтажек, и вдруг асфальт с бетоном кончился.
Дома здесь в большинстве были двухэтажные: нижний – каменный, верхний – деревянный, с резными наличниками на окнах, похожими на огромные, навсегда застывшие снежинки, и двускатными коричневыми крышами. Там, на крышах, разогретых солнцем, нежились кошки, свесив вниз передние лапы, и, сощурившись, наблюдали за прохожими. В одном окне с геранью Алёнка заметила толстую неряшливую тетку и фыркнула. Тетка её по-деревенски откровенно разглядывала. Алёнка показала язык и рассмеялась, вспомнив, что на ней – мини-юбка и бежевая маечка с иностранной надписью и большим вырезом. В центре, в «цивилизации» (мамино выражение) такой наряд выглядел бы естественно, а тут… Не столица. Эх, сесть бы сейчас на скорый, рвануть бы туда, в толчею, шум, гам. Забыть, хоть ненадолго, о семейных скандалах (так и видится: мама с раскрасневшимся в истерике, злым лицом, отец пытается что-то робко возразить, но его ставят на место одним движением бровей), о самодовольном тренере-гимнасте Диме. «Что я в нем нашла, дура? Физиономия слащавая, усики как у Гитлера над безвольным подбородком…»
«– А где ты живешь?
– Тут, неподалеку. Две остановки.
– Ты меня никогда к себе не приглашал, А я жуть какая любопытная. Все придумываю себе твою квартиру. Наверно, этакая романтическая берлога. Медвежья шкура на полу, кубки в шкафах… Да? А ружье у тебя на стене висит?
– Не выдумывай. Зачем мне ружье?
– Так ты меня приглашаешь?
Он виновато вздохнул.
– Извини, Ленок, сегодня никак. Вовку надо забрать из садика.
Сердце скакнуло. «Вот ведь, – подумала, – какой он! Сына один воспитывает. Заботится, ночей не спит. Дома, конечно, кавардак, поэтому и не приглашает, стесняется. Значит, так. Перво-наперво сделаю уборку, сварю борш (путь к сердцу мужчины…). Вот блин, как же его варят-то, борщ этот? Ну ладно, пожарю картошку, тоже сойдет».
– А твоя жена, мама Вовки, она что… Умерла? Прости, пожалуйста.
– Типун тебе, – удивился Дмитрий. – Жива-здорова, слава Богу.
– Значит, ушла от вас? Ну, раз ты в садик, а не она…
– Валя сегодня в парикмахерской. Очередь заняла и позвонила мне, что не успевает.
Тренькнуло девичье сердце и разбилось.
– А она… Знает про нас?
– Ничего не знает, – резко сказал Дима. – И, я надеюсь, ты болтать не будешь.
– Ты не говорил, что женат.
– Так что холост, тоже не говорил. Мы с тобой вообще этой темы не касались».
Она помотала головой, словно отгоняя назойливую муху. Вот еще, переживать из-за всякого. В мужчине главное – не мышцы. И уж точно не умение сносно вертеться на перекладине… А что главное – она и сама не знала. Деньги? Коттедж, иномарка? Не хочется так думать (пусть обзывают старорежимной дурой). Дело… Это может быть. Настоящее дело, не перепродажа шоколадок и «памперсов», а такое, чтобы захватывало целиком, без остатка. Как у папы. С одним дополнением: чтобы это приносило доход – и дом, и счет в банке, и иномарка…
Она ощутила на себе взгляд неожиданно, будто шла по льду и вдруг с треском провалилась в полынью. Одному было лет двадцать пять – бритый качок с золотозубой ухмылкой и наколкой на левом запястье. Косит под уголовника. Второй был чуть помоложе и похлипче, но видно, что Хозяин. Несмотря на жару, одет в модный малиновый пиджак, черные замшевые брюки, белую рубашку с воротником-стоечкой. Лицо чуть вытянуто книзу, словно морковка, глаза прячутся за традиционными черными очками в золотой оправе.
Он сидел в роскошном сером «мерее», свесив ноги на тротуар. Распахнутая дверца услужливо загораживала Алёнке дорогу. .
