Появление на свет настоящего, качественного аутиста - явление редкое, не поддающееся генетическому программированию. Потому что, как утверждают специалисты, это не симптом, а комплекс симптомов.

Впрочем, семью Стравински вели уже несколько лет; с тех пор как выяснилось, что старший брат Яна, Ежи, избегает смотреть людям в глаза.

Ян тоже никогда не смотрел людям в глаза. Его беззащитное “я” выпирало из раковины обыденности, точно уязвимое тело моллюска. Своих педагогов Ян видел только на экранах мониторов - размытые контуры, бесплотный шепот искусственно приглушенных голосов.

Иногда он налеплял на себя датчики и ложился на койку, а Диагност бесстрастно фиксировал все, что касалось его физического состояния, и подбирал для диеты минеральные добавки и витамины…

Он был одним из четырнадцати курсантов Школы: каждый заперт в своей капсуле, каждый под беспристрастным и пристальным наблюдением приборов, каждый одинок и не чувствует этого.

Сам полет, по мнению Яна, мало чем отличался от тренировок. Мерцающие линии на мониторах были все такими же прекрасными, а чуть слышная вибрация пола и стен - все такой же успокаивающей. Иногда кривые начинали менять цвет и конфигурацию, это неприятно тревожило, и тогда Ян делал все, чему его научили в Школе, чтобы вернуть их в нормальное состояние. Эти изменения были единственным свидетельством того, что внешний мир существует: в остальном капсула пилота была глуха, нема и слепа. Впрочем (и этого психологи не знали, поскольку никто никогда не мог им этого рассказать), как бы ни отразился на экранах тот странный и причудливый мир искривленного пространства, по которому скользил корабль, пилот остался бы спокоен. Это люди вызывали у него панику, вгоняющую в ступор, а не чудеса Вселенной.

Время в некоторых областях Вселенной течет совсем уж странно, а порой строит причудливые петли и водовороты, такие, что никто, кроме воспитанников Школы, не сумел бы остаться в своем уме. Тем не менее ход биологических часов, раз заведенных, никогда не останавливается, и настал день, когда Яну исполнилось тридцать шесть. Для него этот день ничем не отличался от остальных, но на следующий - его капсула содрогнулась, и мягкие лапы чужого силового поля охватили ее со всех сторон.

Узоры на экранах изменились. Ян попробовал привычными манипуляциями вернуть им привычный облик, но они лишь изменились еще сильнее. Они стали такими чужими, что он не мог больше на них смотреть. Он поменял порядок расположения своих игрушек, в надежде, что это вернет утраченную гармонию мира, но не помогло. Тогда он засунул указательный палец в рот и сел неподвижно, уставясь в пространство.

Чужие силовые поля ощупывали капсулу, встроенные датчики, герметичный люк. Внутри странного объекта эти силовые поля обнаружили полость, обитую изолирующим покрытием, а внутри полости нечто с температурой выше, чем температура окружающей среды. Силовые поля дотронулись до этого нечто, и сложность обнаруженного объекта вызвала новый всплеск активности. В своем каталептическом убежище Ян мычал и страдальчески морщился; по его сетчатке пробегали слабые электрические разряды, и казалось, что кто-то смотрит ему прямо в глаза. Тогда он плотно зажмурил веки, но чужой взгляд не уходил.

Нормальному человеку рутина порой начинает досаждать, но для аутистов она - смысл жизни. Спустя какое-то время Ян открыл глаза и побрел к Диагносту - за ежедневной порцией массажа и мышечной электростимуляции, а потом и за порцией еды. Он опустил пустой пластиковый контейнер в вакуумную мойку и шагнул к своему креслу пилота, чтобы проделать ряд привычных операций. Но вновь застыл в недоумении. Все стало только хуже. Ни один экран не светился. Зато люк был открыт, и за ним угадывалось сияние. Это разозлило Яна. Он запустил в люк голубым пластиковым зайцем, и тот, пролетев какое-то время, приземлился за пределами видимости. Ян разозлился еще больше и шагнул в люк.

