По ночам небо становилось кристально чистым. Без всякой оптики на нем можно было разглядеть сотни и сотни звезд. Под таким небом надо признаваться в любви, возить сюда влюбленных для романтических свиданий. Оно создано для этого. Но Зоран не обращал на эту красоту никакого внимания. Что для него звезды, если на самой планете творилось такое, что он, побывавший на множестве миров, никогда не видел подобного.

Это был старый робот, в который не заложили программу регенерации. Кожа с его лица частично слезла, обнажив разноцветные провода и потускневший металл каркаса. Многие механизмы истерлись, поэтому у робота не действовали ни руки, ни ноги, они только чуть шевелились, вздрагивали, словно у пораженного смертельной болезнью человека. Голова его со скрипом поворачивалась из стороны в сторону, немного приподнималась, но, даже отталкиваясь затылком от земли, она все равно не могла поднять распластанное тело. Глаза робота смотрели на обступивших его людей с непониманием. Нет ничего вечного. Он видел, как время парализует таких же, как он, существ, но все никак не мог поверить, что и с ним может произойти подобное, и даже, когда это случилось, он все пробовал и пробовал подняться.

На людях были бесформенные, грязные, грубо вытканные хламиды, куски полимерных тканей и шкуры со свалявшейся шерстью. В руках они держали копья и стрелы с наконечниками, сделанными из металла, но сами выплавлять металл из руды они разучились несколько поколений назад и умели только переплавлять тот, что остался от Колонии.

Робот тоже остался от Колонии. Последний ее робот, который прилетел сюда с далекой планеты, но, как называлась она, обступившие его люди уже не помнили.

Он разрушался постепенно. Вначале стали подкашиваться ноги, и он ходил, опираясь на железный костыль, все еще пытаясь помочь людям на охоте и в поле, а когда коленные суставы так истерлись, что ноги окончательно подогнулись, и он перестал их чувствовать, роботу пришлось ползать, подогнув под себя бесполезные теперь конечности и отталкиваясь от земли руками. Он подумывал вовсе отпилить себе ноги, но все не решался на это.

Суставы портились в первую очередь, и если какие-то другие детали робот мог снять со своих собратьев, вышедших из строя раньше, и приладить к себе, то раздобыть новые суставы было негде. Исправных не было ни у кого. Он знал, что как только они перестанут функционировать, это будет означать смерть для его тела. Только для тела. Мозг еще долго будет работать, если кто-нибудь не вздумает расколоть черепную коробку, как скорлупу ореха, и разрушить всю эту сложную электронику.

Его по-прежнему брали на охоту. Скорость и сила, с которой он посылал копье в зверя, превосходили людскую.

Последняя охота тоже была славной. О ней какое-то время будут помнить. Если бы робот мог улыбнуться, он обязательно улыбнулся бы, но у него уже не было губ, а стальные зубы, которые, в сущности, никогда ему не были нужны, и сделали их только для того, чтобы он больше походил на человека, теперь обнажались в страшной гримасе. Люди не пугались этого. Они видели его таким уже много лет и думали, что иначе он никогда и не выглядел.

Они загнали в ловушку целое стадо во главе с огромным, сильным и свирепым зверем. В его шерсти застряло несколько копий и стрел, но вряд ли они глубоко пробили толстую кожу. Когда зверь понял, что если и дальше будет пятиться от ощетинившихся копьями людей, то свалится с обрыва, а там уже никто не уцелеет, он задрал вверх хобот и протрубил что-то, напоминающее приказ к атаке, потом нагнул лобастую голову, выставляя кривые длинные бивни, и бросился на цепочку людей. Следом за ним клином пристроились остальные звери. Их уже не пугали ни крики, ни огонь факелов. Их уже не пугала горящая шерсть. Их вообще ничего не пугало.

Робот знал, что вожак втопчет людей в землю, переломает их, как муравьев. Он бросился ему навстречу, занося копье, но зверь, резко мотнув головой, подцепил его бивнем и отбросил далеко в сторону. Копье глубоко погрузилось в шкуру гиганта. Ноги его стали подкашиваться. Робот этого не видел. Он ударился спиной о каменный выступ. Что-то в нем хрустнуло. Упав, он не мог встать. Рука его шарила вокруг, хватая прозрачные камешки, которые вываливались из его корпуса, и пробовала запихнуть их обратно, но с таким же успехом он мог фаршировать себя обычной землей или песком.

