Ближе к вечеру, после довольно странного обеда, состоявшего в основном из жареных бобовых и какого-то сладкого мяса, Ланкастер осторожно вошел в дверь апартаментов своего напарника. Огоновский стоял у чуть приоткрытого окна – под ногами у него валялись несколько затоптанных сигарных окурков, на придвинутом пуфе лежала здоровенная серебряная фляга.

– Андрей…

Огоновский повернулся. Ланкастер был без кителя, в белой сорочке, черных галифе и высоких парадных сапогах. Коса уже не лежала на спине тугой змеей: чуть вьющиеся, распущенные волосы уинг-генерала мягким покрывалом облегали его плечи и спину.

– Я решил спросить вас – это была провокация? Мне очень не хотелось бы в это верить… Хотя, впрочем, теперь мы достаточно четко представляем себе, чего стоит власть нашего друга Осайи.

– Власть Халефа, который, к сожалению, так и остался всего лишь мужественным мальчишкой, стоит чуть больше, чем вам кажется, Виктор, – голос Огоновского прозвучал мягко, слишком мягко – и Ланкастер немного смутился. – Жрец был в своем праве. Заметьте, ведь бросился он отнюдь не на Почтительнейшего Сына, а на меня, на презренного чужака, пытающегося оспорить его право на собственность. Он всего лишь защищался, не более. Но убить его мы были обязаны. Вы же сами понимаете – вооруженное нападение на офицера Конфедерации. Да, это была всего лишь девчонка. Но что тогда стоит вся наша мощь и наша, столь яростно декларируемая, тысячелетняя слава, если мы с вами, вдумайтесь – два генерала! – не в состоянии защитить – кого – избитую девчонку?

– И вы считаете?.. – Ланкастер замер на месте.

– Виктор… – на губах Андрея Огоновского появилась усталая улыбка, он даже чуть опустил глаза. – Виктор, а по-вашему я мог поступить иначе?

Ланкастер резко дернул головой, и его волосы, уже подернутые пеплом ранней седины, взметнулись над плечами, кратко обнажив золото маленьких погон, пришпиленных к белому шелку сорочки. Несколько секунд он в упор смотрел на стоящего перед ним Огоновского – невысокого, едва доходящего ему до плеча, широкоплечего и оттого коренастого: в глаза ему почему-то бросились ухоженные руки с сильными, подвижными пальцами хирурга.

Уинг-генерал Ланкастер опустил голову так, что подбородок коснулся холодной рубиновой эмали Рыцарского Креста, что крепился чуть ниже узла галстука, – и, щелкнув каблуками, вышел.

…Этот носитель был несколько модернизирован: огромную треугольную «плиту» тяжелого танконесущего штурмбота переделали в мобильный информационный центр, оснастив машину самыми мощными аналитическими системами, сотнями «стреляющих» батарей наноразведчиков и корректировщиков, заатмосферными сканерами и, наконец, превратив обширный грузовой дек в роскошный и даже немного вычурный командный пункт. Отсюда можно было видеть всю солнечную систему Трайтеллара: всего лишь покачиваясь в мягком бархатном кресле цвета состарившейся меди.

Таких чудес ни Осайя, ни, тем более, его избранные гвардейцы числом в дюжину, коих он пожелал захватить с собой на выдающуюся охоту в провинции Фирусса, не смели даже вообразить. Машину вел Ланкастер – пригнавшие ее на аэродром пилоты ушли на орбиту на резервном катере, опустившемся рядом с ботом. Самым удивительным для Огоновского было то, что гренадер управлял аппаратом не из ходовой рубки, а прямо здесь, развалившись в широченном кресле офицера-координатора, куда были вынесены дополнительные штурвал и педали. Перед ним висели невидимые для окружающих голографические экраны, выдающие обстановку триста шестьдесят на сто восемьдесят, а за спинкой его катапультируемого кресла стоял развернутый боком восьмидесятитонный танк-транспортер: некоторое свободное пространство в деке все же оставили. В принципе, Ланкастер мог бы вести бот и прямо из танка, но подобные фокусы он решил оставить на потом.

