Глава 4. ИГРА В ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ
Утром Калинов, едва проснувшись, сразу связался с Милбери. Тот выглядел довольно свежо, наверное, воспользовался стимуляторами, потому что времени на сон у него должно было остаться немного.
— Ты разыскал мать Крылова?
— Да, — сказал Милбери. — Адрес у вас в тейлоре, шеф.
— Спасибо. А оружие?
— Готово. Я воспользовался сетью Сэплай. Он уже в вашем рисивере. Можете взять хоть сию секунду.
— Хорошо. Как дела с засадой?
— Ночь прошла совершенно спокойно. К зданию даже никто не приближался, так что ребята просидели зря.
— Ничего, Рэн. Зато у нас с тобой совесть чиста, не так ли?
Милбери кивнул:
— Вы правы, шеф!.. Кстати, я подключил к расследованию службу безопасности в аэропортах. Попросил, чтобы их люди подежурили у автомат-весов.
— Дорогое удовольствие. — Калинов нахмурился. — Надеюсь, ты заручился поддержкой Рассела?
Милбери усмехнулся:
— Конечно! Ведь налогоплательщикам это дежурство влетит в копеечку…
— Влетит. И думаю, вряд ли даст какие-либо положительные результаты. После вчерашнего фиаско наш противник должен изменить тактику.
— Вы полагаете? — удивился Милбери. — Но тогда от услуг службы безопасности следует отказаться.
Калинов с задумчивым видом почесал бровь:
— Нет, думаю, не стоит. В подобном деле лучше перестраховаться. Ведь более или менее приемлемой версии у тебя так и нет, правда?
Милбери удрученно кивнул:
— А у вас?
— У меня — тоже. Кроме гипотезы о дьяволе, ничего в голову не лезет… Но врагом рода человеческого можно объяснить любое преступление!
— И тем не менее…
— И, тем не менее, я готов к встрече даже с таким противником. — Калинов рассмеялся. — Вот только справлюсь ли?.. Ладно, продолжайте дежурить у засады. Может, кто-нибудь все-таки пожалует в гости?
Милбери был абсолютно серьезен.
— А вы не боитесь, шеф, что они после вчерашнего вечера уйдут на дно?
— Нет, — сказал Калинов. — У них на это попросту не осталось времени!
— Кстати, — спохватился Милбери, — я узнал, когда родился Крылов… В два часа ночи.
Ночной ребенок, — подумал Калинов. — Кто-то когда-то сказал, что ночные дети рождаются в шатре дьявола. Ночь — пророчица несчастья…
Он вспомнил предутренний сон и сказал:
— Подготовь мне список всех питерских экскурсоводов, носящих имя Марина.
— Экскурсоводов? — удивился Милбери. Но, ничего не спросив, растворился в глубине потемневшего экрана.
Калинов подошел к рисиверу, поднял шторку и достал из ниши кобуру. Вытащил пистолет, сжал пальцами холодную рифленую рукоятку, взвесил.
Милбери в очередной раз оказался молодцом. Пистолет был как новенький, словно и не провалялся где-то несколько веков. Интересно, откуда Милбери его позаимствовал? Да еще в ночное время! Не иначе как с нарушением закона! Ладно, семь бед — один ответ!.. Впрочем, наверняка из Петропавловки. Из закрытого фонда, больше так быстро он никуда проникнуть не мог…
За завтраком Калинов размышлял о Лидии Крыловой. Кажется, опять судьба свела его с нею. И, кажется, опять в каком-то детективном действе. Странная дама, роковая для него, Калинова. Первая встреча с ней завершилась невероятно — началом новой жизни… Чем же завершится вторая?
После первой встречи он женился на Вите. Наверное, после второй он женится на Марине… Или на Норе.
Калинов улыбнулся, залпом допил кофе и обратился к тейлору за адресом.
Оказалось, Лидия по-прежнему живет здесь, в Петербурге. Странно, ему представлялось, что после истории с Дримлендом она должна была сменить место проживания.
* * *
Калинов узнал ее с большим трудом. Перед ним стояла совершенно седая женщина, невероятно худая и бледная, словно неведомый вампир выпил из нее всю кровь, однако до конца умертвить постеснялся и оставил такой — изможденной, высушенной, но живой. И по-прежнему гордо держащей голову. Впрочем, ведь ей должно быть не больше шестидесяти.
Кажется, она не узнала его. Или сделала вид, что не узнала. Она пригласила его в комнату, усадила на диван, а сама отправилась готовить чай.
Калинов встал и подошел к окну. Квартира Лидии находилась высоко, отсюда хорошо была видна панорама острова Котлин. Чуть ближе, как полусгнившие зубы неведомого гигантского животного, торчали из воды останки дамбы — печально знаменитого детища противоречивого двадцатого века. То тут, то там на зеркальной глади залива стояли катера и лодки рыбаков — мода на любительскую рыбную ловлю пару лет назад вновь вернулась в Россию. Вдоль побережья тянулись желтые песчаные пляжи Северной Пальмиры, почти пустые сейчас по случаю окончания купального сезона.
Картинка была симпатичная, однако у Калинова вдруг испортилось настроение. Впрочем, вид залива был ни при чем: просто Калинов понятия не имел, как ему начинать разговор с Лидией. Он чувствовал себя слегка виноватым перед нею. Будто коварно разбил какие-то ее давние надежды. Он отвернулся от окна и тут же заметил на противоположной стене два голографических портрета: молодого мужчины с бородкой и ребенка. Калинов подошел поближе, присмотрелся. Ребенок скорее всего был Зябликом в нежном возрасте, а вот мужчина… Мужчина казался знакомым, где-то когда-то Калинов его уже видел.
— Две главные мои потери, — сказала сзади Крылова. Голос ее дрогнул.
Калинов оглянулся. Она стояла с подносом в руках и с тоской смотрела на портреты. Печать старости отчетливо проявилась на ее лице.
— Один бросил меня тридцать три года назад, другой — семнадцать, — продолжала Крылова. — Одного я не смогла удержать как жена, другого — как мать.
Она вздохнула и принялась расставлять на столе чашки с чаем, вазочку с печеньем и сахарницу. Аккуратно и целеустремленно, как будто это было главное дело ее жизни. Расставила, посмотрела несколько секунд и поменяла местами вазочку и сахарницу: по-видимому, первоначально созданный натюрморт ей не понравился.
— Садитесь, — сказала она. — В ногах правды нет.
Калинов сел, взял в руки чашку. Ему вдруг показалось, что он примчался сюда зря. Ничего он здесь не выкопает. Кроме собственного испорченного настроения.
— Так что вы хотели узнать от меня? — спросила Крылова.
— Видите ли, — начал Калинов, — я разыскиваю вашего сына…
— А с какой стати вы ищете его у меня? — Крылова была явно удивлена. — У него свой дом, жена.
Насколько мне известно, он в настоящее время на Земле, в отпуске.
— Дело в том, что жена не знает, где он находится.
— Вот как! — Хозяйка всплеснула руками и чуть не разлила чай. — Он сбежал и от этой вертихвостки? — Она визгливо рассмеялась.
«Кажется, мое сообщение доставило ей истинное удовольствие», — поразился Калинов.
— Я всегда считала, что он не будет с нею счастлив, — с торжеством заявила Крылова. — Хорошо, еще детей не наплодили…
— Вы в самом деле думаете, что это хорошо?
— Конечно, уж я-то своего сынка знаю… Весь в папочку! Недаром говорят: «Яблочко от яблоньки недалеко катится»!.. Я ему всю свою молодость отдала, а он даже спасибо не сказал… Да вы пейте чай-то, — спохватилась она, — вот печенье.
«Она так и не изменилась, — думал Калинов, прихлебывая ароматный напиток. — Ничему ее жизнь не научила. Вечная жертва бессердечных представителей сильного пола… И интонации те же, что семнадцать лет назад!»
Крылова встала, подошла к портретам, постояла, покачиваясь с пяток на носки и переводя взгляд с одного на другого.
И Калинов вдруг понял: портреты здесь потому и висят, что она хочет быть укором — если не живым людям, то хотя бы их изображениям. Крылова постояла еще немного и снова села за стол, взяла в руки чашку. Словно сыграла на «бис» много раз повторенную, заученную до автоматизма сцену и наконец-то! — может отдохнуть в гримерной, пока перед зрителями отдуваются другие члены труппы.
— Кто вы? — спросила она, смерив Калинова равнодушным взглядом, и вдруг слегка вздрогнула.
— Я его товарищ, — сказал Калинов обреченно.
— Чепуха! — Странная улыбка тронула ее губы. — Вы — Калинов, я вас узнала… Что он натворил на этот раз?
Калинов вздохнул — спектакль пошел не по на писанному заранее сценарию, и не он, Калинов, становился сценаристом.
— Насколько мне известно, ничего! Кроме того, он зачем-то ото всех скрывается…
— Не-е-ет! — протянула она. — Вы для меня как буревестник. Раз вы пришли, значит, случится несчастье. Обязательно!
— Для того я и пришел, чтобы оно не случилось. Она не слушала.
— Тогда вы появились, и он в конце концов ушел от меня.
Калинов хотел возразить, что все как раз наоборот, что сначала сын ушел от нее, а потом уже появился он, Калинов, но понял, что возражения бес полезны: слова этой дамы всегда будут такими, какими их легче принять ее исстрадавшемуся сердцу. И потому промолчал.
Молчала и она. Молчала и смотрела на портрет бывшего мужа, беззвучно шевеля губами. Калинов тоже взглянул на него и вдруг замер: он понял, где видел это лицо. На портрете был тот самый человек, который вчера угодил в засаду, тот самый неуязвимый убийца, просивший прощения у лже-Игоря Крылова. Только более молодой и при наличии бороды.
«Как же это я сразу не узнал его? — подумал Калинов. — Теперь понятно, почему он мне и вчера показался знакомым!.. Они с Игорем слегка похожи…»
— Послушайте, — сказал он. — А не может Игорь скрываться у своего отца?
Она посмотрела на него с таким возмущением, будто он произнес нечто абсолютно непотребное.
К примеру, предположил, что она до сих пор спит со своим бывшим мужем.
— Не может, — прошептала она.
— Вы в этом так уверены?! — удивился Кали нов. — Почему?
Она снова встала и подошла к портретам.
— Потому, — сказала она, — что господь наказал его за мои несчастья. — Глаза ее блеснули. — Мой бывший муж занимался спелеологией и двадцать лет назад погиб в пещере Хёллох.
* * *
— Рэн! — крикнул Калинов, врываясь в кабинет Милбери. — Срочное задание!
— Слушаю, шеф! — Милбери даже привстал из-за стола.
— Быстро подготовь краткую биографическую справку по отцу Игоря Крылова. Обязательно снимок, сделанный в последний год его жизни.
— Сейчас сделаем. — Милбери сел. — Что-нибудь прояснилось?
— Ой не знаю! Если и прояснилось… Как дела у засады?
— Все спокойно. Кстати, я подготовил список Марин.
— Где он? — У Калинова перехватило дыхание. Вдаль беспамятства умчались Милбери, Крылов, отец Крылова…
— Я передал его на ваш тейлор, — сказал Милбери. — Зачем вам столько Марин, шеф?
— Собираюсь на них жениться. Хотя парочку могу уступить тебе.
Зайдя в свой кабинет, он первым делом бросился к тейлору. «Господи, прости меня, — подумал он, но не могу же я жить одной лишь работой!..»
Информацию Милбери, по-видимому, получил в экскурсионной службе, потому что в материалах были даже снимки. Глобальный Информационный Банк таких справок, как известно, не дает.
Он обнаружил ее в списке предпоследней. Из-под длинной челки смотрели знакомые карие глаза. Она… Калинов прочитал текст. Марина Юрченко, двадцать четыре года, не замужем, домашний адрес, номера служебного и домашнего тейлоров… Остальное его не интересовало.
Он посидел немного, глядя на снимок и собираясь с духом. Куда-то внезапно исчезли все те слова, что он хотел ей сказать. Куда-то исчезли все чувства. Осталось одно тоскливое ожидание.
Он набрал служебный номер. С экрана взглянуло чужое лицо. Он даже не рассмотрел, мужчина это или женщина: глаза застила туманная дымка. Сказа ли, что у Юрченко групп сегодня нет и потому ее надо искать в других местах. Калинов облизал пересохшие губы и поинтересовался: где. В ответ удивились, глубокомысленно покачали головой и посоветовали начать с дома, хотя в выходной день ее может там и не оказаться. Последнее он расслышал уже с трудом: так стучала в висках кровь.
Хрипло поблагодарил и отключился. Снова посидел, еще раз собираясь с духом. Наконец набрал домашний номер.
Она ответила сразу. Увидела его, узнала. Глаза ее расширились от удивления и тут же потемнели. Калинов, не говоря ни слова, пожирал ее взглядом. Она была одета в желтое платьице и казалась школьницей, не хватало только косичек…
— Ну? — сказала она. — Что вы молчите, как рыба об лед?
— Как кто? — удивился Калинов.
— Как рыба, — повторила она, — об лед.
Калинов растерянно закрутил головой, словно пытался обнаружить этот лед в своем кабинете. Не нашел, с трудом сглотнул и спросил:
— Почему вы не пришли? Я вас так ждал…
— Вы лжец! — сказала она с горечью и отвернулась. Но не отключилась.
— Когда это я вам лгал? — опешил Калинов.
— Да с самого начала.
— А-а?.. — вспомнил Калинов. — Так это же я не специально, не для того, чтобы обмануть вас… или… то есть… — Он запутался в словах и обреченно замолк.
Она снова посмотрела на него и сказала с вызовом:
— Вы не только лжец. Вы еще и провокатор!
— Господи! — взмолился Калинов. — Да почему же?!
— А кто напустил на меня свою жену?
— К-какую ж-жену? — От волнения Калинов начал заикаться. — Ч-чью ж-жену?
— Вашу, конечно. Не мою же… — Она ядовито рассмеялась. — Или вы полагаете, что у меня тоже есть жена?
— П-позвольте… — Калинов наконец справился со смятением. — Но моя жена сейчас находится на Марсе. Она не имеет о вас никакого представления. Да мы с ней и не разговаривали…
— Ну вы и штучка! — Марина прищурилась. — Почему же она мне тогда позвонила?
