12. ДРАГОЦЕННОЕ ТЕЛО

Очнулся Михаил от того, что тело его куда-то катилось, катилось, катилось и в конце концов обо что-то ударилось. Он сжался, ожидая боли, но ее не было: раны, полученные в базовой реальности, не искалечили его тело. Пострадал его внутренний Проводник — это он зализывал сейчас раны где-то в потаенном уголке души. Только размышлять об этом было некогда: сейчас Михаилу предстояло разбираться со странным поведением и местонахождением их общего с Проводником бренного тела.

Не успел он открыть глаза, как уже катился в обратную сторону, ноги придавило по пути чем-то тяжелым, а под ребра ткнулось что-то острое. Вместе с ним по полу тесного помещения мотало двух разнокалиберных вампиров — Бельмонда и, соответственно, Попрыгунчика.

Михаил помнил, как в отделении их всех захватили имперцы, помнил убитого Седого и как сам он обнимал Илли… Но что же случилось потом?.. Если их бросили в катер, то многое можно было объяснить: условия транспортировки ничем не отличались от их недавних злоключений в милицейской галоше. Стихийное бедствие какое-то.

Значит, опять в плену. Однако куда сильнее факта нового заключения Михаила обеспокоило отсутствие Илли. Может быть, ей предоставили отдельную каюту?.. Да здесь ли она вообще?.. Что-то о последних событиях наверняка должны были знать Попрыгунчик с Бельмондом. В любом случае их следовало расспросить, и как можно скорее.

Поэтому Михаил, не собираясь дожидаться окончания девятибалльной качки, сграбастал Попрыгунчика за лацкан его бежевого пиджака и собрался уже приступить к допросу, как их обоих садануло еще раз об стену и накрыло сверху Бельмондом, а потом так прижало, что было никак не отделиться от стены, притянувшей всех троих к себе, вроде как магнит — любимые гвозди.

В этот момент избыточная плотность воздуха, характерная для реальности третьего рода, стала ощутимо падать. Михаил увидел, как изменяются на глазах лица спутников, обретая постепенно цвета, присущие человеческим лицам в нормальном мире. Михаил понял, что катер меняет реальности, и пожалел задним умом, что в мире загробных метаморфоз ему так и не попалось ни одного зеркала. Хотя, может, оно и к лучшему: глянул бы там разок на свое отражение и приобрел бы пожизненную фобию к зеркалам. «Посинеть мы всегда успеем», — решил про себя Михаил.

Потом притянувшая их стена вроде бы размагнитилась, Бельмонд отвалился на пол. Комната боль — ше не ходила ходуном, и собственное тело, если поставить его на ноги, уже должно было держаться. Но вставать Михаил пока что не рискнул, тем более что для общения этого и не требовалось. Он заметил, а что его рука продолжает сжимать ворот Попрыгунчика, и, не отпуская, спросил:

— Где Илли? — Тот для начала возмущенно рванул на себя свой многострадальный пиджак. Раздался треск, и в руке у Михаила остался бежевый лацкан. Михаил, поглядев в изумлении на дело рук своих, машинально протянул запчасть обратно Попрыгунчику. Вместо того чтобы взять ее, тот указал пальцем Михаилу в лицо, дополнив этот вызывающий жест фразой, полной роковой загадочности:

— Ха-ха! — что заставило Михаила вновь пожалеть об отсутствии зеркала. Словом, бежевый господин на контакт не шел. Зато прорезался Бельмонд:

— Ее увели. Тот гвардеец приказал бросить нас сюда, а ее увел. Она только успела шепнуть мне два слова: «Ищите дверь». — Бельмонд умолк.

Тогда все дружно посмотрели на единственную в помещении дверь — даже издалека было ясно, что она заперта. На трех лицах отразилась общая мысль:

«Нашли. И что дальше?»

— Нет, — возразил Михаил этой общей мысли. — Здесь должна быть еще какая-то дверь. Которую надо искать!

И они принялись искать. Вскоре выяснилось, что каземат им достался очень даже комфортабельный: из стен появлялись стулья, столики и кровати, куда можно было пристегнуться во время маневров, знай пленники об их существовании. Когда на стенах не осталось ни единого выступа и ни одной вмятинки, куда бы по нескольку раз не нажали, они принялись обшаривать пол, распределив его на три зоны. Михаил прощупывал свой отрезок, ползая по нему на коленях и помянув уже неоднократно бога, черта и прочий иконостас. Попрыгунчик добрался в своей зоне до угла, сел в нем и заявил громогласно:

— Бесполезно!

Убедившись, что сумел привлечь к себе общее внимание, он картинно махнул рукой и произнес:

— Ну какая еще тут может быть дверь?!

Присовокупив мысленно к тому, что уже успел проклясть, Попрыгунчика с его неуместным выпендрежем, Михаил собрался продолжить поисковые работы, но так и застыл, глядя в угол, потом оглянулся на Бельмонда, переставшего в этот момент контролировать свою челюсть. Попрыгунчику наверняка польстила бы такая благодарная реакция на его бездарное выступление. Но в том то и дело, что взглянуть благосклонно на двух сокамерников было уже некому: едва успев сказать последнее слово. Попрыгунчик исчез из помещения — просто-напросто сгинул, улетучился, как опытный факир с дешевого представления.

— Туда! — только и сказал Михаил, едва ощутил возвращение к языку дара речи. Первым он запихнул в угол Бельмонда и заставил его повторить дословно, громко и отчетливо всю заключительную фразу Попрыгунчика, благо она еще витала в воздухе.

— Ну какая тут еще может быть дверь?.. — послушно, но неубедительно промямлил Бельмонд, стоя в углу с виноватым видом, словно дитятя, застуканный за поеданием рождественского торта. И добавил: — Как вы полагаете, его уже разнесли в щепки?..

— Кого?.. — не сразу вник Михаил в сакраментальную суть вопроса.

— Мой «Горный орел»…

— Да цел ваш отель! Я его сам сегодня по яйцевизору видел! — обнадежил Михаил этого оголтелого собственника. Затем принялся его наставлять: — Сосредоточьтесь! Повторите еще раз, только резче, решительней! В приказном тоне! Дверь!!! Ну какая?!! в: Тут еще?!!

— Дверь! — немного взбодрился Фредди. И канул куда-то, не успев продолжить. Окрыленный успехом Михаил заступил на его место и повелел:

— Дверь! — и ахнул, сглотнув прыгнувший к горлу желудок, в темный тоннель. «А если он ведет наружу? А катер в это время летит высоко-о?! Или в космосе?..» — мелькали запоздалые мысли. Но поворачивать назад оглобли было поздно. К тому же он уже миновал тоннель и плюхнулся во что-то упругое, очень смахивающее на удобное кресло.

Поблагодарив скопом всех, кого недавно проклинал, в том числе и Попрыгунчика, Михаил огляделся. Он находился на заднем кресле в небольшом салоне, рядом ворочался Бельмонд, как боров в птичьем гнезде. С пилотских мест к нему обернулись Попрыгунчик и Илли. У Михаила отлегло от сердца: она здесь!

— Ты тоже сбежала? Как это вышло? — не удержался, спросил он.

— Это называется аварийный гиперкоридор. Я знала кодовое слово, — сказала она. — Гипер обеспечивает доставку в спасательные челноки: они заполняются поступательно, поэтому мы все оказались в одном. Ну вот. — Она отвернулась и объявила: — А теперь стартуем!

— Стоп! Погоди! — воскликнул Михаил, углядевший впереди на приборной панели нечто знакомое. И велел Попрыгунчику: — Давай-ка поменяемся местами! — Хоть он и не был сейчас Проводником, но ощутил при виде Илли ту же уверенность, что неизменно сопровождала его во время переходов. Она рядом, и, значит, все идет как надо, остается только поймать удачу за хвост.

— Информация отсюда должна поступать на главный пульт, — сказал он, усаживаясь во второе пилотское кресло. — Наш старт сразу будет обнаружен.

— Придется рисковать. Иного выхода нет! — отрезала она с видом капитана, принявшего решение идти на таран, потому что на борту кончились торпеды.

— Есть, если с этого пульта имеется выход в компьютерную систему катера.

— Имеется. Но доступ заблокирован, к тому же наше подключение тут же засекут!

— Нас в любом случае засекут, стоит только тебе подать команду к старту.

Она спросила жестко, не выпадая из образа отчаянного капитана, который очень ей шел, как, впрочем, и любой другой образ:

— Ты можешь обмануть систему?

— Попробую. — Михаил достал из выемки на пульте металлическую пластинку на длинном проводке. Это был пси-сенсор, передающий мысленные команды на компьютер или на эгнот — как в данном случае. Эгнота Михаил хоть никогда в личном владении и не имел, но имел зато не раз по случаю и, как истинный фанатик виртуального дела, давно уже уяснил для себя все сходства и различия. Он наложил пластину на глаза. Несмотря на уклончивый ответ, данный только что Илли, сомнений в себе Михаил не испытывал: уж если его брат Петр — с любитель в компьютерном деле по сравнению с Михаилом — сумел перепрограммировать корабль забарьерной разведки, то ему ли, профессионалу, не запудрить казенные мозги какому-то катеру, пусть даже и имперскому!

Илли, пробежавшись пальчиками по пульту, скомандовала:

— Действуй!

Работа оказалась настолько несложной, что это даже несколько разочаровало Михаила: соскучился он, скитаясь в чужих декорациях, по любимому делу. Закончив, он мог быть уверен — дежурь сейчас за пультом в рубке катера хоть сам черт, и он бы не усомнился, что подключение из спасательного челнока было следствием контрольной саморегуляции системы, а сам челнок стоит и будет стоять на приколе, отзываясь на вызовы с командного пункта, вплоть до первой аварийной ситуации.

— Теперь стартуем, — дал «добро» Михаил, снимая с глаз сенсор и передавая его Илли. Она, к его удивлению, вернула пластинку на пульт, приготовившись управлять челноком вручную. «Традиция?» — предположил Михаил, но не стал отвлекать ее лишними вопросами, а обернулся к пассажирам и велел им не курить и пристегнуть ремни (последнее на полном серьезе), после чего с чистой совестью пристегнулся и сам.

— Они не засекут открытие шлюзовой камеры? — повернулась к нему Илли с доверием во взгляде, подразумевающим, к сожалению, всего лишь уважение к его профессиональным талантам.

— Вся аварийка сейчас под обманкой и выдаст им стопроцентный глюк. Извини, профессиональный жаргон. Нас могут засечь снаружи, когда отшвартуемся. Попробуй сразу камнем упасть вниз.

— Вопрос еще, какой там окажется «низ», — заметила она, нажимая на приборной панели команду «старт». Тут Михаилу пришло в голову, что, пока они тут кувыркались по чужому огороду и совали наглые лапы в капустные грядки, огород этот — в смысле катер — запросто мог не только выйти в космос, но и пришвартоваться там к какому-нибудь космическому кораблю. Замечание Илли говорило о том, что она не исключает подобной возможности.

В таком случае их челнок походил бы теперь на кочерыжку, упакованную уже в две мощные одежки — в катер и в космический корабль, и распаковка — то есть бегство этой кочерыжки из одежек — представлялась бы очень проблематичной.

Сомнения нахлынули в единый миг — пока Илли командовала «старт», но так же моментально улетучились: в камеру хлынул свет. Это распахнулись шлюзовые двери, и челнок упал в открывшуюся под ним бездну. То есть это Михаил по ощущению стремительного падения предположил в первый момент, что под ними бездна. Стоило челноку выпасть камнем (по совету Михаила) из шлюзовой камеры, как снизу надвинулась темная масса, при рассмотрении оказавшаяся близким лесом.