Ему было приятно, что оно не смотрит ему в глаза, впрочем, у него не было глаз, пустая бледно-розовая поверхность, призванная имитировать лицо. Еще оно было очень большим, гораздо больше Яна. В огромной руке оно держало пластикового зайца.

Потом протянуло игрушку Яну.

Ян вовсе не был дураком. Возможно, он даже был гением. Просто его гениальность простиралась в тех сферах, до которых остальному человечеству не было никакого дела. Поэтому он схватил своего пластикового зайца, вернулся в капсулу и занялся привычными делами. Ситуацию, в которую попал, он осмыслил быстро и вполне адекватно. Особого шока Ян не испытал - при непосредственном контакте с людьми он бы нервничал гораздо больше. Мало того, чужак по-своему был ему симпатичен, поскольку у него не было глаз.

Когда он понял, что мониторы так и останутся пустыми и что привычная последовательность действий все равно нарушена, то вновь покинул капсулу. Чужой по-прежнему сидел в коридоре. Он был розовый, какой-то слишком гладкий и немножко уменьшился в размерах. Ян, стараясь не глядеть ему в лицо, опустил глаза, теперь он смотрел на ноги чужака. Ноги росли прямо из пола.

Существо, стоявшее перед ним, являлось частью чего-то большего и было не более самодостаточным, чем лимфоцит или эпителиальный сосочек, но, вероятно, более дружелюбным. Во всяком случае, в отличие от лимфоцита или секреторной железы, оно не делало никаких попыток уничтожить чужеродный предмет.

“Да ведь это, большое, меня просто-напросто проглотило”, - подумал Ян. Эта мысль принесла ощущение покоя - он надежно защищен от малейших вторжений извне, а это самое главное. Стоявший перед ним розовый человек без глаз мало того, что не был человеком, он еще и не имел индивидуальности. Это было замечательно.

И Ян впервые в своей жизни попробовал улыбнуться фигуре, стоявшей перед ним.

То, что напоминало лицо, отрастило у себя рот и улыбнулось в ответ.

Время текло очень медленно.

Ян стоял неподвижно.

Он уже постиг то, что стояло перед ним - не более чем часть целого, - и теперь постигал целое. Это было легко - оно окружало его.

Он смотрел в одну точку и впитывал вид, запах, ощущение пола под ногами, мягкие движения, медленные, плавные, не заметные тем, чье время бежит быстрее.

Он видел странника в колыбели из силовых полей, одинокого от сотворения мира, бездумно дрейфующего от звезды к звезде, медитируя над пульсацией квазаров, над вспышками сверхновых, над вихрями галактических рукавов точно так же, как сам он медитировал, глядя на воронку утекающей из ванны воды. И сейчас сверхъестественным чутьем он ощущал, как разум, еще более странный и заторможенный, чем его собственный, судорожно вырабатывал концепцию иного.

Ян стоял неподвижно несколько часов - время для него не существовало. Он разглядывал свое окружение с той же пристальной неспешностью, с которой готов был разглядывать льющуюся из крана струю воды или огонь. Теперь он видел, что стены живого коридора сложены из упругих ячеек, наподобие сот, что по ним время от времени пробегают волны бледного света, что отверстие в дальнем конце коридора чуть заметно пульсирует…

Он был бы готов стоять так несколько суток, но мочевой пузырь, напоминая о себе, раздражал нервные окончания. Тогда он вернулся к себе в капсулу, помочился, лег на койку и какое-то время лежал неподвижно с открытыми глазами. Свет в капсуле, отреагировав на положение его тела, померк, и точно так же померк свет в коридоре. Там, в коридоре, розовое существо оторвало ногу от пола и теперь держало ее на весу. Ступня поначалу была вообще без пальцев, потом их стало шесть, но один укоротился, втянулся и исчез. Существо наклонило безглазое лицо и снова улыбнулось.

Когда Ян выбрался из капсулы, розовый человек по-прежнему стоял посредине светящегося коридора. Черты лица у него стали более определенными. У него даже прорезались глаза. Сначала это показалось Яну неприятным, и он вновь уставился вниз, на ноги чужака. На ногах было по пять пальцев, и они больше не росли из пола. Потом Ян пришел к выводу, что глаза чужака - всего лишь условность, и поднял голову. Лицо, которое смотрело на него, было, пожалуй, приятным. Вероятно потому, что оно было лишено какой-либо индивидуальности и представляло среднее из всех лиц, когда-либо виденных Яном.

