Торпедой пли!
Брату моего деда – Борису, прошедшему через ад подводной войны на Севере – посвящается…
… – Итак, можем ли мы считать, что все – я подчеркиваю, абсолютно все явления, которые так или иначе относятся к так называемой «непознанной» области человеческого знания, несут нам исключительно зло? Отчего мы думаем, что обыкновенный, но, наверное, все-таки не лишенный души полтергейст, обязательно стремится к тому, чтобы нанести нам тот или иной ущерб? Откуда в нас, прямых наследниках великой гуманистической мысли предыдущих поколений, столько ненависти и нетерпимости?
Лектор, высокий седобородый мужчина в давно не глаженном костюме, слегка кашлянул в кулак.
– Мне кажется, что наш уважаемый гость несколько удалился от темы диспута, – осторожно заметил он. – Мы обсуждали тему НЛО…
– О, да, безусловно, – гость был стрижен ежиком, откровенно худ и тонок в кости – тем не менее, большинство присутствовавших на диспуте студенток поглядывали на него с заметным вожделением. – Безусловно… в заключение своей ээ-э… тирады я хочу сказать лишь, что страх и порожденная им ненависть не могут привести ни к чему конструктивному – я хочу сказать, что… г-кхм… ненависть, накапливающаяся в течение уже нескольких поколений, может лишь осложнить наш грядущий диалог – великий диалог, как я думаю.
– Довольно странно слышать такие слова от офицера! – выкрикнул кто-то.
Лектор поспешил спасти ситуацию.
– Нам остается лишь поблагодарить нашего уважаемого гостя, прибывшего к нам с Западного побережья…
Когда они остались одни, он выразительно похлопал «гостя с Запада» по плечу.
– Все было превосходно, Джорди… прекрасная речь, ничего не скажешь.
Тот смущенно улыбнулся.
– Все-таки я совершенно не умею выступать перед людьми.
– Может быть заедем куда-нибудь, выпьем пива?
– С удовольствием, но… я не хочу надолго оставлять мать одну. Ты же понимаешь…
– Да, такое горе… мне очень жаль, Джорди.
Распрощавшись с профессором, майор Джордж Санчес да Силва неторопливо прошел тщательно выметенной дорожкой, которая вела от корпуса к автостоянке, и погрузился в свой новенький «Бьюик-Роадмастер». Громадный универсал, едва слышно шурша покрышками, выехал с территории университетского городка и помчался в сторону побережья.
Полчаса спустя «Бьюик» остановился возле аккуратного двухэтажного коттеджа на неширокой улочке, застроенной почти такими же, средне-респектабельными домами. По тротуарам носились подростки на роликах, на лужайке перед домой напротив пыхтел с гантелями толстяк пенсионного возраста. Майор да Силва выбрался из автомобиля, приветливо улыбнулся страдальцу-спортсмену и распахнул дверь отцовского дома.
В просторном холле стояла мать – такая же высокая, как и он, яростно черноволосая женщина с тонким лицом, на котором никак не желала угасать ее былая красота.
– Карен повезла детей в парк, – сказала она, глядя на сына. – Я… ты знаешь, я принялась перебирать бумаги твоего отца…
– И – что? – вдруг напрягся майор да Силва.
– Я нашла там вот это…
Да Силва взял в руки протянутый ею конверт, на котором было крупно выведено: «Для Хорхе», и нетерпеливо разорвал плотную желтоватую бумагу. Ему в ладонь выпал небольшой листок.
«Мистер Даглас Робертсон, Саутерн-драйв, 16, Корэл-Гейбл, Флорида. Обязательно, в любое время.»
Майор поглядел на часы.
– Кажется, это недалеко, – пробормотал он. – Наверное, я успею к тому времени, когда вернется Карен с детьми.
…Он остановил машину подле шестиэтажного дома времен конца Великой Депрессии, захлопнул дверь и с неудовольствием огляделся по сторонам. Этот район населяли в основном выходцы с Кубы и нелегалы-мексиканцы. Горячий ветер гнал вдоль асфальта пустые банки из-под напитков, бумажные обертки из Макдональдса и прочий мусор. Возле черного от старости пожарного гидранта валялся грязный шприц. Майор да Силва раздраженно дернул плечами и шагнул к расположенной на первом этаже аптеке.
