Хазгаард 12006 г. до н.э.
Противостояние между джиннами и людьми со смертью Каркума Мудрейшего усилилось необычайно. Слухами о том, что богочеловек погубил первого силата Хазгаарда, полнилась вся страна. И хотя правда заключалась в том, что его убил сам Саркон, люди поверили, что теперь сила на стороне чада Белого божества. Повсюду в Хазгаарде вспыхивали восстания, жестоко подавляемые наместниками Саркона. На севере страны бунт охватил целую провинцию, но захлебнулся в крови. Владыка безжалостно карал людей за неповиновение. Части повстанцев удалось избежать наказания, бежать и присоединиться к богочеловеку, большинство же жестоко казнили – с людей сдирали кожу, варили заживо, сажали на колья. Изощренная фантазия Саркона не знала пределов. К пленным применяли жестокие пытки, заставляя их отречься от Белого божества. Они умирали с именем богочеловека на устах.
До лагеря доходили вести из всех уголков Хазгаарда. Люди больше не желали слепо подчиняться воле джиннов. Они хотели иной доли для себя – свободы, права говорить в полный голос. Встать во весь рост, посмотреть в глаза угнетателям. На востоке случился массовый побег с рудников. Погоне удалось настигнуть далеко не всех. Следом за Митрохиным беглецы пересекли пустыню и воссоединились с основными силами свободного человечества. Так теперь называли себя те, кто примкнул к богочеловеку.
Саркон слишком поздно осознал, что совершил ошибку, убив Каркума. Но его не оставляла уверенность, что все еще можно исправить. Некоторое время он тщетно пытался напасть на след богочеловека, но тот неизменно уходил от его отрядов, словно действовал даже не по наитию, а по воле самого Белого божества. Он пошел по пути Каркума, послав загонщиков, но все они таинственным образом исчезли. Собственное бессилие вызывало у владыки приступы ярости. Злобу он срывал на придворных.
Затем повелел разрушить храмы Белого божества по всему Хазгаарду. Религию людей объявили вне закона. Отряды ифритов направлялись туда, где бытовали белые культы. Саркон не учел настроения в народе. Его воинов встречали уже не те покорные священнослужители, что выходили из жреческих капистул, выстраивались в ровную линию и протягивали угощение. Как только прошел слух о разграблении храмов и убийстве жрецов, храмовые комплексы превратились в укрепленные крепости. За каждую шло настоящее сражение.
Вскоре по всему Хазгаарду вспыхнули очаги войны. Точное местонахождение лагеря богочеловека определить стало совсем несложно. Он располагался ближе к горам. Ирония заключалась в том, что теперь посылать отряды являлось делом бесполезным – богочеловек стал настолько силен, что мог отбить любое нападение. Он скопил такие силы за своей спиной, что вполне мог показаться врагу. Несколько отрядов ифритов, направленных в тот район, были разбиты наголову. Саркон осознал, что на теле его государства выросла громадная злокачественная опухоль, которая может отравить и поглотить весь организм, если немедленно не предпринять срочных мер. И действовать надо было незамедлительно. Иначе богочеловек сам пойдет на штурм и будет поздно вести рекогносцировку. Саркон начал стягивать войска к столице. Он сознательно ослаблял границы и регионы, полагая, что, как только джинны разобьют врага и голова богочеловека окажется на шесте, можно будет возобновить прежний порядок. Владыке пришлось приложить немало усилий по реформированию армии.
Большинство подразделений насчитывали несколько десятков единиц человеческой силы. Люди нужны были Саркону для создания атакующего вала – первой волны пехоты, которая призвана ослабить защиту неприятеля. Как правило, все они гибли в первой же атаке. Проблема заключалась в том, что в настоящий момент все подразделения были укомплектованы на случай войны с соседями. У владыки не было уверенности, что солдаты человеческой расы не повернут мечи против джиннов, когда придет время вступить в бой. Поэтому он вывел людей в спешном порядке из состава подразделений и направил на дальние рубежи – охранять границы. Не успели они отправиться в путь, как пришла недобрая весть – два сформированных накануне человеческих отряда расправились с сопровождением и скрылись в неизвестном направлении.
Владыка только зубами заскрипел от этой нелепой формулировки. Подумать только, «в неизвестном направлении». Дураку понятно, куда именно они отправились. Разумеется, к богочеловеку. Да еще притащат с собой новенькое вооружение и весть о том, что владыка Саркон реформирует армию, а значит – готовится к скорым боевым действиям.
«Все моя доброта, – размышлял владыка Хазгаарда, меряя шагами тронную залу, – если бы я не отправил их на дальний рубеж, а казнил, ничего бы не случилось. И мне сейчас было бы много спокойнее».
Едва Медея почувствовала, что у нее достаточно сил, чтобы закрепиться на окраинных территориях, она отдала приказ своим сторонникам – вооружаться. Обеспечение воинов оружием и доспехами взял на себя Митрохин. К организации производства он подошел со всей тщательностью, свойственной крупным бизнесменам. Первоначально он планировал наладить производство боевых машин – катапульт и баллист, но, подсчитав трудовые затраты, пришел к выводу, что выгоднее и что гораздо важнее быстрее будет делать обыкновенное оружие – мечи, топоры и копья и простые пластинчатые доспехи, прикрепляемые на одежду. А еще шлемы и щиты – но их Иван Васильевич планировал делать в последнюю очередь, если позволит время. Нападения Саркона ожидали со дня на день, поэтому люди спешили.
Между тем нападения на лагерь, которые поначалу происходили регулярно, внезапно прекратились. С одной стороны, отсутствие атак позволило людям сконцентрироваться на экипировке армии.
С другой стороны, пассивность Саркона указывала на то, что он что-то задумал, и вызывала у Митрохина опасения. Весь северо-запад страны уже принадлежал людям, джинны сюда и не совались, а владыка не спешил перейти в наступление.
– Он копит силы! – сказала Медея, когда Иван Васильевич поделился с ней своими опасениями. – Я чувствую, в самом центре Хазгаарда разрастается пятно – средоточие темных сил. Джинны стекаются туда со всей страны, спешат присоединиться к Саркону. Его мощь крепнет день ото дня.
– Может, он боится, что мы пойдем на штурм его дворца? – Митрохин засмеялся. – Правильно делает. Я бы его прищучил. Вот бы окружить дворец и перебить их всех.
– Нет. Он собирается нанести удар первым. Он хочет одним ударом покончить с нами. Жаждет убить меня. Я чувствую его злую волю почти все время.
– Зубы обломает, – уверенно сказал Митрохин, обернулся, обвел рукой огромный лагерь. – Вон нас теперь сколько. Пусть попробует взять!
– Не стоит недооценивать Черное божество, – Медея нахмурилась, – боюсь, для нас приготовлены серьезные неприятности!
– Подавится! – Иван Васильевич ударил кулаком в ладонь левой руки.
Следуя его указаниям, люди разворачивали на вольном воздухе многочисленные кузницы. Из страны потекли караваны, везущие в лагерь сырье для производства оружия – железную руду, разогреваемую на горнах керамику, древесный уголь, глиняные кирпичи для обкладки решетки горна.
Мехи делали из овечьей кожи. Идеально гладкие массивные наковальни отливали и водружали на заполненные песком металлические основания.
Митрохин позаботился и о том, чтобы к кузницам подавалась вода. Для этого пришлось рыть отдельный колодец. Работали посменно, даже ночью. До воды добрались только на четвертые сутки. Зато удалось обеспечить кузнецов всем необходимым.
В качестве эксперимента Митрохин лично поработал молотобойцем в течение нескольких часов, вымотался и дал указание – сменяться чаще. Сам он, развернув производство, углубился в подсчеты, сколько оружия и доспехов удастся выковать за одну неделю. Расчеты его удовлетворили. Даже с учетом того, что армия богочеловека будет расти в геометрической прогрессии, к концу месяца они обеспечат воинов всем необходимым. Главное, чтобы поставки сырья не прекращались.
Если бы наладить контакт с отдаленными поселениями, размышлял Митрохин, можно было бы увеличить производственные мощности. Тогда Саркона мы встретим во всеоружии, проще говоря – вооруженные до зубов. Ему представился воин-человек, закованный в броню с головы до ног, с тяжелым мечом в металлической руке и арбалетом страшной убойной силы в другой.
Он предпринял попытку отправить караван дальше на юг, но попытка завершилась неудачей.
Вскоре до лагеря дошло известие, что караван перехвачен джиннами, и все люди перебиты. В ближайших поселениях ситуация тоже складывалась не лучшим образом для сторонников богочеловека.
Узнав, что одна из деревень поставляет сырье для производства оружия, Саркон пришел в ярость и направил туда отряд ифритов. Деревню попросту сожгли. Часть ее жителей убили, остальных угнали в рабство.
Благодаря восстанию на одном из рудников сторонники богочеловека завладели большими запасами железной руды. Несколько вооруженных столкновений с результатом отнюдь не в пользу джиннов убедили Саркона, что настало время для серьезного сражения. Он отказался от попыток вернуть рудник и стал еще активнее концентрировать войска в центре Хазгаарда, намереваясь нанести один точный удар и вернуть себе власть над страной.
Вокруг лагеря все чаще вились черные сапсаны, похожие на немых наблюдателей. Митрохин отдал приказ людям из охранения сбивать птиц, как только они подлетят слишком близко. Что сапсаны – глаза Саркона, ему поведала Медея. Но богочеловек не мог отдать жестокий приказ. А он мог.
Митрохин ощущал в себе право отдать любой приказ, лишь бы он служил великому делу и привел человечество к свободе. Он противостоял не Саркону. Он воевал с Балансовой службой и в своем стремлении уничтожить превосходство расы джиннов готов был действовать со всей агрессивной прямотой. Он и сам не заметил, как превратился в жесткого лидера, склонного к непопулярным решениям. Но к нему прислушивались. Когда он говорил, люди замолкали, ловили каждое слово.
* * *
Митрохин навестил Медею, когда на лагерь опустились сумерки и в небесах засверкали звезды, просвечивая сквозь серые перистые облака. Серп месяца, обнажив неровный край, резал одеяло небес надвое. Вокруг разливался мягкий серебристый свет.
Колдунья скрывалась в своем шатре, предаваясь медитации, копила силы перед большой битвой.
Митрохина пропустили внутрь, исполняя ее личный приказ. Остальным запрещено было входить в шатер богочеловека без приглашения.
Иван Васильевич вошел, присел на подстилку, положил рядом магический меч, с которым не расставался. С недавних пор он стал ощущать клинок неотъемлемой частью себя, уйти куда-либо без оружия представлялось ему немыслимым.
Медея открыла глаза, губы ее дрогнули в улыбке.