Он слышал, как грузно метрах в двадцати от него рухнул зверь. От этого удара затряслась земля. Остальная стая, бросившаяся было за вожаком, увидев, что он упал, повернула прочь от этих маленьких, но страшных существ, загородивших им дорогу. Теперь впереди животных дорога заканчивалась обрывом. Дно пропасти было усеяно острыми камнями.

«У племени будет много мяса».

Руки тоже стали неметь. Когда люди обступили его, он мог только смотреть на них, даже челюсти его свело.

Он был раза в три тяжелее самого массивного из людей. Нелегко им пришлось, когда они положили робота на носилки, сделанные из шкуры и двух жердей, и потащили его в поселок. Его оставили на полу в гостевой хижине. В этой же хижине умирал вождь племени. Зверь все-таки успел достать его бивнями. Робот слышал, как вождь стонет и как его хриплое дыхание, чуть клокочущее, вырывается изо рта. У него были повреждены грудь и голова. Когда-то люди умели лечить такие раны, не оставляя после них даже шрамов. Всего-то залить их питательным раствором. Бактерии сами все восстановят. Но вот уже много сотен лет прошло, как люди разучились их выращивать.

Всю ночь робот слушал песни соплеменников. Они жгли костры, ходили вокруг гостевой хижины с барабанами и бубнами, отгоняя от своего вождя злых духов, которые, словно падальщики, летают где-то поблизости, почуяв смерть. Робот вторил им, но челюсти его плохо двигались, и выходили у него не слова песни, а противные скрипы. Но такими противными звуками куда как лучше отгонять злых духов. Душа вождя тоже убежала бы от таких скрипов, если бы... если бы... Робот еще помнил времена, когда люди не боялись злых духов. Этой песней он проводил в загробный мир почти четыре десятка вождей. Его память сохранила все их имена.

Робот, даже парализованный, оставался хорошим охранником. Любой испугается такой образины. Он похож на мертвеца, вставшего из могилы. Полуразложившегося мертвеца. В темноте демоны не разберут, что это не человек. Вот отчего его положили в эту хижину.

Он не стал отключать свои слуховые органы. Под утро, когда темнота стала сменяться предрассветными сумерками, а голоса людей стали не такими бодрыми, как вечером, он понял, что душа вождя покинула тело, но смогли ли ее утащить злые духи, или она досталась добрым — робот не знал. Ему показалось, что он услышал радостное завывание в вышине, но на самом деле это резвился ветер, которому было наплевать на людей. Робот так долго прожил, что сам стал верить во все эти глупые людские верования, и он никогда не делал попыток объяснить им, что небо — это не стеклянный купол, а бездна со множеством других, похожих на эту планет, где живут миллиарды и миллиарды других людей. Ему бы никто не поверил.

Ждать с похоронами не стали. Тело вождя могло испортиться. Вряд ли вождю захочется оказаться в столь неприглядном виде в загробном мире, и когда придет время соплеменников идти туда же, он будет поджидать их на пороге и гневно кричать на каждого, спрашивая, отчего они медлили.

Лишь однажды тело одного из вождей сожгли. Он сам так захотел. Страшно подумать, что ты в загробный мир придешь лишь горсткой пепла. Да и роботы совсем не горят, даже если их поливать маслянистой черной жидкостью, которая хорошо поддерживает огонь. В лучшем случае, через несколько дней, когда небо так прокоптится, что покроется беспросветной черной тучей, дождешься только, что огонь слизнет кожу да мышцы, но скелет-то останется. Горстка пепла и железный скелет — тот вождь вместе со своим спутником, наверное, до сих пор пугает всех в загробном мире. Кто захочет попасть туда в таком же виде — не пустят. Хватит и одной страхолюдины.

Тело обмыли, на голову водрузили принадлежавший некогда космонавту металлопластиковый шлем, обшитый теперь мехом. Кажется, того космонавта звали Легат Крамвел. На внутренней стороне шлема должна сохраниться надпись с его именем. Он водил сюда транспорты, влюбился в колонистку и остался. Это было восемьсот лет назад.

Рану на груди вождя заштопали оленьими жилами и прикрыли шкурами, а лицо намазали розовой краской, так что ни мертвенная бледность, которая уже разлилась по коже, ни рана, через которую душа покинула его тело, стали не видны.

