Александр все чаще выбирался из корабля. Там ему становилось неуютно, стены давили, прижимали, да и как можно сидеть взаперти, когда тебя окружает такая красота. Ему стал нравиться этот голый спутник. Когда закончилось его дежурство, он сам остался здесь. Он хотел быть один и не видеть никого, даже Суок. Ее особенно. Что-то в нем изменилось.

Остроконечные горные пики резко выделялись на фоне черного неба, слегка светясь на самых вершинах, точно маяки, манящие чужие корабли. Однажды он решил добраться до них пешком, даже не позаботившись выкатить из ангара вездеход. Он шел и шел, но горные пики, казалось, совсем не приближались, и когда он обернулся, то почти потерял из вида свой корабль, и только четкая вереница следов, отпечатавшихся на поверхности в пыли, которые останутся здесь и тогда, когда тело Александра давно распадется на атомы, похороненное на одном из обитаемых миров, указывала ему дорогу к возвращению.

Может, он и доковылял бы до этих гор, точно, доковылял бы, но кто-то постоянно отодвигал и отодвигал их, точно заманивая его в ловушку, заставляя подальше отойти от корабля. На обратный путь сил у него не хватит. Пришлось вызывать вездеход.

Он и ни с кем не спорил, что дойдет до этих гор, чтобы признаваться в проигрыше. Какое-то время он шел рядом с вездеходом, смотрел под ноги, чтобы не наступить на свои же следы. Потом это ему наскучило. Он забрался в вездеход. Мягкие шины почти не оставляли следов.

На душе было грустно. Он знал, что потерял Суок, гнал прочь эти мысли, но они возвращались, нападали, как стая мошкары, но кусали куда больнее.

Мошкара? Откуда ей взяться здесь?

Он услышал жужжание, противное, режущее уши, как бывает в тайге, где, какими бы мазями ты ни натирал кожу, от гнуса не избавишься и наутро проснешься весь в укусах.

Звук этот впивался в него через наушники. Что-то пронеслось перед ним. Песчинки, поднятые ветром. Откуда здесь ветер? На скафандре, в районе сердца, стали разбегаться пульсирующие зеленые силовые волны. Защитное поле включилось автоматически. Силовые волны обтекали тело, защищая его, наплывали на стекло гермошлема, слепили глаза, и из-за этого Александр не заметил, как эти волны слизнули со стекла гермошлема маленькое насекомое. Оно вспыхнуло, превратившись даже не в пепел, а в пустоту. Еще одно они нашли на спине скафандра. Оно само нырнуло в силовое поле, продержалось там мгновение, пытаясь добраться до тела. Оно завязло, его сначала сплавило в комок, а потом поле выбросило его прочь. На лету комок рассыпался черной пылью.

Все происходило слишком быстро.

Александр ничего не понимал. Он успел лишь подумать, что это не метеоритный дождь, потому что тогда бы он видел, как крохотные камешки шлепаются о поверхность спутника, оставляя на ней вмятины, словно капли дождя в лужах, мгновенно каменея, а не затягиваясь. Они должны биться и в вездеход, пробивать насквозь обшивку, превращая его в груду мертвого металла.

Но отчего-то все доставалось ему одному.

«Нападение, — стал просыпаться его мозг. — На него напали!»

На внутренней стороне стекла появились характеристики насекомых.

«Боевые шершни!»

Вездеход он не останавливал. Но выбраться из-под обстрела никак не мог. Александр хотел отдать приказ ехать по прямой на максимальной скорости, чтобы побыстрее добраться до корабля и спрятаться там, хотел выяснить, кто же на него напал, и сообщить об этом друзьям. Чтобы выполнить первые пункты, всего-то понадобилось бы несколько секунд. Но у него их не было. Один из шершней, уже погибая, нашел-таки брешь в силовом поле и укусил Александра.