– Ты?
– Я…
Последнее время между ними возникла такая близость, что они могли общаться даже не раскрывая рта. Вызвана ли эта странность была магическим даром колдуньи или же их общим происхождением, тем, что в этом мире – они чужаки, пришельцы из далекого будущего, Митрохин не знал.
Только знал, Медея – родная душа, всегда поймет, что он чувствует, какие сомнения его одолевают.
Порой она даже угадывала его мысли, отвечая на незаданный вопрос.
– Что сегодня говорило Белое божество? – поинтересовался Митрохин. – Наконец наступили достаточно благоприятные условия для того, чтобы разделаться с Сарконом?
– Божество молчало, – ответила Медея.
– Молчало?! – удивился Иван Васильевич. – Шутить изволите?
– Нет.
– Ты хочешь сказать, что высшее существо, на которое ты все время полагалась, покинуло нас в тот самый момент, когда оно нам нужнее всего?
Так, что ли?!
– Оно не покинуло нас, – ответила Медея, – полагаю, оно не считает нужным говорить что-либо. Не хочет вмешиваться.
– Но почему?! Ведь это и его дело тоже.
– Возможно, потому, что от исхода этой битвы слишком многое зависит. И еще, наверное, потому, что Белое божество само не уверено в исходе битвы.
– Просто прекрасно, – помрачнел Митрохин. – Именно тогда, когда ему бы надо отслеживать каждый наш шаг, оно, видите ли, испытывает неуверенность. А может, у него просто несварение желудка? Сидит себе где-нибудь на небесном толчке в райском чертоге, кряхтит от натуги и думает: жалко людишек, но что поделаешь…
– Не надо кощунствовать, – нахмурилась Медея. – То, что я сказала, всего лишь предположение.
– А я и не кощунствую, – отозвался Митрохин, – то, что я сказал, это всего лишь мое предположение.
– Не стоит воспринимать мои слова буквально, – проговорила колдунья. – Я ведь чувствую – оно надеется на нас. От нас зависит слишком многое. Мы не должны его подвести.
– Ну конечно, – Митрохин ухмыльнулся, – отважные герои должны в очередной раз спасти мир.
– Именно так. И мы должны верить, что Белое божество не оставит нас в тот час, когда его вмешательство будет нам нужнее всего.
– С недавних пор я верю только в собственные силы, – Иван Васильевич продемонстрировал мозолистые ладони, – вот этими самыми ручками я буду завтра душить проклятых угнетателей. И видит Бог, каким бы он ни был – Белым, Черным или фиолетовым в желтую полосочку, я пойду до конца. С его поддержкой или без поддержки вовсе.
– Спасибо, Ваня!
– Что?!
– Я передаю тебе его слова. Он говорит тебе «спасибо», – колдунья улыбнулась, – думаю, завтра он все же будет с нами.
Они сошлись в последней битве между прошлым и будущим…
Медея козырьком приложила ладонь к близоруким глазам, в слепящем свете яркого солнца силясь рассмотреть, как будут двигаться враги человечества.
Владыка Саркон вел через перевал легионы. Высокогорье здесь сглаживалось, плавно спускаясь в Долину. Джинны шли по пологому склону плотными рядами. Впереди краснорожие ифриты, чьи глаза отливали небесной синью. За ними силаты, пешие и сидящие в обитых красной бронзой повозках. Головы крепких, словно высеченных из камня эвкусов покачивались в такт движению.
Ехали, сохраняя зловещее молчание. Только сотенные время от времени покрикивали, если кто-нибудь из воинов-ифритов мешкал, бросал вожделеющие взгляды вверх, туда, где плыли в лазоревых небесах рыжеволосые, белолицые, крылатые гулы.
Их свободные одежды развевались на ветру, лепили тонкое телесное совершенство. Каждая словно античная статуя – богиня войны Афина, сжимающая в руке небесное копье.
Вооружение ифритов составляли громовые молоты. Силаты несли перед собой, подняв к подбородку, огненные мечи. Красные сполохи сияли на плоских лицах, широких плечах…
Медея обернулась к людям. С приближением воинства Саркона все заметно притихли: умолкли голоса, шорохи. Казалось, люди даже дышать боятся, скованные первобытным ужасом. Сказывались сотни лет господства расы джиннов. При одном упоминании имени Саркона человек падал ниц и не смел поднять взгляда. А теперь стоит здесь, на своей земле, пришел, чтобы биться с самой могущественной силой в мире за свободу.
Медея нахмурилась: хотя никто не показывал врагу спину, защитники свободного человечества представляли собой весьма жалкое зрелище. От них исходило хорошо различимое внутренним зрением бледно-голубое свечение – страх, неуверенность в своих силах, желание остаться в живых. Колдунья отвернулась и пробормотала: «Все равно победим!», демонстрируя поистине божественное упрямство и исключительно человеческую непокорность судьбе…
На перевале появился сам Саркон. Грозный владыка Хазгаарда восседал на огромном черном эвкусе. Отливающая красным грива, жесткая, как сапожная щетка, топорщилась меж острых ушей благородного животного.
Медея сцепила ладони, так что костяшки побелели от напряжения, и стала проговаривать слова.
Затем медленно развела руки в стороны. Ее пальцы беспрестанно шевелились, гибкие и быстрые, как лапы пустынного тарантула. Воздух загустел, пошел рябью, и перед богочеловеком сформировалась выпуклая линза, в которой ноздреватое, бледное лицо Саркона проявилось совсем близко, словно на экране широкоформатного телевизора. Выражение лица различить не представлялось возможным – слишком расплывчатым получилось изображение. Медея досадливо поморщилась, протянула руку и покрутила невидимое колесико, настраиваясь на резкость. Картинка придвинулась и обрела четкость. Теперь она могла видеть, что враг улыбается. Происходящее забавляло Саркона!
– Я тебе сейчас Сталинград устрою! – пообещала колдунья. – Рыдать будешь кровавыми слезами, собака!
Саркон между тем остановил продвижение армии. Джинны застыли на перевале слаженно и быстро, словно Черное божество нажало кнопку «Пауза» на небесном DVD-проигрывателе. Разумеется, божественное вмешательство здесь было ни при чем. Джиннов связывала интуиция, они могли действовать согласованно, ощущая мысленные импульсы владыки Хазгаарда. Его воля ощущалась даже здесь, внизу. Словно невидимые нити пронизали все вокруг, и каждый из джиннов был одним из звеньев огромной цепи, составляющей единый порядок на холме – могучий организм, призванный сокрушить любого противника. Мощь Саркона, его необоримая сила ощущались в воздухе, звенящем напряжением вторгались в нервную систему, заставляли сердце биться учащенно, мысли разбегаться. Прямо в душу проникал холодный страх…
– Все в порядке, – Митрохин опустил руку на плечо Медеи. Она обернулась с благодарностью. – Мы справимся! – Иван Васильевич улыбнулся. – Нужно верить…
Медея хотела что-то сказать, но закусила губу и отвернулась. Если бы он только мог видеть то, что видела она. Над обеими армиями висели громадные ментальные щиты – над джиннами толстый, как броня тяжелых танков. Над защитниками человечества сиял белый полог, кажущийся тонким и хрупким. Щит Саркона напоминал в магическом спектре черное облако. Клубы дыма и серой пыли плыли к небесам, растекались там грозовой взвесью, бурливым озером над головами высшей расы.
Медея испытывала сильное напряжение, поддерживая защиту над таким количеством людей.
Саркон же чувствовал себя спокойно и уверенно.
Для него создание щита такого размера и толщины словно не составило никакого труда. Он играл с людьми в забавную игру – перемещал фигуры по игральной доске, диктовал свою волю и все вокруг заражал темной энергией.
По мановению его руки вперед выдвинулись ифриты, вооруженные небесными копьями, и застыли, держа их на изготовку в отведенных назад ладонях.
– Разве мы уже на расстоянии броска? – спросил Митрохин. Поскольку «богочеловечинка» ничего не ответила, напряженно вглядываясь в вершину холма, он решил больше не докучать ей, отошел поближе к людям. На сердце у него было неспокойно.
– Они готовятся к броску, – пробормотал Атон.
– Далеко, – отозвался Митрохин, – не докинут. На что надеются – непонятно.
– Докинут, – уверенно сказал Атон, – это копьеметатели, гордость Саркона.
– Подумаешь, говнометатели… – проворчал Иван Васильевич, но сердце предательски заныло – чувствовал, что владыка не станет действовать наугад.
По отмашке Саркона ифриты метнули небесные копья. Они уносились вверх по почти отвесной траектории и за считаные мгновения скрылись из виду. Затем в небе засверкали тысячи искр, и тонкие яркие нити потянулись к наконечникам копий. Оружие ифритов повисло между землей и небом, но продолжало свой полет навстречу войску людей.
Митрохин даже сплюнул в сердцах. Броски небесных копий он наблюдал не раз, но никогда ему еще не приходилось видеть, как бросает копья один из передовых отрядов Саркона. Не иначе сам владыка поддержал их темным колдовством.
Иван Васильевич, как и многие другие, взял поудобнее окованный медью тяжелый щит и вздохнул. Небесное копье – это тебе не обычная стрела.
Упадет такая штуковина с неба – от нее щитом не закроешься. Разве что какой-нибудь чугунной ванной, идеально подходящей для защиты от воздушных атак. Поскольку налаживать производство бронированных ванн Митрохин не догадался, то чувствовал он себя очень неуютно.
– Ну что, друг Атон, – обернулся Иван Васильевич, – страшно тебе?
– Да.
– Есть такая хорошая русская пословица – двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Сдюжим, не бойся! Выстоим!
Медея подняла руки к небу. И стала стремительно крутить ими над головой. От облаченной в белое тонкой фигурки отделился широкий вращающийся предмет, подозрительно напоминающий самолетный винт. Поднимаясь все выше и выше, винт увеличивался в размерах. А затем врезался в хищную стаю небесных копий. Часть их разлетелась в щепки, другие винт не достал, и они продолжили полет. Над головами людей сверкание прекратилось, нити исчезли, и копья смертоносным дождем устремились вниз. Над полем послышался низкий свист.
– Щиты! – заорал Митрохин, пригнулся к земле, почти упал на колени, закрывая голову деревом и медью. Следом за ним выставили щиты другие защитники человечества.
Небесные копья обрушились на людей. Все вокруг наполнилось ударами магического металла в твердое дерево, хрустом ломаемых костей, воплями раненых и предсмертными хрипами.
По телу Ивана Васильевича пробежала дрожь.
Вот сейчас народ Хазгаарда усомнится в могуществе богочеловека, и люди побегут, влекомые многовековым страхом перед господствующей расой джиннов.
Он опустил щит и выпрямился в полный рост.
