Еще до того, как план этой книги созрел у меня в голове, я отчетливо понимал, что базовое допущение классической и неоклассической экономики о рациональном поведении людей в процессе преследования собственных долгосрочных интересов является не совсем правильным. Ну а кризис 2008 г. заставил меня пересмотреть более ранние представления о том, что наши инстинктивные склонности проявляются случайно и потому не вписываются в экономические модели. Тем не менее уже в самом начале работы над этой книгой я с удивлением обнаружил, что многие вроде бы случайные переменные можно учесть в статистически значимых регрессионных уравнениях. Как показывают факты, многие, если не все, экономические решения были явно стабильны в долгосрочной перспективе, насколько я мог проследить. А мой список примеров длинный, хотя и не исчерпывающий.

Создание моделей

В задачи этой книги не входит разработка детальной модели. Но подобная модель должна включать в себя ряд переменных, отражающих те проявления человеческой натуры, которые демонстрируют долгосрочную экономическую стабильность. В их числе временнóе предпочтение (и процентные ставки), премии за риск инвестирования в акции, мультипликатор «прибыль/цена» и, с XIX в., норма частных сбережений. Они отражают границы страха и эйфории, которые определяют динамику экономического цикла. В целях прогнозирования можно считать, что они останутся бестрендовыми в будущем.

Кроме того, существуют постоянные величины, на которые не влияют свойства человеческой натуры, такие как сумма социальных выплат и валовые внутренние сбережения как процент от ВВП. Другие постоянные в прогнозировании включают численность рабочей силы, т.е. потенциально работоспособные в 2030 г., которые уже родились, и среднее число отработанных часов.

Из-за непостоянства и непредсказуемости человеческой натуры, прогнозирование всегда будет носить характер игры «орел-решка». Но я верю, если правильно интегрировать некоторые аспекты систематического проявления инстинктивных склонностей, ограниченные рыночными силами и принципами двойной бухгалтерской записи, то мы сможем значительно увеличить точность прогнозирования. Эйфория всегда будет порождать бычьи рынки, подпитываемые стадным поведением, за которыми следуют спровоцированные страхом схлопывания пузырей.

Эти модели должны включать уравнения, которые, когда возможно, будут оценивать и учитывать систематические проявления поведения людей и корпоративной культуры. К сожалению, у нас слишком мало релевантных исторических исследований, которые помогли бы сделать выводы о характере поведения финансовых рынков, хотя сейчас мы знаем куда больше, чем до кризиса 2008 г.

Мы далеко ушли от безмятежных 1960-х гг., когда все верили в то, что эконометрические модели откроют новые возможности и позволят точно судить о будущем. После того, как реальность неоднократно возвращала нас, специалистов по прогнозированию, на землю, уверенности в способностях видеть дальше собственного носа поубавилось. Чтобы высказывать экономические суждения, всегда придется выходить за пределы уравнений. К счастью, многие из наших интуитивных умозаключений, когда они являются следствием дедукции, очевидно, соответствуют реальности. Я попытался отразить характеристики инстинктивных склонностей в приложении А.

Нам никогда не достичь фантастического успеха дельфийского оракула или Нострадамуса, но улучшить плачевные результаты нашей деятельности в последние пять лет, безусловно, можно.

Самоанализ

Это аналитическое путешествие подошло к завершению в таком месте, которого я никак не ожидал, когда начал пересматривать свой взгляд на то, что же именно кризис 2008 г. рассказал о нас самих. Америка начала свое триумфальное шествие в послевоенном периоде, когда возглавила формирование новой международной финансовой системы на основе американского доллара, а также создание МВФ, Всемирного банка и ГАТТ1. Как я отмечал в главе 11, в 1960-е гг. мы обратили нашу щедрость на наименее обеспеченных внутри страны и запустили в действие механизм постоянного роста социальных выплат физическим лицам. С момента принятия программы социального страхования в 1935 г. размеры выплат росли не слишком заметно, но это было до тех пор, пока не появилась программа Medicare в 1965 г., после чего выплаты пошли вверх и увеличились с 4,6% ВВП до 14,3% ВВП к 2013 г. Особенно беспокоит то, что выход на пенсию беби-бумеров, получателей значительной доли социальных выплат, только начался. Как говорилось в главе 9, если бы доля социальных выплат сохранилась на уровне 4,6% ВВП (что тоже немало, но все же это лучший из вариантов, которые я вижу), то финансовый хаос, который мы переживаем сейчас, вряд ли вышел бы на передний план государственной политики.