Костры угасли, и только едкий дым все еще висел в воздухе, словно туман, оседая на хижины. Тело вождя водрузили на помост, сделанный из нескольких обструганных бревен. Жители поселения, начиная с самого никудышного старика, получившего увечья много лет назад, но милостью вождя оставшегося в племени на полном обеспечении, подходили к мертвецу, прощались, говорили, что скоро опять придут под его начало. Но молодые погибают чаще. В загробном мире у вождей в подчинении стариков не так уж много.

Робота вытащили из хижины. Он лежал на земле, смотрел в небеса. Сенсоры его уловили железную мушку. Похожих на нее он давно не встречал. Обычно едкий дым отгонял мушек, но эта не обращала на дым никакого внимания и все время находилась неподалеку от людей, назойливо наблюдая за их действиями. Крылья ее были из прозрачных полимеров, под бархатистой кожей скрывался панцирь из очень прочного сплава, а фасеточные глаза были окулярами видеокамер.

«Она искусственная. Ее кто-то сделал».

Робот хотел сказать об этом новому вождю, когда тот склонился над ним, но челюсти его, чуть двинувшись, так и не смогли издать нужные звуки, а потом вождь поднес к его горлу остро наточенный железный нож и стал пилить пластиковую кожу.

Верхний слой за сотни лет стал непрочным. У вождя ушло несколько минут, чтобы разрезать его, потом пришел черед разноцветных, похожих на вены и сухожилия, проводов. Он перерезал их по очереди, осторожно собирая сочившуюся из них жидкость в разные плошки, чтобы капли не попали ему на кожу. Жидкость могла вызвать язвы, которые не заживлялись никакими снадобьями.

По лицу вождя, разрисованному белой краской, потекли ручейки пота. Мышцы вздувались от усилий. С шейными позвонками справиться будет еще сложнее. Их нож не возьмет. Но и они за многие годы поизносились, сочленения между ними стали не так прочны, как прежде, а края их покрылись ржавчиной. Ритуал принесения в жертву робота за долгие годы был отточен до совершенства, вот только далеко не каждому вождю в спутники доставался робот. Обычно они шли в загробный мир либо одни, либо в сопровождении погибших вместе с ними людей.

Робот помнил их всех.

Он никогда не спал. Те места, где пластик отваливался, он прикрывал шкурами и тряпками, но пыль и грязь все равно проникали сквозь них, накапливались в его теле. Он вычищал их каждую ночь, выковыривал тонкими палочками, на которые наматывал тряпки, но так и не мог избавиться от них полностью. Они постепенно разъедали его. Он давно напоминал ходячий труп. Раньше у него был пластичный раствор, которым он герметически замазывал свои внешние повреждения. Такой раствор применяли для ликвидации пробоин в космических кораблях. Раствор закончился три сотни лет назад, спустя два века после того, как в колонии окончательно испортилась энергетическая станция, вышли из строя все системы жизнеобеспечения, а люди и так уже впадали в первобытное состояние. Когда станция вышла из строя, процесс этот пошел еще быстрее. По специализации робот был домработником, умел готовить, убирать пыль, ухаживать за детишками, но услуги эти были не так важны, больше ценилось умение охотиться. Пришлось переучиваться. Это оказалось совсем легко.

Чувство, что ты еще кому-то нужен, что не совсем бесполезен, робот испытывал, рассказывая разнообразные истории, скопившиеся у него в голове. Его активизировали на этой планете. Он только ее и видел. Но по разговорам, которые он подслушал когда-то, и по книгам, которые прочитал, робот знал, что люди пришли сюда откуда-то со звезд. Его слушали дети. Взрослые считали его истории сказками, пустыми сказками. Когда дети вырастали, они тоже переставали его слушать.

Вождь встал, распрямился.

Эту церемонию не проводили более сорока лет — с той поры, как пришел в негодность предпоследний робот. С определенного периода роботы стали выходить из строя один за другим. Они были разных конструкций. Запчасти от одних к другим часто не подходили, и сделать замену тоже не всегда получалось. У некоторых вождей в могилах лежало по нескольку обезглавленных роботов. Любой вождь гордился такой свитой.

Шею робота обмотали веревкой, сплетенной из прочной лески, точно такой же обмотали и туловище, а их концы закрепили на двух валиках с рычагами.

Вождю подали огромную секиру на толстом древке.

