2. ГРОМАДА СДВИНУЛАСЬ

Вначале Отшельник ощутил беспокойство. Источник легкого смятения окружающей первородной среды, нарушивший покой чутких ментальных струн Отшельника, решительно надвигался, ввергая Отшельника во все большую дисгармонию. Впервые за немалый период времени, протекший с момента его уникального подвига Отрешения от мира, нечто извне осмелилось вторгнуться в абсолютное уединение Отшельника, поломав ажурную сеть связей с Высшими Субстанциями, сотканную путем титанических усилий в процессе беспримерного отшельничества. Природу настырного явления Отшельник. определил не сразу, и, пока он тщился определением, могучая глыба внутренней сосредоточенности безнадежно истаяла, произведя нечто вроде короткого замыкания в нежнейшем переплетении потоков четырехмерно-инфернального сознания, окутывающих Отшельника на много миль и измерений вокруг наподобие кокона.

Пространство вокруг него трепетало, содрогаясь, и он успокаивающе поглаживал напряженную пустоту раскинутыми ладонями, будто рожающую кобылу. Спустя несколько натянутых под разрыв мгновений звезды колыхнулись, и сомнения Отшельника окончательно развеялись.

Губы, искривившись, непроизвольно вывели:

— Мятежник… — сейчас он с особой остротой воспринял ощущение, не раз испытанное им в былые времена: слово казалось оранжево-алым и оставляло во рту сладковато-соленый привкус крови. Взбаламученное пространство разродилось покатым металлическим обломком с неровными, словно обкусанными ржавоглотом краями. С краев свисали какие-то провода, шланги и прочие огрызки аппаратуры, а посредине обломка сидел незваный гость.

Пришелец был именно той личностью, чье имя только что осквернило ржавым привкусом рот Отшельника, но такой ли «экипаж» ожидал Отшельник под ним увидеть? Где же его потрясавшие своим диким величием дьяволы-мустанги? Где гигантские серебряные драконы? А как поживают чудовища, устрашавшие благонравных дам особо извращенными «атрибутами»? В каких тайных стойлах томится вся эта нечисть в то время, как ее хозяин бороздит Вселенную верхом на жалких обломках спермо… Тьфу, скверна тебя забери, — сервоплазмоида, а может, гиперсервера? Где его многошпильные летающие замки? Куда подевались нашпигованные оружием, словно дикобразы, могучие космические крепости?

— Привет, дружище! Как поживаешь?

Низкий насмешливый голос возник у самой мочки левого уха Отшельника. Локти гостя лежали на коленях, лицо, обращенное к Отшельнику, выражало искреннюю радость.

Слишком давно Отшельник не общался с себе подобными, как, впрочем, и с неподобными себе, к коим он относил визитера: только сейчас он вспомнил о необходимости переключения на закрытое мышление. Спешно переключившись. Отшельник грубо громыхнул посредством телепатической акустики на все близлежащее пространство:

— Зачем явился?!!

Собеседник в ответ как-то горестно хмыкнул:

— Узнаю твою старую добрую реакцию на мое появление. Слово в слово! Хоть бы вставил между ними для разнообразия «ты», — снасмешничал низкий голос, на сей раз у правого уха Отшельника. И вновь переметнувшись к левому, добавил: — А мне говорили, ты культивируешь здесь в одиночестве смирение, очищаешься, так сказать, от скверны?

— Ты и есть скверна!!!

Разговор еще толком не успел начаться, а Отшельник и впрямь уже весь кипел, словно паровой котел, распираемый своей старой доброй реакцией на этого наглеца. Нет, не слились-таки в нем воедино ненависть с любовью, как он опрометчиво предполагал, хоть и сжались до поры до времени в жалкую мерцающую точку. Где ты, смирение, ау?.. Куда там!

— Одно твое присутствие способно райский сад превратить в зловонную помойку! — долбил громоподобным телепатическим басом Отшельник. — Убирайся восвояси, исчадье Зла, иначе отправишься сейчас прямиком к своему прародителю! — Раскаленную крышку парового котла остудила легкая тень досады: беседа и впрямь уверенно шла вразгон по давно накатанным рельсам.

— Штампы, штампы… — взгрустнуло бархатное эхо из левого уха Отшельника в правое. — В этом мире не осталось ничего, кроме проклятых штампов. Ни власти, ни славы, ни любви, ни даже денег. Ни даже понимания между двумя старыми друзьями…

— Ты хотел сказать — врагами! — пророкотал над гостем тяжкий громовой раскат. Отшельника все еще несло по давно отработанному сценарию, хотя собеседник только что едва не сбил его с привычного курса, мягко направив руль беседы супротив строго размеченного в давние времена регламента.