Но, как оказалось, социальные выплаты, которым не придавали большого значения в правительстве до депрессии 1930-х гг., приобрели широчайшую политическую поддержку. Трастовые фонды социального страхования создавались по образу и подобию частных пенсионных планов с полным финансированием. Между тем, взносы в трастовые фонды плюс проценты и с 1984 г. налоги на выплаты сократились настолько, что их стало совершенно недостаточно для полного финансирования социальных программ, по данным официальных актуариев фондов. Даже попытки федерального правительства финансировать все эти программы из текущих поступлений оказались настолько недостаточными, что значительную часть федеральных расходов (особенно на социальные выплаты) пришлось заимствовать на финансовых рынках. Источником этих средств практически полностью являются частные внутренние сбережения и все те сбережения, которые нам удается заимствовать за границей.

Активное сальдо по текущим расчетам в послевоенное время отражало исключительную щедрость Америки. Излишки зерна2 из центральных районов страны, а также промышленные товары и средства производства шли на экспорт в 1947–1948 гг. Однако в 1982 г. излишки закончились, и нам, наоборот, пришлось заимствовать у иностранных компаний, физических лиц и правительств, чтобы восполнять иссякающий поток внутренних сбережений. Эти заимствования создали чистый долг Америки перед остальным миром, который сейчас достиг почти $5 трлн. По мере возрастания дефицита правительственного бюджета, в равной мере снижался рост валовых внутренних сбережений. Причиной убывания потока валовых внутренних сбережений, как отмечается в главе 9, совершенно очевидно стали правительственные социальные выплаты физическим лицам.

Удивительная стабильность валовых частных внутренних сбережений как доли ВВП (см. пример 9.3) наблюдается с 1870 г. Они остаются главным источником финансирования валовых внутренних инвестиций Америки — источником роста производительности и уровня жизни. Расходы на личное потребление по определению ничего не добавляют к нашим основным фондам и, соответственно, не влияют на наш будущий уровень жизни.

Кроме того, социальные выплаты, которые практически полностью тратятся на потребление, как я показал в главе 9, вытесняют доллар на доллар частные сбережения, сокращая их поток в капиталовложения и перенаправляя на личное потребление. Как показывают данные Бюджетного управления Конгресса, в определенной мере в результате непрерывного роста неравенства доходов на верхний квинтиль получателей дохода приходилось 94% подоходного налога в 2009 г. по сравнению с 64% в 1981 г.3. Этот квинтиль стал основным источником финансирования роста социальных выплат. Средняя норма сбережения для верхнего квинтиля составляет примерно 10–15% дохода4, но, по моим подсчетам, предельная норма сбережений для этой группы в три раза больше (я говорю об этом в главе 9). Сбережения домохозяйств как процент от располагаемого личного дохода снизились примерно с 10% в середине 1970-х гг. до чуть менее 5% в 2013 г.5. Неожиданным результатом переключения потока сбережений с инвестирования на финансирование потребления стали снижение темпов роста ВВП и размывание слоя домохозяйств со средним доходом.

Между тем, американский бизнес демонстрирует хорошие результаты. Его денежный поток значительно вырос, и не потому что экономика демонстрирует устойчивый рост (это не так), а потому что затраты бизнеса сокращаются, а расходы на оплату труда производственных рабочих под давлением конкуренции и технологий растут менее чем на 2% в год в последние пару лет, и даже меньше в реальном исчислении (см. пояснение 15.1). Это в некоторой мере является следствием сильного снижения влияния профсоюзов на частный сектор. Факты показывают, что коллективный договор приводит к повышению зарплат. Профсоюзы государственных служащих также находятся в жестких условиях, поскольку снижение налоговых поступлений оказывает давление на зарплаты государственных и муниципальных служащих.

Но даже наш все еще полный энергии корпоративный сектор вряд ли ждет дальнейшее процветание, если не будет уменьшена неопределенность и гораздо большая доля денежного потока не будет направляться на капиталовложения. Это особенно важный момент, поскольку в условиях ограничения правительственных расходов единственным существенным источником самовоспроизводящихся средств является частный бизнес, который при значительном неиспользуемом денежном потоке имеет ресурсы для расширения. Американские инновации продолжают давать преимущество в глобальной конкуренции, но снижение темпов роста ВВП и мультифакторной производительности — последняя является измерителем вклада инноваций в повышение темпов роста — вызывает беспокойство.