Вся степь была усеяна телами убитых, но люди уже поднимали головы. И вставали с колен, готовые биться до последнего. Митрохин огляделся кругом, кивнул удовлетворенно. Напрасно он усомнился в человеческой силе духа. Они еще не то могут. И дадут джиннам прикурить.
Между тем войско Саркона уже двигалось через перевал. В авангард выдвинулись ифриты с громовыми молотами и силаты, вооруженные огненными мечами. Гулы раздвинулись в небе полумесяцем, намереваясь напасть на противника с востока и запада.
Легионы владыки Хазгаарда все шли и шли, а люди стояли, не двигаясь, не предпринимая никаких ответных шагов. И хотя воздух буквально звенел напряжением, никто так и не тронулся с места.
Митрохин намеренно медлил с приказом стрелять, ожидая, когда воины Саркона окажутся на расстоянии полета стрелы. У людей не было на вооружении небесных копий, они не имели возможности атаковать противника издалека и с небес. Зато им удалось наладить производство отличных луков со сдвоенной тетивой и стрел с острыми металлическими наконечниками, пробивающих даже железный доспех.
Время в минуту смертельной опасности имеет свойство растягиваться. Никогда еще оно не было для Митрохина таким тягучим и медлительным.
Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он решился отдать приказ поднять луки. Все это время джинны надвигались. Уже можно было различить черты бледных лиц силатов, оскаленные пасти краснорожих ифритов и миниатюрные злые личики гул. Воинство джиннов излучало такой угрожающий фон, что хотелось кричать в голос, бежать без оглядки. Но Митрохин стоял не шевелясь, ноги его словно вросли в землю. Он поднял правую руку, сжатую в кулак, готовясь к тому, чтобы опустить ее – и дать команду к атаке.
Увидев, что люди готовят ответный залп, Саркон приподнял подбородок и совершил какой-то магический пасс, но так и не отдал приказа остановиться. Джинны продолжали идти, когда Митрохин закричал: «Пли!» Он подумал, что всю жизнь мечтал крикнуть что-нибудь эдакое. В детских грезах ему почему-то представлялось «На абордаж!», но «Пли!» тоже звучало неплохо. Защелкала спускаемая тетива, и сотни стрел взвились в воздух.
– И снова! – проорал Митрохин. Надо успеть сделать еще один выстрел, пока они не спохватились.
Между армиями людей и джиннов вдруг что-то произошло – появилась полупрозрачная темная стена, а затем с треском раскололась, когда в нее влетел огромный сверкающий белыми бликами шар. Митрохин успел заметить, что Медея опускает руки – и сделал вывод, что шар вызвала колдунья. Значит, преграду воздвиг владыка Хазгаарда.
Саркон закричал что-то гневное, подпрыгивая в седле и потрясая кулаком.
Гулы предпочли отлететь назад. Ифриты замедлили шаг. Джинны, у которых на вооружении не было щитов, с тоской пялились на несущийся к ним смертоносный рой. Первый же залп нанес значительный урон армии Саркона. Пришелся он на первые ряды – поразил джиннов с огненными мечами и громовыми молотами. Стрелами сбило и несколько недостаточно расторопных гул. Одной пробило крыло, и она закружилась, теряя высоту.
Некоторое время раненая гула пыталась лететь, потом опустилась в толпу ифритов. Другой стрела угодила в грудь, и она камнем полетела к земле. Безвольные крылья изгибались и хлопали. С глухим шлепком она приземлилась между армиями людей и джиннов и осталась лежать без движения.
Второй залп оказался не менее удачным. На сей раз армия джиннов остановилась. Никому не хотелось оказаться в первых рядах, где простые немагические стрелы, снабженные металлическими наконечниками, сеяли смерть среди представителей высшей расы…
– Вот так, – удовлетворенно сказал Иван Васильевич, – знай наших, сволочь басурманская.
Саркон приподнялся в стременах, махнул рукой, призывая воинов двигаться дальше. Зашумели предводители отрядов, погнали джиннов в бой.
Медленно, медленно лавина двинулась вперед, пошла, набирая ход.
Люди зашумели. Митрохин решил, что беспокойство вызвано стремительным приближением армии Саркона, но оказалось, что он ошибся.
– Смотри! – Атон тронул его за плечо. Иван Васильевич обернулся. Судя по взволнованным выкрикам людей, на востоке явно происходило что-то необычное.
Медея быстро пошла через расступающуюся перед ней толпу, вглядываясь в даль. С востока по реке, огибая горы, плыли широкие плоты. Один за другим они появлялись из-за возвышенности. Плоты шли против течения, но двигались при этом с отличной скоростью. Даже с такого расстояния можно было разглядеть белые буруны под бревнами. На каждый плот Саркон посадил не меньше двадцати ифритов, вооруженных огненными мечами и небесными копьями.
Медея только сейчас поняла замысел владыки Хазгаарда. Отвлечь их лобовой атакой с перевала и вывести по реке дополнительные силы, которые, высадившись на берег за их спинами, отрежут людям путь к отступлению.
– Идем на запад! – закричала колдунья и побежала вдоль воинства, задавая направление.
Митрохин запоздало крикнул:
– На запад! На запад! Все на запад!
Медея протолкалась через толпу к реке и остановилась на берегу. Она протянула ладони к водной глади, прикрыла глаза и стала покачиваться.
Обутые в мягкие туфли ноги мягко ступали по берегу. Со стороны могло показаться, что она танцует.
Но если приглядеться внимательнее, становилось заметно, что она испытывает сильное напряжение.
На лбу колдуньи выступила испарина, простертые к глади реки руки заметно дрожали. Сил на полноценную магическую атаку у нее почти не оставалось. Слишком много их забирал магический купол и погашение ментальных выпадов Саркона.
И все же она должна предпринять атаку, в противном случае у людей не будет никаких шансов.
По земле пробежала волна, сбив многих с ног.
Прибрежные заросли зашумели, и из реки выдвинулась гигантская ладонь. Она пролегла от берега до берега. Отставленный вверх большой палец слегка подрагивал. За этой магической преградой плоты неприятеля стали почти неразличимы. Только в щель между мизинцем и безымянным пальцем можно было увидеть, как суетятся и размахивают небесными копьями силаты на бревнах. Ладонь стремительно поползла к плотам, вздымая огромный водяной вал, который по мере приближения делался все массивнее. Джинны в спешке покидали плоты – прыгали в воду, спасались бегством на другом берегу реки. Некоторые попытались выбраться на берег, где стояла армия человечества, но их встретили дружным залпом из луков и пращей.
Некоторые джинны не успели даже покинуть плоты.
Ладонь придвинулась и опрокинула их, как разгневанный океан поступает с утлыми суденышками рыбаков. Разбросав войска Саркона, водяной вал двинулся дальше и рассеялся только возле холмов.
Владыка наблюдал за магией богочеловека, время от времени предпринимая попытки оказать поддержку джиннам. Над рекой то и дело слышались громкие хлопки, яркие вспышки озаряли окрестности. Но ни одна из атак не увенчалась успехом, все они разбились о возведенный Медеей купол.
Армия людей все то время, что водяная ладонь шла по реке, сдвигалась западнее.
С перевала до людей донесся едва различимый торжествующий вопль, исторгнутый тысячами глоток. Митрохин презрительно сплюнул. То, что со стороны напоминало бегство, на самом деле было простой сменой позиции. Оказаться как можно дальше от несущей опасность реки, и иметь пространство для маневра в бою. Иван Васильевич полностью одобрял действия Медеи. «Такая еще молодая девица, а уже почти маршал Жуков, – думал он, – раньше я не замечал в ней такой решительности. Впрочем, я тоже мало похож на себя прежнего… стихи эти… странные мысли… наверное, я ее люблю».
Митрохин оглянулся. Колдунья успела в очередной раз пробежать через толпу и теперь стояла в самом авангарде войска. «И откуда только силы берутся?»
Между тем по приказу Саркона армия джиннов временно остановилась. Владыка Хазгаарда решил продемонстрировать силу и нанести магический удар.
На перевале что-то происходило. Джинны отошли шагов на двадцать, а над горами небо потемнело, загустело свинцовыми тучами. Саркон вытянул руки над головой, затем перевел их, направляя на армию людей. Тучи двинулись вперед, повинуясь приказу владыки Хазгаарда. Затем они излились чудовищным дождем – с небес хлынул нескончаемый поток черных насекомых.
– Скорпионы, – проговорил Атон.
Митрохин с ужасом наблюдал за тем, как пространство между воинством людей и армией джиннов быстро заполняет смоляная, шевелящаяся масса. Сказать, что ему стало не по себе, значило ничего не сказать. Его обуял почти священный ужас перед первородной магией. Владыка Саркон нес в себе колдовство, с которого началось владычество его расы над миром. Он – истинный посланник Черного божества на земле. Митрохин вовсе не был уверен, что волшба Медеи сможет противостоять силе Саркона.
Скорпионы лавиной покатились с перевала.
Долину наполнило омерзительное пощелкивание и высокий скрип. За собой полчища насекомых оставляли пустынную, словно выжженную пожаром равнину. На взрыхленном теле земли во многих местах виднелись черные пятна – задавленные своими же сородичами насекомые.
Медея вскинула руки. Волна огня поднялась и двинулась навстречу посланникам Саркона. Одно мгновение – и жестокий жар настиг насекомых.
До людей донеслось нечто, отдаленно напоминающее визг. При этом стрекотание и щелчки звучали все громче. Воздух наполнился запахом горелой жучиной плоти.
Медея отошла назад и совершенно обессиленная упала на руки своих сторонников. Глаза ее продолжали пылать неугасимым огнем. И вместе с этим огнем двигалась на врага стена пламени. Она прошла через полчища скорпионов, испепелила их и двинулась дальше.
Митрохин увидел, как, впав в суету, забегали фигурки на перевале, как поднялись высоко-высоко гулы и как привстал в седле сам Саркон. Мощь, которую продемонстрировал человек, вызвала у владыки трепет. Он спешился и принялся творить колдовство. Через некоторое время ему удалось унять буйство пламени. Стена пошла на убыль и совсем исчезла, не дойдя до войска джиннов пару десятков шагов.
Саркон отдал резкий приказ, переданный по цепочке предводителями отрядов.
Стремительная атака, сопровождаемая ревом тысячи глоток, покатилась на людей. Гулы опустились ниже и выдвинулись вперед. Они неслись по небесам, обнажая тонкие серпы, а сотни ифритов с огненными мечами уже топтали выжженную волной огня землю.