– Простите, я хотел бы спросить у вас, где я могу найти мистера Дагласа Робертсона…
Из-за прилавка на него изучающе зыркнули светлые глаза длиннолицего скуластого старика в аккуратном белом халате. Аптекарь не спешил с ответом – его пытливый взгляд скользил по лицу Джорджа да Силва, словно сравнивая его с кем-то.
– Джордж Санчес да Силва, майор, командир эскадрильи, противолодочная авиация наземного базирования? – неожиданно резко спросил он.
Джордж дернулся и непроизвольно вывесил челюсть.
– Да, это я, – признал он. – А вы…
– Следуйте за мной.
Старик аптекарь провел его длинным полутемным коридором, который закончился старой, покоробленной дверью с мутным стеклом. Повозившись над замком, хозяин вошел в помещение и приглашающе взмахнул рукой.
Да Силва оказался в просторной комнате, оклеенной мрачными обоями – вероятно, ремонт здесь не производился с момента возведения дома. Комната была уставлена старинной тяжеловесной мебелью, в углу пыльной громадой возвышался массивный коричневый сейф. Приглядевшись, майор заметил на стене возле окна небольшую рамку темного лакированного дуба – под стеклом висели два совершенно незнакомых ему ордена в форме витиеватых крестов и какой-то знак, в середине которого он с изумлением рассмотрел нацистскую свастику. Аптекарь распахнул сейф. Да Силва бросил короткий взгляд через его спину и увидел, что на верхней полке сейфа покоится высоковерхая черная фуражка с серебристым черепом на околыше…
Старик по-птичьи резко выпрямился и протянул ему небольшой металлический ящик с плотно пригнанной крышкой.
– Это, – проскрипел он, – то, что должен был передать вам ваш отец…
– Но я…
– Ни слова больше! – Аптекарь прищурился и окинул Джорджа взглядом настолько властным, что тот едва не присел. – Идите… идите, и не возвращайтесь!
Да Силва вылетел на улицу, словно ошпаренный. Запрыгнув в машину, он неверной рукой повернул ключ зажигания, привычно пхнул в «драйв» селектор и обрушился на педаль газа. Перед его лицом все еще стояли глаза старого аптекаря – страшные, стреляющие бесовской властью бесцветно-серые глаза. На перекрестке он распахнул «бардачок» и вытащил оттуда плоскую коробку сигар. Раскрыв все окна, майор да Силва закурил – он делал это очень редко, но сейчас ему было плевать на сокрушенные вздохи жены и перспективу рака легких.
Вспыхнул зеленый. Джордж привычно перенес ногу с тормоза на газ, но его «Бьюик» вдруг зачихал и дернулся всем своим телом. Да Силва придавил педаль сильнее – натужно взвыв, тяжелая машина бросилась вперед, и вновь задергалась, едва лишь миновала злополучный перекресток.
«Зажигание, – с тоской подумал майор. – Ничего другого…fucking sheet!»
Автомастерскую он нашел лишь через четверть часа.
– Вообще-то мы ремонтируем в основном «Крайслеры» и все такое, – сообщил ему седоватый русский в промасленном комбинезоне, от которого крепко разило пивом, – «General Мотоrs» не наша специальность – но для вас, конечно, можем сделать исключение…
– То есть, cash only? – спросил да Силва.
Мастер согласно кивнул и распахнул капот.
– Так вы говорите, зажигание? – переспросил он. – А откуда вы знаете?
– Я летчик, – с достоинством ответил да Силва.
– А-аа, – отозвался механик. – Ну, в общем, приходите завтра, с утра…
Джордж замычал и покинул мастерскую.
Таксист привез его в недорогой отель на окраине городка. Взяв у портье ключи от номера, да Силва позвонил матери, объяснил вернувшейся жене сложившуюся ситуацию и поплелся на третий этаж.
