Глава 8
ПОВОРОТ С ПРОКРУТКОЙ
Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе — животные.
Екклесиаст. Глава 3. 18
1
— На что мне без Четырехпалого корпус? — спросил Вакса, когда Ворона закончила рассказ о вызволении Оторвы. — Наемником я могу быть, не кончая академий. Корочки здешние в какой-нибудь Зимбабве не многого стоят. Так что я с вами. Только не говорите, будто мест нет, все билеты проданы и писать с нами в один горшок вам не позволяет воспитание.
— Я в корпус не вернусь, раз они Оторву мясникам сдали. Если шеф возьмет, я с вами, — сказал Битый, опрокидывая в себя литровую кружку пива.
— На что мы Радову сдались? — тихо спросила Шрапнель. — Ему с ребятами мороки хватит, раз они в розыск объявлены. А тут еще мы на его шею. До выпуска полгода осталось. Можно и потерпеть, все равно разлетимся потом кто куда.
Ворона с Генкой переглянулись: Шрапнель зрила в корень — Четырехпалый действительно не хотел, чтобы ребята срывались из корпуса за полгода до выпуска. И в смысле корочек Вакса был не прав — корпус обеспечивал своих выпускников работой. Хорошо подготовленные наемники пользовались спросом, и наниматели платили за них администрации МК немалые деньги, благодаря чему корпус продолжал существовать, даже после того как государство прекратило его финансирование, посчитав, что ежели у России нет флота, то и содержать Морской корпус для нее — непозволительная роскошь.
— Я остаюсь, — сказала Мика. — Корпус кинул Оторве подлянку, так ведь в нем, как в любой конторе, не святые работают. Каждый блюдет свои интересы. Чего ж тут удивительного? И чего ради на стену лезть?
— Лады. — Тертый встопорщил усы и поднял кружку: — За то, чтобы драться на одной стороне, если судьба приведет встретиться.
Поднеся кружку ко рту, Ворона оглядела ребят и вынуждена была признать, что не стоило им нарушать приказ Четырехпалого. Рассказать о том, почему они оказались вне закона, можно было и по телефону — «дюжина», да и остальные курсанты должны знать, кто чье мясо съел, — а встречаться и впрямь необходимости не было. Пережили бы Вакса с Битым исчезновение босса, окончили корпус — и парням, и ему было бы проще. Хотелось, конечно, с ребятами напоследок увидеться, а вышло как-то коряво…
— Пора, братцы, с якоря сниматься, нечего нам тут беду высиживать! — первой поднялась из-за стола Шрапнель. — Спите крепче, дышите глубже, не поминайте лихом. Пошли, Мика, кончай пить, в гидру не влезешь!
— Да брось ты! Хорошо сидим, когда-то еще свидимся. Давай еще по большой. А можно и по паре — каникулы как-никак.
— Каникулы не каникулы, а пока в казарме живёшь, на построение все одно вставать, — оборвала Мику Шрапнель. — Ребятам теперь светиться в городе ни к чему, да и нам лучше от них подальше держаться. Хватит уж того, что ты про нашу встречу Кляме ляпнула. Пошли, нечего тут прохлаждаться!
«Кой черт дернул эту балаболку трепаться с Клямой?! — раздраженно подумала Ворона. — И только ли с одним Клямой она успела словечком-другим перемолвиться?»
— Что ты, Шрапнель, за человек такой? Сам не гам и другим не дам!.. — начала Мика. нехотя вылезая из-за стола, и тут телефон на шее Вороны мявкнул.
— Копы валят по Разъезжей! — сообщил сидевшей на крыше Гвоздь. — Дюжины полторы, на трех катерах. Может, и мимо, но я бы на вашем месте линял.
— Линяем, — сказала Ворона. — Пошли, ребята, море зовет.
Никто из посетителей паба не обратил внимание на двинувшихся к выходу из зала шестерых человек в черных шерстяных трико. Три девицы с ухажерами поплавали, попили пивка и вновь отправились под воду — обычное дело. Никто не остановил их на лестнице, ведущей в помещение для скутеров, и Ворона уже решила, что полиция пожаловала сюда не по их души, когда Гвоздь предупредил: «Паркуются. Болтают по спецсвязи».
— Засада. Шрапнель, Мика, вернитесь в зал. Вас соблазняли, вы не поддались — это сработает. Колоть вас не будут, вы же и впрямь ничего не знаете.
— Отдохни, Вороненок. «Кто доскребся, тот получит», — как говорит отец Варсанофий, — величественно изрекла Мика, извлекая из туго набитого аквапланшета пару взрывпеналов.
— Девчонки, это не ваша драка! — попытался образумить их Тертый.
— Теперь уже наша, — со вздохом сказала Шрапнель, вытаскивая из своего планшета игольник и два взрывпенала, уважительно называемых торгашами оружием «сто смертей».
— Тогда работаем «двойками» по схеме «тишина», — скомандовала Ворона, удостоверившись, что парни тоже вооружены игольниками и взрывпеналами.
— Говорил я, надо было взять спайдер, — проворчал Битый, в лапище которого цилиндрик игольника выглядел как-то уж совсем не солидно. — Пошли, Вакса, побалуемся.
Вбежав в скутерную, Битый с Ваксой швырнули взрывпеналы туда, где успели заметить людей, и рухнули на бетонный пол. В зале полыхнуло, грохнуло, зазвенели и зацокали смертоносные осколки. Затем в низкое, похожее на плавательный бассейн помещение, где в «стойлах», сваренных из водопроводных труб, были закреплены торпедоподобные скутеры, ворвались Ворона с Тертым. За ними — подождав, пока отгремят осколки их взрывпеналов, — Шрапнель с Микой.
К тому моменту, когда в скутерной наступила тишина, первые две «двойки» успели расползтись вдоль торцевой стены зала и добить из игольников тех, кого пощадили взрывпеналы. Это была грубая, грязная работа, но, судя по разбросанным среди изорванных тел и кровавых ошметков «зонкайзерам» и «блюмингам», ребята из ПСС были настроены серьезно и позаботились о том, чтобы к приходу курсантов в зале не оказалось посторонних.
— Придется вам плыть с нами, — сказала Ворона, поспешно натягивая «гидру» и, прежде чем надеть на голову «жабры», успела услышать, как Мика буркнула:
— Человек планирует, а Господь те планы корректирует!
Битый и Вакса потратили несколько драгоценных минут, чтобы приторочить к покачивавшимся на темной воде скутерам подобранное оружие, бормоча, что «негоже являться к шефу с пустыми руками», и, только когда потерявший терпение Генка рявкнул в микрофон, что уплывет без них, врубили турбины.
Тертый не зря нервничал — ему предстояло еще подобрать Гвоздя, который должен был прыгнуть с крыши «Дости», и потому первым ушел под воду. Выбравшись из скутерной, он сразу врубил форсаж и растворился в зеленоватом сумраке.
Передав, что за воротами чисто, Генка умолк — то ли не хотел светиться, проплывая под причалом, то ли успел свернуть на улицу Правды и вышел из зоны слышимости. Ворона, Шрапнель и Мика выплыли тем не менее из скутерной с игольниками в руках — видимость была скверная, а раз уж для их поимки нагнали столько народу, следовало предусмотреть любую неожиданность.
— Ну что же там эти козлы валандаются? — с раздражением поинтересовалась Мика.
Услышав предостерегающее шипение Шрапнели, она умолкла, и, словно в ответ на ее слова, из ворот выскочили Битый с Ваксой. Ворона сделала им знак поторопиться и, описав полукруг, направила скутер в сторону Загородного проспекта. Если все пройдет гладко, они встретятся с Тертым у памятника Грибоедову, что напротив ТЮЗа, оттуда по Гороховой рванут к Фонтанке…
От тяжкого удара в спину у нее перехватило дыхание и заложило уши. Она въехала лбом в край рассекателя так, что перед глазами поплыли огненные круги, а скутер закрутило и завертело в чудовищном водовороте. Страховочные ремни врезались в тело, она едва не сломала запястья, что есть сил цепляясь за рукояти руля и тщетно пытаясь выровнять скутер. А потом в спину ударило еще раз, турбина встала, и Ворона, теряя сознание, поняла, что их угостили «донными яблоками», коих на вооружении у питерской полиции отродясь не было…
2
— Никогда подобных тварей не видела! — удивленно сказала Эвридика, рассматривая диковинной формы черепа, стоящие на длинных широких стеллажах, большую часть которых занимало оборудование для подводных работ. — На каких только монстров я в музеях не нагляделась, но эти…
Молодая женщина поскребла ногтем ближайший череп, в котором угадывалось что-то рыбье и змеиное одновременно. Вот только не водится на Земле змей, голова которых достигала бы двух футов в длину. Да и о рыбах таких ей слышать не доводилось, хотя выглядел диковинный череп совсем как настоящий. И пористая поверхность на сломе точь-в-точь как у кости.