Взгляд назад

Одна из самых больших проблем, которую породил кризис, это концепция «слишком крупные, чтобы допустить их банкротство». Как я объяснял в главе 5, роль финансовой системы заключается в направлении сбережений общества на финансирование инвестиций в самые перспективные прорывные технологии. Концепция «слишком крупных» нарушает этот процесс и вредит экономическому росту, а также способствует быстрому распространению в Америке кланового капитализма. Как ни печально, но если не прекратить политику государственной опеки, то ничто не заставит банки сократить деятельность до того порога, где их банкротство не будет представлять угрозу стабильности американской финансовой системы. Я не вижу альтернативы принуждению банков к сокращению до определенных размеров или выпуску условно конвертируемых облигаций (см. главу 5).

Взгляд вперед

Анализ поведения людей в последние годы в условиях экстремального экономического стресса углубил представления экономистов о финансовых и экономических отношениях во время кризисов, которые случаются очень редко. Мы многое узнали о хвостовых рисках и неприятии риска в целом. Более понятным стал феномен пузырей. Как было отмечено в главе 2, необходимым и достаточным условием для появления пузырей является продолжительный период безынфляционного процветания, характеризующийся узкими спредами доходности.

Исследование едва ли закончено, но я уверен, что экономисты получили такой гигантский объем данных, которого не было ни у одного поколения раньше, особенно в отношении хрупкости рынков. Эти новые, ставшие доступными, данные позволяют ответить на вопрос, который я поставил в главе 1: «Похоже, мы, люди, довольно гомогенный вид. Но кто же мы, по сути?» Ответ, к которому я пришел, по крайней мере как экономист, заключается в том, что нами движет целый набор склонностей — самые яркие из них: страх, эйфория и стадное поведение, — однако в конечном итоге наши интуитивные действия имеют рациональное обоснование.

Этот вывод убеждает меня и других экономистов в том, что современный индустриальный капитализм, несмотря на прежний чрезмерный энтузиазм в отношении его потенциала, был и остается наиболее эффективной формой экономической организации, когда-либо изобретенной человечеством — факт, подтвержденный поразительным ростом материального благополучия и средней продолжительности жизни с момента его зарождения в XVIII в., в эпоху Просвещения.

Но в основе его лежит принцип созидательного разрушения, система, в которой есть победители и проигравшие. Если мы хотим достичь более высокого уровня производительности и уровня жизни, то у нас нет иной альтернативы кроме замены устаревших низкопроизводительных производств новыми, построенными на передовых технологиях. Этого требует простая арифметика. Однако этот путь связан с неизбежной проблемой — потерей значительной частью населения работы, а нередко и жилья.

Политический раскол

Конфликт целей особенно ярко проявился в последних сражениях за приоритеты в федеральном бюджете Америки. Эти разногласия демонстрируют беспрецедентный за послевоенный период раскол нашего электората. Происходящие политические конфликты отражают те экономические пути — налогово-бюджетные, денежно-кредитные, регулятивные, — которыми мы идем. Страх оказывает сильное влияние на уверенность в долгосрочных инвестициях, что выражается в снижении инвестирования в активы со сроком существования более 20 лет (см. главу 7). Строительство жилья постепенно восстанавливается после коллапса. Тем не менее по последним данным (май 2014 г.), число новых односемейных домов составляет лишь треть от того количества, которое было на пике восемь лет назад.

Нам необходимо устранить бремя широкомасштабного нового финансового регулирования, которое становится все более контрпродуктивным (см. главу 5). Общим капиталовложениям бизнеса как доли денежного потока еще предстоит подняться от самого низкого уровня со времен Великой депрессии 1930-х гг. Если ликвидировать неопределенность, давящую на бизнес и инвесторов, то рост цен на акции и другие активы может сделать больше для оживления нашего апатичного рынка труда, чем любая из нынешних правительственных программ (см. главу 4). Более того, нам необходимо повысить уровень банковского кредитования, который сейчас подавлен отсутствием спроса на финансирование и действиями банков по защите собственного капитала (см. главу 13).