За окнами горел оранжевый закат. Джордж стащил с себя пиджак, плюхнулся на кровать и придвинул к себе загадочный ящик, полученный от мистера Робертсона. Ключ был в правом кармане брюк.
В ящике лежало всего три предмета: пара небольших картонных коробок, обмотанных несколькими слоями скотча и толстый, тщательно заклеенный конверт. Поглядев на коробки, Джордж пожал плечами, раскурил новую сигару и разорвал конверт.
«Мой дорогой Хорхе! Я слабею, силы покидают меня. Твоя мать пыталась скрыть от меня мой диагноз, но я не первый год живу на свете и понимаю, что это – мой приговор. Я и так прожил слишком, слишком много лет. Благодарение Богу, я был счастлив! Я рад, что сумел вырастить тебя добрым и порядочным человеком, я рад видеть исходящий от тебя свет.
Я знаю, что уже много лет в свободное время ты занимаешься проблемой инопланетных цивилизаций, я знаю, что во всех дискуссиях ты придерживаешься одной и той же, гуманистической точки зрения на эту проблему, чем снискал себе как известность, так и ненависть множества оппонентов. Хорхе! Сейчас, умирая, я должен рассказать тебе историю, которая, по всей видимости, напрочь разрушит все твои иллюзии и даже, наверное, пошатнет твою уверенность в собственной правоте – но ты должен это знать.
На самом деле я вовсе не аргентинский инженер-кораблестроитель. Моя (и твоя, конечно), настоящая фамилия не Санчес да Силва, а…впрочем, теперь это уже не важно. Именно поэтому ты так не похож на латиноамериканца. Я – немец, моя семья веками проживала в Восточной Пруссии. В середине тридцатых годов я, нафанатизированный речами фюрера, вступил в нацистскую партию, и вскоре стал офицером СС. В те годы я заканчивал одну престижнейшую техническую школу в Гамбурге. Когда началась война, я занимался рядом проблем германских ВМС, а позже меня перевели в секретную службу Третьего Рейха. История, о которой я должен тебе рассказать, произошла весной 1942 года. По странному совпадению, мне тогда было столько же лет, сколько и тебе – сейчас, и я находился в том же самом чине майора – я был штурмбаннфюрером войск СС.
Итак, была весна, поздняя весна 1942. Я и еще два офицера СС ниже меня рангом вышли из норвежского порта Нарвик на подводной лодке – наш путь лежал на русскую Новую Землю, где мы должны были выполнить секретное задание командования. Это была большая, так называемая «океанская» субмарина, но из-за того, что на обратном пути предполагалось принять на борт довольно большой груз, мы имели всего две торпеды – одна была заряжена в одной из носовых труб, вторая – в корме… Мы выполнили свою миссию и были на полпути к базе, когда…»
Полчаса спустя Джордж Санчес да Силва, задыхаясь, отбросил от себя последний лист, исписанный аккуратным отцовским почерком, и закрыл глаза. Перед ним живо и властно поднялась страшная картина той ледяной весны – он готов был поклясться, что чует соленый ветер далекого Баренцева моря, всем своим существом ощущает, как…
…волна ударила лодку в скулу, по-змеиному шипя, прокатилась по палубе и рассыпалась об острое ребро рубки, обдав всех стоящих на мостике пронзительно холодными брызгами. Корветтен-капитан Цихаус привычно выругался и украдкой взглянул на стоявшего рядом с ним мрачного мужчину с впалыми щеками и пронзительно голубыми глазами, которые взирали на мир с непробиваемым презрением. Тот даже не пошевелился. Струйки воды торопливо сбежали по прорезиненной ткани его зюйдвестки и ушли через шпигаты за борт – он двинулся лишь тогда, когда несколько капель, соскользнув с надвинутого на лицо капюшона, обожгли холодом его щеку.
Цихаус, сильно затягиваясь своей едкой сигаретой из дрянного болгарского табака, оглядывал прищуренными, слегка воспаленными глазами пляшущую серую линию горизонта. Голубоглазый офицер курил небольшую трубку. Неожиданно он сильно стиснул ее зубами и поднял к глазам мощный бинокль, до того без дела болтавшийся на его узкой груди.
