Юрий Максимов
УЗНИК
Когда твоего соседа выводят на прогулку, в камере случаются удивительные моменты тишины. Лежишь в такие минуты и пялишься в звездные россыпи за иллюминатором. Даже дышать боишься - лишь бы тишину не спугнуть. Кажется, вот-вот откроется тебе небывалая тайна. Но возвращается сосед, и наступает мой черед выйти в коридор под конвоем, чтобы четверть часа бродить вокруг оранжереи. И тайна откладывается до следующего раза.
Самое тяжелое здесь - одиночество.
Конвоиры, надзиратели, санитары - все роботы. Где-то в глубине этого выдолбленного астероида должны быть настоящие люди - операторы. Ну и, конечно, начальник тюрьмы - человек. Его я видел лишь однажды, в тот день, когда меня доставили сюда. Помню, “вертухаи” долго заставляли петлять по коротким лестницам и длинным коридорам.
Впечатление угрюмое. Вокруг всё симметричное, гладкое и холодное. На стенах - пластик болотного цвета. Пол металлический. Гулко отзывается на шаги человека. Шаги с непривычки рваные - из-за пониженной гравитации. Воздух благоухает розами. Но сквозь дешевые ароматизаторы в ноздри бьет маслянистая химическая вонь.
Повсюду кишат стальные многоножки размерами от мухи до коня. Тогда меня это поразило. Они носились туда-сюда, гудели, ползали по стенам и потолку. Будто я угодил в город роботов, мегаулей, живущий собственной жизнью, и надзор за людьми здесь сродни легкому хобби вроде разведения цветов.
Кабинет начальника показался островком человечности. И сам он за столом. Сухонький такой мужичок, сутулый, с залысинами. Щеки обвислые, паутина морщин возле усталых глаз. Скучным голосом зачитал приказ о моем заключении, лишь однажды скользнул взглядом по мне. Для него - давно опостылевший, но неизбежный ритуал.
И все-таки это был настоящий человек!
Может, последний, которого я видел.
Есть, конечно, сосед. Да только кто поручится, что он не “кукушка”? Про “кукушек” мне Кис растолковал. Мой первый сокамерник. К нему меня подселили.
- Андроиды такие, - цедил он, с кошачьей усмешкой разглядывая меня. - Начальство подселяет иногда, чтобы разговорить нашего брата. Напрямую прослушивать им Конвенция запрещает. А через личный разговор с осведомителем - пожалуйста.
Он мне тогда много про этих “кукушек” наговорил. С ними надо держать ухо востро. Они так и ищут особые обстоятельства старых дел или материал для новых.
На самом Кисе висело пожизненное, и его опасения не шибко трогали.
Вообще забавный был дядька. Всё любил во время выхода на прогулку над “вертухаями” поиздеваться. Их убогий процессор обычно не распознавал шуток, но иногда они понимали и отвечали коротким высоковольтным разрядом. Корчась на полу от боли, Кис блаженствовал. Он полагал, что так ему отвечают через терминал настоящие, человеческие охранники. Какое-никакое, а общение…
Сейчас мой сосед - Содом. Здоровый детина, еле на койке умещается. Когда знакомились, представился хакером. Но что-то сомневаюсь, что такие бицепсы можно накачать за клавиатурой.
Содом, как обычно, пялится на свою любимую заставку - городская улица.
Еще можно посмотреть полянку в хвойном лесу, пляж с пальмами, заснеженные горные склоны, каньоны Марса, лунный пейзаж и прочее, всего 24 заставки - вроде немало, но быстро приедается. Как и любая ложь. А вот на звезды я смотрю уже третий год. И не устаю. Потому что они - настоящие.
А Содома цепляет улица. По ней, мол, баба какая-то проходит, похожая на его невесту.
- Щас пойдет! - сообщает он мне, возбужденно потирая ладони.
Я не поворачиваюсь. И так уже насмотрелся, в голове свербит эта картинка: сначала промчится паренек на старинном велосипеде, потом выйдет старуха в желтом плаще, а затем…
- Во! Вот она! Зырь, Локи!
Как же он меня задолбал! Невольно приподнимаюсь и гляжу в сотый раз, как длинноногая блондинка, мотая задницей, пересекает экран-иллюминатор. Содом блаженствует - глаза блестят, улыбка идиота. И так еще час, пока все не повторится. А потом еще…
Андроид хренов!
Из всех моих сокамерников он - самый подходящий. То молчит полдня, то вдруг с разговорами полезет. Движения ломаные. Смех ненатуральный. Зверский храп по ночам. Да еще заставка эта. Какая-то пародия на человека!
Темнота. Отбой. Содом храпит. Вновь задумчивые белые россыпи на иссиня-черной пустоте. Наконец-то выключилась эта лживая городская химера! Ненавижу! Все настоящие дни, утра и вечера остались в прошлой жизни. Теперь под покровом вечной ночи мы бесконечно падаем в звездную бездну. И все.
Тяжело, когда поговорить не с кем.