Я понимаю, что такой поворот возвратит нас к модели созидательного разрушения и восстановит инстинктивные склонности. Однако я не вижу альтернатив, учитывая склонность людей все преувеличивать. Я не вижу способа избавиться от всплесков иррационального оптимизма без значительного снижения средних темпов роста экономики и уровня жизни. Таких всплесков иррационального оптимизма не было в Советском Союзе, нет их и в сегодняшней Северной Корее. Но зато там был и есть низкий уровень жизни. Для повышения уровня жизни нужны инноваторы, настойчивые и полные стремления к успеху независимо от числа неудач. Вспоминается Томас Алва Эдисон. Иррациональный оптимизм тоже необходим, даже если порой он становится чрезмерным.

Наша финансовая структура с частичным резервированием является неизбежным источником нестабильности. Проблему, между тем, можно решить повышением уровня требований к капиталу для наших банков и других финансовых посредников по сравнению с тем, что есть сейчас. Это позволило бы устранить многие угрозы дестабилизации финансовой системы. Будь у нас значительные буферы капитала, включая условно конвертируемые облигации, в 2005 и в 2006 г., крупных убытков избежать все равно бы не удалось, но они не обрушили бы финансовую систему. С достаточным капиталом лавинообразного распространения дефолтов не происходит. Правда, для некоторых банков требования к «достаточности» капитала могут оказаться слишком высокими, чтобы они могли оставаться конкурентоспособными, а их деятельность рентабельной. Им придется либо уменьшиться в размерах, либо ликвидироваться. Но высокие требования к капиталу, я сильно подозреваю, также подтолкнут вверх отношение чистой прибыли к активам и приведут чистую прибыль как процентную долю капитала в соответствие с уровнем замечательного периода в истории, когда рентабельность собственного капитала была стабильной (см. главу 5).

Сбалансированность бюджета

Хотя на протяжении последней половины века в Америке было немало экономических проблем, к самой значимой следует отнести утрату сбалансированности бюджетов, существовавшей во времена президента Эйзенхауэра. Без нее теряет смысл большинство других экономических императивов. Даже Рейгану было не под силу сдержать рост дефицита бюджета. Бюджеты Клинтона выглядели лучше, но это объяснялось ростом поступлений от подоходного налога в результате бума доткомов.

В стремлении сократить бюджетный дефицит в 1990-е гг. Конгресс запустил процесс компенсации прироста дискреционных расходов или сокращения налоговых поступлений соответствующим сокращением расходов или повышением налогов, так называемое правило pay-go. Новая инициатива была нейтральной по отношению к дефициту. После экономических успехов в 1990–1997 гг., когда бум доткомов привел к появлению профицита впервые с 1969 г., бюджетная дисциплина ослабла. В отсутствие дефицита бюджета (1998–2001) правило pay-go стало ненужным и было забыто. Попытки возродить его в последующие годы закончились неудачей, поскольку законодатели предпочли не ограничивать себя.

Несмотря на то, что доля дискреционных расходов сократилась с 66% от федерального бюджета в 1965 г. до 35% в 2013 г., жесткое правило pay-go не было бы лишним сегодня. Конечно, дискреционные расходы как процент от бюджета и без того находятся на самом низком за полвека уровне. Потенциал урезания сейчас намного ниже, чем, скажем, в 1990 г. Однако повышение налоговых ставок в целом могло бы помочь сокращению дефицита, учитывая, что в условиях роста социальных выплат повышение какого-либо одного налога редко дает эффект.

Так или иначе, эта дорога ведет к экономической стагнации. Для ограничения намного более существенных расходов, связанных с социальными выплатами, нам необходимо нейтрализовать свою политическую склонность к чрезмерности.

Такая серьезная рационализация бюджетного процесса может потребовать включения во все законы, касающиеся расходов, за исключением расходов, предписанных конституцией, положения об ограничении срока действия, скажем, пятью или десятью годами. В результате многим существующим статьям расходов придется проходить процедуру продления (и неоднократно). Однако следует надеяться, что значительная их часть будет отменяться, особенно программы, принятые под влиянием временных событий и действующие лишь в силу бюрократической инерции. (Нет ничего более долгоживущего, чем временные правительственные программы.)