– Там корабль, капитан, – отрывисто сообщил он, – взгляните сами.
Цихаус поспешно воздел свой «Цейсс».
– Срочное погружение! – рявкнул он в рубку. – Русский эсминец, герр штурмбаннфюрер. Скорее! Интересно, о чем думает акустик?! Сигнальщик! Я отдам вас под суд!..
Шипя насосами, лодка провалилась под холодное покрывало волн. Цихаус, все еще продолжая ругаться, поднял перископ и замер, воткнув лицо в резиновую маску визира.
– Доннер веттер, – сказал он, – эти большевики шпарят на таких узлах, что нам не стоит и пытаться… но все-таки мы попытаемся. Рильке! – позвал он штурмана. – Ну-ка полюбуйся на этих красавцев. Что скажешь?
– Как же я ненавижу тригонометрию, Эрик, – отозвался штурман, отняв лицо от маски. – Идем… где моя линейка?
Грызя ногти, пухловатый штурман стремительно произвел вычисления. Цихаус, стоя возле рулевых, отдал команды на изменение курса и снова прилип к перископу.
– Ну вот, – прошептал он через несколько мгновений, – теперь – пли!
Обильно смазанная тавотом, торпеда покинула носовую трубу. Цихаус напряженно наблюдал за ее движением. Тем временем русский эсминец, словно почуяв угрозу, неожиданно переложил руль. Цихаус исторг шквал ругани и в исступлении заколотил по рукояти ни в чем не повинного перископа. Неожиданно он смолк и вновь приник к резиновой маске.
– О, мой бог, – хрипло зашептал он. – Посмотрите, герр штурмбаннфюрер, посмотрите на это!
Эсэсовец решительно отодвинул его от перископа. Перед его глазами открылась жуткая и… странная картина: что-то большое, напоминающее собой ската (вдоль ребра объекта тускло помаргивал ряд желтых огоньков) медленно падало из седого неба прямо на русский эсминец. Запрыгали, исторгая фонтаны свинца, зенитные пушки – но через секунду все закрыло собой ослепительно яркое, искрящееся зеленное облако.
В рубке стал слышен скрежет металла – то море рвало переборки тонущего корабля… Штурмбаннфюрер провел рукой по лицу и глухо сказал:
– Я не знаю, что это.
– Это наши? – изумленно переспросил Цихаус.
– Я не знаю, – все так же глухо ответил эсэсовец. – Но, думаю, что нам лучше покинуть этот район. Как можно быстрее.
Корветтен-капитан послушался его совета. Напрягая моторы, лодка рванулась вперед. Теперь они делали почти десять узлов. Никто в рубке не смотрел друг на друга… через час акустик сбросил с себя наушники и помассировал виски:
– За нами идет какой-то гул… непонятный гул, я никогда не слышал ничего подобного.
Цихаус поднял белые от ужаса глаза. Штурман, не понимавший, что, собственно происходит, удивленно заморгал и отвернулся. Командир повернулся к офицеру в черном. Тот стиснул челюсти, отчего покрытые щетиной щеки запали еще сильнее:
– Я считаю, что мы должны всплыть. Возможно, это испытательный полет нового аппарата рейха… никакого другого объяснения я придумать не могу.
– Да о чем вы, черт побери, толкуете? – возмутился штурман.
Цихаус нервно облизал сухие губы и тронул плечо горизонтальщика:
– Всплытие… все моторы – стоп!
– Что здесь происходит? – продолжал ерзать в своем креслице штурман.
Ему не отвечали.
– Шум встал, – медленно сказал акустик. – Он был рядом, совсем рядом. Пеленг…
Командир отдраил кремальеру главного люка и резво выскочил наверх. Офицер СС, накинув на плечи просохшую зюйдвестку, ринулся за ним.
