Эпилог

Зайцев и Смолянинов вышли с факультета журналистики и остановились чуть левее от дверей под темным пятном на стене. Они достали сигареты, и Смолянинов дал Зайцеву прикурить. Тот благодарно кивнул, задрал голову, осмотрел пятно и цыкнул зубом.

– Как время летит, а? – заметил он.

Смолянинов тоже посмотрел наверх и понимающе хмыкнул. Еще совсем недавно на месте пятна красовалась белая с золотом мемориальная доска в честь товарища Суслова. В первый раз ее облили чернилами еще задолго до августовского путча, развала страны, КПСС и КГБ. Тогда доску отмыли. Но акты вандализма приняли хроническую форму, и доску заколотили фанерой. А теперь и вовсе сняли.

– Н-да… – Зайцев обвел тоскливым взглядом факультетский двор и вздохнул. – Что-то здесь не так, а?

– Гниет факультет, – кивнул Смолянинов. – Эх, помню старые добрые времена… Когда с пятого курса уходили в «академку» люди с тридцатью шестью «хвостами». Абсолютный рекорд университета. А обмывать дипломы шли в зоопарк. Представляешь, каково – напоить моржа портвейном, кидаться пустыми бутылками в слона, загоняя несчастное животное в дальний угол вольера… Прибегают менты, начинают всем руки крутить, а девочка в белом платьице, совершенно невинной внешности, этакая старшеклассница, падает задницей в лужу и оттуда ментам прокуренным голосом заявляет: «А я вас всех на х…ю вертела».

Зайцев от души расхохотался.

– Да уж… – с трудом выдавил он. – Знай наших…

– Фирма, – гордо сказал Смолянинов, разглядывая обшарпанные стены факультета. – А сейчас просто бардак. Кругом «бычки» валяются, девицы ходят какие-то тусклые, хоть вообще не смотри…

– А правда, что в Ленинской аудитории прямо на лекции на заднем ряду трахались? – спросил Зайцев.

– Говорят… Хотя я слышал, что не в Ленинской, а в Коммунистической, на балконе. Не знаю, не участвовал. Хотя… Нет, у нас, конечно, факультет был лихой. Но здесь же все безобразия афишировались, их никто не стеснялся. А что творилось на других «факах», мы просто не в курсе. Черт его знает, какие там нравы. У меня приятель один, ты его не знаешь, подцепил как-то девчонку с «психа». Красивую – жуть. И зашел с ней ближе к вечеру сюда, на лестницу боковую. – Смолянинов отвернулся и посмотрел в направлении лестницы. Лицо его приняло вдруг тоскливое и мечтательное выражение. – Покурить в тепле зашел. Так она его прямо на лестнице отымела, повернулась и ушла. А он, как в анекдоте, скакал за ней, держа штаны, и орал: «Тебя зовут-то как?!»

– Так это же психфак… – произнес Зайцев глубокомысленно.

– А человек до сих пор переживает, – заметил Смолянинов.

Зайцев очень внимательно на него посмотрел, но задавать вопросов не стал.

– Пошли? – спросил Смолянинов.

– Пошли. А… О! Кирилл! Гляди!

От проспекта Маркса к факультету поднималась колоритнейшая пара. Впереди, засунув руки в карманы, шагал высокий молодой человек с очень приятным, только, может быть, чересчур высокомерным и отстраненным лицом. Во рту у него дымилась сигарета. Сбоку из-под дорогой модной кожанки свисал, болтаясь, сложенный вчетверо поводок.

В двух метрах позади молодого человека тяжеловатой походкой следовала громадная собака. Не высокая или длинноногая, а именно очень большая, с по-человечески широкой грудью и почти медвежьей головой. Шерсть у собаки была серо-стальная с мелкими черными подпалинами. На голове вместо ушей торчали меховые кисточки. Хвост загибался кверху, глядя прямо в небо, и рассыпался длинными «перьями».

Куривший во дворе народ будто по команде застыл и уставился на собаку. Несколько стаек первокурсников, кучковавшихся на подъеме, загораживая диковинной паре дорогу, дружно заткнулись и организованно сползли с асфальта на газон.

– Коронный номер, – сказал Зайцев так гордо, будто это он сейчас ледоколом раздвигал толпу, не обращая внимания на то, как ведет себя сзади опасный, судя по всему, зверь.