Он не чувствовал боли и совсем не мучился, не успел закрыть глаза и изменить позу. Смерть пришла к нему мгновенно. Он унес в своем взгляде кусочек спутника. Руки повисли вдоль тела, наклонилась голова. Возможно, он добрался бы до корабля, но что-то разладилось в вездеходе, тот отклонился от первоначального курса, забирая в сторону — к скалам. Пока они были невысокими — переваливал через них, успевая выровняться в воздухе, а потом он накренился, встав на два колеса, проехал несколько секунд в равновесии, но тело, мертвое тело, сдвинувшись, вывело вездеход из этого состояния, и он стал заваливаться, скользя бортом по поверхности, а потом опрокидываясь на крышу. Поддерживающие ее стойки пропахали в пыли глубокие борозды. Встревоженные песчинки из-за маленькой гравитации опадали очень медленно. Вездеход весь покрылся туманным облаком, тянувшимся за ним, словно шлейф. Когда облако пыли рассеялось, вездеход лежал днищем вверх, и только колеса его еще продолжали крутиться. На нем осел тонкий слой пыли. Это все, на что ее хватило. Даже маленький курган над могилой не возвести без чужой помощи.

С выключенной проекцией каюта Таккера выглядела слишком бедно. Немногим лучше тех помещений, в которых вынуждены ютиться небогатые колонисты, отправляющиеся на освоение новых планет.

На стыке стены и потолка проступило пятно то ли ржавчины, то ли плесени. Кровати нет. Видимо, Таккер использовал вместо нее силовое поле. Не спал же он на полу. На стене небольшая полочка с несколькими безделушками; маленький слоник, сделанный, судя по цвету, из кости, глиняный кувшинчик с узорчатой росписью и прочее в том же духе — набор, которым обычно обзаводятся не очень притязательные туристы, побывавшие на нескольких планетах. Интересно, зачем Таккер сохранил их? О чем они ему напоминали, если он выставил их в этой убогой каюте?

Было искушение порыться в личных вещах Таккера, полазить в памяти его компьютера.

Лоно уже отключил двух других андроидов. На корабле в рабочем состоянии остались только он да Таккер. Тот сидел, прижавшись спиной к стене, раскинув руки и ноги, совсем не изменив позы после того, как Лоно надел на него ошейник. Лоно присел рядышком на корточки, посмотрел на прикрытые веки, уловил, как едва заметно Таккер втягивает воздух, но так и не дождался, чтобы тот сам открыл глаза.

— Эй, эй, — сказал Лоно, а когда слова его не подействовали, закатил Таккеру звонкую пощечину, — просыпайся. Хватит отдыхать.

Веки дрогнули, приподнялись. Глаза какое-то время оставались пустыми, оледеневшими, словно у выключенного андроида, пока затеплившийся в них свет не стал растапливать лед.

Лоно предусмотрительно отодвинулся назад и смотрел на метаморфозы Таккера в отдалении. Он догадывался, что, когда Таккер его увидит, с губ его сорвется что-то наподобие: «Гад или сволочь». Или еще какое там ругательство он припас, чтобы выразить свою ненависть? Может, Лоно и слов таких не знал, а поэтому если Таккер и произнесет их, то он ничего не поймет и о смысле проклятий догадается только по тем интонациям, с какими их произнесут.

Таккер ничего не сказал. Только смотрел.

— Эй, Таккер, вы прямо готовы испепелить меня своим взглядом. Не советую. Вначале обратите внимание на то, что у вас вот здесь.

Лоно пальцем показал на свою шею. Таккер не замечал ошейника до тех пор, пока не пощупал его, провел по нему ладонями.

— Что это?

— А вы не знаете?

Таккер отрицательно мотнул головой.

— Нет? — продолжал Лоно. — Не верю. Ну что ж, простите меня за это украшение, но я понял, что доверять вам не могу, поэтому пришлось подстраховаться. Примитивное устройство. Взрывается, если вы захотите его снять. Но не только. Если со мной что-то случится — тоже взорвется. Причем произойдет это даже в том случае, если я не умру, а получу лишь серьезные повреждения. Оно взорвется автоматически. Теперь, чтобы сохранить свою жизнь, вам придется оберегать мою. И не просите меня снять его силой. Тоже взорвется. Оно реагирует на мое ментальное состояние. Действие — направленное. Голову в куски не разорвет, а аккуратно отделит от туловища. Срез будет ровным, словно от гильотины. Впрочем, что я выкладываю вам все эти подробности. Вы и без меня, по глазам вижу, хорошо представляете, как работает этот ошейник. Так ведь?

