Часть II
ЯНВАРЬ

Утром Саймон опять проснулся в чужом доме. Снова его черт знает куда занесло. Большую часть времени он действовал вполне сознательно, но иногда возникали странные провалы в памяти, и заполнить их оказывалось иногда тяжело, а иногда и совсем невозможно. Это было немного обидно. Так что же произошло вчера? «Помню, как это было хорошо. Просто невероятно хорошо. Кто бы мог подумать, что именно этого мне так хотелось всю жизнь! Самым трудным было решиться. Но теперь, когда я не один, когда меня поддерживают, любят, помогают мне, сделать выбор оказалось легко.

Только жаль, что приходится таиться, все время быть начеку. Ничего. Когда закончится безвременье, когда в городе наступит порядок, оглядываться нужды не будет».

Саймон одним движением выпрыгнул из постели и, не обращая внимания на безвольно лежащее в ней тело, вышел в прихожую. Там оказалось большое зеркало, возле которого он приостановился и целую минуту с наслаждением рассматривал себя. «Хорош, ничего не скажешь. А буду еще лучше». Он огляделся, нашел телефон, поднял трубку и быстро отстукал номер. Прямым каналом связи он старался пользоваться именно так – из чужих квартир. Саймон отдавал себе отчет в том, насколько подозрителен Мастер, и не хотел рисковать.

В кабинете Генерала раздался звонок.

Солнце зашло точно по графику, в шестнадцать сорок пять. Саймон с пульта оперативного дежурного отсигналил, что план на текущую ночь Штабом подтвержден – «Вторая» идет на расчистку офисного здания. Это был хорошо охраняемый коммерческий банк, и прошлой ночью там зверски убили двоих из секьюрити. Сначала на центральном посту охраны вырубились мониторы слежения. Потом съехала крыша у сигнализации на датчиках объема, которые показали движение во всех помещениях сразу. А затем двое, сидевшие в депозитарии, возле сейфов, открыли такую дикую пальбу, как будто в этом наглухо закрытом железном ящике материализовался призрак. Они расстреляли кучу патронов и были найдены буквально порванными на куски.

Твари почти никогда не использовали для прорыва в город обитаемые помещения. «Дырки» открывались в заброшенных или строящихся домах, подвалах заводских цехов, складов, магазинов. Но именно в моменты, подобные этому случаю с банком, Мастер почти с содроганием ощущал невероятную мощь Проекта. Его огромную, непонятно откуда возникшую силу. На этом фоне пререкания с Генералом и попытки чего-то добиться от Штаба представлялись Мастеру в ином свете. Истинном – как он полагал и чего откровенно боялся. Он не хотел ощущать себя проржавевшей гайкой в такой жуткой машине. Когда он начнет дребезжать посильнее, его отвинчивать не станут. Просто спилят вместе с куском болта.

И сейчас, размышляя, какая это титаническая работа – в считаные часы полностью обездвижить большую коммерческую фирму, – Мастер подавил желание громко заскрипеть зубами. Ни намека на происшествие в милицейских сводках. Охрана банка вывезена на Базу для промывания мозгов. Рядовой персонал вообще не в курсе. Здание полностью блокировано спецотрядом – внешне это выглядит как прорыв канализации. И этой же версии придерживается директорат. Им кое-что показали, но совсем не то, от чего потерял сознание начальник охраны. Даже и думать не хотелось, какую именно лапшу вешает им на уши липовая опергруппа. Естественно, липовая – не настоящую же в такое место посылать.

Повреждения, которые наносят людям твари, мягко говоря, очень специфичны по внешним признакам. Есть также ряд характерных примет по месту и времени. И, приняв сигнал с места происшествия, милицейский диспетчер оповещает специализированную группу. Он уверен, что свою. На самом деле она полностью состоит из людей Проекта и проводит на объекте рекогносцировку. А за ней подъедут охотники.

Жалкие крохи – это было все, что Мастер смог узнать об оперативных методах Штаба за пять лет, из которых три года он постоянно общался с Генералом. И до какого-то момента его такое положение вещей устраивало. Даже самые пытливые умы Школы оставались всего лишь человеческими. Школа была гнездом, пригревшим белых ворон. А Штаб – деревом, на котором гнездо свито. Поэтому дятлов в Школе не жаловали и сук, на котором сидят, не долбили. Все знали, что расчищаемое здание совершенно пусто, рядом стоит грузовик с надписью «Техпомощь» (он, собственно, и есть техпомощь из Техцентра). И ни души вокруг. И ни слова в газетах. И это нормально – а как это сделали, нам до лампочки. В конце концов, у любой спецслужбы есть тайны от своих людей. Мы же не дети, мы все понимаем. Мы – что-то вроде контрразведки, только круче. И лишних вопросов задавать не будем. У нас есть план здания, мы поставим вокруг сенсов и будем прикрывать их, пока они не найдут «дырку». Возможно, тварей в здании не окажется – тем лучше. А окажутся – их найдут либо собаки, либо те же сенсы. Тварей мы прикончим, вызовем техников, и они расстреляют «дырку» из своего громадного лучемета. И на этом месте, в радиусе, наверное, километра, никогда больше «дырка» не откроется. Почему? А кто ее знает почему. Неважно. Потом мы вернемся в Школу и сдадим оружие. Те немногие, кто не берет собаку домой, отведут зубастиков на псарню. И мы разъедемся по своим делам, очень довольные тем, что сделали, и тем, сколько заработали. И к следующему дежурству мы здорово проголодаемся по нашей смертельно опасной ночной охоте.

Так говорил Будда, и так было, когда Мастер пришел в Школу. Так и оставалось, пока не накопились по мелочам косвенные данные и не возникла мысль о том, что Проект куда больше, чем кажется. И пока не обнаружилось, что половина охотников на грани нервного срыва. А обстановка в Школе, такая игриво-легкая внешне, на самом деле накалена до предела. Только, рассказывая Генералу об этом напряжении, Мастер умолчал о главном.

Охотники больше не в силах оставаться гайками и болтами. Будда, не задававший лишних вопросов, был сумасшедший. Такой же обычный не слишком умный психопат, как многие работники спецслужб. Но охотниками Штаб набрал в основном вполне нормальных людей. Будда явно что-то себе воображал насчет истинной сущности Проекта, и ему этого хватало. А остальным – нет. Только поначалу они не подавали виду, а дальше – привыкли. Как привыкают, например, вести самолет по приборам, когда глазами не видно, а лететь можешь.

Но полгода назад атаки тварей стали массированными. Школа заработала в очень жестком режиме, люди устали и почувствовали, что дело худо. И к январю всплыло на поверхность «острое и агрессивное желание раз и навсегда разобраться, в чем же мы, господа, участвуем». Эту фразу вслух произнес Мэдмэкс, старший «Трешки». Его группа как раз проводила утреннее рабочее совещание, рассевшись на бумах посреди тренировочной зоны. Мэкс, в общем-то, никаких провокационных целей не преследовал, а так – выступил о наболевшем. К его удивлению, перешедшему в восторг, совещание тут же превратилось в стихийный митинг. Выяснилось, что информации вагон, каждый охотник что-то по мелочи знает, и одно наблюдение непонятнее другого. Образовалась солидная база из труднообъяснимых и зачастую противоречивых сведений. Оставлять их без внимания было попросту глупо. Поэтому к моменту приема дежурства «Третья» составила план дознания с четким разграничением действий персонально, включая парламентеров к остальным трем группам и руководству.

В банковском офисе управились быстро, и Мастер надеялся до смены основательно побеседовать с людьми, собирая просьбы, жалобы и предложения. Но прямо из банка «группе Два» пришлось мчаться по двум внезапно поступившим вызовам, и ночь превратилась в кошмар. Первый вызов оказался ложным. Люди и собаки на нем здорово перенервничали и на второй расчистке начали совершать ошибки. Зигмунд едва не застрелил пьяного оборванца, действительно очень похожего на ожившего мертвеца. О том, что это живой человек, Зигмунд догадался только по реакции собаки. Подлец Джареф сначала не подал виду, что в расчищаемой котельной кто-то есть. А когда в дверном проеме возникла неясная тень, не атаковал ее по всем правилам. Он просто взял и оторвал бродяге от ноги громадный кусок мяса, чтобы тот в другой раз под ноги смотрел. Пока Зигмунд прикладом вправлял собаке мозги, собравшийся над бездыханным телом консилиум сосредоточенно чесал затылки. Развернулась бурная дискуссия на тему, не подцепит ли собака инфекцию и не придется ли паче чаяния делать ей уколы. Хунта наехал на Бенни с вопросом, почему тот не засек в котельной живой организм. Бенни невнятно оправдывался, от него за версту разило водкой. Хунта отнял у сенса обрез, пинками загнал в медицинский фургон и приказал Склифосовскому за пятнадцать минут сделать из Бенни человека. Склиф резонно заметил, что на это не хватит и пятнадцати лет, но он постарается. Бенни ныл и жаловался, как малое дитя.

Вонючему мужику вкололи депрессант, запихнули в багажник «Рэйнджа» и отправили двоих сдавать его в больницу. Самое интересное, что «дырка» в котельной действительно была, но уже закрытая. Хунта предположил, что бродягу тварь не тронула, приняв за своего. Сенсы посмеялись было, а потом резко посерьезнели и спросили, в какую именно клинику этого типа повезли. Хунта обалдел – он-то шутил. Но долго стоять с отвисшей челюстью ему не пришлось. Зона расчистки была на краю уже заселенной новостройки, время пять утра. Вздумай кто из жильцов проснуться – вся группа как на ладони, прощай секретность. И тут Сильвер решил поймать вкусную кошечку и с жутким грохотом опрокинул мусорный бак. Кошка упрыгала в подъезд, а утративший бдительность Боцман за шиворот оттащил хрипящего кобеля к машине. Страшно подумать, сколько звона было бы в щедро застекленном подъезде, влети туда восьмидесятикилограммовый зверь, одержимый жаждой убийства.

– Широко живем, – только и сказал Мастер. – Всего за десять минут целые две побитые собаки. Что же дальше будет?

Дальше пошло легче. Но все равно, когда «Вторая» вернулась в Школу и села приводить амуницию в порядок, настроение у всех было подавленное. Слишком много сил осталось на ложном вызове, когда подозрительное движение возникло на территории крупного завода. Там одних только подвалов набралось для прочесывания не меньше двух квадратных километров. И даже Хунта не держал зла на Бенни за то, что тот по дороге на второй объект присосался к горлышку. Охотники достаточно проработали с сенсами рука об руку, чтобы понимать, что Бенни на заводе выложился полностью. Но из охотников гвоздей тоже не понаделаешь, а они ведь еще отвечают за собак. Нельзя так, Бенсон! Трезвый и свежий Бенни, принявший у Склифосовского какой-то дряни, от которой действительно стал похож на человека, согласился, что так нельзя, и церемонно перед Хунтой извинился. Превращение его было весьма комично, но как следует посмеяться «группе Два» уже не хватило сил.

Поэтому к одиннадцати, когда пришло время смены групп, Мастер чувствовал себя окончательно разбитым. Но все-таки решил проследить за передачей дежурства и побрел в Зал принятия оперативных решений. Уныло волоча ноги по коридору, он раздумывал, не будет ли опасна для жизни горячая ванна перед сном, о которой мечталось уже которые сутки. Решил, что действительно опасна – можно расслабиться, задремать и утонуть. «Да я и сейчас уже готов. Расслабиться, упасть на пол и ушибиться». Мастер на всякий случай потряс головой.

В этот-то момент с него и согнал всякий сон Лысый, аналитик «мобильной группы Три», который взял Мастера за пуговицу и сказал, что есть идея, как добраться до Техцентра.

Когда Таня вышла из подъезда, рассвет еще и не думал наступать. Таня нервно огляделась – как и большинство москвичей, в последние годы она избегала темных улиц. «Опасны темные дворы, подвальные окна и вообще любая дырка в земле. Откуда я это знаю? Скоро встанет солнце, и страх уйдет. Что у них за манера такая – приглашать журналиста ни свет ни заря… Или этот очкастый заморыш говорил правду? Странный человечек – никакой внешности, только очки. Как ему, наверное, тяжело жить, такому щупленькому и невзрачному. Жену небось бьет регулярно. Или кошек мучает. А то и людей расстреливает на сон грядущий – с утреца. Вот сейчас со мной поговорил, спустился в уютный подвальчик, кокнул парочку вражеских шпионов и с чистой совестью на боковую. Что я несу, господи! Очень даже может быть, что очкарик этот в прошлом какой-нибудь суперагент и глаза испортил на ответственной секретной работе. Запросто».

