Вцепившись руками в спинки соседних коек, Мотя подогнул ноги в коленях и, зависнув над полом, принялся отжиматься. Что-то похрустывало у него при этом в спине, каждый свой жим он сопровождал шумным взрыкивающим выдохом. Артур машинально считал: восемнадцать, девятнадцать… Поскрипывали коечные сочленения, менее звучно вторили им человеческие суставы. Лицо Моти на глазах багровело, натужно кривилось. Так и не дожав двадцатого раза, солдат со стуком припечатал каблуки к половицам, встряхивая кистями, двинулся вдоль казармы.

— Слабибо! Ой, слабибо! — пропел бритоголовый Юркин. Лежа на кровати и подложив руки под голову, он тоже наблюдал за Мотиными упражнениями. — Да уж, скис ты, Мотя. Как последний птенец.

Артур мысленно с ним согласился. Еще полгода назад Мотя без труда выделывал на брусьях такие коленца, что у зрителей начинало кружить головы. А подобных жимов этот атлет запросто мог накидать штук сто или двести. Да что говорить, — артистом был Мотя. И все они были артистами. Особая рота особой армейской части. Бегая на руках, умудрялись играть в футбол, а в тренажерных залах брезговали подходить к весу менее центнера. Но, увы, времена меняются. Как выражался капрал Дюдин, — людишки припухали, обрастая шерстью и заплывая жиром. Например, много ли нужно воли, чтобы раз в пару дней принять душ? Оказывается, немало. Лень, грязь и вонь — три былинных богатыря исподволь овладевали территорией Бункера. Половина казармы валялась по койкам, наблюдая за горсткой «активных», лениво ворочая глазами, находя в себе силы лишь на едкие комментарии. Даже «птенцов» воспитывали в основном лежа. Подзывали к койке, командовали «кругом» и давали сапогом под зад.

Артур яростно потер лоб. Он и сам изменился — увы, не в лучшую сторону. Уж в чем в чем, а в этом он мог себе признаться.

— А что, Жоржик, не посвистеть ли нам? — вопросил некто. — Але! Я к кому обращаюсь?

И Жоржик, в прошлом виолончелист и ярый поклонник органной классики, не заставил себя уговаривать, тут же начал что-то насвистывать. При этом он по-детски покачивал головой, временами зажмуривался, в такт мелодии подергивал острыми плечиками. Лежа у него не свистелось, и он сел, на казахский манер скрестив ноги, лицом обратившись в ту сторону, откуда поступил заказ. Свистел он мягко и мелодично, скрашивая мотив дополнительными пируэтами. Благодаря своему таланту, в птенцах он пробыл совсем недолго. Скучающая братия приняла его свист на ура и негласным решением досрочно зачислила в когорту почетного старчества.

— Глаза в кучку! Я сказал: глаза в кучку!..

Через пару коек от Артура старослужащий Лемех поучал кого-то из птенцов. Музыки он не понимал и полагал, что если говорит вполголоса, то свисту его ругань не помеха.

— Заткнись, Лемех! Слушать мешаешь!..

Лемех исподлобья глянул на бросившего фразу. Его отрывали от любимого занятия — и отрывали из-за вещей, которых он не понимал в принципе. Банальная аксиома: люди нетерпимы прежде всего к тому, чего не понимают.

— Птенец! — дрожащим от злости голосом проговорил он. — Четвертый пункт устава караульной службы. Быстро и без запинки!

— Птенец, молчать!

— А я сказал: устав караульной службы!..

Тот, кого называли птенцом, круглолицый паренек с розоватым шрамом через весь лоб, испуганно заморгал пушистыми ресницами. Его подставляли, и он это прекрасно понимал. Один старичок талдычил одно, другой приказывал совершенно противоположное. И попробуй не послушайся кого-нибудь из них. Виноват-то в итоге всегда «желторотый».

Не зная, как поступить, он крутил головой и молчал.

— Не слышу! — шея и оголенная грудь Лемеха начали принимать розовый оттенок.

— Дежурный по блоку, заступивший… — начал было птенец, но подушка, пущенная с другого конца казармы, угодила ему в лицо.

— Поднять подушку, отряхнуть и быстро на место!

Жоржик, споткнувшись на своих руладах, с недовольством оглянулся. Возможно, он еще помнил, каково это — пребывать в оперении птенчиков, а может, успел забыть, но так или иначе внимание казармы оказалось прикованным к разгорающемуся конфликту.