— Гадозавры, — пояснил Сан Ваныч, следовавший за Эвридикой с видом доброго дедушки, показывавшего заскучавшей внучке родовое имение. — Одни из первых выведенных метазоологами тварей. Тогда еще здешний МЦИМ назывался ИНМом — Институтом Направленных Мутаций. Веселые были денечки — изгалялись генные инженеры кто как мог, лишь бы пострашнее и почуднее тварюгу создать. Думали, туристы валом повалят, чтобы на них поглазеть. Поначалу от них и впрямь отбоя не было, а потом кто-то рванул фугас в инмовском питомнике, и наступило время «собирать камни».
— Что-то я об этом читала… — Эвридика наморщила лоб, силясь вспомнить вышедшую лет за пятнадиать-двадцать до ее рождения серию газетных статей о кошмарных экспериментах русских ученых. Статьи сопровождались фотографиями умопомрачительных тварей, но не произвели на нее особого впечатления, поскольку вслед за ними в солидных изданиях были напечатаны опровержения, написанные учеными с мировым именем. В архивах «аномальщиков» хранилась уйма подобных уток, запускаемых журналистами с единственной целью — повысить тираж «желтых» газет и журналов. Случалось, однако, среди гор вранья проскакивали правдивые сообщения о событиях невероятных, так что коллеги Эвридики не гнушались просматривать материалы, помещаемые в периодических изданиях сомнительной репутации. — Выходит, у вас действительно выводили всяких страховидл?
— В большом количестве. Но взрыв подводного питомника гадозавров положил конец их разведению. Разразившийся сандал удалось бы замять, если бы уцелевшие твари, повылезавшие из разбитых аквариумов, расплывшиеся и расползшиеся кто куда, не начали по прошествии двух-трех лет выбираться из своих подводных укрывищ, дабы полакомиться интуристами. Дело получило нежелательную огласку, и администрация Маринленда отказалась от сотрудничества с ИНМом. А затем последовал чудовищный провал проекта «Морской народ», после которого направленные мутации были запрещены и здешний ИНМ переименовали в МЦИМ.
— Так это остатки тех… гадозавров, которых сначала искусственно вывели, а потом уничтожили, чтобы они не угрожали туристам? — уточнила Эвридика. — Судя по черепам, это были удивительные создания! Но еще более поразительно, что я, будучи «аномальщиком», считала их выдумками газетчиков!
Сан Ваныч пожал сухонькими плечами, пробормотал что-то невнятное по-русски, а по-английски пояснил:
— Хозяева ИНМа, а тем паче Маринленда не могли терять клиентов и должным образом подредактировали информацию о здешних событиях. Сделать это было не так уж трудно, особенно учитывая, что внимание журналистов отвлекла эпидемия «балтийского мора». Уж о нем-то ты наверняка слышала?
— Да, он был связан с отравляющими веществами, захороненными некогда в водах Балтики. Вам нельзя было лет десять есть выловленную в море рыбу и купаться.
— Одно время даже подходить к морю было опасно из-за сносимых с воды ветром аэрозолей, — мрачно добавил Сан Ваныч. — После Второй мировой войны более трехсот тысяч тонн изготовленного фашистской Германией химического оружия было затоплено в акватории Балтийского моря. Снаряды и бомбы с ипритом и адамситом; мины, бочки и цистерны с жабуном, зарином, фосгеном, горчичным газом и «Циклоном „В“» постепенно корродировали и отравляли море, а потом произошли залповые выбросы отравляющих веществ у Калининградского побережья, в Гданьском заливе, у берегов Германии и в проливе Скагеррак. Многие предприятия тогда разорились, Маринленд понес чудовищные убытки. Все работы в затонувшем городе были приостановлены, а питерских ихтиандров оставили в покое, полагая, что те сами вымрут в отравленных водах.
— Но они не вымерли?
— Нет. Ходят слухи, что они не только приспособились к ОВ, но и продолжали мутировать. Будто бы теперь у них, как у каракатиц, вертикальное движение может осуществляться за счет способности менять химический состав жидкостей в своем организме и тем самым по желанию то уменьшать, то увеличивать ее плотность и, следовательно, удельный вес.
— Фантастика! Я читала, что это новая психораса, но не думала, что изменения зашли так далеко! — не поверила Эвридика. — А как они уживались с созданными МЦИМом подводными монстрами?
— Ну-у, большая часть этих тварей была уничтожена шаркменами из подводной службы спасения перед «балтийским мором». А тех, которые пережили его, ихтиандры истребили либо сами, либо при помощи выведенных ими випов. Некоторые из этих черепов я подобрал на дне залива — ихтиандрам-то они без надобности, другие являются моими охотничьими трофеями. Отловом и отстрелом уцелевших гадозавров я подрабатываю в свободное от работы время. Иногда мне помогает Радов.
— Так их все-таки не перебили полностью? — оживилась Эвридика.
— Загнать джинна в бутылку оказалось, как это часто бывает, несравнимо труднее, чем выпустить. Особенно принимая во внимание, что всегда сыщутся мерзавцы, готовые использовать этого джинна в целях обогащения. Корень всякого беззакония — змей сребролюбия. После того как «балтийский мор» пошел на спад, нашлись предприимчивые люди, пытавшиеся использовать гадозавров, чтобы шантажировать владельцев отелей и курортов, которые приходилось закрывать из-за появления в прибрежных водах кровожадных монстров, охочих до сладкого мясца беспечных купальщиков.
— Ужас какой! — всплеснула руками возмущенная Эвридика и содрогнулась, представив, как на экскурсантов набрасывается появившийся, из глубины обладатель этакого вот черепа.
— Бизнес на крови процветал недолго. Использовавших гадозавров бизнесменов стерли в порошок — они запустили руку в бумажники очень серьезных дядей, и те не на шутку рассердились. И все же…
Сан Ваныч умолк, не закончив фразы, и после непродолжительного молчания сказал:
— Посвященные в историю с гадозаврами утверждают, что с ними покончено раз и навсегда. Шаркмены с ихтиандрами потрудились на славу, но потерянный зуб вырастает у акулы за одни сутки. Сила зла, существующего на разных уровнях бытия, поистине велика, и не стоит ее недооценивать. — Старик вздохнул, а Эвридика пожалела, что у нее нет с собой ни диктофона, ни видеокамеры, ни фотоаппарата. — Как бы то ни было, полностью очистить акваторию Питера от прижившихся здесь гадозавров не получилось, и хотя администрация Маринленда считает нецелесообразным нанимать шаркменов для их истребления, она все же не забывает выдавать мне маленькие премии за убитых тварей.
— Если бы я знала, что эти… ваши… гадозавры существуют, ни за что бы не полезла под воду! А вы не боитесь на них охотиться? Ведь они такие громадные!
— Без особой нужды я с ними не связываюсь и, как правило, отправляюсь на отстрел гадозавров с клиентами, приезжающими сюда с разных концов света, — сказал Сан Ваныч и, предвидя вопрос Эвридики, пояснил: — Администрация Маринленда смотрит на визиты охотников-любителей сквозь пальцы. Она запрещает только отлов этих тварей для зоопарков и лабораторий — во избежание пересудов, которые могут отпугнуть туристов. Ну, и, естественно, чтобы их не начали разводить где-нибудь в Мексиканском заливе или у берегов Сан-Франциско.
— Откуда ваши клиенты узнают о гадозаврах? И почему кости, чучела и заспиртованные части этих тварей все же не попадают в клиники и зоологические музеи? Это был бы прибыльный бизнес. — Эвридика оглядела диковинные черепа, поражаясь тому, как информация о водящихся здесь чудищах миновала «аномальщиков». Чудны дела твои, Господи! Она и ее коллеги разгадывают загадки тысячелетней давности и не знают о том, что творится у них под носом! Вот вам и свободный обмен информацией! Она, разумеется, не была столь наивной, чтобы не сознавать: все СМИ, включая Интернет, подвергаются негласной цензуре, но полагала, что информация имеет свойство просачиваться через любые препоны. Страшно представить, какой мощности фильтры задействованы, дабы пудрить мозги ее соотечественникам и всем прочим обитателям Земли…
— Охотиться на местных тварей приезжают только очень состоятельные люди. И они прекрасно понимают, о чем можно говорить во всеуслышание, а о чем — лишь в узком кругу доверенных лиц. Что же касается трофеев, которые они увозят с собой, то те оседают в частных коллекциях. Подводное сафари — развлечение для избранных, которые ревностно следят за тем, чтобы оно не превратилось в бизнес.