Таня оглянулась на скупо освещенный подъезд. «А я ведь до сих пор так и не разобралась, кто именно со мной говорил, откуда, о чем и, главное, зачем. Гаршин считает – они хотят опередить события и выдать газете свою версию. А я считаю – тут нужен психоаналитик. И особенно мне, потому что я боюсь. Сюда бы сейчас парочку этих мужиков с собаками… Значит, охотники за привидениями? Как же, как же…»

Таня шла сутулясь, глубоко засунув руки в карманы пальто и свирепо глядя на редких прохожих. Те смотрели не лучше. Даже у проезжающих машин повадка была какая-то пугливая. Никто не «голосовал» – все равно не остановятся. Брать клиента – дело «ночных извозчиков», закрытой касты отчаянных ребят – но они уже разъехались отсыпаться. И магазины теперь зимой открываются на час позже. Что-то неладно в этом городе. Гадкие слухи по нему ползают. О том, как пропал без вести мужик, через пару недель пошла жена мусор выносить после заката – а он в мусорном баке сидит, весь синий, и клыки, что у кабана. О том, как потребовал уголовный розыск эксгумировать какой-то свежий труп, а могила изнутри разрыта, и выходят из нее отчетливые следы когтистых лап. И тапочки белые валяются. Да мало ли чего еще говорят… «По слухам, число пропавших без вести подскочило за последние годы на порядок. А официальная статистика показывает, что все нормально. Кому верить, слухам или ей? Мы ведь можем верить и болтовне о Большой Московской Черной Крысе, грозе диггеров и ремонтных бригад Мосводоканала. Да, под землей бродит кто-то нехороший. Но кто? И есть ли тут вообще связь?»

Вдалеке забрезжил красный огонек метро, и Таня слегка приободрилась. Нужно идти под землю, но там светло, людно и почему-то не страшно. «А вот в том доме, в кабинете очкастого типчика, жутко, как в склепе. И я не поверила ни одному слову, хотя все было сказано очень логично. И очень, заметим, жизнерадостно. Была, видите ли, проблема, но мы ведем работу, теперь все локализовано. Да, «локализовано», именно так он и сказал».

Значит, сейсмологи давно заявляли, что пол-Москвы стоит на разломах и скоро нас тряханет. Не тряхануло, но из-за тектонической активности вдруг произошел какой-то непонятный энергетический выброс. И в городе резко выросло число геопатогенных зон, поганых мест, откуда бежит зверье, а люди слабеют и дохнут. Причем эти зоны необычно мощные, оказывающие сильнейшее давление на психику. Отсюда ночные страхи, глюки и, как следствие, народная молва в стиле «Зловещие мертвецы возвращаются». Зоны эти до сих пор выскакивают, как прыщи, в самых неожиданных местах, хотя уже реже. Что-то надо с ними делать, пока народ из города не рванул со всех ног.

Выручило Техническое управление безопасности. Подняло архив сверхсекретной программы, замороженной еще при большевиках. Слышали про тектоническое оружие? Ну, господин Гаршин-то должен был вам рассказать. Это чтобы в казахской степи закопать атомную бомбу и рвануть, а снесло бы в итоге Вашингтон. Насколько я понимаю, там, под землей, все завязано в один узел, поэтому работа с геопатогенными зонами в эту программу тоже входила. Но придумали только, как их глушить, – и слава богу, правда? В общем, полгода данные перепроверяли, еще полгода шли эксперименты, испытания на натуре, и вот сейчас наш проект действует. Конечно, все «топ-секретно». Даже если бы мы и хотели работать открыто, так ведь на исходных документах такой гриф стоит… Государственная тайна, вопрос национальной безопасности. И не допустить распространения панических слухов – это тот же вопрос. Мы колоссальные усилия прилагаем, чтобы в массмедиа ничего не просочилось о ситуации в Москве. Репортеры – люди живые, им тоже ночами страшно. А мне что, не страшно, что ли? Да я весь трясусь! Хотя мне тепло, светло, я в уютном кабинете беседую с барышней редкостной красоты. А охотники наши сейчас ходят по этим самым геопатогенным зонам буквально ногами! Ведь такая зона, говоря простым языком, – средоточие темных сил. Она бьет по психике, и все дурное, что в тебе есть, тут же всплывает. Там глюки! Там люди встречают умерших родственников, причем вовсе не в ангельском обличье. Но это еще удел сильных. А для тех, кто послабее, в зоне оживает каждый детский кошмар, от которого, как известно, одно спасение – накрыться с головой теплым одеялом. Это очень тяжелая работа, Танечка. Честное слово.

Ну, собаки – это просто. Они ищут «дырки». Да, мы так эти зоны называем. Нам подобрали несколько пород, для которых характерны бесстрашие, феноменальное чутье на опасность и желание ее подавить. Есть и другие нюансы – например, уровень затрат при разведении. И в случае э-э… ротации кадров всегда есть замена. Собачки умные, обучаются быстро, тем более что особой выучки и не нужно. Как видите, мы старались все учесть.

А с машинами – почти анекдот. Требовались большие внедорожники с очень высокой живучестью. Но многие джипы просто тесны для наших собак. Два кобеля в одном багажном отсеке – это не шутка, доложу я вам, пусть даже они друг к другу приучены. И тут один наш британский источник вспомнил, что сколько-то лет назад «Ровер» выдумал таких вот монстров… видели, да? Считалось, что их делали только на заказ и в единичных экземплярах, но это не совсем так. Была одна небольшая партия, которую заказчик не смог выкупить – убили его, что ли… Короче говоря, удалось купить десяток машин просто за смешные деньги. Здорово сэкономили, и имеем теперь единственный в своем роде автомобиль, в багажнике которого свободно чувствуют себя две кавказские овчарки. И куча аппаратуры лежит…

Таня шла по зимней улице и силилась понять, в какой же именно момент она почувствовала фальшь в этом рассказе, который все расставлял по местам. Почти по местам. Микроволновые лазеры, некая секретная разработка. «Что я понимаю в физике? Да ничегошеньки. Геопатогенные зоны. О них я довольно много знаю, я в них просто-таки не раз бывала. Ну, допустим… если они очень сильно излучают – допустим… Автомобили. Хорошо, проехали. Собаки? Я люблю кавказских овчарок. Если когда-нибудь заведу собаку, то кавказку. Хочу рыжую девочку с белой грудью, черной мордой… Девочку? Сучару наглую. Хамку зубастую. Вот! Пусть она будет тем, чем я хотела бы быть, да не вышло – не дано. А зачем еще человеку собака? Это же ее главная задача – человека дополнять.

Помню, как Чуча приходила будить нас по утрам… Лизала в нос теплым шершавым языком, дышала в лицо – а дыхание у нее всегда было влажное и свежее, – радостно смотрела, как мы сонно ворочаемся, и грузно падала рядом с кроватью, довольная тем, что «отметилась», что мы никуда не пропали и теперь всем можно спокойно досыпать… Забыть. Отставить. О работе, о работе… Следующий фактор – люди. Охотники. «Охотники за привидениями» – это не совсем верный перевод Ghostbusters. Но в России он прижился. Они сами так себя назвали – охотники. И вот о них мне ничего толком не сказали. «Серьезный отбор, проверенные люди, молодые кадры…» А как, скажите на милость, эти самые кадры лазают по геопатогенным зонам, рискуя напороться на призрак любимой бабушки? Почему мне даже на улице страшно, а они у самой «дырки» стоят, пока ее расстреливают из этих своих лазеров-шмазеров? Что за «проверенные»? Откуда?»

Тьма потихоньку отступала, до метро оставалось метров двести, пейзаж уже походил на нормальную московскую толчею. Таня чувствовала себя заметно легче и теперь изо всех сил боролась с желанием тщедушному очкарику поверить. Версия с геопатогенными зонами была весьма заманчива хотя бы потому, что весь последний год Таня время от времени порывалась обратиться к психотерапевту. Газеты пестрели объявлениями, предлагавшими купирование «синдрома беспочвенного страха», что только лишний раз подтверждало, насколько в городе нервозная обстановка. Теперь, зная, что страх не беспричинен, что его генерирует не больная голова, а долбанутая московская почва, можно было бы и успокоиться. Но оставался маленький нюанс – Таня по-прежнему не верила очкастому ни на грош. Признавая его аргументы правдоподобными по отдельности, она не считала картину верной в целом. Что-то в ней не складывалось.

Теперь Таня кляла себя последними словами за то, что поддалась на уговоры Гаршина. Согласилась она, завороженная фотографиями. А потом было то, что рок-музыканты называют «драйв». И драйв этот задал все тот же Гаршин, позвонивший рано утром Тане домой. Она уже стояла в дверях, когда запищал телефон. И взволнованный Гаршин сообщил, что он еще раз подумал и решил: если Таня не хочет, может на задание не идти, потому что, сказал он, про инцидент с фотографом Ивановым написать не дадут, а Иванов-то плох. Он просто разваливается, у него все здоровые органы стали больными, а все ранее нездоровые теперь больны смертельно. Тут Таня разозлилась – и пошла. Шла и вспоминала, что на «картошке» парни из ассенизационной команды поход на чистку женского сортира называли «брать интервью у динозавра». Так оно и вышло. Вроде бы побывал человек в жутко навороченном месте – а рассказать и нечего.

Таня нащупала в кармане таксофонную карточку. «Сейчас бы позвонить… Очень хочется посоветоваться с опытным человеком, но как раз такого под рукой нет». Она не все сказала Гаршину, когда тот распространялся о психотронной войне. С одной стороны, не соврала. Действительно, в свое время Таня просто заткнула уши и объяснила, что такое ей не интересно, потому что не может быть. Но с упомянутыми Гаршиным ребятами, которые основательно копнули опасную запретную тему, она была знакома. В журналистику ее привел именно тот из двоих, который потом оставил работу, заявив, что не хочет сойти с ума. Так он объяснял решение посторонним, а Таня-то наслушалась вдоволь, и затыкание ушей не помогало. Он умел не только красиво трепать языком, но и убеждать людей. Правда, с Таней ему это не помогло, потому что «детская болезнь журнализма», как он называл свое занятие, была действительно болезнью. Ему так и не удалось отряхнуться от «звездной пыли», сыпавшейся с отца, маститого, именитого и знаменитого борзописца. Папа с сыном воевали так яростно, что осколки долетели до всех – и до Тани, и даже до серой лохматой Чучи. Но с годами Таня поняла, что главная проблема была в другом. На день окончательного разрыва ей исполнилось уже двадцать, а ему все еще было двадцать три. А Чуче целых шесть… Так что теперь, когда человек этот оказался бы очень к месту, позвонить ему мешала куча причин, самой пустяковой из которых было незнание телефона.

– Доброе утро! – мягко, прямо ласково, сказали откуда-то слева.

– Угу, – хмыкнула Таня на ходу, даже не повернув головы.

– А мы вас знаем! – не унимались уже за спиной. – Вы – Таня Меньшова из газеты. Взгляните, пожалуйста, вам будет интересно.

«Что еще такое?..» – Таня притормозила и обернулась. И первое, что увидела, – какой-то журнал нараспашку и большую цветную фотографию, вложенную между раскрытых страниц. На фотографии была собака ее мечты. Рыжая кавказка – белая широкая грудь, мощные короткие лапы в белых носочках, чуть приоткрытая зубастая пасть, рыжая морда почти без обычной черной «маски», умные карие глаза, стоящие торчком кисточки на низко обрубленных ушах… Это было до того неожиданно, что Таня чуть не задохнулась. И не сразу заметила, что на снимке есть и человек. Точнее, кусок человека. Рука в черной перчатке, лежащая у собаки на плечах, согнутое колено в толстой и, видимо, теплой брючине, высокий шнурованный башмак и упертая в землю рукоятка оружия. Таня уже видела это оружие – и теперь пришло время действительно задохнуться. «Очкарик сказал, охотники называют эту штуку «пульсатор». Скорее всего термин они стянули из фильма «Чужие». Дети. Большие дети. Инфантильный тип… О чем это я?»

Журнал закрылся, Таня невольно подняла глаза. Двое улыбающихся мужчин, еще молодых, лет по тридцать, в ничем не примечательных темных куртках-пуховках. Довольно крупные ребята, почти одинаковой комплекции. Очень приятные лица, открытые и спокойные. Как-то уж слишком уверенно они держатся, обычно мужики на меня таращатся во все глаза – изучают, хищники мелкие…

– Доброе утро! – хором заявили мелкие хищники.

– Еще раз… – добавил тот, что справа, чуть тоньше в кости и выше ростом. Поперек лба у него Таня разглядела почти заживший неровный шрам.

– Доброе, – кивнула Таня. – Это был пароль? – Она показала на журнал, запнулась и начала хохотать. На обложке красовалась голая женская задница умопомрачительных форм.

– Н-да… какая неприятность, – заметил без малейшего смущения парень со шрамом, пристально разглядывая попу. Второй, перекосившись от подавленного смеха, отобрал у него журнал, подмигнул Тане и спросил:

– Поехали?

– Туда? – еле-еле выговорила Таня, показывая на журнал.

Парни дружно прыснули. Таня не без труда сдержала очередную вспышку веселья и посмотрела на второго. Так, ничего, симпатичный мужик без особых примет.

– Я ж те говорил… – выдавил мужик без примет в адрес напарника.

– Извините, – парировал тот. – Культурка подкачала. Не эстеты мы, барышня! – обратился он к Тане. – Мы так… бойцы невидимого фронта.

– Вы охотники за привидениями, – сказала Таня и осеклась. «Молчи, дура такая! Они ведь могут быть… А кем им еще быть? Почему я должна их бояться?»

– Мы охотники… – кивнул второй, посерьезнев.

– Его зовут Лебедь, – вставил парень со шрамом. – А я – Ветер.

– И если у вас найдется хотя бы час, – продолжил Лебедь, – то мы будем очень рады отвезти вас в Школу.

– Это наша конура, – объяснил Ветер. – Она же контора, мастерская, прачечная, сливочная… – Тут Лебедь ткнул его локтем, и Ветер поспешно закруглился: – Короче говоря, Дом Охотника.