— Устав караульной службы, шнурок!

— Я сказал подушку мне, быстро!..

Бедный солдатик испуганно молчал.

— Что ж, птенчик, пеняй на себя. Вижу, не читал ты Достоевского. Это, значит, про преступление с наказанием…

Артур поморщился. Вспомнилось давнее из учебника — что-то о революционных предпосылках. Увы, глобальная история находила отражение и в их маленьком коллективе. Собственно, ссоры в казармах разгорались часто — чуть ли не каждый день, однако сегодня в воздухе явственно попахивало грозой — грозой настоящей — с молниями, землетрясением и прочими неизбежными радостями бытия. Тоска и скука успели обглодать людей до косточек, сжевав все до малейшего хрящика. Пока они еще лежали на койках, но внутренне половина казармы уже готова была принять ту или иную сторону, кулаками усилив аргументацию коллеги. Артур чувствовал это по себе, хотя просчитать ситуацию не составляло труда. Сначала, само собой, достанется птенцу, потом парочке крайних, коих всегда и везде без труда находят, а после, возможно, сцепятся главные силы. То есть, может быть, сцепятся, а может, и нет. Все будет зависеть от того, насколько крепко перепадет первым. Помнится, Хирасима с Нагасаки тоже отсрочили Третью Мировую. Ненадолго, но отсрочили. Вот и у них однажды было подобное. Могли взорваться, но не взорвались. Потому что чуть раньше избиваемый птенец рухнул на чужую койку и проломил висок, погасив тем самым разгорающуюся ссору. Увы, основные каноны мироздания оставались неизменными и в Бункере. Чья-нибудь жизнь или на худой конец кровь — всегда были и будут обязательным жертвоприношением на алтарь всеобщего спокойствия. Как известно, гроза чистит воздух, а мир — он всегда хорош после войны…

Пытаясь отгадать, кто из старослужащих возьмется переломить ход событий, Артур следил за ругающимися старичками. Даже успел сделать мысленную ставку. И тут же ее проиграл. Это получилось само собой. Почему? На это он вряд ли сумел бы ответить. Но так или иначе Артур резко сел.

В самом деле — какого черта? Чего ради лежать и ждать? Лемеха он на дух не переносил, и то, что затевалось в казарме, было ему даже на руку. Обитая в Бункере, он успел возненавидеть армию, возненавидеть тупую муштру и вездесущий запах мужского пота. Ненависть — это всегда напряжение, а напряжение требовало разрядки.

Но сначала — сапоги. Драться без сапог — все равно что играть в карты без козырей. Чтобы не выдать охватившего его волнения, Артур склонился по возможности ниже. Портянка, пара привычных оборотов вокруг стопы — и нога в бронированном панцире. Вот и славно! Именно таким орудием следует вразумлять остолопов вроде Лемеха. Скоты с одной-единственной извилиной! Вчерашние пахари женских общежитий, любители убойного спорта, из армии и тюрьмы выбиравшие зло послаще и поспокойнее. Верно, из-за таких и начались земные напасти. Бактерии, стаи мокриц, язвенное поветрие…

Артур сам себя распалял. Распалял, уже шагая к кровати Лемеха.

Возможно, дела с извилинами у последнего действительно обстояли неважно, но с тонкостями «внутреннего базара» этот недоделок был знаком прекрасно. Вернее сказать, он их чувствовал. Интуитивно. Как крыса чует капканы и сдобренное ядом зерно. Подобных типов Артур успел изучить досконально. Хоть кандидатскую пиши. Особенности психотипа в армии, мутагенез подкорки и так далее… Лемехи плохо перемножали два на два, но с удовольствием подличали и замечательно интриговали. В спорах же с птенцами они отыскивали доводы, базирующиеся на примитивнейших истинах, доступных всем и каждому. В чем-то они были даже талантливы, и Артур не сомневался, что тем же высоколобым интеллигентам в диспуте с такими вот балабонами никогда не победить. И не потому, что слово уступит кулаку, а потому что фундамент фундаменту рознь. И перебить классику рэпом, все равно что дубиной переломить прутик.

