Глава 11

Леди и джентльмены! Главной задачей любого суда является установление истины, и я уверен, что истина будет установлена.

Андрей не удержался от улыбки. Фразеология судьи Додда вызывала у него чувство некоторой нереальности происходящего. Сморщенный старикашка – парик все время съезжал ему на правое ухо, и он поправлял его резким коротким взмахом ладони, со свидетельской скамейки Огоновского это выглядело так, будто судья поспешно отдает кому-то честь, – Додд вещал как старый, плохо отрегулированный автомат, выплевывающий в зал шаблонные, казенно-нелепые фразы, со свистом пролетавшие мимо ушей почтенной публики.

– Ознакомившись с материалами дела... – Додд сделал паузу, обвел зал отсутствующим взглядом и снова наклонился над разбросанными по судейской кафедре листами распечатки, – я пришел к выводу о значительной неоднозначности данного иска. Да-а, леди и джентльмены, о неоднозначности. В данный момент мне не совсем ясно, какими установками руководствовались наши уважаемые ответчики, решившиеся на нарушение множества законов Конфедерации, но истина, повторяю, будет установлена.

Даль только что закончил свою речь и сидел в двух метрах от Андрея, время от времени поглядывая на Бэрдена и наклоняясь к плечу Трюфо, чтобы прошептать ему что-то. Бэрден казался ему слабым звеном.

– Итак, – Додд зашуршал бумагами и поднял голову, – я предоставляю слово обвинению.

– Ваша честь, – неторопливо встал Трюфо, – я хотел бы предоставить слово свидетелю Оливеру Бэрдену, шефу-попечителю территории Гринвиллоу, департамент Оксдэм.

Додд величественно качнул подбородком.

Бэрден нерешительно поднялся со своего места и прошел к отдельной свидетельской кафедре. Обвел глазами зал, посмотрел на презрительно щурящегося Хатчинсона, который сидел в противоположном углу, глянул на Трюфо, потом поймал наконец уверенную улыбку Даля, кашлянул и начал:

– Ваша честь!.. Господа!.. Я хочу начать с того дня, когда ко мне в канцелярию прибыл шериф территории Николас Маркелас и заявил, что только что сделал предупреждение мастеру Таккеру Хатчинсону, который, по его словам, незаконно вторгся на земли вдовы Дорфер и производил там некие геологоразведочные работы. А также... а также предложил вдове продать принадлежащие ей земли. Свое предложение он сделал в ультимативной и даже оскорбительной форме, при этом Хатчинсона сопровождали вооруженные люди.

– Протестую! – вскрикнул адвокат «Элмер Хиллз». – Факт оскорбления не установлен!

– Протест принимается, – вяло буркнул Додд. – Продолжайте, мастер Бэрден, продолжайте. По существу...

Шеф беспомощно пожал плечами.

– Как уже говорил сенатор Даль, наша планета потеряла очень много людей. С войны не вернулись сорок два процента мужчин и двенадцать процентов женщин из числа добровольно вступивших в подразделения ландштурма Конфедерации. Фактически, территория Гринвиллоу испытывает жесточайший дефицит рабочих рук.

– Протестую! – снова вскинулся адвокат ответчиков. – Показания свидетеля не имеют отношения к делу и могут...

– Протест отклоняется, – величаво перебил его судья. – Рассказывайте, ваша милость.

– Вследствие этого, – голос Бэрдена неожиданно окреп, – многие шахты и фермы находятся в самом плачевном состоянии. Компания «Элмер Хиллз» выбрала удачный, с ее точки зрения, момент, но все же они просчитались. Люди Гринвиллоу не пожелали продавать то, что принадлежало еще их дедам. И тогда, как я понимаю, в ход пошел некий резервный вариант. Было решено вынудить лендлордов продать принадлежащие им земли, вынудить самым гнусным и незаконным путем. Был предпринят сговор, сговор с главарями разбойничьих банд, терроризирующих округу. Целью сговора был ввод на территорию Гринвиллоу правительственных войск, которые, в свою очередь, должны были запугать местное население с тем, чтобы оно пошло на кабальные условия, предлагаемые компанией «Элмер Хиллз».