Ян вытянул руку и осторожно дотронулся до руки чужака. Потом вновь застыл.

“Огромное существо, - думал он, и мысли были четкие и круглые, как горошины, - огромное существо путешествует меж звезд, долго-долго. Я гораздо меньше его, и путь мой гораздо короче, но какая разница, если сравнивать, скажем, со звездой? Бедное создание, ему не с кем играть… Он сделал себе игрушку. Эта игрушка похожа на меня. Наверное, этой игрушке тоже нужна игрушка”.

И он протянул стоящему перед ним муляжу пластикового зайца.

Внезапно окружающее Яна большое нечто содрогнулось. Розовое создание, прижав к себе зайца, ринулось в глубь коридора, стенки которого сотрясали спазмы. Пол выгнулся дугой. Это было похоже на судорожные сокращения кишечника, на перебой ритма в аорте, на адреналиновый шок…

Свет мерцал с частотой, вызывающей резь в глазах и головокружение.

Это был вой - беззвучный, но от этого не менее отчаянный.

Космический странник, осознав наконец концепцию иного, постиг концепцию одиночества.

Ему было страшно.

Он был совсем один среди небесных тел, среди слабых потоков чужих излучений, и среди них не было никого, кому он мог бы поведать о себе. Он потянулся своими рецепторами к отдаленным звездным рукавам, к шаровым скоплениям, к облакам космической пыли - там никого не было. Внутри у него засело чужое, крохотное, испуганное сознание, жалкое, слабое, оно было такое маленькое, с ним нельзя было поделиться этим великолепием, этим одиночеством… Может быть, где-то еще, дальше, совсем далеко… он найдет себе подобных, у него есть время.

Ян ринулся к капсуле, забрался внутрь и задраил люк, чтобы спастись от этого тошнотворного мерцания, разрывающего черепную коробку. Впрочем, капсула тоже тряслась, как испуганное животное. Колыбель силовых полей, уловившая ее, раскачивалась все сильнее и наконец вытолкнула свою добычу наружу… Ян ощущал исходивший отовсюду вопль ужаса, крик боли смертельно раненого существа, впервые за миллионы лет осознавшего свою ничтожность и уязвимость. Теперь он видел его на своих экранах - пульсирующий светящийся комок, нечто огромное по земным масштабам. “Но ведь это совершенно не важно - на экранах это просто пятнышко, - думал он, - какая разница, оно могло бы быть крохотным, размером с мой палец, размером с глаз”.

Бедное, бедное создание, если бы оно немножко потерпело, если бы не испугалось так сильно, то он бы сумел его утешить, он бы рассказал ему, что звезды и люди - соизмеримые величины, что и в том и в другом есть свой страх и красота. И они рассказывали бы друг другу свои замечательные истории, пока весь свет Вселенной не сжался бы в одну-единственную точку, по крайней мере, для него, Яна…

Он провел ладонью по лицу и почувствовал влагу. Он плакал первый раз в жизни.

Экраны уже погасли, светящийся комок дернулся и исчез, и теперь перед глазами Яна было все то же - еле заметное мерцание, бледные невыразительные кривые, не холодные, не теплые, бессмысленные, никакие… Звукоизолирующая обивка глушила работу двигателей, и все, что он слышал, - еле заметный гул, еле ощутимая вибрация. На миллионы километров ни голоса, ни смеха, никого…

Трясущимися руками он нащупал кнопку аварийного передатчика, сорвал предохранитель и отчаянно закричал в равнодушный микрофон:

- Говорит исследовательская капсула “Манта-восемь”! Говорит исследовательская капсула “Манта-восемь”! Кто-нибудь, ответьте! Кто меня слышит, ответьте…

А где-то, неизвестно где, в недрах неизвестно чего, скорчившись и засунув в рот большой палец, застыл розовый человек, чьи черты лица теперь казались точным слепком Яна. Он прижимал к груди синего пластикового зайца.