Митрохиным овладело отчаяние. Теперь понятно, у людей нет ни единого шанса. Медея лежала с закрытыми глазами и, кажется, потеряла сознание, окончательно обессилев, а через минуту они столкнутся с врагом. Он вспомнил свое простое и часто пустое бытие в далекой московской действительности, и ему захотелось вернуться в то время, в свое время, чтобы не видеть хищный оскал краснолицых ифритов и ужасающий, проникающий в душу взгляд маслянистых глазок плоскомордых силатов.
Он и сам не заметил, как рукоятка меча легла в его руку.
Магический клинок придал ему силы. Иван Васильевич нацелил меч на врага и закричал что было сил: «Вперед!» Крича во все горло, люди ринулись в бой.
Митрохин сначала бежал впереди, но, к несчастью, запнулся и растянулся на земле. Когда он вскочил, многие уже обогнали его. Впереди маячили спины сторонников богочеловека. Столкновение выглядело ужасно. Послышались отчаянные вопли людей. Лязг металла смешался с криками убитых на месте. Левее Митрохин видел возвышающегося над толпой огромного ифрита. Тот взмахивал громовым молотом, и несколько человек разом взмывали в воздух под раскаты грома. Рядом силаты секли людей огненными мечами. Действовали они методично и жестоко.
Все это Иван Васильевич успел заметить за одну только секунду и уже в следующее мгновение оказался вовлечен в настоящую мясорубку. Какому-то несчастному в двух шагах от него снесли голову громовым молотом. Забрызганный его кровью и мозгами, Митрохин оказался лицом к лицу со здоровенным ифритом. Тот махнул молотом, но промахнулся. Иван Васильевич отпрыгнул в сторону и полоснул ифрита по ребрам. Джинн взревел, неловко отмахнулся молотом. И получил укол в бедро. Кровь мигом пропитала ткань до самого колена. Митрохин переступал с ноги на ногу, не спуская глаз с раненого ифрита. Тот не спешил нападать. В его глазах Иван Васильевич прочитал то, что ему очень понравилось. Страх.
– Сейчас я тебя отбалансирую, дружок, – пообещал он. – Как вы меня когда-то.
Ифрит атаковал первым. Ударил молотом с замаха. Митрохин отскочил, и разряд громового молота ушел в землю, породив низкий гул. Скакнув вперед, он вонзил меч врагу в пах. Джинн завизжал, уронил молот и стал крениться на Ивана Васильевича. Тот отскочил в сторону. Как раз вовремя. Там, где он только что находился, просвистел тонкий кривой клинок. Упал с небес, как нож маленькой гильотины. Митрохин вскинул голову.
Всклокоченная, злобная гула, раскинув крылья, заходила на новую атаку. Не иначе вознамерилась прикончить его во что бы то ни стало. В ее кулаке был зажат острый серп.
Слишком опасно защищаться от гулы и наблюдать за тем, что происходит на земле, – Иван Васильевич счел за благо отступить. Побежал прочь, стараясь не попасть под удар громового молота или огненного меча. То и дело он спотыкался о трупы, поскальзывался на лужах крови.
Все вокруг обратилось в кромешный ад. Люди сражались яростно и походили на диких зверей.
Мокрые от пота перекошенные лица, все в кровавых подтеках, напоминали языческие маски. Ифритов атаковали толпой, кололи копьями, разили мечами. Все чувства растворились в лютой ненависти, оставив только одно ощущение – сладости мести. Голос многих поколений звучал в ушах восставших. Сегодня умершие предки говорили хором: «Убей их! Отомсти за нас!»
Яростно визжа, гула настигла бегущего Митрохина. Он неуклюже отмахнулся мечом и попал джиннихе в лицо. Гула, причитая, метнулась в сторону. К несчастью для себя, она летела слишком низко. Один из людей подпрыгнул и сбил ее точным ударом меча. Подоспевшие на помощь люди окружили ее плотным кольцом. Насаженную на острие копья, отчаянно вопящую джинниху пригвоздили к земле. Иван Васильевич увидел, как поднимаются мечи и копья и падают вниз… Послышался тошнотворный хруст, и верещание гулы оборвалось.
«Где Медея? Где она?! – колотилось в голове. – Я должен найти ее. Она где-то там, лежит обессиленная, беззащитная. Если, конечно, еще жива. Как я мог потерять ее».
Иван Васильевич не уставал укорять себя. В этом аду чувство вины выглядело абсолютно неуместным, и все же оно все сильнее охватывало его.
Пытаясь разыскать в беспорядочной свалке Медею, Митрохин оказался в двух шагах от широкой спины силата. Это случилось для него совсем неожиданно, но вокруг царила такая неразбериха, что если бы он встретил Саркона, то и тогда бы, наверное, не удивился. Силат орудовал огненным мечом.
Вокруг валялась целая гора обожженных трупов, воняло горелой плотью. Недолго думая, Митрохин вонзил меч в середину спины. Силат вскрикнул.
Дернулся, намереваясь повернуться. Но Иван Васильевич вырвал клинок из спины и рубанул врага по шее. Тот упал на колени, из перерубленной артерии хлестала кровь, заливая землю вокруг, но силат (вот ведь могучая физиология) пытался подняться на ноги. Люди подоспели на помощь Митрохину и довершили дело, насадив врага на копья.
Иван Васильевич рванулся в сторону, ушел от пикирующей на него гулы, подрубил ногу ифрита с громовым молотом. Тот промахнулся, но Митрохина задело и оглушило раскатом грома. Хлопки громовых молотов, свист мечей, звон стали, ржание эвкусов, крики, хрипы, стоны – все смешалось воедино. Ивану Васильевичу захотелось зажать уши ладонями и бежать прочь из этого хаоса, от этого безумия. Он ощутил внезапно, что весь мокрый, что с ног до головы пропитался чужой черной кровью. Она покрывала его кожу, не давала дышать и видеть. Митрохин почувствовал, как накатывает тяжелая обморочность. У него потемнело в глазах…
И тут он увидел Медею.
Она стояла одна среди страшного побоища. Ее атаковали сразу четыре ифрита. В руках Медея сжимала магическую плеть. Сияющие хвосты извивались, как змеи. Они оплетали опасные клинки, устремленные к ней, отводили их в сторону. Медея взмахнула плетью. Сияющие хвосты прошлись по широкой груди ифрита и рассекли его тело, как бритвы. Брызнула черная кровь, он уронил молот и повалился назад. Трое других продолжали атаковать Медею, но плеть уже плясала вокруг тоненькой фигурки в белом, отводя сталь в стороны. Несмотря на то что девушка действовала весьма успешно, было заметно, как смертельно она утомлена. Бледное лицо осунулось, порывистые движения выдавали напряжение. Если сейчас же не прийти ей на помощь, все может закончиться плачевно.
Иван Васильевич ринулся в бой. Один против трех ифритов. О себе он не думал, им двигало только желание спасти Медею. Он подрубил ноги одного из ифритов, ринулся на второго. Громовой молот ударил рядом, в землю. Краснорожий прыгнул, Митрохин увернулся. Тяжелый железный наконечник просвистел у самого лица. Ба-ах! Воздух колыхнулся, и Ивана Васильевича, оглушив, отбросило в сторону. Тряся головой, он беспорядочно замахал мечом. Ифрит занес над головой молот, собираясь обрушить его на человека, и вдруг замер.
Резко повернулся, стало видно, что в спине у него торчит трезубец, за который держится обеими руками худенький человечек. Митрохин узнал Атона.
И ринулся другу на подмогу. Сунув пятерню за спину, ифрит с ревом вырвал трезубец. Магический меч вонзился ему в живот. Митрохин держался за рукоятку обеими руками. Вырвал оружие и вогнал его в упругую плоть снова. Джинн зарычал, закашлялся. Кинулся на людей, замахиваясь молотом, споткнулся о тело собрата и растянулся во весь гигантский рост. Митрохин подскочил и рубанул его по лицу. Кровь хлынула фонтаном, окатив Ивана Васильевича с ног до головы.
Атон перехватил трезубец.
– Я буду рядом!
Митрохин хотел ответить, но не успел. На него мчался силат, вооруженный небесным копьем.
Прыгал, едва не взлетая над землей. После громадных ифритов воин казался маленьким, хотя был много шире человека в плечах и выше ростом. Находясь от него в паре десятков шагов, он швырнул небесное копье. Бросок был настолько сильным, что Иван Васильевич даже не видел летящий к нему предмет. Только услышал громкий свист. Сияющие хвосты плети мелькнули перед лицом Митрохина, и на землю попадали обломки небесного копья. Наконечник вонзился рядом со стопой Ивана Васильевича, и он поспешно отдернул ногу. Он даже понять не успел толком, что произошло, а Медея уже раскручивала над головой магическую плеть, тесня сразу нескольких ифритов. Один из них лишился оружия и прикрывал лицо бесполезной рукоятью огненного меча. Другие, поняв, что плеть режет метал, как воск, поспешно отступали, опустив молоты и мечи.
Силат приближался, держа перед подбородком огненный кинжал. Сделал выпад. Митрохин отвел направленный ему в голову клинок мечом, попробовал уколоть противника в грудь. Но тот действовал умело. Уклонился. И прикрываясь кинжалом, предпринял быструю атаку. Целил в пах. Человек прижал кинжал к земле. И, резко рубанул снизу вверх. Силат не успел убрать голову и получил сильный удар под подбородок. Хлынула кровь. Закрывая рану, он махнул перед собой кинжалом.
Этого хватило, чтобы Митрохин проворно сделал выпад и вонзил острие меча в правое плечо врага…
Затем вокруг оказалось неожиданно много врагов.
Все они атаковали его. И он почти утратил всякое здравое восприятие действительности. Ставший продолжением его руки, клинок разил вражескую плоть. Ифриты орали от боли, а Иван Васильевич метался по полю боя, ревел как безумец и скалился по-звериному. Его глаза застилала кровь, и все, что он мог сейчас видеть – брызги крови, искаженные ненавистью лица врагов и мелькающий магический клинок.
Если бы он мог сейчас глянуть в небеса, то обомлел бы от диковинного зрелища. Там, в вышине, проступили два величественных лика – темный, свирепый над горами, и светлый, похожий на облако над долиной реки. Глаза на округлых физиономиях светились интересом. Боги не смотрели Друг на дружку, только вниз, где смертные убивали смертных. Там, под их спокойным взором, бурлила муравейником кровавая сеча, слышались раскаты грома, мечи со свистом рассекали воздух и рубили тела, наконечники копий застревали в межреберье, булавы дробили кости и черепа. И два могучих колдуна, два божественных чада, стояли по краям кровавого побоища, застыв в немом противоборстве, сцепив мысленные щупальца, разбросав кругом сотни ловушек. Они стали единым существом, собирающимся пожрать самое себя. Саркон содрогался, выгибался всем телом, делал руками немыслимые пассы, пытаясь всеми возможными способами достать врага. Медея вращала головой, извивалась, как змея, визжала дикой кошкой. Из нее плескала, растекаясь кругом, светлая энергия, поглощаемая владыкой Хазгаарда. И втекала в нее черной смолой его жгучая, неистовая сила.