Бот шел медленно, не более двух М. На обзорных экранах, вывешенных для офицеров гвардии и самого Халефа, неслись пухлые белые облака, в редких разрывах которых иногда появлялись коричневые пятна прибрежной полосы.

– Минута! – громко произнес Ланкастер.

– Н-да? – удивился Чандар, задремавший на посту офицера дальней связи. – Уже?

Ланкастер поднял правую руку. Слегка двинув штурвалом, он полностью исключил влияние главного навигационного мозга на систему управления и теперь, прищурившись, высматривал впереди селения, в которых работали медицинские миссии Конфедерации. На экране передней полусферы вспыхнул зеленый огонек – сигнал маяка. Виктор довольно улыбнулся. Огромная тяжелая машина мягко скользнула вниз, впереди появились сотни серых островерхих коробочек – столица провинции Фирусса.

– Ты видел свои владения сверху? – поинтересовался Огоновский у Осайи.

– Эти – ни разу, – признался тот. – У меня осталось несколько самолетов, но…

– Виктор, – позвал Огоновский, – сделайте круг над городом!

Ланкастер молча воздел над головой левый кулак. По совести говоря, ему стыдно было бы признаться, что за штурвал подобной машины он не садился более пятидесяти лет – с самой Академии, однако данный экземпляр, одна из последних, почти незнакомых ему моделей, была настолько послушна и ласкова, прощая даже грубые ошибки пилота, что он без лишних раздумий пошел на атмосферный маневр. Правая нога чуть добавила давления в волноводах, левая рука уверенным, давно заученным движением вывернула штурвал, одновременно вытягивая его на себя, – и сплюснутый черный треугольник, немного накренясь, пошел по кругу над залитым солнцем городом. Высота медленно росла. Тысячи подданных владыки Осайи, высыпавшие на улицы из-за свиста, издаваемого штурмботом, с изумлением разглядывали черные кресты Конфедерации, ослепительно сверкавшие золотым обрамлением на подсвеченном солнцем днище.

Глядя вниз, Ланкастер улыбался. В какой-то момент его нога сильно прижала педаль аселератора, и бот, подчиняясь слегка вытянутому штурвалу горизонтальной ориентации, мгновенно ушел вверх. Виктор выругался: теперь ему предстоял более сложный маневр. Мягко продавив педаль реверса, он заставил машину снизить скорость и теперь уже внимательно, даже выпрямившись в кресле, повел ее на посадку по указке маяка. Рядом с ним горячо перешептывались офицеры дворцовой гвардии, совершенно изумленные увиденным: гравикомпенсатор, рассчитанный на совсем иные перегрузки, ни на мгновение не позволил им сдвинуться с места, несмотря на то, что огромный и очень тяжелый бот совершал довольно рискованные атмосферные маневры! Ни на миллиметр не сдвинулся и танк, стоящий за их спинами. Тяжелый танконесущий штурмбот, изначально строившийся для высадки панцердивизионов прямо с орбиты, в некоторых аварийных ситуациях мог не только самостоятельно достичь ближайших планет, но и разогнаться, пусть на несколько минут, – до сверхсвета! Стандарты закладывались имперскими еще конструкторами, и за столетия они не изменились: тяжелый штурмбот должен догнать уходящий носитель в случае потери связи по всем имеющимся дальним каналам. Соответствующей же мощью обладали и его гравикомпенсаторы.

Виктор Ланкастер недоуменно повел бровями. Маяк вел его на плиты недостроенного аэродрома, способного принимать максимум трехсоттонные самолеты. Масса бота составляла больше тысячи тонн – разумеется, тот же гравикомпенсатор может удерживать бот даже на песке, причем довольно долго, не менее сорока суток, но все же: а стоит ли, учитывая незаконченность работ? Он машинально включил аналитический блок навигационного мозга, посмотрел на результаты расчета и решительно двинул штурвал от себя.