Увиденное ошеломило их. Не более чем в одном кабельтове позади лодки из пляшущих свой танец серых волн росло в небо странное черное сооружение. Цихаусу оно показалось лоснящимся округлым конусом, украшенным поверху рядом неярких желтых фонариков. В боку черного конуса виднелось слабо светящееся отверстие – возможно, люк или дверь. Цихаус вытащил сигарету; к его изумлению, неразговорчивый эсэсовец попросил и себе.
Они молча курили около пяти минут. Цихаус бросал на эсэсовца короткие взгляды, словно ожидая команды, но тот молчал. Лишь докурив сигарету, он потеребил пальцами свой бинокль и распорядился – не слишком решительно:
– Прикажите спустить на воду бот, капитан.
– Вы считаете? – ужаснулся Цихаус.
– Мы здесь одни… возможно, это экспериментальный аппарат, потерпевший аварию. Ничего другого я придумать не могу. Возьмите с собой матроса. И… распорядитесь, чтобы мне принесли пулемет.
Цихаус икнул и скрылся в люке.
Несколько минут спустя лодчонка с капитаном, эсэсовцем и рослым матросом на веслах приблизилась к таинственному объекту. Эсэсовец держал на коленях «МГ» с длинной лентой, у Цихауса и матроса были с собой автоматы. Из прямоугольного люка в рост человека лился неяркий голубой свет. Матрос остался в лодке, эсэсовец с капитаном ловко запрыгнули вовнутрь странного аппарата.
Они очутились в тесном овальном коридоре, стены которого сочились нереальным, словно бы дымным, светом. Эсэсовец продернул затвор и решительно шагнул вперед. Он сделал всего несколько шагов: пелена спала, они стояли в большом полукруглом помещении, ярко освещенном скрытыми в потолке лампами. Противоположная от них стена была…
Эсэсовец пришел в себя от истошного визга корветтен-капитана. Железное самообладание позволило ему взять себя в руки и заткнуть подводнику глотку. А кричать было от чего.
В метре от него, в паре высоких стеклянных колб, слабо шевелилось желтовато подсвеченное, мутное желе… вот оно забурлило активнее, и эсэсовец вдруг увидел – в правой колбе висел темноволосый юноша в форме бойца Красной Армии, в левой – женщина средних лет в полушубке… они двигались в этой желтой мути, они были живыми! Слабо отдавая себе отчет в том, что он делает, эсэсовец перевел взгляд налево – и содрогнулся от ужаса и отвращения. Соседняя с женщиной колба, наполненная почти прозрачной белесой жидкостью, содержала в себе жуткую помесь серой жабы и носорога – но, сумев задержать на чудовище свой взгляд, штурмбаннфюрер понял, что оно смотрит на него _разумными_глазами!!!
Еще колбы, еще муть – разноцветная, разная по консистенции и своему страшному содержимому.
Впервые в жизни эсэсовец почувствовал, как дрожит его палец на спусковом крючке. И тогда он глубоко вздохнул.
Длинные очереди мощного пулемета взорвали липкую тишину страшного полукруга. Плохо соображая, что он делает, корветтен-капитан Цихаус потянул на себя рычаг затвора и открыл огонь вслед за эсэсовцем. Глухо лопаясь, жуткие колбы обрушили на пол потоки разноцветных зловонных помоев. Не желая верить своим глазам, эсэсовец видел, как дергается на полу юноша в русской форме – он стрелял по верху колбы, и пули не причинили тому вреда, но все же он умирал: страшно и непонятно. Видел, как ползет к нему, вытягивая четыре крохотные ручки, полосатая тварь с огромными радужными глазами, наполненными болью и смертной мукой…
Лента, содержавшая в своем змеином теле двести пятьдесят лоснящихся смертью игрушек, закончилась неожиданно. Тут же смолк и автомат в руках моряка.
– Б-бежи-иим!!! – крикнул он, хватая эсэсовца за рукав.
Тот швырнул на пол бесполезный теперь пулемет, сильно толкнул капитана в спину и вдруг резко качнулся в сторону. В тот миг, когда он вновь окутался туманом, подводнику почудилось, что эсэсовец хватает что-то из расположенной в стене помещения ниши. Впрочем, он не мог бы поручиться в своей правоте.