— Я надеялся, что ты уже достаточно набрался ума в своем Великом Отрешении, чтобы понять, что в нашем случае это почти одно и то же! — произнес гость.

Пространство издало неясную вибрацию, обернувшуюся тяжким захлебнувшимся вздохом: на последней фразе паровой котел в недрах Отшельника наконец взорвался, перекрыв своему обладателю все клапаны кипящими потоками негодования, возмущения, ярости и прочих бурлящих нечистот, таившихся до поры до времени на дне котла в ожидании своего часа.

И этот шут явился сюда верхом на каком-то ржавом — прости, господи, — плазмотозоиде, прервал диалог Посвященного с Высшей Истиной, разрушил сложнейшие структуры информационного кокона, сотканного годами кропотливого труда в Великом Отрешении от мира, и все с целью просто поиздеваться от скуки!!! И уверен, что это сойдет ему с рук!!!

Ищущие пальцы раскинулись в пустоту, стягивая хаотичные потоки пронизывающих ее в разных направлениях энергий, свивая их в белые мерцающие жгуты, берущие начало в кончиках пальцев и : теряющиеся в бесконечности. Широко вскинутые руки Отшельника напоминали теперь два маленьких новорожденных солнца, из каждого радостно торчало по пять неимоверно длинных убийственных лучей. В свою очередь глаза Отшельника, хоть и не обзавелись пока, подобно пальцам, смертоносными лучами, всерьез вознамерились пробурить в госте две дымящиеся дырки.

Мятежник молча сидел напротив, все так же свесив руки с колен. Только задрал с любопытством голову, проследив длину смертоубийственных лучей. Меньше всего он походил в этот момент на человека готовящегося к последней и решительной битве.

Отшельник раскинул ладони в стороны, располосатив лучами космос, наподобие стада зебр, затем начал медленно сводить руки. Его больше не мучили сомнения, и угрызения забыли его грызть, не вспоминал он и о смирении — просто сбросил его, как изношенные подштанники, отрешился — о, по умению отрешаться ему не было равных!

Пульсирующие хищной белизной лучи-лезвия ползли к гостю с двух сторон, готовясь вот-вот на нем сомкнуться и искромсать — судя по ширине зазоров — в крупную лапшу. Мятежник казался в их обрамлении усталым странником, сошедшим с неведомых дорог и осененным на коротком привале ореолом божьей благодати.

Отшельник приготовился уже последним резким движением сомкнуть руки и свести пальцы в замок, когда вкрадчивый шепоток скользнул доверительно в самое его ухо:

— Хреново выглядишь. В зеркало давно не смотрелся?

Только теперь Отшельник сообразил, что гость может быть закрыт отражающим полем — так называемым «зеркалом», и вынырнул из заключительного, апофеозного экстаза. Одновременно на его пальцах погасли все разом, словно выключились, энергетические «ногти».

— Ну и ну!.. — не без удивления произнес Мятежник. — А я-то боялся найти здесь вместо Фанатика смиренную овечку божью! Отшельника! Ты ведь, кажется, так себя нарек? Скажу тебе по секрету, видал я на своем веку разных овечек, и даже зубастых, как волки. Но чтобы с этакими вот когтями?.. Полосующими мирных гостей, как какие-нибудь матрасы, безо всяких на то причин, без предупреждения?..

— Зачем ты явился?.. — подавленно прохрипел Отшельник.

— А добавление «ты» очень к лицу твоему дежурному вопросу. Весьма его разнообразит! Советую в следующий раз ограничиться одним «Зачем?». Это внесет в него некоторый философский оттенок.

Пространство неопределенно перхнуло, булькнуло и умолкло. Мятежник тоже молчал в ожидании новых дежурных вопросов, для внесения в них очередных радикальных корректив. Вопросы больше не сыпались, и старые враги, они же «друзья», один из которых только что едва не настругал другого нестандартной соломкой, продолжали висеть друг против друга в абсолютной пустоте, усугубленной теперь еще и гробовым молчанием.

Наконец-то гость поднялся на ноги и встал перед хозяином, приняв при этом нарочито небрежную позу. Отшельник окаменел в ожидании.

