Книга: Солдаты далекой империи
Назад: 5
Дальше: 7

6

Похожая на химическую колбу лампочка вспыхнула ярким бело-желтым светом, и собравшимся в кают-компании сразу почему-то взгрустнулось. Вспоминались последние вечера, проведенные на ревельском рейде, атмосфера торжественности и суетливости, предшествующая высочайшему императорскому смотру. В конце дня, вымотанные и одухотворенные, мы собирались в кают-компании, чтобы, расстегнув верхние пуговицы на воротничках, сразиться в преферанс, почитать газеты или просто побеседовать на отвлеченные темы. Было что-то волнительное в тех скоротечных часах. Капитан Герман и старший офицер Стриженов предавались воспоминаниям о баталиях в Черном море в период русско-турецкой кампании; Северский довольно сносно бренчал на фортепьяно мелодии из популярных оперетт; я, открыв рот, внимал тому, как инженер Тарас Шимченко толково анализировал достоинства и недостатки тех или иных вин из нашего буфета.
Что ж, те времена канули безвозвратно. Для родных и друзей мы нынче «без вести пропавшие», для штаба морского флота и вовсе головная боль. Для всех остальных — покойники. А покойникам в мир живых возврата нет, так по крайней мере говорит мой клинический опыт.
— Итак, Кирилл Лаптев обнаружил лагерь людей сравнительно недалеко, — сказал Купелин, усаживаясь во главе стола. Штурман зачем-то оделся в цивильный костюм-тройку и поэтому выглядел он сейчас как мелкий, носатый и смертельно уставший буржуа, не сумевший избежать встречи с акционерами.
Северский сидел вполоборота у фортепьяно и здоровой рукой время от времени тихонько извлекал из инструмента высокие ноты. Гаврила пристроился на краешке стула — в офицерской кают-компании боцман явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он битый час мял пальцами потемневшую папиросу и никак не решался закурить. Что ж, теперь он у нас представлен к офицерскому званию. Привыкай, кондуктор! Возьми кортик, если острая сталь поможет тебе чувствовать себя вольготней. Офицеров нынче по пальцам одной руки пересчитать можно, а кортиков осталась куча. Выбирай любой…
Лаптев тоже оказался в плену условностей. Он никак не мог заставить себя присесть, переминался с ноги на ногу, опираясь татуированными кулаками в стол, и хлопал глазами, словно девица на выданье. Эх, слишком уж широка и глубока на русском флоте пропасть между офицерами и нижними чинами. Как бы не поплатились за это наши бородатые флотоводцы в будущем.
— Так точно, — подтвердил гальванер. — В верстах пятидесяти с небольшим. Местность там другая, пустошь отступает. Начинаются холмы и лесок. Потом русло Стикса перехлестывается с каналом, и в том месте, стало быть, глубоко…
— Что — глубоко? — переспросил Купелин. — Каньон?
— Так точно, каньон. А в этом каньоне — вода. Цельное озеро. У воды я видел три лагеря. Два — чужепланетников, один — человечий. Но люди там не наши.
— Не наши? — разочарованно протянул Северский. — Опять какое-нибудь отребье с княжескими замашками или откормившиеся человечиной выродки?
Лаптев вовсе разволновался. Прочистил горло, почесал затылок.
— Никак нет, — возразил он. — Похоже, что иностранцы. Похоже, французы.
— Французы! — с присвистом повторил Северский. — Вот кому к жареным лягушкам не привыкать! А откуда ты взял, любезный, что они не лакомятся друг другом, как… как те?
В кают-компанию вошла Галина. Она светилась с головы до ног: лучились фиалковые глаза, розовела отмытая до прозрачности кожа, сверкали медные пуговицы на наброшенном на хрупкие плечи френче. Галя, едва заметно прихрамывая, несла на княжеском серебряном подносе стаканы с чаем в подстаканниках из потемневшей бронзы и пузатый, наверняка тяжелый чайник. В этом несуразном образе эмансипированной горничной она была по-своему привлекательна. Поэтому мы сразу как-то заерзали, захмыкали и стали перебрасываться многозначительными взглядами. Галина, улыбаясь несколько не соответствующей образу детской улыбкой, разгрузила поднос и удалилась. Френч с медными пуговицами, кстати сказать, был моим. Равно как и брюки из коричневого сукна с сильно подкатанными штанинами. А легкие парусиновые туфли ей, кажется, выдал Мошонкин из корабельных запасов.
— Жаль, карты нет… — Купелин вернулся к вопросу, из-за которого мы, собственно, собрались.