— Да не могла она вам позвонить! Марина поджала губы:
— Тем не менее она мне позвонила и сказала, чтобы я от вас отстала. Это я к вам приставала, да?.. То есть она сначала представилась как ваша жена, назвалась, кажется, Витой… А потом добавила, что если я все-таки осмелюсь встретиться с вами, она мне ноги выдернет из… Со мной еще никто никогда не разговаривал в подобном тоне!
Калинов пришел в себя окончательно. Он порылся в столе и отыскал среди разного хлама, хранящегося там, снимок Виты. Взял его в руку.
— Вот моя жена. Ее в самом деле зовут Витой… Это она звонила вам?
Марина открыла ротик. Ее удивление выглядело таким восхитительным, что Калинов чуть не прослезился от умиления.
— Нет, мне звонила совершенно другая женщина. Калинов сразу почувствовал себя сотрудником специальной службы и подобрался.
— Как она выглядела?
— Ну… — Марина замялась. — Лицо у нее такое, круглое, на подбородке ямочка… Волосы светлые, даже светло-желтые, такой певучий голос… О глазах ничего сказать не могу, она была в зеркальных очках. Знаете, бывают такие, от солнца?
«Нора», — понял Калинов. Вот сучка! Выходит, она не случайно оказалась «У Медного всадника». Ну стерва, пора тобой заняться вплотную!
— Мариночка! — сказал он проникновенно. — Это не моя жена. Но я догадываюсь, о ком вы говорите.
— Так! — Она снова прищурилась. — У вас еще и любовницы на каждом шагу!..
— Она мне не любовница… — Он осекся, вспомнив позавчерашний вечер. — В общем, я работаю в таком учреждении, что многого не могу вам объяснить.
— Ну разумеется, — сказала она. — Вы ведь ловите шпионов с Сириуса! Куда уж мне с моими памятниками?!
Калинов крякнул: все-таки она была восхитительна.
— Ежик, — попросил он, — спрячь иголки.
Она фыркнула, попыталась состроить гримаску недовольства, но гримаска не получилась, и тогда она рассмеялась. Смех был добрый. Калинов облегченно вздохнул.
— Хорошо, — сказала она. — Прощаю вас. Но я должна быть отмщена. А для этого вы исполните мое желание.
— Согласен, — вскричал Калинов. — Загадывай те скорее!
Марина сделала таинственное лицо:
— Я обязательно придумаю его. К нашей следующей встрече…
Глаза ее смотрели на Калинова с ожиданием, и он понял: надо обязательно назначить ей свидание сейчас, немедленно. Иначе между ними все будет кончено, она ему просто не поверит.
— В таком случае, — он делано-строго посмотрел на нее, — вы должны придумать желание к субботе, к восьми часам. Я постараюсь выполнить его. «У Медного всадника». И никакие шпионки с Сириуса не смогут нам помешать!
— Правда? — спросила она очень тихо.
— Правда! — твердо ответил он и отключился. Посидел некоторое время, жмурясь от удовольствия. Потом мысли его обратились к Норе.
Он разыскал в ящике стола брошенную туда пуговицу, вынул рекордер и загнал в порт тейлора. На дисплее возник вид Московского проспекта. Калинов выставил максимальное увеличение и рассмотрел каждое женское лицо, зафиксированное рекордером. Женщин было много, некоторые носили зеркальные очки, но ни одна из них не была Норой. Во всяком случае, он не смог узнать ее с какой-либо уверенностью. Тогда он включил запись в движении: вдруг поможет походка. Прогнал запись раз, другой, третий, но… Вздохнув, прекратил это бессмысленное занятие. Пришлось сознаться себе, что не очень-то он ее и помнит. Если, скажем, она поза вчера следила за ним, использовав для маскировки парик, то ему и вовек не отыскать ее на этой записи. Вот если бы он услышал сейчас Норин голос!.. Напрягаясь, он попытался проанализировать малейшие крупицы информации, зацепившиеся тогда за отравленный алкоголем мозг. Помнится, она говорила, что не из Питера… И, кажется, упоминала площадь Александра Невского… И как будто бы да же назвала свою фамилию… Или не называла? Хоть в лоб, хоть по лбу — ни черта не вспомнить!
Он прекратил насиловать память и связался с Милбери.
— Рэн! Есть еще одна задачка. Надо разыскать некую дамочку по имени Нора, фамилия неизвестна… Имя, кстати, тоже может оказаться другим… Блондинка, цвет глаз неизвестен, рост… — Калинов прищурился, вспоминая, — примерно сто шестьдесят пять — сто семьдесят.
— А вайтлз? — Милбери с трудом сдерживал улыбку.
— Найдешь ее — измеришь сам! — парировал Калинов. — Позавчера предположительно останавливалась в отеле «Москва».
— Предположительно? — Милбери не удержался и все-таки фыркнул.
— Предположительно… Зато абсолютно точно я подбросил ей «жучка». Так что особенного труда для поисков не потребуется.
Милбери посерьезнел:
— Связи, шеф?
— Можешь покопать, но сначала доложи мне, кто она, откуда и где сейчас находится.
Едва Милбери отключился, Калинова вызвал к себе Рассел.
— Что нового? Или отпускника расспрашивать начальству возбраняется?
Последний вопрос Калинов пропустил мимо ушей.
— Кое-чего мы добились… Во всяком случае, теперь можно с полной определенностью сказать, что нервного срыва не было. По крайней мере, у Крылова.
— Это я уже знаю. Милбери доложил мне о происшедших вчера вечером событиях. А что с первыми тремя?
Калинов легонько пожал плечами:
— С первыми тремя сложнее. Совершенно не за что зацепиться. Впрочем, после вчерашнего я не удивляюсь. Ведь фактически нападавшего видел живьем один я. Довгошею он представлялся как некое туманное пятно, отдаленно напоминающее фигуру человека.
— Это я все знаю, — нетерпеливо сказал Рассел.
— А если бы мы не использовали дисивер, — продолжал Калинов, словно не замечая нетерпения шефа, — уверен, и я бы ничего не разглядел. Этого типа должен был увидеть только Крылов. Увидеть и умереть от страха… Так же, наверное, умерли Накаяма и Андерсон.
— А Бойль?
— О Бойле мы вряд ли когда что-либо узнаем… Но не представляю, как можно проникнуть на борт летящего корабля!
— А если еще не летящего?
Калинов развел руками: сказать ему было нечего.
Ладно, — буркнул Рассел. — Какие у тебя версии насчет вчерашних событий?
— Во-первых, это могла быть какая-нибудь разновидность гипноза. Хотя я и не могу себе представить гипнотизера, воздействующего на видеоаппаратуру. Если только этот гипнотизер не ксен!
— Ну-у, милый! — Рассел покачал головой. — Ты мне тут наговоришь!.. Ксенами можно что угодно объяснить. Так же, как и господом богом!.. Не будем забывать о старике Оккаме!
— Возможно, использовали голографию…
— Интересная голография! Один видит, другой — нет!
— Скажем, применялись полароиды, хотя не могу себе представить, где можно было скрыть технику… Нет, думается, это все-таки что-то другое…
Рассел побарабанил пальцами по столу, лицо его начало постепенно краснеть.
— Хороший вывод, — сказал он. — Главное, чрезвычайно определенный!
— Я не бог, — спокойно заметил Калинов. — В этом деле сплошная неопределенность. А для определенных выводов попросту недостает информации.
— Ну так ищите, черт бы вас побрал! — взорвался Рассел. — Который день толчете воду в ступе! Мафия — не мафия, болезнь — не болезнь, ксены — не ксены… Что мне отвечать Космической комиссии? Пять раз на дню звонят, интересуются, не пора ли отзывать из отпусков тех космонавтов, кто пока еще жив.
Калинов молчал. Разговор пошел ковровый, в одни ворота. Надо ждать, пока шеф успокоится. Шеф успокоился быстро.
— Ладно, — бросил он. — Что думаешь делать дальше?
— Добывать информацию.
— Дисивер намерен впредь использовать?
— Обязательно! — соврал Калинов. Нетерпение шефа было понятным, но успокоить его пока нечем, не рассказывать же о сегодняшних подозрениях!.. Поэтому Калинов попросил разрешения удалиться. Рассел только рукой махнул.
Едва Калинов вошел к себе в кабинет, позвонила Аллочка Крылова. От нее удалось отделаться только через десять минут, и это стоило ему немало нервов. «Мисс миллионерша» договорилась, в конце концов, даже до обвинений в том, что он, Калинов, никогда и не был другом Игорю. Калинов едва сдержался.
Потом позвонил Мищенко и сказал, что никаких толковых идей в головы комиссии, занимавшейся расследованием гибели Бойля, так и не пришло: либо это происки дьявола, либо необычным образом организованный суицид, мнение некоторых должностных лиц, будто Бойль вовсе не собирался сводить счеты с жизнью, — это частное мнение некоторых должностных лиц, комиссии нужны более серьезные доказательства. Конечно, кто-то будет наказан, комиссия не может работать вечно, на комиссию давят, да вы, Александр, и сами все понимаете…
Потом позвонил еще кто-то и сказал еще что-то.
А потом позвонила Нора. Ждавший доклада Милбери Калинов чуть с кресла не упал, удивление удалось скрыть с огромным трудом, но профессиональная закалка помогла.
— Здравствуйте, Саша! — Нора была, как и позавчера, пшеничной блондинкой. И в тех же зеркальных очках.
— Добрый день, — сказал Калинов. — Что-то я не припоминаю, когда давал вам свой служебный номер.
Нора, кажется, улыбнулась. Когда глаз не видно, об улыбке можно судить лишь довольно приблизительно: то ли улыбка, то ли гримаска неудовольствия. Во всяком случае, уголки ее рта разошлись в стороны.
— Разумеется, не помните, — сказала она. — Ведь вы были так пьяны! И так прилипчивы!.. Мне очень нужно с вами встретиться, и чем быстрее, тем лучше.
«Да, я был пьян, — подумал Калинов. — И, наверное, был прилипчив. Но служебного номера я тебе никак не мог дать! Иначе я бы не работал в нашей организации».
Он перестроился. Теперь Нора видела не сотрудника отдела аномалий, а на все готового донжуана.
— Конечно. — Донжуан закивал и чуть ли не приложил руки к груди. — Всегда рад встрече с вами. Где и когда могу вас найти?
Нора взглянула на часы:
— Хоть сию секунду… Отель «Москва», двести пятый номер. Я буду ждать. Это очень срочно и очень важно для меня. Да и для вас тоже. — Она снова улыбнулась-сгримасничала и отключилась.
«Так, — сказал себе Калинов. — Кажется, интуиция меня не подвела: другая сторона зашевелилась. И кажется, я верно определил направление, в каком она будет шевелиться».
Он вызвал Милбери.
— Вот как выглядел Крылов-старший в последний год своей жизни, — сказал Милбери.
На экране появилось изображение мужчины. Калинов чуть вздрогнул: это был именно тот неуязвимый посетитель, в кого стреляли вчера они с Довгошеем.
— Так! Интересно… Информация о его смерти подтвердилась?
— Абсолютно, шеф. Тело было найдено. Погиб он при обвале. Никаких сомнений… Кстати, он вовсе не Крылов. Это девичья фамилия матери Игоря. А отца звали Назаров. Кирилл Назаров.
«Ай да Лидия, — подумал Калинов. — Игорь Сергеевич Крылов — сын Кирилла Назарова… Эко она разобралась с мужем, никакой памяти ребенку не оставила!.. Однако Назаров и в самом деле погиб. Ничего себе! А кто же тогда разговаривал вчера со мной?..»
Он потер рукой подбородок и передернул плечами. Ему стало вдруг не по себе: чертовщина продолжалась.
— А девушка?
— С девушкой вот какое дело… Зовут ее Эленор Шепард. Она из Лос-Анджелеса. Отель «Москва», двести пятый номер. Прибыла в Петербург во вторник вечером. Я связался с Лос-Анджелесом, и выяснился весьма любопытный факт… Оказывается, Эленор Шепард умерла.
— Что-что?!
— Она умерла, — повторил Милбери. — В понедельник. Утонула при неизвестных обстоятельствах. Признаков насильственной смерти не обнаружено. Информация абсолютно достоверна, подтверждена лос-анджелесской полицией. Так что ее именем пользуется кто-то другой.
— Снимок ее есть?
— Да.
На экране появилось изображение. У Калинова отвисла челюсть. Это несомненно была она, разве что без зеркальных очков. Цвет волос, овал лица, форма подбородка — все совпадало. Калинов пока чал головой.
«Интересный поворот, — подумал он. — Что же это за силы нам противостоят? Что за тяга к умершим?.. Во всяком случае, встретиться с нею надо немедленно».
— Сестры-близнеца у нее нет? — спросил он. Милбери удивился, пожал плечами:
— Не выяснял.
— Выясни. И свяжись с американцами еще раз. Пусть получше проверят информацию, что-то тут не так.
Милбери кивнул.
— Далее, — сказал Калинов. — Я собираюсь навестить эту Эленор, или как там ее. Отправь в отель Довгошея, пусть поболтается у входа, подстрахует меня на всякий случай. Связь с ним я буду держать через вибрас, частота номер пять.
— Есть, шеф! — Милбери отключился. Калинов посидел немного, потом достал кобуру с пистолетом, пристроил под левую мышку. Поупражнялся немного, доставая оружие и снова пряча его. Поморщился: до автоматизма было, как до Луны. Тогда он положил в карман пиджака парализатор, надел на левую руку вибрас и отправился на свидание.
* * *
Довгошей был уже тут — подпирал стенку, равнодушно посматривая по сторонам и оживляясь лишь, когда мимо проходила какая-нибудь девушка.
Калинов встретился с ним глазами, подмигнул и вошел в вестибюль. Портье оказался на месте, пришлось подойти, поздороваться, спросить дорогу. Представляться, естественно, не стал. Если портье и позвонит Норе, ничего страшного не случится, все Равно она ждет. В лифте было пусто. Вызвал Довгошея, проверили связь. Выйдя из лифта, быстро разыскал нужный номер, постучал.
— Войдите, — отозвался знакомый голосок. Калинов вошел.
Нора сидела на диване. Она была одета в строгий синий комбинезон, как бы подтверждавший, что сегодняшняя встреча будет носить сугубо деловой характер. Ничего общего с позавчерашним вечером. Разве лишь зеркальные очки. Да скрытая под ними полуулыбка-полугримаска. Впрочем, Калинов тут же был вынужден признаться себе, что и в комбинезоне она выглядела привлекательно. Экая конфетка — разверни да съешь!..
— Садись, — пригласила конфетка.