— Чего вы хотите?

— Раскрою свои карты. Такой уж я открытый человек, — Лоно попробовал изобразить подобие улыбки, но она получилась какая-то злая, оскал скорее, а не улыбка. — Мне не обойтись без вашей помощи и без помощи ваших андроидов. Мне нужно, чтобы и вы, и они не мешали мне и выполняли мои просьбы, подчеркиваю — просьбы, а не приказы. О, я чувствую, что вы хотите меня шантажировать. Сказать, что не согласны, что я все равно ошейник не активирую, потому что в этом случае ваши андроиды меня убьют. Так ведь? Вот и ошибаетесь. Андроиды выключены. Они ведь не включатся автоматически после вашей смерти?

— Вы не сможете управлять кораблем.

— Так я о чем и говорю. Мне нужна ваша помощь. И я еще не отказываюсь делиться с вами. Соглашайтесь, пока я прошу, а не приказываю.

Корабль, каким бы примитивным ни был его мозг, наверняка синхронизирован с капитаном, чувствует его боль и, как преданная бойцовая собака, готов убить любого, кто угрожает Таккеру. Но почему же, почему же он так ничего и не сделал, чтобы обезвредить Лоно, когда это еще было возможно? Самый примитивный способ — впрыснуть легкий паралитический газ, чтобы Лоно и понять не успел, что с ним происходит, незаметно впадая в сон. Включить андроидов, запереть Лоно, откачать газ, разбудить Таккера. Так просто. Отчего он этого не сделал? Теперь поздно.

Они должны быть единым целым, пусть не вживленным друг в друга, но все равно единым целым. Таккер должен кривиться от боли, когда метеорит, пробив силовое поле, увязнет в обшивке. Рука его невольно метнется туда, где он почувствует боль, точно это его укусили, а не корабль. И наоборот — корабль должен чувствовать боль Таккера.

— Я гадаю, почему ты сразу меня не убил. Как только узнал, куда и зачем я отправляюсь. Ты не хочешь рассказать мне об этом?

Таккер молчал.

— Я не сказал тебе, что ошейник можно использовать для разных целей. Например, как шокер. Его разряд, очень слабый разряд, развяжет язык кому угодно, но мне кажется, я догадался, почему ты не убил меня. Ты думал, что я тебя обманул. Корабль Чужаков. Ха. Кто поверит в такую глупость. Ты думал, что я, чтобы проверить тебя, указал неверные координаты, что, когда мы прилетим, окажется — планета пуста. На ней ничего нет. Ни торговцев, ни тем более корабля Чужаков. Ха. По твоим глазам вижу, что догадался правильно. Но ты обманулся. Я сказал тебе правду. Корабль Чужаков находится именно там, где я и сказал. Иногда надо верить людям, чтобы не оказаться в такой ситуации, в какой сейчас ты. Верить. Запомни. Не все же такие подлецы, как... я.

«Что-то я разболтался. Давно собеседника не было. Даже фантома. Да теперь сколько угодно можно говорить. Вот только шершни почему-то молчат...»

Шершни молчали. Не все. Но большинство. О выполнении задания доложили только те, кто должны были убить дежурного на корабле. Остальные безмолвствовали. Это настораживало.

Никто не заметил, как в какой-то миг у Лю Чена закатились глаза, остались лишь одни белки. Он обхватил ладонями голову, сжал ее, точно почувствовал, что она сейчас расколется, а уж когда он закричал, все вздрогнули. На лицах появилось недоумение, затем тревога.

— Ты что? — спросил Вацлав.

— Заиками нас всех сделаешь, — добавила Суок. Лю Чен не счел необходимым давать пояснения.