Бэрден говорил почти час. Адвокаты ответчиков несколько раз заявляли протесты, но в большинстве случаев судья отклонял их. Зал слушал шефа-попечителя, как мессию. На Авроре, за годы войны отвыкшей от детективных историй, этот процесс выглядел самым настоящим спектаклем, напоминанием о славных прошлых временах, когда в судах шумели недюжинные страсти, а обыватель, проглядывая по утрам телесети, наслаждался разворачивающимся перед ним действом. Когда Бэрден обтекаемо – так было договорено с Далем – заговорил о попытках давления, которые предпринимали в его отношении Хатчинсон и Блинов, а также о том, что во время разговора в приемной находились вооруженные офицеры легиона, лица адвокатов компании потемнели, а по залу пронесся восхищенный ропот.

Вслед за Бэрденом выступил Маркелас. Его речь заставила судью нахмуриться. Подробно, не упуская ни единой мелочи, он рассказал о налетах на беззащитные поселки, о том, как бежали в Змеиный лог люди, об ужасной ночи, проведенной в ожидании атаки, и о том, как его и остальных арестовали и заперли в отеле солдаты прибывшего утром легиона.

Вслед за шерифом пришла очередь Андрея.

Он долго готовил свою речь. По совету Даля Огоновский должен был с негодованием обрушиться на Блинова и его людей, недостойных высокого звания офицера, всячески напирая на то обстоятельство, что негодяи нарушали права ветеранов, таких же как он, солдат, прошедших войну и взывающих сейчас к справедливости... Поднявшись на трибуну, он оглядел зал и заговорил – очень тихо.

– Я провел на Оксдэме очень много лет. Мало кто из государственных врачей умудряется прожить на этой планете так долго. Суровый климат, неблагоприятные биофизические условия формируют характер местных жителей – это гордые люди, которые привыкли во всем полагаться только на самих себя. Они не выпрашивают денег у старых миров. Они работают день и ночь, они научились любить свой неласковый край и ценить то немногое, что имеют. Эти люди стали мне родными, поэтому я вернулся на Оксдэм сразу же, как только меня отпустил Флот. Да! – Он поймал пристальный взгляд одного из адвокатов «Элмер Хиллз», который буравил глазами его Рыцарский Крест, висевший на узле строгого галстука. – Я увидел картину ужасающей разрухи. Оксдэм потерял очень много людей... Но те, кто сумел пройти через горнило войны и вернуться к себе домой, убедили меня в том, что они справятся со всеми невзгодами. Эти люди способны постоять за себя! – Он сделал паузу и глотнул минеральной воды из стоявшего перед ним бокала. – Они способны поднять свой край, они не боятся невзгод, они просят только одного – справедливости! И самое страшное наступает для них тогда, когда их начинают топтать те, кто должен их защищать. Когда их, вчерашних солдат, топчут люди, за всю войну не сделавшие ни одного выстрела, когда у них отнимают право защищать себя и свои очаги, когда эти мерзавцы грубо, с неприкрытым цинизмом зачисляют ветеранов в число подозрительных лиц – а потом в гости к ним приходят представители крупного бизнеса, те, что и затеяли всю эту историю. Леди и джентльмены! Мне тяжело говорить. Я уверен, что прения сторон выявят истину, а присяжные вынесут справедливый приговор. Справедливый, потому что иначе просто не может быть. Люди, оставшиеся на Оксдэме, ждут справедливости, потому что они ее заслужили.

Неуклюже поклонившись, он почти бегом покинул кафедру. Проводив его довольно удивленным взглядом, судья треснул деревянным молотком:

– Объявляю перерыв! Свидетельства ответчиков начнутся в три часа.

– Вы произвели на них впечатление, – сказал ему Даль, когда они оказались в коридоре. – Так, едем пока в ресторан. Нам нужно поговорить. Вечером будет интервью. Мастер Маркелас, вы готовы?

Ник озадаченно повертел шеей.

– Даже и не знаю, ваша милость. Наверное, готов.

– Не переживайте, каверзных вопросов вам задавать не будут. Журналисты все свои. Важно переиграть в интервью противоположную сторону. Они, несомненно, будут напирать на наш консерватизм и стремление сохранить старые, отжившие порядки. «Элмер Хиллз» станут выставлять проводником прогресса, инвестирующим деньгу в дикие, темные и неразвитые миры, но ничего. Правда на нашей стороне, а с таким союзником мы не проиграем. Идемте, джентльмены, нам пора подкрепиться.