Калинов сел в одно из кресел у невысокого сто лика и огляделся. На полу пушистый ковер, слева от дивана дверь — наверное, в спальню. Номер был не велик и имел казенный вид: отель — он и есть отель. Хотя теперь, с широким развитием джамп-связи, количество их и сократилось и владельцы из кожи вон лезут, чтобы превратить свое хозяйство в стопроцентные человеческие жилища, но все тщетно — были они гостиницами, гостиницами и остаются. Не хватает самой малости, без которой не существует дома, — духа его обитателей. Временное жилье ни когда не будет похоже на постоянное, потому что никто из проживающих не пытается подогнать интерьер гостиничного номера под свои вкусы и привычки.
Поэтому номер ничего не сказал Калинову о теперешней хозяйке. Тогда Калинов встал и открыл дверь в спальню. Спальня была совсем крохотная, и никто в ней не прятался.
— Под кровать загляни, — посоветовала сзади Нора.
Калинов оставил ее совет без внимания, закрыл дверь и вернулся в кресло.
— Что будешь пить? — спросила Нора.
— Ничего.
— А я, с твоего позволения, выпью. — Она подошла к бару и неторопливо принялась готовить себе коктейль, время от времени оглядываясь на гостя.
— Зачем ты назвалась моей женой? — спросил Калинов, когда она уселась в кресло напротив со стаканом в руке.
Она промолчала. Зеркальные очки были непроницаемы для взгляда.
— Я жду ответа! — Калинов поджал губы.
Она поставила стакан на стол, сцепила пальцы рук и проговорила:
— Мне необходимо было встретиться с тобой.
— И попасть ко мне в постель тоже было необходимо?
Она кивнула.
— Для чего?
— Странный вопрос! — Она фыркнула. — Ты словно не знаешь, для чего женщины попадают в постель к мужчинам… А впрочем, это и будет предметом нашего разговора.
Она взяла стакан, отхлебнула и снова поставила на стол. Поднялась, подошла к тейлору, включила его.
— Смотри сюда.
Засветился экран. Потом появилось изображение, и Калинова бросило в жар.
Это был со вкусом сделанный порнографический фильм, главным героем которого являлся он, Калинов. Имелась, разумеется, и героиня — куда ж без героини? Лицо ее, правда, было закрыто желтым прямоугольником: по-видимому, режиссер фильма не хотел портить репутацию актрисы. Но голос вы давал ее, да и многое Калинов попросту помнил.
Некоторое время они молча наблюдали за происходящим на экране. А когда началось самое интересное, Нора выключила тейлор.
— Отснятого материала у нас на два часа, но уж больно он возбуждающ. Боюсь, наш разговор перейдет не в то русло! — Она снова села в кресло напротив и взяла в руки стакан.
— Пожалуй, я был неплох. — Калинов ухмыльнулся. — Тебе не кажется?
— Да. — Она кивнула. — Ты был очень и очень неплох. Тем хуже для тебя!
— Значит, шантаж? — спросил Калинов, все еще ухмыляясь.
— Да. — Она снова кивнула. — Шантаж! А ты подумал, что я сняла все это, чтобы рыдать потом над воспоминаниями?
Калинов перестал ухмыляться, потер переносицу и прикрыл глаза. «Не знаешь — где найдешь, где потеряешь», — подумал он.
— Ерунда! У тебя устаревшие представления. Моему начальству абсолютно все равно, с кем я сплю!
Она фыркнула:
— Зато это не все равно твоей жене!
«Да, — подумал Калинов, — Вите это действительно будет не все равно. То есть ей это до такой степени будет не все равно, что я даже не представляю…»
— Ты неплохо осведомлена.
— Конечно. — Она кивнула. — Мне, например, известно, что ты живешь вторую жизнь. Я даже знаю, что ты никогда не изменял своей жене. До позавчерашнего вечера, разумеется…
Калинов снова прикрыл глаза. «Я действительно не изменял, — подумал он. — Потому что считал, что именно Вита дала мне вторую жизнь. Своей любовью. Наверное, верностью выражалась моя благодарность судьбе…»
— Кто вы такие? — спросил он. — И что вам от меня надо?
— Кто мы такие — абсолютно неважно. А надо нам только одно: Игорь Крылов. Договоримся с тобой — фильм этот исчезнет, как будто ничего и не было. Не договоримся — его увидит твоя жена. Со всеми вытекающими последствиями… Таким вот образом!
«Таким вот образом, — повторил про себя Калинов. — Наверное, меня должно в дрожь бросать при мысли о том, что Вита увидит эти сцены. Да вот почему-то не бросает…»
— Моя жена не ревнива, — сказал он.
— Она не ревнива потому, что ты не давал повода. Поверь мне как женщине, что, увидев, чем ты занимался в ее отсутствие, она станет похожа на разъяренную тигрицу.
— Поверить тебе как женщине, — сказал Калинов. — Интересное предложение. Вот только женщина ли ты? Что-то я сомневаюсь.
— Позавчера ты, кажется, не сомневался! — Она расхохоталась — с издевкой, немилосердно, словно чужая.
Калинов решил не обращать внимания на этот дьявольский хохот.
— Зачем вам Крылов?
— Какое это имеет значение? — ответила она вопросом на вопрос.
— Немалое. — Калинов вздохнул. — Может быть, я пошлю одного из своих самых близких друзей на верную смерть? И не говорите, будто я ошибаюсь!
— Ты его в самом деле пошлешь на смерть… Только не лги, что он твой самый близкий друг. Разве не ты украл у него девушку, ставшую потом твоей женой? Разве семнадцать лет назад он не желал твоей смерти?
«Скажите, пожалуйста, — подумал Калинов, — экая осведомленность!»
— Кто вы? О том, что было семнадцать лет назад, известно только нам с Игорем…
— Как видишь, нам тоже известно. Остальное неважно.
— Нет, — сказал Калинов. — Даже если я продаю душу дьяволу, я должен отдавать себе отчет…
— Я — не дьявол! — перебила она. — Дьявола не существует, он живет в тебе самом. И ты не продаешь душу. Ты продаешь жизнь обыкновенного человека… Разве в твоей работе тебе никогда не приходилось совершать подобные сделки?
Калинов крякнул:
— Приходилось. Но то были враги.
— Крылов и есть враг!
— Чей?
— И твой тоже.
— Ерунда! Я не верю голословным утверждениям. Мне необходимы факты.
— Придется поверить без фактов. — Она встала из кресла, неторопливо подошла к входной двери и заперла ее.
Калинов усмехнулся:
— Запертая дверь вместо фактов — хороший раз говор!.. Я так понимаю, что за шантажом последует запугивание…
Она не обратила никакого внимания на его реплику.
— Тебе же будет лучше, дурачок, — сказала она, — если ты ничего не будешь знать. А угрызения совести можно и пережить… Поверь мне — это знание слишком велико для тебя.
— Ни одно знание — как бы велико оно ни было — не стоит угрызений совести. И уж тем более оно не стоит жизни друга.
Она вернулась в кресло и вперилась в Калинова своими зеркалами. Потом спросила с сожалением:
— Значит, нет?
— Увы! — Калинов развел руками.
— Зря, — сказала она. Потом придвинулась, опершись грудями о край стола, и прошипела: — Ты причиняешь нам много хлопот, но в конечном счете повредишь только себе. Все равно в субботу Крылов будет мертв!
— Не будет, — сказал Калинов спокойно. — Я позабочусь об этом. — И добавил, улыбнувшись: — Неужели тебе не больно? Посмотри, как ребро врезалось в твой молокозавод!
Она опустила голову. Он резко перегнулся через стол и сорвал с ее носа зеркальные очки. Она зажмурилась. Калинов удовлетворенно хмыкнул. Она была очень похожа на девушку-американку, снимок которой показывал ему Милбери, но вряд ли это был один и тот же человек. Мордашка американки была живенькой, а черты лица лже-Норы выглядели несколько застывшими. Словно пластиковая маска. По-видимому, она имела менее развитую мимику, чем настоящая Нора Шепард.
— Зря ты это сделал, — сказала она монотонным голосом, не открывая глаз. — А впрочем, как знаешь!
Она откинулась на спинку кресла и подняла веки.
— О господи! — Калинов отшатнулся и выронил зеркалки.
У нее были неживые глаза. Они двигались в глазницах, но зрачки были мертвы: они даже не дрогнули, когда она опустила и вновь подняла веки. Но самое страшное было не это, самое страшное было в том, что ее глаза не имели взгляда. Они попросту не видели ни Калинова, ни комнаты, ни дневного света. Ничего вокруг.
— Зря! — Она медленно начала подниматься, рваными движениями — как манипуляторы — протянула к нему руки.
Он отшвырнул кресло и прыгнул назад, вытаскивая из кармана парализатор. Отскочил к стене. Она басовито хохотнула. Калинова заколотило.
— Зря! — Она начала обходить стол, слепо ударилась об его угол. Стол с грохотом отлетел в сторону. Словно на него наскочил робот с разладившейся программой. Хохоча, она шагнула вперед, по-прежнему протягивая к Калинову руки. Пальцы были чуть согнуты и мелко дрожали. Как от вожделения…
И тогда Калинов выстрелил. Уровень был максимальным. Разряд пришелся ей в голову, пшеничные волосы вспыхнули и мгновенно сгорели, хорошенькое личико превратилось в черную безглазую лоснящуюся маску. Воротник комбинезона начал тлеть.
Она не обратила на выстрел никакого внимания, только замогильный хохот стих.
— Зря-а-а! — прошептала она, с треском разлепляя черные склеившиеся губы, и сделала еще один шаг.
Калинов бросил парализатор и выхватил из-за пазухи пистолет. Получилось на удивление быстро.
«Боже, — подумал он, — неужели действительно ксены? Или…»
Больше он подумать ничего не успел.
— Зря! — Она прыгнула.
Калинов клюнул указательным пальцем спусковую скобу. «There was a sound of thunder», — вспомнил он по-староанглийски.
Нора дернулась, уронила руки, но сделала еще один прыжок. Калинов успел выстрелить дважды, прежде чем падающее тело сбило его с ног. Толчок был настолько силен, что Калинов крепко приложился затылком к стене и на мгновение поплыл.
— Шь-ря-а-а-а… — Ее скрюченные пальцы шевельнулись, проскребли по ковру, все еще пытаясь дотянуться до противника, и застыли.
Калинов сидел на полу, прижавшись спиной к стене и не выпуская из руки пистолета. В номере противно пахло паленым. Нора лежала неподвижно, ничком, вытянув вперед руки. Словно нырнула в не известность, да так и застыла. В коридоре, за дверью, послышались испуганные возгласы.
Калинов с трудом поднялся на ватных ногах и, крадучись, стал подбираться к вытянувшемуся на ковре телу, осторожно, бочком, готовый в любой момент снова открыть пальбу.
Нора не шевелилась. В запертую дверь раздался первый робкий стук. Шумели уже громче.
«Ну вот, — подумал некстати Калинов, — испортил прекрасный ковер». Он наклонился и перевернул тело на спину, стараясь не смотреть в лицо. Все три серебряные пули попали в область сердца, изорвав комбинезон и левую грудь. Но крови на полу не было. И на комбинезоне — тоже.
В дверь снова постучали, громко и настойчиво. Калинов нажал кнопку на вибрасе, подавая сигнал тревоги. Потом сдернул с кресла накидку, набросил на верхнюю часть трупа.
В дверь начали ломиться. Послышался голос Довгошея.
— Да иду я, иду… — пробормотал Калинов и пошел открывать.
* * *
— На твое счастье, Довгошей у нас сообразительный парень, — сказал Рассел, едва Калинов появился в его кабинете. — Если бы успела прибыть полиция, наверняка бы разразился скандал.
Калинов молча сел в кресло. Не спрашивая раз решения, налил себе стакан минеральной воды и залпом выпил.
— Задал ты нам работенку, — продолжал Рас сел. — Я послал туда Милбери… Придется ему попотеть, пока отобьется от прессы. С полицией я только что договорился: она согласна дать нам возможность самим провести расследование.
Калинов по-прежнему молчал. Из глубин памяти на него смотрели мертвые глаза живой женщины. Зрелище не для слабонервных… Он зябко передернул плечами. Рассел делал вид, будто не замечает со стояния своего подчиненного.
— Чем эта дамочка так тебя напугала, — говорил он, — что ты взялся палить в нее сразу с двух рук? Не предполагал я, что у тебя нервы институтки!.. И что теперь прикажешь с тобой делать?..
Слушая воркотню шефа, Калинов постепенно успокаивался. И наконец-то смог достойно оценить инсценировку с его, Калинова, арестом, которую разыграл перед невольными зрителями в отеле Довгошей. Действительно, не растерялся парень, сообразил… Иначе объясняться бы сейчас в полиции! А они спокойно могут на сорок восемь часов задержать — закон позволяет. Конечно, в иной ситуации это было бы даже интересно, но не сейчас. Нет у него сейчас свободных сорока восьми часов…
— Что с засадой? — спросил он.
Рассел замолк на полуслове, встал из-за стола.
— Ничего. — Он принялся расхаживать по кабинету. — Тишина и покой — парни словно в отпуске.
«Может, Игоря уже и след простыл, — подумал внезапно Калинов. — Да нет, невозможно. Из закольцованных кабин дорога открыта разве что в преисподнюю. Вместе с планетой!»
— Зачем ты убил женщину? — спросил Рассел, продолжая шагать от окна к двери и обратно. — Неужели ты не мог взять ее без огневых контактов?
— Это не женщина, — пробормотал Калинов и опять содрогнулся. — Это исчадие ада!
— Ну прямо уж исчадие? — усомнился Рассел. — Зачем ты с нею встречался?
— Мне показалось, она связана с делом космонавтов. Я решил проверить…
— Вот и проверил! — сказал с сарказмом Рассел и уселся за стол. Достал из ящика стола пачку сигарет и пепельницу, закурил.
«Кажется, шефа все-таки допекли, — подумал Калинов. — Года три не видел его курящим. С тех пор, как мы столкнулись с Альянсом Воинствующих Теофилов».
Послышался легкий шум заработавшей вентиляции: автоматика среагировала на табачный дым.
— Она действительно оказалась связана с этим делом. Она потребовала, чтобы я отдал ей Крылова.
— И чем же она мотивировала такое требование?
— Ничем! По ее мнению, мотивов мне лучше не знать…
— Тут ты обиделся и схватился за оружие! — Рас сел с силой выдохнул под потолок струю дыма: похоже, он был все-таки чрезвычайно зол.