— А как сочетается ваша охота на гадозавров с верой в Бога?
— Церковь всегда поддерживала драконоборцев, вспомните хоть, к примеру, Георгия Победоносца. Так почему охотники на гадозавров должны стать исключением?
— И вам совсем не жаль этих тварей?
— Ты намекаешь на то, что нет существ страшнее, гаже, коварнее и подлее человека? — спросил Сан Ваныч, проницательность которого уже не в первый раз приводила Эвридику в изумление. — Самые мерзкие гадозавры куда безобиднее людей средней паршивости, но они в отличие от нас не могут раскаяться и стать на путь истинный.
— Сдается мне, люди тоже не больно-то склонны к раскаянию и переосмыслению своих поступков и убеждений… — чуть слышно прошептала молодая женщина.
— Человек постоянно оказывается на распутье, и какой дорогой пойдет: Господа нашего или Иуды, Понтия Пилата или жен-мироносиц, фарисеев, саддукеев или апостолов — зависит только от него. Хотя трудно повернуть вспять, единожды избрав недостойный путь.
— Хотела бы я увидеть этих существ живьем! — мечтательно сказала Эвридика, не замечая собственной непоследовательности, и, не дождавшись ответа Сан Ваныча, решила сменить тему разговора: — А это что у вас за карта? И что обозначают эти кораблики и самолеты?
Остановившись около рукотворной карты, занимавшей всю торцевую стену комнаты, она прочитала написанные по-английски названия и поняла, что на ней изображена восточная часть Балтийского моря.
— Наведывались ко мне несколько лет подряд подводные археологи. Тоже любители, занимавшиеся составлением карты и каталога погибших судов, обнаруженных в акватории Балтийского моря. Обследовали дно Выборгского залива, где в июле 1790 года русский флот сражался со шведским. Около Кронштадта и фортов целый сезон работали, даже до Орешка, бывшего Шлиссельбурга, добрались. Симпатичные ребята. Из Англии, Швеции, Дании, со всей, почитай, Европы съезжались. Жили в гостиницах, плавали, ныряли, а ко мне заскакивали, когда у них появлялись проблемы.
— Какие проблемы? — заинтересовалась молодая женщина, но Сан Ваныч, пропустив ее вопрос мимо ушей, продолжал:
— У них уже тогда в базе данных больше пятнадцати тысяч объектов значилось. У одних только наших берегов Финского залива обнаружено свыше 2500 судов и 1500 самолетов. А помимо этого на дне морском найдены подлодки, танки, пушки, трактора с паровозами. Интересно, что на этой схеме они еще и национальную принадлежность судов обозначили. Смотри вот: четвертая часть всех затонувших кораблей принадлежала русскому флоту. Пятая часть — немецкому. Процентов по 16–17 — английскому и шведскому. Ну и других всяких судов хватает: голландских, финских, норвежских, датских, французских, эстонских, латвийских, американских, итальянских…
Заметив, что Эвридка перестала его слушать, Сан Ваныч умолк и чуть погодя предложил:
— Пошли, может, чайку сварганим?
— «Сварганим», — по-русски повторила Эвридика, чувствовавшая себя неуютно от того, что Радов, а затем и половина курсантов куда-то уплыли. Оставшиеся же, занятые своими делами, не обращали на нее никакого внимания. Сыч с непроницаемым лицом колдовал над ноутбуком ее мужа. Травленый спал и видел колдовские сны, заменявшие ему визор, компьютер и прочие развлечения. Оторва играла на компе Сан Ваныча в какую-то бродилку-стрелялку, притворяясь, что не видит Эвридику в упор, и, если бы не словоохотливый старичок, она чувствовала бы себя совсем скверно.
— Откуда у вас столько оружия? Ведь приобрести его можно только по специальной лицензии?
Она заглянула в чуланчик, где на полках в образцовом порядке были разложены «зонкайзеры», «блюминги», допотопные «Калашниковы», ручные слайдеры, игольники, карабины и снайперские винтовки, гранаты разных типов, взрывпеналы и прочие мужские игрушки, которыми можно вооружить по меньшей мере роту.
— Говорят, у продавца меда губы всегда сладкие, а руки липкие, — ухмыльнулся Сан Ваныч. — Это все радовский арсенал, моего добра тут немного. Он с зачисток часто всякие цацки притаскивал, авось пригодятся. Шаркмен — он шаркмен и есть.
— Никогда бы не подумала… — начала Эвридика и замолкла, с отвращением коснувшись маслянистого ствола «зонкайзера». — Неужели он и впрямь питает слабость к этой пакости? Порой мне кажется, мужчины и женщины совершенно разные существа, и гипотеза о том, что мужчины — потомки инопланетян, не лишена смысла.
— Мужчины — инопланетяне? А женщины? — переспросил Сан Ваныч, догадываясь, что Эвридика вспомнила мужа.
В сознании молодой женщины не укладывалось, что Уиллард Пархест в самом деле пытался ее убить, и выглядела она как человек, тщетно силящийся проснуться и избавиться от преследующего его наваждения. Время от времени терла глаза кулаками или проводила по лицу пальцами, словно надеясь сорвать пелену сна, и, оглядываясь по сторонам, дивилась тому, что кошмар все длится и длится.
— Вы не слышали об этой гипотезе? — Эвридика сморщилась, вытирая испачканный в оружейном масле палец о клочок ветоши и пытаясь засунуть руки в карманы одолженных ей Оторвой джинсов. — Идея эта родилась лет 70–80 назад у моих соотечественников — американских антропологов Лина и Бергера — при сравнительном анализе скелетов древних обезьян и пещерных людей. Дело в том, что скелеты женщин оказались очень похожими на скелеты обезьян, передвигавшихся на четырех конечностях, в то время как мужские скелеты свидетельствовали, что обладатели их были прямоходящими. Объяснить этот парадокс Лин и Бергер смогли лишь одним способом: около 50 тысяч лет назад на Землю опустился космический корабль, на котором были одни мужчины. Нуждаясь в женщинах, они изготовили их из подручного материала. Гипотеза на первый взгляд шизофреническая, но до сих пор пользуется у «аномальщиков» популярностью, поскольку объясняет целый ряд различий в строении организмов мужчин и женщин.
— Какие различия ты имеешь в виду? — заинтересовался Сан Ваныч. — В структуре кожи, тембре голоса и волосяном покрове?
— Это всего лишь внешние различия. Но есть и более существенные — внутренние. Во-первых, мужчины дышат животом, а женщины грудью. Во-вторых, исключительно женским пороком является незаращение перегородки сердца, из-за чего артериальная кровь в нем смешивается с венозной. Присущий же только мужчинам недуг — сужение аорты, из-за которого голова обильно снабжается кровью, а нижняя часть тела её недополучает. Есть и другие анатомические различия, но наиболее наглядным является то, что женщины во всем мире живут в среднем на 13 лет дольше мужчин. Ученые объясняют это тем, что мужчины больше подвержены стрессам, но не отвечают на вопрос «почему?». Эмансипация стерла грани между мужскими и женскими профессиями, а разрыв в продолжительности их жизней остался. Более того, согласно статистике, мужчины в три раза чаще кончают жизнь самоубийством, а это тоже о чем-то говорит, не так ли? Боги, кстати, у большинства народов мужского пола, а не женского и…
— Вот тут ты ошибаешься! Богини были у всех народов, ведь матриархат, как общеизвестно, предшествовал патриархату, — возразил Сан Ваныч. — Так что ты говорила про инопланетный звездолет? Почему на нем были одни мужчины? Ведь этих ребят там было немало, если потомки их сумели заселить Землю!
— Лин и Бергер предположили, что это была космическая тюрьма. Дескать, воров, убийц, бродяг и прочий сброд везли на планету-изолятор, и они то ли взбунтовались, то ли корабль потерпел аварию…
— А ты, часом, не фантастический роман пересказываешь, чтобы старика потешить? — с подозрением спросил Сан Ваныч.