В каждый из рычагов впряглись по три человека. Они стали наматывать на валики веревки. Первые обороты дались легко. Робот оторвался от земли, повис горизонтально, разрезанный пластик чуть съехал в сторону, обнажая шейные позвонки. Они заскрежетали. Натянутые веревки звенели. Люди обливались потом, но уже не могли сделать ни одного оборота.

— Покойся с миром.

Вождь медленно занес секиру над своей головой, постоял и резко опустил ее на шейные позвонки робота. Секира рассекла их со звоном и искрами. Голова покатилась прочь. Тело опало.

— О-о-о, — сопроводили этот удачный удар соплеменники.

Плохая примета — не перерубить позвонки с первого удара. Случись это, племя ждало бы множество испытаний. Робот ничего не почувствовал. Контроль над телом он уже утратил. И хотя мышцы, управляющие веками, все еще функционировали, а мозг его работал, он закрыл глаза, будто жизнь навсегда его покинула. Но на самом деле это было не так.

«Интересный ритуал. Очень интересный. Архаичный».

Зоран внимательно следил за происходящим. Как только представится возможность, он прокрутит запись не один раз, пока не выучит ее наизусть. Мысленно он уже начал составлять текст своей диссертации, посмеиваясь над тем, какое впечатление произведет на коллег по кафедре — этих кабинетных червей, которые стали такими ленивыми, что забыли, когда в последний раз в своих исследованиях отрывали зады от кресел и пускались на поиски данных. Настоящих данных, а не тех, что мог получить каждый, порывшись в архиве.

Как же ему повезло. Несказанно повезло.

Старого робота было жалко гораздо больше, чем человека. И тому, и другому Зоран мог бы помочь. Но глупый закон, принятый черт знает когда, не позволял вторгаться в те миры, на которых колонии деградировали до первобытного состояния. Идиотский закон, обрекавший эти колонии на медленное вымирание. Исключение было сделано только для естествоиспытателей. Им запрещалось вступать в контакт с местными жителями, но хотя бы разрешалось посещать подобные планеты, другим не позволялось и этого. Нарушение закона влекло уголовную ответственность. Правоохранители устраивали обыски на кораблях исследователей. Иногда им тоже доставалась неплохая добыча.

От прогрессорства одни беды.

Девять веков назад на Земле транспортные корабли с эмбрионами и замороженными телами, как человеческими, так и звериными, на борту, а вместе с ними с кучей всевозможных вещей, которые могли бы помочь колонистам выжить, снаряжали все кому не лень, вообразив себя библейскими героями из истории о Ное и его ковчеге. Странам третьего мира на подобные цели деньги выделяли международные организации.

Библейские инструкции эти люди обычно не выполняли. Каждой твари по паре не брали, подходя творчески; к процессу рассылки новых ковчегов в разные уголки космоса, где, по мнению ученых, находились планеты, пригодные для человеческого обитания. Обстановка на них не очень напоминала земную, так что первых колонистов ждали годы упорного труда по терраформированию. Предсказать, сколько на это уйдет времени в каждом конкретном случае, редко удавалось. Но все равно первые колонисты могли и не дождаться результатов своего труда. Все отпущенные им годы они жили в куполах, а наружу выходили только в герметичных скафандрах. Выбрать такую незавидную судьбу могли только люди отчаявшиеся, на Земле у них не было никаких перспектив, и никто их там не держал.

Зоран был невысокого мнения о первых колонистах. Пустая картонная коробка, служившая домом, где-нибудь на грязной улице Нью-Бомбея, среди таких же отбросов общества, все же лучше, чем купол с искусственной атмосферой. Пусть воздух Нью-Бомбея загажен. Он вреден для легких и постепенно разъедает их, как ржавчина разъедает металл, а на слизистой проступают язвы. Но над тобой не пластиковый купол, армированный металлом, а бесконечно высокие небеса. Ты можешь ходить по городу из конца в конец и еще дальше, пока у тебя не устанут ноги, и ты не свалишься без сил в придорожной канаве, где у тебя никогда не возникнет мысль, что небеса треснут, осыплются, в пролом ворвется удушливая атмосфера, и ты задохнешься.

Каким же идиотом, глупцом, кретином (перечисление можно продолжать до тех пор, пока не иссякнут ругательства, которые держишь в голове, после чего занесешь в список все, что отыщется в толковом словаре), так вот, каким же тупицей надо быть, чтобы променять Землю на неизвестность.