Катер, вопреки их опасениям, не покинул пределов Земли и шел сравнительно невысоко над нею, что вполне могло закончиться для них фатально. Спасли положение мастерство и хорошая реакция Илли: она сумела уклониться от тесного контакта с лесным массивом, выведя челнок из состояния падения буквально в последние секунды, когда он уже сшибал днищем верхушки самых невезучих в лесу деревьев. Нечего и говорить, что пассажирам пришлось пережить массу не самых приятных в их жизни ощущений: заложив великолепный крутой вираж, принудивший все независимые внутренние органы Михаила по-братски спрессоваться, Илли выровняла челнок и повела его над лесом.

— Интересно, скоро ли нас спохватятся? — спросил Михаил, оглядывая небо и обнаруживая в нем только клонящееся к закату солнце. Катера, из которого они вынырнули, уже и след простыл.

— Надеюсь, что не скоро, — отозвалась Илли и продолжала, на радость Михаила: — Я дала понять, что смертельно устала, сказала, что буду спать, и велела никому меня не беспокоить вплоть до прибытия. Будем надеяться, что у гвардейцев не хватит наглости меня тревожить…

«У меня бы точно не хватило, — подумал он. — А вот у гвардейцев… И откуда она такая на мою грешную душу свалилась?.. С Луны, что ли?» — Илли повернула голову, и несколько секунд они озабоченно смотрели в глаза друг другу. «Люблю Луну, — подумал Михаил. — Вообще Луна — лучшая планета в Солнечной. После Земли, конечно. Иначе бы они оттуда сюда не падали».

Челнок дал изрядный левый крен. Илли мгновенно сосредоточилась на управлении.

— Почему ты не пользуешься пси-сенсором? — спросил Михаил. — С ним ведь удобней управлять.

— А разве у вас это принято?

— Нет. Но ваши технологии более совершенны.

— Тут дело не в технологиях.

— А в чем?

— В том, что мышление — непрерывный и не всегда контролируемый процесс. Команда может возникнуть в голове непроизвольно, любая посторонняя мысль может быть принята за команду, поэтому каждый мысленный приказ требует дополнительного подтверждения. И подтверждение может возникнуть также непроизвольно. Пси-сенсор хорош для виртуальности. Когда речь идет об управлении реальными аппаратами, он ненадежен и даже опасен. — Она говорила со знанием дела, как профессионал. Михаил слушал и тихо млел, думая о том, сколько всего им пришлось пережить вместе, прежде чем между ними завязался первый диалог на отвлеченные темы. Да бог с ним — с пси-сенсором. Руками в конце концов тоже иногда не мешает поработать, а то того и гляди отсохнут в процессе эволюции. Но вот она ему что-то объясняет, и этого вполне достаточно для воцарения полной мировой гармонии в отдельно взятом спасательном челноке.

Летели долго. И главное — неизвестно куда. Михаил рассчитывал встретить какой-нибудь населенный пункт и выяснить для начала их местоположение, ну а потом… Там видно будет. А лес все не кончался, стелился окрест бескрайним колышущимся океаном. «Где же это мы, интересно, находимся?» — думал Михаил, скользя взглядом по раскинувшемуся внизу зеленому простору. Судя по засилию лиственных деревьев, это была средняя полоса. Очень хотелось верить, что эта «полоса» принадлежала их родной реальности. Потому что иначе дело было швах. В любом случае им необходимо было избавиться от своего спасителя — то есть от челнока. Лучше всего было бы его уничтожить. Но прежде не мешало бы подыскать другой транспорт, поскольку, где бы они сейчас ни находились, им следовало бежать из этих мест как можно дальше. В своей реальности смена транспорта не составила бы проблемы, стоило им лишь добраться до какого-нибудь людского поселения.

Наконец лесные дебри внизу рассекла ровная стрела дороги. Если судить по цвету, дорога была своя, характерная для того мира, в котором Михаил с детства обитал и куда очень рассчитывал вернуться — как, без сомнения, и все его товарищи. На — строение у него резко повысилось, хоть он и старался его осаживать — цвет дорожного покрытия еще не доказательство, но сама-то дорога должна привести к человеческому обиталищу!

И точно! Вскоре впереди показалось среди деревьев широкое бревенчатое здание с плоской крышей. Подлетев ближе, они увидели выведенную на крыше зеленой неоновой краской огромную надпись: «У ЛЕШЕГО». Возле буквы «У» возвышалась колоритная надстройка в виде покосившейся избушки, вдоль края стояли несколько силовых кресел и небольшой грузовой аэрокар. В родной реальности такие грузовички ласково величались летающими бычками. Крыша, служившая посадочной площадкой, с русской надписью, креслами и «бычком» представляла собой уже более конкретное доказательство того, что имперец вернулся со своей добычей в тот единственный мир, который был в равной мере родным и для беглецов, и для их преследователей.

Посадив челнок в районе буквы «Ш», Илли отстегнулась и выбралась наружу через откинувшуюся часть корпуса. Прежде чем последовать за ней, Михаил обернулся к остальным пассажирам: Бельмонд, сопя носом, освобождался от ремней безопасности, а Попрыгунчик сидел неподвижно с закрытыми глазами, съехав под ремнями набок. Михаил подумал, что он уснул, и крикнул:

— Эй, подъем! Приехали! — Он так до сих пор и не знал, как зовут бежевого господина, поэтому не мог окликнуть его по имени. Окрик привлек внимание Бельмонда, сам же Попрыгунчик на зов не отреагировал. Тогда Михаил перегнулся назад и похлопал его по щекам. Попрыгунчик не просыпался. Голова его безвольно моталась из стороны в сторону. Похоже, что дела его были плохи.

— Илли! Позови людей, кого-нибудь! Скажи, что человеку плохо! — крикнул Михаил, высовываясь из челнока. Илли, успевшая отойти к избе, удивленно обернулась. Михаил махнул нетерпеливо рукой:

— Скорее!

— На пульте внизу справа есть медицинский блок! — крикнула она. — Синяя кнопка! Прикладывается к шейной артерии! — Михаил нырнул в челнок, но еще увидел краем глаза, как дверь избушки распахнулась перед ней, оказавшись дверью грузового лифта, и она в него вошла.

Потом он нашел внизу приборной панели синюю кнопку и нажал ее. Из гнезда выдвинулся небольшой металлический четырехгранник, Михаил его схватил и, перегнувшись назад, попытался пристроить бесчувственному Попрыгунчику на шею. Медицинский блок на шее пострадавшего держаться отказывался.

— Разрешите мне вам помочь, — попросил взволнованный Бельмонд. — Если это стандартный блок, то там на торце должна быть кнопка… — Кнопку Михаил обнаружил, нажал и с посильной помощью Бельмонда приладил наконец прибор на артерию. Присосавшись, что твой кровосос, медблок загудел с едва слышно, и на его верхней грани стали вспыхивать поочередно разноцветные лампочки.

— Инъекции делает, — тихо пояснил Бельмонд и добавил убито: — Бесполезно… — Михаил вопросительно вскинул глаза:

— Почему вы так думаете?

— Я не подозревал, я думал, что он уснул… — пробормотал Бельмонд. — А у него, наверное, сердце… Приступ…

— С чего вы взяли, что он умер? — раздраженно спросил Михаил каким-то не своим, неожиданно хриплым голосом. Не мог Попрыгунчик умереть теперь, выйдя невредимым из переделок, ставших смертельными для троих настоящих хищников, давших бы сто очков вперед десятку таких, как он. Умереть, вернувшись в родную реальность, где ему ничего больше не грозило! Не от пули, не от лазера, а просто так — тихо скончаться на заднем сиденье спасательного челнока. Не мог, не имел права! Не укладывалась просто-напросто такая смерть в сознании у Михаила.

— Пока вы говорили с девушкой, я посмотрел его зрачок. Он не реагирует на свет… — А ведь они даже не знали его имени!..

— Вы не знаете, как его зовут?..

Бельмонд виновато развел руками:

— Может быть, у него есть какие-то документы… В карманах… — Чувствуя, как внутри натягивается колючая веревка, Михаил ощупал карманы бежевого пиджака — во внутреннем кармане обнаружилась пластиковая ксива. Михаил прочитал: «Игнатий Рагволдович Семиручко. Доктор зоологии, ихтиологии, биоастрокоаголлетики, член-корреспондент Киевской академии наук». Вот кем был их невезучий героический попутчик. Доктором наук. Михаил вспомнил битву в дилижансе, Наталью… Потом перед ним как наяву всплыл образ «ученого», страшного «профессора», преследовавший его с самого детства. Игнатий Рагволдович. Семиручко. Ужасный Моргенштерн из его детских кошмаров. Один из Моргенштернов. Кто бы мог подумать…

— Прошу прощения…

Михаила отстранили, и к доктору наук склонилась элегантная дама в сером платье с идеально ровной и гладкой, словно у куклы, прической «под пажа» — вылитая Мери Поппинс на пенсии. Ее привела Илли, но Михаил не заметил, как они подошли. Дама пощупала Попрыгунчику пульс, приоткрыла веко. Сказала:

— М-да… — и обернулась к Михаилу: — Будьте добры, поверните его вот так и поддержите за плечи. Я уложу его в кокон.

— Куда вы его понесете?.. — спросил Михаил, поворачивая и держа Попрыгунчика так, как она велела.

— Мужайтесь, не все еще потеряно, — ободрила она Михаила. — У нас есть реанимационная капсула. — Она держала руку на уровне головы Попрыгунчика. Из ее пальцев стала выдвигаться, изгибаясь над телом профессора Семиручко, длинная и тонкая, как провод, антенна. Михаил не сразу разглядел зажатый у нее меж пальцев «паучок» — приборчик на ремешке, перекинутом на запястье. Когда конец антенны коснулся ног Попрыгунчика, вокруг тела вспыхнули силовые нити, окутав его мелкой, мерцающей голубоватыми искрами сеткой. Едва тело было «упаковано», дама развернулась и пошла быстрыми шагами к избушке, держа руку на отлете. «Кокон» с профессором оторвался от сиденья и поплыл за ней, как похоронная гондола, похожая на о: летающий саркофаг. Михаил с Илли и Бельмондом последовали за дамой, Михаил спросил у нее на ходу:

— Вы не подскажете, где мы находимся?

— Отель «У лешего», — ответила она. Что и говорить — исчерпывающий ответ. Подразумевающий, видимо, всемирную известность. Вроде как: «В Москве».

— Я имел в виду — что это за местность?

Она одарила его удивленно-изучающим взглядом:

— Вам на карте показать?

«М-да. Тяжелый случай, — подумал Михаил, подразумевая, разумеется, себя и свою компанию. — Впрочем, какая нам теперь разница, в какой точке нашей необъятной родины гнездятся леший? Хоть оно и любопытно», — подумал он и вновь обратился к даме:

— Прошу прощения, а вы?..

— Татьяна Радич, хозяйка отеля, — представилась она. «Стало быть, вот как в наше время выглядят леший. Прогресс! И их не миновали эмансипация с феминизацией, клюквы им обеим в реакторы. Развесистой».

Михаил протянул даме ксиву Попрыгунчика:

— Это его визитка. Сообщите потом его родным…

Она обернулась к нему:

— А вы сами?

— Боюсь, что у нас нет времени дожидаться его воскрешения. — Они подошли к лифту. Заводя туда кокон, Татьяна Радич окинула быстрым внимательным взглядом всю компанию, скользнула глазами по их челноку, сказала:

— Прошу вас, не улетайте пока. Подождите. Всего десять минут. — Изба уже закрывалась, когда из нее донеслось: — Думаю, что я смогу вам помочь.

Лифт закрылся. Михаил переглянулся с Илли.

— Она что-то заподозрила. И может вызвать полицию, — сказала Илли. — Я улетаю немедленно. А вы… — не закончив, она оглянулась на челнок: — Ах, да!.. — и побежала к нему. Михаил понял, что не за оставленной на сиденье сумочкой, и рванул следом.

— Я с тобой! — крикнул он, догоняя уже возле челнока.