— Что, и ты туда же?…

Приближение Артура не осталось незамеченным. Лемех в одно мгновение намотал на кисть кожаный ремень, угрожающе качнул утяжеленной пряжкой. Он, конечно, вычислил настроение Артура и соответственно изготовился. Драки этот тип ничуть не боялся, и Артур знал, драться Лемех умел. Однако сегодня он не учел одной маленькой детали. И даже не одной, а двух. Во-первых, Лемех сидел, а сидячему всегда труднее завязать потасовку. Во-вторых, инициатива целиком и полностью исходила от Артура. Точнее — должна была исходить. Никто в казарме до сих пор точно не знал, что он собирается предпринять — затеять с Лемехом словесную перепалку или вообще покинуть закипающий казарменный котел.

— Смажь ему нос солидолом! Пусть не суется.

— Вия на вас нету, стерляди. Драться — так деритесь, а не тяните резину…

— Не дрейфь, Артурчик. Штаны у него пощупай! Он уже обделался!

…Именно такое подзуживание Артур ненавидел более всего. И потому не стал ждать. Зарычав, ринулся на Лемеха, свалив его с койки первым же ударом. Пряжка болезненно стегнула по колену, но было уже поздно. Овладев инициативой, Артур уже бил лежащего Лемеха, не давал ему подняться.

— Стерлядь гнилая! Тварь!..

Кто-то ухватил его за плечи, и Артур звезданул миротворца по уху. Еще одна оскаленная физиономия чмокающе соприкоснулась с его кулаком.

— Всех размажу, кто подойдет!..

Но с коек уже соскакивали многочисленные добровольцы. Озверелые лица замелькали справа и слева. Клацнули под костяшками чьи-то зубы, кто-то ударил пяткой под дых. И тут же поднявшийся с пола Лемех перетянул Артура пряжкой по хребту. К нему взметнулась чья-то пятерня, врастопыр ударила по глазам. Спрятав лицо в ладонях, Лемех протяжно взвыл. А через минуту рычала и дралась уже вся казарма. Вся, за исключением немногих пребывающих в лазарете больных, за исключением дежурящих в наряде и тех хитрецов, что, свесившись с верхнего яруса, продолжали комментировать происходящие события, с азартом болельщиков ставя на тех или других, на скорую руку играя в свой маленький безобидный тотализатор.

Последнее, что запомнилось Артуру, это Степа-теплоход, загородивший телом единственный в казарме телевизор.

— Только разбейте, п-падлы! — орал, заикаясь, Степа. — Уб-бью на месте!

Раскинув руки, он напоминал мамашу, защищающую единственного выкормыша. Так оно, в сущности, и было. Кроме видео в этом подземном мире у Степы более ничего не водилось. Ничего и никого. За свою старенькую видеодвойку он действительно мог убить.

А в следующий миг взвыла серена, в коридоре грохочуще застучали сапоги дежурного взвода…

По эклеру проползла обалдевшая от счастья муха. Для нее пирожное представлялось, вероятно, целой планетой. Огромной, сладкой, желанной. Возможно, она примеривалась, на сколько дней, недель или месяцев ей хватит этой счастливой планеты. Цифры получались фантастическими, и муха тихо балдела. «А на сколько хватило нам нашей планеты?» — неожиданно подумал Артур и улыбнулся нечаянной мысли.

— Что? Хаханьки строить?! — Дюдин ретиво подскочил к Артуру, наотмашь хлестнул по губам. — А ну, руки по швам! Солидола не жрали? Я вас научу, стерляди!.. А ну, глаза в кучку!

Словечки были исключительно «дюдинские», но пользовалось ими все население Бункера. «Стерлядь», «птенцы», «солидол» и так далее. Не та это вещь — язык, чтобы заводить патенты.

Справа шевельнулся Лемех, и Дюдин немедленно залепил затрещину и ему. Вшестером, как главные застрельщики драки, они стояли в кабинете полковника, и Дюдин ходил вдоль коротенькой шеренги, выцеливая глазами малейшее недовольство, без промедления пуская в ход свои огромные кулаки.

— Итак, кто начал первый, стерляди? — в десятый раз проревел он. — Ты, Боков? Или ты, Лемехов?

Каждый вопрос сопровождался болезненным ударом. Полковник, а в просторечии Пахан или Вий, сидел чуть поодаль. Развалившись в кресле, он лениво теребил жиденький ус, прищуренным взглядом сверлил солдатиков. Может быть, ему хотелось кого-нибудь убить, а может быть, и нет. Возможно, ему вообще ничего не хотелось. В это тоже легко верилось. Там, наверху, то бишь в бывшей своей жизни, Вий успел поиметь все мыслимые и немыслимые блага. Фантазия убогих не изобилует красками, а он был абсолютно убог. По этой самой причине и скучал. Деньги в подземном мире ничего не стоили, женщин и власти у него хватало, — оставалось одно — убивать. И он убивал, каждой новой смертью пришпоривая свою собственную зевающую судьбу.