Если бы Митрохин мог видеть глазами божественных существ, он бы узрел, что ближе к горам в небе царит кромешная ночь, лишенная даже звезд и луны, а в долине все залито ярким солнечным светом. И что сражающиеся опутаны тонкими нитями – полыхающими пламенем и чернеющими мраком. Иван Васильевич открывал рот. Ревел от ярости, совершая новый выпад. И из его рта в этот момент исходило ослепительное сияние. А его враги все были охвачены клубами черного дыма. Силаты атаковали очередного противника, и густая серая взвесь устремлялась к врагам-людям, облепляя их тела серым туманом.
– Ы-ы-ы! – стенал Митрохин. Он видел неподалеку спину верного Атона. Тот сражался из последних сил, из пробитого плеча хлестала кровь. – Всех прирежу-у-у! – вопил бывший банкир.
Если бы кто-то раньше сказал ему, что он будет рубить джиннов на поле брани, он бы просто покрутил пальцем у виска, счел это неудачной шуткой впавшего в мистику индивидуума. Но теперь он чувствовал, что его место здесь. В нем пробудился древний, дремавший раньше инстинкт, жестокость воина, не знающего пощады к врагу.
Безжалостный берсерк Иван Васильевич Митрохин сбил на лету гулу, отсек ей голову и громогласно расхохотался. Затем он увидел, как разбегаются люди и шагают по трупам громадные ифриты с громовыми молотами. Он собирался отступить, было бы безумием ввязываться в схватку с таким количеством противников, но джинны внезапно оказались повсюду. Они перешли в массированное наступление по всей линии фронта. Иван Васильевич не успевал отражать удары, которые сыпались на него со всех сторон.
Рядом ним сражался вооруженный дубиной, утыканной гвоздями, и коротким мечом крепкий высокий воин. Один из ифритов нанес ему сокрушительный удар. Громовой молот угодил воину в плечо, с хрустом раздробив кости и превратив плоть в кровавое месиво. Человек издал короткий вскрик, и его не стало – вторым ударом джинн сшиб ему голову. И взревел, торжествуя, продолжая раскручивать молот.
Митрохин увернулся от наконечника молота и прыгнул, почти полетел по воздуху, вонзив острие магического клинка в живот ифрита, над набедренной повязкой. Тот завизжал. Молот выпал из красной лапищи. Иван Васильевич обернулся. От обилия врагов у него зарябило в глазах. Показалось, еще мгновение – и его просто сомнут. Размахивая громовыми молотами, они приближались.
Неожиданно подоспела помощь, появились люди.
Выбежали из-за спины Митрохина и кинулись на джиннов, отрезая его от врагов.
Получив краткую передышку, он остановился, вздохнул и вдруг ощутил такую слабость, что едва не упал. А еще почувствовал, как просачивается в сердце необъяснимая тревога. Возникает на глубоком интуитивном уровне и в мгновение ока исчезает. Появляется и тут же растворяется в биении сердца. Митрохин понял, что тревогу пытается вызвать в нем воля Саркона. А Медея не позволяет.
Гасит магические импульсы. Только бы она справилась. Иван Васильевич сжал покрепче рукоять магического меча и ринулся в бой…
Между тем джиннов не становилось меньше.
Все новые отряды небесных копейщиков и громовых молотобойцев двигались с перевала навстречу людям, топтали выжженную огнем землю, несли перед собой магическое оружие. Саркон наделял их уверенностью фанатиков, и они шли нескончаемым потоком, способным разнести любую преграду на своем пути. Ослабленные защитники человечества не являлись для них серьезными противниками. Враги надвигались все стремительнее и несли с собой неизбежное поражение.
Митрохин орудовал мечом из последних сил.
Выявилась слабая сторона магического клинка. Он давал владельцу силы для кратковременного поединка, но выматывал в длительной битве. Ивана Васильевича мотало из стороны в сторону, как тряпичную куклу. Он еще держался на ногах, но чувствовал, что для него битва уже проиграна. Джинны теснили людей все стремительнее. Но, осознавая поражение, он не опускал руки, а продолжал сражаться, хотя в груди зрело отчаяние. Неужели все напрасно?! И он встретит смерть в этой предгорной долине? И люди никогда не будут свободны от власти джиннов?! А в далеком будущем Балансовая служба также станет распоряжаться судьбами порабощенного человечества?..
– Не бывать этому! – Митрохин издал звериный рык и ринулся вперед, увлекая за собой людей. Сияющий белыми искрами меч взлетал над его головой и падал вниз, как жало, пронзая крупные тела врагов.
«Сколько бы ни удалось продержаться, – думал Митрохин, – это будет временем свободы, расплатой за все, что они сделали со мной, с моей жизнью… и моим бизнесом».
– Волки позорные!!! – орал он по-русски, не помня себя от ярости. – Жлобские хари! Будьте вы все прокляты!
Со лба, лишая зрения, лился пот, смешанный с кровью джиннов. Саднили порезы на руках, ломило правое запястье и ступни – по ним колотила отдача от ударов громовых молотов.
Движения Митрохина сделались резкими и точными. Он почти утратил разум от усталости и сражался уже не как человек, а как высокотехнологический механизм. Ни шагу назад, только вперед!
Руби, коли, режь! Он ощутил, что теряет контроль над телом. Магический клинок полностью подчинил Ивана Васильевича, овладел его сознанием и координацией движений. Он испугался на мгновение, что меч доведет его до смертельного изнеможения, попробовал сопротивляться, но клинок переборол, и Митрохин подчинился – отдался полностью во власть яростного меча, решив – пусть будет как будет. Если ему суждено погибнуть, он умрет в бою. И в этом безумном стремлении победить любой ценой он утратил все человеческое – сделался машиной убийства. Он словно наблюдал за собой со стороны и восхищался безупречной техникой. А черная кровь лилась нескончаемым потоком, пропитав уже всю одежду, сделав его лицо похожим на маску, только выделялись на темном фоне белки горящих яростью глаз.
По толпе пронесся удивленный возглас. Впереди что-то происходило… Митрохин прикончил сплошь истыканного копьями силата, стоящего на коленях, – перерезал врагу горло и перевел взгляд на склон холма. Там действительно было на что посмотреть. Большая часть армии Саркона оказалась заключена в громадный стеклянный сосуд, чье тонкое водочное горло упиралось в клубящиеся мраком небеса. Джинны внутри сосуда метались в беспорядочной свалке, бились в матовую поверхность, силились расколоть толстые стенки сосуда.
Следом за первой бутылью возникли еще несколько – поменьше, заключив в себя все ползущие с плоскогорья резервные силы. Лишь сотня-другая воинов Саркона остались свободны. Магия богочеловека вызвала у них шок. Они ринулись обратно вверх, опасаясь, что тоже попадут под удар колдовства.
Все случилось в считаные секунды. Еще мгновение назад джинны уверенно атаковали, заставляя людей сдавать позиции, и вот оказались в ловушке.
Саркон приподнялся в седле. Эвкус под ним заволновался, почувствовав тревожное настроение всадника, затанцевал, увязая копытами в земле.
Владыка Хазгаарда потянул левой рукой повод, ладонью правой покрутил в воздухе и швырнул в ближайший сосуд массивную разящую сферу. Она с хрустальным звоном разбилась о стену ловушки, не причинив ей ни малейшего вреда. Саркон повторил попытку. И снова без всякого результата.
Владыка вдруг вжал голову в плечи. Перевел взгляд вверх. Над ним полыхало белесое сияние – Медея атаковала силовой щит.
Противоборство между чадами Белого и Черного божества возобновилось с новой силой. Колдунья теперь находилась в арьергарде битвы, в окружении своих верных соратников. Она получила возможность отойти с опасного рубежа благодаря заминке, вызванной появлением на поле боя магических ловушек. Люди окружили богочеловека плотным кольцом, через которое не смог бы пробиться никакой враг.
Митрохин, напротив, сражался сейчас на самых передовых позициях. Спиной к спине с верным Атоном. Люди теперь теснили армию джиннов, добивали врага, прижимая его к первому, самому крупному сосуду. Ифриты и силаты сопротивлялись отчаянно. Часть гул покинула поле боя – унеслись в небеса. Саркон временно отозвал их – не хотел, чтобы потери среди гул были слишком большими. Несмотря на серьезный удар, нанесенный магией богочеловека, Саркон не желал отступать. Владыка никак не мог поверить, что столкнулся с кем-то, кто обладает силой, равной его силе, а возможно, даже превосходит его в магическом мастерстве. Свою мощь он копил веками, а эта выскочка объявилась и в мгновение ока скопила внутри себя такой арсенал, что способна стала противостоять ему, чаду Черного божества, его наместнику на Земле.
Несколько силатов, отступая, ткнулись в магическую стену, и она всосала их, бросила внутрь сосуда. Обратно выбраться им уже не удалось. Заметив, что бутыли представляют опасность, джинны постарались обойти их, пробиться на свободное пространство. Но их продолжали теснить, прижимая к сосудам. Вскоре многие оказались внутри ловушек. Попало туда и несколько людей. Их мгновенно растерзали.
Саркон отчаянно боролся. Испытывая черный ментальный щит на прочность, богочеловек предпринимал атаки на тех воинов, что сражались за его пределами. Владыка по мере возможностей старался оградить их, в свою очередь насылая на людей панический ужас и желание прикончить себе подобного. Действовало не на всех, но некоторые все же обратились в бегство, а кое-кто кинулся на ничего не подозревающего соплеменника. Митрохин увидел, как один из людей с обезумевшими глазами бросился к Атону, намереваясь вонзить меч ему в спину. Иван Васильевич успел остановить безумца, стукнув рукоятью в лоб.
На поле боя вскоре воцарился такой хаос, что сложно было понять, кто одерживает победу.
Джиннов явно было меньше, но сражались они отчаянно, умирая один за другим. Ифриты и силаты, припав к стенкам сосудов, наблюдали, как расправляются с их соплеменниками люди, но ничего не могли предпринять.
Саркон понял, что богочеловек действует гораздо успешнее, завладевая разумом джиннов. Он принял решение накрыть все поле битвы ментальным щитом. Для этого ему самому надлежало передвинуться ближе к театру военных действий.