Она запрыгнула внутрь и кивнула:

— Хорошо! Но сейчас отойди! — Рискнув поверить ей на слово, он отошел на пару шагов. Через несколько секунд Илли покинула кабину и пронеслась мимо Михаила по направлению к силовым креслам. Он поспешил следом, оглядываясь через плечо на покинутый челнок. Тот сам собой закрылся, бесшумно взмыл над крышей и полетел на запад, в сторону утопающего в лесном горизонте солнца. Михаил порадовался про себя догадливости Илли, сообразившей сделать из челнока великолепный отвлекающий объект; его-то собственная смекалка застряла, помнится, на «уничтожить».

Фредди А. Бельмонд так и стоял возле избушки изваянием скорбящего на проводах в последний путь. Внезапная кончина Попрыгунчика (не факт еще, кстати, что необратимая) вконец его доконала. Михаил, приостановившись, крикнул Бельмонду:

— Не отчаивайтесь! Возвращайтесь домой! — хотя его стараниями Бельмонд лишился дома. Михаил собирался еще добавить, что постарается вернуть на место похищенную им часть «Горного орла», хотя, по его мнению, правильнее было бы построить новый отель. Просто Михаил не знал другого способа взбодрить старика. Тут изба за спиной Бельмонда открылась, и оттуда раздался крик:

— Погодите! — На крыше вновь появилась хозяйка отеля.

«Если она и впрямь хочет нам помочь, то зря», — подумал Михаил: практика неопровержимо доказала, что не приносят они счастья Владельцам частных заведений. Одна жертва уже налицо — стоит тут, на крыше чужого отеля, обездоленная, всеми покинутая, терзая сердце, а теперь наметилась вторая.

— Я подозревала, что вы не станете меня ждать. Поэтому поручила вашего больного своим девочкам. Не волнуйтесь — для него будет сделано все, что только возможно. — Она подошла к ним и несколько секунд помолчала, выравнивая дыхание или собираясь с мыслями, потом продолжила довольно спокойно:

— Мы видели в небе чужой катер… Ничего не говорите! — Она бросила быстрый взгляд на Илли. — Мы действительно хотим вам помочь. Вам не следует пользоваться силовыми креслами. Они автоматические, запрограммированы на определенные маршруты, а вам захочется, наверное, куда-нибудь свернуть, осмотреть красоты… Так вот: вы можете взять наш «бычок». Он сам потом вернется, только поставьте его в режим «поиск дома».

— Спасибо, — удивленно сказал Михаил. «Она видела катер, она догадывается, что мы спасаемся бегством, и, возможно, считает нас преступниками. Но почему-то предлагает нам помощь…» — А почему…

— Вы мне понравились, — быстро перебила она. — Просто понравились, и я хочу вам помочь. — «Возможно, она рассчитывает, что комп в точности запишет наш маршрут, — подумал Михаил. — Зря».

«Если проголодаетесь, то там за креслами найдете, чего пожевать», — напутствовала Татьяна Радич, пока Михаил с Илли забирались по очереди в маленькую кабину. Михаил оказался за рулем и, уже стартуя, вспомнил, что так и не выяснил пока своего географического местоположения. «Надо будет посмотреть в компьютере „бычка“, — подумал он и махнул на прощание рукой хозяйке и совсем уже увядшему, как фиалка на морозе, Бельмонду.

Поднявшись над гостиницей, Михаил сделал над ней как бы прощальный круг, а сам в это время уже залез в компьютер и определялся с местом и их будущим направлением. Они действительно находились в средней полосе, до столицы отсюда было девятьсот с лишним километров. Михаил принял решение лететь в Москву — крупнейший российский мегаполис, где легко затеряться двум обычным молодым людям. Он сказал об этом Илли, она, подумав, пожала плечами и кивнула:

— Хорошо. Полетим в Москву. — Он понимал, что она растеряна и просто не знает, что делать дальше на этой чужой для нее планете, но старается этого не показать.

Положив «бычка» на курс, Михаил поручил дальнейшее управление автоматике и полез за сиденья в поисках продуктов. Снаружи вечерело, путь им предстоял неблизкий, и ему предстояло сервировать их первый ужин наедине. Михаил предчувствовал, что состоять этот романтический ужин будет все из тех же неромантических консервов. Он проклял свое невезение, когда не нашел позади кресел ящика с консервами, и не сразу поверил в свое счастье, обнаружив вмонтированную в заднюю стенку кабины «стряпуху» — портативный кухонный автомат. Спинка его кресла уехала под сиденье, он врубил «стряпуху» и проглядел загоревшийся рядом с класс виатурой небогатый перечень блюд: всего три вида, но все с интригующими названиями, и два напитка — чай и пиво. Он заказал для начала «Грибную рапсодию» — столько в последнее время думал о грибах, пора наконец их поесть. «Стряпуха» подмигнула ему красным глазом: «Рапсодию, мол, тебе подавай? А нету!» — «А подать мне тогда „Хрустящие кораблики!“ — „Перебьешься!“ — нахально мигнула в ответ „стряпуха“. У него не осталось выбора. И он нажал последнее в ассортименте блюдо — „Бамбошки кучерявые“. „Стряпуха“ зажгла благосклонно зеленый глаз — то-то, мол, — и выплюнула в податчик что-то продолговато-блестящее.

— Гм-гм, — сказал Михаил, беря «бамбошку» и оглядывая ее искательно со всех сторон. Обещанные кучеряшки отсутствовали. Вообще-то она очень смахивала на большой бутерброд с ветчиной, упакованный в пластиковый пакет. Тоже своего рода консервы. Ну да делать нечего. И он заказал еще раз «Бамбошки кучерявые», а к ним одно пиво и… Он обернулся к Илли:

— Тебе чай или… — Она спала. Склонив голову к плечу, уронив безвольно руки, — так спят все смертельно уставшие люди.

Михаил развернулся осторожно, с «бамбошками» на коленях и со стаканом в руке, ткнул пальцем под приборную панель. Оттуда выдвинулась подставка, и он сгрузил на нее нехитрый ужин, который ему предстояло теперь осилить в одиночку. Вернул своему креслу спинку, скользнул взглядом по приборам и опять посмотрел на нее. «Можешь трясти головой, щипать себя за руку или ударить по лбу, но вот она — рядом, спит под твоей защитой. Надолго ли еще рядом? Неважно. Главное, что есть эта минута, одна стоящая всей предыдущей спокойной жизни и двух последних безумных дней — все равно ведь не угадать, что ждет впереди».

Прежде чем приступить к ужину, он включил на панели радио и поставил на минимальный звук, хотя Илли мудрено сейчас было разбудить. Потом он принялся вскрывать бутерброд. Вскоре его заинтересовало то, что вещало радио — хотя никаких откровений он от него не ждал, включил лишь из ностальгии по старой размеренной жизни, когда постоянным спутником был самодостаточный бубнеж домашней радиоточки, перемежающийся музыкальными вставками разной степени усыпляемости. Только теперь он вспомнил, что эти сумасшедшие дни перевернули не только его отдельно взятую захолустную жизнь! В мире, где ничего фактически не менялось вот уже на протяжении столетий, произошли переворот и смена власти, о чем он уже слышал ранее. А теперь он узнал, что Верхняя Империя, центром которой являлась Земля, вознамерилась отделиться и стать самостоятельным космическим государством! По крайней мере таковы были предположения ведущего радиопрограммы, поскольку лорд-протектор Верхней Империи выразил негласный протест, не дав пока согласия на присоединение к Федерации. Дело пахло войной, но, поскольку еще не последовало никаких официальных заявлений, все ограничивалось конфронтацией в высших сферах. На Земле сейчас находится представитель нового правительства. Но, по информации из неофициальных источников, явился он сюда вовсе не для переговоров, а в погоне за Великой императрицей, которая бежала и скрывается на Земле. Космический корабль Серединной Империи до сих пор висит под конвоем на орбите, а катер с представителем пропал где-то на Земле, но вылет с планеты ему запрещен, так как находящийся в нем представитель нового Всегалактического правительства является теперь заложником безопасности Земли — пока, разумеется, неофициальным.

Михаил, уронив на пол так и не вскрытый бутерброд, наклонился вперед, упер локти в колени и замер. Перед ним возник, как наяву, командир имперского катера, в ушах прозвучало издевательское: «Прошу вас, Ваше Величество!» По радио уже играла музыка, а он все продолжал повторять про себя, словно эхо: «Прошу вас, Ваше Величество… Ваше Величество…»

В кабине вдруг обнаружилась катастрофическая нехватка воздуха. Избегая глядеть на Илли, он опустил боковое стекло, подставил лицо ворвавшейся струе ветра. В этом свихнувшемся мире возможно было все. Даже невозможное. Опаляющая ясность, похожая на вспышку сверхновой, пожирала белым пламенем недоверчивые мысли и робкие сомнения, и хуже всего было слово, что рождалось в огне этой ясности, — слово, которого он не хотел видеть и от которого невозможно было убежать, потому что весь мир превратился внезапно в это слово, оно пронизывало собою прошлое и будущее, оно было Михаилом, спящей рядом Илли — уже, увы, не Илли — и кабиной грузовичка, вечереющим небом и лесом, оно заменило теперь воздух и врывалось в легкие с каждым порывом горького ветра из окна: «НИКОГДА». И с ним отныне ему предстояло жить.

Михаил выключил радио, взял стаканчик с пивом, осушил его махом, смял в руке и бросил на пол. Откинувшись назад, уставился в окно перед собой. «А разве раньше ты на что-то рассчитывал? Нет. Что ж, будем жить дальше. А что еще остается Делать?..»

Навстречу из-за горизонта летело синее покрывало вечера, наполняя постепенно сумраком маленькую кабину, ложась на усталые веки успокаивающей темной пеленой. Михаил и сам не заметил, как упал в тревожный сон.

Проснулся он от того, что «бычок» тряхнуло, и на лицо брызнули холодные капли. Первое, что он сделал, — поднял боковое стекло. Снаружи стояло хмурое утро и лил дождь. Время от времени мимо проносились скользящими призраками причудливые летательные аппараты. А внизу вместо ожидаемого леса раскинулся город. Приборы свидетельствовали о том, что они прибыли на место, а лежащий под ними город и есть долгожданная Москва. Михаил покосился на Илли — она еще спала, повернувшись во сне набок и подвернув под себя ногу. Великие императрицы, оказывается, спят совсем как обычные девчонки. У него, впрочем, уже была возможность в этом убедиться. Между ними на подставке лежал одинокий бутерброд в целлофане, второй валялся на полу рядом с помятым стаканом. Выходит, не приснилось.

Подобрав стакан и бутерброд, Михаил бросил их в утилизационное окошко, подумал и бросил туда же второй бутерброд. Раз уж они над Москвой, то для начала не мешает найти автозаправку, потом какое-нибудь кафе быстрого обслуживания и в кои-то веки нормально позавтракать, а заодно и обдумать план дальнейших действий с коронованной особой. Последнее обстоятельство очень усложняло к дело: он теперь даже не был уверен, стоило ли им лететь в Москву, но… Что сделано, то сделано.

В это время впереди по курсу замаячило что-то большое и пока неопознанное, квадратной формы. Когда обозначились детали, стало ясно, что прямо на них летит омываемая потоками дождя большая двухэтажная изба, сложенная в лучших русских традициях — с резными наличниками и с кирпичной трубой на крыше, откуда, невзирая на дождь, струился хилый дымок. Сработал автопилот — «бычок» вильнул вправо. В следующий миг изба уже благополучно проплывала за окном по левому борту. Но не успела она пролететь мимо, как сверху на нее хлынул поток ослепительного белого света, словно в облаках персонально над избой зажегся огромный прожектор.

— Это они, — донеслось до Михаила справа. Илли только что проснулась и, не успев протереть глаза, в испуге наблюдала происходящее: изба резко остановилась и стала возноситься ввысь. Михаил, чуть пригнувшись, поглядел — а куда это ее потащило?.. Там, в небесах, представлявших собой сейчас смесь воздуха и воды в соотношении примерно один к трем, висело большое темное тело и притягивало к себе несчастную избу, попавшую в радиус действия гравиконденсора, очерченный конусом белого света. Было очевидно, что изба совершенно ни при чем, просто ей не повезло оказаться на том самом месте, где пару секунд назад находился их флаер.