– Поганый номер, – заметил Смолянинов. – Вот как она сейчас кого-нибудь цапнет…

– Не-а. И не думай.

– Ну да! Что я, «кавказов» не знаю?

– Эту не знаешь. А потом, Витька по собакам мастер.

– Пижон он, – процедил Смолянинов неприязненно.

Между тем молодой человек вплотную приблизился к скоплению народа у ступеней факультета. Он остановился, выплюнул сигарету, звонко щелкнул языком и хлопнул себя левой рукой по бедру. Собака немедленно догнала хозяина, подобралась к ноге, и молодой человек небрежно зацепил двумя пальцами кольцо на ее ошейнике. Разглядев в стороне от толпы Зайцева, он помахал ему и, пожимая руки и раскланиваясь, легко рассек толпу надвое. Студенты улыбались и кивали, но протянуть руку к собаке никто не рискнул.

– Привет, – сказал молодой человек, подходя к Зайцеву. Они обменялись рукопожатием. Смолянинов тоже небрежно сунул парню руку и отметил, что лицо его расслабилось и стало вполне человеческим. «Пижон страшный», – повторил Смолянинов про себя.

– Это называется Виктор Ларин, – представился ему молодой человек. – А это называется Чуча.

– Кирилл, – кивнул Смолянинов.

– Я знаю, – сказал Ларин просто. – Я только думал, что ты уже завязал со всем этим… – он махнул рукой в сторону факультета.

– Да нет, не получается. Родители достают.

– А кого они не достают? – осведомился Зайцев. Он осторожно гладил Чучу по мощному загривку и весь просто светился от счастья.

– А ты на каком сейчас курсе? – спросил Ларин Смолянинова.

– Да вот… Оказался почему-то на пятом. – Смолянинов коротко хохотнул. – Хотя был уверен, что еще на четвертом.

– Н-да… А я вот был уверен, что я на третьем. А оказалось – ни на каком.

– Выперли? – удивился Смолянинов.

– Вроде того. Я им создал такие условия, при которых меня пришлось выпереть. Не могу я здесь больше. Чтобы в зимнюю сессию опять историю КПСС сдавать? На фиг, слуга покорный. А ты в курсе, кто теперь заведует кафедрой рекламы и экономической журналистики? Мужик, который до этого заведовал кафедрой партийно-советской печати. Все, не буду я здесь учиться. Противно. Окончательно факультет сгнил.

Смолянинов пожал плечами, достал сигареты и протянул Ларину. Парень начинал ему нравиться.

– Спасибо, у меня свои. Ты где сейчас? С Олежкой вместе? Завидую. Дай вам бог удачи, господа.

– А ты как? Что там вообще творится в старой доброй газетенке?

– А… – Ларин неприязненно скривился. – Делят шкуру неубитого медведя. Соревнуются, кто больше акций хапнет.

– Как у тебя с Гаршиным? – спросил Зайцев. Он по-прежнему не мог оторваться от Чучи, теперь он чесал ей за ухом. Собака приоткрыла рот и вывалила язык. Хвост ее по-прежнему смотрел вверх, свидетельствуя, что его обладательница находится в прекрасном расположении духа.

– Погано, – выплюнул слово Ларин, отпустил Чучу и полез за сигаретами. – Забодал он меня, – признался он, выпуская дым. – Тему психотроники фактически закрыл. Сказал, что если я о ней еще хоть раз заикнусь, то поставит вопрос о моей профпригодности. Кстати, это очень хорошо, что я тебя встретил. Вот, посмотри, – Ларин сунул руку за пазуху и достал несколько сложенных вчетверо листков.

Зайцев с трудом отлип от собаки, развернул листки и сказал: «Ого!» Смолянинов глянул ему через плечо. «А-а…» – протянул он разочарованно, отвернулся, высмотрел кого-то в толпе и отошел. Ларин молча курил. Зайцев листал документ.

У него в руках было постановление Комитета Верховного Совета СССР по науке и технологиям от 4 июля 1991 года. Название документа было «О порочной практике финансирования псевдонаучных исследований из государственных источников».