– Мне не нравится судья, – сказал Бэрден, садясь рядом с Андреем. – Как бы не было с ним проблем.

– Проблемы с судьей не так уж важны, – отозвался Андрей. – Далю и его людям важно выиграть не процесс, а собственное паблисити. Нам важно выиграть Оксдэм...

– Вы так считаете? Нет, я хочу выиграть процесс.

– А я? Конечно, процесс мы должны выиграть, но поверьте мне, Даль не пойдет далеко. Если дело дойдет до серьезного противостояния, он капитулирует.

– Но ведь тогда он сам потеряет лицо...

– Вы плохо разбираетесь в политике, Олли. Для Даля и Шэттака важнее всего репутация партии, которая представляет интересы ветеранов. Конечно, речь не идет о простых солдатах, нет. Как я понял, суть дела в том, что многие люди, изрядно разбогатевшие во время войны, стали давить на старые семьи, пытаясь отнять у них прежнее влияние. Шэттаку, его друзьям и прочей древней аристократии, которая, заметьте, на войне только потеряла, это отнюдь не по вкусу. Они выбрали политически верный момент – сейчас мощная консервативная партия, выступающая под всем понятными лозунгами, имеет хорошую перспективу. Знаете, Шэттак рассказал мне интересную вещь. После того, как заканчивается масштабная оборонительная война, самые радикально настроенные солдаты становятся ужасными консерваторами. Знаете, почему? Потому что они инстинктивно продолжают защищать тот порядок, который раньше защищали своим оружием.

– Он мудрец, этот ваш Шэттак.

– Наш, Олли, наш. Возможно, это и не его мысль, но главный талант Шэттака заключается в умении собирать вокруг себя людей, способных время от времени выдавать такие вот тезисы... Он умеет разбираться в обстановке.

– Но в целом, Андрей, как вы видите нашу судебную перспективу?

– В целом, Олли, положительно.

– Я говорю это к тому, что до сих пор еще не решил, взрывать ли мне мою бомбу...

– Так вы все-таки привезли ваши записи? – удивленно посмотрел на шефа Андрей.

– Ну а для чего же я выспрашивал у вас, где вы их зарыли? Честно сказать, спуск в проклятую шахту потребовал от меня немалого мужества. Я все время думал, как же вы умудрились провести там несколько месяцев...

– Ну, тогда были другие времена.

Кар остановился возле подъезда какого-то ресторана. Из другой машины, которая шла сзади, вышли Даль, Маркелас и Трюфо.

– Следует напирать на подробности, – услышал Андрей голос сенатора. – На ужасные подробности налетов и все такое прочее. Ну и конечно, не забывать солдат того проклятого легиона, которые заперли вас всех в отеле, а сами бросились поджигать город. Завтра прибудут обыватели, и на прениях мы их придавим.

«А, – вспомнил Андрей, – завтра же прилетают Гор, вдова Дорфер и еще кто-то там... интересно, что скажут на это Блинов с Хатчинсоном?»

В отдельном кабинете ресторана их ждал Шэттак.

– Вы хорошо говорили, мастер Бэрден, – одобрительно сказал он, пожимая шефу руку, – сдержанно, как и подобает государственному администратору, и в то же время звонко... А вот вы, доктор, могли бы сказать и побольше. Впрочем, впереди прения, и все желающие еще наговорятся как следует.

– Меня почему-то тревожат уверенные рожи ответчиков, – заявил Даль, наливая себе минеральную воду.

– Они купили хороших адвокатов, – улыбнулся Шэттак. – Но это им не поможет. Верно, Трюфо?

Юрист задумчиво покачал головой. На еду он и не смотрел.

– Они будут все отрицать – вот увидите, – сказал он. – Они начнут заявлять протесты, они скажут, что свидетели подкуплены, а потом потребуют отправки на Оксдэм особой следственной комиссии. Сейчас все будет зависеть от того, насколько уверенно поведут себя наши свидетели. Обвинителю следует быть поэнергичнее...

– Да что с вами такое, Марсель? – удивился Шэттак. – Вы никогда не блистали оптимизмом, но сейчас, кажется, перещеголяли самого себя. Что это за мрачность? Вам не нравятся их адвокаты?

– Плевать я хотел на адвокатов. Мне не нравится шаткость обвинения. Вы понимаете, что они могут фактически отвести свидетелей?