Их вновь настиг коварный враг, похожий на какое-то наказание свыше, посланное в противовес удаче, сопровождавшей Михаила с самого начала его межпространственной одиссеи. Вот и с избой тоже вовремя подфартило: пока на катере поняли свой промах и отпустили постороннюю избу, Михаил переключился на ручное управление и, врубив форсаж, бросил «бычка» в сторону и вниз — к спасительным махинам домов, в лабиринт улиц, где еще оставалась слабая надежда затеряться. Серая громада города рванулась навстречу, понеслись мимо мокрые здания, шарахающиеся в стороны аэролодки и аэромобили — благо что сейчас, в дождь, их плавало над улицами не так уж много.

«Направо… Еще… С дороги, черт бы вас!.. В переулок… Пардон, девушка… Под арку… Падай, мужик!.. Лево… Угол… Право… Башня… По периметру ее… За зонтик, бабуля, надо крепче держаться! И вообще в дождь надо дома сидеть!.. Стена… Вве-е-ерх… Вниз!.. Замысловатая же здесь архитектура!»

Чтобы вписываться в архитектурные навороты, Михаилу пришлось сбросить скорость, хотя угрожающая тень стелилась над домами, преследовала сверху, не отставая. Внезапно после очередного крутого поворота впереди вместо ожидаемой улицы выросла стеклянная громада куполообразного здания. Хорошо, что оно оказалось стеклянным, а не железобетонным: «бычок» произвел лобовой таран, влетев в купол наподобие крупного метательного снаряда вместе с лавиной битого стекла. К счастью, обошлось без жертв, потому что людей — в обыденном понимании этого слова — внутри купола не оказалось. На полу просторного зала стояли рядами прозрачные шарообразные капсулы, внутри которых лежали люди. Едва увидев капсулы, Михаил понял, что вломился без приглашения, пробив потолок, в одно из земных отделений пространственной сети.

— Привет героям виртуального фронта! — буркнул Михаил, собираясь удалиться из помещения тем же способом, каким сюда явился, то есть пробив для себя еще одну — выходную — дыру в противоположном конце куполообразного потолка, как вдруг почувствовал властное прикосновение к локтю.

— Садимся здесь! — скомандовала Илли. Только теперь он понял истоки исходящей от нее властности и подчинился — но не потому что имел дело с Великой императрицей: если на катере их сейчас потеряли из виду, то и вправду лучше было не высовываться, а бросить здесь флаер и попробовать скрыться с помощью ног.

Он посадил машину на свободный от капсул участок и повернулся к Илли, спрашивая всем своим видом: «Какие будут дальнейшие распоряжения?» Она, не обращая на него больше внимания (а о каком, собственно, внимании может мечтать шофер коронованной особы?), выскочила из кабины и побежала вдоль капсул, иногда приостанавливаясь и осматривая их содержимое, словно разыскивала здесь кого-то знакомого. Прежде чем последовать за ней, Михаил пробежался напоследок пальцами по приборной панели: включил программу поиска заправки, а потом — родного дома. Он не стал стирать из памяти компа маршрут — зачем, раз их все равно уже нашли. В то же время женщина, опознавшая императрицу и отдавшая ей свой грузовик, заслуживала благодарности, если и не королевской — на данный момент вряд ли возможной, — то хотя бы в виде простого выполнения ее единственной просьбы. Покидая грузовик, он окинул быстрым взглядом потолок-купол: погоня не спешила вламываться сюда вслед за ними, но по факту битья стекол еще Должна была явиться милиция. Михаил надеялся, to вылетающий тем же путем флаер на время отвлечет общее внимание.

Потом он побежал разыскивать Илли, затерявшуюся уже где-то среди законсервированного в капсулах народа. Он несколько раз останавливался, прислушиваясь, и наконец увидел Илли: она стояла возле одной из капсул, разглядывая закрытого в ней человека. Вид у нее при этом был крайне озабоченный.

Михаил на секунду замялся, не сразу решив, как ему теперь к ней обращаться. Потом махнул рукой — могли же в конце концов и ошибаться эти «неофициальные источники»! И сказал:

— Хватит стоять, пора отсюда сматываться! — Прозвучало это примерно с той же степенью убеждения, какая звучит в голосе взрослого, уговаривающего упрямого ребенка отойти от витрины со сладостями. Она безнадежно упрямо качнула головой, положив ладонь на поверхность капсулы, внутри которой лежал худой, длинный и абсолютно ничем не примечательный мужчина, запакованный в спецкостюм. Мол, ты беги, а я тут с ним останусь. «Родственник ее, что ли? — озадачился Михаил. — Хотя — какое там!..» Вдруг она встрепенулась:

— Ты ведь специалист! И должен знать способ вытащить его из капсулы!

«Зачем?» — чуть было не брякнул Михаил, но вовремя сдержался: к чему лишние объяснения, они только отнимут драгоценное время. Он указал на закрытый металлический блок, вмонтированный сбоку в капсулу. — Там есть пси-сенсор, но достать его и вызвать по нему из сети оппонента может только человек, знающий его личный код. — Ей, конечно же, было известно, что человека, ушедшего в сеть, можно было изъять из нее только по вызову: пользователь, извлеченный из капсулы без вызова, входил в состояние комы и мог погибнуть, не приходя в сознание.

— Но ты же можешь взломать этот код! Там, в челноке, я же видела, как ты это сделал!

— Могу, когда я в сети. Но, чтобы мне сейчас попасть в сеть, надо сначала взломать этот ящик. — У них не было ни оружия, ни каких-либо других инструментов для взлома.

Вопрос казался исчерпанным: поцеловаться с родственничком ей сейчас не удастся, это ясно. Самое время уносить ноги. Но Илли словно прилипла к этой чертовой капсуле, и по всему было видно, что она ни за что ее не бросит, как если бы там было замуровано ее единственное дитя.

Михаил, обуреваемый жаждой действовать, а если конкретно — бежать, раз с этим пока ничего не выходило, обследовал ящик. Тот оказался заперт на цифровой код. Михаил не был специалистом по примитивным устройствам, где требовались отмычка или автоген: как сказал однажды его виртуальный напарник в сети: «Мы, ломщики информационных барьеров, — виртуозы, а не медвежатники!»

С улицы донесся вой милицейской сирены и тут же оборвался. Что-то там, снаружи, происходило необычное, раз никто до сих пор не являлся по души двух беглецов и по совместительству — злостных осквернителей общественных зданий: не исключено, что катер «с представителем» сам неожиданно превратился в добычу куда более ценную, по мнению властей, чем какие-то пьяные хулиганы на грузовике. А может быть, кстати говоря, и купол здесь был самовосстанавливающийся?

Михаил поднял голову к потолку: пробоина и не думала затягиваться, но видел ее Михаил не больше мгновения: именно в тот момент, когда он задрал кверху голову, дыра исчезла вместе с потолком. Вместо того чтобы восстановиться, поврежденный купол истаял без следа прямо на глазах у Михаила и Илли. Но, хотя потолок и исчез, на них не упало сверху ни капли дождя, и неба они не увидели — его полностью загораживала некая металлическая плоскость, похожая на днище огромного аппарата, зависшего над зданием. Имперский катер был меньше, да и выглядел по-другому.

Несколько секунд они, замерев, глазели вверх. Михаил бы побежал, но Илли — вот беда! — не трогалась с места. Потом из центра грандиозного днища на них пролился ослепительный поток белого света. В следующий миг Михаил ощутил, что ноги его сами собой отрываются от пола.

— И его! И его тоже! — закричала Илли, прижимая уже обе ладони к капсуле и чуть ее не обнимая, словно надеясь самостоятельно ее поднять. Неизвестно, был ли услышан кем-нибудь ее крик или нет, в любом случае они стояли настолько близко к капсуле, что она также попадала в границу сияния и стала подниматься вверх вместе с ними. Под капсулой внизу что-то лопалось и трещало — наверное, обрывались провода и шланги, подводившие к ней питание.

— В ваших капсулах есть резервные блоки питания? — крикнула Илли Михаилу в самое лицо, как о будто он находился на другом конце зала.

— Разумеется, они же ваши, лицензионные, — ответил ей Михаил вежливо и негромко. «Привы кай, вот она, участь императорских лакеев: на тебя и орут, а ты кивай и расшаркивайся!» Зал уплывал все дальше вниз, похожий сверху на огромный лоток с большими человеческими икринками. Забавная мысль пришла в голову Михаилу — посети Землю представители какой-то негуманоидной цивилизации и увидь они эту картину, наверняка пришли бы к выводу, что человек размножается икрометанием. Следующая мысль оказалась еще забавнее — неопознанный аппарат действительно принадлежит неизвестным пришельцам, и в данную минуту происходит похищение с Земли женской и мужской гуманоидных особей вместе с их биологическим потомством — икринкой.

Пока Михаила осеняли фантастические домыслы, их вместе с капсулой втянуло в корабль. Под ними образовался пол, сияние померкло до степени нормального освещения, потеряв свою притягательную силу и опустив их посреди пустого светлого помещения шлюза. Затем в нем раздался голос:

— Добро пожаловать на корабль! А теперь будьте добры, пожелайте попасть в центр его управления!

Михаил растерянно переглянулся с Илли. Ему показалось, что он угадал ее мысль: чтобы пожелать попасть в центр управления, надо было знать хотя бы примерно, на что он похож. Ни Михаил, ни Илли этого не знали. Но попасть туда оба желали: а куда деваться, раз они все равно уже здесь?..

В следующий же миг обстановка неуловимо сменилась: они оказались в небольшом зале — почти пустом, если не считать четырех кресел, установленных в ряд перед стеной-экраном. В креслах, развернувшись к прибывшим, сидели все те, с кем их разлучила судьба в реальности третьего рода: в центре восседал Карриган, по правую руку от него расположились Петр и Рейчел, Бол оккупировал собою кресло слева. За спинами у них стелились сплошной пеленой низкие тучи, щедро отдающие влагу лежащему внизу городу. Ни милицейских «акул», ни каких-либо других летательных аппаратов поблизости не наблюдалось, они кишели на некотором отдалении, однако имперского катера среди них было не видно.

— Поздравляю! — произнес Карриган. Глядел он только на Илли, из чего Михаил сделал вывод, что поздравление предназначено лично ей, как и вся последующая речь: — Я подозревал, что один из троих находится где-то на Земле. Не зря нас здесь так завертело! И привело волей случая прямо к нему, как я тебе и обещал! Я позабочусь о капсуле. С его воскрешением пока не стоит торопиться. — Он перевел взгляд на Михаила и заговорил с ним так, будто отвечал на заданный только что вопрос: — Совершенно верно — это от нас вы сейчас так отчаянно удирали. Об имперце можешь забыть: мы пересеклись с ним по дороге, в результате ему пришлось изменить маршрут и навестить окрестности одной черной звезды.

— Ему конец?.. — быстро спросила Илли.

— Пассажиры в безопасности. Думаю даже, что они довольно скоро оттуда выберутся — скоро, разумеется, по их теперешним понятиям времени.

— Закинул бы их прямо на карлик — и дело с концом, — проворчал Петр и спросил у Михаила: — Серега жив?

Пересказывать сейчас подробности всех злоключений и гибели Седого не было смысла. Михаил ответил коротко:

— Его убили.

Петр, поиграв скулами, коротко кивнул, мол, ясно. И произнес сдержанным тоном экс-командующего:

— Значит, подбирать нам здесь больше некого. Не пора ли двигаться? — Карриган, не торопясь с ответом, предложил сначала любезно Михаилу и Илли: — Присаживайтесь! — потом ответил Петру: — А чем вас, собственно, не устраивает это место? — Снаружи в воздухе — то есть практически в воде — плавала целая стая «акул»; они шныряли, сверкая мигалками, на расстоянии около пятидесяти метров от корабля. Ближе почему-то ни одна не подлетала.