Чуть пошатываясь, он поспешил в свою комнату, удерживая какое-то клокотание в горле, будто он подавился.

— Да что с ним такое случилось? — забеспокоилась Суок, оглядываясь, то ли рассчитывая получить ответ, то ли ожидая одобрения своих дальнейших действий. — Пойду посмотрю, что с ним.

— Я с тобой, — сказал Зоран.

«Ну, да. Я в этом не сомневался», — подумал Бастиан, тут же устыдившись своих мыслей. Может, и вправду Лю Чену плохо стало. Ему теперь помощь нужна. Но чем я могу ему помочь? Я ничего не умею. Буду стоять, глупо пялясь на то, что делают остальные, и только мешаться.

В комнате Лю Чена что-то сыпалось, гремело. С одинаковой вероятностью он мог разбрасывать свои вещи, впав отчего-то в буйство, и тогда лучше скрутить его побыстрее, а то наделает бед, или он хватался за все, что попадало под руку, пробуя удержать равновесие, но сознание покидало его. Он падает, катается по полу от боли.

— Эй, Лю Чен, что с тобой?

Суок все не могла решиться заглянуть в комнату, боялась чего-то и будто спрашивала разрешения войти, но, похоже, Лю Чен ее не слышал, всецело поглощенный тем, что старался расположить стеклянный шар на стуле так, чтобы тот не катался. Он подпер шар с нескольких сторон какими-то коробочками, критически посмотрел на эту конструкцию, почмокал губами и, видимо, не удовлетворившись проделанной работой, схватил шар и, чтобы получше его пристроить, стал оглядывать комнату.

— Э-э-э, Лю Чен, — протянула Суок и остановилась, когда Лю Чен, посмотрев на нее, вытянул навстречу ладонь с распластанной пятерней.

Суок поняла, что сейчас не самое лучшее время для расспросов. Она решила остаться в комнате и посмотреть, что же Лю Чен собирается делать. Тот ведь не гнал ее прочь, только просил не мешать.

Наконец Лю Чен закончил осмотр комнаты, опять посмотрел на Суок, но в глазах его проступило такое удивление, словно он ее впервые увидел и не понимает, каким образом она здесь оказалась. Суок покраснела, словно маленькая девочка, которую застали за чем-то непристойным, например, за тем, что она подсматривает за взрослыми.

— У тебя стол есть? — спросил Лю Чен.

— Стол?

— Да, да, стол. Только соображай быстрее. Времени очень мало. Если нет у тебя, у кого есть стол?

— За... — хотела она спросить, осеклась, вспомнив о том, что времени мало. Ей захотелось узнать, почему его вдруг стало мало. Один вопрос начнет цепляться за другой. Она прервалась в самом начале первого. — Есть.

— Пошли.

Одной рукой Лю Чен обхватил шар, прижимая его к себе, как футбольный мяч, другую — протянул Суок, взял ее за запястье так, чтобы она не вздумала от него убежать и проводила к себе. Будь ситуация иной, Суок стала бы размышлять, а стоит ли его вести к себе. У нее там не убрано. Но сейчас у нее и мысли такой не возникло.

— Что? — спросили все хором, увидев их.

— Не заходите ко мне, — отмахнулась Суок.

Знаками она всячески пыталась дать понять остальным, чтобы они больше ни о чем не спрашивали, точно звуки человеческой речи могли вернуть Лю Чена из полузабытья, в которое он начинал впадать. Его глаза опять закатывались. Он, похоже, уже ничего не видел, и Суок была нужна ему как проводник.

Когда они вошли в комнату, она не стала извиняться за царивший там беспорядок, но пока Лю Чен увлеченно устраивал на столе шар, стала убирать наиболее интимные из тех вещей, что валялись на кровати. Зачем? Он ведь их не замечал.

— Выйди, пожалуйста, — голос Лю Чена был очень низким, будто замедленным. Он всегда говорил мягче, плавнее. — Ты мне мешаешь.