– В такой глуши, – лениво проговорил Хозяйчик (так она его окрестила), – и такое прелестное создание. Ну и куда мы без мамки?
Алёнка попыталась обойти машину, но наткнулась на улыбающегося качка.
– Вам чего? – глупо спросила она.
– Да ничего. Ехали мимо, увидели девочку, решили малость покатать. Ну и ещё кое-что. Как, не против?
– Против. Я домой иду.
«Боже! – пронеслось в голове, – как глупо. Наверно, она выглядит полной идиоткой – в греческих босоножках, майке с надписью, короткой юбочке (папка именует её широким ремнем). Закричать? Алёнка оглянулась. Улица была пустая, только в самом её конце ковылял какой-то хлипкий мужичок в клетчатой рубашке. Даже тетка в окне исчезла и шторку за собой задвинула, чтобы ни щелочки: не дай Бог попадешь в свидетели…
– Ну, дом может и подождать, – улыбнулся тот, в «мерее». – А вот я уже истосковался. Ты сколько в час берешь?
– Я не проститутка.
– Да что ты? – удивился он. – А выглядишь точно профессионалкой. .
– Отвяжитесь.
– Еще и грубит. Миша, как она на твой вкус?
– Худа больно. На диете, что ли?
– А по мне – в самый раз. Давай-ка её в машину.
Тут тебе и иномарка, запоздало подумала она, и кофе и какао с чаем. Голова сразу сделалась пустой и звонкой, как колокол, ноги предательски обмякли. Сил хватило, только чтобы отскочить, когда качок протянул руку. Вроде бы она отскочила далеко, но рука с наколкой вдруг волшебным образом вытянулась и схватила за плечо.
– Отпусти! – истерично взвизгнула она.
– В самом деле, ребятки, – вдруг послышался сзади спокойный голос. – Молодые, здоровые… Мускулы вон какие, а связались с девчонкой.
За спиной у Миши стоял тот дядя в клетчатой рубашке и, судя по всему, нисколечко не боялся. «Это он зря, – отрешенно подумала Алёнка. – И мне не поможет, и сам… Мышц никаких, росточек ниже среднего. Куда полез?»
– Топай, педик, – сверкнул качок золотым зубом. – И здоровье береги, а то могу испортить. Ах, сука! – заорал он, держась за укушенный палец.
Алёнка, чуть не потеряв пару зубов, почувствовала свободу и рванулась в сторону. И тут же нога зацепилась за какой-то выступающий камень. Алёнка по инерции пролетела несколько метров вперед и растянулась на мостовой. «Догонит! – пронеслось в голове. – Коленка, ободранная в кровь, будто плескалась в кипятке. Не убежать… Она со стоном повернулась (смерть надо встречать в лицо) и увидела „качка“.
Тот почему-то стоял на коленях, уткнувшись лицом в багажник «мерса», и ловил ртом воздух, будто пойманная рыба. Хозяйчик в малиновом пиджаке дернулся было из машины, но «клетчатый» дядя вдруг сделал в воздухе красивый шпагат, припечатав ногой серебристую дверцу.
– Сидеть! – коротко приказал он, а «новорусс» вдруг скривил губы и заплакал, сморщив лицо.
– Ми-ишка! – провыл он в полный голос. – Мишка, гад! Слышишь? Убивают меня!
Правая рука его была в крови (прищемило дверцей), а левой он судорожно пытался вытащить из «бардачка» плоский маленький пистолет. Подождав, пока он справится с этой хитрой задачей и как следует прицелится (Алёнка в ужасе зажмурилась), «клетчатый» неуловимым движением, не глядя, отобрал оружие и присел рядом с ней.
– Ты в порядке?
– Коленка, – прошептала она, косясь на машину.
– Ну, это ничего. Ты же гимнастка. Промоем, перевяжем. Будешь как новенькая.
Сзади завозились, но неопасно: Хозяйчик, поскуливая, нянчил придавленную руку, телохранитель Миша сонно мотнул бритой головой и снова уткнулся в багажник. Алёнка неуверенно улыбнулась и увидела на лице спасителя ответную улыбку.
– Вы кто? – спросила она. – Спецназ какой-нибудь?