«Я перемудрил, этот доктор превратит меня в идиота, – сказал он себе, невольно оглянувшись на Огоновского. – Я просто заигрался. Нам тут до утра, не больше. А садиться в пустыне – не так, что ли, страшно? Страшно… смешно, а не страшно.»

Отстрел посадочных опор был неощутим. Колоссальная махина длиной чуть менее ста метров мягко опустилась на керамокомпозитные плиты будущего аэропорта и, свистнув напоследок излучателями волнового двигателя, замерла. Ланкастер коснулся сенсора на панели управления: за его спиной беззвучно откинулся слип. Чуть заворчав, ожил танк: разъехались профилированные задние двери, готовые принять в его десантный отсек легкую колесную или гусеничную машину. Виктор поджал губы: это была ошибка. Проклятые спецпрограммы, недоступные обычным офицерам Десанта, выставили его недоучкой. Он слегка ударил ладонью по панели ввода и, пошевелив в воздухе пальцами, убрал весь массив памяти, позволявший мозгу танка принимать относительно самостоятельные решения – а потом вошел в его мозг напрямую. Танк покорно качнулся и очень аккуратно выбрался на плиты аэродрома, после чего повернулся направо и замер, оставив открытым только люк командира.

Первым, согласно протокола, из бота выбрался Почтительнейший Сын Осайя. Следом за ним – Огоновский в доспехах с пристегнутым к поясу шлемом. Под слипом лежал, уткнувшись лицом в композит, некий человек в фиолетовых одеждах, за ним стояли несколько жрецов и только дальше, на стандартном армейском колесном внедорожнике – двое врачей Конфедерации, покорно ждущие своей участи. Владыка, ощутив на себе тяжелый взгляд Огоновского, поспешил поднять на ноги фиолетового и протянул ему руку, в которую тот впился долгим страстным поцелуем. Андрей хлопнул наместника – как ему его представили, – по плечу, и почти бегом двинулся к джипу.

– Легион-генерал Андрей Огоновский, Флот, направлен сюда по… – он замялся, – для решения ряда проблем. Полностью в вашем распоряжении, коллеги.

– Э… – произнес вдруг кто-то, и он обернулся.

По слипу медленно спускался Ланкастер.

Вероятно, один вид его способен был обратить в бегство лучшие пехотные части, когда-либо существовавшие на Трайтелларе. По слипу бота не спеша двигалась чудовищная боевая машина. Хорошо понимая, что он делает, Виктор Ланкастер привел наконец в действие некоторые сегменты своего сложнейшего нестандартного снаряжения. Самым заметным его элементом являлся увенчанный витыми рога шлем. На самом деле рога являлись всего лишь излучателями системы дальней связи, с помощью которой он мог, не прибегая к услугам стационарного БИЦ, выходить прямо на КП носителя, находящегося на дальней орбите. Помимо шлема его снаряжение – стоившее около миллиона крон – позволяло ему и летать, и… из ботфорт, доходивших ему до паха, топорщились острые хромированные когти, а сзади, за наплечником, мирно покоились сложенные кожистые крылья. Правое бедро украшала петлевая кобура с удивительно красивым заказным излучателем, слева висел наградной меч, а чуть ближе к паху – громадная, лоснящаяся черная кобура пистолета. Проходя мимо владыки Осайи, Виктор мягко коснулся его плеча пальцами, и почти тут же оказался перед главным жрецом провинции. Несколько секунд жрец смотрел на него немигающими от изумления глазами, после чего Ланкастер развел в приветствии руки и – не удручая себя дальнейшим общением с клириками, коротко поклонился медикам.

– Мы очень рады, – произнес в ответ старший из врачей, изрядно потасканный седой дядька, сидевший рядом с водителем. – Мы рады, что вы здесь, господин генерал.

Ланкастер вздернул наверх забрало шлема.