Калинов чувствовал, что рассказ про мертвые девичьи глаза будет встречен шефом без должного энтузиазма. А уж о тех сумасшедших подозрениях, что пришли сегодня Калинову в голову, и говорить не приходится. Сумасшедшим место — известно где…
— Я хотел ее обездвижить, — соврал он, — но в спешке неправильно выставил уровень.
— К спешке приводит плохая подготовка, — ядовито сказал Рассел. — Тебя ли учить?
Калинов решил не реагировать на подобные выпады. Все равно будет себе дороже.
— И тут оказалось, что смертельный для любой земной женщины разряд подействовал на Эленор Шепард — или как там ее? — словно красная тряпка на быка. Улавливаете?.. Вместо того чтобы спокойненько упасть замертво, она бросилась на меня. Пришлось сменить оружие.
— И старенький пистолетик совершил то, что не смог сделать парализатор последней модели!
— Она получила три пули в сердце, — сказал Калинов. — Однако я напоминаю вам, что земной — земной! — женщине за глаза хватило бы и парализатора.
Рассел потушил сигарету, сложил губы куриной гузкой.
— Ты все-таки хочешь сказать, что против нас работают ксены?
— Ох, да не знаю я теперь, кто против нас работает!.. Но эта дамочка — не Эленор Шепард и вообще не человек! Из ее ран не вытекло ни капли крови. По-моему, это достаточно красноречивый факт…
Рассел молчал, глядя на Калинова с явным подозрением. Как на не уличенного до времени преступника.
— Сдается мне, милый, ты что-то недоговариваешь, — сказал он наконец. — Засажу-ка я тебя под домашний арест. От дела ты пока отстраняешься. Иди к себе в кабинет и носа оттуда не высовывай. Тейлор твой я дам команду отключить. Полагаю, к вечеру медики разберутся, человек или ксен была эта твоя Эленор Шепард.
* * *
К двадцати двум часам Калинов окончательно решил, что шеф забыл о нем.
Когда днем после разговора с Расселом он зашел к себе в кабинет, он думал, что шеф просто пошутил. Не было еще случая, чтобы Рассел сажал кого-либо из своих подчиненных под арест. Конечно, необходимость иногда появлялась — все кругом люди, бывают и нарушения, — но Рассел всячески защищал своих ребят и старался вывести их из-под удара. Поэтому Калинов и подумал о его последних словах как о шутке.
Однако, едва он зашел к себе, за спиной легонько щелкнул замок. Калинов дернул дверь и понял, что его заперли. Для интереса он набрал привычный код, но дверь не открылась: по-видимому, код уже сменили. Тогда он бросился к тейлору. Тот был мертв.
«Ну и прах с вами, — подумал Калинов. — Надоели мне ваши веселые игры!..»
Он опустил из стены тахту и разлегся, решив, что арест надолго не затянется. Но тут дверь отворилась, и в кабинет вошел Милбери.
— Рассел велел, чтобы вы сдали оружие.
— Даже так?! — Калинов сел. — Ну и ради бога! Милбери забрал парализатор и кобуру с пистолетом.
— Вы не обижайтесь, шеф. Ваш рассказ и вправду выглядит странным. Да и шуму получилось слишком много. Надо разобраться.
— Разбирайтесь, — равнодушно сказал Калинов, снова лег и отвернулся к стене.
Милбери виновато хмыкнул, постоял некоторое время и, ничего больше не добавив, вышел. Снова легонько щелкнул замок.
И вот разбор, похоже, затянулся. Калинов успел поспать, в девятнадцать часов поужинал — рисивер заблокировали частично, и он смог заказать по сети «Сэплай» ужин, — потом еще немного поспал. Потом пожалел, что его не посадили под настоящий домашний арест. Домой он мог бы пригласить Марину, и, если бы она пришла, они бы очень мило побеседовали. А вдруг бы она осталась ночевать!.. Тут он помотал головой: мысль была не слишком своевременная. Но от несвоевременности она не стала менее приятной.
В двадцать два часа ожил тейлор. От неожиданности Калинов вздрогнул: он уже думал, что теперь о нем вспомнят только утром. Он подошел к столу.
Звонил Рассел.
— Я от медиков.
— И что они выяснили? — вскинулся Калинов.
— Странные вещи… Твоя дамочка — все-таки человек, но это не самое удивительное. Удивительнее другое… Медицина утверждает, что выстрелы из парализатора и из пистолета были произведены по трупу. Эленор Шепард была мертва к этому моменту уже как минимум сутки.
У Калинова отвалилась челюсть.
— Это не все, — сказал Рассел. — Врачи обнаружили, что выстрелы из пистолета произведены серебряными пулями. Это верно?
— Верно. Я и в самом деле стрелял ими.
— Но как ты догадался, что они помогут?
— Я не догадывался. Просто на всякий случай… Довгошей вчера сказал, что на привидения надо ходить с другим оружием. Вот мне и пришло в голову, что серебряные пули могут оказаться тем самым оружием.
Рассел внимательно посмотрел ему в глаза:
— Ладно, я освобождаю тебя из-под ареста. Сейчас сообщу Милбери, чтобы тебя выпустил. Оставайся на месте, нам нужно будет поговорить… Похоже, ты прав: против нас действительно работают не люди.
— А я что говорил! — воскликнул Калинов. И осекся: не стоило сейчас так сильно выражать свои эмоции.
Рассел кивнул и отключился. Через пять минут щелкнул замок и на пороге возник улыбающийся Милбери:
— Получен приказ, шеф, освободить вас из-под ареста.
— Я не сомневался, что так оно и будет! — сказал Калинов, и в голосе его проскользнула нотка самодовольства. — Разве я похож на убийцу?
— Однако этим арестом Рассел спас вас от массы любопытных людей, — сказал Милбери, выкладывая на стол парализатор и пистолет. — Приказано также немедленно вернуть вам оружие.
Калинов ласково погладил вороненый ствол:
— Спаситель ты мой!
Он вытащил из рукоятки магазин, пересчитал патроны. Достал из ящика стола три новых и вставил в магазин.
— Как видишь, моя мысль оказалась верной… Но не можешь ли найти мне что-нибудь посерьезней? Под мою ответственность.
— Зачем? — удивился Милбери.
— Пригодится!.. Или ты думаешь, теперь они оставят меня в покое? Черта с два! Со вчерашнего вечера к Крылову у них путь только через Калинова.
Милбери задумался, потом кивнул:
— Найдем.
— Что бы я без тебя делал! — Калинов положил оружие в стол. — Ночевать буду здесь: шеф еще собирался появиться. Засада в порядке?
— В порядке. Никаких признаков незваных гостей.
— Придут. Нет у них другого пути!
Милбери отправился к себе. Калинов походил по коридору, разминая мышцы, затем вернулся в кабинет и присел на тахту. Надо дожидаться Рассела. Впрочем, домой все равно не хочется. Нечего ему дома делать. Вот если бы там его ждала Марина!.. Или хотя бы Виточка…
И тут началось.
Из углов кабинета потянулись тонкие струи серого тумана. Калинову в голову пришла дикая мысль, что его хотят отравить. Впрочем, он тут же отбросил ее: мысль действительно была слишком дикой для того, чтобы оказаться правильной. Серые струи медленно вытянулись в центр кабинета, к светильнику, и затеяли вокруг него странный танец. В помещении потемнело. Как перед грозой.
Калинов вздохнул: ставшая привычной за последние дни чертовщина продолжалась, и он был готов к чему угодно.
Светильник погас окончательно, но темнота не наступила: серый туман начал слегка светиться и мерцать. Струи собрались в облако, облако приняло форму идеального шара и неторопливо двинулось к Калинову.
«Ну вот и гости, — подумал он. — Рановато, конечно, я не очень готов, но, может, это и к лучшему. С подготовленным человеком разговаривают иначе, чем с захваченным врасплох да еще и безоружным… Пойдем же вам навстречу!»
Он лег на тахту, расслабился и стал ждать дальнейшего развития событий.
Мерцающий шар приблизился, неторопливо окутал лежащего человека, и Калинов вдруг почувствовал, как некая сила подняла его над тахтой и мягко потащила вверх, к потолку. Попробовал шевельнуться и не сумел: тело словно залили чем-то очень похожим на желе. Дышать он тоже не мог, но — к его удивлению — удушье не наступало. И он успокоился, перестал дергаться. Что бы ни происходило, от него, похоже, все равно ничего не зависит…
Движение по-прежнему представлялось вестибулярному аппарату как подъем, и было непонятно, почему Калинов и окружающее его вязкое нечто до сих пор не расползлись по потолку.
Так продолжалось некоторое время, а потом век тор направления пропал, и Калинов повис в сером пространстве. Он догадывался, что движение не прекратилось, просто оно стало равномерно-прямо линейным и потому неощутимым. Понятие верха и низа полностью исчезло, окружающий его со всех сторон туман был абсолютно недвижим, и Калинов быстро потерял ощущение реальности. Чувство времени пропало еще раньше, и он уже не понимал, давно ли начали происходить с ним эти пертурбации: час, неделю или месяц назад. Он словно растворялся в тумане, туман будто пил его мысли и душу, пил не глотками, а медленным, непрерывным потоком. Постепенно вслед за чувствами испарились куда-то желания, ушли вера, надежда и любовь, полностью растворился страх, и только любопытство не сдавалось, оно дрожащей искоркой билось где-то глубоко в мозгу, убегало от объятий уверенного в себе равнодушия, медленно опутывавшего Калинова, и не давало ни заснуть, ни отключиться, ни умереть. Словно отягощенная грузом вины совесть…
Так и висел Калинов — неизвестно где, неизвестно сколь долго и неизвестно с какой целью. Однажды ему показалось, будто сквозь мерцающий туман проглянулись какие-то пятна, но тут он вспомнил, что когда в самом начале, еще на тахте, туман окутал его, он закрыл глаза. А поскольку открыть он их не мог, то, стало быть, и видеть ничего не может. И тут же пятна исчезли. Но зато неизвестно откуда вдруг донесся голос, странно-знакомый и в то же время чужой, замогильно-холодный.
— Не бойся, не бойся, — вещал голос, и Калинов совершенно не мог понять: то ли он в самом деле слышит звуки, то ли это порождение его сворачивающего с колеи рассудка.
А потом и голос исчез. И вообще все исчезло. Не было и самого Калинова, и он упорно пытался сообразить, откуда к нему — и куда, если его нет? — пришло понимание, что его нет. Так продолжалось бес конечно долго, а потом его отсутствующее сердце вдруг трепыхнулось, в него ворвалась вся безграничная Вселенная: мириады взрывающихся и гаснущих солнц, неисчислимые количества рождающихся и умирающих живых существ, бездонные океаны чувств и желаний… Вселенная рвала его на куски, и он испытывал ни с чем не сравнимые боль и наслаждение, и этого не выдержало даже любопытство. Вечность вошла в Калинова, и он последней тухнущей искоркой разума понял, что умер…
…Безысходный мрак длился миллиарды миллиардов лет, бог знает, сколько раз за это время погибла и вновь родилась Вселенная, но наконец перед ним забрезжил рассвет, и он почувствовал, что может открыть глаза. И открыл их…
Он лежал на спине. Над ним распахнулось низ кое небо неопределенного цвета. Он вздохнул и сел. Перед глазами расстилалась странная равнина, абсолютно ровная — ни холмика, ни ямочки! — и унылая — ни деревца, ни кустика! Странный мир не имел горизонта, и глазу не на чем было остановиться. Потом справа что-то шевельнулось, и Калинов повернул голову. В двух шагах от него стояло — а может, сидело или лежало, так как ног не было видно, — существо неопределенной формы. Калинов не знал почему, но он сразу почувствовал: это абсолютно чуждое ему существо.
— Здравствуй! — раздался в мозгу Калинова странный, лишенный всякой индивидуальности голос, монотонный и невзрачный. — Ты не боишься?
Калинов помотал головой, потом спохватился и сказал:
— Я не боюсь. Здравствуй!
— Ты извини, что мы поступили таким образом, но нам надо с тобой поговорить, а нашего агента ты уничтожил.
— Я сожалею об этом. — Калинов встал, но по том понял, что Абсолютно Чуждому Существу все равно, какое положение в пространстве он занимает, и сел. — Мной руководил страх.
— Мы понимаем. — Абсолютно Чуждое Существо теперь было неподвижно. Словно восковая фигура. — Мы приносим тебе извинения за отрицательные эмоции, которые ты вынужден был испытать.
— Ну что вы! — Калинов мысленно шаркнул ножкой. — Я испытал и положительные эмоции.
— Нашей заслуги в этом нет. Действия, связанные с продолжением рода, были инициативой самого агента.
— Кто вы? Ксены? — Калинов вдруг осознал, что не испытывает никакого страха. Более того, даже удивляться он почему-то не удивляется. Как будто встреча с Абсолютно Чуждым Существом — привычное для него событие. — И где это я нахожусь?
Он огляделся. Равнина по-прежнему подавляла пустынностью. Солнце отсутствовало, и было совершенно непонятно, откуда берется в этом мире свет. Во всяком случае, не с неба. Более того, само небо казалось искусственным. Словно нарисованная театральная декорация, подсвеченная неизвестно где расположенными, скрытыми от глаз софитами.
— Нам бы не хотелось говорить об этом, — сказало Абсолютно Чуждое Существо. — Мы не из вашего мира — это все, что может быть тебе известно.
— Значит, вы — ксены… — Калинов вновь попытался удивиться. И вновь ничего не получилось. — А что это за планета?
— Это не планета. Это место встреч и разговоров.
— Как вы меня сюда доставили?
— Ты не поражен. Это хорошо. Тем легче нам будет общаться… К сожалению, мы не можем объяснить, как тебя сюда доставили: в твоем языке для этого нет понятий.
«Вот это да, — наконец-то удивился Калинов. — Кажется, цивилизация Земли находится на достаточно высоком уровне развития. Звезд мы, правда, еще не достигли, но уже разрабатываются принципиально новые модели джамп-генераторов, которые позволят использовать прокол нуль-пространства космическим кораблям, и тогда до чужих миров будет рукой подать. А уж к встрече с ксенами-то мы психологически давно готовы. Всякий, кому хватило ума окончить начальную школу, имеет представление о неизбежности их существования. Впрочем, ладно…»
— Хорошо, — сказал он. — Допустим, я не пойму… Но вы, кажется, тоже не понимаете, что для контактов должны использоваться не такие агенты. Или вы полагаете, я — некрофил?