— За что купила, за то и продаю, — ответствовала Эвридика. — Звучит неправдоподобно, и все же порой я чувствую, что меня от мужчин отделяет непроходимая пропасть. Но это все лирика. А чтобы закончить со звездолетом, скажу: Лин и Бергер предположили, что, будь это исследовательская экспедиция, ученые могли бы не выжить. То есть не захотели бы выживать любой ценой — добро щепетильно и, часто себе во вред, разборчиво в средствах. В то время как всякие подонки… Разумеется, среди них должны были быть высококлассные, по нашим понятиям, специалисты, ведь они не просто спаривались с близкими им по строению тела приматами, а путем генетических преобразований заставили будущих женщин в прямом смысле встать с четверенек на ноги. Избранные самки постепенно очеловечивались, а оторванные от родной цивилизации инопланетяне деградировали. Потомки их стали первобытными мужчинами, утратившими большую часть прежних знаний. Хотя сторонники палеоконтактов приводят немало примеров того, что обрывки их сохранились и легли в основу древних цивилизаций.
— Любопытно! В свете этой гипотезы миф об изначальной греховности человеческой расы обретает новый смысл. Если ее прародителями были изгои, асоциальные типы, то не приходится удивляться, что вся история человечества зиждется на лжи и кровопролитии, — пробормотал Сан Ваныч.
— Мне не приходило в голову, что вы сделаете из моих слов такой мрачный вывод!
— Вот выводов-то мне всегда в монографиях о палеоконтактах и не хватало. Я читал, что Пифагор учился математике у египетских жрецов, а искусство изготовления бронзовых орудий и оружия появилось в разных уголках Земли одновременно. Причем Медный век, который по всем законам должен был предшествовать Бронзовому, почему-то выпал из истории человечества, — задумчиво сказал Сан Ваныч. — Но собранные факты…
— О, сторонники палеоконтактов собрали потрясающий материал! — поспешно перебила его Эвридика, не желая задерживаться на мысли о порочности первопредков. — Помимо логических построений и рукописных свидетельств у них имеются и материальные подтверждения того, что инопланетяне не раз высаживались на Земле. Я сама видела в музее кусок угля с застывшей в нем золотой цепью. Ему триста миллионов лет, а это значит, что цепочка попала в него задолго до появления на нашей планете динозавров. Буллос и Джилмор обнаружили в застывшей вулканической лаве, в округе Эстл, штат Кентукки, следы существа, ходившего на двух ногах. Ступня похожа на человеческую: пять пальцев и отдельный свод. След был оставлен четыре миллиона лет назад, в те времена, когда на Земле обитали лишь простейшие организмы. В Калифорнии, во время золотой лихорадки, при горных разработках неоднократно находили скелеты людей и наконечники стрел в породах, которым было пятьдесят миллионов лет. Это вовсе не газетные утки, но, к сожалению, подобные факты не занимают солидных людей поскольку не имеют отношения к курсу акций, колебаниям цен на нефть или газ и прочим вещам, поглощающим их внимание целиком и полностью. А жаль наш мир стал бы привлекательнее, если бы мы сумели взглянуть на себя со стороны. Или хотя бы временами отвлекались от сиюминутных проблем, чтобы заглянуть в глаза Вечности.
— С тобой интересно беседовать. Ты видишь окружающее иным, чем большинство моих знакомых, — уважительно заметил Сан Ваныч.
— Мой муж так не считал! — с горечью пробормотала Эвридика. — То есть не считал, что со мной стоит о чем-либо беседовать именно потому, что я вижу не то, что все, и интересуюсь не тем, чем следует. Он полагал, что голова моя забита дребеденью, и не скрывал этого.
— То же самое говорили когда-то Лобачевскому и Эйнштейну, Бетховену и Ван Гогу, Пушкину и Серафиму Саровскому. И по-своему говорившие это были правы: тимофеевка, сдается мне, тоже считает васильки и ромашки выродками.
— Что такое «тимофеевка», «васильки» и «ромашки»? — спросила Эвридика, стараясь правильно выговорить сказанные Сан Ванычем по-русски слова.
3
Сумерки за окном сгустились, когда визор требовательно запиликал и на экране высветилась надпись: «Игорю Дмитриевичу Снегину. Срочно. Конфиденциально».
— Я весь внимание, — сказал Снегин, дав изображение на экран, чтобы собеседник мог идентифицировать его личность.
— У меня есть сведения о судьбе вашей клиентки — мисс Эвелины Вайдегрен и ее приятеля — Патрика Грэма, — сообщил преобразованный синтезатором голос, и по экрану побежали цветные фигуры — традиционный «калейдоскоп», включенный не желавшим быть узнанным информатором.
— Слушаю вас. — Игорь Дмитриевич отключил камеру и потянулся за сигаретой.
— Мисс Вайдегрен и ее приятель подверглись бандитскому нападению. Патрик Грэм был жестоко избит и отвезен на «Скорой» в Александровскую больницу. Эвелина Вайдегрен попала в руки торговцев белыми рабынями и проходит начальный этап обучения. Желаете получить дополнительные сведения?
— Да, — сказал Снегин, стараясь, чтобы голос его не дрогнул.
— У Патрика Грэма сломано три ребра и ключица, сотрясение мозга, обильные гематомы и ссадины по всему телу. Положение пациента тяжелое, но опасности для жизни нет. Обучение мисс Вайдегрен проходит успешно, хотя цену за нее, ввиду возрастного ценза, владельцы борделей предложат бросовую. Я подготовил соответствующие видеоматериалы. Желаете ознакомиться?
— Да, — процедил Снегин, машинально включая запись.
— Извольте.
«Калейдоскоп» погас, и вместо него на экране замелькали кадры, от которых у Снегина сжались кулаки, к горлу подкатил колючий, мешающий дышать ком, а из глубин памяти всплыло напрочь, казалось бы, забытое: «Не ходите, дети, в Африку гулять!»
Несколько минут он смотрел на экран, скаля зубы от бессильной ярости, боли, ненависти и гнева, которым не мог дать выхода. Потом заставил себя сунуть руку под компьютерный столик, нашарил бутылку и сделал пару глотков безвкусной, похожей на тухлую воду водки. Догоревшая сигарета обожгла пальцы, он потушил ее о крышку стола, не отводя глаз от происходящего на экране.
Снегин был уверен, что похитители не дадут ему никакой зацепки, но чем черт не шутит? Опознать китайцев, скорее всего из «Желтокружья», он не сможет, но какая-нибудь примечательная деталь обстановки… Мало ли что промелькнет в кадре…
Всматриваясь в экран, он одновременно обдумывал предстоящий разговор с представителем МЦИМа, натравившим китайскую мафию на Эвелину и Патрика. Или, лучше сказать, воспользовавшимся услугами китайских мафиози, чтобы половчее извлечь его из норы, вылущить из скорлупы, вытащить из раковины, словно моллюска. Тем, кажется, впрыскивают между створками уксус, а ему…
До сих пор МЦИМ не прибегал к помощи китайцев, благополучно избавивших некогда Первопрестольную, а затем и Питер от засилья «лиц кавказской национальности», но это еще не значило, что Снегин не был осведомлен о деятельности китайской «Триады», могуществом не уступавшей итальянской коза ностре и японской якудзе. Только глухой не слышал и слепой не читал о питерском отделении «Триады», имевшем в городе, помимо многочисленных нелегальных заведений, свои магазины, торговые дома, отели, рестораны и промышленные предприятия. Ничего удивительного в этом не было, если учесть, что в Москве, согласно последней переписи населения, официально проживало более полутора миллионов китайцев, а в Питере — чуть меньше полумиллиона.
Считается, что «Триада», являвшаяся поначалу тайным обществом, родилась в XVII веке и состояла из крестьян и ремесленников, объединившихся для защиты от маньчжурских порядков. Созданная в целях самообороны от произвола власть имущих, она постепенно переродилась в откровенно преступное сообщество, многочисленные структуры которого начали завоевывать сначала китайский, а потом и мировой рынки оружия, наркотиков и порноиндустрии. Для китайской мафии были характерны железная дисциплина, строгая конспирация и неукоснительное следование клановым порядкам. За нарушение писаных и неписаных правил виновника ожидало суровое наказание, как правило — смерть. Жестокость, с которой «Триада» расправлялась с конкурентами, давно стала — in hominum ora abire — притчей во языцех. Численность на территории России — уменьшавшейся после Перестройки, как шагреневая кожа — росла с такой устрашающей быстротой, что отечественные криминальные структуры были поглощены ею, едва начав оперяться. Рано или поздно МЦИМ должен был стакнуться с «Желтокружьем», и вот это наконец случилось. Что-то толкнуло руководство МЦИМа в дружеские объятия китайской мафии, и сотрудничество их не сулило Игорю Дмитриевичу ничего хорошего…
— Материала, касающегося обучения мисс Вайдегрен ее будущим обязанностям, отснято на несколько часов. Продолжать демонстрацию, или настало время поговорить о деле, заставившем меня связаться с вами? — спросил голос за кадром, и Снегин, подавив желание выругаться, откашляться, скрипнуть зубами и запустить в монитор бутылкой, в третий раз сказал:
— Да, — и, помедлив, добавил: — Пора перейти к делу.