Михаил оглянулся — позади них оказались еще два кресла. Усаживаясь, он вновь обратил взгляд к экрану и невольно сморгнул, не сразу веря своим глазам: там не было больше ни «акул», ни дождя, не было хмурого неба и города, похожего на туманную галлюцинацию, если бы не архитектура, которую конем — в смысле «бычком» — не объедешь.

Сейчас перед ними распахнула черную пасть космическая бездна, полная звезд. Кроме звезд, там светилось еще что-то, очень похожее на затейливое кольцо, соскользнувшее с пальчика беспечной богини и затерявшееся среди галактик. Оно висело впереди, чуть правее, и казалось металлическим, хотя светилось собственным синеватым светом.

— Где мы? — спросила Илли.

— В космосе, — обронил Карриган, как будто у кого-то могли остаться на сей счет сомнения. И добавил задумчиво: — У самого конца одной древней космической дороги.

— Великая дорога лангов? Вечных бродяг? — подала голос Рейчел. — Как же, как же — известная достопримечательность.

— Они еще не были бродягами, когда прокладывали свою великую дорогу. Тогда они были расой великих мечтателей. Самой, пожалуй, целеустремленной из всех известных мне рас.

— Я слышала о лангах, — сказала Илли. — Вот только не уверена, доводилось ли мне их видеть.

— Если бы видела, то не забыла бы, — насмешливо покосился на нее Петр.

— Разве они не гуманоиды?

— Гуманоиды, а как же. Но только… Нет, это надо видеть!

Михаил настоящих лангов тоже никогда не видел, потому что их вообще мало кому довелось видеть. Зато он слышал про них немало историй — особенно в детстве, потому что ланги были любимыми персонажами многих космических сказок и легенд. Одна из таких легенд рассказывала как раз о великой дороге лангов, и звучала она примерно так: когда-то давным-давно ланги были одинокой затерянной цивилизацией, запертой в своей звездной системе. Но настал однажды великий в их истории день, когда их ученые нашли наконец способ перемещаться мгновенно из одной точки пространства в другую. Однако для мгновенного перемещения необходимо было сначала создать между этими двумя точками особый коридор из мощных силовых колец. И ланги принялись задело, выбрав своей целью ближайшую к их системе звезду, вокруг которой астрономы обнаружили наличие планет. Расстояние между двумя соседними кольцами должно было составлять несколько тысяч километров, но что такое тысячи километров по сравнению с непостижимыми пропастями, разделяющими даже соседние звезды? Столетия летели за столетиями, научный гений, открыв этот единственный способ, оказался заперт в роковом тупике, искал и не находил других путей для прорыва к иным мирам. И ланги продолжали строить свою дорогу, из поколения в поколение, сосредоточив все силы и знания цивилизации на единственной необъяснимой мечте — вырваться за отпущенные пределы, победить безмерное пространство силой и волей сотен жизней, чтобы дотянуться до другой, пусть даже самой близкой космической печи, отдающей в пустоту чудовищные количества энергии, чтобы рано или поздно породить поблизости от себя жизнь. Поколения всходили, зрели и увядали, на планете полыхали войны, сменялись общественные строи, но одно оставалось неизменным — кольцо нанизывалось за кольцом вопреки всем бедам и катаклизмам: ведь ланги по природе своей были потрясающе целенаправленны и упрямы, в течение столетий они упорно слагали свои жизни на алтарь одной древней, банальной в общем-то истины, гласящей: дорогу дано осилить идущему. Великий путь был проложен уже на две трети, когда их собственную планету нашли неожиданно братья по разуму — гуманоиды, подобные самим лангам, давно освоившие переход через гиперпространство, дружелюбные, готовые к сотрудничеству. Потрясенные беспримерным упорством лангов, они открыли им суть гиперперехода. И тогда ланги, создав собственные корабли, бросились на просторы Вселенной. В течение следующих десятилетий они полностью покинули свою планету, как заключенные покидают открытую тюрьму, и рассеялись по бескрайнему космосу, став в нем вечными бродягами, нигде надолго не задерживаясь и никогда не оседая, ценя из многообразия его даров превыше всего лишь один дар — абсолютную свободу, оплаченную ими чрезмерно высокой ценой.

Михаил никогда не верил в эту легенду: по его мнению, чем надрываться столетиями над дорогой, лангам проще было бы долететь до соседней звезды на обыкновенной ракете. Но вот оно, доказательство, невинно голубело перед ним, опровергая его чисто человеческую логику.

— Стало быть, это и есть их легендарная дорога? — спросил Петр. — Слышать слышал, но видеть не доводилось. — И поинтересовался насмешливо у Карригана: — Никак ты собрался ее завершить? — В голосе Петра определенно сквозило любопытство: в самом деле, от Карригана можно было ожидать чего угодно. Тот ответил, не отрывая взгляда от неподвижно висящего в пустоте кольца:

— Просто дань старой привычке. Посидеть на обочине заброшенной дороги.

И таким древним духом неприкаянных странствий повеяло от его слов, что им невольно прониклись все, обратившие сейчас взгляды к тускло светящемуся эллипсу, завершающему собой последний пролет недостроенного космического моста. «Устанавливая это последнее кольцо, ланги еще не подозревали, что освобождение уже близко, вот-вот на подходе, и что весь их тысячелетний труд окажется напрасным…»

— Любой труд напрасен, — произнес вдруг Карриган. То ли их мысли текли в одном русле, то ли он опять запустил телепатический щуп в заповедные мысли Михаила. — Рано или поздно всему, что было создано — и завершенному, и незавершенному, — суждено обратиться в прах.

Михаил предпринял попытку прищемить этот нахальный щуп плотной дверью, возразив:

— Завершенное творение двигает прогресс, по незавершенному остается память, как урок для будущих поколений…

— Будущие поколения тоже обратятся во прах. Да и сама Вселенная не бессмертна.

— Зачем тогда все?.. Ведь Вселенная зачем-то существует?.. — не сдавался Михаил, надеясь кстати раздавить хвост щупу этим своим убийственным доводом.

Карриган горестно вздохнул.

— Я постепенно прихожу к выводу, что этот дурацкий вопрос «зачем?» заложен в основу мироздания. И когда мы на него ответим, наступит конец света. В целях приближения этого конца я готов даже высказать свою версию ответа. Бесспорно, что разум, начиная с определенного этапа развития, делает попытки создать подчиненный себе мир, для которого он будет своего рода «создателем». Вы уже давно этим грешите, вызвав к жизни так называемый виртуальный мир и без конца его совершенствуя. Спрашивается — зачем вы его создали? Как я понимаю — для собственного удобства и развлечения. Кем являетесь вы для обитателей вашего виртуального пространства? Естественно — высшими существами, то есть богами, всемогущими, всесильными и всемилостивыми. Кем являются они для вас? Наборами заданных программ, чья виртуальная смерть не стоит гибели обычной живой мухи, потому что настоящей убитой мухи вам уже вовек не воскресить, а виртуальных героев вы можете вызывать к жизни снова и снова, в разных вариантах и с разными последствиями. Идем далее. Чем совершенней разум, тем сложнее сотворенный им мир. Сотворенный — опять же — для собственного удобства, развлечения и мало ли еще для чего: с совершенством разума усложняются, соответственно, и его задачи. Кажется, я уже ответил на ваш вопрос. Кстати, как вам мой пример? По-моему, он безупречен.

— А по-моему, он смахивает на дерьмо, — мрачно высказался Петр.

— А истина, дорогой мой, чаще всего и есть дерьмо.

Тут впервые с начала разговора подал голос Бол Бродяга:

— Но конец света еще не наступил, — заметил он. — Выходит, что ваша версия ошибочна.

— Вы имеете право на это надеяться, — отечески-снисходительно усмехнулся Карриган. Михаил почувствовал, как оседают постепенно на дно души и залегают там до времени колючие осколки этого разговора: каким-то неприкрытым намеком, прозрачной аллегорией звучали слова Карригана. Уж больно сам он походил на описанного им жестокого бога, спустившегося поиграть в свой виртуальный мир.

— Перейдем к делу, — закрыл вопрос Карриган, действительно переходя на деловой тон. — Я хочу представить вам своего штурмана. — Он развернулся, указав рукой на Илли. Все хором поглядели на нее, как бы заново изучая в этом новом качестве. Петр скептически хмыкнул:

— Конкуренция, ети его… — И скроил такое выражение лица, что всем стало понятно: он едва сдерживается, чтобы не сплюнуть на пол.

— Впрочем, вы уже знакомы, — заметил Карриган. И продолжил загадочно, обращаясь уже к ней: — Процесс раскручивается, и я надеюсь, что теперь он пойдет куда быстрей. В данный момент тебе необходимо только задать направление на любую симпатичную тебе планету. Необязательно называть ее координаты — в памяти корабля заложена информация о миллиардах миров, ты можешь отдать конкретный приказ или пожелать чего-то абстрактного — он найдет в своем архиве мир, наиболее соответствующий твоему пожеланию, и доставит нас туда. Дав, разумеется, предварительно его точные координаты и испросив твоего подтверждения. Вот, собственно, и все, что от тебя пока требуется. Ты готова приступить?

«Здрассьте!» — выдал Михаил нарочито громкую мысль, возмущенно шипящую, вроде как убегающее молоко или скорее — серная кислота в щелочи. В кои-то веки оторвались от погони, впервые оказались в безопасности, затерявшись в глубинах космоса в благоустроенном космическом корабле, как тебе уже намекают практически открытым текстом, что нечего, мол, тут рассиживаться, когда на тебя уже точат зубы далекие абстрактные миры. Ни тебе прийти в себя от посещений предыдущих райских уголков, ни поесть, ни отдохнуть, ни помыться в конце концов!

Эту кислотную мысль Карриган оставил без ответа — видимо, пропустил мимо ушей. Но зато ее каким-то образом восприняла Илли. Могучая все-таки вещь — телепатия! Обостряющаяся, видимо, между двумя голодными организмами, особенно после перенесенных совместно стрессовых ситуаций. Илли покачала головой:

— Я должна отдохнуть. Успокоиться. Разобраться в себе. Надеюсь, это возможно?

— Разумеется, — смилостивился Карриган. — Хотя в таких ситуациях лучше всего действовать наобум, не думая. Но — на все твоя воля.

«Слава богу, что не твоя!» — схамил ему мысленно Михаил, пользуясь неограниченной свободой телепатического слова. Всемогущим и всемилостивым полубогам, развлекающимся в этом мире, иногда не мешало бы вспоминать о том, что его коренной обитатель — человек, хоть и создан «по образу и подобию», запрограммирован еще и на еду, на отдых и на многое другое, ради чего он вынужден отрываться время от времени от поставленных перед ним совершенным разумом невразумительных задач.

— Все желающие могут разойтись по своим апартаментам, — объявил Карриган, по-прежнему игнорируя мысленные наезды Михаила. Ему, как пить дать, было не привыкать: за мысль, понятно, к ответу не призовешь, она тебе не воробей — не успел подумать, а она уже вылетела.

— Чтобы попасть в свою каюту, вам достаточно только этого пожелать, — невозмутимо вещал Карриган. — Корабль доставит вас в одну из свободных комнат и закрепит ее за вами в дальнейшем. Покои снабжены всеми удобствами, пища доставляется немедленно при первых признаках голода…

«Засек все-таки мою мысль?» — ехидно телепатировал Карригану Михаил. Тот упорно не реагировал на его шпильки, как хороший хозяин игнорирует хамское поведение гостей. Он продолжал свою политинформацию:

— Вы можете пожелать еще чего-нибудь — кино, музыка, личный бассейн — все, что в возможностях корабля, он вам предоставит, если это не противоречит вашей безопасности и моим приказам. Можете также ходить друг к другу в гости. — Закончив краткий инструктаж по пользованию золотой рыбкой, в чреве которой они, оказывается, поселились, он опять обратился к Илли: — Когда созреешь для решения, явишься сюда, сядешь в любое кресло и скажешь вслух: «Я готова». Мы все тебя услышим. — Он учтиво склонил голову, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов и замер, отдавшись созерцанию окрестностей древней дороги, давая обществу понять всем своим видом, что первое собрание космического жилтоварищества закрыто.