— Это была наша ошибка, — проговорило Абсолютно Чуждое Существо и в первый раз шевельнулось: словно рябь прошла по его телу. — Но мы не можем управлять существом с нормальным уровнем энтропии. Для тебя это выглядело бы аморальным и не давало бы нам гарантий доброй воли.
— И вы полагали, что агент такого рода обеспечит вам мою добрую волю?! У вас оригинальные представления о человеческих понятиях морали и доброй воли. Похоже, вы не гуманоиды…
— Да, мы не гуманоиды, но имеем достаточное представление о гуманоидах… Мы признаем, что ошибались.
«Вы не просто ошибались, — сказал себе Калинов. — Вы, похоже, не прочь еще и обмануть. Меня, например…»
— Так чему же я обязан свиданием с вами? — спросил он.
— Мы бы хотели, чтобы ты поспособствовал решению одной очень сложной для нас проблемы. Речь пойдет о жителе Земли, который носит имя Игорь Крылов.
«Как я и предполагал», — подумал Калинов.
— Мы бы хотели забрать его с вашей планеты, — продолжило Абсолютно Чуждое Существо. — Он нам чрезвычайно необходим!
— Чем же я могу поспособствовать?
— Нам известно, что ты помог ему скрыться от нашего наблюдателя. Нам известно, что ты прячешь его от нас.
— Для чего он вам нужен?
Неподвижное тело собеседника снова покрылось мелкой рябью. Словно ветерок налетел на спокойную поверхность лужи.
— Это мы можем объяснить… Полагаем, тебе известно, что такое эволюция. Полагаем, тебе известно, что в процессе эволюции живые существа в той или иной степени мутируют. Иногда мутации столь велики, что организм приобретает некоторые возможности, не свойственные большинству особей данного вида. Землянин Крылов является именно таким мутантом.
— Ну и что? — сказал Калинов. — Разве этот факт не является нашим внутренним делом? Разве мы сами не, способны осмыслить его?
— Мы не поведали тебе главного. Возможности, приобретаемые организмом в результате мутации, не всегда безопасны для обычных особей вида. В случае с Крыловым мы имеем как раз такое положение: он опасен для всех остальных землян.
— В чем же заключается его опасность?
— Он дает возможность тем, кто ему близок, не умирать.
«Вот так номер, — поразился Калинов. — По-вашему, это ему я обязан своей второй жизнью?!»
— Какая же здесь опасность? — сказал он.
— Опасность мала, когда Второй-Раз-Живущий один и никто из окружающих не знает об этом. Опасность растет с увеличением количества таких людей и распространением информации о них среди окружающих. Это неизбежно вызывает нарушения в развитии социума, неприязнь, вспышки насилия и общественные конфликты.
Калинов вспомнил ту ненависть, с какой смотрел на него со смертного одра Дин Паркер, и представил себе, как бы он отнесся к таким полубессмертным, будучи обыкновенным человеком. Ему стало нехорошо. Это как раз был бы материал для отдела аномалий Социологической комиссии…
— И вы, стало быть, решили избавить нас от подобной напасти?
— Мы слышим в твоем голосе сомнение… Ты, наверное, думаешь, что мы сами хотели бы использовать Крылова для цели продления своей жизни… Нам это не нужно. Мы живем столь долго, что, с точки зрения землян, практически бессмертны. У нас другой принцип обеспечения жизнедеятельности организма… Собственно, как об организмах, о нас и говорить неправильно.
— То есть вы совершаете избавление Земли от Крылова с позиций чистого альтруизма? — спросил Калинов с сарказмом.
— Мы снова слышим в твоем голосе сомнение… Ты прав. Конечно, Крылов необходим нам. Некоторые его возможности, бесполезные для землян, могут принести большую пользу нам. Поэтому об альтруизме речь не идет. Мы совершаем взаимовыгодную сделку: избавляем вас от опасности и извлекаем пользу из возможностей мутанта.
— А каковы его другие возможности?
— Мы бы не хотели о них говорить. В твоем языке нет для этого понятий.
«Заладила сорока Якова», — подумал Калинов.
— Хорошо, — сказал он. — Мне ясны ваши желания, и я нахожу их довольно обоснованными, но… — Он сделал паузу. — Но прежде чем принять решение, я хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Задавай. Мы скажем все, что ты сможешь понять.
— Я хотел бы знать, имеете ли вы отношение к гибели космонавтов — друзей Крылова?
— Гибели не было. Они живы. Мы забрали их к себе.
— А трупы?
— Это не то, что ты называешь трупами. Это муляжи их тел. Нам не хотелось, чтобы люди исчезли бесследно. Память о сенсации — не память о человеке… Кстати, теперь ты можешь представить себе другие возможности землянина Крылова. Один из его друзей силой собственной мысли сумел произвести ядерный взрыв в атмосфере планеты, вблизи которой он находился.
«Случай с «Посейдоном», — вспомнил Калинов.
— Понятно, — сказал он. — Еще вопрос. Почему вы не можете забрать к себе Крылова таким же образом, как забрали меня?
— Хороший вопрос, — сказало Абсолютно Чуждое Существо. — Дело в том, что нам не позволяют этого некоторые возможности, которыми обладает землянин Крылов.
— Но вам не помешали возможности его друзей!
— У них несколько разные возможности. Возможности землянина Крылова шире возможностей его друзей… Для того чтобы изъять его, нам нужен с ним близкий контакт. Близкого контакта достичь не удавалось.
— Из этого я делаю вывод, — сказал Калинов, — что у вас нет джамп-генераторов.
— Ты прав. Мы не пользуемся нуль-пространственным проколом. У нас другая технология передвижения во Вселенной. Объяснения ее тебе будут непонятны.
— Экий же я невежда! — сказал Калинов. — Но не буду расстраиваться. Ведь вы, такие высокоразвитые и образованные, тоже совершили ошибки. По вашему же признанию…
— Да, в спешке мы совершили несколько ошибок. Ошиблись с агентом, работающим с тобой…
— Вот-вот. И что-то у вас не срослось в работе с Бойлем. Все-таки гибель космического корабля — это несколько шумно для подмены человека муляжом…
— Там мы тоже ошиблись, — согласился собеседник.
Калинов с трудом сдерживал нарастающее удовольствие.
— Вы тут упомянули о спешке, — заметил он. — Вот и объясните, что это за спешка у вас, у бессмертных. Ваша агентесса заявила мне, что Крылов должен умереть до субботы… Почему вам необходимо, как вы выражаетесь, изъять Крылова до субботы?
Тут он впервые не получил мгновенного ответа. Абсолютно Чуждое Существо словно задумалось. Или с кем-то посовещалось. Потом Калинов услышал:
— Ты не утратил логики и умения мыслить… Дело в том, что у нас есть враги, преследующие на вашей планете те же цели. Они тоже охотятся за вашими мутантами. Потому мы и спешим.
Калинов мысленно улыбнулся: происходящее все больше напоминало ему сцену из плохонького фантастического боевичка.
— Стало быть, это они преследовали Крылова по всей планете? И это их представитель пытался по ошибке убить меня?
— Да, — сказало Абсолютно Чуждое Существо. — Ты прав.
Калинов встал.
— Я прав, — сказал он. — Я не утратил логики и умения мыслить. И поэтому я нахожу в ваших объяснениях массу несуразностей. Хотя бы такой факт… Вы сказали, что вы не гуманоиды и не организмы. Вы же сказали, что управляли агентом, работающим со мной… Вернее, агентессой, потому что это женщина. Интересно, есть ли у вас понятие о женщине?.. Думаю, нет. Так пусть мне объяснят, каким образом не гуманоид может управлять агентессой в действиях, связанных у нас с продолжением рода, так, что она не совершает при этом ни одной ошибки!
«И плевать, что я не помню всей ночи, — подумал он. — Главное, я помню главное».
Впервые Абсолютно Чуждое Существо ему не ответило.
— Я мог бы привести еще примеры, разрушающие вашу версию, — сказал Калинов, — но не буду. И без того все понятно…
— Позволь… Ты полагаешь, мы говорим тебе не правду. Мы не можем говорить неправду, ведь мы не гуманоиды.
— Все это не имеет значения, — сказал Калинов. — Вы можете быть гуманоидами и не гуманоидами, вы можете говорить правду и не говорить ее… Значение имеет лишь одно: я вам не верю, и потому наша сделка не состоится!
И Абсолютно Чуждое Существо исчезло. Мгновением позже исчез и весь этот мир. Калинов забыл обо всем, что несколько секунд назад происходило с ним, и снова умер.
* * *
Когда он пришел в себя, ему представилось, что он проснулся. Спал, спал и проснулся. А в том, что человек ничего не помнит из того, что ему только что снилось, ведь нет ничего сверхъестественного — это же случается так часто. Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим на койке. Взгляд уперся в стену, на стене была нацарапана надпись: «Я здесь спал много ночей. Один. А ты?» Такую надпись он видел когда-то в одной из трех камер изолятора, оборудованного в подвале здания Социологической комиссии. Он подтянул к лицу левую руку и посмотрел на часы. Усилие оказалось тщетным: часы на руке отсутствовали. Он напряг память, но так и не вспомнил, когда их успели отобрать. Голова казалась чугунно-тяжелой, как бывает после сна на закате солнца.
Сзади кто-то легонько кашлянул. Калинов перевернулся на другой бок и обнаружил в камере еще одного человека. На стуле за столиком сидел мужчина. Калинов сразу его узнал: это был Кирилл Назаров — убийца из засады, отец Игоря Крылова. Калинов с трудом подавил вздох безысходности. Чертовщина продолжалась.
Назаров снова кашлянул и сказал:
— А я к вам, Александр Петрович!
— У меня сейчас не приемные часы. — Калинов сел на койке, свесив ноги.
Назаров не улыбнулся. Он сидел в напряженной позе, вытянув шею, и смотрел на Калинова с испугом и ожиданием.
— Вы не имеете права здесь находиться, — сказал Калинов. — Что за безобразие?.. Вас нет! Вы умерли двадцать лет назад, и уже двадцать лет ваше тело покоится на кладбище!
Назаров кивнул и с отчаянием воскликнул:
— Вот именно, Александр Петрович, вот именно!.. Тело-то покоится… Да только не все так просто!
Калинов закрыл глаза и осторожно помассировал указательными пальцами виски.
— Уходите! Вы мне пригрезились.
— Ах, Александр Петрович! — вскричал Назаров с горечью. — В том-то и проблема, что я не могу уйти!.. Я — Забытый!
— Тс-с-с! — Калинов приложил палец к губам и воровато оглянулся. — Зачем вы так орете?! Услышит охрана, заглянет в камеру. Придется идти к психиатру ни в чем не повинным людям.
Назаров быстро-быстро закивал и прошептал:
— Да, вы правы, надо тише, тише. Мне совсем ни к чему, чтобы меня здесь кто-нибудь увидел!
— А мне, значит, можно? — сказал с усмешкой Калинов.
— Так ведь к вам я по делу! — Назаров в первый раз несмело улыбнулся. — Не может же решать деловые вопросы бестелесная тень!
— Это вы меня имеете в виду?
— Что вы, право! — испугался Назаров. — Исключительно себя… Ведь вы пока живы. — «Пока» прозвучало со странной интонацией — не то с угрозой, не то с горечью.
Калинов встал, подошел к собеседнику и осторожно коснулся его плеча. Удовлетворенно хрюкнул: на стуле сидела отнюдь не «бестелесная тень».
— А вот если бы мы, скажем, принялись с вами драться?..
— Нет, — сказал Назаров. — Драться я с вами не могу!
«Сейчас разберемся, — подумал Калинов, — кто вы такой на самом деле». Он коротко, без замаха, ударил собеседников подбородок. И едва удержал равновесие: кулак пролетел сквозь физиономию Назарова.
— Ай-яй-яй, Александр Петрович! — сказал тот. — Фома вы неверующий!.. Я же сказал вам, что давно умер!
— Это я вам сказал, а не вы мне! — Калинов вернулся обратно на койку.
— Ладно, — примирительно начал Назаров. — Умершие на живых не обижаются… — Он вдруг упал перед Калиновым на колени и взмолился: — Отдай те мне моего сына!
— Зачем умершему живой? — Калинов поморщился: мужчина, стоящий на коленях, вызывал у него чувство брезгливости.
Впрочем, Назаров уже взял себя в руки. Он встал, отряхнул брюки и сел на стул. Калинов вдруг ощутил в себе дикое желание предложить ему сигарету. И самому закурить. Как в первой жизни…
— Так зачем вам Игорь?
— Да-да, Игорь, — пробормотал Назаров. — Игорь… Боюсь, вы мне просто не поверите.
— Отчего же? Попытайтесь объяснить — может, и поверю… Смотря каким образом все сплетете.
— Ну зачем же так? — Назаров пошевелил в воз духе пальцами правой руки, словно стремился поймать нечто неуловимое. — Впрочем, попытаюсь. — Он сел поудобнее и в упор посмотрел на Калинова. — Разговор наш получится несколько странным, но вы не удивляйтесь.
— За последние дни я потерял всякую способность чему-либо удивляться.
— Что ж, тем проще мне будет давать объяснения… Дело в том, что в момент смерти умирает только тело человека. Надеюсь, вы не будете возражать против подобного утверждения?
— Не буду, — согласился Калинов. — Я пока еще не умирал, откуда мне знать!
И тут же вспомнил: умирал. Тогда, во сне, десять лет назад, незадолго перед рождением Сельмы.
— Так вот… Умершее тело хоронят или сжигают, а некая субстанция, которую называют душой и которая и является собственно человеком, остается. Дальнейшая судьба души зависит от близких умершему людей. Если усопшего помнят, душа его спокойно уходит, если же он забыт, душа остается в этом мире навсегда и обречена на вечную маету… Как вы относитесь к такой информации?
— Не скажу, что все это мне известно, но, во вся ком случае, вы не сообщили ничего такого, во что я бы не мог поверить.
— Прекрасно, — обрадовался Назаров и продолжал: — Забытые души бродят по Земле, стучатся в сны Забывших. Стучатся и не могут достучаться. В свою очередь, Забывшие, когда наступает их черед умирать, оказываются в такой же ситуации. Их души тоже не могут уйти и навсегда остаются в этом мире. Так множится зло. Словно цепная реакция…
— Простите, — сказал Калинов, — но вы не можете пожаловаться на беспамятство близких. Насколько я знаю, ваша… э-э… жена, что ли?.. Лидия Крылова, родившая от вас сына, до самой смерти вас не забудет. Что-то в вашем рассказе не связывается.