— Ваше благородие, не людоеды они! — жалобно воскликнул Лаптев. — Вот вам крест! На последнем издыхании люди. Точно такие же, какими были мы!
— Ну а охраняют французов как? — спросил Гаврила.
— Два безликих и цилиндр, — с готовностью ответил Лаптев. — Больше мы никого не видели. Но лагеря чужепланетников совсем рядом, и, думается мне, охрана там получше. В общем, не меньше пяти цилиндров, восьми «безликих», трех десятков «стариков», трех «шуб», и еще на площадке у них — два летуна. Вот.
— Да-а, — вырвалось у меня.
Купелин быстро взглянул в мою сторону, а затем уставился на водоворот, который он сотворил в стакане посредством мельхиоровой ложечки.
— Хороша компания, — высказался Северский. — С чего это «хозяевам» понадобилось собираться откровенной толпой? Они ведь, если не ошибаюсь, одиночки?
— Там три машины землеройные, — пояснил Лаптев, — высоченные — выше нашей грот-мачты.
— Ага! — понял Купелин. — На этом пересечении работает тяжелая техника, поэтому каньон охраняется особенно тщательно. Если мы двинем спасать французов, то наступим голой пяткой на осиное гнездо. Не дай бог, «хозяева» решат, что мы посягаем на их машины.
— А что, мы пойдем воевать за французов? — поинтересовался Северский, наигрывая одной рукой «Марсельезу».
Я хотел было сказать: мол, Георгий, вам дорога дальше отхожего места заказана, вы у нас — тяжелораненый. Но как всегда вовремя поймал себя за язык.
— А как вы думаете, господа? — вопросом на вопрос ответил Купелин. Заметив, что мы отводим глаза и пожимаем плечами, он решил нас приободрить: — Ну же, друзья мои! Я ведь не капитан. И мы сейчас не в пылу боя. Время пока позволяет принять взвешенное решение. Решение, ответственность за которое присутствующие в этой кают-компании разделят поровну.
В дверь постучали, мы повернули головы и увидели входящего горниста Пилингса.
— Боевое освещение включено, — доложил он, вытянувшись у порога по стойке «смирно», — работают все прожекторы. Окрест — ни души, поднимается песчаная буря.
— Хорошо, — Купелин кивнул. — У пулеметов не спать, после полуночи вахта сменится.
— Музыкант! — окликнул горниста Северский. — Передай ребятам: ежели увидят чего подозрительного, пусть сразу открывают огонь. — Он великодушно махнул рукой. — Разбираться потом будем.
— Так точно! — Пилингс повернулся «кругом» и вышел, мягко прикрыв за собой дверь.
— И чем это закончится? — спросил я.
— Что вы имеете в виду? — По хмурому виду штурмана было яснее ясного: он прекрасно понимает, что я имею в виду.
— Вы правы, сейчас у нас передышка, — принялся я развивать мысль, вертя стакан внутри подстаканника, — мы, слава богу, сыты, одеты и вооружены. «Хозяева» нас пока не трогают. Нужно рассмотреть порядок нашего обустройства на планете. На Землю… — я сглотнул, — вы прекрасно понимаете, — нам едва ли удастся вернуться.
На минуту воцарилась тишина. Лишь почесывался взволнованный Лаптев и стучал ложечкой об стенки стакана с остывающим чаем Купелин.
Северский вдруг с силой захлопнул крышку ни в чем неповинного фортепьяно.
— А вы — провокатор, дорогой доктор. Вы хотите, чтобы совет озадачился сим шекспировским вопросом? Чтобы мы, в конце концов, ушли спать в дурном расположении духа, с головной болью, но так ничего и не решив?
— Дело в том, — парировал я, — что в течение нашей злополучной одиссеи мы только и делали, что решали сиюминутные задачи: от кого-то убегали, кого-то догоняли. Атаковали и прятались! Теперь, когда у нас есть база, пора обзавестись более или менее продуманной программой действий. Сегодняшнее изобилие — мнимо! Мы не успеем обернуться, как вода закончится. Продукты закончатся! Мы столкнемся с таким жестоким голодом, какой нам и не снился. Канала под боком нет, лягушек-козерогов ловить негде. Хотя эту гадость я бы в глаза больше не видел… И вопросы сии встанут еще острее, если, бог даст, команда «Кречета» увеличится за счет освобожденных нами людей. Вот что я пытаюсь вам донести.