Михаил поднялся из кресла, повинуясь старой привычке, вернее сказать — неосознанному древнему рефлексу, шепнувшему из подсознания: прежде, чем куда-то пойти, необходимо сначала встать на ноги. Одновременно с ним воздвиглось практически все собрание, за исключением председателя: мощеная все-таки сила — эти первобытные рефлексы!

— Да, кстати! — произнес вдруг Карриган, не оборачиваясь и ни к кому персонально не обращаясь, но Михаил-то понял, в чей огород летит камушек: — Должен вас предупредить, что любые попытки вторгнуться в управляющие системы корабля с целью, как вы это называете, перепрограммировать или что-либо подобное, будут наказаны немедленно и жестоко.

— Это как же понимать? — вскинулся Петр. — Что мы здесь вроде пленников?

— Вас сюда не под конвоем заводили. И выйти отсюда вы можете в любую удобную для вас минуту.

Засим они и отбыли.

«Апартаменты», куда Михаила перенесло буквально со скоростью мысли, поразили его в первую очередь своим сходством с каютой недоброй памяти имперского катера, где он томился с Попрыгунчиком и Бельмондом не далее как вчера. Словом — сплошные голые стены, испускающие дневной свет и не радующие глаз ни единой дверью. «А где же обещанные санитарные удобства?» — возмутился разочарованный в лучших чувствах Михаил. И моментально очутился в тесной комнатке наедине с желаемым. «Тесно-то как», — явилась ворчливая мысль, и стены комнатки тут же раздвинулись, то же самое проделал и потолок. Они с писсуаром остались стоять, как два бледных тополя, в центре помещения размером примерно с небольшой спортивный зал.

«Стены-иллюзоры», — решил Михаил, не раз уже бывавший в такого рода помещениях, способных воспроизвести вокруг посетителя самую его смелую пространственную фантазию. И, не подумав о возможных последствиях, пожелал на пробу:

«Хочу бассейн!»

Желаемое тут же возникло рядом, в двух шагах от него. Только шагнув к бассейну и убедившись, что и сам он, и вода в нем настоящие, Михаил оценил по достоинству способность корабля к самостоятельному логическому мышлению: затребованный сгоряча бассейн вполне мог образоваться не возле Михаила, а прямо вокруг него.

Как корабль производит расширение отдельного жизненного пространства внутри себя, не стесняя при этом прочих своих помещений, Михаил так и не понял, что, впрочем, не помешало ему воспользоваться удобствами, бассейном, а потом затребовать себе еще и душ. Пожелав побриться после душа, он встретился впервые за последние дни лицом к лицу со своим отражением. Тут только он понял, на что намекал намедни Попрыгунчик своим загадочным «ха-ха»: под правым глазом цвел, наподобие пиона, радужный бланш — единственный след, оставленный в этом мире надзирателем Витяем.

Набравшись некоторого опыта общения с «золотой рыбкой», Михаил вернулся в свои пустынные апартаменты и тут же их обставил — на скорую руку и довольно простенько: кровать, стул и стол. Причем последний появился уже накрытым, хотя сам Михаил не догадался сразу заказать обед.

Чисто визуально обед приглянулся ему сразу — были тут и горячие блюда, и закуски, и вино, и даже давно желанные «грыбы». Но прежде чем ознакомиться с данным натюрмортом поближе, у Михаила хватило выдержки неподвижно посидеть за столом в попытке вообразить какой-нибудь экзотический пейзаж себе для интерьера. Однако мысли категорически отказывались заниматься пейзажами, поскольку приступили уже вплотную к трапезе, и ему пришлось ограничиться жалким пожеланием «чего-нибудь красивого».

Последствия не заставили себя долго ждать и оказались грандиозными: Михаил вместе со столом очутился внезапно на ровной каменной площадке, представлявшей собой плоскую горную вершину. Вокруг громоздились другие горные вершины, покрытые, как и полагается, ледниками и вечными снегами, а заходящее солнце обращало эти слежавшиеся снега и ледники в застывшие симфонии красок неповторимой красоты и нежности. Михаил не сомневался в иллюзорности окружающего пейзажа, хотя с его возникновением воздух чуть похолодел и вроде бы даже стал разреженным. И вообще все вокруг — горы, снега и клонящееся к закату солнце — выглядело настолько реальным, что подходить к краю пропасти и прыгать вниз для проверки он точно не рискнул бы. Кстати, на том же плато, где Михаил сидел за своим обеденным столом, пребывала и совершенно неуместная односпальная кровать, вполне, впрочем, косящая своею девственной белизной под колоритный высокогорный сугроб. Так что панорамы она не портила.

Полюбовавшись видом, он с аппетитом приступил к обеду, хотя место располагало скорее к возвышенным раздумьям, чем к прозаическому принятию пищи. Обед, к слову, оказался выше всяких похвал. Расправившись с ним довольно быстро, Михаил ликвидировал стол с грязной посудой, соорудил под собой вместо стула удобное кресло и, ощущая себя каким-то Али-Бабой, откупорившим бутылку (или лампу?) с услужливым джинном, пожелал посмотреть, какие еще имеются в его распоряжении виды. Видов оказалось несметное количество, на все случаи жизни и на любое настроение — от безысходной депрессии до состояния романтических грез.

Его вовсе не тяготило одиночество. Исчезло желание размышлять о таинственной связи между вселенскими политическими катаклизмами и своей скромной судьбой. Одиночество оказалось необходимо ему само по себе, как данность, словно старый проверенный друг, способный успокоить мятущуюся душу, ободрить и поддержать без слов, просто самим фактом своего наличия.

Налюбовавшись вволю на пейзажи, Михаил вернул стенам их первоначальный вид, после чего разделся, перебрался на кровать и приказал свету погаснуть. Совсем. В результате его объял такой кромешный мрак, что вполне можно было спать, не закрывая глаз, потому что разницы не было никакой. Неожиданно это беспросветье вспыхнуло мириадами звезд, но лишь спустя мгновение Михаил догадался, что звезды во тьме зажглись только потому, что он этого хотел. Так, под звездами, он и уснул.

Спать ему пришлось, судя по собственным ощущениям, не слишком-то долго. И проснулся он не по собственному желанию, а был разбужен самым древним в этом мире способом: его обнимала женщина, лежащая в его постели, и обнимала не как-нибудь абстрактно, а со вполне конкретными намерениями. Как помнится, женщин на корабле было две, и не надо было зажигать свет, чтобы понять, которая из них к нему явилась. Тем паче, что вела она себя, как весенняя кошка, забравшаяся в логово к самцу.

Ни разу в жизни Михаил не отказывал женщине. Но ни одна из них до сих пор не пыталась так бесцеремонно использовать его для своих сиюминутных потребностей. Поэтому он взял ее за плечи, отстранил от себя и сказал как можно мягче:

— Погоди… Так не пойдет…

— Почему? — мурлыкнула она.

Вопрос, учитывая ситуацию, претендовал на категорию безответных. Но Михаил перед ним не спасовал. — Потому что, — ответил он, продолжая удерживать ее на расстоянии вытянутых рук и видя на фоне звезд только темный силуэт, похожий на движущуюся туманность. Ту еще туманность. Теплую. Нагую. С нежной кожей. С узкой талией. И с массой других умопомрачительных подробностей. (Эх, девчонки, кошки вы мои мартовские!») Ему, оказывается, и в самом деле нужна была женщина. Так нужна — ну просто до зарезу. И желательно — прямо сейчас. Но… В жизни существует масса непоборимых нужд. Эта была из числа поборимых.

— Уходи, — велел ей Михаил. А мгновением позже он уже летел куда-то среди звезд, причем в самом буквальном смысле. Совершив жесткую посадку всею спиной на пол, он первым делом пожалел о том, что не сообразил еще в полете запросить для себя у корабля мягкой посадки. Второй его мыслью было, как это женщины умеют ловко переворачивать все с ног на голову. Подразумевал он при этом не столько себя, сколько ситуацию, выглядевшую теперь примерно так: затащил озабоченный самец в свое логово невинную девушку для произведения над ней развратных действий, а девушка попалась из забарьерных разведчиков. Словом, не повезло половому маньяку — боевая девчонка ему подвернулась, и насильник оказался сброшенным на пол своей пещеры несолоно хлебавши.

Приподнявшись, Михаил обнаружил, что целомудренная жертва уже исчезла из его апартаментов — поторопилась унести свои прелестные ноги и прочие прилагающиеся к ним прелести из гнезда гнусного насильника. «Наверное, к Карригану пошла», — предположил Михаил. Хотя, зная женщин — а Михаил тешил себя надеждой, что он их худо-бедно знает, — Карриган должен был занимать в этой своеобразной очереди первое место. Тогда — соответственно предполагаемой женской логике — выходило, что к нему, то есть к Михаилу, Рейчел явилась уже от Карригана. «М-да… Весна, что ли, пришла? Пора любви и все такое?..» Впрочем, какое ему дело до ее сугубо интимных проблем, а также до ее логики? Абсолютно никакого!

Облегченно вздохнув — легко отделался! — несостоявшийся насильник перебрался с пола на кровать, где вскоре и уснул безмятежным сном усталого маньяка.

Второй раз он проснулся опять же не по своей воле. А потому, во-первых, что внезапно настало утро. Настолько солнечное, что свет ударил по сетчатке глаз даже через веки. А во-вторых — это когда он уже их открыл — оказалось, что возле его постели появилось еще одно кресло. В кресле сидел его брат Петр, занятый пристальным разглядыванием своего младшего брата Михаила. Должно быть, Петр, в отличие от некоторых, предпочитал ходить в гости по утрам и поэтому устроил здесь в честь своего визита дневную иллюминацию. Кстати, одет он был теперь в точности так же, как раньше, еще до визита на пожарище в Месиве — пошив не иначе как от «золотой рыбки». Его молчание и пристальный взгляд предвещали какие-то очередные неприятности. Но, поскольку от Петра в последнее время и не приходилось ожидать ничего, кроме проблем, Михаил сделал вид, что ничего такого не замечает — даст бог, пронесет. На всякий случай он спросил:

— Что, уже пора? — Хотя было очевидно, что ничего еще не пора. Тут Петр заговорил:

— Ты знаешь такую дагосскую игру «вышибала»? — сказал он.

— Квест? — спросил озадаченный со сна Михаил.

— В каком-то роде. На Дагоссе она принята между женихом и невестой. Прежде, чем пожениться, невеста в течение года крутит хвостом, а жених должен лупить всех ее поклонников, доказывая, что он лучший.

Михаил молча ожидал продолжения, при этом в душе его уже начали зарождаться самые нехорошие предчувствия на предмет целостности своего второго глаза.

— У нас за барьером эта игра считалась нормой отношений между мужем и женой. Только в более жестоком варианте.

Михаил ждал. К черту догадки. Он поверит только собственным ушам.

— По правилам я должен тебя убить. Но, поскольку ты мой брат, я только предупреждаю: больше не подставляйся.

Все. Яснее некуда.

Михаил вскочил на ноги. Опомнился он только уже нависая над Петром, схватив его за грудки. В голове при этом высветилась какая-то генеалогически неправильная, но все же подходящая к случаю мысль: «Я тебя породил, я тебя и убью!»

— Так это ты?.. Аткина?..

Петр усмехнулся криво и сказал, дыхнув Михаилу в лицо, словно отставной дракон, убойным перегаром:

— Аткин знал. Все они знали. Сами нарывались. Бросали мне вызов.

Только теперь Михаил понял, что брат пьян.