– Вы только что посетили фирму, которую мы называем Штаб, – сказал Лебедь. – Мы полагаем, что обитающее там руководство отяг… отягощено узким и однобоким видением проблемы. Впрочем, это беда любого руководства. Оно всегда отяг… – Лебедь сделал обеими руками дирижирующий жест и добил-таки утомительное слово: – …ощено.

– Демосфен! – страшным шепотом сказал Ветер.

– А мне нравится, – улыбнулась Таня. Потрясающее спокойствие исходило от этой пары. Впервые за сегодняшнее отвратительное утро Таня почувствовала себя в безопасности. «Ты хотела мужиков с собаками? Вот они. А собаки – будут».

– Я впервые в жизни выступаю перед настоящим журналистом, – сказал Лебедь Ветру надменно. – Дай же мне оттянуться в полный рост!

– Еще минута, и на нас начнут смотреть, – сказал Ветер.

– То есть, если ты свое отвыпендривался, уже пора мотать?

– Мы не можем вам доказать, что мы – это мы, – обратился Ветер к Тане. – У нас есть кое-какие навороченные документы, но они от Внутренних дел. Маскировка. Потом, они действительно очень крутые, вы их даже прочесть толком не сможете. Вы спросили: фотография – это пароль? Да, это пароль. Мы не в силах вас заставить поехать с нами. Мы можем только заинтересовать.

– А что вы выиграете, если я поеду с вами? – спросила Таня. Она уже приняла решение. – Я просто рядовой журналист. Ничего больше.

– Есть люди, которым виднее, чем нам, – сказал Ветер. – Они считают, что вы – гораздо больше.

– В любом случае, – поднял указательный палец Лебедь, – только обладая всей полнотой информации, вы сможете принять единственно верное решение.

– Цицерон! – развел руками Ветер.

– А почему у вас такие странные имена? – спросила Таня.

– В машину! – вместо ответа скомандовал Лебедь Ветру. Охотники синхронно повернулись к Тане спиной и шагнули к стоящему у обочины автомобилю. Это был совсем не «Ровер», а невообразимо грязная и на вид насквозь ржавая «Лада» восьмой модели. Ветер, походя вытащив у напарника из кармана свой журнал, просочился на заднее сиденье. Лебедь сел за руль. Дверь со стороны тротуара осталась распахнутой – и Таня, не раздумывая, шагнула к ней. «Ну что, хмырь очкастый, посмотрим, чья возьмет?»

В это время Очкарик, вопреки Таниным ожиданиям, не расстреливал иностранных шпионов, не мучал кошку и даже не бил жену. Он запер дверь кабинета, уселся и достал из жилетного кармана маленький, не больше ногтя, кусочек иссиня-черного металла. Положил его на стол и некоторое время любовался им издали. Удивительный материал был словно живой – его поверхность мерцала, по ней пробегали волны, иногда она вспучивалась изнутри, как будто пытаясь лопнуть и выплеснуть из себя нечто, чему нет названия. Сила мерцания и частота волн нарастали, и через несколько минут над поверхностью чудесного предмета начал подниматься легкий синий дымок. Тогда человек снял очки, положил сгусток темноты на ладонь и, близоруко щурясь, принялся вглядываться в видимые только ему одному пляшущие рисунки. Очкарик не знал и знать не хотел, как и когда эта удивительная вещь попала к нему в руки. Но ему страшно было даже представить, что когда-то они с этой капелькой тьмы были разъединены. Да нет же, этого не было. Не могло быть. Синий дымок пошел гуще. Очкарик отвел от него глаза и задумчиво оглядел кабинет. Он уже не щурился. Он видел все. Все.

И в это же время, запершись в другом кабинете, баюкал на ладони свое черное счастье Генерал.

Реакция Мастера заинтересовала Лысого до крайности. Услышав, что «Третья» решила искать Техцентр, Мастер не удивился, не разозлился, вообще ухом не повел. Он просто спросил:

– И как?

– Радиомаяк, – объяснил Лысый, усаживаясь на подоконник. – И два пеленгатора.

– Не пойдет, – отрезал Мастер, но все равно уселся рядом. – На каждой техничке стоит определитель электронных устройств. Не слышал о таких?

Лысый только рот приоткрыл.

– Год назад, – сказал Мастер, закуривая, – я взял маячок и повесил Карме на шею. И погулял с ней вокруг технички. Тут же высунулась рожа и спросила, что пищит. Этот определитель, он мощный и сканирует довольно большую зону вокруг машины. Я им сказал, что Карма пойдет одна в подвал искать тварей, а мы будем ее пеленговать. Мол, отработка новой идеи. Вот, а на следующий день в Штабе мне сообщили, что, на их взгляд, идея эта никуда не годится…

– Да-а… – пробормотал Лысый в замешательстве. – А как ты догадался, что у них может стоять такая штука?

– Добрые люди предупредили, – улыбнулся Мастер. – Я давно ищу Техцентр, и я не одинок в этом начинании. Так что ты не переживай. Если все пойдет нормально, я буду у ворот Техцентра недели через две.

– И? – не удержался от вопроса Лысый.

– И тогда начнется самое интересное. Вы все правильно рассудили у себя на сходке, мужики, – мягко сказал Мастер (Лысый подавился табачным дымом). – Но вы не так ставите вопрос. Вам хочется знать, где Техцентр находится и как он выглядит. Но проблема-то в другом! Когда мы найдем Техцентр – что мы с ним будем делать?

– Как это – что?.. – возвел глаза к небу Лысый. Был в утренней дискуссии какой-то изъян, и сейчас он его нашел. Действительно, все говорили лишь о том, как найти Техцентр. Казалось естественным, что достаточно Техцентр увидеть, как станет ясно, с чем его едят.

– Так что же? – допытывался Мастер. – Может, мы его взорвем? Или возьмем штурмом? А? Или постучим в ворота и убежим? А они пусть себе голову ломают…

Лысый понуро глядел в стену. В сходке не хватало еще одного важного компонента. На нее не позвали Мастера. Возникла такая идея, но Мастера не было в Школе. А стоило бы его подождать, потому что голова у него работает, может быть, не лучше, чем у других, – но факт, что работает она совершенно в другую сторону.

Рядовыми охотниками Лысый с Мастером были друзья, собирались даже работать в паре. Школа все расставила иначе, виделись они теперь редко, но доверие осталось. Лысый всегда поддерживал Мастера, а тот отлично знал, какой авторитет у Лысого в группе Мэкса. Вообще «Трешка» была в Школе самая ненадежная – крепкая, но дерганая. Максаков сбил-таки ее в единый организм, но организм этот постоянно тошнило. И умница Лысый, в частности, тоже был тот еще рвотный порошок.

– Где бы карту достать, – тоскливо вздохнул Мастер, щелчком выстреливая недокуренную сигарету в форточку. – Аэрофотосъемку. А то еще заблудимся на территории. Он ведь здоровый.

– Откуда ты знаешь?.. – Лысый и сам не заметил, как перешел на шепот. Он догадывался, что Техцентр не маленький, но Мастер сказал так, как будто все точно знал.

– Это большое научно-производственное объединение, – сказал Мастер, глядя Лысому прямо в глаза. – Находится где-то на северо-западе, у края городской черты. Все внутри одного забора – как на Базе. Масса разных служб. И, наверное, полный виварий собак.

Лысый молчал. Он лихорадочно сверял услышанное со своими предположениями. Мастер сполз с подоконника и сунул руки в карманы.

– Я поищу карту! – только и мог сказать Лысый.

– Спасибо, – кивнул Мастер. – Только постарайся не очень шуметь. А то развели, понимаешь, базар, как на Птичке…

– Это вы о чем? – спросил Саймон, шаркающей походкой выползая из-за угла. На шее у него болтались наушники, штекер на длинном шнуре волочился по полу. Он только что сменился с оперативного дежурства и был весь серый и тусклый от усталости и небритости. Даже седые виски из снежно-белых превратились в стальные. – Кстати, я на Птичьем рынке не был уже года два…

– Это мы насчет тасманийского сумчатого дьявола, – невинно сообщил Лысый. – Типа где достать. На экзотику потянуло.

– Чего? – прищурился Саймон.

– Дьявола! – продиктовал ему на ухо Мастер. – Сум-ча-то-го! – Мастер уже успокоился, он взял Саймона под руку и весело отбивал ногой по полу такт. Саймон тупо посмотрел на него.

– Плевал я на вас, – гордо объявил Саймон. – Я устал и ничего не соображаю. Я даже не обиделся.

– А мы сейчас домой поедем, – утешил его Мастер. В голосе у него прорезались вдруг почти отеческие нотки. – Точно? Крокодилов возьмем и поедем.

– Точно, – кивнул Саймон. – Ты прости, я что-то действительно того… Не дежурство, а полный звездец.

– Вам хорошо, – позавидовал Лысый. – Живете, гады, в соседних подъездах. Кто не устал, тот и за баранку. А меня, хоть я ваще посинею, ни одна зараза не подвезет…

– А ты не живи у черта в заднице, – посоветовал Саймон, понемногу оживляясь. – Тебе же давали нормальную хату.

– Давали, – согласился Лысый, оглядывая Саймона с ног до головы. Никогда он его не жаловал, наверное, просто из ревности. Единственный, кто не замечал этой неприязни, был сам Саймон. – Квартирка – песня! Только вот еще не родился такой человек, чтобы в такую квартиру взял такую тещу. Я уж лучше подожду, у меня здоровья хватит. И выдержка развивается – с холостым не сравнить.

– Ну хочешь, я тебе плохую квартиру выбью? – спросил Мастер. – Гадкую такую, дрянную, мерзкую, непотребную, но зато поближе?

– Спасибо, – сказал Лысый. – У меня уже есть одна плохая квартира. Зачем одно говно менять на другое?

– Лучше купи ему хорошую тещу, – предложил Саймон.

– Не выйдет, – усмехнулся Мастер. – Теща поставляется только в комплекте с женой. Помнишь, был при большевиках такой прием – товар в нагрузку? На полкило конфет два ящика дверных петель.

– Не помню, – признался Саймон. – И счастлив, что не помню.

– Зато при большевиках тварей не было, – мечтательно произнес Лысый.

– Вот и ошибаешься, – сказал Мастер. – Еще как были, только местного производства. Из-под земли не лезли.

Лысый прищурился. Саймон, исподлобья глядя на Мастера, наматывал на раскрытую ладонь шнур от наушников.

– Чего притихли, отцы? – удивился Мастер. – В первый раз слышите, что ли? Газет не читали десять лет назад?

– Я точно не читал, – сказал Саймон. – Даже эротических.

Лысый что-то соображал.

– Дошло до тебя, аналитик? – спросил Мастер как-то не очень дружелюбно.

– А ведь дошло, – сказал Лысый, поеживаясь как от озноба. -

Туго, но дошло. Ё-моё… Это надо же… – протянул он, морща лоб.

– И что же до вас дошло, академик Лысенко?

– Зачем так злобно, старший? Ты все-таки не кавказская овчарка.

– Да как вам сказать, коллега… – Мастер потянул из кармана сигареты. – Вот объясни мне – на твой взгляд, я умнее тебя? Сообразительнее? Быстрее схватываю, а?

– У тебя очень неординарное мышление, – признался Лысый. – Возможно, у меня коэффициент интеллекта повыше, но ты зато умеешь зрить в корень. Так что не надо злиться. Ты просто не такой, как все. Ты же у нас Мастер, ёлы-палы.

Мастер вздохнул, сморщился и почесал нос. «А ведь смутил я тебя! – подумал Лысый. – Попробуй теперь на меня наехать, если знаешь, что я чувствую и признаю разницу между нами. Не станешь же ты меня презирать за такое признание…»

– Ладно, – кивнул Мастер, – закроем этот вопрос. Но учтите, коллега. Когда в следующий раз вам приспичит закатить референдум – вы уж будьте любезны, расскажите народу, что там до вас дошло. И Мэдмэксу – в первую очередь. Можно даже отдельно, без свидетелей. Чтобы понял, как опасна в наши дни самодеятельность.

– Хорошо, – покорно сказал Лысый. – Ты мне только вот чего скажи, если знаешь, конечно…

– Может, и не знаю. От наших секретов нет. Чего могу – того скажу, – каждую фразу Мастера Лысый сопровождал быстрым кивком. Потом он коротко глянул на Саймона, который явно ничего не понимал. И спросил: – Выходит, «Программа «Зомби» не свернута? Она продолжается?

– А тебе не кажется, что очень похоже? – ответил Мастер вопросом на вопрос. – Что именно представляет собой техника Проекта, ты не задумывался? Все эти сверхвысокочастотные штучки-дрючки? Ты же физик, тебе сам бог велел…

– Допустим, я об этом очень часто думаю, – сказал Лысый несмело.

– Так чего молчал?

– Вот, уже говорю… Прямо жуть берет. Слушай, Мастер, ты это серьезно, а?

– Старик, это для Школы вопрос безопасности. Какие тут шутки…

– Мне скажет кто-нибудь, о чем речь? – взмолился Саймон. – Я, конечно, молодой, но надо же совесть иметь…

– Ты что, о «Программе «Зомби» не слышал никогда? – удивился Лысый.