На экране снова замелькали узоры «калейдоскопа», и Снегин прикрыл глаза, с гримасой отвращения вслушиваясь в царапающий мозг голос.
— Я готов вернуть вам вашу клиентку. Не совсем в Целости, не в полной сохранности, но живую.
Игорь Дмитриевич молчал. Разумеется, они готовы вернуть Эвелину. Для того ее и похитили — чтобы вернуть на определенных условиях. И будь он проклят, если не догадывается, какими эти условия будут!
— Вас, кажется, не слишком интересует судьба вашей клиентки? А между тем в данный момент на правой груди мисс Вайдегрен начинает появляться дракон — татуировка, которой наши китайские друзья метят своих сексуальных рабынь.
Запись голоса, даже если бы он не был искажен синтезатором, не являлась уликой. Кадры учиненного над Эвелиной насилия могли скомпрометировать ее, но не давали зацепок для поисков. Да и не надо было Снегину объяснять, что поиски такого рода в лучшем случае приводили к обнаружению изуродованного до неузнаваемости трупа. В худшем — девушка бесследно исчезала, проданная в бордель Азии или Африки, где до сих пор был высок спрос на светлокожих сексуальных рабынь, готовых исполнить любую прихоть посетителя.
— Ну хорошо, я продолжу. Мне говорили, что с вами трудно иметь дело, но почему бы не попробовать? — звонивший сделал паузу и, не дождавшись ответа, продолжал: — Вы можете приехать за мисс Вайдегрен по указанному мной адресу, если захватите с собой некий похищенный ноутбук и сообщите местонахождение группы террористов, в сговоре с которыми состоит сестра вашей клиентки. Кроме того, вам придется покинуть Петербург и никогда сюда не возвращаться. Если вы попытаетесь использовать имеющиеся у вас документы, чтобы опорочить здешние организации и учреждения, показанные вам кадры будут запущены в Интернет и другие средства массовой информации. А это, как вы понимаете, испортит жизнь не только вашей клиентке и ее близким, но и продемонстрирует вашу полную профессиональную непригодность. Хочу так же добавить… Над чем вы смеетесь, черт возьми?!
Смех разбирал, нет, прямо-таки душил Игоря Дмитриевича. Незажженная сигарета выпала из его пальцев, на глаза навернулись слезы, он судорожно рванул ворот рубашки, пуговицы брызнули в разные стороны, застучали по экрану монитора и клавиатуре.
— Вы что, ненормальный? Если ваши коллеги узнают, что вы оставили свою клиентку в беде!..
— Не надо!.. Господи!.. Прошу!.. — всхлипывая, выдавил из себя Снегин. — Потребуйте еще, чтобы я прихватил с собой Адмиралтейство! Исаакий! Александрийский столп! И пообещал устроить встречу с марсианами!
— Вы не стремитесь облегчить мне задачу, — укоризненно сообщил забывший представиться мцимовец. — А ведь жизнь вашей клиентки под угрозой. Эти китайцы — народ любвеобильный и неугомонный. Так что если мы не придем к соглашению…
— Даже если бы у меня была семья, состоящая из полусотни человек, и вы похитили ее всю, поголовно, включая собаку, кошку, попугая, любимого крокодила и хомяка в придачу, то и тогда я не смог бы выполнить ваших требований, — изрек Снегин, прополоскав горло изрядным глотком водки. — Родной мой, я не Господь Бог и даже не чудотворец. Я всего лишь заурядный сыщик. И понятия не имею, где искать Радова. Я связываюсь с ним по «плавающему телефону» — знаете, что это за штука?
— Если бы вы захотели…
— …то все равно не сумел бы достать Луну с неба или стать президентом самой захудалой республики. Кроме того, я не готов «приехать по указанному адресу» и сунуть голову в сооруженную для меня петлю. Давайте сразу расставим точки над «i». Клиенты приходят и уходят, а я — один-единственный и неповторимый. Я готов обсудить с вами любые условия — почему бы и нет? — за телефон платите вы. Но, поверьте, даже дюжина разбойников не сумеет снять с голого рубаху, сколько бы они ни изощрялись. Улавливаете ход моей мысли?
— Улавливаю. Вы не желаете со мной сотрудничать, — шантажист лицемерно вздохнул, а Игорь Дмитриевич криво улыбнулся, мысленно моля Бога, чтобы мцимовский переговорщик не оказался тупицей, и эмоции не взяли у него верх над здравым смыслом. — Ваше молчание может дорого обойтись мисс Вайдегрен. Теперь я понимаю, почему ваша карьера юриста закончилась столь бесславно. Ну хорошо, я не такой упертый и готов попробовать еще раз, — звонивший снова вздохнул. — Мне нужен Радов, ноутбук и…
— …Эвридика с дюжиной курсантов. Не много ли за одну мисс Вайдегрен? Кстати, ноутбук вам не нужен, поскольку содержимое его уже скопировано и… внимательно изучается неким компьютерным гением.
Пока что это была единственная ложь, которую позволил себе Снегин. Впрочем, и в этой маленькой лжи содержалась доля истины, поскольку Радов намекал, что есть у него кракер, недурно маракующий в компьютерной зауми.
— Я вижу, вам нечего предложить мне в обмен на вашу клиентку, — сухо сказал шантажист и замолк, решив, по-видимому, сражаться с Игорем Дмитриевичем его же оружием.
— Res est magna tacere.
— He понимаю! — раздраженно сказал аноним.
— «Non tarn praeclarum est scire latine, quam turpe nescire», — пробормотал Игорь Дмитриевич и, громче, чтобы его слышал собеседник, добавил: — Потрясенному горем трудно найти подходящие слова.
— Издеваетесь? — подозрительно спросил мцимовец, не сознавая, что Снегин не дурачится, а использует тот единственный способ спасти Эвелину, который у него остался.
Он не мог ехать за ней туда, где на него будет устроена засада. По той же причине он не мог обратиться за помощью к курсантам, хотя в первый момент мысль эта показалась ему соблазнительной. Оставалось только торговаться и в процессе торга убедить оппонента, что судьба Эвелины его не слишком волнует. Молодая женщина произвела на него впечатление. Более того, понравилась ему, и даже очень. Но этого шантажист знать не мог. Равно как и того, что Игорь Дмитриевич не оставлял в беде обратившихся к нему за помощью. Зато он прекрасно понимал, что, если ему не удастся сторговаться со спятившим сыщиком, начальство спросит с него за бессмысленное похищение мисс Вайдегрен. А портить себе карьеру из-за того, что не сумел обломать щеголявшего замшелой латынью неудачника, было донельзя обидно.
— Итак, вы не желаете выручить свою клиентку и заключить со мной деловое соглашение?
— Отнюдь! Я буду счастлив вырвать мисс Вайдегрен из когтей насильников, если вы согласитесь откорректировать свои требования сообразно с моими возможностями. Прошу вас иметь при этом в виду, что Радов хотел получить за миссис Пархест выкуп. Однако мы не сошлись в цене, и я не удивлюсь, узнав, что он со своими парнями рванул из Питера. Продать миссис Пархест родичам или МЦИМу он может и с другого конца света. А вместе с ней все то интересное, что накопает в ноутбуке ее мужа.
Это была Большая ложь, но она соответствовала взгляду мцимовцев на жизнь и потому могла быть переварена ими.
— Значит, все-таки деньги, — пробормотал невидимый собеседник Снегина, — это меняет дело.
И после продолжительного молчания произнес:
— Приезжайте за мисс Вайдегрен и ничего не бойтесь. Я верну вам ее на льготных условиях. Нынче у нас действуют девяностопроцентные скидки для экс-юристов, горе-сыщиков и неудачливых бизнесменов. Вам надо выполнить всего два условия: убраться с мисс Вайдегрен из города и страны в течение трех дней. Обещать никогда сюда не возвращаться и, разумеется, прекратить копать под тех, кто проявил по отношению к вам поистине ангельское терпение.
«Теплее, — с удовлетворением подумал Снегин. — Теперь, когда МЦИМ вступил в сговор с „Желтокружьем“, действительно пришло время менять вредный для здоровья климат. Однако, если я хочу уцелеть, надобно придать паническому бегству видимость отхода на заранее подготовленные позиции».