Я понимаю, что такая политическая переориентация — очень крутой поворот, это было очевидно еще в те времена, когда я впервые поднял данный вопрос перед Конгрессом в начале 1990-х гг. Как председателя ФРС меня тогда спросили, распространяю ли я такой анализ на ФРС. Я ответил утвердительно. Однако отверг идею о том, что в случае потери поддержки Конгресса законность действий ФРС окажется под сомнением. ФРС не занимается расходованием выделенных средств, а потому не нуждается в продлении финансирования. Вместе с тем деятельность ФРС должна периодически подвергаться анализу, как и бюджет.

Серьезное препятствие

Процедура продления — намного более серьезное препятствие, чем нынешние законодательные процедуры. Взять хотя бы утвержденные Бушем сокращения налогов в 2001 и 2003 г., которые уже преодолели десятилетнюю границу. Политически намного легче позволить им прекратить действие в результате истечения срока, чем прекращать путем принятия нового закона. Для преодоления предельного срока этих сокращений, установленного законом 2012 г. о «финансовом обрыве», требовалось согласие обеих палат Конгресса и подпись президента. Нам необходимо средство противодействия нашей очевидной неспособности прекращать действие «прав на льготы» после их введения. Им могло бы стать положение об ограничении срока действия.

Налогово-бюджетная политика США, целью которой на протяжении большей части XX в. было осмотрительное сбалансирование бюджета, постепенно переключилась на сбалансирование бюджета в течение экономического цикла и, наконец, на нынешнее поддержание стабильного отношения выпущенного федерального долга к ВВП. Однако при каждом переходе мы неизменно смещались в направлении повышения дефицита и долга. Нам нужно вернуться к правилу pay-go и к режиму установления сроков действия, если мы хотим противостоять инстинктивной склонности к оптимизму и переоценке прогнозных результатов при бюджетировании. Помимо этого, необходимо устанавливать такой уровень налогообложения, который позволяет финансировать существующие обязательства. Дефицитное расходование, превышающее, скажем, 1% ВВП, должно требовать квалифицированного большинства голосов. Такое большинство довольно легко получить в кризисные времена, но не так просто в нормальной ситуации.

Наконец, надо понимать, что единственный путь получения постоянно низких налогов — это сокращение расходов. Мы обманываем себя, если думаем иначе.

Мы можем улучшить ситуацию

По мере того, как социальные выплаты увеличиваются, углубляется наша политическая разобщенность, которая уже достигла беспрецедентной глубины со времен краха 1929 г. К счастью, современные общества окончательно отказались от различных неработоспособных экономических моделей социализма, так популярных 100 лет назад. Но мы должны признать, что и государства всеобщего благосостояния, если их не держать в определенных границах, не менее проблематичны. Даже долгое время восхваляемая шведская модель, похоже, нуждается в значительном пересмотре6.

Демократические общества вроде нашего требуют широкой и глубокой приверженности ряду принципов, которые не обсуждаются. Как я говорил в главе 10, у американцев это Билль о правах. Но чтобы 300 млн человек могли жить в мире и согласии, большинство других законодательных инициатив должны непременно быть предметом обсуждения. Если бы каждое обсуждение опиралось на принцип бескомпромиссности, мы никогда бы не получили работающего свода законов, которые, по существу, должны приниматься всем обществом. Расхождение однажды уже было в нашей стране и привело к драматическим событиям — кровопролитной войне. Противоречие между принципом «все люди рождаются равными» и существованием рабства назревало на протяжении первых трех четвертей века существования нашего государства и привело, в конце концов, к гражданской войне. С тех пор наша страна прошла через две мировые войны, Великую депрессию, конституционный кризис, приведший к отставке президента, и, наконец, определение результатов президентских выборов решением Верховного суда.

Я впервые обратил внимание на разобщенность в нашей политике благодаря объяснениям убежденного консерватора, сенатора от штата Юта в течение трех сроков, Роберта Беннетта. Он опасался, что, несмотря на сильную поддержку, судя по высокому рейтингу, его переизбрание в 2010 г. вовсе не гарантировано. На выборах в 2004 г. Беннетт получил 69% голосов. Проблемой оказалось, по его словам, наличие неожиданных соперников на его место в Сенате из числа «своих» же правых. Это было мое первое знакомство с политическим движением, которое позже стало известным как «Чаепитие». Оно возникло в 2009 г. и превратилось в значительную силу на выборах 2010 г.