– Да вы сошли с ума, Марсель. Мы же говорили вам, что превращение процесса в сугубо уголовный не является нашей основной целью. Пусть он останется гражданским. Военными будут заниматься военные, наша задача – обвинить... вывести негодяев на чистую воду.

– Они-то об этом не знают.

– И прекрасно! Пусть себе нервничают.

– Мы не сможем доказать связь Хатчинсона и налетчиков. Мы не сможем доказать, что все было решено заранее.

– Нам требуется доказать, что Хатчинсон воспользовался ситуацией и купил офицеров легиона. Все, больше ничего и не нужно. Мы искупаем в дерьме Блинова и прочих, «Элмер Хиллз» в конце концов откажется от идеи дешево купить Оксдэм, да и вообще – вы представляете, как запрыгает Момбергер и его подпевалы из промышленной фракции? Сенатор Даль запросто провалит их законопроект о льготном налогообложении инвестиций. Пусть не лезут, куда не надо. Через месяц проект пройдет комиссии и будет выставлен на прения. Если мы как следует раскрутим этот процесс, он провалится в первом же чтении. Даже левые, боясь потерять последнее, станут голосовать против. Разве я говорил о чем-то другом?

– Вы великий стратег, сенатор, – вздохнул Трюфо.

Бэрден с сомнением посмотрел на Шэттака, но возражать ему не стал. Для него было важно преодолеть свою собственную робость, и он знал, что помочь в этом ему может только запись, лежащая сейчас у него в номере.

– Сенатор, – произнес он, – у меня есть к вам одно небольшое дело. Следует провести экспертизу одной аудиозаписи на предмет установления ее подлинности...

Выслушав его, Шэттак откинулся на спинку стула и иронично поднял брови.

– Так вы считаете, что столь мощный аргумент следует вводить в бой в последнюю очередь? Но почему, ваша милость?

– У меня есть причины.

– А, понимаю. Вам еще жить на Оксдэме, да? И вы хотите застраховаться от недоброжелателей? Или вы все-таки говорите там что-то не то?

– Нет, не то и не другое. Я должен свалить их сам, без этой записи, одними своими показаниями.

– А вы уверены, мастер Бэрден? Вы уверены, что они не смогут переиграть вас на прениях?

– Если они станут отвергать правду, это будет лжесвидетельством. Вы же понимаете, что ни я, ни доктор еще не сказали всего того, что должны сказать...

– Ого! Ну, я надеюсь, что ваши дальнейшие показания сумеют свалить наших оппонентов. Сенатор Даль, наверное, будет более активен. Вы понимаете, что прения – это поединок? Кто кого переговорит, понимаете?.. Иногда доходит до того, что показания – сами по себе – могут быть уже не так и важны. Важно, как поданы они судье и присяжным. Не забывайте, у них хорошие адвокаты. На десять ваших слов они ответят сотней.

– Я готов к этому, сенатор. Я слишком долго обдумывал все происшедшее – я знаю, что мне теперь делать.

– Надеюсь, вы справитесь, Оливер. Где находится запись? Сейчас я отправлю туда своих людей, и к вечеру экспертиза будет закончена и запротоколирована.

– Ваша честь, – Хатчинсон презрительно оглядел свидетелей обвинения и повернулся к судье, – ваша честь, мне неприятно говорить о тех людях, которые наворотили целую гору лжи, обвиняя меня, моих работодателей и военных чинов, пришедших им на помощь... неприятно в первую очередь потому, что мне совершенно ясны их мотивы – это политика, ваша честь. Ложь была нужна для того, чтобы поднять на щит политических ретроградов, окопавшихся в сенате и препятствующих прогрессу развивающихся миров. Им безразлична та нищета и дикость, в которой пребывает Оксдэм, им плевать на его оторванность от крупных центров человеческой цивилизации, для них важно лишь сохранение своих позиций. Они не хотят видеть, как меняется мир... Я начну с того, что мое присутствие на территории Гринвиллоу было абсолютно законным. Разрешение на проведение работ и сделок было получено через канцелярию шефа-попечителя территории Оливера Бэрдена, и он, я надеюсь, не осмелится отрицать этот совершенно очевидный факт. Далее я заявляю, что никогда не оказывал никакого давления на несчастных людей, желающих продать моей компании земли, обрабатывать которые они были не в состоянии. Я заявляю, что слова шерифа Маркеласа о том, что я будто бы предъявлял кому-либо ультиматумы, – наглая и циничная ложь. Этого не было, как не было и людей, способных оказать на продавцов какое-либо давление. Со мной находилась лишь необходимая в таких случаях охрана. Это Маркелас, кстати говоря, предпринимал попытку оказать на меня давление – это Маркелас размахивал перед моим лицом оружием...