Первые колонисты, как их потом ни романтизировали, на самом деле были отбросами общества с отвратительным набором генов, который проявлялся негативно и в их потомках. Возможно, кто-то прихватил с собой контрабандой эмбрионы или клетки для клонирования достойных людей, но удалось ли им разбавить такую плохую коллекцию, которая собиралась на борту новых ковчегов?

После подобных размышлений Зоран приходил к выводу, что в законе о деградирующих колониях имеется и разумное зерно.

Статистика велась как бог на душу положит. Сведения о том, сколько всего было отправлено с Земли в космос кораблей с первой волной колонистов и сколько они основали поселений, сильно различались. Может, какие-то корабли до сих пор блуждают в космосе с замороженными полуфабрикатами для каннибалов. Зоран слышал, что иногда их находят. Случается это редко. Последний раз это было лет двадцать назад.

Более развитые страны пытались таким образом помочь той части света, что не входила в золотой миллиард, избавиться от излишков населения.

Они были поставщиками органов для трансплантации. Пусть не очень чистых, зато дешевых, поэтому и позволить их себе могли многие. Когда открыли питомники, где производились несравненно более качественные органы для пересадки, надобность в тех, что поставлялись из стран третьего мира, отпала. А для их обитателей это было одним из немногих способов заработать на жизнь.

Но разве несколько сотен человек, отправленных в космос, изменят ситуацию в стране, где население подбирается к двум миллиардам, а территория так мала, что вскоре большинству придется жить друг у друга на закорках. Чтобы незамедлительно улучшить положение, требовалось применять более радикальные меры, например, хорошо просчитанная утечка токсинов с химической фабрики, спровоцированный ураган или цунами, резкое временное похолодание — даже самый последний метод был во много раз дешевле и эффективнее, нежели отправка кораблей с поселенцами к другим планетам.

Но им надо было дать надежду. Иначе их давление стало бы слишком агрессивным. Они бы просто затопили своими телами пребывающие в благоденствии страны. Их не остановили бы ни границы, ни военные кордоны, ни любое оружие.

На какое-то время их экспансию смогли остановить. Благо в России большинство коренного населения постепенно вымерло, а львиная часть территорий пришла в упадок, и, в конце концов, ее передали под контроль более густонаселенным соседям. Но они быстро проглотили этот кусок и захотели еще.

Другая цель заключалась в освоении жизненного пространства. Для этого представители отсталого мира были незаменимы, примерно как обезьянки или собаки, которых прежде человека отправляли в космос, чтобы изучить влияние на их организм жесткого излучения, отсутствия притяжения и прочее, и прочее.

После того как первые колонисты основали поселения на перспективных планетах, обжились там, изменили атмосферу, сделав ее пригодной для дыхания, понастроили удобных домов, явились выходцы из развитых стран и прибрали все к своим рукам. Потомки первых колонистов в большинстве своем живут в точно таких же картонных коробках, возможно, что и город называется Нью-Бомбеем, только построен он не на Земле, а на другой планете.

Бесперспективные колонии зачахли. Они никого не интересовали. Их обитателям предоставили право вырождаться. Очень гуманно.

Порывшись в архивных файлах, Зоран все-таки выяснил, что восемь веков назад колонию на этой планете организовали, как и следовало ожидать, выходцы с Земли, прилетевшие сюда на корабле-ковчеге. На борту находились в криогенном состоянии пятьсот девяносто три тела, плюс сперма людей и животных, а также горы разобранных механизмов. Их собирали роботы, пока люди пытались что-то сделать с местным климатом и оказавшимся для них слишком холодным и разряженным воздухом. Поначалу жили под герметичными куполами, потом климат изменили, адаптировали к местным условиям привезенные растения, а те быстро насытили атмосферу кислородом, погубив все местные виды флоры и фауны, но зато сделали ее пригодной для дыхания. На такие преступления никто и не смотрел.

В течение нескольких последующих десятилетий к первопоселенцам присоединились около двух тысяч землян, прилетевших на трех транспортах. Постепенно колония разорвала все связи с внешним миром, замкнулась, а по мере того, как выходили из строя автоматы, население все больше деградировало. Без контактов с внешними мирами это случалось часто.

Подобные планеты — кладезь для естествоиспытателей. Зорану повезло еще и оттого, что он стал свидетелем принесения в жертву робота. Он был уверен, что раньше никто этот ритуал не описывал. В жертву приносили соплеменников, животных, клали в могилу копья, части старых бесполезных агрегатов, фигурки богов и людей и многое другое, но никогда не отрубали голову роботу.