Офицер в черном прыгнул в лодку секундой позже командира субмарины. Едва взглянув на их перекошенные ужасом лица, матрос взмахнул веслами, и ялик полетел по волнам.
– Погружение!.. срочное погружение! – заорал Цихаус, падая в рубку.
Лодка вновь нырнула в темную глубину моря. Цихауса колотило. Штурман, сунувшийся было к нему с расспросами, с треском отлетел в переборку. Эсэсовец исчез в глубине корабля и вскоре вернулся с объемистой бутылкой.
– Выпейте, – предложил он командиру, – это ром. Настоящий ямайский ром… пейте – только не забудьте про меня.
Цихаус даже не улыбнулся. Вылакав не меньше стакана, он наконец тяжело выдохнул и опустился в креслице.
– Гул, – доложил акустик, – тот же самый гул, он догоняет нас…
Командир стал белее мела, и тогда эсэсовец решительно поставил бутылку на штурманский стол. Кожа на выдающихся скулах натянулась, вокруг глаз побежали мелкие морщинки.
– Слушать меня! – распорядился он с непривычной для всех властностью – Штурман – готовьтесь к торпедной атаке… считайте же, черт вас дери! Что вы расселись, как пивовар на ярмарке? У нас есть еще одна торпеда! Тысяча чертей!.. подвсплыть на перископную глубину!
Среди хаотичного танца волн штурмбаннфюрер отчетливо видел черный конус загадочного аппарата, щедро украшенный белыми бурунчиками. Кошмарный «скат» держался на довольно приличном расстоянии, но даже он, далекий от морской службы человек, понимал, что торпеда его достанет. Его пальцы, обхватившие рукоять перископа, побелели от напряжения.
– Стреляйте, лейтенант, – приказал он штурману, отходя в сторону, – и да поможет вам бог…
В первый миг всем, кто находился в лодке, показалось, что ее просто вышвырнуло из воды. Грохот, наполнивший стальное тело субмарины, был настолько силен, что потом они еще долго не могли прийти в себя и избавиться от назойливого звона в ушах… штурман решил, что он ослеп, ибо в глаза ему ударила нестерпимо яркая синяя вспышка – она пронзила его мозг, заставив пошатнуться и сильнее ухватиться за рукояти перископа…
Джордж да Силва вновь поднес к глазам последний лист и всмотрелся в ровные строчки, написанные черной шариковой ручкой – работая с документами, аккуратный отец использовал только этот цвет чернил, приучив к тому и сына.
«Мы вернулись в Нарвик, и, разумеется, молчали как рыбы – а кому хотелось оказаться в сумасшедшем доме? В рапорте командир лодки указал о двух неудачных попытках атаковать русский транспорт, и о торпедах его никто не расспрашивал. Позже я узнал, что лодка корветтен-капитана Цихауса погибла летом того же года, и я оказался единственным прикоснувшимся к той страшной тайне.
В апреле 1945-го, когда русские уже стояли у стен Берлина, мне в числе других чинов СС удалось покинуть Рейх. Я оказался в Аргентине, где вскоре женился на твоей матери. Позже, пользуясь деловыми связями твоего деда Хуана, мы смогли перебраться в Штаты, где и появился на свет ты.
Работа, семья и все прочее не давали мне много времени для исследования тех артефактов, которые я захватил на борту инопланетного корабля. Лишь в шестидесятых годах я сумел «включить» тот белый шар, который лежит в одной из коробок (там же ты найдешь подробное описание тех действий, которые необходимо для этого произвести). Не сразу, но все же я понял, что в мои руки попал проектор, несущий в себе фрагмент отчета о той страшной деятельности, которой занимался на разных планетах экипаж этих «исследователей»…
Джордж положил лист на кровать, поднялся и вызвал коридорного.
– Дружище, – сказал он, отчаянно роясь в карманах в поисках наличных, – я вас очень прошу – найдите мне в этом городе виски. И побольше, ладно?
Харьков, октябрь 1999.