Слушая Хатчинсона, Даль удовлетворенно покачивал головой. Его противники сами рыли себе яму. Завтра прилетят вдова Дорфер, влиятельный лендлорд Гор и некоторые другие люди – их показания не оставят от слов Хатчинсона камня на камне. Вслед за Хатчинсоном выступил лейтенант-полковник Блинов. Он вел себя еще глупее: Даль с трудом удерживался от смеха, слушая, как начальник штаба полностью отрицает вообще все, включая факт незаконного задержания шерифа и его дружины.

С Блинова он и решил начать.

– Мастер шериф, – произнес он, когда пришло его время, – расскажите нам, что произошло в тот момент, когда вы и ваши люди увидели, как приземляются атмосферные машины сто восьмого легиона?

– Мы бросились к ним, так как были очень рады прибытию помощи. Обстановка в Змеином была очень напряженная, чтобы не сказать – нервозная. Но высадившиеся солдаты неожиданно стали избивать и связывать дружинников, отбирать у них оружие...

– Вы пытались разъяснить ситуацию?

– Лично я несколько раз звал старшего, но в ответ меня ударили, забрали оружие и отвели в ресторан отеля «Оксдэмский туман», где все мы просидели до вечера.

– Вы пытались поговорить с лейтенант-полковником Блиновым?

– Я увидел его только тогда, когда он и группа офицеров окружили шефа-попечителя Бэрдена и повели его к одному из катеров. Поговорить с ним у меня не было ни малейшей возможности. Я раз пять заявлял конвойному офицеру, который вел нас к отелю, что я шериф, и просил о возможности продемонстрировать ему свои документы.

– Что же он отвечал вам, мастер шериф?

– Он ответил мне только один раз Он сказал: «Ничего не знаю, у меня приказ».

– Как вы полагаете, о каком приказе могла идти речь?

– Я уверен, что это был приказ изолировать дружину и лично меня. Мне могут возразить, что офицер принял нас за захвативших город бандитов, но тогда его следует признать или слепым, или помешанным. Каждый из дружинников имел положенную в таких случаях светящуюся наклейку на одежде, а также стандартное оружие. К тому же многие из нас были одеты в старые армейские комбинезоны, а бандитам такие взять неоткуда.

– Солдаты оскорбляли вас, мастер шериф?

– Меня несколько раз ударили по лицу, и в тот же день меня освидетельствовал старший государственный врач полковник Огоновский. Я думаю, он подтвердит, что разукрасили меня как следует. Наверное, по логике наших оппонентов я должен был сделать солдатам предупреждение, а потом принять меры по их выдворению за пределы территории...

В зале раздался смех.

– Теперь я хотел бы допросить Андрея Трегарта Огоновского, полковника медслужбы в отставке, кавалера Рыцарского Креста, в данный момент исполняющего обязанности старшего государственного врача территории Гринвиллоу. Мастер Огоновский, когда вы прибыли в городок Змеиный лог? Я хочу сказать, в котором часу это было?

– Дело шло к полудню. Я приехал в город, уже зная, что там находятся подразделения сто восьмого легиона, и был совершенно шокирован увиденным. Поэтому я не стал там задерживаться, а сразу же поехал в канцелярию шефа-попечителя Бэрдена. Там я также был избит.

– Что значит «также»? – подскочил адвокат ответчиков. – Вы утверждаете, что были избиты? Пожалуйста, поподробнее, доктор.

– В приемной канцелярии я был встречен тремя офицерами, которые потребовали, чтобы я немедленно покинул канцелярию. При этом я был оскорблен словом, а чуть позже – действием.

– Подробнее, пожалуйста, – заскрипел оживившийся судья. – Как, говорите, вы были оскорблены?

– Трое вооруженных офицеров, дежурившие в приемной шефа-попечителя, потребовали, чтобы я убирался восвояси. А перед этим сдал им свое оружие.