Артур снова посмотрел на эклер, лежащий на столике перед полковником, и молча удивился. Почему, черт возьми, он не жрет его? Или такие штучки ему выпекают каждый день?

— Хватит!.. — отрывисто произнес Вий. — Гони их в шею.

— То есть, в карцер? — осмелился уточнить Дюдин.

— В него, родимый, в него. А после по десятку нарядов на брата. И пусть Валерьяныч их чуть повоспитывает.

— Сделаем! — Дюдин развернулся к арестованным. — Слышали, стерляди? Вот так! А в следующий раз на дыбе вздерну. Все ясно?

— Да, и еще… — полковник за спиной Дюдина пошевелил щепотью. — Вот этот слева. Он ведь, кажется, из местных?

— Так точно, — Дюдин вытянулся. — Артур Боков, из старослужащих, житель Воскресенска.

— Оставь мне его. А остальных в карцер. Роту пару дней подержим без хлеба. Ну и… Работку им придумай какую-нибудь. Шахты пусть лишний раз подрают.

— Слушаюсь! — Дюдин уцепил Артура за рукав, выдернул из строя. Рявкнув, развернул всех прочих, отрывистыми командами погнал в коридор.

— Ну-с… — полковник поднялся. По-орлиному заостренный, в красных прожилках нос его оказался неожиданно близко — возле самых глаз Артура.

— А с тобой мы, пожалуй, прогуляемся.

— Разрешите доложить. Я только хотел…

— Иди за мной и помалкивай!

Вий шагнул к стене, и половинка шкафа, главного украшения кабинета, послушно отъехала в сторону, открывая потайной ход и ведущие вверх ступени.

Проходя мимо стола, Артур умудрился сунуть эклер в карман. Пирожное оказалось суховатым и жирным одновременно, но лишняя стирка Артура не пугала. Пугало ближайшее будущее, где все могло сгодиться — в том числе и сытное пирожное. Возможность карцера все еще была чрезвычайно реальной, а что такое темница без еды, он знал преотлично.

Поднявшись куда-то вверх, они прошли через гудящие залы вычислительного центра и, миновав проходную с парой полусонных охранников, очутились в просторной кабине лифта.

— Никогда еще не ездил пневмопочтой? — Вий хмыкнул. — Тогда держись…

Лифт дернулся, и Артур упал в пластиковое кресло.

— Ну? Каковы ощущения?

— Нормально…

Скоростенка в самом деле оказалась приличной. Лифт летел, заворачивая куда-то вверх и вправо, время от времени совершая резкие зигзаги. А уже через полминуты они стояли в предбаннике шахты. Артур мог поклясться, что здесь он еще никогда не был. И немудрено, — всех помещений Бункера, подобием паутины простирающегося под землей на десятки километров, не знал, вероятно, никто.

Подняв голову, он вздрогнул. Перед ним высился огромный, занимающий добрых полстены, экран. На экране красовалось серебристое тело ракеты. Вставшая на хвост акула, крылатая сигара, целящая в сердце не какому-нибудь индивиду в отдельности, а городу, области, а то и целому штату. Разумеется! Чего там мелочиться! Не в век сохи родились!.. Путешественница-убийца была взведена в боевое положение, а, привязанный к металлическому корпусу, чуть повыше хвостового оперения в положении «верхом на ракете» красовался Кальяныч, вестовой полковника, бывший приятель Артура.

— Вы ведь знаете друг друга, не так ли? — хозяин Бункера криво улыбнулся. Двигаясь словно на ходулях, медленно приблизился к пульту. — Ты в курсе, как приводится в действие вся эта механика?

Артур качнул головой.

— В самых общих чертах…

— Черта, черточка, черти… — Нездоровые, с явственной желтизной глаза полковника блеснули на свету. — Так может, нам его того? Земелю твоего непутевого… Отправить полетать?

— Что он такого сделал?