Купелин поджал губы и с явным сожалением кивнул, подтверждая мою правоту. Гаврила почесал бороду. Северский снова поднял крышку фортепьяно и несколько раз невпопад ткнул пальцем в клавиши.
— Вы предлагаете, доктор, рыть колодцы и сеять гречку? — обратился ко мне артиллерист полушутливым тоном.
— «Кречет» — не Ноев ковчег, — рассудительно изрек Гаврила, решаясь наконец закурить. — И Марс — не земля обетованная. На этих берегах не выйдет процветающей колонии.
— Нужно найти способ вернуться домой! — высказался Лаптев. Эта фраза вырвалась у него так легко и беззаботно, будто речь шла о чем-то незатейливом, вроде вечерней прогулки на палубе.
Купелин поперхнулся чаем, а мы с Северским хохотнули, обменявшись «любезными» взглядами.
— Ну… — замялся Лаптев. — Нас ведь как-то сюда занесло. Значит… стало быть, есть способ и вернуться обратно.
— Конечно! — приободрил опешившего гальванера Северский. — Способ есть! Стоит только упасть «хозяевам» в ножки и просить: отправьте нас, пожалуйста, домой. Мол, по нам женушки и детушки плачут-надрываются.
Лаптев густо покраснел и зачем-то закатал рукава, открывая для всеобщего обозрения «пиратские» татуировки.
Купелин поглядел на меня прищуренными глазами.
— Павел Тимофеевич, известно ли вам, каким образом «Кречет» угодил на Марс?
— Нет. А вам?
Штурман поднял руки, давая понять, что с последним вопросом он дал маху.
— А в самом деле, как? — неожиданно подхватил Северский. — Стой-стой-стой! Погодите отнекиваться! Вы, милый мой, ковырялись в мозгах волосатой бестии. Именно вы просветили нас, каковы правила в игре, в которую мы встряли, и кто сидит за игровым столом. Кому, спрашивается, еще знать, коим образом нас занесло на Марс? Если не вам!
Я призадумался. Во время памятной гипнотической близости с «шубой» по прозвищу Мустафа я пытался вытащить из потемок ее души ответ и на этот сакраментальный вопрос. Но, признаться, ни черта не разобрался в замысловатых, нечеловеческих думах чужепланетного существа.
— Господа! — воззвал я. — Меня учили не физике, а физиологии. Все, что я смог понять, — это как-то связано с резонансом… Резонансный переход… Да-да! Резонансный переход! Вам говорит о чем-нибудь этот термин?
Мои собеседники покачали головами.
— Вот и мне ни о чем не говорит, — продолжил я. — Нам с Гаврилой посчастливилось увидеть со стороны, как он происходит, и при этом остаться в живых. Собирается тьма цилиндров, они двигаются вокруг места, где должен состояться тот самый переход. И еще… Колокол! Звонит колокол, господа!
Лаптев отпрянул, словно его окатили холодной забортной водой. Полные губы гальванерного старшины посинели, а на лбу выступили капельки пота. Он тяжело опустился на стул, вовремя подставленный Гаврилой. Купелин же быстро перекрестился, потер переносицу, пробормотал, повесил длинный нос.
— Колокол… вот что это значит. А я все думал: при чем здесь колокол?
Я пожал плечами:
— Не знаю. У меня нет технического образования, и я ни черта не понял. — По меньшей мере это значит, — приуныл Северский, — что вернуться на Землю тем же способом у нас вряд ли получится. Разве только мы укротим полчище механических тварей и заставим их… гм… по нашей команде резонировать. Но на успех такой авантюры я бы сильно не рассчитывал.
— Послушай, доктор! — заговорил Гаврила, топорща бороду. — А может — чем черт не шутит? — ты знаешь, где «хозяева» разместили лагея людей? Ну, чтобы нам не бродить по песчаному шару туда и сюда, разыскивая иголку в стоге сена.
Чем дальше в лес, тем больше дров! Почему мне приходится объяснять этим взрослым и вполне вменяемым людям, что Деда Мороза не существует?
— Нет, Гаврила, я не знаю, где искать наших людей.
— А могли бы узнать? — спросил Северский и зачем-то мне подмигнул.
Я насторожился:
— Как вы себе это представляете?
— Вы провели единожды такую беседу. Значит, сможете сделать это и во второй раз, любезный доктор, — резонно заметил артиллерист.