В постановлении утверждалось, что несколько общесоюзных министерств затратили пятьсот миллионов рублей на лженаучные и антинаучные разработки по «спинорным (торсионным) полям». Министерства были введены в заблуждение аферистами от науки, утверждавшими, что с помощью генераторов этих полей («психотронных генераторов») можно создать оружие нового поколения, позволяющее на расстоянии управлять поведением человека. В качестве заказчиков работ в постановлении назывались Министерство обороны, Минатомэнергопром, КГБ СССР и Военно-промышленная Комиссия Кабинета Министров СССР. А первым в списке из более чем двадцати исполнителей стоял отлично знакомый Зайцеву киевский Институт проблем материаловедения АН Украины. В свое время один из работников этого института проболтался, что в институтских лабораториях начато мелкопоточное производство боевых психотронных генераторов. Зайцев бросился в Киев, но руководство института ловко выставило болтливого сотрудника психом, а Зайцева – дураком.

– Вот блядство! – рявкнул Зайцев.

– Ты читай, читай.

– Откуда это?

– Член-корреспондент Александров добыл.

– Вот уж кто счастлив…

– Это точно. Так и сияет. Ну, его можно понять. Не каждому ученому выпадает счастье разоблачить лженауку. Да, он говорит, что это постановление было с подачи отделения общей физики и астрономии Академии наук. Это так, для справки. Ты читай, читай.

Зайцев, не отрываясь от постановления, сунул в рот сигарету, прикурил от протянутой Лариным зажигалки, промычал «спасибо» и продолжил чтение. Дальше ничего особенного в постановлении не было. Главным виновником безобразия объявлялся Межотраслевой научно-технический центр «Вент», он же бывший Центр нетрадиционных технологий ГКНТ СССР. И по одной только линии Министерства обороны Центр хапнул двадцать три миллиона.

– Ты до центра «Вент» доехал? – спросил Ларин. – Так вот, мне Александров их программу работ показывал. И я своими глазами видел раздел, где прямо говорится о… – Ларин задрал глаза к небу, вспоминая, – …»дистанционном медико-биологическом и психофизическом воздействии на войска и население торсионными излучениями и защите войск и населения от таких излучений». Вот так-то. Что скажешь?

Зайцев посмотрел в конец постановления. Комитет по науке и технологиям требовал от финансирующих «лженаучные разработки» организаций представить в Верховный Совет СССР подробные отчеты. Зайцев сложил бумаги и вернул их Ларину.

– А что я должен сказать, Витька? – спросил он. – Ты сам все знаешь. Страны такой – СССР – больше нет, Верховного Совета ее нет, и Комитета такого, значит, тоже нет. Вместо КГБ – ФСБ. Все архивы наверняка сожгли. Особенно кагэбэшные. Ничего ты больше не найдешь.

– Слушай ты, профессионал, – сказал Ларин. – Что мне делать-то?

– Забыть, – посоветовал из-за спины Ларина подошедший Смолянинов. Ларин неодобрительно глянул на него через плечо.

– Ты помнишь Тима Костенко? – спросил Ларина Зайцев. – Хотя нет, ты же его не видел.

– Я ему звонил один раз. Но он был пьяный в говнище и меня послал. Сказал, что ему это расследование поперек горла.

– Вот именно, – кивнул Зайцев. – Это он нам с тобой говорил. Легенда у него была такая. А на самом деле он продолжал копать. И знаешь, где он сейчас?

– Догадываюсь, – процедил Ларин. – Лечится от алкоголизма.

– Нет, – грустно сказал Смолянинов. – Лечится от мании преследования.

– Ты серьезно? – тихо спросил Ларин, оборачиваясь к нему. Смолянинов со вздохом кивнул.

– На все сто, – подтвердил за Смолянинова Зайцев. – Он в больнице и выйдет из нее вряд ли.

– Это расследование – чистой воды гроб, – объяснил Смолянинов. – Никакой возможности узнать правду. Даже не для публикации, а так, для себя. Конечно, никто за эту тему не брался. А Тимка полез. Очень жалко его. Это гроб, – повторил Смолянинов, поднимая руку, чтобы утешительно хлопнуть Ларина по плечу. Снизу раздался короткий рык, и Смолянинов руку поспешно отдернул.

– Фу, – сказал Ларин собаке. – Как не стыдно.