– Да это же туфта! Утка газетная! Мастер, скажи ему…

– Погоди, – отмахнулся Мастер. – Я не могу сейчас привести стопроцентные доказательства. Для меня они именно такие, для тебя могут оказаться недостаточными. Но я надеюсь, главное ты уловил. Есть взаимосвязь – понял, Лысый? Проект этим точно занимался. Другой вопрос, что в начале девяностых «Программа» все-таки была свернута. Если ее начали по новой, то не так уж давно. Узнать бы зачем.

– А может, не начали? – предположил Лысый с надеждой, запуская руку за голову и снимая резинку с хвоста. Роскошная вороная шевелюра рассыпалась по плечам. – Ф-фу… какое облегчение. Остригусь на фиг. Пойдем вместе стричься? Тебе давно пора. Хотя бы виски снимешь – вот так вот. – Лысый показал было как, но Мастер от его руки отшатнулся. – Понимаешь, старик, мне даже представить страшно, как это нам отольется.

– Всем отольется, – сказал Мастер. – Не только нам.

– В любом случае, – поднял указательный палец Лысый, – Техцентр – это вполне может быть та самая контора. Как же я сразу-то не догадался, а? Но, слушай, их же была целая куча… А База? База не может быть и Техцентром заодно?

– База – медицинский НИИ. С технологиями, конечно, но мощности не те. А Техцентр я тебе описал, по-моему, достаточно подробно.

– Да, – с печальной улыбкой кивнул Лысый. – Как будто ты уже там был.

– Я уверен, что вычислил достаточно точно. Но нужны доказательства. Сам понимаешь, нельзя же атаковать какой-нибудь ЦНИИ-нафиг-информ чисто по подозрению.

– А как… Как ты установил район? – У Лысого глаза буквально горели. Саймон подался вперед. Видно было, что он себя удерживает, пытаясь хранить почтительное молчание.

– Покажи мне твою справку. – Мастер протянул Лысому раскрытую ладонь. Лысый скривился, будто выпил махом стакан хлористого кальция. «Справка» – это было принятое в Школе упоминание о том, что Мастер – человек с блокированной энергетикой. Он был невнушаем, его нельзя было «зомбировать», подчинив чужой воле, невозможно было считать известную ему информацию. Мастера не мог «прощупать» ни один сенс, его ауру не сканировала аппаратура Базы – во всяком случае, на мощностях, не представляющих опасности для жизни. Мастер не поддавался даже вульгарному гипнозу. И никто не понимал, откуда он взялся такой.

– Откуда ты взялся такой? – спросил Лысый, продолжая морщиться.

– Хорошо, что это тебя не шокирует, – улыбнулся Мастер.

– Погодите, господа! – не выдержал Саймон. – Вы это все серьезно? Как это – «атаковать»? А главное – зачем?

– Ну, натурально… – объяснил Лысый. – А ты что, думал, мы будем ждать, когда нам всем мозги промоют?! – вдруг сорвался он. – Включая, кстати, твоего папочку! – Лысый ткнул пальцем в сторону Мастера, и Мастер опять слегка отшатнулся. – Нам же с обеих сторон полная жопа! Либо твари съедят, либо гэбэшники. Только я бы уж лучше тварью заделался. Подстерег бы потом кое-кого в темном переулке…

– Ладно, ты не разгоняйся, – посоветовал Мастер. – Это все еще гипотезы. Не запугивай мне молодежь.

– А чего это «не запугивай»?! – снова повысил голос Лысый. – Почему «гипотезы»? Я уже который год всем талдычу: главная опасность для нас – это Техцентр, Техцентр надо брать. Но, извини-подвинься, – Лысый резво соскочил с подоконника, и Мастер действительно подвинулся, – если Техцентр – это ТОТ Техцентр, тогда дело еще хуже. Ты же должен понимать! Мы стоим на пороге такого…

– Довольно, – перебил его Мастер. – Я знаю, на пороге «какого» мы стоим. И для некоторых это будет совсем не открытие.

– И даже не закрытие, – ввернул Лысый. – Полное накрытие будет. Конец всему. Ну почему?! – простонал он, воздевая руки к воображаемому небу. Мастер сопроводил его движение взглядом и заинтересованно уставился вверх. – Почему мы были такие идиоты?! Почему мы согласились принимать в этом участие?!

– До чего же у нас все-таки грязные потолки, – сказал Мастер. Лысый закусил губу. – Почему, почему… Молодые были, вот почему. Собак любили, деньги любили, себя любили – очень! Согласитесь, коллега, что наша встреча в Проекте закономерна. Для нас на этой планете было только одно подходящее место – Школа. Вот мы и столкнулись все именно здесь. А о том, в какую… – Мастер выдержал паузу, – мы попали, догадывается сейчас каждый. Просто кто-то с самого начала понял, что дело нечисто, а кому-то пришлось и объяснять.

– Мужики, а мужики… – попросил тихонько Саймон. – Очнитесь, а?.. Да хватит же! – неожиданно выпалил он. Так яростно, что старшие разом обернулись в его сторону. – Мужики, вы что?! Да вы посмотрите на себя! В зеркало хотя бы. Вы несете такую чушь… «Программа «Зомби»! Это же чистая шиза!

– Так-так-так. – Лысый задрал подбородок, упер кулаки в бока и шагнул к Саймону. – Продолжайте, юноша.

– Поймите, вы просто устали, – сказал Саймон уже тише. – Вам нужно в Лагерь хотя бы на месяц… Вы так до такого договоритесь…

– Это до какого же «такого»?

– Легче, легче, – попросил Мастер Лысого, не спуская с Саймона внимательных глаз. Саймон весь подобрался, был он уже совсем не сонный и вовсе не усталый. И смотрел он не на Лысого. Он смело глядел на Мастера, и тот внезапно понял, до какой же степени изменился этот парень за последние месяцы. Теперь с ним добром не сладишь. Совершенно чужой.

– Вы устали, – повторил Саймон. – Раньше с вами было легко, я вами просто восхищался раньше. Для меня все старики… вы оба, Хунта, Китаец – да все – как родные были. Но теперь с вами просто не-вы-но-си-мо, – для вящей убедительности он на каждый такт потрясал в воздухе напряженными ладонями. Лысый и Мастер настороженно слушали. Мастер тоже упер руки в бока фирменным «школьным» жестом. И подумал, что, на взгляд Саймона, они с Лысым сейчас особенно похожи – и особенно чужды для него.

– Дальше, – потребовал Мастер. Он словно бросил Саймону мяч, и тот послушно его принял – как это происходило всегда, когда Мастер того хотел. Так получалось везде, даже в Штабе. Но в Штабе Мастеру всегда казалось, что на самом-то деле играют с ним.

– Прости, я сорвался, – потупился Саймон. – Но это ведь дикость. Ты вечно твердишь, что нужно принимать в расчет психологию, а сам об этом забываешь. И не видишь, что уже не справляешься с перегрузкой. Мне, правда, очень за вас больно, я поэтому и заорал. Но, честное слово, мужики, у вас проблема с головой!

– Ты полагаешь, что мы паникуем… – протянул Лысый, складывая руки на груди. – Столько лет мы были в порядке, а вот сейчас, едва нас твари поприжали, мы тут же надломились и пошли искать виноватых, да?

– А ты спроси Зигмунда, – предложил Саймон, – что он знает о фобиях. Когда они возникают и отчего.

– Старички с перепугу двинулись, – удовлетворенно промурлыкал Лысый.

– Я не это хотел сказать.

– Но ты сказал именно это, юноша.

– Я не настолько моложе тебя, чтобы ты так со мной обращался. – Саймон явно начинал злиться и не отдавал себе отчета в том, что его провоцируют. – Я в Школе три года и видел не меньше твоего!

– Ты много видел, но мало думал, – бросил Лысый. – Ты не виноват, это проблема твоего поколения.

– А проблема твоего поколения знаешь в чем? Вы все собственной тени боитесь. Вам постоянно страшно. И вы ищете опасность везде, даже там, где ее нет.

– С чего бы это? – невинно поинтересовался Лысый.

– Элементарно, – заявил Саймон. – Вас родители учили, что жить вы будете в страхе. Не хотели, а учили. Личным примером. И вы научились-таки! Только когда вы подросли, оказалось, что бояться-то нечего. Вы ведь ждали, что у вас будет страшный невидимый враг – кагэбе это ваше жуткое с его ужасными программами зомбирования. А его нет! Не-ту! Кончились враги, остались только неприятности – мафия да милиция. Но их бояться – это же вас недостойно, это совсем не ваш уровень!..

– Складно излагает, – обратился Лысый к Мастеру, выпятив губу. – Просто меня цитирует.

– Меня! – ткнул себе пальцем в грудь Мастер. – Дальше.

– А что «дальше»… – Саймон сник, и Мастер понял, что надо было промолчать. «Все-таки я для него еще авторитет. Пока он сам по себе, он уже кобелек годовалый, зубастый, всех цапнуть норовит. Как только я появляюсь, он снова щенок толстолапый. Рефлекс слабака». – Дальше все ясно, по-моему. Вы стали искать врага. В нормальной жизни он так и не объявился, а вот в Проекте вы его нашли моментально. Только ведь твари для вас… не мелко, наверное, а не по теме. Вы же привыкли, что враг – человек. Коварный такой, неожиданный. Вот и копаете под Проект.

– Точно, – согласился Лысый. – Человек труднопредсказуем. Поэтому он – самое опасное животное на нашей планете. А может, хрен его знает, и во всей обитаемой Вселенной. Ты это тоже знаешь – только забыл почему-то. Хочешь, напомню?

– Ну, вот, – сказал Саймон, не обращая внимания на явную угрозу. – Поэтому вы так собак любите – потому что они прямые и открытые. Вы даже один другому не доверяете по-настоящему, вы просто из одной стаи. И, конечно же, вы не можете доверять Проекту, который, между прочим, вытащил вас из глубокого дерьма. Твои слова? – Он указал на Мастера, и тот в ответ кивнул.

– Допустим. Но что ты знаешь о моих мотивах?

– Ничего себе. – Саймон даже шагнул назад. – Спасибо большое за откровенность… А я-то думал…

– Я никогда тебе не лгал, – сказал Мастер, но Саймон уже на него не глядел. А значит – это нужно его знать, – и не слушал. Мастер почувствовал, что проигрывает вчистую, и про себя с Саймоном попрощался. «Мы оба долго боролись за тебя, парень, – ты и я. Но я отвечаю еще за много человек. И если придется тебя променять на них… Придется».

– Я никогда тебе не лгал, – повторил Мастер с нажимом. – Ты же знаешь, я вообще никогда не лгу. – Саймон кивнул, но это уже ничего не значило. – Я просто хотел сказать тебе, что мои мотивы со временем изменились. Кстати, судя по твоему поведению, фобия как раз у тебя.

Саймон поднял на Мастера взгляд, и тот внутренне содрогнулся. Минуту назад в этих глазах что-то еще оставалось от того парня, который никогда не сказал бы «вы так собак любите», потому что «вы»

для него не было, было только «мы». Теперь это были глаза другого человека, которого щадить не стоило. Но все же к такой ощутимой потере Мастер готов не был и теперь чувствовал себя очень скверно. Отчасти поэтому он продолжал разговор. Он не мог просто так повернуться и уйти от того, в кого было когда-то вложено столько заботы и любви. «Когда же я тебя упустил? Ведь недавно же… Когда?»

– Проект действительно вытащил нас из глубокой задницы, – продолжал Мастер. – Мы все амбициозные типы, и все мы неудачники. Школа для нас идеальное место. Но это не означает, что мы всё простим Проекту. Например, его потенциальную опасность для рода людского.

– Проект больше, чем кажется, – сказал Лысый. «Он тоже не понимает, что с Саймоном творится, – подумал Мастер, – и искренне пытается до него достучаться. Сейчас он ему будет все объяснять, как маленькому. Как он, наверное, объясняет молодым бойцам у себя в группе». – Проект всегда обладал мощностями куда большими, чем нужно для охоты. Пять лет назад тварей было по одной на целую неделю – а Проект был такой же здоровенный. Мы тогда уже сообразили, что отлов тварей для Проекта – побочный бизнес. Мастер тогда же сказал, что пульсаторы не против тварей делались, а против людей. Их только перенастроили. А теперь ты, мелочь пузатая, – зашипел Лысый, придвигаясь к Саймону вплотную, – это доказал, когда подшиб того фотографа. Но с тебя же это как с гуся вода – то, что ты выстрелил в человека…

Саймон, глядя в пол, отчетливо скрипнул зубами. «Он его не понимает, – понял Мастер с тревогой в душе, – он просто злится на то, что ему делают выговор. Особенно парень зол на меня, потому что раньше я бы не позволил никому его обидеть. Только сам, только лично – как с собакой. Это был знак доверия. И раз я спустил на него Лысого – значит, все кончено. Что для Саймона Школа? Сможет ли он теперь остаться здесь, пока здесь я? Чем это все кончится? Что с тобой, Саймон? Кто ты теперь? Почему ты продал нас? И за какие сребреники? Я убью тебя, Игорь».