— Вы правы. Я не сказал, что главную роль здесь играют дети Забытого. Душа уходит, если умершего помнят дети.
Калинов покачал головой:
— Пожалуй, Игорь действительно вас не помнит. По его рассказам, он сын некоего героя, доблестно погибшего в Космосе незадолго до его рождения.
— Да уж! — Назаров горестно вздохнул. — Эта дурочка, надо думать, приложила максимум усилий, чтобы мальчик не имел обо мне никакого представления.
— Полагаю, она не одна виновата в этом.
— Вы правы, — сказал с горечью Назаров. — Я и сам во многом виноват. Если бы я знал!..
— Вам было удобно жить, ничего не зная. Потому вы знать ни о чем и не хотели…
— Вот я и наказан за свою глупость! А теперь еще и своего сына убить должен…
— Зачем? — флегматично спросил Калинов. «Кажется, мы подходим к главному», — поду мал он.
— Дело в том, что если Забытая душа убьет Забывшего, она сможет уйти. И душа Забывшего тоже уйдет. Все оказалось бы проще, кабы Игорь имел своих детей. Если бы они его не забыли, мне следовало бы только дождаться его естественной смерти, и память внуков освободила бы нас обоих. А так и я, и его душа обречены на вечную неприкаянность. В общем, считайте, я наказан дважды.
— Я бы наказал вас еще больше… — начал Кали нов и осекся, поняв: все, что он собирается сказать, будет слишком безжалостным.
— Вы вполне можете меня наказать… Не пускайте отца к сыну, и наказание станет бессрочным. Но этим же вы накажете и самого Игоря. Он, правда, об этом знать не будет. Но позднее, после своей смерти, все равно узнает…
— Это вы преследовали его в последние дни?
— Да, я.
— А с его друзьями такая же ситуация? Кажется, Назаров удивился:
— О его друзьях не знаю, я с ними незнаком… А что с ними такое?
— Ну, не знаете и не знайте. Для вашего случая это абсолютно неважно. Экая вы любопытная душа!
— Души как люди, — сказал Назаров. — Они любопытны или равнодушны, веселы или грустны… Вернее, это люди как души. Психологически я не слишком отличаюсь от человека по имени Кирилл Назаров.
— Но все-таки отличаетесь?
— Конечно! Перспектива «вечной жизни» меняет душу. С вашей точки зрения, я вот вполне готов совершить убийство.
— А с вашей?
Назаров невесело улыбнулся:
— С точки зрения Забытого, лишение жизни Забывшего убийством не является. Естественно, в человеческом понимании этого термина… Лишение жизни Забывшего — всего лишь наказание Забытого, но одновременно и освобождение для них обоих… Впрочем, я это, кажется, уже говорил… К тому же, кроме своего несчастного ребенка, Забытый убить больше никого не способен.
— То есть для меня вы безопасны?
— Разумеется, — сказал Назаров и продолжил: — А так как в лишении жизни Забывшего нет никакого насилия, то и квалифицировать это событие как преступление вы не можете.
— Как же это можно — лишить человека жизни без насилия?
— К сожалению, я не сумею вам объяснить. Живой этого не поймет.
«В твоем языке нет понятий, — вспомнил вдруг Калинов. — Где я это слышал?»
Он напряг память, мысленно произнес фразу несколько раз, покатал ее на языке, но из памяти ни чего больше не выплыло. Тогда он встал и прошелся по камере. Подошел к двери, прислушался. За дверью было тихо, по-видимому, стояла ночь. Назаров смотрел на него с надеждой.
— Неужели у вас нет других детей? — спросил Калинов. — Наверное, ведь все равно, какого ребенка вам надо убить?.. Что-то здесь не стыкуется в ваших объяснениях.
Назаров опять невесело улыбнулся:
— Мне приходилось спать со многими женщинами, но они не были такими дурами, как Лидка. Во всяком случае, если бы они родили от меня, я бы сейчас об этом знал. У душ существует некое… чутье, что ли, на своих детей. Я не могу вам этого объяснить.
«В твоем языке нет понятий», — снова вспомнил Калинов.
— Однако дисивер способен вас обмануть.
— Вы имеете в виду то, что я принял вас за Игоря?.. Да, по-видимому, способен. Я незнаком с его устройством.
Калинов сел на койку и задумался. Назаров терпеливо ждал, опустив глаза.
— И, стало быть, вы тогда были способны убить меня? — сказал вдруг Калинов.
— Нет! Не способен!
— А мне показалось, что способны!
— Я вижу, вы мне не верите, — обиделся Назаров. — Но мне нечего больше добавить. Это человек может предоставить доказательства, а у нас, у душ, все так нематериально…
— Скажите, — перебил его Калинов, — а дьявол существует на самом деле или нет?
— Какой дьявол? — изумился Назаров.
— Обыкновенный: с рогами, с копытами, с хвостом… И чтобы серой пахло… И чтобы ему можно было продать душу.
Назаров ответил не сразу, некоторое время он сидел и молча смотрел на Калинова, словно раздумывая: можно ли открыть этому человечку такую большую тайну, не принесет ли это знание ему вреда. Потом сказал:
— Дьявол в самом человеке, это изнанка человеческой души, если хотите — ее антипод. А душа — не товар, так что продать ее нельзя… Вы узнали от меня что-то новое? — В его улыбке проскользнуло ехидство.
— Да нет. — Калинов вздохнул. — О дьяволе я и сам догадывался. Все было бы слишком просто, если бы он существовал на самом деле. Но людям было бы легче: есть на кого сваливать вину за содеянное!
— Мне кажется, мы отвлеклись, — заметил Назаров.
— Это вам кажется, — сказал Калинов. — Ну да ладно… Одним словом, ваши объяснения не слишком достоверны. Зачем вы пришли ко мне? Ведь я арестован и ничем не могу вам помочь!
— Вам стоит только захотеть мне помочь…
— Но почему я должен захотеть?
— А мои объяснения…
Ваши объяснения ничего не объясняют. Если бы все происходило так, как вы говорите, Земля была бы переполнена миллиардами неприкаянных душ. Шагу было бы негде ступить… Назаров вздохнул:
— Эх, Александр Петрович, Александр Петрович, да она и так ими переполнена. Неужели вы не чувствуете тревоги, которая висит в воздухе? Неужели вы не ощущаете напряжения и непонятной тоски?.. А ведь это все из-за нас, из-за неприкаянных душ. Сколько убитых, о которых ничего не знают их собственные дети, сколько таких детей, сколько умерших — пусть даже и естественной смертью! — стариков, забытых и заброшенных! И, как правило, за каждым из них целая цепочка неприкаянных. Сколько их прошло за эти тысячелетия по Земле?! Вы правы: планета переполнена ими и шагу ступить негде… И вы думаете, это может продолжаться бес конечно? Человечество будет плодить беспамятство и спокойно развиваться дальше? Нет, уже сейчас на каждого живущего давит груз неприкаянных душ… Рано или поздно Земля не выдержит этой тяжести. Вот тогда и наступит то, о чем говорится в Апокалипсисе… А вы имеете возможность избавить мир сразу от двух таких неприкаянных. Так не берите же грех на душу! — Последние слова Назаров почти вы крикнул.
— Не орите на меня, — сказал Калинов. — Тоже мне, нашел козла отпущения!.. Если все так, как ты рассказываешь, то почему другие Забытые не убивают своих детей, как собираешься это сделать ты. Почему они не облегчают Землю от неприкаянных.
— С чего ты решил, что не облегчают? — Назаров тоже перешел на «ты». — Еще как облегчают. Разве мало происходит таинственных смертей и непонятных исчезновений?.. Но души — всего лишь продолжение их бывших носителей. И как не каждый человек способен убить своего ребенка, так и не каждая душа может совершить такой поступок. Для этого требуется быть сильным. Многие предпочитают освобождению вечную неприкаянность. Это гораздо легче, чем пережить несколько неприятных мгновений!
— Вот то-то и оно! — сказал Калинов. — Ты не ищешь легких путей и готов пережить несколько не приятных мгновений, правда? — Он фыркнул. — Конечно, ты ведь и при жизни думал в первую очередь о своих удобствах. Таким остался и после смерти… Ты верно сказал: души — лишь продолжение бывших носителей. И, видимо, большинство готово нести свой тяжкий крест за те грехи, что совершены при жизни. Их я понимаю. Тебя же — нет. И нечего пугать меня Апокалипсисом! Если господь существует, он сделал эту неприкаянность Забытых их очищением, а очищенный рано или поздно должен обрести покой. Господь милосерден…
— Господь не существует, — сказал устало Назаров. — Это сказочка для дураков… Есть только дух человеческий. А он судит, и его судят не по боговым законам, по человечьим!
— Может, ты и прав, — сказал Калинов. — Может, господь и не существует. Но люди придумали его не от дурости… Господь — тот самый идеал, человек, которому люди стремились поверять свои по ступки и на которого они в конце концов стали бы походить, если бы не были так слабы. Но за слабость ненавидеть нельзя, за слабость можно только жалеть…
— Стало быть, ты и меня должен жалеть!
— А я и жалею, — сказал Калинов. — Ты хочешь выглядеть сильным, но в силе этой ты слаб. Ты считаешь, что пережить несколько неприятных мгновений убийства своего сына — это проявление силы. Черта с два! Вечно нести свой тяжкий крест — вот проявление силы… Избавиться же от него — лишь слабость. Потому я и жалею тебя.
И тут Назаров снова упал перед ним на колени.
— Отдай мне сына, — взмолился он. — Раз ты меня жалеешь, пожалей до конца. Освободи меня от этого груза и подумай о Земле. — В голосе его зазвучала угроза. — О Земле подумай. Апокалипсис — не метафора, он вполне реален.
— Нет, — сказал Калинов. — Я не отдам тебе Игоря. И не потому, что ненавижу тебя. И не потому, что жалею… Все гораздо проще… Ты тут многое мне рассказал. И все вроде бы складно, да не совсем. Ты много говорил о духе человека, и я бы поверил, если бы все ограничивалось только духом. Но в событиях последней недели слишком много материального. Я не верю тебе. Не верю, что ты не имеешь информации о друзьях Игоря. Не верю, что ты не способен был убить меня, когда я выдавал себя за твоего сына. Не верю, что исключительно происками духа можно объяснить аварию с грузовиком, в которой погиб один из друзей Игоря. Наконец, я ни в коей мере не верю, что это дух забрался ко мне в постель.
— В постель обычно забирается тот, кого там ждешь! — с сарказмом сказал Назаров, по-прежнему стоя на коленях. — Что ж, значит, наш с тобой раз говор не получился.
Он вдруг исчез. Не испарился и не растаял, просто в одно мгновение его не стало. И стены камеры вдруг поплыли, покоробились, с хлюпаньем и чмоканьем стали оседать, словно были изготовлены из замороженного и сейчас интенсивно таящего сиропа. А когда начал прогибаться потолок, в памяти Калинова вдруг воскресло Абсолютно Чуждое Существо, всплыла встреча с ним. И Калинов понял, что и тот разговор, и явление к нему души Назарова — звенья одной цепи событий. И раз неизвестным силам, выступающим против него и Игоря, снова не удалось добиться своей цели — значит, надо ждать продолжения. Цепочка лжи не оборвется на разговоре с Назаровым, она неизбежно потянется дальше. И лучше бы всего встретить это продолжение свободным, соответствующим образом вооруженным и готовым на любые провокации.
Стены и потолок по-прежнему оплывали и оседали, камера словно схлопывалась. Так, наверное, схлопывается при рождении Черная Дыра… Кали нов лег на койку и закрыл глаза, чтобы не видеть на двигающийся на него, но по-прежнему светящийся потолок…
На этот раз он сознания не потерял. И не забыл ничего из состоявшихся ранее бесед. Когда койка перестала под ним выгибаться, когда прекратилось вокруг хлюпанье и чмоканье, он немедленно открыл глаза.
Теперь он лежал на полу, но спине было не жестко — наверное, пол был покрыт ковром. Он взглянул по сторонам. Помещение походило на его любимый кабинет. Такой же стол, на столе — тейлор. Перед столом несколько кресел для посетителей. На полу — действительно ковер. И даже рисунок ковра такой же, как в его кабинете. Вот только окон не было, и потому помещение чем-то напоминало схлопнувшуюся несколько секунд назад камеру.
— Все-таки нам пришлось встретиться, — сказал знакомый голос.
Калинов повернул голову. Возле двери стоял он сам, Калинов, но не нынешний, а тот, первый, почетный член, лауреат, кавалер, и прочая, и прочая, и прочая…
— Вставай! Нам есть о чем поговорить.
Он прошел к столу. Калинов сел по-турецки и с удивлением проводил старика глазами.
— Не удивляйся. Я — Суть того человека, что существовал в твоем теле когда-то… На полу сидеть неудобно, садись в кресло!
Калинов поднялся. Ноги были на удивление послушны. Он подошел к столу и сел напротив старика.
— Не удивляйся, — повторил Калинов-Суть. — Все, что тебя здесь окружает, на самом деле не существует. Bee это ты видишь только для того, чтобы чувствовать себя в привычной обстановке. Вроде как на Земле… К сожалению, не могу предложить тебе промочить горло.
— А я что, не на Земле? — спросил Калинов хрипло.
— Не на Земле, — сказал Калинов-Суть, — но пусть тебя это не беспокоит. Ты все поймешь. По степенно. Хотя времени у нас не так уж много, точнее, у тебя времени немного… Поэтому я объясню тебе смысл происходящего. Мне помогут другие. Если будут возникать вопросы — задавай.
— Снова ложь?
— Ты имеешь в виду беседы с Абсолютно Чуждым Существом и Забытым?.. Видишь ли, мы обязаны были попробовать побеседовать с тобой, не раскрывая всей правды. Была надежда, что необычность происходящего выбьет тебя из колеи и лишит — хотя бы временно — умения мыслить логически… Должен признаться, я ошибся: вернувшаяся молодость не изменила тебя в худшую сторону — во всяком случае, в отношении логики мышления… Одним словом, мы будем рассказывать, а верить или нет — твое дело.
— Кто это — вы? — спросил Калинов. — Я никак не могу получить ответ на этот вопрос, хоть и зада вал его уже много раз.
— Мы — Сути… Я уже сказал: ты все поймешь постепенно. Так что пока не перебивай, я начинаю.