– А Тимку действительно жалко, – вздохнул Зайцев. – Талантливый был парень. Но сломался на этом деле.

– Откуда ты знаешь, что он в психушке? – вдруг спросил Ларин.

– Его отец сказал. Я Тимофея искал, хотел к нам позвать на работу, и отец мне обстоятельно все изложил. Про бред преследования и прочие дела.

– Как это он так… – пробормотал Ларин и глубоко задумался.

– Может, он с самого начала был немножко того, – предположил Смолянинов. – Хотя нет, нет… ничего похожего.

– Если сначала ничего и не было, так потом стало, – кивнул Зайцев. – Тимка довел себя до такого нервного истощения, когда и нормальный «съехать» может, а тема у него как раз подходящая была. У Тимки развился бред преследования, такой же, как и у зомби, с которыми он работал. Вполне закономерно.

– Заразился… – Смолянинов невольно поежился.

– Не знаю, господа, – покачал головой Ларин. – Страшное дело, конечно. Жалко мужика. Но и тема страшная. Должен же кто-то ее разрабатывать…

– Ты пойми, балбес, – Зайцев умоляюще прижал руки к груди. – Даже если что-то там и было, ты уже ничего не докажешь. А главное – в любом случае нету больше по этой теме ни заказчиков, ни исполнителей. Деньги в стране кончились. И страна другая. Не нужно ей психотронное оружие. И не будет его больше никто делать. Потому что спроса нет.

– А насчет «тему разрабатывать», – заметил Смолянинов, – это ты не беспокойся. Среди нашего брата психов достаточно. Так что о теме кто-нибудь да позаботится.

Ларин снова покачал головой.

– Положим, сейчас мне все равно Гаршин кислород перекрыл, – сказал он. – Но где-нибудь через полгодика…

– Да ради бога, – перебил его Зайцев. – Только не забывай Тима Костенко.

– Между прочим, они похожи, – заметил Смолянинов. – И очень.

– Да, что-то общее просматривается, – кивнул Зайцев.

– Только этот недоверчивый, – усмехнулся Смолянинов.

Ларин улыбнулся и хотел, видимо, съязвить, но тут собака, которую он по-прежнему одной рукой придерживал за шиворот, громко взвыла и, приседая на задние лапы, рванулась к ступеням факультета. Ларин едва успел обернуться и поймать в объятия высокую темноволосую девушку.

– Танюшка… – Он поцеловал ее, поставил на ноги и повернул было лицом к коллегам, но девушка упала на корточки и обняла за шею собаку, которая тут же попыталась, радостно подвывая, облизать с ее лица косметику.

– Это любовь! – объяснил присутствующим Смолянинов. Девушка бросила на него снизу вверх задорный взгляд и распрямилась. Собака уткнулась ей носом в колени, продолжая исступленно вилять задом. Студенты вокруг смотрели кто на девушку, кто на собаку. Вдали кто-то восхищенно аплодировал.

– Господин Зайцев, господин Смолянинов, Таня, – представил их друг другу Ларин.

– И Чуча! – заявила девушка. – Привет!

Журналисты дружно раскланялись.

– Ну что? – обернулась девушка к Ларину.

– Пошли? – заговорщически подмигнул он ей. – Вы извините, мы пошли. И спасибо, господа. Я ваши советы учту. Думаю, я даже им последую. Счастливо. Увидимся, да, Олег?

– Я тебе позвоню на той неделе, – кивнул Зайцев.

– Берегите себя, – улыбнулся Смолянинов, хищно глядя на девушку.

– До свидания, – улыбнулась Таня в ответ. – Эй, ты! – Она пихнула коленом Чучу. Собака подняла голову и оскалилась. Это было очень похоже на улыбку. Таня пошарила рукой под курткой у Ларина, выдернула поводок у него из-под пояса и застегнула карабин на кольце ошейника собаки. Ларин еще раз кивнул друзьям, обнял Таню за плечи, и троица двинулась за угол. По меньшей мере половина толпящегося во дворе народа смотрела им вслед.

– Что ты думаешь об этом? – спросил Смолянинов.

– Ларина здесь терпеть не могут, – ответил Зайцев. – Она самая красивая девушка на его курсе. А может, и на всем факультете.

– Да нет! – отмахнулся Смолянинов. – Что ты думаешь о психотронике?