Память - незаживающая рана. Неотвязная и мучительная, как зубная боль - все саднит, ноет и точит, как червь, доводя до исступления.
Сегодня Содома отселили. Мы повздорили из-за проклятой заставки. Сжал он кулаки, на меня бросился, да так и растянулся на полу - с парализующей стрелой в шее. Программа-смотритель свое дело знает.
Когда стальные санитары выносили размякшего здоровяка, с тоской подумалось, что, наверное, Содом все-таки был настоящим. Ладно. Может, со следующим повезет больше.
Я лежу один и слушаю тишину. Снова звезды за окном. Но уже ясно - тайна и сегодня ускользнет от меня.
Следующий, как зашел, сразу с порога:
- Григорий. Осужден за тройное убийство.
Во как! Сразу на откровенность вызывает? Присматриваюсь. Высокий, стройный, молодой. Выправка будто военная. Черты лица правильные до жути. Глаза синие, волосы светлые. Ни дать, ни взять - манекен!
Бросив узелок на койку, он первым делом оторвал пуговицу и ну давай скрести по стене. А ему - тут же разрядом по руке. С грохотом валится на пол. Ага, а ты думал, почему здесь других надписей нет? Но нет, гляди-ка, поднимается и снова к стене, доводит вертикальную полосу. И снова молния с низкого потолка, и снова он летит на пол. Лоб сверкает от пота, лицо перекошено. С хрипом поднимается и опять к стене. Вот упрямец! Успевает чиркнуть горизонтальную черточку, прежде чем третий разряд отшвыривает его вновь.
Глядит на меня снизу. Тяжело дышит. Улыбается. Теперь у него над койкой маленький крестик.
- Эй, ты что… верующий?
Он улыбается шире и рывком садится.
За обедом, хлебая безвкусное месиво, спрашиваю:
- Что ж ты, коли такой верующий, троих замочил?
- Раньше был как все. Слава Богу, что посадили - только здесь я с Ним встретился.
Ясно. Кис злил “вертухаев”, чтоб добиться реакции операторов. Содом пялился в заставку, воображая свою подругу. Гришка вот думает, что с Богом общается. Тоска по настоящему. Каждый справляется с ней, как умеет.
Не слишком ли вычурно? А может, все они - “кукушки”? Пытается начальство ко мне то одного типа, то другого подсадить? Ну давай-давай, я - то уж ничего никому не скажу.
***
Концентрация зла здесь запредельная. Я чувствую, как злоба из соседних камер сочится сквозь стены и душит, давит сердце изнутри и снаружи. Иногда я закрываю глаза, и мне видится, как от нашего астероида растекаются в стороны черные пульсирующие разводы. Звезда зла источает лучи ненависти.
За несколько дней заметил - с Гришкой как-то полегче стало. Уж не программа ли какая действует?
А впрочем, так ли важно - “кукушка” он или настоящий? Если и андроид, то, наверное, сознание его списано с какого-нибудь реального человека? Почему бы не считать, что я общаюсь с этим человеком через матрицу андроида?
Интересно он умеет рассказывать. Про Бога своего, про молитвы. Вообще о жизни. Анекдотов много знает. Армейских.
Научил тут я его в “башню” играть - быстро схватил. Даже, пожалуй, слишком.
Гришка, оказывается, по специальности “диверсант” - за игрой проболтался.
Усмехаюсь:
- Ну, ты как диверсант, что скажешь: можно свалить отсюда? Чисто теоретически?
- Нет, - не колеблясь, уверенно.
И снова выиграл. Масть ему так и прёт. Все же хорошо, что мы решили без “интереса” резаться. Не то худо бы мне пришлось.
Сдаю.
- Значит, так и тухнуть нам в стальной конуре? Среди железяк, копошащихся, словно вши, в этом каменном трупе? Так и жрать переработанный мусор?
Глядя в карты, пожимает плечами.
- На воле люди и похуже живут.
Прищуриваюсь.
- Ни за что не поверю, что ты никогда не хотел сбежать.
Вскидывает взгляд. Глядит долго, с интересом.
- Однажды я мог. Не здесь - на пересылке.
Пауза.
- Ну и?
Отложил карты. С ногами на койку залез. Рассказывать приготовился.
- Когда уже готово все было… в общем, сон мне приснился… особенный. Будто сбежал я. И жизнь прожил в бегах. И неплохо прожил. Но вот подошла она к концу. И представляешь, Локи, вижу я свою жизнь всю-всю зараз, словно на одном листе. Вижу грех, за который сижу. И вижу, что для меня лучше было бы здесь за него отсидеть. А вот сбежал я - и сколько бы потом добра ни сделал, этой зияющей дыры греха не закрыть. Только отсидкой ее закрыть можно было.
- Мутотень какая-то.
- Ну, это я, значит, неправильно объясняю, - поворачивается к иллюминатору, - но тогда очень мне это в душу запало.
- И ты остался?! - Тут уж и я бросаю карты. - Променять свободу на бредовый сон? Брешешь!