— Что сделал? — Вий с нервной суетливостью потер ладони. — Видишь ли, Артурчик… Тебя ведь Артуром звать, верно? Так вот, Артур, обманул меня твой землячок. Самым скверным образом обманул. Рассказывал о городе то, чего не было… — полковник потешно шевельнул плечом. — Такое, понимаешь, рассказывал, что я и уши развесил!.. Словом, вруном оказался твой зема, вруном и дезинформатором. А время у нас, сам знаешь, какое. В такое время дезинформаторов не жалуют. Ну-с? Что скажешь?

— Этого не может быть. — Пробормотал Артур. Не потому, что не верил в возможность измышлений Кальяныча, — потому, что полковник ждал от него слов, и эти слова должны были быть произнесены.

— Может, Артур, очень даже может. Вместо города отсиживался в ближайшем поселке, а потом возвращался и выдумывал. Сказочник-фольклорист, — полковник прошелся по помещению. — Знаю, что вы там про меня говорите. Чудила, псих… И зря, между прочим. Сам видишь, как туго с вами приходится. Никому веры нет, чуть отвернусь, бузу поднимаете. Кулаки, видите ли, у них чешутся.

— Господин полковник!..

Это был приглушенный крик Кальяныча. Боец чуть не плакал, всячески пытаясь привлечь к себе внимание командующего.

— Сил больше нету! Не чувствую ничего.

— Почувствуешь, — пообещал полковник. — Очень скоро.

Пальцы его вновь легли на пульт. Артуру показалось, что хозяин Бункера дрожит. Не от страха, — от азарта.

— Ты не представляешь себе, каких мук мне стоит не делать этого. Знаешь, почему? — полковник вновь обернулся к Артуру. — Видишь ли, однажды я это уже проделал. И честно признаюсь: это было больше, чем наслаждение. Часа два я ходил над этой самой кнопкой и в конце концов решился. Разумеется, я не видел, как она летела, но чувствовал. Чувствовал напряжение тех, кто заметил ее на своих мониторах. Ты знаешь, ее даже пытались сбить. Дважды или трижды. Но она увернулась. Увильнула, моя рыбонька! И вонзилась-таки этому городишке в копчик! — Полковник громко рассмеялся.

— Я включил сразу несколько радиостанций, и, как минимум, три из них сообщили о разрушениях в германской столице. Еще бы! Полторы мегатонны!.. Да она лопнула, как мыльный пузырь! Слышал бы ты, что они там пели… Радиус разрушений кошмарен, количество жертв огромно! Но самое смешное — ни один из хваленых спутников сообщества не сумел отследить отправителя.

— Вы шутите? — Артур был ошарашен. О гибели Берлина он был наслышан, но даже мысли не допускал, что именно их начальник инициировал запуск рокового носителя.

— Ничуть! — Вий жадным взором вернулся к кнопке пуска, и только сейчас Артур обратил внимание на то, что все предохранительные пломбы сорваны.

— Пять шахт и пять ракет! — с пафосом провозгласил полковник. — Еще месяц назад я был богачом! Потому что располагал властью… — Он внезапно споткнулся. — Впрочем… Я и сейчас ею располагаю. Да, да! Ты ведь видишь ее. Это последняя. И я берегу ее. Каждый день прихожу сюда и грызу ногти.

Говорящий с обожанием взглянул на ракету.

— Ведал бы ты, Артур, каких усилий мне стоит сдерживаться, чтобы не нажать эту треклятую кнопку!.. — лицо полковника исказила пугающая гримаса. — Хотя с другой стороны — сидеть и знать, что ты МОЖЕШЬ это сделать и можешь сделать в любую секунду — тоже прекрасно. Вот где истинное наслаждение! Выбирать жертву, умозрительно щадить тех или других.

— Черт! Но зачем вам это? — вырвалось у Артура.

— Что именно?

— Ну как же! Все без того летит в тартарары. Стоит ли ускорять чью-то гибель?

— Почему бы и нет? Мир агонизирует, Артурчик, а рыбину, вытащенную на воздух, обычно бьют дубиной по голове. Вот и я хотел бы ударить… Заметь, моя роль носит скорее гуманный характер. Я даю больному последнюю дозу наркотика. Как ты сказал, — все действительно летит в тартарары. Но ощутить напоследок пусть иллюзорную, но власть, — разве это не сказка? Не столь уж многим на земле это было позволено.