Владыка Хазгаарда повел эвкуса вниз по склону. Он спускался на равнину не только для того, чтобы спасти больше воинов, но и намереваясь лично убить как можно больше людей. Его сопровождала толпа ифритов – могучее охранение, личная гвардия владыки, отборные воины, отменно владеющие магическим оружием. Саркон двигался не напрямик, а по широкой дуге, обходя ловушки – он долго перебирал зрительные спектры, пока не обнаружил то, что искал, – на земле в некоторых местах можно было различить крупные письмена. Печати. Действуют, как капканы. Разрушить их чары почти невозможно. Потому что ставящий печати запирает их на замок. Они сами резвеются.
Правда, разрушение может занять довольно продолжительное время – от пары суток до нескольких веков. Создать печать под силу только очень могущественному магу. Сам Саркон однажды создал двухнедельную печать небольшого диаметра и поймал в нее одного из своих слуг. Ради развлечения. Бедняга умолял отпустить его в течение целой недели, жестоко страдая от жажды. Пока не умер.
Саркон трудился тогда над созданием печати почти три дня. Но чтобы создать ловушку за короткое время, да еще не одну, а несколько, громадного размера – на такое, по мнению владыки, способен был только Бог. Разглядывая тонкую вязь символов, Саркон хмурился. Могущество богочеловека впервые вызвало у него трепет. Ради интереса он выдвинул палец и ощупал печать – ее орнамент нес такой мощный заряд энергии, что владыка испугался, как бы его ментальный щуп не увяз в ней, и поспешно отдернул палец.
Саркон решил действовать наверняка. Он оста-, вил богочеловеку возможность резвиться на поле, а сам перенес все усилия на разрушение его личного щита и двинул эвкуса прямиком к полю боя.
Медея почувствовала мощнейший удар сверху.
Купол над ней прогнулся, но выдержал. Она уплотнила его. Давление усилилось. Саркон и не думал отступать. Он твердо решил, что продавит защиту и уничтожит богочеловека. После этого битва пойдет совсем по другому сценарию. Без магического прикрытия богочеловека люди не смогут сопротивляться и двух ударов сердца. Он нашлет на них такой ужас, что они побросают оружие и разбегутся.
Ифриты Саркона придвинулись к линии обороны и принялись раскидывать людей громовыми молотами. Сам он не видел вокруг ничего, продолжая вдавливать ментальный кулак в купол над головой богочеловека. Никогда прежде он не ощущал такого сопротивления, но не чувствовал и такой уверенности. Главное – сломить эту ошибку небесных сил, эту выскочку, которую прислало Белое божество, чтобы оспорить власть Черного начала над миром. Купол подался. Еще и еще немного. Шажок за шажком он прогибался. Колдунья оставила наблюдение за полем боя и кинула все свои силы на поддержание щита. Ее сторонники могли видеть, как она побледнела и погрузилась в землю по щиколотку. Скрещенные руки она держала над головой, закрываясь ими от давящей ее темной на силы.
Воодушевленные присутствием Саркона, джинны снова взяли верх и принялись теснить защитников угнетенного человечества. Люди гибли под ударами громовых молотов один за другим. Многие утратили остатки мужества и обратились в бегство.
Митрохин заметил лежащее от него в двух шагах небесное копье. И понял, что это его шанс. Ему дано исполнить свое предназначение сейчас. Древко легло в ладонь как влитое. Иван Васильевич размахнулся и метнул оружие по дуге, метясь в грудь Саркона. Небесное копье подхватили протянувшиеся к небу голубые нити, и оно понеслось к цели с огромной скоростью. Саркон продолжал спускаться с перевала, продолжая разрушать защиту богочеловека. Взгляд его блуждал далеко. Опасность он ощутил в последний момент. Вскинул голову – и наконечник копья вонзился ему в рот.
Дробя челюстные кости, прошел через горло и погрузился глубоко в тело. Чадо Черного божества повалилось из седла и с глухим стуком ударилось о землю.
Над полем боя послышался отчетливый звук «фюи-ить», это сворачивался энергетический щит.
Ифриты владыки остановились как вкопанные, не зная, что делать. Воины-джинны на поле боя разом ощутили беспокойство. Они уже не бились с тем неистовством, что раньше. В их разум ворвался одной визгливой нотой страх. Медея не теряла времени даром. Войско Саркона дрогнуло.
Митрохин крепко держал магический клинок. Противник, который пару минут назад хотел нанести удар громовым молотом, попятился.
– Вперед! – заорал Иван Васильевич.
Те, кому посчастливилось уцелеть в предыдущей свалке, перешли в наступление. Людям уже довелось отведать крови. Они шли в атаку совсем с иным настроением, чем в самом начале битвы, – они знали, что человек может и умеет побеждать.
По всей линии закипели яростные схватки за каждую пядь земли. Джинны отступали. Некоторые, утратив боевой пыл, кинулись бежать. Другие еще сопротивлялись. Но Митрохин физически ощутил, как угасает их уверенность, как содрогается и провисает защита войска джиннов. И в следующее мгновение она прорвалась. В образовавшиеся бреши устремились воины свободного человечества. Покидающих поле боя джиннов разили стрелами, секли мечами, втыкали в спины копья.
Гулы в спешке разлетелись в разные стороны. Часть их сбилась в клин и напала на людей справа, но лучники и метатели копий быстро расправились с ними. Вскоре битва кипела уже за сосудами. Заключенные в них воины Саркона в ужасе наблюдали, как гибнут их собратья. На склоне холма наступление немного замедлилось, но продвижение армии людей было уже не остановить. Вскоре защитники позиций Саркона обратились в паническое бегство. Магия Медеи вызвала у джиннов дикий ужас. Они вопили, бросали оружие и устремлялись прочь.
В течение получаса все было кончено. Часть людей отправилась преследовать джиннов. Остальные вернулись к реке.
Митрохин ходил вокруг сосудов и скалился.
В схватке он уцелел и даже не был ранен. Пойманных в ловушку врагов рассматривал с довольным видом. В каждом силате ему виделся потенциальный балансировщик, а в каждом ифрите – их немногословный помощник, любитель поджаривать пленникам пятки.
Теперь никто из джиннов уже не рвался на волю. Все они сгрудились в сосудах в молчаливую толпу, наблюдали за победителями, ожидая своей участи. Кое-кто из людей уже предлагал достать их из ловушек и прикончить. Ожидали, что решит богочеловек.
Медея между тем впала в медитацию. Сидела внутри очерченного круга и покачивалась из стороны в сторону. Митрохин наблюдал такое множество раз. Он подошел, присел рядом, за чертой круга, и стал ждать, когда колдунья придет в себя.
«Еще бы, – размышлял он, – после такой победы надо доложиться Белому божеству. Оно, наверное, ее похвалит и от щедрот отвалит медальку какую-нибудь, а может, орден. Носи, дескать, с честью. А что Ваня Митрохин Саркона завалил – так это само собой разумеется. Нас оно даже словом не удостоит».
Медея завершила медитацию только к вечеру.
Вскочила и засмеялась заливисто. Митрохин к тому времени задремал. Смех колдуньи его разбудил.
Он поднял голову и уставился на нее с недоумением. А Медея кружилась вокруг него, радуясь чему-то неведомому.
– Ах, Ваня, Ваня, мы победили!
– Ты не устала?! – вырвалось у Митрохина.
– Он в меня столько сил вдохнул, если бы только знал. Я теперь все могу. Даже больше, чем раньше… – Она схватила Ивана Васильевича за руки и вместе с ним вознеслась вверх.
– Эй-эй-эй, – закричал Митрохин, напуганный, что может сверзиться с высоты. Не хватало еще напоследок, после всех тяжких испытаний, ноги переломать.
– Не бойся, Ваня, я тебя не уроню, – Медея склонила голову, и он подумал, что происходящее больше всего похоже на сон, – я тебя беречь буду.
Ты ведь мне очень нужен. Разве я тебе не говорила?..
– Н-нет, – заикаясь от волнения, откликнулся Митрохин, – слушай, может, ты меня все же опустишь на землю? Да и перед людьми неудобно… – Иван Васильевич глянул вниз, туда, где толпы граждан Хазгаарда стояли, задрав головы, и смотрели, как в небе летает их богиня, и он вместе с ней.
– Хорошо, – согласилась Медея и снова заливисто засмеялась, – какой же ты смешной. Если бы ты только видел себя со стороны…
Они медленно поплыли к земле и опустились внутрь круга, где колдунья медитировала.
– Что он хотя бы тебе сказал? – поинтересовался Митрохин, крайне довольный, что, наконец, стоит на твердой поверхности.
– Я тебе ни за что не скажу…
Вскоре вернулись отряды преследователей. Большинство джиннов убили, силаты и ифриты бились до последнего, предпочитая смерть, но несколько десятков все же удалось взять в плен.
– Зачем они вам? – спросил Митрохин одного из людей.
– Будут нашими рабами, – ответил тот. – Вот этот, – он ткнул пальцем в залитого кровью с головы до ног силата с лютыми черными глазами, – будет мне служить. Будет делать так, чтобы у меня овцы хорошо плодились и чтобы шерсть у них была богатая.
Иван Васильевич покачал головой. Он полагал, что заключенных в сосуды пленников ожидает та же участь.
Колдунья поднялась на холм. Она шла медленно, но от ее фигуры, казалось, распространяются волны силы. Медея повернулась. Оглядела людей.
Митрохин поднял над головой меч и закричал во весь голос:
– Ура! Ура-а-а, Медея-а-а!
Глядя на колдунью, он испытывал восхищение.
Не мог оторвать от нее взгляда. Все смотрел и смотрел на ее лицо, на то, как она держит голову, какая у нее легкая, совершенная фигура.
«Разве может быть человек так прекрасен? – подумал Митрохин. – Нет, нет. В ней заметно божественное происхождение. Она – настоящая богиня. Моя богиня».
Ему захотелось оказаться рядом, обнять Медею, прижать к груди. Он испугался этих чувств, осознав, что буквально грезит наяву, мечтает обладать ею.
Его затихающий крик подхватили остальные.
Медея прервала всеобщее ликование, подняв ладонь, призывая сынов освобожденного человечества к тишине.
– Это только первая наша победа, – сказала она, – севернее Хазгаарда лежат равнины Месрисхаата, где люди томятся в рабстве. На востоке – огромное царство Берберии, и там тоже людям живется несладко. Но теперь по всей земле разнесется весть, что в Хазгаарде к власти пришел человек, что мы правим огромной страной. Что все здесь принадлежит людям. И тогда другие народы поднимутся на борьбу против джиннов, и мировой пожар разгорится и поглотит всех врагов человечества в своем жарком пламени.
– Ты – наша царица, Медея! – крикнул кто-то в толпе, люди подхватили этот крик, и он разнесся гулким эхом.
– Я буду с вами! Я поведу вас! Человек будет свободен. Он будет познавать тайны мироздания!