– Мы действительно людей не любим, – шипел Саймону в ухо Лысый, трясясь от напряжения. – Только мы все равно стараемся с ними считаться. А для тебя нет разницы между человеком и тварью, ты готов стрелять во всех! Как ты выстрелил тогда! Ты прав, у нас есть страхи, а у тебя и страха нет! Вот почему мы трижды подумаем, прежде чем стрелять. А ты не думаешь вообще… И если я тебе говорю, что Техцентр разрабатывает супероружие, – будь любезен верить мне! А мы все – и ты в особенности, потому что не хочешь думать, – пешки в этой игре. Нас используют. Пока что мы знаем только, что это будет очень страшно. Но если Мастер прав и мы, как полные мудаки, вляпались в «Программу «Зомби» – это все! Все-о-о!!! – зарычал Лысый в полный голос. – Конец света!!! И нас проклянут вместе с теми гадами, которые эту дрянь придумали! – Лысый задохнулся и умолк.

– Самое обидное, – тихо сказал Мастер, – что даже проклясть нас будет уже некому. Людей не останется. Будут одни ходячие деревяшки. По уши счастливые.

– И это, – выдохнул Лысый, поднося к носу Саймона палец с обгрызенным ногтем, – только гипотеза. Упаси тебя боже, сынок, заикнуться кому-нибудь, что такое может быть в натуре. Ты должен всегда твердить «гипотеза». Хотя и в этом случае клеймо шизофреника тебе обеспечено. Только сегодня тебя не посадят в психушку на психотропные таблеточки, потому что ты прав – времена не те. Сегодня можно вслух нести любую чушь и любую правду. Всем по фигу. Я иногда не понимаю, зачем Проекту такая дикая секретность – в него же все равно никто не поверит…

– Похоже, секретность на днях кончится, – заметил Мастер.

– Чего?! – отвернулся от Саймона Лысый.

– Позже расскажу, – пообещал Мастер.

– Ну-ну, – задумчиво протянул Лысый. Он уже более или менее опомнился. – А юноша наш стоит и думает: «Когда же меня оставят в покое?» Между прочим, – он снова повернулся к Мастеру, как будто Саймона и вовсе не было рядом, – что-то пацан здорово изменился за последнее время. У нас в группе два таких деятеля, ни хрена не понимающих, но они еще совсем зеленые. А этот-то… С ним же всегда можно было по-человечески поговорить. Что ты с ним сотворил?

– Он больше месяца ходит оперативным дежурным, – сказал Мастер. – Во «Второй» уже забыли, как он выглядит.

– И зачем ты это делаешь? – спросил Лысый, по-прежнему игнорируя присутствие Саймона.

– Угадай с трех раз, – предложил Мастер. У Саймона на щеках проступили желваки. Казалось, он сейчас вцепится зубами начальнику в шею. – Только постарайся угадать правильно.

– А как я узнаю, что правильно угадал? – Лысый запрокинул голову и принялся собирать волосы в хвост.

– Угадаешь – обалдеешь, – четко проговорил Мастер. – Пошли домой! – Он как ни в чем не бывало повернулся к Саймону. Но Саймон принять игру отказался. Он обеими руками вцепился в поясной ремень и злобно глянул на Мастера исподлобья. Весь как сжатая пружина – человек, готовый бить.

– Хреновый ты воспитатель, – заметил Лысый, возясь с резинкой, которой стягивал хвост на затылке. – Мальчик-то вырос. Не хочет быть на вторых ролях.

– Не-а, – мотнул головой Мастер. – Он не вырос. Он испортился.

– Не надо… – с трудом выдавил Саймон сквозь зубы, сжатые чуть ли не до судороги. Костяшки у него на кулаках совсем побелели.

– Глупенький мальчик, – безмятежно сказал Лысый, опуская руки. – Тебя же провоцируют. Это же Мастер, не поддавайся ему… – Бормоча эти слова, Лысый плавно смещался вправо – так, чтобы между ним и Мастером образовался прямой угол с Саймоном в основании. «Теперь, если Саймон вздумает кинуться на Мастера, пусть распрощается с левой почкой. А если он попробует лягнуть меня каким-нибудь каратешным ударом в бок, Мастер так ему засветит в грудину, что мальчик рухнет прямо затылком на батарею. Главное, что достать нас он сможет только по одному…» Лысый как бы невзначай подобрал согнутые руки почти в боевую позицию. Он полностью доверял Мастеру и действовал не рассуждая, автоматически. Только где-то на окраине сознания пульсировала фраза: «Вот это да! Вот это да…»

– Не надо, говоришь? – спросил Мастер. – Ну, не надо – так не надо. Проходи. – Он шагнул назад, развернулся к Саймону вполоборота и сделал приглашающий жест. Встал, слегка наклонив голову, фактически подставив шею для рубящего удара. Лысого пробрал озноб. Он видел, что Саймон доведен до крайней точки кипения и Мастер ведет слишком опасную игру. Это было очень не похоже на Мастера, который никогда попусту не рисковал и всячески мешал рисковать другим. Но с Саймоном у них отношения почти родственные, и, видимо, иначе нельзя. «А вот убьет тебя сейчас этот парнишка – и пожалеть не успеешь о том, что сдуру изобразил средневекового рыцаря». Нужно было бы шагнуть к Саймону поближе, но Лысый стоял как вкопанный, боясь нарушить план Мастера. Кожу словно кололи мелкие иголочки – напряжение в образованном людьми треугольнике было дикое. И нагнетал его Саймон. Мастер не шевелился – голова наклонена, рука на отлете разрешает пройти. Лысый медленно, очень медленно опустил руки и постарался расслабиться. Но иголочки кололи все чаще. Тогда Лысый так же медленно завел правую за спину и взялся за торчащую сзади из-за пояса рукоятку. Пистолет он месяц не чистил, зато в стволе был патрон.

И вдруг напряжение разрядилось. Саймон глубоко вдохнул, сунул руки в карманы и, опустив не только голову, но и плечи, шагнул в предложенном Мастером направлении – прямо между двумя старшими. Сделал еще шаг, еще, попытался обернуться, но только зябко шевельнул плечами. И пошел, наращивая скорость, а затем побежал вдаль по коридору. Свернул за угол. Исчез.

Лысый вынул из-за спины руку с пистолетом и уставился на «ТТ» так, будто впервые увидел такую странную вещь. Потом он посмотрел в глубь коридора. Потом – на Мастера. Тот стоял, неприязненно поджав губы, и часто-часто моргал. Одновременно он крутил носом, дергал щекой и вообще вел себя как человек со связанными руками, с размаху попавший лицом в паутину. Лысый и представить себе не мог раньше, что кого-то может до такой степени разобрать нервный тик. Он деликатно отвернулся, сунул оружие на место, достал сигареты, закурил и пускал дым в стену, пока не услышал, как клацнула зажигалка Мастера.

– Извини, пожалуйста, – сказал Мастер, и в голосе его Лысый прочел глубокое смущение.

– Да ладно… – Лысый обернулся. Мастер стоял по-прежнему, сложив руки на груди, и немилосердно жевал сигаретный фильтр. Впрочем, лицо у него уже не дергалось.

– Нет, действительно, я приношу тебе извинения. Ты не в курсе дела, и это хорошо. Окажись на твоем месте информированный человек, он бы просто Саймона пристрелил. Даже ты был недалек от этого…

– Я за тебя испугался. Зачем ты ему шею подставил?

– А видишь, как он надломился в итоге?

– Он надломился, а я чуть не сломался. – Лысый снова уселся на подоконник. Мастер заложил руки за спину и принялся ходить перед ним туда-сюда, по-прежнему жуя сигарету и роняя под ноги пепел. Лысый ждал. Свое право на информацию он заработал. И право вдоволь поскандалить из-за того, что его до сих пор держали в стороне, – тоже.

Мастер остановился.

– Как же я устал, – пробормотал он. – Карма… куда я ее дел? – и сорвался с места в том же направлении, что и Саймон, – на псарню. Лысый ошарашенно глядел ему вслед.

Проект своих людей не обижал ни деньгами, ни всяческими льготами. У Мастера к моменту прихода в Школу отношения с родителями окончательно испортились, и он был рад принять от работодателей симпатичную квартирку в тихом районе. Постепенно из этой жилплощади получился настоящий дом – особенно после того, как в нем выросла Карма. При всей их обоюдной любви Мастер вовсе с собакой не носился – просто выполнял ежедневный минимум операций по уходу, который обычно знаком только выставочным животным. Всегда тщательно расчесанная, сытая, здоровая, красивая зверюга придавала квартире Мастера уют, не свойственный холостяцкому жилищу. Впрочем, Карма царила в этом доме не безраздельно. Но подруги Мастера приходили и уходили, а она оставалась. И что уж совершенно не лезло ни в какие ворота, ни разу ни одну из своих временных хозяек не укусила.

В парке неподалеку симпатичный парень лет двадцати выгуливал роскошного южака. К снежно-белым мохнатым псам Мастер относился с опаской. Поговаривали, что у южаков случаются крайне неприятные закидоны, по сравнению с которыми гнусные выходки кавказов – детский сад. Но этот южак оказался на редкость воспитанный. Что, правда, не помешало ему заставить Мастера понервничать. Завидев пухленькую блондиночку, кавалер бросился к ней с такой прытью, что Карма, опешив, на шаг отступила, а Мастер принял жест поклонения за атаку. Выручил опыт собачника. Мастер уже прыгнул было вперед, готовый защитить барышню, но буквально за долю секунды до контакта остановился. Южак – неглупый! – тоже притормозил. Карма очнулась, и между животными завязалось интенсивное обнюхивание. Тут из кустов возник хозяин южака и с ходу расположил к себе Мастера, заявив снизу вверх:

– Спасибо, что не тронули моего дурака.

Мастер от такого комплимента мгновенно растаял. «Ничего, все нормально. Я, правда, не очень понимаю в южнорусских, но элитную собаку видно издали. А выставочные экземпляры, насколько мне известно, очень дисциплинированны. И потом, я заметил в последний момент, что ваш красавец как-то очень весело подпрыгивает на бегу. В атаку так не ходят. Ну вот, видите… А моя-то, моя! Карма, солнышко, будь поскромнее. Он сейчас так возбудится, что придется его увести».

Однако южак не слишком возбудился. С Кармой так уже бывало – взрослые и серьезные псы, давно «развязанные» и знающие, что к чему, принимались обхаживать ее с рыцарским трепетом. Разве что подарков не дарили. За исключением периодов, когда Карма «текла». Но она, видимо, берегла себя для любимого хозяина, и пытающимся запрыгнуть на нее кобелям обычно приходилось несладко. Только однажды она всерьез задумалась, не уступить ли домогательствам сенбернара-переростка. Возможно, он показался Карме еще привлекательнее, чем Мастер. Или она решила Мастера наказать за то, что тот никак не соблазняется ее прелестями. А может, сказался напор – сенбернарище тянул больше чем на сто кило, на Мастера посмотрел как на пустое место, а Карму облапил, толком даже не обнюхав. Мастер понял, что положение безвыходное – в драке он не победит, – и вытащил пистолет. Тут, оглушительно матерясь, прибежал человек с фигурой штангиста. Он запросто снял динозавра с бедной девочки, обозвал Мастера мудаком, а Карму рыжей блядью и пинками угнал чудовище домой. Мастер убрал пистолет и долго отряхивал с Кармы липкие слюни кавалера. Потом они пошли за пивом, и Мастер всю дорогу переживал из-за того, как он перед Кармой виноват. Так вышло, что он купил ее за месяц до приглашения в Школу. Тогда ему и в голову не приходило, что Карме суждено вырасти охотницей на зомби, а значит – умереть девственницей. Собаку, работающую в Школе, оказалось сложно выводить из игры даже на периоды течки. Ну, это-то делать приходилось, а вот о беременности и выкармливании щенков нечего было и думать.

Слава богу, южак с ходу воспылал к Карме чистым и возвышенным чувством. Поэтому зверье просто начало резвиться, носясь кругами вокруг людей, которые расслабленно закурили и повели светскую беседу. Оказалось, что парень с южаком живет ни больше ни меньше через стенку. Мастер у дома выводил Карму ненадолго – она основательно нагуливалась на школьной тренировочной площадке, да и работала на относительно свежем воздухе. Ничего удивительного, что парочка из соседнего подъезда раньше не попадалась им навстречу.

И еще менее удивительно было то, что Игорь, парень с южаком, с тех пор всегда старался оказаться на улице одновременно с Мастером. Его тянуло как магнитом к загадочному человеку с красивой кавказкой. Может быть, привлекла внутренняя сила, которая нет-нет да и проглядывала в этой импозантной паре. А может, просто нравилось на них смотреть. Они производили впечатление. Вот идет Мастер – крепкий мужчина с очень приятным, только каким-то слишком уж отстраненным лицом. Так просто с ним не заговоришь. Вдобавок он непонятным образом выглядит значительно крупнее, чем есть на самом деле, отчего входить с ним в контакт совсем не хочется. Руки у Мастера в карманах, сбоку под пояс заправлен сложенный вчетверо поводок. Он свисает из-под куртки так, что стоит Мастеру опустить руку – и карабин ляжет прямо в ладонь. А для кого поводок-то? Ой! В двух метрах позади топает мощная собака роскошного песочного цвета, изредка отвлекаясь на особенно интересные запахи. Иногда Мастер останавливается – когда согласен, что запах интересный. Иногда нет – и зверюга быстренько его догоняет. Когда нужно перейти дорогу, Мастер щелкает языком, хлопает себя по бедру – и собака мгновенно подбирается к ноге. На вас она обратит внимание, только если вы целенаправленно подойдете к Мастеру вплотную, – и тогда она вдруг окажется между ним и вами. Еще она может зарычать, если вам вздумается ее погладить, и тогда вы быстренько отдернете руку. Хотя известен случай, когда к Карме бросился обниматься ребенок, а Мастер этот момент позорно зевнул. Когда он обернулся, несчастное животное, боясь лишний раз дыхнуть, выпученными глазами умоляло о спасении. Человеческий детеныш висел у него на шее и радостно пищал: «Собачка чау-чау, собачка чау-чау!»