— Выходит, что Аткин был не первым, да? — Михаил встряхнул брата. — А Заноза? Ты же его нарочно столкнул к этой твари! По твоей милости человек остался без руки! — То, что Заноза наверняка обзавелся уже новой рукой, не имело значения. Скалди ведь сказала, что рыба способна по-настоящему навеки сожрать Странника, и это значило, что Заноза спасся тогда только чудом.

— Ты меня достал, — устало произнес Петр. Взял Михаила пятерней за челюсть и оттолкнул. Михаил отлетел назад и упал спиной на кровать. Надо заметить, что Петрова женушка обошлась с Михаилом менее благосклонно — она-то кинула его не на кровать, а с кровати. Наверное, это у них семейное — швырять куда попало не угодивших им персон. То есть не швырять — этой чести они удостоили только Михаила, как ближайшего родственника. Других они просто убивали.

— Я тебя предупредил. Не подставляйся, — повторил Петр, поднимаясь.

— Карригана ты тоже уже предупредил?

Брат исчез из его комнаты, ничего не ответив. То ли он не услышал вопроса, то ли просто не захотел его слышать. Михаил и спрашивал не ради ответа. Это был просто удар ниже пояса — единственный жалкий удар, который он смог нанести Петру за Аткина и Занозу, за всех тех, кого он не знал, тех, что поплатились своими жизнями еще раньше, став жертвами матримониальной игры двух параноиков.

Михаил так и остался лежать, уставясь в сияющий потолок. Спать больше не хотелось. Мысли толпились в голове, наступая друг другу на ноги и толкаясь локтями, как люди у касс космопорта. Петр сказал, что все они знали и сами нарывались. Можно себе представить механизм этого «нарывания»: достаточно вспомнить, как это происходило у нее с Занозой. Или как сам Михаил «нарвался» незадолго перед визитом Петра.

Чем же, интересно, он ей так не угодил, что она решила подставить его на конвейер смерти, в который она превратила его брата? Что он сделал такого, чтобы она вынесла ему смертный приговор? А Заноза, на ком она повисла практически сразу? Красивый самец, жалко, если другим достанется? Или дело в чем-то, что объединяло их — Проводника и Странника? Может быть, всему виной был их талант? И причина в сознательной или подсознательной зависти к людям, умеющим делать то, что не дано делать другим? Если так, то… В команде имеется еще два таких человека. Карриган этой доброй супружеской чете явно не по зубам. Выходит, что теперь очередь Бола?..

Михаил резко сел. Прав он или нет, Бола в любом случае следует предупредить. И лучше сделать это прямо сейчас, немедля. Если уже не поздно. Что мешало Рейчел отправиться к Болу сразу отсюда? Ничто. Если только ярость: прежде, чем упасть в сюрреальные объятия Бола, девушке следовало немного поостыть.

Михаил вскочил с постели, наскоро оделся и пожелал попасть к Болу. В следующий миг он оказался на небольшом травянистом клочке почвы — примерно пять на пять метров жизненного пространства, — дрейфующем в прозрачном солнечном воздухе среди других таких же островков, сверху ровных, поросших травой, снизу землистых и с корнями.

Михаил стоял, оглядываясь и размышляя, куда в этом новом месиве мог подеваться Бол Бродяга. Хотя конечно — бассейн, спортзал, кинотеатр и так к далее… Мало ли какими удобствами «золотой рыбки» мог в данную минуту пользоваться Бол, покинув свою каюту. Михаил заколебался, стоит ли ему подождать Бола здесь или попросить «рыбку» перенести его прямо к Бродяге, где бы тот ни находился, рискуя нарушить его личный интим. А вдруг он уже с Рейчел? Как раз сейчас? Футбольным мячом в лоб бабахнула страшная мысль: «А ну как Петр его уже того?..» Но тут как раз высокая трава неподалеку от Михаила зашевелилась, и над ней галлюцинацией безумного гения о конце мира собрался Бол Бродяга.

«Живой!» — отлегло первым делом у Михаила от сердца. А потом еще больше отлегло, потому что, увидав еще раз перед собой воочию Бола, Михаил не смог представить себе способа, каким Петр мог бы расправиться с человеком, и без того уже существующим в состоянии разрезанности на мелкие кусочки.

— Привет, Бол! Извини, если разбудил, — начал Михаил, соображая, как бы ему подоходчивей объяснить Болу суть нависшей над ним угрозы.

— Привет! Да ты садись, не стой, — сказал Бол, приближаясь. — Молодец, что зашел. Сейчас чего-нибудь перекусить организуем.

— Я к тебе по важному делу, — сообщил Михаил, оглядываясь. Обнаружив возникшее за своей спиной кресло, он присел в него и продолжил: — К тебе тут случайно Рейчел не заходила?.. Прости — наверное, слишком личный вопрос… Но это важно.

— Хм, — сказал Бол, вырастив тем временем еще одно кресло напротив и между ними — накрытый стол. — Такой уж важный?

Михаил энергично кивнул — мол, можешь мне поверить.

— А в чем дело? Ну да, заходила недавно.

— Черт!

Вот ведь ушлая баба! Везде она успела!

— С ней что-то не так? — обеспокоился Бол. И в это время где-то рядом раздался голос Илли, такой близкий, словно она сидела с ними третьей за столом:

— Я на месте.

— Черт! — Михаил стал торопливо объяснять Болу: — Остерегайся Петра. Рейчел — это его жена, и между ними свои заморочки… Сейчас уже недосуг объяснять. Короче — будь начеку!

— А чего там объяснять, все понятно, — сказал Бол. — Только я ее не трогал.

— Я тоже ее не трогал. Но, не будь я его братом, он бы меня уже прикончил.

— Ну, пусть теперь меня попробует. Флаг ему в руки, — усмехнулся рот Бола, пребывавший на самом верху архитектурного ансамбля. Михаил в очередной раз подивился особенностям абсолютного языка: неужели Бол и впрямь упомянул про флаг или это прозвучало только в русской интерпретации фразы?.. — Бол между тем продолжал с досадой: — Жаль, перекусить не успели. Придется с собой брать.

Обе его руки протянулись над столом, одна подхватила бутылку, вторая — тарелку с каким-то горячим блюдом, и унесли их куда-то в глубины его разрозненного организма. Михаил запасаться не стал, поскольку голода пока не испытывал, да и не имелось у него таких карманов, куда можно было бы спрятать целую тарелку без ущерба для ее содержимого.

В зале управления они с Болом оказались одновременно. Остальные были уже тут. Карриган пребывал на своем прежнем месте: не исключено, что он так и просидел здесь все время, глядя на последнее кольцо дороги лангов в размышлениях о тщете всего сущего. Илли занимала соседнее с ним кресло.

Петр и Рейчел расположились по другую его руку, на спинках их кресел висело оружие — те самые причудливые лазерники из реальности третьего рода. Михаил едва скользнул по ним взглядом — состояние его в данную минуту было в самый раз для семейного скандала, вряд ли сейчас уместного. Он занял свободное кресло рядом с Илли. Бол усилием творческой мысли соорудил себе с того же края еще одно кресло. Карриган оглядел всех и обратился к Илли:

— Приступай.

Они замерли, уставясь в космическое пространство в ожидании радикальных перемен. С минуту ничего не происходило, и эта минута, как водится, показалась Михаилу более продолжительным отрезком времени, чем весь срок их пребывания на корабле. «Снизошла бы хоть до сообщения, куда собирается лететь, — думал он, чувствуя, что от напряженного вглядывания звезды начинают колоть глаза. — Как-никак, нам в ту же сторону». Висящее в пустоте древнее кольцо почему-то напомнило ему чеку чудовищной гранаты, укрытую в безмерных пространствах надежнее, чем в любых секретных бункерах. Миллионы, миллиарды лет висит эта чека на одном месте и ждет своего часа — когда придет кто-то, знающий заветный код, состоящий из ее точных координат. Придет и дернет. И тогда…

Пространство впереди внезапно вспыхнуло белым и голубым. Михаил прижался к спинке в суеверном ужасе бедового пророка: «Накаркал!..» Потом подался вперед. Лишь спустя пару секунд он понял, что оказался свидетелем не апокалиптического взрыва Вселенной. Просто чернота космоса сменилась мгновенно и очень резко обычным белым днем какой-то планеты, причем день этот, как выяснилось при окончательном наведении в глазах резкости, был даже не из самых солнечных. Но белым он являлся в прямом смысле, потому что там, где корабль вышел из… прыжка?.. Михаил понятия не имел, как именуется такой прогрессивный способ космоплавания. Но тем не менее: земля, расстилавшаяся под ними, была покрыта снегом, и там росли деревья. Много деревьев — целый лес: что-то очень похожее на елки, елки и еще раз елки. И так до самого горизонта.

— Если я не ошибаюсь, планета Дьюгарь. Родина лангов, — просветил Карриган всех несведущих.

— Брошенная планета, — невозмутимо уточнил Петр. Хмель с него, кстати сказать, словно рукой сняло.

Илли обернулась вопросительно к Карригану:

— И что теперь?

— Насколько я понял, ты захотела побывать на планете лангов. И еще ты хотела чего-то чистого до абсолютной белизны. Прошу прощения за такие сугубо личные подробности. Надеюсь, что это все — таки не полюс. Для начала попробуем здесь просто осмотреться.

Михаил решил, что он имеет в виду осмотр окрестностей — разведку, сбор информации, ну и все такое. Но тот, помолчав несколько секунд, сообщил:

— По информации корабля, разумной жизни под нами в радиусе пяти километров нет. На юго-западе имеются древние постройки. Там с большой вероятностью теплится разумная жизнь. Значит, двигаемся на юго-запад.

Не успел он договорить, как корабль уже воспринял приказ: лежащая перед ними зимняя панорама, накренясь, поехала в сторону, потом выровнялась и понеслась стремительно навстречу: корабль взял курс на юго-запад. Из-за горизонта бескрайним одеялом выплывал все тот же заснеженный лес. Вскоре прямо по курсу в воздухе образовалось золотое облако нечетких очертаний. Огибать это атмосферное явление Карриган, по всей видимости, не собирался, так что в конце концов они в него врезались и пролетели насквозь. По экрану забарабанил как будто бы крупный град.

Михаил вгляделся: облако оказалось стаей крупных насекомых, смахивающих на большекрылую золотую саранчу. «А может, это здешние пернатые? — размышлял Михаил, с любопытством разглядывая распластавшийся перед ним на экране крылатый силуэт, поминая попутно с грустью профессора Семиручко, путешествовавшего с ними инкогнито под летучим псевдонимом Попрыгунчик. — Вот бы кто сейчас порадовался!.. Саранча среди зимы роится! Это ж просто потрясающ-щ-ще! — Михаил поймал себя на том, что озвучивает мысленно реакцию Попрыгунчика. — Эх, Игнатий Рагволдович, героический бедовый профессор, истинный ценитель женских прелестей, лучший друг летающих „носорогов“, жив ли ты теперь? Если жив, то не поминай лихом!..»

Саранча осталась позади, а впереди среди лесов показалось большое темное нагромождение — не иначе как обещанные кораблем древние постройки с вероятной разумной жизнью внутри. Если они и были древними, то выглядели все равно очень и очень даже ничего себе. Михаил ожидал каких-нибудь величественных руин, но то, к чему они приближались с большой скоростью, было похоже на мощную крепость, построенную в форме ромба. В центре возвышалась огромная башня, широкие стены также были увенчаны тремя своеобразными башенками. Лишь когда корабль завис над крепостью, Михаил понял: то, что он издалека принял за три башни, было малогабаритными космическими кораблями, стоящими на специальных расчищенных площадках.

— Здесь, похоже, какая-то база. Неплохо устроились! — заметил Петр и прибавил, разглядывая сооружение внизу: — Не советую здесь садиться.

— Если вам интересно мое мнение, то мне тоже не нравится это место, — высказался Бол Бродяга.