От такой наглости надо было задохнуться, сказать что-то колкое, но Суок молча, чуть ли не на цыпочках, поспешила убраться.

— Что там? — спросил Зоран.

— Откуда я знаю, — ответила Суок. — Он взял свой шар, поставил его на стол и на него смотрит. Колдует, не иначе.

— М-м, похоже, решил увидеть будущее.

— Лучше ему не мешать. Говорите потише, — сказал Капитан.

На него посмотрели с удивлением.

Заглядывая в комнату, Суок видела, что Лю Чен водит над шаром растопыренными ладонями, но не прикасается к нему, точно греется у костра. В шаре разгорался красный огонь.

У Суок похолодело все внутри, по спине забегали мурашки, когда Лю Чен уставился на нее закатившимися глазами. Он был страшен. Это был совсем другой человек. Суок попятилась, попробовала закрыть лицо руками, может, тогда Лю Чен перестанет ее видеть.

Из-под век стали появляться зрачки. От этой перемены лицо стало приобретать знакомые черты. Он шел, слегка качаясь, точно почва под его ногами ходила ходуном в предвкушении тектонических сдвигов. Лю Чен натолкнулся на Суок, прошел мимо, даже не извинившись. Он был на голову ниже Суок. Натолкнувшись на нее, он должен был отлететь в сторону, а вышло наоборот. Он что, вообразил, будто находится на футбольном поле, и ему во что бы то ни стало надо пробиться через плотные ряды защитников, занимая выгодную позицию, и затащить в зачетное поле противника этот чертов мяч, который вот-вот должен подать ему кто-то из партнеров?

Суок потеряла дар речи. Остальные тоже молча следили за тем, как Лю Чен включает защитное поле, перекрывая вход в пещеру. Он обезопасил и стены, и пол, и потолок — защитное поле растекалось по ним, искажая виртуальные картинки. Они начинали колебаться, будто возле них возникло марево раскалившегося воздуха.

Лю Чен хотел еще что-то сделать, шагнул, но силы покинули его, и он опустился на пол. По его лицу обильно тек пот, губы дрожали, а опустившиеся веки оставили почти незаметную полоску вместо глаз.

— Опасность, опасность. Быстрее скажите Александру. Пусть сидит в корабле и не высовывается. Быстрее, быстрее, — шептал он.

Тут и вправду все поняли, что переспрашивать «Что?» да «Почему?» — времени нет. Они стали вызывать Александра. Он не отзывался.

В защитном поле стали расцветать крохотные вспышки — там, где через него кто-то хотел пробиться. Маленькие бездумные насекомые продолжали наскакивать на него, точно его и вовсе нет, как это делают мотыльки или бабочки, натыкаясь на прозрачное стекло, которое не дает им обжечь крылья в манящем их огне.

Сенсоры спроецировали на стену многократно увеличенное изображение этих насекомых... Стали видны коленчатые железные лапки, прозрачные слюдяные крылышки, песочного цвета брюшки, фасеточные зеркальные глаза, служившие объективами вмонтированных в них камер, и острые граненые жала, похожие на древнее оружие или на щуп хакера, обычно имплантированный в руку вместо мизинца.

Кончиками своих жал они вспорют даже обшивку корабля, если у них будет достаточно времени для этого.

Пять насекомых натолкнулись на защитное поле. Раздался треск, словно от радиопомех. Все рассыпались пеплом. Остальные от лобовых атак пока отказались, зарылись в землю, чтобы обойти преграду, но и под землей их ждало защитное поле. Не нападут ли они на роботов, продолжавших рыть туннель? Те не смогут себя защитить. Потерять их было бы равносильно катастрофе.

Проекция показывала, из чего сделаны насекомые, их массу, функциональные способности. Если они не модифицированы, то через защитное поле не проберутся. Пока оно работает, люди в безопасности. Но смотреть на то, как эти насекомые, будто смертники, стараются до тебя добраться и убить, становилось страшно. У Бастиана по спине пробежал холодок.