– Это не чау-чау, – холодно сказал Мастер, не двигаясь с места. – Это кавказская овчарка. Отпусти ее, пожалуйста.

– Я же тебе говорила, что это не чау-чау! – сказала, подходя, симпатичная мама лет двадцати пяти, дорого и безвкусно одетая. – Извините, молодой человек, – бросила она небрежно, отдирая ребенка от собаки. Карма, казалось, сейчас упадет в обморок от пережитого стресса. Опустив хвост, она нетвердой походкой отползала к хозяину.

– Очень красивая у вас собака, – заметила мамаша, стоически не обращая внимания на возмущенный писк детеныша, у которого отняли игрушку. – Прямо как игрушка. И добрая. А что, она вообще не кусается?

– Она смертельно опасна, – гордо сообщил Мастер.

– Никогда таких не видела, – сказала мамаша, недоверчиво глядя на Карму. Смертельно опасное животное жалось к хозяйской ноге, судорожно хватая пастью воздух, и по-прежнему не задирало хвоста.

– На них мода уже прошла, – светским тоном объяснил Мастер, суя Карме под нос кусочек «пищевого подкрепления» – дорогого импортного собачьего лакомства. Собака чуть оживилась и мягко, одними губами приняла заслуженную награду. – И потом, это довольно редкий для Москвы тип кавказца – горный. Тут все больше степные, голенастые такие, высокие. Поэтому дети, бывает, ошибаются. Им ведь нравятся чау, плюшевые мишки. Только я бы вам советовал и к настоящим чау-чау близко не подходить.

– Хай! – поздоровались сзади голосом Игоря, и к Карме подлетел здороваться симпатяга Беллью.

– Салют, – сказал Мастер, оборачиваясь.

– Ой, страшила какая… – пробормотала мамочка, вновь оттаскивая ребенка и давая поспешно задний ход. – Ну, извините еще раз, молодой человек…

Мастер церемонно поклонился ей вслед.

– Вот так-то, – заключил он, в двух словах описав Игорю ситуацию. Тот завистливо рассматривал Карму, которая уже очухалась и вместе с Беллью, радостно лая, гнала от куста к кусту низко летящую ворону. Хвост у Кармы снова торчал кверху, победно развеваясь. – Ты вот меня спросишь, почему я ей не сказал, что с такого ребенка глаз нельзя спускать, если вблизи собаки…

– И спрошу.

– А потому что без толку. – Мастер с усилием провел ладонью по глазам. – Эта девица по жизни ни на что не годна – просто еще один потенциальный труп. Она сначала делает, а потом думает. И из ребенка вырастит такое же, как сама, пушечное мясо. Тупое, упертое, самовлюбленное, бескультурное пушечное мясо. Совершенно бесстрашное, потому что ему ума не хватит понять, что такое боль и какова истинная ценность жизни. И поэтому – запросто способное убить… Всегда уверенное в своей правоте… Считающее, что если чего-то не может быть никогда, то этого никогда быть не может…

– О чем ты? – спросил Игорь почти шепотом. Ему вдруг стало не по себе. Нормальная реакция человека, к которому Мастер повернулся своим больным местом. Только охотники знали, что Мастер так остро переживает отвлеченные, казалось бы, проблемы. А для него это было нормально, потому что, как наложить лубок на сломанную лапу, – это он знал, а как сделать тупой разум острым – нет.

Всегда его волновали только те вопросы, на которые он не знал ответов. Именно поэтому умный Генерал в свое время обещал уйти в отставку, если руководство Проекта утвердит Мастера старшим Школы. «Или я ему эти глаза его проклятые выколю!» – пообещал Генерал. Но Мастеру не нашлось альтернативы, и Генералу приказали справиться с эмоциями. Некоторое время Генералу казалось, что он справляется – и с эмоциями, и с Мастером. Потом выяснилось, что это Мастер справился с Генералом. Сменить Генерала было глупо – пропал бы опытнейший менеджер. А сменить Мастера было страшно – он всего за год командования так гениально развалил Школу, что держалась она только на одном – самом Мастере. Убери его – и охотники могут повернуть оружие против тех, кто их породил. Такого развития событий не предполагал ни один из аналитиков Проекта. Выдвигая Мастера, они особенно рассчитывали на то, что его невозможно зомбировать, а значит, Школа всегда будет именно в его руках. И, манипулируя Мастером, именно Проект всегда будет контролировать Школу. Никто третий – ни тварь, ни сенс – не сможет незаметно овладеть Школой, покопавшись в голове старшего охотника. Старательно изучив файл Мастера, разработчики так и не додумались, что этим третьим может стать он сам. Как и все сотрудники Проекта, они просто не в состоянии были такое себе представить. Выступить против этой махины мог только самоубийца. Проекту не сопротивляются. Проект – это жизнь. Кто бы мог подумать, что Мастеру жить надоест… Но он еще и так все повернул, что просто взять и убить его стало невозможно. Ничего специально не планируя, опираясь только на интуицию – что было доказано, – он стал проблемой, на решение которой нужно было положить несколько лет.

Впервые за историю Проекта возникла глупейшая ситуация. До этого Проект прошел сквозь все политические и экономические кризисы почти без потерь. А теперь элементарный сбой в кадровой работе поставил под вопрос надежность подразделения, допущенного к топ-секретной тематике. Один-единственный человек оказался той самой каплей бензина, сделавшей концентрацию паров взрывоопасной. И именно ему нельзя было в случае чего стереть память. Он мог только умереть.

Но сначала он должен был собственными руками вырастить себе полноценную замену.

Он мог это сделать. Сам того не желая, он перекраивал под себя любого, кто ему действительно нравился и кому нравился он сам.

Бессознательно, невольно люди копировали Мастера в самом главном – подходе к решению вопросов. Он заражал спокойствием, близким к пофигизму. Заражал потому, наверное, что в этом он был настоящий мужчина – просто герой экрана. Умение держать себя в руках было самым ярким его мужским качеством. А самым незаметным – умение обходить любое противодействие, делать все по-своему. Да так, что оппоненты разевают рты и матерятся лишь тогда, когда поворачивать оглобли уже поздно.

В остальном Мастер мог быть плох – и частенько бывал. Пижон, трепло, зануда, нытик – таким его в Школе тоже знали. Но только в Школе. Поэтому на Игоря Мастер своим внезапным откровением произвел впечатление просто неизгладимое. Игорь решил, что ему приоткрыли душу. А Мастер всего лишь использовал спонтанный прорыв злобы, чтобы получился хороший тест, – сможет ли мальчик верно понять слова и глубоко прочувствовать эмоцию. Мастер развлекался. А мальчик влюбился в Мастера еще крепче. Зачем это Мастеру было нужно, он сам не знал – брать Игоря в Школу не имело смысла. Школа – заповедник отщепенцев. Из нее уходят либо под землю, либо в отставку, то есть на менее опасную работу в секторе прикрытия. Но ты все равно остаешься в Проекте. Воли тебе не видать. Зачем такая кабала тому, у кого все в жизни гладко? А у мальчика было именно так. Папа, мама, собака, институт – стандартный набор респектабельного молодого человека.

Было – да сплыло. За окном валил снег. «Старик, умоляю, выведи до кучи и моего крокодила – хоть на пять минут». – «Что такое, заболел?» – «В натуре помираю, отравился чем-то». – «Это ты несвежей водки попил». – «Да если бы!» – «Ладно, сейчас зайдем, только вечером я работаю, так что…» – «Да вечером он уже на даче будет, предки едут на выходные, заберут с собой. Я, как оклемаюсь, тоже к ним рвану…» – «Ну, хорошо. Только ты ему внушение сделай». Какое там внушение… С Кармой и Мастером Беллью был готов топать если и не на край света, то во двор – точно. Крокодилы чудесно побегали и даже чуть не поймали какую-то примороженную ворону, которая потом долго выкрикивала им вслед свои вороньи непристойности с безопасной высоты. Мастер завел машину, включил печку и загнал Карму на заднее сиденье. И, молясь, чтобы под ноги не попалась немецкая овчарка с шестого этажа, повел Беллью домой. Он уже привык к этому красивому псу и все боролся с желанием его погладить. Негоже гладить чужую собаку. И бить негоже. И любовь, и злобу выказывать собаке может только хозяин. Неважно, что это за собака – южак или болонка. Мастер поднимался с Беллью в лифте и вспоминал историю, прославившую Игоря на всю Москву. Как-то к парню на улице подошла тетка с болонкой и спросила: «Простите, молодой человек, а что это у вас за порода?» Игорь, предусмотрительно взявший Беллью за ошейник, среагировал мгновенно: «Как это? Болонка, конечно!» Бабушка обомлела. «Да вы свою, наверное, кормите неправильно! – заявил Игорь. – Вот, смотрите, что делает грамотное питание!» Тут Беллью чихнул, и тетка с болонкой испарились. Эту историю Мастер слышал потом не раз от собачников, живших в разных концах города. В качестве автора хохмы всегда фигурировал некий мужик из соседнего подъезда. Мастер стоически держался, чтобы не выдать этот чудесный анекдот в Школе, – и дождался результата. Очередную версию ему, сотрясаясь от хохота, пересказал Крюгер, назвавшись очевидцем и сославшись на «чувака с южаком из соседнего дома». Тут уж Мастер не выдержал и на Крюгера наехал, оперируя терминами «как не стыдно врать», «есть же предел» и «ты же взрослый, в конце концов». Посрамленный Крюгер ответил, что не стыдно, предела нет и он еще даже не половозрелый. «Никогда я вас, людей, не пойму!» – искренне сказал Мастер, отвернулся и пошел. Тут аналитика проняло. Вспомнив, какая у Крюгера была сконфуженная физиономия, Мастер расхохотался. Именно так, смеясь, он и вручил бледно-зеленому Игорю поводок. «Историю с болонкой вспомнил», – объяснил Мастер. «А-а! – слабым голосом сказал Игорь. – Мы еще и не так можем… Спасибо!» – «Не за что. Заходите еще». На прощанье Мастер щелкнул Беллью по кончику хвоста. И больше его никогда не видел.

Груженный под завязку трейлер спихнул машину с Беллью и родителями Игоря в придорожную канаву всего за полкилометра от поворота на Видное. Они уже тормозили, шли в своем ряду, дело было на подъеме – вообще непонятно, как такое могло получиться. Во всяком случае, водитель трейлера ничего толком объяснить не сумел, только причитал и трясся. А они летели через крышу – не раз и не два, – и им, наверное, было даже не больно.

И было не больно Карме. И совсем не больно Мастеру – просто обидно, что люди уходят. Он успел рассмотреть вскользь родителей Игоря, определил их для себя как «пушечное мясо» и переживал их смерть в чисто прикладном ключе – они унесли с собой единственное существо, которое любило Игоря поистине бескорыстно и этой любовью хранило его от всех бед. Игорь остался настолько один, насколько может быть одинок человек. И этот очаг боли за стеной начал Мастеру действовать на нервы.

Игорь звал Мастера на поминки – собиралось немало родственников и друзей, и оградить Игоря от шквала бессмысленных соболезнований мог только старший брат, которого, естественно, не было. Игорь звонил на «девять дней» – ответчик бесстрастно зафиксировал голос, полный мольбы о помощи. Потом Игорь запил. Его разнокалиберные девицы пытались его, конечно же, утешить, но что они, толком не нужные, могли сделать для совсем молодого человека, потерявшего в одночасье все… Он еще не был готов по-настоящему любить женщину. И мечтал о друге. Ему нужен был кто-то огромный, мохнатый и теплый, смертельно опасный для всех, кроме щенков, уверенно стоящий на крепких лапах, настороженно поводящий кисточками на обрубленных ушах и поднявший к небу толстый сильный хвост, рассыпающийся длинными перьями: умираю, но не сдаюсь. Мастер. Карма. И Игорь наконец устал их ждать. Пора было понять – они его тоже бросили.

Карма ввалилась к Игорю в дом через незапертую дверь, сшибая расставленные вдоль стен коридора пустые бутылки. За Кармой шел Мастер – пушистый воротник поднят, кепка надвинута на глаза. На руках Мастер держал маленькую светло-серую мохнатую собачку. У кавказов это норма – они не бывают щенками. Кавказский щенок выглядит именно маленькой собачкой. Карма присела у стола, а Мастер рукой в перчатке разгреб пузыри и стаканы, положил собачонку на освободившееся место и сказал:

– Вырастет серо-стальной. Только с ним будет одна проблема. Придется выдумать ему имя на букву «ха».

Игорь протянул дрожащую руку к щенку, а тот сунулся к этой руке и радостно прокомпостировал ее белыми-пребелыми зубищами.