– Боюсь, что я не совсем понял вас, джентльмены. Прошу простить меня за это дурацкое шоу…

– Я не об этом, – вздохнул седой. – Разрешите представиться: Мартин Белласко, заместитель главного врача миссии. Теперь, пожалуй, уже главный. Мой коллега – Шандор Свенсон, один из хирургов нашей миссии.

– Вы сказали, что?.. – дернулся Огоновский.

– Ну, шефа зарезали вчера, – поджал губы Свенсон.

– Зарезали? – содрогнулся Огоновский.

– Да, собственно, зарубили, – кивнул Белласко. – Все просто: четырнадцатилетняя девочка, тяжелейшие роды, узкие бедра, ничего не помогает, только «кесарево», как тысячу лет назад. Ребенок – ну царский мальчишка, четыре двести, девочка в порядке, на пятый день счастливый папаша подстерег шефа на улице и разрубил ему голову топором. За вторжение в тело матери его сына. Вот так вот..

Огоновский задохнулся. Понимая, что сейчас произойдет – штатный излучатель плюс бластер слева, – Ланкастер с силой хлопнул его рукой по наплечнику. Андрей выпрямился, рывком сбросил железно тяжелую ладонь гренадера с плеча:

– Я догадываюсь, что охрана не сможет найти отдельного ублюдка. Но как политик, не связываясь даже со своими юристами, могу сказать следующее – в данной ситуации убийство врача гуманитарной миссии карается смертью. Это вам подтвердит любой прокурор в радиусе ста световых лет!

– Мы рады служить вам, милорд, – ядовито рассмеялся Мартин Белласко. – Мы уже слышали мнение главы планетарной миссии, и оно нас не утешило. Все же, может быть, мы займемся делом? Вон уже и транспорт прибыл…

К боту мягко подъехали три многоместных бронированных «Вайпера» на колесном ходу. Каждый из них нес на себе хорошо знакомую Андрею «снежинку» медслужбы Конфедерации. Огоновский замер. Крепкий, широкий, совсем еще не старый, он стоял, упершись в композит подошвами своих великолепных бронеботфорт – и думал о том, что эта самая «снежинка» всегда была для него святыней. Бронированные пальцы правой его руки медленно шевелились, и бесшумно работал мастерсерв генеральского снаряжения, отслеживающий каждый его нерв – его пальцы могли оперировать, а могли и убивать… Когда-то он, совсем еще молодой, несся на вызов через метель и черную болотную ночь, чтобы спасти лихорадящего ребенка. И на борту его служебного вездехода красовалась та самая «снежинка». Он был всего лишь молодым государственным врачом на огромной территории Гринвиллоу… потом была война. В петлицах его мундира сверкали золотом змеи Эскулапа – тысячелетняя, овеянная славой, эмблема военного врача. Хотя, говоря уж по совести, китель он надевал редко – после ухода с Трайтеллара майор, потом подполковник и главный хирург корпуса Андрей Огоновский обычно ходил в хирургическом комбинезоне, где знаками различия являлись всего лишь две золотые полоски на правом рукаве, увенчанные гордыми крылышками экипажного состава…

А чуть позже изменилось все, и система власти в том числе – и он, не баллотируясь, стал вдруг «его превосходительством», комиссаром округа размерами в половину древней Европы, с правом прямого выхода в Сенат. С офисом, с ритуальной охраной, с положенным по чину бронированным вездеходом.

Сейчас на нем был десантный комбинезон, оснащенный, согласно «нормам воинской вежливости», крестом легион-генерала на правом рукаве, там же, чуть ниже – змеями Эскулапа, и, главное, золотыми флотскими «крылышками», свидетельствующими о том, что данный генерал-медик имеет прямое отношение к экипажному составу: символ особого, трепетного почтения. Флотским генералам не положено носить десантное снаряжение. Но для него сделали некоторое исключение, включив его в круг бессмертных «сорвиголов» Планетарно-Десантных Сил.

Впрочем, не их, ли, десантников, он штопал когда-то сотнями, и не от них ли получил он свой Меч Огня – за высадку под ураганным огнем противника?