— Вы верите, что власть…

— Да, Артур, да! К чему лукавить? Несмотря на всю болтовню гуманистов и демократов право сильного осталось единственным правом на земле. А все иные права… — Тонкие губы полковника искривила усмешка. — Вспомни маленькую предвоенную Венгрию, когда началась буза в Югославии. Гитлер потребовал от венгров разрешения на проход войск. Не намекнул, не попросил, а именно потребовал. И стоило венграм заколебаться, как Англия немедленно предупредила: «Будете помогать германцам, объявим войну.» Неплохо, да? И при этом ни малейшей альтернативы. Тогдашний премьер-министр Венгрии, граф Телеки, поступил, как настоящий мужчина. Он попал в патовую ситуацию и потому вынужден был застрелиться. И то же, милый мой Артур, было с Турцией, Болгарией и Румынией. Правом слабого пренебрегают все, кому не лень. Его — это самое право замечают лишь в минуты сытости. Согласись, не так уж сложно бросить собаке кость, когда мясо с этой кости переправлено в твой желудок. Это и есть право слабого — претендовать на косточку со стола господина.

Артур невольно припомнил сегодняшнего птенца, из-за которого началась потасовка. Полковник отнюдь не был дураком. И столь же очевидным было то, что он ненормален. Возможно, быть умным — как раз и означает быть ненормальным, но быть ненормальным — не значит быть умным. Такая вот скучная околесица…

Так или иначе, но Артур немедленно поверил в четыре ракеты полковника — те самые, что оказались выпущены по чужим городам и странам. В этом убеждали глаза полковника — глаза сумасшедшего, балансирующего над пропастью.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — с дрожью проговорил он.

— Тебе? — полковник нахмурился, словно припоминая. — Ах да, Кальяныч! В нем все дело… Видишь ли, твой землячок все же временами туда хаживал. Я имею в виду Воскресенск. Для сбора информации, ну, и кое для чего еще. Какая-никакая, а разведка мне нужна. Поэтому теперь место его займешь ты.

— Я?

— Будешь ходить на разведку вместо него, только и всего. Ты местный, тебе это будет нетрудно.

И тут же, словно разглядев вспыхнувшую в груди Артура надежду, Вий с усмешкой добавил:

— Только не надо пытаться убежать. Валерьяныч, наш дипломированный доктор, вошьет тебе под кожу крохотный сувенир. В должный момент будет включаться радиотаймер, и по истечении энного времени мы просто вынуждены будем поинтересоваться твоим местопребыванием. В общем, скромный радиоимпульс — и ты разлетишься на кусочки. Разумеется, это не жестокость, ни в коем случае! Всего-навсего — мера предосторожности. Кстати, такую же операцию мы проделывали в свое время с нашим Кальянычем. Впрочем, сейчас ты в этом убедишься.

Полковник поднял с пульта небольшую коробочку с антенной.

— Система простая и надежная, апробированная временем. Суди сам, — одно нажатие и все.

Указательный палец говорящего утопил темную клавишу, заставив Артура испуганно воззриться на экран. Привязанный к ракете Кальяныч не разлетелся на куски, как обещал полковник, однако тело его жутковатым образом содрогнулось, лоб ткнулся вперед, ударившись о серый металл. Пара страшных мгновений, и несчастный боец обвис на веревках, уронил голову.

— Вот так! — сияющее лицо полковника вновь обратилось к Артуру. — Возможно, со стороны это смотрится не слишком эстетично, но считал и считаю, что для посторонних подобное зрелище намного убедительнее всяческих слов. Сам знаешь, лучше один раз увидеть — и так далее… В общем место вестового отныне занимаешь ты. И все! Беседа закончена…

Намерения Артура разгадали двое.

Первый, Степа-теплоход, любитель телевидения и сальных анекдотов, приблизился в минуту, когда никого рядом не было и, по обыкновению вынув фото своей невесты, исторг тяжелый вздох.

— Ммм… Может мы это… В-вместе отсюда?

— О чем ты? — Артур изобразил удивление.

— Ну ккк… как же! Ттт… Тебя же вестовым назначили!

Степа проговорил это таким тоном, словно разом выдал всеобъясняющую причину. В Бункере знали, что в вестовых у полковника долго не задерживаются, и коль скоро Артур не захочет идти в вестовые, — значит, выход один — бежать. Сам Степа уже давно дозрел. Тем более, что в городе у него оставалась подружка, которая по прошествии времени в пересказах Степы превратилась в невесту, а чуть позже в верную супругу.