Капитан перевел поле в жесткий режим. Оно затягивало насекомых, не отпускало, высасывало у них энергию, прежде чем превратить в бесформенные комки, разрушало систему регенерации, а потом выбрасывало.

— Не отключайте поле, — прошептал Лю Чен.

Он, похоже, еще не вышел из транса, если говорил такое, точно вокруг него собрались члены клуба самоубийц.

Поле убило пятнадцать насекомых. Новых атак не последовало, и когда сканеры ощупали пространство, выяснилось, что искусственных насекомых поблизости нет.

Но все оказалось хуже, гораздо хуже, чем можно было предположить после отражения первой атаки. А они-то чуть не обрадовались, что самое худшее позади. Нет. Все еще только предстоит.

— О черт, — только и прошептала Суок. Остальные и этого сказать не могли.

Чужой корабль, уже знакомый, однажды встречавшийся, приближался к планете, гася скорость. В прошлый раз у них был портал, и пусть даже потеряв свой корабль, они ушли, а теперь у них ничего не было. Абсолютно ничего.

Они знали, что влипли очень серьезно, и тут не отделаешься, даже если выкинешь белый флаг и, упав на коленочки, начнешь ныть, что готов забыть и о находке, и о прошлых обидах, точно с тобой сотворили частичную лоботомию, только бы разрешили убраться прочь на своем корабле.

«Ах, вы не оставите нам корабль? Отлично, отлично. Пусть он вам останется. Дайте нам хоть какое-нибудь ржавое герметичное корыто, на котором мы сможем добраться до ближайшего портала. Пусть корыто это вы захватили во время налета на антикварную лавку или исторический музей, и на нем стоят ионные двигатели. Ну что ж, до портала тогда лететь полгода вместо двух недель. Это даже лучше. Вам ничего не надо опасаться. А мы раздобудем питательный концентрат, чтобы не подохнуть от голода, и уж простите нас великодушно, что мы не отдали вам портал при нашей первой встрече».

Глупые мечты. С ними не будут вступать в переговоры. Им осталось только ждать, когда бортовые лазеры корабля пробьют защитное поле и превратят все, что находится в убежище, включая и людей, и приборы, и камень, — в инертный газ.

Оставалась слабая надежда на то, что Александр закупорится в корабле, как в консервной банке, и успеет поднять его до того, как тепловыми орудиями в нем прожгут внушительную дыру, которую не смогут закрыть пластиковыми заплатами системы регенерации. Он выгадает немного времени. Уйти — не уйдет. Двигатели корабля пиратов процентов на двадцать мощнее. Они догонят Александра даже в том случае, если в погоню бросятся не сразу, а предварительно расправившись со всеми свидетелями.

Как же они узнали о находке?

Никто не говорил ни слова, но Бастиану казалось, что он слышит, как в головах его спутников мысли прокручиваются с такой фантастической скоростью, что они едва успевают их понять. Эти мысли наваливаются, затапливая и покрывая с ног до головы холодным потом, из-за которого одежда, несмотря на специальную прослойку, начинает липнуть к телу.

Александр возьмет корабль на абордаж, захватит его экипаж, скует их наручниками и этапирует на Альбеду. Там их до отвала накормят сывороткой правды, и каких бы продажных и дорогих адвокатов ни нанимала страховая компания, страховщики будут обязаны компенсировать торговцам их потери.

Черт. Какое там. Унести бы ноги.

В довершение всех бед приборы показывали, что Александр не подает признаков жизни, сердцебиение отсутствует, дыхание тоже, а температура его тела быстро понижается, причем стремится она к отметке абсолютного нуля, а это означало, что он оказался вне пределов корабля, когда на него напали шершни. Не вызывало сомнений, что на него тоже напали. Скафандр его разгерметизирован, система отопления вышла из строя. Александр мертв.

В брошенный на произвол судьбы корабль еще никто не вторгся, но это дело времени.

Лю Чен совсем регрессировал, из ума не выжил, но впал в детство. Как иначе объяснить то, что он первым нарушил тишину, издав реплику еще глупее предыдущей:

— Ну, что будем делать?