Камера транслировала происходящее на лобовой экран корабля.

Примерно в сотне километров к югу от поселения лежал старый город. Руины его давно занесло землей. На поверхность высовывались лишь изъеденные ржавчиной балки, похожие на кости скелетов, а сам город напоминал размытое дождями кладбище.

Зоран хотел покопаться в городе, запустить роботов-археологов, может, чего интересного найдут, но, став свидетелем похорон вождя, погибшего на охоте, отложил эту затею.

Язык поселенцев трансформировался. Корабль-ковчег собирали на орбите. Те, кто на нем улетел, были в основном выходцами из Северной Америки. Как обычно, в основном это были представители дна общества. В языке еще угадывался английский. Переводчик расшифровывал его мгновенно.

Зоран знал имя прежнего вождя, имя нового. Словарь местного языка насчитывал уже несколько сотен слов, а Зоран наносил на карту название поселений. В радиусе сотни километров их было три.

Зоран не спал уже двое суток, опасаясь упустить что-то важное. Со сном боролся стимуляторами. Отоспаться он еще успеет, когда будет возвращаться домой. В инструкциях, сопровождающих таблетки стимуляторов, сообщалось, что они начисто отбивают сон и при этом не дают никакого побочного эффекта. Но глаза Зорана покраснели, начали слезиться. То ли препараты не смогли полностью справиться с усталостью, и она, накапливаясь, давала о себе знать, то ли у него началась аллергия на эти препараты.

Старинные предметы пользовались устойчивым спросом. Исследователи, дабы окупить свои экспедиции, прикарманивали что-нибудь из найденного в деградировавших колониях. Это было нарушением закона. Но на такие мелочи редко обращали внимание. Первые колонисты брали с собой такие редкие вещи, что просей сейчас всю почву на Земле, ничего подобного не отыщешь. В колониях попадались настоящие шедевры искусства. Некоторые значились в каталогах, но считались утерянными. Если что-то такое найти и продать на черном рынке для закрытой коллекции, обеспечишь себе безбедное существование на всю оставшуюся жизнь. На черном рынке покупали и запчасти от старых автоматов. Естествоиспытатели пользовались своей привилегией по полной программе, откровенно грабя колонии. Жизнь заставляла.

Вождь разрисовал лицо белой краской, сделав его похожим на голый череп, в котором остались только глаза, отчего-то не выклеванные птицами, хотя это было самое лакомое угощение, и обычно птицы начинали свое мрачное пиршество именно с глаз, а уж потом дрались за менее аппетитные куски человеческой плоти. Краска оказалась нестойкой. На белом черепе быстро появились подтеки, оставленные выступившим потом. Он стекал струйками со лба, постепенно разъедая слой краски, и казалось, что это череп трескается после жестоких ударов.

Пышный султан из перьев, очень неудобный в обыденной жизни, но благодаря своим размерам делавший вождя гигантом по сравнению, с соплеменниками, раскачивался при каждом его движении. Вождь все никак не мог остановиться, пританцовывая и извиваясь, возле мертвого тела и робота, а рядом с ним старались повторить его движения еще несколько десятков людей.

— Скаурус! — кричали они. — Скаурус!

Так звали нового вождя. Молодого, крепкого, не такого мощного, как некоторые из его соплеменников, но в глазах его было что-то, заставлявшее даже самого сильного воина, который победил бы вождя в поединке, поникнуть от его взгляда и отступить, сутулясь и пугаясь.

Эти танцы были у них в крови, передаваясь на генном уровне от поколения к поколению. Так танцевали еще на Земле много сотен лет назад, и память о них тут же проступила в этих людях, когда стерся налет цивилизации.

За кострами следить перестали. Пламя угасало.

Зоран думал, что тело вождя будут сжигать, но он ошибся.

На церемонию прощания пришло все племя. Грудные дети, прежде кричавшие от страха, теперь с интересом смотрели на происходящее. Старики уже простились с вождем. И те, и другие самостоятельно не передвигались. Их принесли. Зоран подозревал, что для немощных стариков этот день может оказаться последним, потому что их принесут в жертву, как и робота, положат в могилу вождя, чтобы тому не было скучно добираться до загробного мира, и хотя сил у них оставалось мало, они ведь могли помочь мудрым советом, а это часто бывает гораздо полезнее, нежели крепкие мускулы. И опять он ошибся.