— Договорились. Вы привозите ко мне мисс Вайдегрен, и мы исчезаем из города. Я обязуюсь забыть о существовании питерского МЦИМа, а вы, дабы излечить мою израненную память от связанных с ним воспоминаний, присылаете мне чек на…. — Игорь Дмитриевич назвал сумму и мысленно попросил всех угодников земли русской молиться за него. — Получив деньги в любой из европейских столиц, ну, скажем, в течение недели, я начну новую жизнь, и больше вы обо мне не услышите. Мисс Вайдегрен, по понятным причинам, тоже будет помалкивать, а уж с ее сестрой и Радовым вы как-нибудь управитесь, коль скоро я перестану вставлять вам палки в колеса.
— Если вы не приедете за мисс Вайдегрен, я не отвечаю за ее жизнь.
— Ну что же, — Снегов сделал театральную паузу и продекламировал:
Всех, кто стар и кто молод, что ныне живут,
В темноту одного за другим уведут.
Жизнь дана не навек. Как до нас уходили,
Мы уйдем; и за нами — придут и уйдут.
Жаль, что мы не пришли к соглашению. Но, как я уже говорил, клиенты у меня еще будут, а новая голова на плечах не вырастет. Да и чего ради мне пускаться в бега на старости лет?
Quid terras alio calentes sole mutamus?
Patria quis exul se quoque fugit?
— Что вы бормочете? Говорите по-русски! На худой конец, по-английски! — возмутился шантажист.
— Простите, забылся. Это Гораций.
Что нам искать земель, согреваемых иным солнцем?
Кто, покинув отчизну, сможет убежать от себя?
— А вы хитрая бестия! — уважительно признал переговорщик. — Вам и клиентку вашу на дом доставь, и чек на получателя выпиши! И все это взамен вашего честного слова не портить нервы тем, кому вы все равно не в состоянии навредить?
«Господи! — подумал Игорь Дмитриевич, изо всех сил стискивая зубы. — Как терпишь ты этакую мразь в созданном тобой мире? Поистине беспредельно терпение твое и незнаком тебе рвотный рефлекс…»
— Хорошо, утром вы получите мисс Вайдегрен. И чек, который будет действителен ровно неделю. Но предупреждаю, если вы нарушите слово…
— Можете не предупреждать. Я знаю, что «даже у разбойников есть свои законы». Но, если я не получу компенсацию или, лучше сказать, отступное, сделка будет считаться недействительной.
Экран погас. Судя по всему, звонивший накушался общением с полоумным сыщиком до отвала, и Снегин счел возможным наградить себя долгим глотком из спасительной бутылки.
Самое трудное позади. Эвелину он, будем считать, вызволил. Но наивно было бы думать, что им беспрепятственно позволят уехать из Питера. У разбойников времен Цицерона, может, и были свои законы, а вот у нынешних бизнесменов… Впрочем, если Эвелина будет в состоянии передвигаться самостоятельно, он ее из этой клоаки вытащит. Так или этак, не мытьем, так катаньем… Пару лазеек он уже накопал — толпе курсантов ни в одну из них не пролезть, а для двух человек, в розыск не объявленных, сгодится любая.
Снегин чиркнул для памяти несколько закорючек в блокноте, решив прежде всего связаться с Радовым. И, если получится, с отцом Эвридики и Эвелины, который, по словам Радова, должен был вот-вот объявиться в Питере. Предупредить, чтобы не светился, и информировать о том, что обстоятельства изменились. — Ах, как не вовремя вплелись в эту историю «желтокружники»! — пробурчал Игорь Дмитриевич, выбирая из стоящей под рукой кассетницы масс-диск с чем-нибудь облегчающим душу. Он хотел отыскать «Магический колокол» Вартанева, но тот, как назло, куда-то запропастился. На удачу Снегин пробежался пальцами по клавишам «Дзитаки», и из динамиков полился серебряный голос Сережи Сорокина:
Приближается час расставанья —
Карты скверные в прикуп легли.
Не обнявши тебя на прощанье,
Я уйду с сумасбродной Земли.
В миг последний, опаляя жаром,
Надо мной, как крылья, прозвенят,
Паруса, наполненные ветром,
Кораблей, плывущих на закат…
Снегин подпер голову ладонью и задумался, мысленно выстраивая предстоящие разговоры с Радовым и отцом Эвелины. А Сережа Сорокин, расстрелянный неизвестными подонками год назад у дверей собственной квартиры, продолжал петь, и чудесный, печальный голос его смывал мерзостную накипь, оставшуюся на душе Игоря Дмитриевича после разговора с анонимным представителем МЦИМа.
Оборвутся любовные нити,
Узы дружбы, вражды и родства,
И спадут оковы бренной плоти,
Как с деревьев жухлая листва.
Откричав, отсмеявшись, отплакав.
Я уйду с нашей горькой земли,
Паруса, цвета огненных флагов,
Растворятся в закатной дали…
4
— За ребят, — сказал Генка и, не глядя на Радова, осушил пластиковый стаканчик.
Проглотив разведенный спирт, Ворона скорчила такую гримасу, будто отродясь подобной гадости не пробовала, и потянулась за сигаретой.
Радов выпил поминальную пайку с безучастным видом, но по вздувшимся желвакам было ясно, что гнев его не прошел и безумной вылазки в город он никому не простил. Даже мертвым.
Наверно, он прав, подумал Генка, не чувствуя, однако, раскаяния. Вероятно, потому, что не видел растерзанные взрывами тела Шрапнели, Мики и Ваксы и до сих пор не верил, что они погибли. То есть верить-то верил — чего ради Битый с Вороной стали бы врать? — но как-то умом, отстраненно. Он не мог представить их мертвыми точно так же, как и прочувствовать смерть Гвоздя, на которого полиция списала взрыв бензозаправки, располагавшейся напротив «Дости». Но у Гвоздя не было спайдера, и, стало быть, сами же копы по ней и жахнули от избытка чувств.
…Когда Генка, не дождавшись Гвоздя, вынырнул на поверхность, взрывы уже отгремели и бензозаправочная станция пылала вовсю, вздымая в небо клубы угольно-черного дыма и окрашивая воду кроваво-красными бликами. Стрельба на крыше «Дости» умолкла, и тут, прослушивая разговоры копов на известном любому курсанту кодовом языке, он узнал о гибели Гвоздя и рванул к памятнику Грибоедову…
— Не понимаю! — с беспомощным видом обратилась Эвридика к Сан Ванычу. — Почему вы не осуждаете их за то, что они стреляли в полицейских? И в этих… подводных спасателей… Вы ведь верите в Бога? Ведь они убивали и были убиты людьми, с которыми несколько лет сотрудничали, правда?
«Мало нам своих хлопот, так еще дурища эта со своими идиотскими вопросами лезет! — подумал Генка, с отвращением глядя на веснушчатую интуристку, которой по возрасту давно уж пора детей растить, а по уму в самую пору с куклами играться. — Объяснила же ей Оторва по-английски, что нас МЦИМ подставил, про розыск и все прочее! Так нет, лезет без мыла в душу и глазищами коровьими хлопает, будто вчера на свет родилась и о подлянках всяких слыхом не слыхивала!»
— Налив-вай, Терт-тый! Не б-бзди, прор-рвемся! Реб-бята нам м-местечко в р-раю заб-бьют. В-верно я г-говорю, С-Сан В-Ваныч? — Травленый обернулся к Эвридике и погрозил ей пальцем. — А т-ты лучше м-молчи! Через теб-бя реб-бята сгиб-бли!
— Она по-русски не понимает, — сказала Ворона, придвигая к Генке стаканы.
— А я п-по ихнему заик-каться н-не намер-рен!
— Ну и помолчи тогда, — обманчиво мягко попросил Травленого Четырехпалый. — Сан Ваныч, не сочти за труд, растолкуй гостье доходчиво, что к чему. Мне завтра с ее отцом говорить, и, если она наплетет ему о нас невесть что, толку из этой встречи не будет.
— Где это вы с ним встретитесь? — оживилась Ворона, но Радов даже не взглянул в ее сторону.
Он не скрывал, что считает ее главной виновницей вылазки ребят в город, и не то что разговаривать — смотреть на нее не хотел.