Зайцев удивленно посмотрел на него.

– Что с тобой, Кир? Ты же всегда говорил, что это бред…

– А я и сейчас так считаю.

– Ну и…

– Почему такие вот ребята, молодые, чистые, как Тимка, как этот…

– А мы с тобой, значит, старые и грязные?

– …почему они так настырно лезут туда, куда не надо? – закончил мысль Смолянинов. – Хоть им кол на голове теши.

– Во-первых, они еще не профессионалы. Во-вторых, они работать не хотят. В-третьих, им очень хочется нахрапом пролезть в знаменитости. Мне продолжать? – спросил Зайцев неожиданно жестко.

– А ты злой, оказывается, Заяц, – искренне удивился Смолянинов.

– Ты видел хоть раз, чтобы Костенко дежурил по отделу? Или в типографию бегал, или «свежей головой» был? Ни разу. И Витька – это Костенко номер два. Он скорее в психушку готов, чем за станок.

– Заяц, ты очень злой! – сообщил ему Смолянинов. – И ты циник!

– Такие из принципа ставят перед собой задачи, на которые нет ответа! – гнул свое Зайцев, потихоньку разъяряясь.

– Фу! А еще Зайцев! Волчара ты позорный!

Зайцев сник.

– Я хочу понять, отчего мы с тобой не беремся за такие дела, – объяснил Смолянинов. – А если беремся, то не доводим до конца. У тебя сколько публикаций было по «Программе «Зомби»?

– Ну, восемь… или девять.

– Кстати, у Костенко ни одной.

– Нет, была одна. Первая. Там стояли две подписи – моя и его.

– Вот именно. У него, который все придумал, одна. А у тебя двадцать. И он в больнице, а ты здесь. Почему? Сказать?

– Ну скажи. Тоже мне…

– Потому что его интересовал результат. А тебя – публикации. Ты как только уперся в стенку и понял, что писать больше не о чем, сплавил тему на сторону. Ларину вот этому. А Тимке нужен был результат, он боролся за идею, понял?

– Ну и что? – резонно спросил Зайцев.

– Да ничего! Просто ты профессионал, а он нет. Вот и все.

– Так я это сам говорил.

– А я с тобой и не спорю.

– А о чем мы тогда?..

– Я разобраться хочу, – жестко произнес Смолянинов.

– Ладно. – Зайцев невоспитанно сплюнул под ноги и прикурил новую сигарету от окурка. – Понял я тебя, Кир. Понял. Значит, так. Рассказываю один раз. Я сплавил эту тему Ларину потому, что почувствовал, что мне страшно. Все, я это сказал. Вслух. Ну что, съел?

Смолянинов молчал.

– И потом, там действительно был тупик, – объяснил Зайцев. – Я на самом деле уперся в стену. Дальше информация кончалась. Меня футболили из инстанции в инстанцию, никто не хотел со мной говорить. Ну, я и…

– Нашел того, кому было не страшно, – кивнул своим мыслям Смолянинов.

– Пожалуйста, – развел руками Зайцев. – Пожалуйста.

– Олежка, тебя ведь никто ни в чем не обвиняет, – улыбнулся Смолянинов. – Извини, я просто что-то задумался обо всем этом… Мне казалось, что у тебя есть ответ. А ты и сам ничего понять не можешь.

– Страшно было. И Костенко тоже боялся. Он сам мне говорил. Да все боялись, Кир! Все! Даже Гульнов боялся, который вообще был в стороне. Знаешь, как он озверел, когда нас цензура прикрыла?! А ведь он неспроста тогда рогом уперся. Он тоже понял, какая это страшная тема и как больно за нее можно получить. А Тимофей, между нами говоря, повел себя, как сука высокомерная! Глядел на нас свысока и хихикал – мол, побойтесь с мое, мужики… Он-то думал, я этого не вижу…

Смолянинов встрепенулся и хитро глянул на хмурого Зайцева.

– А пошли-ка мы с тобой кофейку долбанем! – процитировал он шутку с факультетского капустника.

– По чашечке! – подхватил Зайцев.

– Кружечек по восемь! – завершил диалог Смолянинов.

– Пошли, – кивнул Зайцев и снова погрустнел. – Тимку помянем.