Так заявил о себе Хасан, один из лучших бойцов за всю историю Школы. А через месяц Игорь успешно прошел входные тесты и был зачислен стажером в «группу Два» под именем Саймон. Когда Хасан подрос, Саймона поставили напарником к асу Петровичу. Потом эту пару год «шлифовал» Боцман. Под его руководством они достигли нужной кондиции, после чего Саймона забрал Мастер и начал готовить из него старшего группы.

К Саймону в Школе отнеслись тепло. Охотники высоко ценят в человеке чувство собственного достоинства и терпеть не могут истериков. Они уважают сильных парней, которые знают себе цену, но при этом не корчат из себя покорителей Вселенной и всех ее мисс. Короче, как назвал это Мэкс, «не рвут трансмиссию». У Саймона все задатки были соответствующие. Под присмотром Мастера он быстро отошел от пережитого стресса и чуть ли не с наслаждением нырнул в сумасшедшую охотничью жизнь.

Конечно, утрата не прошла совсем даром. Внешне это выразилось в том, что весь первый год после гибели родителей Саймон интенсивно седел. Поначалу он здорово расстраивался и втихаря оплакивал загубленную свою молодость и красоту. Но Доктор и Склифосовский в два голоса убедили его, что это не смертельно и организм у него вполне здоровый, а брюнетам седина даже к лицу. «И вообще, – заключил Склиф, кивая на проходившего в отдалении Мастера, – вот кто у нас должен быть седой как лунь». Саймон проводил влюбленными глазами пышную каштановую гриву и поинтересовался, кто такой лунь. Начали выяснять, пошли по Школе. Поставили на уши принимавшую дежурство «Четверку» и застыдили лингвиста Севу, осилившего десять лет назад целый курс филфака. Тут очень вовремя по громкой связи начал разоряться Мастер, который, оказывается, уже давно ждал Саймона в машине. К Мастеру вместе с искателями правды выбежало, горя нетерпением, еще человек десять. Тот, слегка обалдев, сказал, что точно не помнит, но, кажется, лунь – то ли филин, то ли просто сова. «А к чему это вы?» – спросил он. Зачинщики переглянулись и начали было вспоминать, с чего начался разговор, но тут в толпу врезался старший «Четверки» Винни. С высоты своих двух метров он заорал, что сейчас всем надает звездюлей, продемонстрировал Мастеру сломанный замок на ботинке и ссадину на руке, проклял дурную погоду, обматерил распущенность молодых женщин и возмутился нагноением желез под хвостом у собаки. Винни вчера перебрал на юбилее свадьбы и поругался с женой. Его вселенская ярость была настолько убедительна, что не только «группа Фо» бросилась по местам, но и Доктор со Склифом поспешили отвалить к медицинскому фургону. Доктору вдогонку Винни громогласно пожаловался на паскуду Крота, который зажал кассету с порнографией, а Склифосовскому посулил расправу, если тот опять будет «на расчистке тормозить со своей долбаной труповозкой». Грозно развернувшись в поисках очередной жертвы, Винни обнаружил, что все уже попрятались, кроме Мастера и Саймона, которые его восхищенно разглядывают.

– Как дела, «черный пояс»? – рявкнул Винни в адрес Саймона.

– Я счастлив, – просто ответил Саймон, улыбаясь от уха до уха.

– Зашибись! – обрадовался Винни. – Хоть у одной сволочи все в порядке. Когда спарринг учиним?

– Нет! – скомандовал Мастер.

– Ну чего ты?.. – в один голос обиделись восточные единоборцы.

– Вон твой спарринг-партнер топает, – показал Мастер. – Как раз подходящая весовая категория.

Винни обернулся и понуро опустил плечи. На безопасном расстоянии переминался с ноги на ногу Склифосовский, держа стволом к небу инъекционный пистолет.

– Сейчас все пройдет, – умильным голосом пообещал Склиф издали.

– Кругом одни враги, – посочувствовал Мастер, садясь за руль. Саймон уселся рядом, захлопнул дверцу и вдруг сказал:

– Ты не представляешь, как я тебе благодарен за все это, вот за все. Если бы не ты…

– Ты бы так настоящей жизни и не увидел, – заключил Мастер серьезно.

– Да… – кивнул Саймон и отвернулся, дабы скрыть нахлынувшие чувства. За окном Винни громко охнул – это Склиф впрыснул ему какую-то антипохмельную дрянь собственного производства. Мастер тронул машину навстречу раскрывающимся воротам. Он вез Саймона на собеседование в Штаб.

– Тебе идет быть взрослой, – сказал Мастер ласково, почти нараспев. Он сидел к Тане вполоборота, расслабленно откинувшись в глубоком кресле, и позвякивал льдинками в бокале, небрежно двигая его по мягкому подлокотнику. Таня устроилась на диване, поджав под себя ноги. В этой комнате просто не получалось сидеть выпрямившись. Слишком мягкое все было вокруг: освещение, мебель, подушки, игрушки… Дорогие игрушки – отличные, почти живые, копии реальных собак один к двум. И проклятье собачника – ковер с длинным ворсом.

– Взрослой?.. – рассеянно переспросила Таня, ставя бокал на журнальный столик и протягивая руку к сигаретам. – Может быть…

– Именно взрослой, – глядя в стену, кивнул своим мыслям Мастер. – Мы ведь тогда были дети совсем. Даже представить себе не могли, что в итоге из нас получится. Нет, я догадывался, конечно, что ты станешь еще красивее, но в тебе сейчас есть что-то гораздо большее, чем просто красота. В тебе появилось м-м… благородство зрелой женщины. Которая уже знает жизнь и понимает, чего от этой жизни хочет. Это же чудесно – еще совсем молодая и уже совсем взрослая…

– Не знаю я, чего хочу, – пробормотала Таня, закуривая и выпуская дым в потолок. – И раньше не знала, и теперь не знаю. Ни жизни не знаю, ни людей, ни себя. Занимаюсь какой-то мутью… А что мы были дети – это тебе сейчас легко говорить. Вот уж кто себя не считал ребенком…

– Зато теперь не рискну сказать, что я большой. Ну, посмотри на меня! Похож я на взрослого?

– Похож, – кивнула Таня. – Теперь похож. Уже совсем взрослый и еще совсем молодой. И красивый.

– И на том спасибо, – вздохнул Мастер и отхлебнул из бокала изрядный глоток.

– Кончай себя убеждать в том, что все правильно. Мы действительно правильно сделали, что разошлись. Сколько можно казниться?

– Да сколько угодно… Я головой понимаю, что нам вместе больше нельзя было. А сердцем – жалко.

– Значит, не забыл?

– Все помню. Каждое слово, каждый жест. А Чучу помнишь?

– Ой, не надо…

Мастер вздохнул, отставил стакан, пересел к Тане на диван и обнял ее. Таня положила голову ему на плечо. «До чего же с ним спокойно… Раньше так не было. Жаль. Вот что остается от настоящего чувства, когда его совместными усилиями похоронят, – хотя бы возможность сожалеть. И никуда не деться от желания сесть рядом, прикоснуться к человеку, с которым когда-то была такая безумно яркая близость… Мы ведь через год после разрыва случайно встретились – и чуть ли не со слезами бросились друг к другу. И не расставались… аж целых два дня. Поплакались в жилетку, предались воспоминаниям, согласились, что все правильно, полюбились-разбежались. Еще через два года пересеклись – на день. С тем же результатом – душу отвели. И ведь ни с кем так не поговоришь, никто тебя так глубоко не поймет… Да, теперь с ним спокойно. Может, потому, что я перестала от него требовать невозможного? Или я просто научилась его правильно видеть. Вот такого, какой он есть. Красивый, сильный, надежный. Злобный, своевольный, высокомерный. Как он говорил всегда… «И еще у меня есть кавказская овчарка». Интересно – он никогда не заводил кобелей. Очень характерная черта – кобеля ведь даже дома приходится время от времени обламывать. А он не терпит конфликтов в доме. Надо же, ковер… Как он раньше эти ковры ненавидел! Шерсть из них вычесывать, это же застрелиться можно. А я ковры всегда любила. И здоровья хватало заставить любимого человека щеточкой поработать, раз пылесос не берет. И что? Теперь мне подари самый лучший ковер – не возьму. А у него вон с каким ворсом… И квартира ухожена. Не до блеска, но с тем, что было, не сравнить. Разве что бокалы из прошлой жизни – не бокалы, а стаканы.

Да, стаканы… «Подающий надежды молодой алкаш». Так его папочка мой обозвал, едва увидел. Ну и где ты теперь, папа? Как сидел в заднице, так все глубже в нее и проваливаешься. Слава богу, достало у меня сил вместе с тобой туда не опрокинуться, послать далеко и надолго. А кто научил? Вот он, теплый и родной, как всегда нестриженый, такой знакомый… Четыре года ни звука. Теперь-то я знаю почему. И, кажется, еще больше его люблю за это молчание. Он всегда был такой – полная свобода выбора для всех, пусть даже в ущерб себе. Дурацкая манера. Так и останется бобылем неизвестно до каких лет. Интересно, кто у него сейчас? Интересно? Вообще-то наплевать. Просто как женщине – интересно. А как женщине, которая провела с ним столько ночей, – не-а! Потому что лучше, чем друг с другом, нам ни с кем не было и не будет. Это, наверное, оттого, что мы всегда с ним были настоящие друзья. И если что-то надломилось, винить я могу только себя. Но я действительно не могла ему поверить – тогда. И не только я, никто не смог бы. Это было за гранью. Он сам так сказал. Ну, и что же мне делать – теперь? Он простил мне мою слабость, мой страх, мое желание остаться жить в привычном и безопасном мире. Он не смог забыть только одного – того, что я просто ему не поверила. И остался совсем один. Совсем-совсем. Собаки не в счет. Собака – это часть его тела, периферийное устройство. Вон какой инструмент валяется, рыжий и мохнатый…»

Таня слегка повернула голову – да, Мастер задумчиво смотрел на Карму. Псина дрыхла на спине в углу, неимоверным образом перекрутившись: голова и передние лапы завалены влево, а задние вправо и прислонены к стене. Таня негромко вздохнула. Мастер тут же повернулся к ней – и Тане чуть плохо не стало, таким знакомым был этот взгляд, одновременно пронзительный и ласкающий.

– Какой же ты родной. – Таня прижалась к нему крепче.

– Ты лучше всех… – прошептал Мастер ей на ухо.

– И что же нам теперь делать?

– Карма пойдет к себе. А мы останемся здесь. Хочешь, можем завтра съездить в лес погулять, по нашим местам… У меня вроде как выходной.

– Тебе не кажется, что это было уже решено, едва мы сегодня друг на друга посмотрели?

– Кажется.

– Так зачем спрашивать о том, что решено?

– А-а… – Мастер слегка отстранился, высвободил руку и взял со стола бокалы. – Держи… Не знаю я, что дальше. Главное я сделал – ты в курсе происходящего. А кто предупрежден – тот вооружен. А скажи – ты ведь обалдела, когда меня увидела?

– Ты был такой красивый…

– Тьфу! Я ведь не о том, милая!

– Ну и я не о том, потому что вовсе я не обалдела. То есть я, конечно, не ожидала тебя увидеть. Но ребята, которых ты прислал… Что-то в них было удивительно напоминающее тебя. Мне с ними вдруг стало так спокойно… И лица очень приятные. А когда мне показали фотографию Кармы – вот тогда я действительно обалдела! И готова была за ними пойти куда угодно.

– Да, Карма – это наш секс-символ. В нее вся Школа влюблена. Мы ее даже как рекламный образ используем. Клиенты просто обмирают.

– Клиенты?

– Конечно. Есть ведь две Школы. Одна – наша. А вторая – это совершенно реальная охранная фирма, работающая с собаками. Охрана крупных объектов, сопровождение грузов, караульная служба. Мы там все вторую зарплату получаем. Так вот, есть такая контора, называется Офис. Это действительно офис в центре города, он же легальный пост связи, потому что Школа для непосвященных не существует. А должны же наши мужики женам и прочим девочкам рабочий телефон давать? Вот они и дают… И в этом самом Офисе, едва ты входишь, тут же упираешься в фотографию Кармы размером метр на два. Знаешь, даже на меня производит глубочайшее впечатление…

– Ты сказал, телефоны дают… А жены вообще в курсе, где именно их мужья работают? Или эта охранная фирма еще и от жен «крышей» выступает?

– Тут сложно, – нахмурился Мастер. – Понимаешь, с одной стороны, мы все дали подписку. А с другой, – ты же знаешь меня, – я дурацких приказов не выполняю. И в Школе таких людей большинство. Поэтому с нами считаются. И если охотник один раз подписку нарушит, расстреливать его никто не станет, потому что второго раза уже не будет никогда. Сам не захочет. Чтобы тебе было понятнее – вспомни нас с тобой восемь лет назад…

– Стоп! – сказала Таня. – Прости.

– Да что ты… Ничего.

– Нет, правда! Я поняла, поняла все…

– И слава богу, – улыбнулся Мастер и осторожно погладил Таню по волосам, а она потянулась к нему и мягко-мягко прикоснулась губами к его рту. Мастер вздохнул, привлек Таню к себе, и она, в истоме закрывая глаза, увидела, как сомкнулись бесконечно любимые длиннющие ресницы, по которым столько девочек сходило с ума, – а вот они здесь, рядом, и потом, когда нам захочется друг на друга посмотреть, он сначала обязательно прижмется к моей щеке и ресницами ее пощекочет…

Так и случилось. И Таня сказала:

– Или я сейчас разревусь, или я это скажу.