В один момент в памяти ожил подземный зал, переполненный вонью «шубы», словно выгребная яма отхожего места в летний день. Вспомнилось, как я сидел на полу, у ног (или что там у них вместо ног?) чужепланетной твари, лишенный воли, раздавленный и ничтожный. Вспомнился паразит, прицепленный к моей голове… И тут я уже вспылил:
— Нет, господа! Давайте без экивоков! Я ни за что не пойду на это во второй раз, даже не намекайте! Если кто желает попробовать — милости прошу! Но в это время меня и рядом не будет!
Мне дали успокоиться. А Гаврила, бормоча что-то исключительно миролюбивое, подлил в мой стакан кипятку.
— И все же, — сказал Купелин, — было бы недурственно провести переговоры с «хозяевами».
— Я не считаю возможным… — чуть слышно бросил я, смутно догадываясь, что на сегодняшнем совете быть мне в меньшинстве.
— Погодите, Паша! — Купелин защелкал пальцами. — По сути, люди не представляют для «хозяев» существенной ценности. Вы сами, доктор, не единожды заявляли об этом. В сравнении с некоторыми иными чужепланетными видами мы слабы. Действительно, мы слабы, не так производительны, постоянно хотим пить, есть и еще мерзнем, стоит только ветерку окрепнуть.
— Да-да, — поддакнул Гаврила, — помнится, по соседству с нашим старым лагерем жили живые землечерпательные машины. Работали днем и ночью, без сна и отдыха.
— Если снять всех людей с работ, «хозяева» потеряют не так уж и много… в общем масштабе, — продолжал рассуждать Купелин. — Я считаю, что переговоры провести необходимо. Это не такая уж бессмысленная затея, как кажется уважаемому Павлу Тимофеевичу. Но переговоры есть переговоры. Не имея воли и сильной позиции, их лучше не начинать. Тем более с «хозяевами», будь они прокляты.
Совершенно неожиданно для меня сей, с позволения сказать, бред о переговорах с «хозяевами» поддержал Северский. Никогда бы не подумал, что в норове этого человека присутствует симпатия к парламентаризму.
— Отменно, Владислав. Сам бы никогда не додумался… Переговоры с «хозяевами»! Нам нужно что-то пообещать «хозяевам» взамен… — размечтался он. — Взамен тех людей, которых они отпустят с миром, за гарантии нашей общей безопасности.
— Господи, ерунда-то какая! — простонал я.
— Или не пообещать, — подхватил Купелин, не обратив на мои «охи» и «ахи» внимания, — а чем-то на них надавить. Переговоры, мне кажется, необходимо вести с позиции силы. Чем-то их припугнуть…
— Чем? — Я пожал плечами. — Тем, что обязательно все расскажем «конкурентам», если только доживем до их, прости Господи, пришествия? Или испугаем грохотом пушек «Кречета»?
— А как насчет машин, которые работают на пересечении Стикса и канала? — спросил Гаврила. — Насколько они могут быть ценными?
— Они могут быть ого-го, какими ценными! — заулыбался Северский. — Настолько ценными, что мясникам придется прислать парламентера в овечье стадо.
— Так они и охраняются соответствующим образом, — высказался я. — А если нагрянуть в лагерь французов, — глаза Гаврилы сверкнули, — вооружить их как следует и тут же всем скопом напасть на эти машины? Мы разделаемся с охраной и займем круговую оборону. Здесь же либо захватим «шубу» живьем, либо дадим знать, что требуем переговоров.
— Если бы да кабы! — передразнил я боцмана. — А вы знаете, что хозяева не говорят по-русски или на каком другом языке. Вообще не говорят! Им чужда привычная нам вербальная форма общения! Они абсолютно другие! Целиком и полностью! И физически, и духовно! Как вы собираетесь вести с ними переговоры? Языком жестов? Или запахов? Учитывая, что некоторые из нас под взглядом «шубы» до сих пор пачкают портки, общий язык вы все-таки найти сможете…
— Покориться… — вдруг буркнул, прервав мои словоизлияния, Северский.
— Чего? — не поняли мы.
— Покориться! — воскликнул он каркающим голосом, и тут до меня дошло, что артиллерист пытается имитировать речь боевого механизма «хозяев». Мы ответили на его попытку сардоническими улыбками и вялыми, как подаваемая к пиву вобла, смешками.
— Кажется, некоторые слова русского языка им очень даже известны, — сказал он, любуясь произведенным эффектом.
Я хлопнул себя ладонью по лбу.
— А! Делайте, что хотите! — объявил всем, опуская руки. — До сих пор нам везло, Бог даст, повезет и на этот раз.