— Так вот, к вопросу «Зачем?», — нарушил напряженную тишину чуть насмешливый голос гостя. — А явился я к тебе затем, чтобы сообщить, что я намерен разделаться с этим миром. Точнее — попросту его уничтожить. И можешь не сомневаться, к что ради удовольствия задавить этот гадюшник я не пожалею собственной жизни!

— Как?.. — слегка опешило пространство осевшим, как сдутый шарик, голосом Отшельника.

— Вот хороший вопрос! — обрадовался гость. — И главное — свежий! Хотя и не самый удачный из твоего философского арсенала. Впрочем, самые великие вопросы — можно сказать, перлы, ты еще успеешь задать, но не мне, а самому себе. Так вот, КАК это можно, вернее — нужно сделать, тебе должно быть известно ничуть не хуже, чем мне.

— ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЭТОГО ЗНАТЬ!!!

Взвыло так, будто сама Вселенная ужаснулась перспективой собственной грядущей гибели от порочной руки одного из своих ничтожных червей. Ответом ей был издевательский хохот оного червя.

— А я-то уже предвкушал твое дежурное «ЗАЧЕМ?», — насмеявшись, вымолвил гость. — Ошибся, каюсь! И все же советую тебе для прояснения этого вопроса похерить к чертям твое великое уединение и насладиться всеми прелестями Большого Мира. Очень рекомендую! — С этими словами он сделал небрежно на прощание «ручкой».

Отшельник мрачно наблюдал, как стальная махина бывшего гиперплазмоида… — А на вот выкуси тебе гиперплазмоид! — как жалкий осколок разбитого обтекателя под этим распоясавшимся маньяком начал медленное движение, совершая аккуратный разворот. Стоящий в его центре Мятежник, повернутый к собеседнику уже почти спиной, вдруг обернулся, беззвучно щелкнув пальцами.

— ОДИН, — сказал Мятежник и, помолчав секунду, словно в раздумье, добавил: — ИЗ ТРЕХ.

Отшельнику почудилось, что обезумевшая Вселенная впилась в его тело иглами всех своих звезд, как будто он стал внезапно ее центром и она, кренясь, пыталась в отчаянии за него уцепиться. Что-то билось пойманной птицей в мозгу, что-то стучало последней надеждой: «Зачем, зачем он рассказал мне, именно мне о своем намерении?..»

Гость все еще находился на его территории, но вот-вот готовился отбыть. Отшельник подался вперед, надеясь успеть выкрикнуть хотя бы одно слово. Мятежник повернул голову, и его низкий голос с прорезавшейся хрипотцой вновь дохнул Отшельнику прямо в ухо:

— Предвижу очередное «ЗАЧЕМ?». Уволь, пожалуйста! Твоими «зачемами» я на сегодня уже сыт. — И он растаял вместе со своим обломком.

Вновь оставшись в любезном его сердцу одиночестве, Отшельник не поспешил вновь предаваться Великим Забвению и Отрешению, справедливо решив, что с этим всегда успеется, а вместо этого тяжело задумался. В неуклюжих с непривычки мыслях фигурировали два старых добрых «зачема» и один хороший «как?».

ЗАЧЕМ Мятежнику приспичило сводить счеты с миром? Неужто мир за время Великого Отрешения стал настолько добродетелен и прекрасен, что Мятежнику не осталось в нем больше места? Почему бы тогда ему не убраться в какую-нибудь из параллельных Вселенных, где найдется еще достаточно грязи для такой свиньи, как он? Впрочем, где ж ему жить в покое параллельно космическому раю? Куда к как отраднее распылить этот рай на атомы, пусть даже и вкупе со своей желчной персоной.

Но ЗАЧЕМ он сообщил о своем намерении Отшельнику? Специально ведь нашел его, хоть и нелегко это! Добрался, вражина, и сообщил! Даже боя не принял… Хотя какой там был бы бой, с «зеркалом» — скорее его, Отшельника, самоубийство. По всему выходило, что нужен был Мятежнику зачем-то в его происках Отшельник. Но — опять же — зачем? Неужто на помощь надеется? Его-то, Отшельника, помощь в уничтожении нового прекрасного мира?.. Рекомендую, говорит, насладиться… Рекомендует он, значит…

Сам по себе мыслительный процесс давно уже стал для Отшельника явлением нетрадиционным — отключился он просто-напросто от этого процесса в своем Великом Отрешении, и обратное подключение требовало не меньших усилий, чем требовало в свое время отключение. Поэтому мысли вязались нестройные, узловатые, норовящие то и дело впасть обратно в прохладные летаргические глубины Великих Забвения и Отрешения. Отшельнику приходилось прилагать немалое усилие, чтобы заставить мысли худо-бедно ворочаться в голове и вернуть им хоть малую долю их былой остроты.