Большинство из них тоже долго не спали. Глаза у всех покраснели от усталости и едкого дыма, но из-за того, что они поддерживали свои силы какими-то снадобьями, все оставались бодрыми. Зоран подумал, что если он разденется, подкрасит свою кожу пигментатором, раздобудет одну из шкур, разукрасит себя ритуальными рисунками, которые нетрудно было скопировать, изваляется в грязи и обольется спреем, чтобы создать впечатление давно немытого тела, то вполне может сойти за одного из аборигенов. Он поборол это искушение.

«Муха» села на одну из плошек, в которой что-то дымилось, запустила туда хоботок, пока ее никто не заметил и не прихлопнул, сделала анализ состава, передала результаты Зорану вместе с заключением, из чего и как готовить этот густой и крепкий алкогольный напиток.

Вперед вытолкнули старика. Страха он не испытывал. Видимо, давно смирился со смертью. Вождь поднес острый нож, сделанный из куска железа, которое он нашел в заброшенном городе, с рукояткой из рога какого-то животного, к дряблой шее старика, чуть надавил, но не сильно, чтобы не повредить кожу, а потом обвел вокруг шеи, будто для того, чтобы отделить голову от туловища. Он сделал это только в своих мыслях. Боги, смотревшие с небес на ритуал, прочитали эти мысли. Глаза вождя закатились. Белки были иссечены полосками лопнувших сосудов. Он походил на вампира, который собрался напиться крови. Он обхватил голову старика, а потом, убрав руки, оставил их в таком положении, будто он действительно сжимает человеческую голову, понес ее к телу робота, приставил поверх плеч.

Вот кто будет сопровождать мертвеца. Искусственный человек с мудрой головой старика. И в случае опасности выручит, и советом поможет. Правда, в мозгу робота хранилось намного больше ценной информации, чем в голове старого вождя. Куда они денут голову робота, Зоран уже догадался. В хижине вождя он увидел несколько таких голов, подвешенных под потолком на оленьих жилах. Очевидно, эти головы высоко ценились.

Вождь опять присел на корточки перед распластанным телом своего предшественника, склонил голову, закрыл глаза, губы его что-то шептали. Он прощался, желал доброго пути и обещал неизбежную встречу.

Не будь на голове нового вождя украшения из перьев, четверо самых мощных представителей племени значительно превосходили бы его ростом. Но с плюмажем он казался выше их. Они взяли мертвеца, подняли его над собой. Тело одеревенело и не прогибалось в суставах. Нести его было удобно, как статую. Они отнесли тело к свежей могиле, глубиной метра два. Под глухие удары тамтамов, разносившиеся по округе на многие километры, распугав всех животных и птиц или заставив их забиться в норы и дупла, тело уложили на дно могилы, предварительно полив его какой-то бурой густой жидкостью.

Могила была достаточно широкой, и в ней нашлось место и для робота. Его уложили рядом с мертвецом.

Среди кусков вяленого мяса, лепешек и сушеных фруктов, которые люди складывали в могилу, Зоран увидел неплохо сохранившуюся электронную плату. Может, для того, чтобы вождь, добравшись до загробного мира, расспросил у тамошних обитателей — что это такое и зачем она нужна, а потом, когда соплеменники будут вызывать его дух на спиритических сеансах, спрашивая совета, он сможет им поведать об итогах своих изысканий. Или эта плата предназначалась роботу?

Могилу стали заливать густой жидкостью. Ее подносили в больших глиняных и пластиковых ведрах. Она быстро твердела. Замурованное таким образом тело сохранится очень долго, не разлагаясь. Возможно, делалось это для того, чтобы мертвец не вставал из могилы по ночам и не тревожил покой живых. Ведь здесь на небесах ночью одновременно появлялись три спутника, и что уж говорить о силе их зова, когда одна Луна, если верить земным легендам, когда она была полной, будила многих обитателей кладбищ. Рассказы об этом передавались от поколения к поколению.

Рой электронных насекомых снимал ритуал с разных точек. Впоследствии Зоран мог сопроводить свою работу великолепным видеорядом. Им заинтересуется какой-нибудь из каналов, специализирующихся на документальных фильмах.

«Вот бы разузнать, как складывался этот ритуал».