— Гаврила, ты что скажешь? — полюбопытствовал штурман. У меня оставался клочок надежды, что боцман, однажды попросивший сдерживать самоубийственные порывы бравого артиллериста Северского, выступит против затеи с переговорами, но не тут то было.
— Винтовки имеются, водка тоже есть, — проговорил Гаврила, со скрипом потирая бороду. — Ребят покруче нравом мы отберем, так почему бы не дернуть тигра за хвост разок-другой?
— Кирилл? Лаптев кашлянул. — Переговоры — дело хорошее, — сказал он глухим голосом. — Куда лучше, чем затяжная кампания.
Купелин кивнул.
— Я сам поведу отряд, — сказал он таким тоном, будто ожидал, что в сей же миг разразится буря негодования. Бури не случилось. — Георгий, вам придется взять командование кораблем на себя.
— Громко сказано — командование кораблем, — проворчал Северский, поправляя притороченные к поясу ножны с кортиком. — Было бы чем командовать.
— Гаврила, Кирилл, — обратился Купелин к «новоиспеченным офицерам». — Я бы желал видеть в отряде вас обоих. Но если вы…
— Никак нет! — Гаврила поднялся на ноги. — Раз нужны, значит, пойдем оба. Правда, Кирилл?
Лаптев тоже встал и собрался было рявкнуть что-то бодрое, но его опередил Северский.
— А гальванерного старшину я бы приберег до худших времен. У нас на счету каждый специалист, а Лаптев… Если бы не Лаптев, — что тут говорить? — Северский мотнул головой в сторону сияющей лампочки. — До сих пор бы сидели, как сурки, в потемках.
— Ваше благородие! Георгий Иванович! Я ведь был там! — всплеснул руками Лаптев. — Спасибо вам на добром слове и за беспокойство обо мне — сердечно благодарю, но ничего со мной не случится, я вернусь целым и невредимым… а если… а если нет, то динамо-машины будут работать долго, обещаю.
— Господа! — издал я удивленное восклицание. — Почему вы не берете в расчет меня? Я не привык оставаться в стороне, когда затевается подобная… — Я хотел сказать «авантюра»… ну да ладно. Вся наша война — это авантюра от начала и до конца. Но были бы мы не людьми, а тупыми травоядными, так и кидали бы землю на валу, пока не повалились бы замертво. Так что наши авантюры дорогого стоили.
— А вы и не останетесь в стороне, Паша, — вздохнул Купелин и принялся приговаривать, перечисляя: — За корабль вы теперь несете ответственность наравне с Георгием, так что занимайтесь обустройством нашего маленького земного анклава, забот здесь, сами видите — невпроворот.
— Но вам может понадобиться помощь врача! — возразил я. — К тому же я действительно имею опыт близкого общения с «шубами»…
— Категорически — нет! — усмехнулся Купелин. — Извините, Паша. Я думаю, в этой операции у нас не будет времени истекать кровью. Вы заслуживаете отдых. Не все же докторам воевать? Пора бы и солдатам взяться за работу.
— Да что вы такое говорите, Владислав! Мы здесь все — солдаты! — Не то чтобы мне очень хотелось снова входить в образ партизана, но я уже привык находиться в центре событий. Было даже обидно, что меня отодвигают на второй план.
— Не печалься, доктор! — утешил меня в своей панибратской манере Гаврила. — Мы приведем живого «хозяина». Он тебя потешит.
Знал бы он, как может «потешить» шуба! Северский же, гаденько улыбаясь, изрек:
— Нашего доктора и без того найдется кому потешить, зачем ему еще живой «хозяин»?
Я пропустил пошловатую остроту мимо ушей и задал Купелину главный вопрос: — И что же вы станете требовать у «хозяев»? Неужели репатриации всех людей?
Купелин призадумался.
…Галина в самом деле ждала меня в каюте, так что скабрезная шутка Северского оказалась в прямом смысле пророческой. Она дремала под одеялом, одетая в матросскую рубаху. Я, сконфуженный до состояния жестокой аменции, разбудил ее и попросил чаю с сахаром. Галина беспрекословно выскользнула из постели, быстро натянула френч и брюки и выбежала в коридор.
Зашлепали по полу босые ноги.
Не совсем понимая, что, собственно, происходит, но чувствуя смертельную усталость, я прилег на согретую теплом женского тела постель.
Чая я так и не дождался — заснул молодецким сном и беспробудно проспал до самого утра.
Утром на драгоценной стопке «Волны гасят ветер» обнаружилась чашка остывшего чаю, Гали же не было.
Где, интересно, она провела ночь?
Назад: 5
Дальше: 7