Но золоченый волнистый фламберг с полутораручной рукоятью, вырезанный из брони боевого звездолета и когда-то отточенный его пациентами до бритвенной остроты, остался очень, очень далеко отсюда… Меч Огня может быть разным, но важно то, что вручает его не командование, а – собрание нижних чинов, и вырезается он всегда из брони звездолета-носителя… Он может быть арабской саблей, традиционным европейским прямым клинком, или, иногда– катаной. Огоновскому вручили двухметровый фламберг…

И, наверное, к счастью.

– По машинам! – скомандовал Огоновский. – «Вайперы» нам не нужны, можете запихнуть в них жрецов. Мы все поедем в танке.

Жрецы располагали собственным транспортом – по мановению руки старшого к боту подъехал вполне приличный недавно покрашенный кабриолет с опущенным верхом. Поклонившись на прощание владыке Осайе, духовенство забралось машину, и процессия медленно тронулась. Гвардейцев расположили в десантном отделении танка; бот, согласно команде Ланкастера, захлопнул люки и встал на режим пассивной охраны.

– Я очень сожалею, – выдавил Осайя, слышавший разговор Огоновского с врачами. – Если этот мерзавец не успел сбежать, я желал бы выдать вам его к сегодняшнему вечеру.

– Вряд ли он станет дожидаться подобных милостей, – покачал головой Ланкастер. – Но все же – такая храбрость вообще характерна для местного населения, или мы имеем дело с обыкновенным сумасшедшим?

– Может быть… – проговорил Осайя в задумчивости. – А может быть, у меня тут найдутся и кое-какие дела поинтереснее охотничьей экспедиции.

Медицинская миссия Конфедерации располагалась в центральной городской клинике, изрядно перестроенной и обнесенной по периметру силовыми эмиттерами. Помимо этого, имелись четыре станковых излучателя в окнах третьего этажа, у которых круглосуточно дежурили охранники. Эти парни не являлись кадровыми военными, они несли службу по контракту с государственным департаментом развития, и ловить какого-то мирного жителя, пусть даже и убийцу шефа миссии, попросту не имели права. Если бы убийство произошло на территории клиники или, скажем, на выезде, когда они осуществляли охрану врачебного персонала, то «счастливый папаша», скорее всего, лег бы на месте. В подобных охранных подразделениях служили вчерашние десантники, прошедшие войну, и вряд ли на всем Трайтелларе сыскался бы достойный их противник.

Но главного врача убили в городе, когда он шел по каким-то своим делам, не озаботившись взять с собой хотя бы одного телохранителя. Его хорошо знали местные, поэтому немолодому уже доктору, оттрубившему всю войну в полевых госпиталях, и в голову не могло придти, что смерть настигнет его в виде уделанного наркотой парня с топором в руках. Да и то: раньше главный являлся кадровым офицером Десанта, на бедре у него висела кобура с бластером, и выйди убийца ему навстречу, исход поединка не вызывал бы сомнений.

Удар нанесли сзади. Нападавшего видели несколько человек, своей волей пришедшие в клинику, чтобы рассказать о происшедшем – но что это решало?

Его превосходительство глава планетарной миссии имел полное право потребовать от наместника назначения дознания. Он прекрасно понимал, к каким результатам оно приведет…

Многое понимал и владыка Осайя. Разумеется, происшедшее и впрямь вполне могло быть случайностью. Наместник провинции уже шепнул ему, что по словам очевидцев, убийца был по уши накачан редким в нынешние времена наркотиком – тем самым, который когда-то массово производили в монастырях. Найти его сейчас чертовски сложно. Старые запасы? Хорошо если так… А если нет?

По дороге в клинику Ланкастер остановил танк возле резиденции наместника, где высадил владыку с гвардейцами. Встретиться они договорились в обед, то есть ближе к вечеру. Поглядев на насупленного и сосредоточенного Осайю, Огоновский подумал, что наместнику, очевидно, предстоит очень нелегкий разговор. После всего случившегося миссия могла спокойно сворачиваться и уходить. Что это означало для Осайи, предугадать было нетрудно. Сейчас все зависело от решения Мартина Белласко. Каким оно будет, Огоновский не знал.