Снова он ко мне, глаза в глаза.
- А что свобода? С Христом, - говорит, - я и в тюрьме свободен, а без Него и на воле тюрьма.
- Ну-ну! - усмехаюсь я, а про себя завидую.
Все-таки что-то настоящее здесь чувствуется… Страсть, как завидую! И не сплю следующей ночью, и гляжу на черный силуэт этого чудика. А он тоже не спит. Повернулся ко мне спиной и бормочет что-то себе под нос. И правой рукой все обмахивается, словно комаров отгоняет.
Эх, сюда бы хоть одного комарика! Ну какая-то живность… Пусть бы гудел себе всю ночь… Пусть бы кусал… Эх!
- Локи! Локи! Локи!
Кис, Содом и Гришка водят хоровод вокруг меня. Они срывают с себя ошметки плоти, раскрывая извивающиеся стальные скелеты. Глаза-диоды пылают красным светом.
Они зовут, выкрикивая мое имя. Если отзовусь - превращусь в андроида. Руками зажимаю рот. Только бы ничего не сказать. Только бы…
Челюсти против воли раскрываются.
Крик!
Просыпаюсь в поту.
Сегодня у нас событие - к Гришке пришел священник. Оказывается, можно вызвать себе попа, иногда они облетают астероидные тюрьмы.
Интересный такой. Борода у него. Рыжая. Крест на груди. Одежда черная до пола, вроде халата. Долго они с Гришкой шепчутся, я не подслушиваю, смотрю на звезды в иллюминаторе. Гришка тоже звезды любит. Говорит, мол, это - икона величия Божия.
Священник встает, Гришка кланяется и складывает ладони лодочкой. Сам так и светится. Конечно, ведь это настоящее. Эх, вот бы и мне… Постой-ка… А почему нет? Я вскакиваю.
- Отец!
- Да?
И тут в голове стреляет: “Вот же “кукушка” - поп! Точно! Кому еще арестанты все выложат?” Застываю на полушаге.
- Я… ну… можно вас потом… как-нибудь вызвать?
Рыжий бородач пожимает плечами.
- Направьте запрос на имя начальника. Во время следующего облета вас посетят - я или кто-то другой.
- Спасибо.
- Не за что.
Дверь отходит сторону, выпуская священника в коридор. На душе коричневой накипью оседает досада. Откуда она взялась?
- Ну что ты лыбишься? Чего тебе твой поп наговорил?
- Он знает.
- Что знает?
- Что я не убивал.
У меня челюсть так и отпала. А этот сидит по-турецки и сияет, как солнышко.
- Оговорили меня, Локи. Вот и сел я. А к нему на исповедь настоящий убийца приходил.
- И что теперь?
- Ничего. Так и буду сидеть.
- То есть как? А поп разве не донес?
- Да ты что? Тайна исповеди! Ему нельзя. Но меня и то греет, что хоть кто-то знает: я не убивал. И матери он моей написал анонимно. Здорово-то как! Слава те, Господи!
- Эй, а как же сон тот? Это что, все гон был?
- Да нет, Локи. Есть мне за что сидеть. Другие грехи.
- Какие еще?
- Ну… - запнулся. Глаза опустил, улыбка слезла. - Как-то залетела от меня… подруга одна. А я ей - твои проблемы, пошла вон. Испугался, в общем. Думал, зачем жизнь осложнять? Может, это и не мой ребенок. А она вот… с моста и - все. Нашли через несколько дней… - Опять в стену смотрит. - Мне во сне том… она-то и показывала лист… с моей жизнью.
Тишина. Звездные россыпи за иллюминатором. Гришка на прогулке. Неспокойно. Что-то зреет внутри, как нарыв. Вот-вот прорвется той тайной, что не дает мне покоя уже два года.
И вдруг - словно вспышка в мозгу.
Разве Киса не стали чаще бить током, едва он мне свою методу рассказал? Разве не повысят срок Содому за то, что я спровоцировал его нападение? Разве не разговорил я только что Гришку на новую статью?
Я чувствую, как пальцы немеют. В висках стучит молот.
Не может быть! Нет!
Но разве не станет “кукушка” достовернее, если будет считать себя настоящим человеком?
Голова кругом. А может, все-таки совпадение? Может, вообще никаких “кукушек” нет, а Кис все выдумал?
Зубы впиваются в указательный палец. Боль! Сильнее! До каркаса! Нет!!!
Красные вмятины на месте укуса. Нет, не может быть так просто. Они должны были это предусмотреть. Все физические ощущения.
Как же быть?
Постой-ка! А что там Гришка про молитву бормотал? Если как следует, то почуешь отклик.
Только живой человек почувствует Бога. Железяка-то - нет.
Я сползаю с койки на пол. Меня трясет. Падаю на колени. Взгляд мечется по стене. Вот он - крестик! По лбу стекает холодная капля. Уж я буду как следует! Если я настоящий… Как же начать? Как это делается? Если я настоящий…
Вдох - глубокий, судорожный.
- Господи!