— Толковать можно долго и попусту, — неохотно сказал «Пан» и, обращаясь к Эвридике, продолжал уже по-английски: — Я расскажу старую притчу. Жили-были два земледельца, и случилась у них как-то раз для посева лишь плохая пшеница, смешанная с разным мусором и семенами сорных трав. Один из них отказался ее сеять, не желая рвать хрип ради скверного урожая. Другой посеял то. что у него было, и собрал немного сорной и тощей пшеницы. Год выдался неурожайным, но он все-таки прокормился со своей семьей, а первый, отказавшийся сеять, умер с голоду. Который же из них поступил верно?
— Конечно, тот, который сеял сорную пшеницу! — не колеблясь ответила Эвридика, слушавшая старика, уперев подбородок в ладонь.
— Все мы подобны этому сеятелю. Все мы наряду с достойными делами вынуждены порой совершать дурные. И все же это лучше, чем созерцать свой пуп и ни во что не вмешиваться. — Сан Ваныч замолк. Хотел еще что-то добавить, но взглянул на Четырехпалого и, пожав плечами, промолчал.
— За нас, любимых! — изрек Битый, лаконизм которого иной раз дорогого стоил.
— П-пей, т-твою мать, — дружелюбно сказал Травленый, передавая стакан Эвридике. — Оч-чень сглаж-живает шер-роховатости б-бытия.
Девчонка, к удивлению Генки, не отказалась. Обвела глазами сидящих за столом, задержалась взглядом на Радове, отважно улыбнулась ему и залпом опорожнила стакан. Радов, криво ухмыльнувшись, подал ей приготовленный для себя бутерброд с тушенкой.
— А я ведь до сих пор не знаю, что это за Кайя-Вакса такая? Или Каявакса? Из-за которой Вакса кликуху свою получил. То ли город, в котором он родился, то ли поселок? — спросила Ворона, неожиданно мокрым голосом. — И не спросишь теперь…
— Вот-вот, только рыдающей Вороны нам для полноты счастья не хватало, — процедил Сыч. — Спой нам, Гена, как синица тихо за морем жила. Или жар-птица? Видал, какая гитара у Сан Ваныча в закромах Нашлась?
Он протянул Генке роскошную, инкрустированную серебром гитару, которую тот взял безо всякого интереса, настолько изумил его вид расквасившейся Вороны.
Генка Тертый никому не признавался, что запал на Ворону, ещё будучи первокурсником. Тогда она еще Носила на голове огненно-красный «ирокез», сбривала волосы на висках и ходила в вызывающе тесных, обтягивавших зад брюках. Из-за казуса с которыми он и обратил на нее внимание. Теперь уже и не вспомнить, чем именно Волдырь из семнадцатой «дюжины» вывел ее из себя. Вывел до такой степени, что Ворона посреди коридора вмазала ему ногой в грудь. Вмазала от души, так что здоровенный парняга потерял дар речи и застыл в позе рыболовного крючка. Но потряс зрителей, тертых, в общем-то, калачей, не столько мастерский удар Вороны, сколько то, что тесные брюки ее лопнули, точнее, разошлись в этот момент по заднему шву. А под брюками… Не обращая внимания на восторженный вой зрителей, Ворона ухватила Волдыря за чуб и врезала ему коленом в лицо. И только когда Волдырь — смертельно раненый в прошлом году, во время зачистки Нижнего порта — умылся хлынувшей из носа юшкой и осел на пол, повернулась к гогочущим курсантам. Она все поняла, но ничуть не смутилась. Напротив, задрав нос, объявила, что если кто-то чего-то до сих пор не видел — пусть смотрит, ей не жаль. И, оставив поверженного Волдыря корчиться на полу, направилась в женскую казарму…
На первых курсах Ворона вешалась на шею всем инструкторам и наставникам, и ходили слухи, будто се даже хотели вышвырнуть из МК «за слабость передка». Но училась она отменно, а потом вдруг присмирела, словно посхимилась. Злопыхатели, а их у Вороны имелось немало, утверждали, что она имела глупость залезть в постель к ВМФ — Виталию Митрофановичу Фартукову, инструктору рукопашного боя — и тот, в воспитательных целях, так отодрал ее на греческий манер, что она целую неделю ходила раскорякой, изрядно потешая своим разнесчастным видом посвященных в эту историю. Верилось в подобную чушь с трудом — девицей Ворона была искушенной и все премудрости любви освоила задолго до поступления в МК. На самом-то деле в пай-девочку она превратилась после того, как втюхалась в Четырехпалого, что попервоначалу бесило Генку, а потом заставило относиться к Вороне с ещё большей теплотой и сочувствием. Ибо если Радов не желал чего-то замечать, то и не замечал.
Теперь же, после их самовольной и столь печально кончившейся вылазки в город, шеф просто в упор не видел Ворону, и очень может статься, разнюнилась она как раз из-за этого, а вовсе не из-за гибели ребят. Не они первые, не они последние…
— Не мучай гитару, Тертый! Взял в руки, так пой! — велела Оторва.
— А может, это все же не Мика наследила? — обратился к Вороне Сыч. — Может, все же обереги пафнутьевской выделки подвели?
Ворона покачала головой и, видя, что Сыча такой ответ не удовлетворил, пояснила:
— Мы слушали переговоры по спецсвязи. Копы мцимовских сенсов не упоминали. Скорее всего Мика кому-то из своих вякнула, а он передал кому следует.
Радов прикрыл глаза, чтобы не смотреть на Ворону и Тертого, настраивавшего забытую кем-то из клиентов Сан Ваныча гитару. Чтобы не видеть Сыча, так и не сумевшего снять пароль с ноутбука Пархеста. Он оказался никудышным наставником и теперь пожинал плоды собственного неумения превратить ребят в образцовых бойцов. Напрасно он злился на них, вовсе не Ворона и Тертый, а он сам был виноват в гибели Гвоздя. Шрапнели, Ваксы и Мики. Глупо было ожидать чего-то иного, если он не сумел научить их беспрекословно подчиняться приказам. Глупо было очертя голову бросаться на выручку Оторвы, освобождение которой стоило жизни четырем курсантам и бог весть скольким копам и ребятам из ПСС. В уродливом, деформированном мире самые добрые намерения не могут не превращаться в свою противоположность — уж ему-то это давно пора было усвоить, так нет же, дернул его черт играть в спасителя. Вот уж истинно говорят: век живи, век учись, а коли родился дурнем, дураком и помрешь…
— О чем он поет? — спросила Эвридика, тронув его за руку.
Юрий Афанасьевич поднял голову и уставился на молодую женщину непонимающим взглядом. Подумал, что надо не расслабляться, а пойти приготовить заряды пластвзрывчатки, но вместо этого прислушался к пению Тертого.
…Нас мало, нас адски мало,
А самое страшное, что мы врозь.
Но из всех притонов, из всех кошмаров
Мы возвращаемся на «Авось».
Вместо флейты поднимем флягу,
Чтобы смелее жилось.
Под российским крестовым флагом
И девизом «авось».
Нас мало, и нас все меньше,
А самое страшное, что мы врозь.
Но сердца забывчивых женщин
Не забудут «Авось»,
не забудут, авось…
«Попробуй-ка переведи это в двух словах!» — раздраженно подумал Радов, но, подняв глаза на Эвридику, понял, что она не ждет перевода. Что-то она уловила, о чем-то догадалась и пальцы положила на его руку, просто чтобы привлечь внимание. В поисках поддержки и ободрения, не сознавая, что нынче Четырехпалый сам нуждается в утешении и ободрении. Ибо от мироздания, давно рушившегося на его глазах, сегодня откололся очередной изрядный кусок, и в голову неустрашимого шаркмена в который уже раз закрался вопрос, надо ли продолжать жить в этом обреченном здании? И не таким уж вздорным и нелепым представилось ему вдруг предложение Риты стать ихтиандром.
До сумасшедшей вылазки ребят в город у него еще теплилась слабая надежда, что все можно отыграть назад. Доказать, что именно противозаконные происки МЦИМа вынудили их к ответным действиям, и восстановить хотя бы подобие справедливости. Наивная эта надежда развеялась, когда он заглянул в свежие интернетные новости. «Разгром террористами паба», «Взрыв бензозаправки — дело рук террористов из Морского корпуса», «Кровавая жатва. Убито 13 человек, из них 4 полицейских. 19 человек госпитализировано, пятеро — в тяжелом состоянии».
Все кончено, теперь любые ссылки на противоправные происки МЦИМа будут выглядеть детским лепетом. И если до этого у них могли найтись сочувствующие, если кто-то не верил в их виновность и кровожадность, то иллюзии эти рассеялись.