Душа бестелесна. Если тело мертвеца привязать к земле, подобно якорю, то ей легче вознестись к небесам. Зоран мог выдать с десяток гипотез. Возможно, они хотят обезопасить тело от хищников, хотя так близко от хижин хищники не решатся раскапывать могилу, пока пропитания в округе вдоволь. Посмертный слепок в полный рост здесь тоже не практиковался. При беглом осмотре жилищ Зоран не нашел ни одной статуи прежних вождей, как, впрочем, и каких-либо других изваяний богов или тотемных животных. Но рассуждения на эту тему, пожалуй, стоило оставить в будущей работе. Зоран записал несколько мыслей, пока они были свежими и пока он их не забыл.

Скаурус бросил в могилу щепотку земли. Те, кто подходил за ним, бросали уже больше — горсть, две горсти. Люди выстраивались друг за другом, ожидая, когда подойдет очередь. Тело уже засыпали. Над могилой стал расти холм. Когда каждый соплеменник внес свою лепту в создание этого холма, продолжать работу остались человек двадцать. Они таскали землю в корзинах несколько дней, прерываясь на сон, еду и небольшой отдых, изредка поливая курган бурой жидкостью, превращавший землю в некое подобие камня. Голодным зверям, чтобы добраться до мертвеца, пришлось бы рыть подкоп. Легче напасть на живых. Грабителям, найдись такие, будет трудно чем-нибудь поживиться. Зоран тоже не собирался раскапывать могилу. Ничего ценного в ней для него нет. Образцы местного оружия он мог раздобыть и в хижинах. Их пропажу если и заметят, то большого значения этому не придадут.

Люди стали расходиться.

Отрубленную голову робота отнесли в хижину вождя. Ее подвесили рядом с другими головами роботов, которых принесли в жертву раньше. Все-таки аборигены считали, что самое ценное в роботе это голова. Возможно, оставляя их в хижине вождя, люди думали, что головы могут дать во время сна хороший совет. Что они приходят в сон и сами его создают. Или что они охраняют вождя во сне, когда он сам не может вовремя заметить нападение злых духов.

Одну «муху» Зоран оставил возле могилы. Наблюдать, как два десятка изможденных людей работают с монотонностью примитивных роботов, ему быстро наскучило. Разжиться сувенирами в заброшенном городе, найти который не представляло никакого труда и без эхолотов по торчащим из земли ржавым балкам, Зоран намеревался попозже. Сказывалась усталость. Сосредоточенно смотреть трансляцию сразу с нескольких «мух» становилось все труднее.

Он весь извертелся в кресле, принимая то одну, то другую позу или изменяя форму кресла, но все равно отсидел себе и зад, и ноги, и теперь они ныли тупой болью. Она утихала, когда он вставал, ходил по каюте, меряя ее из угла в угол и кругами, словно заключенный, который не знает, как ему убить время. Но стоило ему опять сесть в кресло, и в тело возвращалась ноющая боль.

Аборигены на экранах вгрызались зубами в плохо прожаренное на костре мясо. Расплавленный жир и сок стекали по их губам и рукам. Рот Зорана наполнился слюной. Ему до тошноты надоело глотать питательные таблетки. Он принимал их, чтобы не терять время на пережевывание более приятной для глаз и желудка пищи, не отрываясь от экрана и не глядя на то, что же он глотает. Кислотно-щелочной баланс катастрофически сместился в сторону кислотности, как это бывает, когда хлещешь литрами кофе, а потом удивляешься, отчего прохудился желудок. Трапеза на экранах помогла сделать ему выбор. Он остановился на говяжьем бифштексе с кровью. Тяжеловато, но очень хочется. Кухня-автомат исполнила заказ за минуту. Пережевывая сочное мясо, Зоран ловил себя на мысли, что ему опостылела каюта, и он захотел сам отправиться к заброшенному городу, а не доверять раскопки роботам. Те, конечно, все бы сделали лучше его и аккуратнее, но... Он с ностальгией вспомнил, как замирало сердце на практических занятиях в университете, когда слой за слоем счищаешь кисточкой грязь на раскопе и ждешь, что после очередного мазка появится пластиковый черепок с яркими рисунками или архаичное электронное приспособление — сломаешь голову, пока поймешь, для чего оно предназначалось.

Аборигены ели с таким аппетитом, что Зоран, следуя их примеру, отложил в сторону вилку и нож, схватил бифштекс пальцами и начал в него вгрызаться.

После еды его быстро разморило. Он заснул прямо в кресле. Оно трансформировалось и приняло горизонтальное положение.