– Вы были вооружены, мастер Огоновский? И что же это было за оружие?

– Это был малосерийный нестандартный излучатель модели «Вальде» «Мк-8».

– Вы хотите сказать, что у вас было армейское оружие? – едва не завопил адвокат компании. – И вам не понравилось требование сдать его?

Трюфо уже начал подниматься со стула, но Андрей остановил его незаметным жестом.

– Я позволю себе напомнить вам, что старший офицер, награжденный к тому же одной из высших наград Конфедерации и уволенный с почетом, имеет право на ношение любого табельного оружия в любое время дня и ночи... еще я должен уточнить, что излучатель был именной, в чем удостоверился лейтенант-полковник Блинов.

– Но вас, наверное, приняли за бандита, – предположил судья.

– Мне трудно понять, как можно разглядеть бандита в человеке, одетом в боевой комбинезон и куртку с погонами полковника медслужбы.

У судьи вытянулось лицо, и Андрей поймал его разъяренный взгляд, обращенный в сторону адвокатов ответчика.

– Вы хотите заявить, что офицеры, находившиеся в приемной шефа-попечителя, позволили себе оскорбления старшего по званию?

– Я хочу сказать, что они крепко помяли мне ребра. И не только это... ваша честь! Как может быть расценено пребывание офицерского караула в канцелярии государственного администратора высокого ранга?

– Мастер Бэрден! – задохнулся судья. – Вы подтверждаете пребывание офицерского караула в приемной вашей канцелярии?

– Подтверждаю, ваша честь.

– Караул был выставлен по вашему требованию?

– Он был выставлен вопреки моим возражениям. Зал заревел. Адвокаты ответчиков яростно шептали что-то Блинову, лицо которого приобрело совершенно трупный оттенок. Хатчинсон сидел на своем месте, отрешенный, как статуя, и смотрел прямо перед собой. Все понимали, к чему могут привести такие заявления. Андрей посмотрел на Бэрдена. Шеф-попечигель нервно кусал губы и приглаживал свои редкие серые волосы. На него смотрел и Даль, в его взгляде читалось искреннее восхищение. В эти мгновения Огоновский понял: Бэрден компенсирует годы, проведенные за терминалами интендантского управления, те годы, когда его товарищи сражались и погибали, а он, читая очередные сводки, точно так же кусал губы, зная, что война проходит мимо него. Наверное, он заваливал начальство рапортами, но его неизменно оставляли на месте – старательного, аккуратного и незаменимого. А вокруг грохотали пушки... теперь ему выпала честь произвести залп главным калибром, и он не упустит своего шанса. Андрею хотелось показать ему поднятый в приветствии кулак, но он понимал, что здесь это делать не следует.

– Тихо! – забарабанил молотком судья Додд. – Какой нервный процесс сегодня, – пожаловался он секретарю. – Тихо, или я вызову приставов! Мастер Огоновский, вы понимаете, что ваши с мастером Бэрденом заявления позволяют мне начать расследование дела о мятеже?

Андрей уже раскрыл было рот для ответа, но тут поймал на себе сосредоточенный взгляд Даля.

– Я не думаю, что нам следует говорить о мятеже, – медленно произнес он, в упор глядя на Бэрдена. – Речь идет о грубейшем, откровенно циничном давлении, которое оказывалось на шефа-попечителя территории Гринвиллоу.

– Что вам известно об этом, мастер Огоновский?

– Мне известно, что мастеру Бэрдену предлагали взятку.

– Протестую! – рявкнул адвокат ответчиков.

– Протест принимается, – кивнул судья.

Трюфо загадочно улыбнулся, а Даль, скорчив ехиднейшую мину, откинулся на спинку своего стула.

– Хорошо, господа. Я хочу спросить у лейтенанта-полковника Блинова, с какой целью он поставил офицеров в приемной шефа-попечителя территории Гринвиллоу.

– Ваша честь! На территории могли находиться бандиты!..

– Но ведь шеф-попечитель Бэрден выражал свой протест по этому поводу?

– Ваша честь, мне казалось, что мастер Бэрден пребывает в состоянии аффекта... Он был так напуган всем происходящим, что мне пришлось отвезти его в канцелярию под охраной.