Ставки

Обеим бескомпромиссным сторонам нынешних дебатов по поводу налогово-бюджетных и других вопросов следует признать, что если мы не устраним глубокий налогово-бюджетный дисбаланс, то нам грозит финансовый кризис. А этот дисбаланс гораздо серьезнее, чем показывают официальные данные (см. пояснение 15.2). Расхождения даже по текущим вопросам вовсе не новы для нашей страны. Но, как я говорил в главе 10, похоже, мы утратили способность «протягивать руку через проход» и находить общие решения. Возникает угроза статусу американской экономики как исключительной глобальной силы, который она удерживала более столетия.

Категорический императив

Склонность к неограниченному дефицитному расходованию — это наша главная внутренняя экономическая проблема. В 1920-е гг. и раньше бюджетного дефицита избегали из опасения, что он немедленно повлечет за собой финансовый кризис и инфляцию. Такое представление, конечно, оказалось необоснованным, поскольку дефицит рос, а мир не рушился7. Но факт остается фактом — единственным способом снижения налоговых ставок является сокращение расходов. Я допускаю, что мы можем не прийти к решению дилеммы с социальными выплатами без кризиса в той или иной форме, который сместит политические ориентиры в сторону ограничений. Остается надеяться лишь на то, что мудрость политиков не допустит такого исхода. Нам явно не хватает таких личностей, как сенатор Говард Бейкер, Боб Доул, Дэниел Патрик Мойнихен и Ллойд Бентсен, чья мудрость была бы очень кстати в залах нынешнего Конгресса.

Пока сохраняется экономическая неопределенность, подавляющая интерес к долгосрочному инвестированию (см. главу 7), а налогово-бюджетная политика загнана в тупик, инфляция, скорее всего, будет сдерживаться. Но с уменьшением экономической неопределенности наша склонность к оптимизму приведет к росту деловой активности, а вместе с ней инфляции и процентных ставок. По опыту второй половины 1979 г. можно сказать, что изменения происходят быстро и неожиданно8. Если события конца 1979 г. что-нибудь значат, то инфляционные кризисы должны приводить к значительным изменениям налогово-бюджетной и государственной политики.

Рассчитывать на возврат к временам сбалансированного бюджета на сегодняшний день можно лишь с большой натяжкой. Более того, даже если мы сможем вновь достичь того уровня валовых внутренних частных сбережений, который был на протяжении 100 лет и составлял 15–20% от ВВП, все равно останется вопрос о том, как инвестировать эти сбережения в будущем.

Доллар США по-прежнему остается валютой, к которой весь мир прибегает в кризисные времена. Об этом свидетельствует уровень глобального заимствования у ФРС, достигший почти $600 млрд после кризиса 2008 г. Достойных соперников, способных заменить американский доллар в качестве мировой резервной валюты на сегодняшний момент нет. Финансовая система России продвинулась вперед по сравнению с советскими временами, но российский капитализм скорее клановый, чем по Адаму Смиту. Евро уже не раз проходил через кризисы с момента своего появления 15 лет назад. Когда-нибудь Китай создаст высокоразвитую финансовую систему, придет к конвертируемости капитала и начнет представлять реальную угрозу для американского доллара (см. главу 12), но до этого пока далеко.

В последние годы растет неудовлетворенность долларом в качестве глобальной «безопасной гавани». После финансового кризиса 2008 г. премьер-министр Великобритании и президент Франции призвали к пересмотру мировой финансовой системы. К ним присоединился председатель центрального банка Китая, выступавший от имени китайского правительства. Следует признать, что международный статус США уже не таков, каким он был раньше.

В марте 2014 г. размер валютных резервов Китая составлял $4 трлн, львиная доля которых приходилась на доллары США. Китай, как ни крути, использует свои резервы неоптимальным образом как с экономической, так и с политической точки зрения. В главе 12 я высказал предположение, что он вполне может (хотя и не в ближайшей перспективе) направить умеренную часть этих резервов на наращивание золотого запаса и, таким образом, сделать юань соперником доллара в качестве глобальной резервной валюты.

Историческая перспектива

Но прежде чем разочаровываться в будущем, финансовом или экономическом, нужно напомнить себе, что мы уже бывали в подобной ситуации раньше. Взять хотя бы атмосферу, которая царила в США в 1940 г. Мы пережили десятилетие экономической стагнации и финансовых потрясений. Будущее казалось весьма мрачным. Величие Америки осталось в прошлом. А менее десятилетия спустя американская экономика мчалась вперед на всех парах.