А повлиять на него он, по сути, и не мог.

Машина врачей проехала сквозь распахнутые ворота больничного комплекса, туда же направил заостренный нос танка и Ланкастер.

– Приехали, дорогие пассажиры – сообщил он, аккуратно припарковав гусеничную громадину на площадке слева от входа. – Номера багажных квитанций с первой по пятидесятую выходят с левого борта…

Огоновский кисло хмыкнул. Он скользнул в зев атмосферного створа, упруго приземлился на растрескавшийся асфальт и втянул носом воздух. К некоторому его удивлению, пахло вокруг вполне нормально: Андрей ожидал, что после нейтральной прохлады в танке его снова ждет близкое знакомство с ароматами близкого гниения, но в этом городе, очевидно, все же не разучились убирать за собой дерьмо. Да и в целом увиденное на улицах произвело на него более благоприятное впечатление, чем ужасы столицы. Руин, конечно, хватало, но выглядели они почти пристойно. И, главное, обыватели не шарахались при виде автомобилей, лишь несколько особо впечатлительных, узрев мягко плывущую по улице тушу танка, все же шмыгнули в ближайшую подворотню.

– Знаете, а у вас тут почище, чем в Эйгоре, – сообщил Огоновский подошедшему Белласко. – Я ожидал, что будет как раз наоборот.

– В столицу стекаются голодные и нищие со всей страны, – вздохнул в ответ тот. – Я был там… действительно, зрелище жутковатое. Мы тут – благополучны. Настолько, насколько это вообще возможно. Хотя в свое время город пострадал очень сильно. А сейчас некоторые даже возвращаются сюда…

– Из соседних стран?

– Оттуда будет возвращаться разве что сумасшедший, – усмехнулся Белласко. – Вы там не были? В Платто-Хуско, например?

– Пока нет, – мотнул головой Огоновский. – Если будет время?

– Я бы рекомендовал посмотреть. Там совершенно нормальная жизнь. Вот даже с нашей, скажем, точки зрения… да, не Кассандана, конечно, и не Аврора. Но там – чистые красивые города, в которых никто никого не режет. Причем знаете, мы тут настолько дичаем, что когда прилетаем в выходные в Платто-Умара, – это их столица, – то первым делом идем обычно не в театр или в музей, а представляете, в ближайший торговый центр, желательно из старых, с историей. Знаете, зачем? Просто посмотреть на нормальных… ну то есть нормально одетых людей.

– А они… на вас?

– Да они абсолютно безобидны! У них там даже преступности почти нет. Многие подходят, знакомятся. В гости зовут.

– А вы?

Белласко пожал плечами.

– В моем контракте об этом ни слова. Я дружу с одним банкиром и с известной певицей. Вы хотите сказать, что?..

– Ни в коем разе. Может, мы все же пройдем в клинику, коллега? Нас ждет довольно серьезный разговор.

– Ах, да! Идемте в мой кабинет, прошу вас, джентльмены…

Взгляд Белласко потух и он, чуть сгорбившись, повел гостей по длинному коридору первого этажа к боковой лестнице. Очевидно, решил Огоновский, он теперь мучается, что сболтнул лишнего. Хотя кому какое дело, спит доктор Белласко с местной певицей или мастурбирует утром в сортире? Если бы подобные деяния почему-либо запрещались, об этом действительно следовало упоминать в контракте. Да и вообще…

Кабинет заместителя главврача отремонтировали согласно стандартам, принятым в Конфедерации. Так как больными он занимался в другом месте, здесь не было ни медицинского оборудования, ни гладкого сверкающего пластика на стенах, как раз наоборот: мягко поблескивающие деревянные панели, податливый ворс под ногами. Письменный стол-трансформер, автоматика климат-контроля, и – вделанный в стену оружейный сейф армейского образца с системой самоуничтожения.