— Ты знаешь, какая она у меня, — Степа кивнул на фото, с конопатой блондинкой. — И здесь, и здесь — все, понимаешь, на месте. И ласковая до ужаса. Целоваться любит. А как засмеется — это вообще…

Прилипнув глазами к фотографии, Степа надолго замолчал, позволяя Артуру пораскинуть мозгами. Впрочем, Артур размышлял недолго. Он ничего не имел против напарника. Тем более, что на Степу можно было положиться. Однако той дорогой, которой он собирался выбираться из Бункера, мог воспользоваться только один человек. Таким образом Степу приходилось отшивать, а подобные вещи всегда давались Артуру непросто.

— Я подумаю, Степ. Хотя вообще-то насчет меня сведения у тебя неверные. В корне!..

Второй осведомленной фигурой оказалась Клеопатра, полковничья приятельница и негласная правительница Бункера. Артур давно уже ломал голову, не понимая, отчего золоченые троны и высокие трибуны сплошь и рядом занимаются типами откровенно больными, с пугающими отклонениями в психике. Эпилептики всех мастей и рангов, психопаты и жертвы паранойи правили странами, управляли городами. Так получалось, что злокачественная энергия оказывалась более способной к подавлению сторонней воли. Чем более нездорового вождя взваливала себе на шею общественность, тем больших успехов он добивался, с маниакальным упорством сметая любые преграды на своем пути, истребляя порой целые народы. Да и чем могут увлечь окружающих стандартный ум, стандартная мораль? Во все времена людей завораживало необыкновенное пусть даже и с шизоидным привкусом.

Как бы то ни было, но изолированный от мира клочок подземного царства в полной мере вписывался в общечеловеческую систему. Двое сумасшедших управляли минигосударством, помыкая без малого тремя батальонами душ, имея практически безраздельную власть над каждым из своих подчиненных. Вполне возможно, что иные у власти удержаться бы и не сумели. Наверху, судя по скудным сводкам, царил настоящий хаос. Кто-то кого-то бомбил, миллионы и миллионы людей становились хрониками, сходили с ума, умирали от голода. Править в такое время армией, обреченной на бездействие, может только сумасшедший, и этот сумасшедший у них имелся.

О побеге, вероятно, думали все, но на это надо было еще отважиться. Дезертиров не просто истребляли, а истребляли с изощренной жестокостью. Администрация Бункера могла запросто поставить к стенке уже только по одному подозрению — без фактов, без каких-либо улик. И все же, побеседовав с полковником, получив предложение стать вестовым и своими глазами увидев смерть Кальяныча, Артур решился.

— Хочешь уйти в город? — остановившая его в коридоре Клеопатра, как всегда щедро нарумяненная и напудренная, без стеснения погладила рядового по щеке. — Неужели бросишь свою маленькую?

Некоторыми своими повадками Клеопатра и впрямь напоминала царицу. Только отнюдь не маленькую. В этой девице было верных шесть футов росту, и, прогуливаясь с ней, тщедушный полковник предпочитал не забывать о солидных каблуках. Дамой Клеопатра была, что называется, крупной. Ударом неженского кулачка могла запросто сбить с ног зазевавшегося бойца, а на собственной шикарно обставленной кухне легко управлялась с двумя солдатскими порциями. По слухам, в дни ненастного настроения она подводила под расстрел надоевших любовников, а уж более терпимыми неприятностями рассыпала направо и налево. Словом, дамочка была аховая во всех отношениях. И если не сама разгуливала по краю пропасти, то уж во всяком случае обожала глядеть, как делают это другие. Именно по этой причине Артур немедленно взмок от пота. Даже по лицу поползло что-то липкое, по-змеиному холодное. В самом деле, если уже двое смекнули о его возможном уходе, скоро будут знать и те, кому положено было подглядывать и подслушивать, выискивая среди служащих малейшую крамолу.

Все получилось само собой, и лишь спустя минуту Артур в полной мере осознал, что натворил. Стиснув «грозную царицу» в объятиях, он затащил ее в одну из кладовок и, заткнув рот кляпом, связал разорванными на полосы половыми тряпками. Самое забавное, что Клеопатра не слишком трепыхалась. Возможно, она вообразила, что ее собираются таким образом приласкать. Если верить слухам, такие штучки ей даже нравились, однако на этот раз всесильной даме пришлось разочароваться. Ее связали самым натуральным образом и бросили в темной клетушке в полном одиночестве на произвол судьбы.

Мосты таким образом были сожжены окончательно. Артуру оставалось одно-единственное — бежать из Бункера и бежать немедленно.