– Помянем, – согласился Смолянинов. – Хреново без него. И не так уж чтобы очень близко я его знал, а вот… хреново.

Они вышли на проспект Маркса (или теперь Моховую?) и молча двинулись к метро, наклонившись вперед, навстречу внезапно подувшему ветру.

– «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, особенно ночью, когда силы зла безраздельно властвуют над миром», – вдруг процитировал Смолянинов. – Я сказал это Костенко почти два года назад. Как раз после самой первой вашей публикации. Сейчас вот вспомнилось…

– Я тебе соврал насчет психушки, – пробормотал Зайцев. – И тебе, и Витьке, всем соврал.

Смолянинов остановился так резко, что Зайцев по инерции проскочил вперед. И останавливаться не стал. Смолянинов догнал его и крепко взял за воротник.

– Пошли, пошли, – сказал Зайцев, неприязненно морщась. – Пива очень хочется.

– Так что же с ним на самом деле?! – грозно вопросил Смолянинов, мелко тряся Зайцева за воротник.

– Удрал он! – рявкнул Зайцев, вырываясь. – Сбежал! Сбежал!!! Бросил все и рванул! И в психушке не он, а его мать! А отец застрелился, понял?! С собой покончил! Ясно тебе?!

– Откуда ты… – пробормотал Смолянинов, выпуская зайцевский воротник и снова останавливаясь. Зайцев тоже встал. Прохожие на него оглядывались.

– К Гульнову кагэбэшник приходил, – сказал Зайцев устало. – И ко мне тоже. Все напугать пытался – государственная тайна, измена Родине…

– А Костенко где? – пробормотал обалдело Смолянинов.

Зайцев скорчил в ответ гримасу.

– Первый раз Тим меня предал, когда разыграл спектакль, будто уходит из расследования, – сказал он горько. – И не только меня, всех нас. Второй раз предал, когда симулировал манию преследования. Он ведь на самом деле ложился на обследование в какой-то институт. И мне это действительно его отец по телефону сказал, я просто зажал информацию. А в третий раз он нас предал, когда пропал без вести.

– Да почему же предал? – удивился Смолянинов. – Наоборот, он все взял на себя, он хотел один…

– А это что, не предательство?! – воскликнул Зайцев. – Он что-то узнал, понимаешь? Узнал что-то такое, что испугался и сбежал! Почему он к нам не пришел, а? Думаешь, мы бы не раскрутили это дело?! Да мы бы всю страну на уши поставили! Но он хотел все один, только один! Я от страха ночами не спал, квасить начал, мне среди бела дня чертовщина мерещилась, а получается, целый год потратил на какую-то х…ню! И теперь мы здесь, и все в говне, а он неизвестно где, и его ГБ ищет! Это что, не предательство?! – орал Зайцев, надсаживаясь.

Смолянинов стоял перед ним и глядел себе под ноги.

– Что ж мы, не люди? – спросил его Зайцев уже тихо. – Не друзья ему? Получается так. Получается, он нам не верил. Чем мы это заслужили? Тем, что помогали ему всем, чем могли? Что, мы меньше его рисковали? Мы ведь тоже с Гульновым запросто идем по статье об измене Родине… Мне этот кагэбэшник очень здорово все объяснил. Ну, плевал я на статью, ни х…я они мне не сделают. Но я по-прежнему ни х…я не знаю и ни х…я не понимаю! А Костенко, сука, что-то знает! А мы – нет! Это что, по-человечески?

– Государственная тайна, измена Родине… Значит, это все правда? – пробормотал Смолянинов.

– Значит, это все правда, – эхом ответил Зайцев.

– И что ты теперь намерен делать?

– А что ты мне посоветуешь? – спросил Зайцев. – Вот поставь себя на мое место. Ну, поставь.

– Я не могу, – признался Смолянинов. – Олежка, я же не знаю, что это такое – семья, ребенок… Тебе беречься нужно.

– И все-таки, – не унимался Зайцев, – попробуй. Ты старше меня, ты опытный, много работал в опасных местах. Что ты мне посоветуешь?

Смолянинов зябко повел широкими плечами.

– Забыть, – твердо сказал он, снова поежился и поднял воротник.

Опустил глаза, сунул руки в карманы и шагнул вперед.

Прячась от порывов ветра, Зайцев пристроился ему в спину.