– Я полагаю, коллега, вы уже в курсе, зачем мы сюда прибыли, – начал Огоновский, опустившись в глубокое кресло.

– Разумеется, – чуть поклонился Белласко. – Должен сказать сразу, что число лиц, допущенных к существу проблемы, весьма ограниченно. Я готов представить список…

– Пока не нужно. Находясь здесь, мы будем иметь дело только с вами. Для всех остальных, как вы понимаете, мы являемся всего лишь временными полевыми дипломатами Конфедерации, отправленными для проведения зондирования ситуации с владыкой Осайей.

– Насколько мне известно, вы, господин генерал, являетесь его личным другом?

– Именно поэтому я здесь, мастер Белласко. Фактически же, наша задача – лишь сопровождение офицера Чандара. Генерал Ланкастер осуществляет военное руководство экспедицией, а дипломатическое обеспечение на совести господина советника Нормана.

– Я понимаю вас, господа. Вы предполагаете обустроить временную базу у нас, в клинике?

– Не исключено, что она нам может понадобиться, – заговорил молчаливый Чандар. – Я хотел бы попросить вас, доктор…

– Разумеется, – поднял руки Белласко. – Все, что прикажете.

Чандар кивнул. Понимая, что официальная часть беседы закончилась, он поднялся из кресла.

– С вашего позволения, джентльмены… мне следует кое-что приготовить к поездке.

Вместе с ним откланялся и Норман. После ухода этой пары Белласко немного порозовел, очевидно, они здорово действовали ему на нервы.

– Быть может, кофе? – предложил он. – У меня, кстати, есть кое-какие напитки местного производства…

– Кофе с удовольствием, – улыбнулся Огоновский. – А напитки я бы отложил на потом. Боюсь, нам сегодня предстоит нелегкий разговор с владыкой. Да, коллега, у меня есть к вам один довольно серьезный вопрос.

– Я весь внимание, дорогой генерал.

– Вероятно, решение о дальнейшей судьбе медицинской группы теперь придется принимать именно вам?

Белласко закончил программировать кухонный автомат и вернулся в свое кресло:

– Да, формально мне.

– Формально? Я не совсем понял вас.

– Неизвестно, что скажет глава планетарной миссии…

– А, вот как? Но ваш уход отнюдь не в его интересах.

– Он несет свою часть ответственности. Видите ли, если преступник будет пойман, причем в достаточно короткие сроки, то дальнейшее будет зависеть от моего, назовем его так, гражданского мужества. В наших контрактах прописана отдельная «плата за страх», и это, кстати, немаленькая сумма. Я уже переговорил с некоторыми коллегами – они против вывода. Сам же я… в общем, свою долю ответственности я ни на кого перекладывать не буду.

«Это надо понимать так, – сказал себе Огоновский, – что ты, во-первых, очень не хочешь играть труса, а во-вторых, певичка-таки запала тебе в душу. Ладно, уже легче!»

– Я не стану скрывать от вас, – произнес Андрей, – что очень хочу помочь владыке всем, что только будет в моих силах. В каком-то смысле я являюсь для него наставником. Ваш уход окажется не просто крахом многих его надежд, вы еще и сыграете на руку местному духовенству. Что, как вы понимаете, окажется проигрышем Конфедерации – в самом широком смысле. Мы не можем отступать. И уж тем более здесь…

Доктор Белласко едва слышно хмыкнул.

– Я прикажу усилить охрану, – ответил он. – В каком-то смысле шеф сам виноват. Его тут хорошо знали и едва не боготворили, а он, в свою очередь, слишком уж доверял нашим э-ээ, пациентам. Да и к тому же, знаете, этих голодных оборванцев действительно трудно представить в роли опасного противника. Тем более для него.

– Видимо, да, – покачал головой Огоновский.