– Давай! – улыбнулся Мастер, снижая пафос момента.

– Ты самый-самый-самый-самый.

– Спасибо, – кивнул Мастер. – Я знаю. Ты мне тоже очень дорога. Чем больше времени проходит, тем лучше я это понимаю.

– Так что же нам делать все-таки?

– Ну сколько можно? У нас тихий интимный вечер или сходка подпольщиков? Завтра поговорим.

– Нет, милый. Завтра все это окажется сном – и твоя Школа, и собаки, и охотники эти сумасшедшие. Я проснусь, и мне опять покажется, что всего этого не может быть.

– Но ведь рядом буду я, – произнес Мастер печально, опуская глаза. – Или у тебя условный рефлекс на информацию из моих рук? Запредельное торможение?

– Я еще не собака, – сказала Таня наставительно, – так что запредельного у меня не бывает. Но я всего лишь человек и тормозить умею. Особенно когда мне страшно.

– Сейчас-то хоть не страшно?

– Когда я говорила с охотниками, страшно не было. А когда пришел ты, я испугалась, потому что охотники твои – иллюзия, а ты – реальность.

Мастер очень внимательно посмотрел Тане в глаза, и она задохнулась, настолько его взгляд проникал в душу. «Раньше мне казалось, что это выражение любви. Теперь я заметила: он смотрит так на всех. Научился применять свой дар в полную силу. Конечно, он не экстрасенс, но что-то сверхъестественное есть в его глазах. Как будто он видит такое, чего не видит никто».

– Ты всегда был такой… непохожий. До того непохожий, что мне пришлось выбрать: либо ты, либо все остальное, что есть на этом свете. Что-то одно мне снится. Я решила, что снишься ты… А теперь понимаю, что снилось все остальное. Я живу непонятно зачем. Делаю не то. Думаю не так. И все, с кем приходится общаться, – такие же идиоты. Но я никак не могу освободиться от их власти, понимаешь? Стадное чувство. Я все эти годы страшно тебе завидовала. Просто ненавидела тебя! За то, что ты набрался смелости искать свой путь и на всех плевать… Любила – и ненавидела. Какая же я была дура! Прости меня, пожалуйста. Если можешь…

– Наша Таня громко плачет, – продекламировал Мастер. – Пропила последний мячик. Вот вернется с зоны Хачик, купит Тане новый мячик.

– Перестань.

– Тань-перестань. Пойми ты наконец, что сделанного не воротишь. Не казниться нужно, а выправлять то, что плохо вышло. Я, например, пытаюсь исправить ошибки идиотов, о которых ты сейчас говорила. Ошибки, которые могут стать фатальными, кроме шуток, для всего человечества. А ты попробуй выправить линию своей жизни. Для начала, а там посмотрим. Может, ты и мне поможешь…

Карме в ее углу что-то приснилось – она дрыгнула задней лапой и глухо рыкнула. По-прежнему лежа на спине, шевельнула головой и уставилась на Таню мутным со сна глазом.

– Спи, моя радость, – успокоил ее Мастер. Карма вздохнула и с глухим стуком уронила тяжеленную башку на ковер.

– До чего же удивительные псы… – сказала Таня с глубокой нежностью в голосе. Один взгляд на Карму заставил ее забыть все серьезные вопросы, которые так хотелось задать. – Всегда любила больших лохматых собак. Мечтала в детстве о ньюфаундленде, а потом однажды увидела, как рядом идут ньюф и кавказка. И все!

– Да, – улыбнулся Мастер. – Разница потрясающая. Ньюф такой подвижный, весь как на пружинах. И голову высоко держит. А кавказка… Я всегда говорил, что если бы крокодилы были волосатые, они выглядели бы именно так. Лапы ставит тяжело, а голова и спина – почти на одном уровне. И шеи даже не видно. Удивительно комфортно себя чувствуешь рядом с такой собакой. Если заведешь кавказца – все, другие породы для тебя не существуют. Хотя знаешь, я иногда, когда устаю, мечтаю о бернце. Тут я даже на кобеля согласен.

– Да что хорошего в этих бернцах? У них уши лопухами висят…

– Ты, солнышко, давно не выводила кавказа на прогулку. Ты эту породу чересчур идеализируешь. Все-таки они прирожденные убийцы.

– Всегда ты любил жесткие термины. А уж имя-то себе взял! Мастер собак! Это надо же было вспомнить…

– Положим, мне это прозвище сверху назначили. И даже раньше, чем я пришел в Школу. Так что я не Мастер собак, а просто Мастер. Хотя заманчиво.

– Это ведь из Ли Бреккет?

– Да, «Собаки Скэйта». Какие там роскошные Северные Псы… Ростом почти с лошадь, когти втяжные, как у тигра. Телепаты к тому же… И Мастер собак, добрый и страшный великан, который их воспитывал. Даже когда Псы вырастали, они не могли воспринимать его в реальном масштабе, как обычного человека. Относились к нему, как к гиганту. Любили и боялись одновременно. Красивая сказка…

– Некрасивая. Там все собаки гибнут.

– И Мастер тоже. А пара собак, по-моему, остается… Слушай, как давно мы это читали, а?

– Мы вообще очень давно знакомы, милый.

– И что же нам теперь делать?

– Не знаю. Возьми меня на охоту.

– Исключено. Это дело камерное. Я бы даже сказал – интимное. Чужим туда нельзя. А потом, ты уже на границе зоны расчистки так напугаешься… «Дырки» ведь излучают.

– Откуда ты такой взялся? Почему тебя это излучение не трогает?

– Тебе очень важно знать?

– О любимом человеке хочется знать правду. Какая бы она ни была.

– Очень уж ты серьезно это говоришь, ангел мой. Просто не красивая молодая женщина, а космонавт-исследователь. Даже отвечать не хочется.

– Если знаешь – ответь, – попросила Таня. – Мне это важно. Поверь.

Мастер секунду подумал, глядя ей прямо в глаза. Он искал нужное слово, которое сведет на нет всю правду в его ответе, превратит ее в шутку, в бред, в дым. И слово пришло.

– Мутация, – сказал он, опуская глаза. – Причем не наследственная, а наведенная извне. Мутагенный фактор я пока не вычислил… – Он вдруг почувствовал, что злится. «Какого черта?! Почему я должен врать? Всю жизнь врать, даже самым близким людям. В детстве ведь не был врунишкой, рано понял, что говорить правду выгоднее. А сейчас? Обманываю Штаб, обманываю Доктора, охотниками верчу как куклами… Я не виноват, я просто вынужден отвечать своим обманом на ложь Штаба, Доктора, Саймона… Но как же мне надоело выкручиваться, увиливать, постоянно недоговаривать! Надоело…» Мастер усмехнулся, пронзил Таню злобным взглядом, и его «понесло»:

– Ты хотела правды? Вот она, правда. Я мутант. Это реальность. И охотники – реальность. Школа – реальность. И зомби, которые выходят на московские улицы с наступлением темноты, это тоже реальность. Я не знаю, что вызвало их к жизни. Есть интересная версия, но пока рано о ней говорить. Будем придерживаться фактов: территория нашего города по ночам вступает в соприкосновение с другим измерением. Самым поганым из возможных – Инферно в чистом виде. Не знаю, как твари называют себя, но для нас они, безусловно, олицетворяют силы зла. Силы, использующие тела реально существовавших людей, чтобы убивать и уносить к себе все новых и новых. Если бы мы эту гадость не сдерживали, превращение людей в тварей шло бы в бешеной прогрессии. Вот она, реальность, ангел мой.

– Ты ведь здорово рискуешь, выдавая это, – сказала Таня задумчиво. – Ты же не девочку с улицы охмуряешь. И если будет утечка, тебе Штаб голову открутит. А мне промоют мозги. Ладно, обо мне-то ты не подумал, я для тебя просто инструмент вроде Кармы. При всей твоей любви к нам обеим…

– Не нужно меня провоцировать, – скривился Мастер. – Ты знаешь, как я к тебе отношусь. И ты знаешь, что для меня значат вопросы безопасности. Я ведь трус… Самый настоящий. Я когда догадался, до какой степени я труслив, то долго переживал. А потом сообразил, что мой страх не от задницы идет, а от головы. И успокоился. Так что все прикрыты – и ты, и даже Карма. И я могу говорить все, что хочу. Ты хотела правдивый ответ? Ты его получила. Твой любимый человек – не совсем человек. Не чудовище, не монстр, просто э-э… другой. Как ты и говорила – непохожий. Довольна?

– Ох, – сказала Таня, – Может, хватит на сегодня, а? Я лучше домой поеду…

– Прости, – снизил тон Мастер. – Я что-то не то сказал? Только не уезжай.

– Я просто устала. Не обращай внимания. Я… я так рада тебя видеть! А ты… ты меня, как лимон, выжимаешь…

Мастер обнял Таню, крепко прижал к себе и зарылся лицом в ее волосы.

– Прости… – прошептал он. – Прости… Я тоже безумно рад тебе. Поверь, мне очень трудно было решиться на новую встречу. Я бы и не рискнул, наверное, но ты влезла в эту историю… И я уже не мог остаться в стороне. И все равно боялся – мы не виделись столько лет, вдруг ты отвернулась бы от меня…

– Глупый, – прошептала Таня, гладя его по голове. И усталость, и тревогу будто рукой сняло. Был только несчастный, одинокий, запутавшийся любимый человек. – Ты мог бы позвать меня сто лет назад.

– Нет. Не мог.

– Верю. Тебе виднее. Ну, ничего. Мы ведь теперь вместе, правда?

– Правда…

– И будем вместе какое-то время, а какое – неважно. Сколько ты можешь, сколько тебе будет нужно. Главное – вместе.

Мастер повернулся к Тане лицом, и она увидела, что в глазах у него слезы. И, конечно же, она бросилась целовать эти бесконечно любимые глаза и прижала к груди эту самую любимую умную лохматую голову.

– Я люблю тебя, – прошептал Мастер. – И всегда любил. И мы будем вместе. Сколько можем.

– Да, – улыбнулась Таня. – Только ты не уходи в себя. Рассказывай, я буду слушать. Я верю тебе, я только действительно устала.

– Сейчас будем спать. – Мастер выпрямился, часто моргая. – Эй, чудовище!

Чудовище очнулось и слегка приоткрыло один глаз. Вставать оно явно не собиралось.

– Место! – приказал Мастер. И Таня удивилась, как удивлялась до этого множество раз, тому, насколько легко этот невероятный человек переключается с одной модели поведения на другую. Секунду назад он был мягкий и податливый, но вот нужно командовать – и голос будто сталь. Резкий и довольно неприятный тембр, который в любом шуме отчетливо слышен. Настоящий командный голос. «Никогда я не научусь до конца доверять этому мужчине. Всегда мне кажется, что он со мной играет и что на самом деле он именно такой, как этот его голос. Ему бы еще серо-стальные глаза… Но глаза у него мягкие и глубокие, и я в них тону. Глаза – это единственное в нем, чему я верю безоговорочно. Но сколько же за ними всего…»

– Место, место! – повторил Мастер. Собака грузно перевалилась на живот, неуклюже поднялась и на деревянных ногах поковыляла в соседнюю комнату, которая для нее была спальней, а для Мастера кабинетом. Проходя мимо Тани, Карма бросила на нее задумчивый взгляд. Таня ожидала увидеть в нем презрение, но прочла только любопытство. «Обалденная собака. Впервые в жизни вижу совершенно ненормальную кавказку. Она на меня даже ни разу не зарычала. Веревки ты вьешь из всех и вся, Мастер собак. Веревки… А мне нравится».

– Обалденная собака, – повторила Таня вслух.

– Элита, – сказал Мастер не без гордости. – Штучное производство. Made by hand. – Он протянул вслед проталкивающейся в дверь собаке кулак. – Просто всю эту самую hand об нее отбил в процессе работы. И зазнался страшно. А действительно, не каждый так смог бы. Вот смотрю на эту рыжую задницу и думаю: какой же надо быть личностью, чтобы эдак кавказку обломать! Нормальному человеку такое не под силу.

– Супермен!

– Мутант, – объяснил Мастер с притворной мрачностью.

– Дурак мой любимый. Надеюсь, сексуальную сферу твоя мутация не затронула?

– Еще как затронула! И передается она исключительно этим путем.

– Тогда зарази меня. Может, я лучше стану тебя понимать.

– Хорошо бы, – сказал Мастер. – В таком случае пошли. Или тяпнем еще по коктейлю?

– Чистой хочу, – попросила Таня. – Накапай женщине рюмочку по старой памяти!

– Отлично! – обрадовался Мастер, придвигаясь к столику с напитками. Руки его разливали выпивку, а голова интенсивно работала. «Кажется, на сегодня давления на психику ей действительно хватит. Несколько дней она будет думать, а потом мы поговорим всерьез. Какая же я сволочь!»

– Ну, – сказал Мастер, – давай, как в старые добрые времена. Помнишь наши тосты?

– А то! – рассмеялась Таня. – Давай!

– Мир друзьям, смерть врагам! – провозгласил Мастер.

Рюмки сдвинулись. За стеной Карма перевернулась на другой бок.