Будет решать судьбы своего мира!
– Ура-а-а! – снова закричал Митрохин и затряс над головой мечом, вглядываясь в небеса.
Где-то там скрывался грозный покровитель расы джиннов, их Черное божество, создатель Балансовой службы. Ему, и только ему был адресован этот крик. Против него восстал человек и победил его.
* * *
Вечером люди праздновали большую победу.
В самом сердце лагеря пылали жаровни, на которых жарилось угощение для пиршественного стола.
Ароматный дым, пробуждая аппетит и желание жить, расползался вокруг. Со всей страны свозили Дары для освободителей человечества – кувшины, полные вина, фрукты, мясо, разнообразные сыры и разносолы. Виночерпии разливали вино по кубкам и чашам.
И хотя сегодняшний день сделал людей свободными, праздник получился невеселым. Слишком многие остались на поле боя. Почти каждая семья оплакивала потерю близких. Женщины сидели, опустив головы, возле пустых шатров. Дети, глядя в скорбные лица матерей, плакали. Те, что постарше, обнимали их, старались утешить.
Митрохин прошел по лагерю, наблюдая, как торжество медленно, но верно обращается скорбью, на душе у него стало тяжко, и он решил выступить с речью, чтобы хоть немного поправить положение. Иван Васильевич забрался на возвышение и поднял руку, призывая победителей к тишине. Люди собирались вокруг него, подходили ближе, чтобы ловить каждое слово того, кто привел их к победе.
Вскоре Митрохин заговорил. Он и сам удивился тому, что его речь стала такой точной, лишенной всякой чуждой идеологии, словно язык Хазгаарда стал для него родным или просто кто-то могущественный вложил в его уста нужные слова. Он призывал живых вечно помнить тех, кто пал за свободу. Но в этот светлый день не предаваться грусти.
Ведь сегодня они одержали самую главную победу.
Об этой победе будут слагать легенды, о ней будут помнить их дети и дети их детей.
Он намеренно не употребил слово «потомки», потому что совсем не был уверен, что в далеком и счастливом будущем кто-нибудь вспомнит об этой давней кровавой истории. А также о тех, кто отдал свои жизни за то, чтобы человеческая раса господствовала на земле. Но это совсем даже неважно.
Важно то, что они совершили это.
«Время бессердечно, – думал Митрохин, – оно обращает минувшее в пыль». Эта мысль тоже пришла к нему откуда-то из иной реальности, следом за нужными словами. Он ощутил, что разум его стал иным, и подивился, как много теперь знает о мире, как тонко чувствует его удивительную многомерную природу.
Он продолжал говорить, находя все новые точные слова для того, чтобы поддержать людей. А когда замолчал, то почувствовал, что наконец ушло и из его души чувство ненависти, оставив за собой одну только минорную ноту – грусть.
Речь возымела действие. Вскоре зазвучал искренний смех, громкие голоса людей. Конечно, были среди людей и такие, кто после его слов замкнулся еще больше, кое-кто даже говорил – мол, конечно, ему-то нечего терять, но большинство поддались призыву не предаваться скорби и праздновать победу.
Сжимая в руке кубок – ему поднесли вино, едва он спустился с возвышения, – Митрохин брел по лагерю и вглядывался в лица людей.
Его снова охватило желание вернуться в будущее.
«Совсем как в глупом голливудском фильме, – подумал Иван Васильевич, – опять хочу назад в будущее. Только это не кино. И я останусь здесь навсегда. Если чудеса и случаются в моей жизни, то почему-то только для того, чтобы сделать ее еще невыносимее».
Он подошел к шатру богочеловека и присоединился к Медее – новопровозглашенная царица Хазгаарда занимала место на специально воздвигнутой для нее насыпи, под лиловым балдахином.
Она окинула Митрохина проникновенным взглядом:
– Все еще мечтаешь отправиться в будущее, Ваня?
– Конечно, – кивнул он и поглядел на нее.
Красота Медеи в очередной раз вызвала у него дрожь. – Как ты догадалась? – поинтересовался он уныло, размышляя отнюдь не о путешествии в будущее, а совсем о других вещах.
– Нетрудно было… Ну что ж. Сегодня праздник… – Медея вздохнула. – Пожалуй, я могу сделать для тебя один подарок.
– Очень кстати, – откликнулся Иван Васильевич и отхлебнул вина, – ты знаешь, я только что понял, что сто лет не видел подарков. С тех пор как мои пути пересеклись с Балансовой службой, вместо подарков я получал только пинки под зад.
А что за подарок? Что-нибудь в том же духе?! – Он грустно улыбнулся.
– Дело в том, что я нашла способ отправить тебя в будущее, – сообщила Медея, внимательно наблюдая за реакцией Митрохина.
– Ну да?! – вскричал он.
Колдунья кивнула.
– Ты можешь уйти, как только захочешь, Ваня.
Притом в моих силах отправить тебя в любое время по твоему собственному выбору.
– Любое-любое? – спросил Иван Васильевич, и подумал: «Ну, конечно, мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Ясно, как божий день, не нужен больше Ваня Митрохин, и точка».
– Да, – подтвердила колдунья.
– Вот так-так. Не ожидал. Ну отлично…
В голосе его звучала явная обида, но колдунья, казалось, ничего не заметила. Митрохин снова припал к бокалу, судорожно соображая:
«Значит, снова такая жизнь, какую я всегда любил, банковское дело, ночные клубы до утра, девицы легкого поведения». Лицо его вытянулось:
– А ты… как же ты? В смысле, ты здесь останешься или…
Он замялся, ощутив, что говорит что-то не то.
В конце концов кто он такой? Простой банкир из будущего, которому выпала судьба, полная лишений и опасностей. Никакого особого дара, кроме как наживать капитал и сорить деньгами, у него нет. А она – богочеловек, царица Хазгаарда. К тому же обладает такой магической силой, что и представить невозможно. Вон как на поле боя с джиннами обошлась. Сунула их в бутылки, и вся недолга.
– Я останусь здесь, – ответила Медея, подтверждая худшие опасения Митрохина. – Я должна помочь людям покончить с господством джиннов. Надо довершить начатое. – Она сделала пространный жест. – Да, Саркона больше нет. И без его магической мощи сопротивляться джинны смогут недолго. Я верю, что скоро весь этот мир будет принадлежать людям и Белому божеству.
– Послушай, – выдохнул Митрохин, – может быть, хватит уже? Сколько ты уже сделала для них?
Может, пора уже и о себе подумать?! Вспомни хотя бы о тех, кто тебя там ждет. Неужели ты не хочешь вернуться назад, в будущее? Тьфу ты. – Иван Васильевич сплюнул – проклятый голливудский фильм никак не шел из головы.
– Ты забываешь о том, что я прожила здесь больше десяти лет. Для меня все, что было там, в той жизни, уже далеко. Слишком далеко… Мое место – здесь.
– Просто тебя там никто не ждет, – отозвался Митрохин. – Потому ты так и говоришь. Одинокая ты. Вот… – Он покраснел, осознав, что, кажется, выдал свои сокровенные мысли.
– А тебя кто-то ждет? – спросила колдунья.
Иван Васильевич даже не заметил, что в этом вопросе содержится искренний интерес, на что он не смел даже надеяться.
– Меня?! – он задумался. Людочка? Нет. Эта стерва только рада будет, если он исчезнет. Правда, за квартиру платить будет некому. Но она быстро найдет себе нового папика. Содержанка – она и есть содержанка. Так и будет переходить из рук в руки, пока старость не возьмет свое. Родители?! Он похоронил их давным-давно. Если только вернуться в то время, когда отец с матерью еще были молодыми и постараться окружить их такой заботой и вниманием, чтобы они смогли прожить как можно дольше. В той прежней жизни он никогда не был хорошим сыном. А теперь мог бы им стать…
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Медея. – Хочешь отправиться в то время, когда ты еще не знал Балансовой службы? Вернуться назад – и все исправить…
– Не совсем, – ответил Митрохин, – но в целом все верно. Я думаю, что смог бы жить счастливо один… – Он едва не заплакал от накатившего на него отчаяния, если бы она только знала, как он к ней относится. И ведь давно уже. Очень давно.
– Думаешь, твое место здесь? – поинтересовался он.
– Скажи, ты слышал когда-нибудь о печати Медеи?
– Что еще за печать Медеи?!
Он ее о деле спрашивает, а она думает о своих магических игрушках.
– Этот факт зафиксирован в истории. Внесен в магическую летопись. Упомянут во многих оккультных книгах.
– У меня и с магией, и с историей не очень хорошо. Ты же знаешь! – Его раздражение нарастало.
– Я изобрела эту печать, – сообщила колдунья, – этой печатью, если помнишь, я впервые остановила гулу в Надмирье. Ту самую, которой ты так понравился…
– Да уж, – проворчал Митрохин, воспоминания о рыжеволосой Лилит до сих пор вызывали у него дрожь в коленках.
– Благодаря этой печати нам удалось одержать победу сейчас. Эта печать заковывает джиннов в некое подобие стеклянного сосуда. Джинны, заточенные в сосуд… Неужели тебе ничего не говорит эта мифологическая подробность?
– Ты хочешь сказать… – Митрохин запнулся, пораженный догадкой, – что ты придумала, как запечатывать злых духов в бутылки, о чем говорится во всех восточных сказках?
– Именно!
– Ну и дела! – поразился Иван Васильевич. – Так ты думаешь, что все с самого начала было предопределено? И появление Балансовой службы в нашем мире? И мои злоключения потом? И то, что ты будешь швырять нас по эпохам, изобретешь эту печать и останешься в прошлом?
– Мне кажется, многие вещи действительно предопределены и остаются неизменными при любых условиях, другие могут меняться. Несомненно то, что все мы реализуем высший замысел кого-то мудрого, кто властвует над миром. Белого божества, если хочешь. И я свято верю, что оно с нашей помощью приведет человечество к процветанию и власти над миром. С нашей помощью. Ты понимаешь?!
– Ну ладно, хорошо. Ты – великая Медея.
Изобретательница печати от злых духов. Ты придумала, как пихать джиннов в бутылку. Благодаря тебе мы одержали победу. А я тут при чем?
– Я уверена, что, если бы не ты, нам ни за что не удалось бы победить. Подумай об этом. Саркона убил именно ты.
– Ну, – тут у Митрохина не нашлось возражений, – вообще я молодец, конечно. Ловко я его.
Что и говорить. Крутой я мужик. Всегда знал, что буду спасителем мира. Не думал только, что для этого придется сокрушить толпу джиннов.
М-да… – Он замолчал, задумался о странных превратностях судьбы и божественной воле, потом с подозрением уставился на колдунью:
– Слушай, а когда ты нашла способ отправить меня обратно?