– Это ложь! – рявкнул в ответ Бэрден. – Я не был напуган! Может быть, вы еще скажете, что я был пьян, а потому не могу отвечать за свои тогдашние действия? Или может быть, вы забыли, как я говорил вам, что офицерский караул в приемной государственного администратора – это нарушение аж трех статей? Или вы думаете, я не видел, как ваши адъютанты дубасили в приемной полковника Огоновского? Ваша честь, я хочу сделать заявление!

– Окажите любезность, ваша милость.

– Ваша честь, я слышал, как доктор Огоновский вошел в приемную. Я видел, как он попытался войти в мой кабинет – он уже почти вошел, но тут его вытащили обратно. Я подтверждаю его заявление о том, что на нем была форменная куртка со знаками различия полковника флотской медслужбы. Я подтверждаю его заявление о том, что его избивали офицеры караула.

– Вы это видели, мастер Бэрден?

– Я это слышал, ваша честь.

Блинов в отчаянии развел руками.Судья поглядел на висевшие на стене часы и шарахнул молотком:

– Прения сторон продолжатся завтра!

Вокруг серого здания суда метались представители прессы. Даль, Маркелас и остальные тут же оказались в плотном кольце людей, размахивающих записывающими видеоголовками.

– Джентльмены, как вы расцениваете поведение ответчиков?

– Джентльмены, каковы, по вашему мнению, шансы компании «Элмер Хиллз»?..

– Сенатор, как вы оцениваете свои шансы?.. Даль величественно обнял Маркеласа и начал вещать:

– Как выразился наш уважаемый судья Додд, главной задачей суда является установление истины. Я обещаю вам, господа, – истина будет установлена. Наша цель – помочь несчастным людям, которых норовят ограбить в их собственном доме...

Морщась, Андрей пробрался к кару. В машине его ждал улыбающийся Иннес.

– Экспертиза подтвердила подлинность записи, – сообщил он. – Завтра будет настоящее шоу.

– Да, – устало согласился Андрей, – они у нас попрыгают.

Машины направились к отелю «Джереми Янг». В лифте, везущем всю компанию наверх, Даль то и дело похлопывал по плечу сумрачного Бэрдена и хитро улыбался Трюфо. Бэрден молчал. После своего выступления он чувствовал ужасающую усталость, такую, словно ему довелось вкатить на гору огромный камень. Андрей понимал, сколько ему понадобилось мужества.

В клубе уже сидел Шэттак.

– Ну вы им и дали, джентльмены, – произнес он. – Я такого и не ожидал, а уж они-то тем более. Не следует педалировать эту тему с мятежом, нам это сейчас не нужно... Мы их и так напугали, завтра мы их свалим. Вы извините меня, мастер Бэрден...

– Да, сенатор?..

– Я позволил себе смелость прослушать вашу запись... – Шэттак проводил взглядом официантку, расставлявшую на столе тарелки с ужином, потом глянул на сомелье, суетившегося с винами, и криво усмехнулся: – Там столько мата, что я просто не знаю, как выставлять ее на всеобщее обозрение.

– Я, кажется, не выражался, – обиделся Бэрден.

– Вы – нет, а вот остальные...

– Мы предупредим судью, – вмешался Даль. – Он не сможет отвести такое доказательство, что бы там ни происходило.

– Не сможет, Вальтер. Но боже мой, я представляю себе, какой поднимется шум! Вы знаете, этот шум может быть нам не очень-то и выгоден.

– Но Момбергер...

– Вот в нем-то все и дело. Просто сейчас я знаю немного больше, чем вы, и никак не могу решить, что нам делать дальше.

– Вы хотите отказаться от демонстрации записи? – поразился Андрей.

– Да нет, доктор. Запись, безусловно, будет продемонстрирована. Я пытаюсь просчитать последствия скандала, который, без сомнения, разразится завтра же.

– Здесь я вам не советчик.

– Увы. Мастер Ник, – позвал он Маркеласа, – через час у вас интервью... Я хотел бы попросить вас поменьше нажимать на связь между Хатчинсоном и армейскими чинами. Получается так, что вы слышали об этом от третьего лица, понимаете? Рассказывайте об ужасах нашествия разбойников, посетуйте на нехватку рабочих рук, а в конце – прихватите невежливых солдат, только без подробностей. Идет?

– Как скажете, сенатор. Я все понял.