Калинов-Суть замолк, посидел немного, собираясь с мыслями, и заговорил:
— Тебе известно такое понятие, как метаморфизм. Тебе известно, что оно довольно широко распространено в биосфере Земли.
Калинов кивнул. Калинов-Суть продолжал:
— Все дело в том, что человек — как носитель Разума — отнюдь не является высшим звеном. Напротив — это всего-навсего начальная стадия в цепи метаморфных превращений. Своего рода головастик или личинка… Наверное, это не очень лестно для самолюбия homo sapiens, но такова истина. Фактически жизнь индивидуума — лишь этап зарождения и, фигурально выражаясь, внутриутробного развития следующей стадии носителя Разума. Мы называем следующую стадию словом «Суть». Стадия эта, в свою очередь, также не является окончательной, и в следующей точке метаморфного превращения возникает нечто, которое мы называем словом «Суперсуть» и имеем о нем такое же представление, какое вы, люди, имеете о нас, — то есть практически не знаем ничего. Известно лишь, что, в отличие от первого метаморфоза, в котором своего рода заготовкой, из коей возникает Суть, является — за редким исключением — один человек, второй метаморфоз происходит с целым сообществом Сутей, в результате чего наблюдается непостижимый для нашего понимания качественный скачок возможностей Разума. Является ли Суперсуть окончательной стадией Развития Разума, нам неизвестно. В принципе, цепочка метаморфных превращений может быть бесконечной, как бесконечна Вселенная, однако все дальнейшие стадии, включая и Суперсуть, — выше нашего понимания… На мой взгляд, я пока не сказал ничего такого, чего бы не мог постичь человек. Калинов недоверчиво улыбнулся и кивнул.
— Теперь вернемся к Сутям, — продолжал собеседник. — Грубо говоря, Суть можно назвать своего рода симбионтом человеческого тела, что, впрочем, далеко от истины, ибо симбиоз — явление, присущее организмам, а Суть организмом не является.
— Я думаю, у людей есть понятие для Сути, — сказал Калинов. — Душа.
— Совершенно справедливо, хотя и не совсем точно, потому что Суть все же более широкое понятие, чем душа, включающее в себя не только внутренний мир человека… Я продолжаю. Таким образом, человек представляет собой систему, объединяющую в себе тело и Суть, однако если тело, в котором отсутствует Суть, — всего лишь несколько десятков килограммов плоти, в которой в лучшем случае еле теплятся биологические процессы, а чаще и вообще мертвой, то Суть без тела — это уже следующая стадия Разума. Отсюда ты понимаешь, что точкой метаморфного превращения «Человек — Суть» является смерть человеческого тела.
— И отлетела душа раба божьего, — проговорил Калинов с грустной улыбкой.
Калинов-Суть пристально посмотрел на него и продолжал:
— После этого «отлета души» и начинает существовать собственно Суть — ментальное образование, не связанное бренной плотью. — Калинов-Суть вдруг всплыл над креслом, но, увидев испуганный взгляд собеседника, сделал вид, будто спохватился, и вернулся обратно. — Извини… Теперь рассмотрим, что происходит, когда Суть освобождается от умершего человеческого тела… Суть покидает Землю и попадает в область существования Сутей, которую — по аналогии с био-, ноо — и прочими сферами — мы с тобой назовем спиритосферой, поскольку эта область ментальной оболочкой окружает Землю. Здесь Суть в процессе своего развития приобретает определенные качества, позволяющие сообществу Сутей превратиться в конце концов в Суперсуть. Между спиритосферой и Сутями в человеческих оболочках существуют определенные связи, которые проявляются в спиритических сеансах, снах и других областях человеческого функционирования.
— Например, у прорицателей и экстрасенсов, — сказал Калинов.
— Совершенно верно. Я очень рад, что ты в своей второй жизни не деградировал. Это дает нам возможность надеяться, что когда-нибудь к нам придет Суть весьма высокого качества… — Калинов-Суть улыбнулся. — Однако эти связи не означают, что спиритосфера пытается как-то воздействовать на жизнь человека. Мы совершенно не заинтересованы в таком воздействии, ибо человеческая жизнь определенным образом отражается на определенных качествах ментального симбионта, а спиритосфере не обходимы самые различные составляющие…
— Однако, — прервал Калинов, — в настоящий момент происходит именно такое воздействие. Я имею в виду нашу с тобой беседу и происшедшие до нее события.
— Ты прав. — Калинов-Суть медленно кивнул. — Однако в данном случае мы не могли поступить иначе, а почему — ты поймешь из дальнейшего моего рассказа.
Калинов молча пожал плечами, но было видно, что его недоверие быстро испаряется.
— Мы полагаем, — продолжал Калинов-Суть, — что в таких связях проявляется деятельность более высокоразвитых стадий Разума — тех же Суперсутей, скажем, — но смысл этой деятельности нам неведом. Во всяком случае, эти связи происходят не по инициативе спиритосферы… Да и с большинством Сутей, связанных живым человеческим телом, мы не в состоянии установить осознанный обеими сторонами контакт. С тобой можем! — быстро добавил он, увидев, что Калинов собирается возразить. Тем не менее Калинов не удержался:
— Что же я за персона такая особенная?! Калинов-Суть улыбнулся:
— Ты персона действительно особенная!.. Дело в том, что иногда — крайне редко! — Суть, развивающийся в человеке, рождает новый Суть, и некоторое время они существуют вместе. Как правило, это приводит к сумасшествию человека-носителя, но в трех случаях — за всю историю человечества! — носитель помолодел и получил возможность прожить вторую жизнь. Первый же Суть покидает обновленное тело в тот момент, когда оно умерло бы, если бы раздвоения не произошло. Третий случай был твоим.
— А два предыдущих?
— Два предыдущих тебе неизвестны. Старики, вернувшиеся в юность, естественно, не распространялись об этом… Так что в летописях информации не найдешь, только в сказках.
— А известны ли причины такого раздвоения?
— Причины связаны с ментальными характеристиками Сутей, проявляющимися на уровне человеческой психики как любовь.
«Значит, я не ошибался в своих теориях, — подумал Калинов. — Вся моя вторая жизнь — это Вита».
— Раздвоение приводит к появлению определенных взаимодействий между двумя Сутями данного человека, — продолжал Калинов-Суть. — В результате таких взаимодействий мы с тобой сейчас и разговариваем.
Ты хочешь сказать, что здесь лишь моя вторая Суть?!
— Второй Суть, — поправил Калинова собеседник. — Конечно. Тело твое на Земле, где и полагается находиться телу. Но и ты должен будешь вернуться обратно. И так для удержания тебя здесь задействована энергия множества Сутей. Более подробно я не могу объяснить, ты не поймешь.
«В твоем языке нет понятий», — вспомнил Калинов, но теперь не обиделся. Он знал, что, когда умрет плоть Калинова и он эту плоть покинет, в его языке появятся все необходимые понятия.
— Скажи мне, первая Суть, когда ты покинула мое тело?
На этот раз Калинов-Суть не стал поправлять собрата.
— Незадолго перед рождением твоей дочери, — сказал он. — В одну из ночей, когда молодое тело человека Калинова спало.
— Мне тогда снилось, будто я умер и поднимаюсь куда-то наверх, а тело осталось на постели.
Калинов-Суть покивал:
— Именно так оно и происходило. Наверное, между нами была тогда еще очень прочная связь, потому что мне казалось, что я никак не могу уйти. Но мы отвлеклись… Остановимся теперь на ментальных характеристиках Сутей. Конечно, эти характеристики не имеют никакого отношения к характеристикам материальных тел, таких, к примеру, как масса объекта или плотность газовой среды. Однако параметры этих характеристик оказывают большое влияние на взаимодействие Сутей в спиритосфере друг с другом, а также на взаимодействие Сутей с окружающим миром — я имею в виду космологическое понятие мира, а не так называемый «мир людей»… Эти характеристики на уровне человеческой психики реализуются в виде эмоций и чувств… Повторяю: на уровне человека, у свободных Сутей ни эмоций, ни чувств нет, их взаимодействие пока выше твоего понимания. Тем не менее существуют две характеристики, смысл которых в определенной степени может быть тобою понят. Назовем их для определенности Белыми и Черными Нитями. Нити способствуют стабилизации системы пространства-времени, которую земляне обозначают понятиями «окружающий мир» или «космос». Отсутствие Нитей приводит систему в неравновесное состояние со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кроме всего прочего, воздействие этих характеристик на мир постоянно, то есть оно вполне наблюдается уже у Сутей, еще связанных человеческим телом. Как у тебя, например… Остается добавить, что на уровне человеческой психики Черные Нити реализуются как память о родителях, а Белые Нити — как желание воспроизвести потомство. Причем память о родителях должна быть памятью о конкретных людях, а желание воспроизвести потомство должно быть реализовано в интимном контакте с лицом противоположного пола, хотя ребенок может еще и не успеть родиться.
Калинов вздрогнул:
— Иными словами, состояние каждого человека действительно влияет на равновесие мира. — Он посмотрел на Калинова-Суть с недоверием. — Но тогда Земля давно уже должна, как ты говоришь, «прийти в неравновесное состояние со всеми вытекающими отсюда последствиями».
— Ты прав, — сказал Калинов-Суть. — Должна. Каждый новорожденный ребенок — бомба для Солнечной системы. Но для того и существует спиритосфера, чтобы нейтрализовать негативное воздействие на окружающий мир неразвитых Сутей. Если бы не было спиритосферы, Земля давно бы уже сгорела в огне Сверхновой, в которую превратилось бы Солнце. Или вывалилась бы в Черную Дыру… А скорее всего, просто взорвалась бы.
Калинов ошарашено молчал. Все, что он услышал, казалось невозможным и неправдоподобным, но он сразу поверил, окончательно и бесповоротно. Молчал и Калинов-Суть. Наконец Калинов сказал:
— Значит, жизнь человеческая, с точки зрения Сутей, всего лишь обретение ими Белых и Черных Нитей?!
— Да, хотя и не ограничивается этим процессом. Существуют и другие стороны развития, непосильные для твоего понимания… Вот мы и подходим к проблеме твоего друга Игоря Крылова. К сожалению, хотя и не по его вине, Суть Крылова не обладает Нитями. Пока он находится на Земле, это не имеет никакого значения, спиритосфера блокирует его негативное воздействие на пространство-время. Однако наши возможности сильно ограничиваются расстоянием и распространяются только на сто тысяч километров. Как только Крылов уходит хотя бы к Луне, он становится угрозой своим спутникам, Земле, спиритосфере, а в конечном итоге — Разуму в этом уголке Вселенной. Образно говоря, Крылова можно назвать «обрывающим нити стабильности в Солнечной системе».
— Так неужели же нельзя было предусмотреть угрозу заранее?! — воскликнул Калинов. — Неужели нельзя было повлиять на его родителей, на его воспитательный процесс, на его выбор профессии на конец?!
— Нельзя. Мы не вмешиваемся в дела людей. Они и связанные их телами Сути должны развиваться свободно, безо всякого вмешательства. Это один из законов становления Разума. Вмешательство допустимо только в таких вот суперэкстремальных случаях, когда появляется угроза всему Разуму окружающего мира. Кроме того, вмешательство должно быть абсолютно минимальным. В данном конкретном случае самым минимальным вмешательством будет смерть человека по имени Игорь Крылов. Освободившийся Суть попадет к нам, и мы займемся дальнейшей его судьбой… Теперь можешь посидеть, осмыслить все услышанное и потом задать вопросы. — Калинов-Суть встал и направился к двери.
Калинов провожал его глазами. Дверь не открылась. Калинов-Суть просто прошел сквозь нее, как нож сквозь масло. Калинов бросился за ним, но его дверь не выпустила. Тогда он заметался по кабинету, натыкаясь на кресла.
«Боже мой, — думал он. — Как же это?! Неужели ведьма Лидия не могла разобраться в отношениях со своим кретином мужем не в ущерб сыну?.: А стерва Аллочка не могла уговорить Игоря на ребенка? И не прервались бы нити, связывающие поколения!.. Так нет же, одна думала исключительно о собственном уязвленном самолюбии, другой — о жизни без забот, а третья — только о своих вайтлз… Будьте же вы прокляты! Это из-за вас Игорь вырос в мужика, которому лучше всего в одиночестве; это из-за вас не бегают сейчас по Питеру Крылов и Крылова-младшие; это из-за вас Игорю удобнее с сексриплейсером, а не с женщиной в постели… Будьте вы прокляты! Это из-за вас я должен решать проблему, как и друга спасти, и мир не угробить…»
Он наткнулся на какой-то острый угол, зашипел от боли и сразу угомонился. Сел в кресло.
«Ладно, — подумал он, — надо успокоиться. И обмозговать полученную информацию. И получить новую. Чтобы можно было попытаться найти вы ход».
Голова была легкой и свежей. Память работала идеально. Он легко вспоминал все, что говорил Калинов-Суть, — с точностью до фразы. Он шутя восстанавливал в памяти ответные свои реплики. Он без труда понимал, какие следует задавать вопросы, чтобы привести в систему случившееся за последнюю неделю, чтобы связать в одну цепочку все со бытия. И определить свое отношение к происходящему окончательно.
* * *
Когда он продумал и запомнил последний вопрос, сквозь закрытую дверь вошел Калинов-Суть, словно только и ждал, когда гость-мученик завершит свои мучения.
Калинов-Суть был не один. Вслед за ним появились — один за другим — Андерсон-Суть, Накаяма-Суть, Бойль-Суть, Формен-Суть, Назаров-Суть. Последней вошла сияющая Нора-Суть. Все расселись по-человечески — в кресла. Трое смотрели на Калинова с полнейшим равнодушием, Бойль-Суть и Формен-Суть — с некоторым интересом, а дама — с откровенным любопытством и удовольствием.
— Не обращай внимания, — сказал Калинов-Суть. — Они еще не полностью избавились от человеческого. А этот, — он указал на Нору-Суть, — еще и сексуальности не лишился. Метаморфоз после освобождения от тела продолжается в течение нескольких дней. Послезавтра он на тебя, как женщина на мужчину, уже не посмотрит. Освобожденные Сути не сексуальны, между ними нет половых отличий. Собственно говоря, они и на людей-то не похожи, и отличия их совсем в других характеристиках, пока недоступных твоему пониманию.
Калинов поморщился. Упоминание о непонятливости в присутствии Норы-Суть ему не понравилось.
— Мы готовы к разговору, — сказал Калинов-Суть.