— И мне, — сказал Михаил. Дело не в том, что крепость могла быть чьей-то тайной базой, где вряд ли будут рады незваным гостям. Как раз перед высказыванием Бола Михаил ощутил странный дискомфорт, вызвавший мгновенный ледяной озноб по всему телу, словно к нему прикоснулось что-то чужое и заведомо враждебное: сунулось осторожно, вкрадчиво и быстро, как будто изучая или пробуя на вкус.

— Хорошего в этом месте действительно мало, — не стал отрицать Карриган. Потом, поглядев искоса на молчаливую Илли, продолжил: — Но нам все-таки придется туда заглянуть. Я имею в виду себя и своего штурмана. Остальные могут остаться на корабле, я намерен перед посадкой отослать его на орбиту. — Последовало короткое молчание. Первым его нарушил Бол.

— Я остаюсь, — сказал он.

— И я, — присоединился Михаил. Он не колебался ни секунды: отправляться на орбиту, когда Илли пойдет в крепость, от которой за километр веет опасностью? Ну уж нет!

— Да не пошла бы к дьяволу ваша орбита! — заявил Петр. — Я хочу посмотреть, что за сморчки здесь окопались.

— Единогласно! — хмыкнула Рейчел, шутливо проголосовав поднятием руки.

— Идем на посадку, — подытожил Карриган, кажется, ничуть не удивленный этой неожиданной демонстрацией единства в команде, раздираемой внутренними противоречиями с самого момента своего образования.

Сразу после его слов Михаил ощутил, что кресло под ним пришло в движение, отъезжая куда-то назад и вправо, тот же маневр совершало с ним на пару кресло с Болом. Петр и Рейчел также куда-то поехали вместе со своими креслами. Одновременно окружающий их зал управления стал с потрясающей быстротой съеживаться, стены надвинулись со всех сторон, экран впереди уменьшился в десятки раз, обратившись практически в лобовое стекло, потолок приблизился на расстояние вытянутой руки. В результате перепланировки они оказались сидящими в три ряда, похоже, что в кабине небольшого аппарата. Причем Михаил с Болом попали во второй ряд, Рейчел с Петром — на галерку, в третий. Илли и Карриган, соответственно, занимали теперь два пилотских кресла, хотя ничего похожего на пульт перед ними так и не возникло. Михаил услышал, как Илли тихо спросила у Карригана:

— С ним все будет в порядке?

И догадался, что она беспокоится о похищенном ими с Земли человеке в капсуле. Не иначе как там — в смысле в сети — и впрямь проводил свой отпуск какой-нибудь член императорской фамилии, до сих пор безмятежный и так и не подозревающий о своем похищении с Земли любимой племянницей.

— Исключительно твоими молитвами, — серьезным голосом ответил Карриган на вопрос Илли. Затем Михаил ощутил легкий толчок, и его вжало в кресло. Пейзаж впереди накренился, горизонт уехал вверх, а крепость, заняв весь экран, стала быстро приближаться: спускаемый аппарат, бывший недавно залом управления, отделился от корабля-матки и шел на посадку прямо на широкую крепостную стену, следуя примеру уже стоявших там кораблей. Как только они сели — неподалеку, кстати, от одного из кораблей, — у челнока исчезли боковые стенки. Можно было подумать, что они просто стали прозрачными, если бы в кабине тут же после их исчезновения не воцарился подлинный собачий холод (от которого раздетому практически человеку сразу хочется завыть по-собачьи). Со всех сторон их окружали теперь застывшие голубоватые волны сугробов, и бороздить их в летних туфлях у Михаила не возникло, как ни странно, ни малейшего желания. Миха — ил, ударившийся в дрожь уже в самый момент исчезновения стенок, покосился впервые с некоторой с завистью на Бола: хорошо ему, наверное, — вон у него какая теплая воздушная прослойка между запчастями, на морозе аж видно, как она там внутри него функционирует, прямо как кровь по артериям.

Из кабины он, конечно, все-таки вышел, и все к остальные тоже; а куда деваться, раз уж прилетели? Правда, вот именно куда теперь деваться, было пока неясно. Справа — заснеженные лесные просторы, и слева — темная башня, при каждом взгляде на которую кожа Михаила, мерзнущая снаружи, покрывалась мурашками еще и изнутри, а между ними, как раз под ногами залетных гостей, — сооружение в виде стены, куда им необходимо было срочно отыскать какой-нибудь вход, чтобы не обратиться в ледяные скульптуры в течение ближайших же минут. Но заняться поисками входа им так и не пришлось — не успели гости сделать и шагу, как на стене объявились хозяева: в районе стоявшего поблизости космического корабля что-то загудело и заскрипело, словно там открывались какие-то двери, потом над снегами выросло шесть голов, а за головами появилось, понятно, и все, что к ним положено природой. Короче говоря, снизу к ним наверх поднялась платформа с шестью гуманоидами. Лангов среди них определенно не имелось: четверо из них были альтесками — людьми с ртутным цветом кожи и с желтым цыплячьим пушком, покрывающим у них ту область голов, где у нормальных людей растут волосы; одному не повезло уродиться кивром — невысоким, квадратным, с головой в виде большого бугра, вырастающего прямо из плечей, и с приплюснутым бородавчатым лицом болотного цвета; шестой оказался человеком — худощавым, сутулым, с глубоко запавшими бесцветными глазами и с такими же бесцветными волосами, неопределенного возраста, хотя пола-то определенно мужского. Одеты все шестеро были в свободные костюмы одинакового цвета — синие с серебром. И самое главное — то, что заставило Михаила даже временно позабыть про забористый мороз: альтески и кивр держали в руках лазерники, человек был вооружен пространственным резаком. Когда руки с оружием только вырастали вслед за плечами, над сугробами, Петр едва заметно напрягся — вот-вот исчезнет из поля зрения, — подобралась, взявшись за свою пушку, и Рейчел. Карриган, не оборачиваясь, сделал им короткий останавливающий жест рукой. И они остались стоять, где стояли, убрав за спины свои «автоматы», наблюдая явление нижних конечностей вооруженного отряда. Но Михаила все-таки немного согрела (правда, чисто морально) надежда, что разоружить данный отряд не составит труда для Петра в дальнейшем.

Когда шестерка окончательно воздвиглась над снегами, тот из них, что был человеком, качнул своим оружием и приказал громко на межгалактическом:

— Руки вверх!

«Поздновато он что-то про руки вспомнил. Пока они тут эффектно воздвигались, можно было уже раз десять в носу поковыряться», — думал Михаил, поднимая одновременно вверх свои окоченевшие руки. Остальные его спутники также подчинились команде, даже обе руки Бола всплыли из его теплых глубин, где они, наверное, грелись, и установились рядышком, как ушки на вершине у круто замешенного «зайчика». Михаил обратил, кстати, внимание, что кисти поднятых рук Илли были белыми и с синевой, почти как окружающий снег, и лицо ее на фоне сугробов почти не выделялось. «Эх, вот кого надо бы погреть! Обморозится же девчонка!..» — подумал Михаил, но соображений о том, как ее можно согреть, тем более — в сложившейся ситуации, так и не возникло.

— Подойти, встать на подъемник! — донеслась следующая команда от человека с резаком. Михаил, прежде чем двинуться через сугробы, оглянулся на аппарат: нельзя его было оставлять здесь так, открытым — присвоят ведь эти васильки! Но аппарат, оказывается, уже успел самостоятельно закрыться; снаружи он выглядел как непроницаемая зеркальная капля, висящая в нескольких сантиметрах над снежным настом. Поди-ка такую умыкни! Она от тебя мало того, что улетит, да еще на прощание обстреляет чем-нибудь. В том, что обстреляет, можно было не сомневаться, хотя на первый взгляд капля выглядела совершенно безобидно.

Они пошли по сугробам до платформы. Сугробы оказались глубокими, снег по дороге немилосердно набивался Михаилу в ботинки — то ли дело памятная манна! — впрочем, онемевшим ногам было уже почти все равно. Подошли к большому квадратному участку, свободному от снега, на котором стоял интернациональный отряд местных сторожей, и встали на него рядом с ними, как было приказано. Тут их первым делом с пристрастием обыскали, у Петра и Рейчел, само собой, сразу конфисковали лазерники. Не тронули одного только Бола, ограничившись пристальным совместным просмотром своеобразного «зайчика», наивно, видимо, полагая, что имеют дело с человеком (или кем там он был по их понятиям), которого можно пронзить взглядами насквозь.

Платформа тем временем пошла вниз, опуская своих пассажиров в шахту с каменными стенами. Стены эти сплошь были покрыты выпуклыми изображениями вроде фресок. Вверх уходили одна за другой настоящие картины, где присутствовали горы, моря, леса и разные животные — чудные и не очень. Имелись на картинах и изображения людей — самых обычных, как это ни странно, хомо сапиенсов, выписанных с большим мастерством и даже в некотором объеме. Створки наверху медленно сходились. Безоружные люди, вооруженные нелюди и окружающие их каменные картины погружались постепенно во мрак. Через несколько секунд после того, как темнота вокруг стала полной, подъемник остановился. А в следующий момент в глаза арестованным внезапно хлынул дневной свет и одновременно раздался грохот, сопровождаемый металлическим лязгом — как будто где-то рядом разматывались длинные железные цепи. Благодаря свету почти сразу стала ясна причина лязга и грохота: платформа стала теперь частью пола в большом помещении все с теми же каменными фресками на стенах; единственная стена без росписей, находившаяся прямо перед ними, как раз в данную минуту откидывалась наружу с помощью цепей; эта стена, оказывается, не ограничивалась потолком, а была гораздо длиннее, так как являлась перекидным мостом, соединяющим эту комнату с центральной башней крепости. Но это было только первое открытие шестерых добровольных — практически — пленников замка. Второе же заключалось в том, что вооруженная охрана, взявшая их в плен, исчезла, оставив пленников одних, ускользнув каким-то образом из помещения без единой двери — за исключением, разумеется, откидной стены-моста. И еще — третье: здесь хозяйничал все тот же дьявольский холод.

— Надо идти туда, — проговорила Илли слабым с голосом, кивнув на башню, и, обхватив себя руками, села на корточки. Кажется, она начала всерьез замерзать. Михаил, похерив к чертям все субординации, присел с ней рядом, обхватил за плечи и принялся тереть их ладонями. Она даже не противилась — совсем закоченела. С другой стороны к ней придвинулся Бол Бродяга и тоже частично окутал Илли собою, отдавая ей свое тепло. Как ни странно, но Карриган стоял все это время, словно самый отмороженный, уставясь неподвижным взглядом на открывшуюся перед ними зловещую башню, как если б она была Вавилонской. Петр и Рейчел не реагировали на мороз вовсе, даже не ежились в своих летних нарядах — Михаил что-то слышал о технике внутреннего самообогрева, очевидно, их в разведке и этому научили. Сам он в данную минуту просто забыл о холоде, его даже в жар бросило — так он испугался, что она замерзает здесь, прямо на его глазах. Вот тебе и вся техника самообогрева — страх, настоящий страх за другого, дорогого тебе человека.

— Штурман, у тебя есть еще энергоконцентратор? — оглянулся Михаил на брата, впервые называя его не по имени, а профессиональным прозвищем. Тот тряхнул головой отрицательно:

— К черту! Хватай ее и пошли в башню! Все равно здесь больше некуда деваться!

Михаил вдруг понял, что не одному ему эта башня внушает безотчетный ужас: сразу ведь было ясно, что отсюда их путь лежит теперь только в башню, но ни Петр, ни Рейчел, ни даже Карриган не торопились ступать на ведущий туда мост.

Михаил подхватил Илли на руки и первым пошел на мост. «К черту! Мы еще посмотрим, кто кого! И нас не так-то просто укокошить!» Оставаться здесь, искать других выходов — ни на что уже не было времени, потому что она замерзала прямо у него на руках. Когда он проходил мимо Карригана, тот наконец очнулся от своего столбняка, молча наклонился к Илли и, взяв ее руки в свои, дунул поочередно ей в обе ладони, не удосужившись объяснить Михаилу смысла своих действий. Затем ступил вместе с Михаилом на мост.