Медея замялась:
– Мне не хотелось бы говорить об этом.
– А ну говори… – Подозрения Ивана Васильевича усилились.
– Тебе не понравится мой ответ.
– Говори, я сказал! – выкрикнул он. – Богочеловечинка!
– Видишь ли, – вздохнула Медея, – что бы ты о себе ни думал, Ваня, таких людей, как ты, мало.
Я в этом уверена. Ты можешь возражать, но в действительности ты был очень нужен человечеству.
Нужен Белому божеству. Нам не хватало именно такого человека, как ты… настоящего лидера, который может повести за собой народ и возглавить борьбу.
– Это я-то настоящий лидер? – смутился Митрохин. – А я считал, что именно ты командуешь парадом, а я тут так… на вторых ролях. Что-то вроде адъютанта при главнокомандующем.
– Я представляла духовную сущность – связь с Белым божеством, а ты явился символом свободного человека, воплощением всего того, что они никогда не знали. И ты, и я, мы оба многого не ведали в себе до того, пока не стали теми, кем являемся сейчас. Я очень хотела, чтобы ты сам ощутил свое предназначение и остался с нами в той битве по собственной воле. Теперь я считаю, что поступила не правильно. Каждый волен сам выбирать свою судьбу. Быть может, тебе плохо рядом со мной. – В глазах колдуньи снова промелькнул огонек, который Митрохину следовало заметить, но он как раз в этот момент отвлекся, провожая взглядом быструю птицу и размышляя о том, что для него все кончено – она, конечно, хочет от него избавиться. – Поэтому я говорю тебе – я знаю способ, чтобы вернуть тебя обратно. Я нашла его несколько лет назад.
– Несколько лет назад?! – вскричал Митрохин, разом возвращаясь к реальности. – Ну ты и… – он зажал себе рот ладонью, чтобы не сказать какую-нибудь грубость.
– Я не хочу, чтобы ты уходил с обидой в сердце, – мягко проговорила Медея, – поверь, так было нужно. Без тебя мы бы не справились с Сарконом.
– Ага, я тебе очень помог, – язвительно заметил Иван Васильевич, – интересно, что бы ты сказала, если бы мне по кумполу дали громовым молотом, и я лежал бы сейчас тихонько, присыпанный песочком. Все, не хочу больше ничего слушать, отправляй меня обратно, раз так.
– Есть еще одно обстоятельство, – вздохнула Медея.
– Еще одно?! – вытаращился Митрохин. – Что еще?!
– Тебе следует знать, что наш мир изменился, – сообщила девушка, – скорее всего там больше нет ничего, что ты помнил и знал. Нет привычных границ государств. Нет той реальности, которую ты помнишь. В том времени ты можешь быть вовсе не банкиром, а, например, парикмахером.
– Что за дикая идея! – выкрикнул Митрохин. – Что все это значит?!
– Повторю еще раз, – терпеливо проговорила колдунья. – Того мира, каким ты его знал, больше не существует. Возможно, в том мире и тебя больше не существует. Изменив прошлое, мы изменили всю мировую историю. И последствия эти необратимы.
– И что же мне теперь делать? – помрачнел Митрохин.
– Есть новый мир, в котором ты можешь попытаться найти себя. И еще есть этот мир, где в тебе нуждаются люди. И… и… – Медея так и не решилась договорить, что она тоже нуждается в Митрохине, и замолчала.
– Что, все так сильно поменялось?
– Это всего лишь мое предположение. Возможно, многие вещи остались неизменны. Но утверждать наверняка я не могу.
– Все равно отправляй меня, – твердо сказал Митрохин. Он решил, что навязываться не будет.
Не по-мужски. Да и потом, все равно, это невозможно – простой банкир и «богочеловечинка».
– Ну если ты так настаиваешь, пойдем…
– Куда пойдем?
– Мы должны отойти подальше от людей, чтобы в будущее перенесся только ты один…
– Идем, – кивнул Митрохин, представляя, как поднимется с земли темный вихрь, как его будет крутить и болтать. Что и говорить, ощущение не из приятных. Мало того что его будет крутить и болтать, так еще уносить от нее…
Несколько человек хотели было последовать за ними, но колдунья остановила их повелительным жестом.
– В какой год ты хотел бы попасть? – поинтересовалась она.
Митрохин задумался. Действительно, в какой бы год он хотел попасть. Вернуться в Россию, какой она была до революции, или во время правления коммунистов? А может быть, предпочесть недалекое будущее, чтобы посмотреть, в какую сторону движется технический прогресс – основной продукт материалистического сознания человека.
Потом он осознал, что все его размышления не имеют никакого смысла.
– Ты же сказала, что мир изменился?
– Увы, это так.
– Так какая разница. Давай две тысячи шестой.
Медея снова вздохнула.
– Не буду тебя больше отговаривать. Помни только, что вернуться назад, в Хазгаард, ты не сможешь. Тебе придется доживать свой век в той далекой эпохе. Куда бы ты ни попал.
– Вот и прекрасно, – осклабился Митрохин и запел: «Тачки, шмотки из коттона, видеомагнитофоны, ах как было славно той весной». Он вел себя нарочито грубо, потому что хотел заглушить разрастающуюся в душе тоску, от которой, он знал, невозможно будет скрыться. Были и другие эмоции, наполняющие его радостью. Он потирал ладони, предчувствуя, как вытянется лицо Люд очки, когда она увидит его живым и невредимым в Москве. Как поражены будут ненавидящие его, улыбающиеся в лицо и кривящиеся в спину знакомые и коллеги по бизнесу, когда он объявится, посвежевший, сбросивший пятьдесят кило, с потрясающим загаром, словно провел пару месяцев в Анталии. Как рассмеется он, глядя на их холеные физиономии, как будет потешаться над ними, ограниченными и пустыми, живущими в своем узком, унылом мирке, даже не подозревая о том, что рядом существуют другие измерения, целые вселенные, что есть прошлое, куда можно попасть благодаря магии, и будущее, которое при желании можно изменить…
Митрохин обеспокоенно обернулся.
– Постой, Медея, – сказал он, – я не могу… просто не могу…
Но колдунья уже завершила заклятие. Она стояла, вытянув руки, и прощалась с Митрохиным, говорила что-то, но он не слышал ни слова. Мир вокруг Ивана Васильевича размазался, поплыл намокшей акварелью с холста реальности. Он почувствовал, как какая-то упорная сила мягко подталкивает его в спину, предлагает сделать шаг. И он уже собирался его сделать, нырнуть в черную дыру, чтобы провалиться в далекое будущее…
Но в последний момент что-то остановило Митрохина. Может быть, было это простым воспоминанием о собственном скотстве, в котором он, толстый, с масленой улыбкой на пухлых губах, полулежал на сиденье личного «Линкольна» с бутылкой «Jack Daniels» в руке и представлял свою встречу со службой эскорта. А может, ему показалось в этот миг, что Медея испытывает не только сожаление, прощаясь с ним. Он близко-близко увидел ее грустные глаза, в которых стояли слезы, и в душе у него родилась надежда. Иван Васильевич решил, что просто обязан остаться. Вместо того чтобы сделать шаг в будущее, он решительно отпрыгнул.
Расплывающийся мир в одно мгновение обрел четкие очертания, и лицо Медеи оказалось прямо перед ним. Митрохин сцапал девушку за руку и залепетал, чувствуя, что несет совершеннейшую ересь:
– Если бы не ты, я бы точно ушел. Но я не могу… Знаешь, мне плевать на Хазгаард, свободу человечества и все остальное. Но ты… Если бы мы…
Я уже не молод, конечно… Но у меня богатый опыт. Я сделал выводы. И мы могли бы…
Медея прервала поток изъявлений самых простых и естественных чувств, приложив два пальца к его губам.
– Тише, – сказал она едва слышно, – можешь ничего больше не говорить…
– Но я ведь только хотел…
Колдунья прильнула губами к его губам, отчего в голове бывшего банкира разом помутилось. На поцелуй он ответил страстно, обхватил девушку руками и прижал к себе.
Слова им понадобились очень не скоро.
* * *
Через несколько дней силы объединенного человечества двинулись через земли Хазгаарда ко дворцу Саркона. Всюду по стране полыхал огонь массового восстания. Лишенная голов, гидра власти джиннов над миром упиралась, не желая умирать, но дни ее были сочтены. Кое-где силаты и ифриты еще сопротивлялись людям, но в основном бежали за границы Хазгаарда, чтобы примкнуть к иным темным владыкам. Правители сопредельных государств хоть и сохраняли власть, но представляли небольшую угрозу для объединенного человечества, ведь ни один из них не был избранником, наделенным божественной силой.
Пирамиду Саркона в центре опустевшей Басры богочеловек и его сторонники застали покинутой.
Только ветер завывал, вгрызаясь в громадные камни. Величайший памятник Черному божеству поражал спокойным величием. В каждом камне читался почерк покровителя расы джиннов. Пирамида излучала темную энергию. Чем ближе они подходили, тем тревожнее становилось на душе, обострялись все страхи и сомнения, хотелось развернуться и бежать без оглядки.
– Она должна быть разрушена, – сказал Митрохин, не сводя глаз с колосса дворца Саркона.
Медея кивнула, улыбнулась едва заметно.
– Ты читаешь мои мысли, Ваня. Приглядись к ней внимательнее.
– О чем это ты?
– Смотри…
Иван Васильевич прищурился и только сейчас заметил, что порывы ветра уносят от величественной постройки целые горсти песка, а грани камней под солнцем оплывают, словно восковые, делаются гладкими. Дворец Саркона стремительно старился, сотни лет проносились для него за считаные секунды.
– Скоро от пирамиды ничего не останется, – сказала Медея, – на ее месте будет только пустыня. Время власть Черного божества в нашем мире закончилось. И это сделали мы.
Митрохин кивнул. Он прислушался к себе и понял внезапно, что по-настоящему счастлив. Его заполняло ощущение удовлетворенности содеянным.
Вот оно, его истинное предназначение в жизни – бороться за счастье всего человечества и быть рядом с Нею. Странно, конечно, что его настоящее бытие началось только здесь, в Хазгаарде, вдалеке от его времени. Правильно говорят, неисповедимы пути Господни. Белое божество привело его сюда, открыло глаза на пустоту прежней жизни, научило добиваться цели во имя воцарения добра и справедливости в мире, а не только ради собственной выгоды. Оно изменило его, подарило Любовь и сделало счастливым.
Он крепко обнял колдунью и проговорил, жмурясь под ярким солнцем Хазгаарда, как объевшийся сметаны кот:
– А хорошо-то как, Медейка. Нет, без балды, хорошо!
И заорал во все горло:
– Мне хорошо-о-о-о!