И по трупам холодным, как по тряпкам ненужным,
Разрядив карабины, проскакал эскадрон… —
неожиданно донеслись до него слова Генкиной песни.
— То-то и оно, что по трупам! — хмуро сказал Сыч, изо всех сил убеждавший ребят не нарушать приказ Четырехпалого и все же чувствовавший себя виноватым в случившемся.
— Ну вот, опять достоевщина пошла! — сморщилась, как от стакана уксуса, Ворона. — Что же, нам надо было позволить себя повязать или пострелять? Я ведь не. говорю, будто мне нравится, что мы копам и подводникам шкуры попортили! Но явились-то за нами они!..
Юрий Афанасьевич склонил голову, разглядывая лежащие на его руке пальцы Эвридики. Он не желал участвовать в назревавшем споре, поскольку давно уже понял: если униженные и оскорбленные не могут рассчитывать на официальную помощь и защиту, значит, государство не в состоянии выполнить свое основное назначение — обеспечить общественный порядок, призванный оберегать жизнь, честь, здоровье и имущество своих граждан. Ощипанная, оскопленная и выпотрошенная Россия, в которой ему выпало родиться и жить, не умела и не хотела помогать нуждающимся и защищать слабых. СМИ на все лады призывали: «Будь сильным, помоги себе сам!» И воодушевленная этой, безусловно, здравой мыслью, сволота всех мастей активно помогала себе: мошенничая, обирая, грабя, насилуя, убивая тех, кто оказался не способен себя защитить. Но так, насколько знал Радов, происходило всегда и везде. За две тысячи лет христианские заповеди не потеряли своей актуальности, а значит, люди не изменились к лучшему.
С другой стороны, полиция и парни из ПСС боролись с бесчинствами, как умели. В отличие от высокопоставленных чиновников и преуспевающих бизнесменов, живущих в своем особом мирке напичканных секьюрити особняков, частных школ, престижных университетов, корпоративных интересов и корпоративной морали, они знали этот мир таким, каков он есть. Во всей его скудости, обездоленности и неприглядности. Ежедневно рискуя жизнью, они защищали сирых и убогих, сражаясь с бандитами, маньяками, наркодельцами, предательством и коррупцией власть имущих, вертящих писанные ими же законы, как продажную девку. Но они же охраняли МНИМ, разгоняли демонстрации «зеленых» и пикеты профсоюзов.
Тень от кривого дерева не могла быть прямой, сколько бы Радов ни пытался уверить себя в обратном.
С течением времени становилось ясно, что зачистка Нижнего порта, равно как и ряд других операций по санации города, не имела смысла, ибо на месте одного сожженного клоповника вырастало два, а дела Хитреца Яна продолжила целая артель Оружейников. Не в силах устранить причину заболевания, копы боролись со следствием, но можно ли, уняв тахикардию, избавить сердце от чрезмерных нагрузок?
— …добро должно быть с кулаками! — азартно вещала между тем Ворона.
— Чем больше у него кулаки, тем легче ему переродиться во зло, — с улыбкой терпеливого дедушки возразил Сан Ваныч. — Границы добра и зла расплывчаты и условны. Причем в религиозных учениях они сформулированы убедительнее и четче, чем в Уголовном кодексе. Вот только религий много, и различаются их основные положения друг от друга сильнее, чем ночь ото дня, что бы ни говорили по этому поводу сторонники экуменизма.
— О чем он говорит? — снова спросила Эвридика, и Юрий Афанасьевич тихо ответил:
— О чем бы русские ни говорили за стаканом водки, они всегда говорят о смысле жизни.
— Отец Варсанофий утверждает, что ремесло наёмника не осуждается православием. Он читал нам выдержки из писаний отцов церкви, в которых приведены примеры того, как отряды христиан сражались в войсках язычников. Убийство на войне, по церковным понятиям, не считается убийством, — без видимой связи со словами Сан Ваныча заметил Сыч. — А относится это к партизанской войне? И какая разница между партизанской войной и терроризмом?
В полях под снегом и дождем,
Мой милый друг,
Мой бедный друг,
Тебя укрыл бы я плащом
От зимних вьюг,
От зимних вьюг.
А если мука суждена
Тебе судьбой,
Тебе судьбой,
Готов я скорбь твою до дна
Делить с тобой,
Делить с тобой… —
неожиданно тихо и проникновенно запел Тертый, и спорщики умолкли. А Радов пояснил Эвридике:
— Он поет о любви. Кажется, это Роберт Бернс.
Пускай сойду я в мрачный дол.
Где ночь кругом,
Где тьма кругом, —
Во тьме я солнце бы нашел
С тобой вдвоем,
С тобой вдвоем.
И если б дали мне в удел
Весь шар земной,
Весь шар земной,
С каким бы счастьем я владел
Тобой одной,
Тобой одной.
— Не понимаю! — отчаянным голосом сказала Эвридика. — Они убили кучу людей! Вы все объявлены в розыск! И вместо того чтобы бежать, спасаться, делать хоть что-то разумное, вы пьете какую-то отраву, говорите о жизни и поете о любви! Вы все сумасшедшие — да?
— Наверно, мы просто фаталисты, варящие, что Создатель вплел наши жизни в ковер мироздания с определенной целью. И пока она не будет достигнута, нить жизни не порвется, — пошутил Радов, мельком отметив, что Оторва с Битым, в очередной раз переглянувшись, один за другим вышли из комнаты, не желая попусту тратить время.
— Так ты верующий? Эти ребята верят, что попадут в рай после убийства полицейских? — спросила Эвридика, и Радов не разобрал, то ли она не поняла шутки, то ли сама прикалывается над ним, сохраняя на лице серьезную мину.
— За подопечных своих сказать не берусь, а сам я определенно верующий, — промолвил он, после того как Генка спел есенинское: «Отчего луна так светит тускло на сады и стены Хороссана?..» — Угораздило меня как-то попасть в реанимацию. И полетел я, как водится, через темный тоннель. А потом, когда в глаза мне ударил ослепительный свет, я вдруг понял, что, уходя из этого мира, мы продолжаем жить… На каком-то другом уровне, в ином измерении… И уровней этих бесчисленное множество, и так же нескончаема цепь ваших жизней… Я ужаснулся и обрадовался одновременно. Звучит, конечно, бредово, но почему бы не предположить, что Земля — всего лишь полигон, некий испытательный стенд, для проверки нас на прочность, человечность и прочие качества?
…Если кто-то звал кого-то
Сквозь густую рожь
И кого-то обнял кто-то,
Что с него возьмешь?
И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи…
— По-моему, ты смеешься надо мной. Или нет? — Эвридика заглянула Радову в глаза и как-то очень нежно провела кончиками пальцев по его четырехпалой ладони. — Странно! У меня такое чувство, будто я знаю тебя много-много лет…
— …и пошла бы с тобой хоть на край света! — громко ляпнула, поднимаясь из-за стола, Ворона. Уставилась на Эвридику недобро прищуренными глазами и, ничуть не смущаясь, продолжала: — У тебя губа не дура! А все остальное — так себе!
Старательно не глядя на Радова, Ворона двинулась прочь из комнаты и только в дверях остановилась, чтобы бросить, не поворачивая головы:
— Слышь, Тертый! Кончай бренчать, пошли трахаться!
— Ещё какую-то гадость напоследок сказала? — спросила Эвридика, с жалостью глядя на покрасневшего котоусого, который, оставив гитару на табурете, виновато улыбаясь, начал бочком выбираться из комнаты.
— Искалеченная душа, — констатировал Юрий Афанасьевич. — Не обижайся и не бери в голову. Себя она жалит больнее, чем других.
— Я не обижаюсь, — сказала Эвридика и потупилась. — Она правду сказала. Я бы пошла за тобой…
Не дождавшись ответа, молодая женщина вскинула ставшие вдруг шальными глаза и требовательно сказала:
— Ну! Чего ты ждешь? Уведи меня… Пусть не на край света, так хоть в чулан или кладовку какую. Должно же в этой новой, второй жизни быть хоть что-то хорошее!
— Вот так поворот с прокруткой! — изумленно пробормотал Сыч, провожая глазами Радова и Эвридику, вышедших из комнаты с таким видом, что в намерениях их можно было не сомневаться.
— Это случается, особенно если всем начинает мерещиться, что завтра наступит конец света, — неодобрительно проворчал Сан Ваныч. — Проблемы возникают, когда выясняется, что светопреставление откладывается на неопределенное время. И надобно, хочешь ты того или нет, жить дальше.
Сыч буркнул что-то невразумительное, машинально вытягивая сигарету из протянутой стариком пачки.