Белласко выставил на стол поднос с кофе и снова уселся в кресло. В его глазах то и дело поблескивал некий невысказанный вопрос, но тем не менее он молчал: Огоновский понял, что в иное время доктор уже имел дело с СБ и теперь, после знакомства с Чандаром, предпочитает держать свои вопросы в самом глубоком кармане.

– А как, кстати, к вашему появлению отнеслось местное духовенство? – спросил вдруг Ланкастер. – С этой публикой у вас трений не было? Насколько я понимаю, владыка пока не решается пригласить медиков в столицу именно из-за боязни проблем с собственными клириками.

– Фирусса в этом отношении наиболее спокойна, – вяло улыбнулся Белласко. – Основная часть монастырей, из которых когда-то пошла вся зараза, находится в другом районе страны. Да, здесь тоже были какие-то коммуны, но малочисленные, что ли – в общем, у нас сам уклад немного другой. Духовенство у нас не такое уж нервное: лечиться к нам они, конечно, не ходят, но и другим не мешают. Так что выбор Осайи оказался верным. Хотя…

– Что – хотя? – поднял брови Огоновский.

– Да вы понимаете, господа, в последнее время стали появляться какие-то странные слухи. Будто бы кто-то где-то нашел некие свитки Отцов, датируемые не далее чем прошлым тысячелетием, чего, как вы понимаете быть не может в принципе. Айорс вымерли намного раньше, так ведь? Но кто-то эти свитки даже видел собственными глазами… что интересно, духовенство, кажется, к этим слухам отношения не имеет.

– Трудно, что ли, смастерить подделку? В цивилизованных странах уровень технологий вполне достаточен, да и много ли надо, чтобы обмануть людей, двадцать лет не видевших электрического света? – Усмехнулся Андрей.

– Нет-нет, погодите! – вдруг перебил его Ланкастер. – А не идет ли при этом речь о создании неких тайных братств или обществ, избегающих лишнего внимания со стороны официального клира?

– Вы имеете в виду секты, что ли? – не понял Белласко. – Говорят, что видели их пастухи, обитающие в горах к северу отсюда. Места там дикие и малонаселенные, западнее проходит граница с королевством Оламо. По сути, это огромная область, не контролируемая совершенно никем. Пограничная стража Оламо в горы не лезет – делать им больше нечего! – и что там происходит никто толком не знает. Говорят, во время их проклятого Солнцеворота какие-то люди пытались бежать через перевалы в Оламо, но больше их никто не видел. С этой стороны в королевство не попал ни один беженец.

– Откуда это вам известно?

– Да я бывал там. Королевство маленькое, половина территории – горы, в горах есть табуированные места… якобы что-то там когда-то происходило, какие-то гейзеры, вероятно, с ядовитыми выбросами – да мало ли что. Там табу. Туда никто не поднимается. Я разговаривал с беженцами из Раммаха, осевшими в Оламо, но они клянутся, что со стороны гор в королевство не пришел никто. Они вообще отрицают саму возможность такой попытки. На этой планете много загадок, господа, но я, честно говоря, стараюсь не забивать себе ими голову. Вот, например…

Врач не договорил: дверь кабинета бесшумно приоткрылась, и на пороге появился Чандар.

– Доктор, – произнес он, в упор глядя на Белласко, – ночью с орбиты придет транспортный бот, и в левое крыло загрузят кое-какое оборудование. У вас там пустой зал на первом этаже, помните?

– Мы думали перенести туда родильное отделение, – заморгал глазами тот.

– Чуть позже. Пока там постоят мои контейнеры. От вас ничего не требуется, только снять на время охрану и все. Потом опечатать двери и окна своими печатями поверх тех печатей, что наложит сопровождающий. Таков порядок.

– Я… я вас понял, – пролепетал Белласко.

– Я в этом не сомневаюсь, – Чандар вежливо кивнул и исчез в коридоре.

– По-моему, дело уже к обеду, – громко сообщил Ланкастер и поднялся из кресла. – Идемте, Андрей, невежливо заставлять владыку ждать нас.