«Ну что ж, — подумал Калинов, — продолжим вечер вопросов и ответов».
— Хорошо, — сказал он. — Я тоже готов. Вот мой первый вопрос… Какое значение для человека имеет возраст тридцать три года?
Еще не закончившие метаморфоз Сути переглянулись, остальные и глазом не моргнули.
— Грамотный вопрос, — сказал Калинов-Суть. — Тридцать три года — это пограничный рубеж для человека, связанный с развитием его Сутя. В результате определенных процессов Суть приобретает такие характеристики, что его дестабилизирующее влияние становится максимальным, а мы теряем возможность освободить его от тела.
— Другими словами, после того, как человеку исполняется тридцать три, вы уже не можете его убить.
— Можно сказать и так, — согласился Калинов-Суть.
— Теперь мне понятна эта спешка!
— Однако ты должен признать, что мы ждем изменений в человеке до последнего. Освобождение Сутя происходит в последние сутки.
— Да, я заметил. Вот только Формен подвел!
— Мой носитель, — сказал Формен-Суть, — оказался, с вашей точки зрения, слабым человеком и решил не дожидаться.
— Нашей инициативы в его освобождении не было, — добавил Калинов-Суть.
— А каким образом происходит это самое, как вы говорите, освобождение?
— Его способен осуществить Суть любого умершего предка освобождаемого Сутя. Тебя и твоего носителя могу освободить и я. Механизм освобождения, как правило, один и тот же.
— К примеру, удар ножом! — Калинов криво усмехнулся. — Или удушение. — Он посмотрел на Нору-Суть.
— Нет, тело носителя при подобных освобождениях остается неповрежденным. Чаще всего это, выражаясь человеческой терминологией, смерть от разрыва сердца. То, что люди называют «поцелуй бога». На носителей с крепким сердцем воздействуют характеристикой, реализуемой в психике как страх. Крупным параметром. — Калинов-Суть взглянул на непроницаемые лица Сутей Андерсона и Накаямы.
— Интересно, — сказал Калинов. — Судя по вашим разъяснениям, это налаженная технологическая цепочка.
— Нет, освобождения происходят крайне редко.
— Но эта пятерка космонавтов — не первый случай?
— Нет, конечно. Кроме того, угрозу миру несут иногда не только космонавты.
После этой фразы наступила довольно длительная пауза. Калинов ждал, что объяснение будет продолжено.
— Ну хорошо, — сказал он, поняв, что не дождется. — Вы сказали, тело носителя остается неповрежденным. А как же в таком случае с ним? — Калинов кивнул на Бойля-Суть. — От его тела ведь почти ничего не осталось.
— С его носителем ситуация особая. Он покидал планету, а мы не могли этого допустить. Суть не всегда сразу после освобождения уходит в спиритосферу, иногда он некоторое время остается рядом с плотью носителя. Поэтому у нас не было иного вы хода: он мог оказаться на Луне, где мы не смогли бы блокировать его воздействие на пространство-время.
— Что ж, — Калинов покивал, — эти ответы принимаются. Теперь у меня такой вопрос… Является ли наличие в отдельности Белых или Черных Нитей достаточным для исчезновения угрозы дестабилизации?
— Да, вполне. Для того чтобы Суть стал неотвратимой угрозой миру, необходимо, чтобы у него в тридцать три года не было ни Белых, ни Черных Нитей. Достаточно до этого момента появиться тем или другим — и угрозы никогда не будет. К примеру, его носителю, — Калинов-Суть кивнул на Формена-Суть, — достаточно было бы за оставшиеся до дня рождения два месяца сойтись с женщиной и пожелать произвести с нею потомство — и угроза де стабилизации мира тут же исчезла бы. Путь в Космос ему оказался бы навсегда открыт.
«Черт возьми, — подумал Калинов, — а наши умники еще считают, что к звездам должны отправляться исключительно бездетные сироты. Чтобы не было разрыва семейных связей, видите ли… Сами того не желая, готовят нам будущие катастрофы!»
— Судя по предсмертному письму, — сказал он, — Формен о чем-то догадывался…
— Ты прав, — ответил Калинов-Суть. — У его Сутя имелась связь со спиритосферой, правда, очень слабая и непрямая.
— Так неужели вы не могли подсказать ему?!
— Не могли. Человек должен пожелать сам. Если нет глубоко осознанного внутреннего желания, подсказка не поможет. Она будет воспринята как глупое искушение.
Калинов поджал губы. Схема выстраивалась железная. Даже такой факт, как нежелание Зяблика и Аллы иметь детей, укладывался в нее очень четко.
— Ну хорошо, — сказал он. — Положим, такие люди действительно угрожают миру. Но ведь эти… — он запнулся, — носители этих Сутей, — он обвел взглядом знакомые из анкет лица, — уже выходили в Дальний Космос, и ничего не происходило. И Крылов удалялся от Земли…
— Ты ошибаешься, — сказал Калинов-Суть. — Воздействие, хоть и небольшое, было. Когда носитель Накаямы-Суть ходил к внешним планетам, там нечто произошло.
«Ядерный взрыв в атмосфере Урана, — вспомнил Калинов. — Вот оно как?..»
— Я вижу, ты понял, — сказал Калинов-Суть. — Было кое-что и у других.
— И у Крылова?
— Да, и у него.
— Что именно?
— Спроси у него сам… Но и это еще не все. Я уже сказал, что тридцать три года — пограничный рубеж для человека, что Суть, носитель которого перешагнул этот рубеж, меняется качественно и его дестабилизирующее воздействие на мир многократно возрастает. Такова истина…
Калинов покачал головой. Ему стало неуютно от этой истины, и появилось вдруг желание не верить в такую истину. И он старался не отдавать себе отчета, что возникшее неверие — всего лишь реакция на нее, слабая и кратковременная.
— Я бы хотел услышать от каждого из здесь сидящих его историю. Ведь мне все равно придется завершать расследование. Информация пригодится…
Ему показалось, что Калинов-Суть улыбнулся. Но нет, лицо того по-прежнему было непроницаемым.
— Историю их носителей, — поправил Калинов-Суть. — Вряд ли тебе поможет эта информация. Ей просто никто не поверит… Но изволь. — Он посмотрел на Андерсона-Суть.
— Мой носитель умер от страха, когда к нему пришел его дед, которого он не знал так же, как не знал и своего отца, — сказал тот, и ни один мускул не дернулся на его лице.
Что-то в нем было странное, и через мгновение Калинов сообразил, что Андерсон-Суть произнес фразу, не открывая рта.
Наверное, это был незапланированный поступок, потому что наступила пауза, во время которой Калинов-Суть внимательно посмотрел на каждого из присутствующих. Включая и Калинова. Потом заговорил Накаяма-Суть. Рот он открывал, но произнесенная им фраза ничем не отличалась от предыдущей. Ни содержанием, ни тоном.
— А мой носитель решил ускорить события и сделал себе укол, — сказал Формен-Суть и, поскольку еще не совсем обесчеловечился, приподнял слегка брови, отчего его лицо приняло удивленное выражение.
Калинов-Суть посмотрел на следующего.
— С моим носителем особая история, — сказал Бойль-Суть. — Он был самым крепким из всех четверых. К тому же он был лично знаком со своим отцом, хотя и не знал, что это его родитель. В результате их контакт на борту космолета не привел к моему освобождению из тела носителя. Тогда Суть отца был вынужден перехватить управление системами корабля.
— Так вы все-таки способны манипулировать техникой! — воскликнул Калинов.
— Да, способны, — сказал Бойль-Суть. — Но в результате этого манипулирования Суть отца прекратил свое существование. Эмоциональное воздействие на материальные предметы требует слишком большого… от Сутя.
Калинов сообразил, что не услышал какой-то части фразы. Но само словосочетание «эмоциональное воздействие на материальные предметы» оказалось для него настолько неожиданным и странным, что воцарилось долгое молчание.
Потом Калинов-Суть сказал:
— Вот поэтому мы и избегаем ножей и удавок. Увы, истощение Сутя приводит, выражаясь человеческими терминами, к его гибели. Это непоправимо да и спиритосфере обходится слишком дорого.
И опять Калинов ощутил выпадение из фразы какого-то термина. «Они правы, — подумал он, — я действительно не все могу понять». И задал Бойлю-Суть только один вопрос:
— О каком флаттере говорил ваш носитель во время контакта? Аппаратура зафиксировала это слово.
— О флаттере? — Бойль-Суть казался слегка удивленным. — Нет… Скорее всего это было слово «Fater» — по-немецки «отец».
«Действительно, — подумал Калинов. — Эко просто!.. Но мы бы никогда не догадались!» Калинов-Суть посмотрел на Назарова-Суть.
— Мы уже беседовали, — сказал тот. — Чуть ранее. Правда, тогда я играл, но содержание нашего разговора — исключая его эмоциональную окраску и некоторые уже исправленные неточности — эта игра не меняет.
Калинов согласно кивнул, но затем спохватился:
— Нет, у меня есть вопрос… Ведь вы ошиблись, когда приняли за своего сына меня, вооруженного дисивером?
Ответил ему Калинов-Суть:
— Да, он ошибся. Дисивер осуществляет полную ментальную маскировку.
— То есть если Игорь наденет дисивер и замаскируется под другого человека…
— Мы его потеряем.
— И он переживет день рождения? И вы уже не сможете его достать? Ведь он минует рубеж!
— Ты тоже миновал рубеж, однако мы тебя достали, — заметил Калинов-Суть и взглянул на Нору-Суть.
— Мой носитель, — объяснила она, — попросту утонул во время купания.
— Девушка не представляла никакой угрозы миру, — сказал Калинов-Суть. — Обычный несчастный случай… Но ее Суть оказался из числа тех, что способны некоторое время управлять телом своего носителя после его смерти. Таких Сутей немало… А в результате получается явление, называемое землянами «зомбизмом».
— Так вы подослали ко мне зомби?! — воскликнул Калинов.
— Ага! — Нора-Суть радостно кивнула. — И я оказалась единственной женщиной в мире, которая переспала с мужчиной после своей смерти.
— Ты не женщина, — сказал Калинов-Суть. — Пора забыть о мужчинах и человеческих ощущениях… Во всяком случае, — обратился он к Калинову, — ты теперь имеешь представление, как мы можем оказать воздействие и на людей, перешедших пограничный рубеж. К тому же зомбизм не грозит Сутям гибелью. Впрочем, в силу связи между мной и тобой мы можем позволить себе воздействие лишь на твоего носителя.
— Запугиваете? — сказал Калинов. Ему и в самом деле снова стало страшно: он вспомнил мертвые глаза своей любовницы.
— Нет, — ответил Калинов-Суть. — Разъясняем ситуацию. Ты должен нас понять. Мы не можем рисковать судьбами всех людей, живущих на Земле, потому что каждый человек — это минимум один Суть. Не можем мы рисковать и судьбой спиритосферы… В общем, ты должен понять: в руках твоего носителя судьба всего Разума в этом небольшом уголке Вселенной.
И все остальные Сути по очереди повторили: «Ты должен понять».
Потом они встали и исчезли за закрытой дверью. Нора-Суть перед исчезновением бросила на Калинова пристальный взгляд. По-видимому, это был ее последний женский взгляд.
Калинов и Калинов-Суть остались один на один. Сидели молча: говорить, кажется, было больше не о чем. Потом Калинов не удержался и спросил:
— Каковы возможности связи между мной и тобой?
Калинов-Суть как будто поморщился:
— В некоторой степени я способен догадываться о намерениях твоего носителя.
— Ты читаешь его мысли?
— Нет, здесь другие возможности. Когда-нибудь ты о них узнаешь.
— И как скоро?
— Это будет зависеть от поведения твоего носителя при решении соответствующих проблем.
«Запугиваешь, — подумал Калинов. — Будем паинькой — останемся жить, не будем…» А вслух спросил:
— Почему Назаров-Суть в своих вояжах за Крыловым прибег к столь сложным способам перемещения по планете?
— Переход Сутя из спиритосферы в мир людей — очень сложный процесс, отнимающий много энергии и занимающий немало времени. Поэтому, оказавшись на Земле, он был вынужден передвигаться по ней — в определенной степени, — как человек. Словно птица, перелетать с места на место Суть не способен.
— А джамп-кабины?
— Он не мог ими пользоваться в силу ментального характера природы Сутей. Джамп-генератор не переносит в, пространстве Сути, не связанные человеческой плотью. — Калинов-Суть замолк, и снова возникла пауза. Потом он сказал: — Мне кажется, тебе пора возвращаться.
— Так я сейчас в спиритосфере? — спросил Калинов.
— Разумеется, — сказал Калинов-Суть. — Все окружающее тебя сейчас — лишь… имитация.
И снова Калинов не услышал части фразы.
— А ты можешь показать мне ее? — спросил он.
— Что именно? Спиритосферу?
— Да!
— А не страшно?
— Страшно! — признался Калинов. — Но очень хочется.
И кабинет исчез. Распахнулись стены. Вспыхнул за ними серый туман, ухнуло в пустоту сердце, и в мозг Калинова вторглось Нечто. Невообразимо огромное, звездно-горячее, бесконечное в пространстве и вечное во времени. Равнодушное и заинтересованное, доброе и злое, темное и сияющее, оно принялось терзать мозг… И Калинов завопил от ужаса.
Калинов-Суть был внимателен. Снова замкнулся вокруг них кабинет и спрятал Калинова от вселенского страха.
— Я задействовал только часть твоих каналов, — сказал Калинов-Суть, — но, по-моему, тебе и этого вполне хватило.
Калинов содрогнулся. Спиритосфера была хуже любого ксена, более чужая, чем Абсолютно Чуждое Существо. Потому что и любой ксен, и Абсолютно Чуждое Существо были, в представлении Калинова, живыми. Здесь же в душу ему заглянула сама Смерть.
— Мне кажется, теперь тебе информации достаточно, — сказал первый Суть.
Калинова снова окутал серый туман, и он почувствовал, как устремляется вверх. Опять закрыл глаза.
Все повторилось. Снова врывалась в него бесконечная Вселенная, снова он умирал, и снова вползала в его душу Вечность. Но эта бесконечная Вселенная была меньше того Нечто, которое открыл ему Калинов-Суть. И умирал он теперь не до самого конца, и Вечность оказалась короче. И он даже смог сформулировать внятную мысль. «Когда-нибудь я приду в это Нечто, — подумал он, — и оно станет моим». Эта мысль целиком заполнила его, и он купался в ней, пока не почувствовал, что жив.