Для большего эффекта он изменил положение своего тела в пространстве, приняв позу «мыслителя».

Итак, сковырнуть мир не так-то просто, даже зная о Трех Предвечных Стихиях. Одному дьяволу ведомо, как Мятежник о них узнал: наверное, от Шалой — Посвященной, с которой у него была в свое время сердечная связь. Мятежник, это дьяволово семя, всегда имел подход к женщинам: способность, являвшаяся в былом предметом тайной зависти Отшельника.

Тут неожиданно дал о себе знать, ожив и провернувшись в груди как-то неудобно поперек, стилет Давней ревности — позабытый, ржавый и затупленный, но все еще способный причинять боль. Были ведь времена, когда Отшельнику — тогда еще Фанатику — верилось в благосклонность непредсказуемой Шалой…

Он поднял руки и взглянул пристально на свои ладони, покрытые алой сетью никогда не заживающих шрамов — свидетельства его давней миссии. Тогда он нашел в себе силы передать Стихию по назначению. Именно это заставило его когда-то отказаться от мира. И от нее…

Как бы там ни было, от Шалой или от кого другого, Мятежник узнал о Трех Предвечных Стихиях, одна из которых способна пожрать и сам мир.

В узком кругу Посвященных бытовала легенда, что Стихий поначалу было пять, и покорила их перед самым возникновением мира легендарная раса Хаоса, существовавшая еще до рождения Все — ленной, то есть возникшая намного раньше самих Изначальных. Потом Стихии были отданы на хранение человечеству, наподобие ящиков Пандоры: отдаем, мол, судьбу вашей Вселенной в ваши собственные руки, а свои руки, если что, умываем. Два «ящика» были уже с той поры так или иначе вскрыты, и ничего хорошего из них в мир не явилось, а повылезло, наоборот, такое, от чего этот злополучный мир чуть не ликвидировался стараниями собственных обитателей. Но в конце концов мир выстоял и даже, как это ни странно, выровнялся. Три Стихии, в их числе и самая фатальная, благодарение Небу, оставались до сей поры закукленными, каждая под присмотром Хранителя, передававшего по наследству свою тайну.

Но КАК Мятежник собирается искать Хранителей, имена которых никому не известны? АБСОЛЮТНО НИКОМУ! Кроме, пожалуй, самого Отшельника. Ему было известно, правда, лишь одно имя, открывшееся ему в незапамятные времена, волей случая.

Так что ж ему теперь, разыскивать потомков рода Даган?..

«Погоди-погоди, — спохватился вдруг Отшельник. — Может, Мятежник именно этого от меня и ждет?»

Вот тут Отшельника и пробило наконец долгожданное озарение, да поздно: неспроста Мятежник пожаловал именно к нему, давно отвыкшему от каверз «дружеского» общения с глазу на глаз. Отшельник вспомнил, что в течение первых мгновений встречи был полностью открыт. Гость, конечно, не преминул воспользоваться моментом и запустить телепатическую «лапу» в сокровенный тайник его подсознания, чтобы скопировать архивы памяти — на то, стервец, и рассчитывал.

В замогильном свете позднего озарения Отшельник не мог уяснить лишь одного: зачем гость, сграбаставший мгновенно по прибытии весь урожай информации, завел еще после этого беседу и открыл Отшельнику свои гнусные замыслы? Мог бы тут же, едва появившись, и отбыть. В этом случае Отшельник, ничегошеньки не заподозрив, счел бы его отбытие рядовым позорным бегством зарвавшегося очага скверны перед превосходящими силами интеллекта, сияющего во всеоружии Высшей Истины.

Отшельник в отчаянии схватился за голову. Пока он здесь, в своем великом Уединении, мучается каверзными вопросами, злоумышленнику уже известно имя! И уж он-то наверняка времени зря не тратят, а предпринимает какие-то шаги!

На размышления больше не оставалось времени, на Отрешение с Забвением — тем более. Как ни предательски это выглядело с его стороны, но сожаления Отшельник не испытывал: рано или поздно он все равно вернется сюда и начнет все заново, расправившись предварительно с гнусными замыслами своего изначального врага и мирового изгоя. Не исключено и даже очень вероятно, что и с ним самим.

Аминь!