Гетманский Игорь
Игра и кара

Игорь ГЕТМАНСКИЙ

ИГРА И КАРА

Теплая сырость сентябрьской ночи крупными каплями стекала по ржавым штырям кладбищенской ограды. Человек в светлом плаще оглянулся на уплывающие огни последнего городского трамвая и выбросил потухшую сигарету. Полная луна показалась из-за облаков. Где-то вдали резко вскрикнула птица. Пора. Человек запахнул полы плаща и нагнувшись, пролез в рваную дыру в ограде. Быстро пройдя сотню шагов вглубь кладбища по шуршащей листве боковой аллеи, он немного замешкался и затем свернул на узенькую слепую тропку между могилами. Через некоторое время глухая тишина обволокла его, на виски предательски надавил холодок нарастающего страха. Человек остановился и поднес руку ко лбу. Ты решил - делай.

Закрыв глаза, он минуту постоял, ровно и глубоко вдыхая влагу осенней ночи, потом поднял голову и уверенно шагнул к огромному покосившемуся кресту без надписи.

Заброшенная могила в центре кладбища. Он был на месте.

Человек медленно стянул с шеи бежевое кашне, ставшее сырым от быстрой ходьбы, и опустив руки, некоторое время смотрел на луковку храма, плывущую в облаках над дальним концом погоста. Сейчас не время. И не место. Человек сунул руку в карман и достал холщовый мешочек, перевязанный видавшим виды сыромятным ремешком. Он осторожно положил его на обшарпанную могильную плиту, развязал узел. Зеленоватый свет перелился через края мешочка и с харкающим звуком исторг из себя облачко искрящейся пыли. Изумрудная краска вылепила из черноты зловещую громаду креста и немолодое, с тонкими чертами и твердым подбородком лицо пришельца.

Он разогнулся, глубоко вздохнул и замер: пересекающиеся длинные тени бесшумно легли на могильную плиту. Они угрожающе протянулись к ногам незнакомца - человек не пошевелился, напряженно следя за ними. Тени подернулись суетливой рябью набегающего на чужака невидимого влияния, но ощутив ответную силу, черными акулами застыли на поверхности камня.

- Придержи своих псов, Смотритель. Я принес тебе весть от Сибиряка. И его подарок.

- Кто ты?

Вопрос прошелестел звуком гонимой ветром жухлой листвы. Человек поднял голову и посмотрел в глаза ночной темноте.

- Мое имя тебе ничего не скажет. - Он кивнул на заветный мешочек. - Ты давно хотел иметь это. Сибиряк просит выполнить тебя мою просьбу.

Ответом было длительное молчание.

- Что ты просишь?

Человек в светлом плаще твердо сжал губы:

- Мне нужны твои Актеры.

- Сколько?

- Трое. На неделю. Они исполнят по две роли и вернутся.

Воцарилась тягостная пауза. Холодный ветер дохнул в лицо незванного гостя запахом затхлого склепа.

- Я дам тебе шестерых Усопших. Назови имена.

Человек медленно покачал головой.

- Ты торгуешься, - презрительная укоризна прзвучала в его спокойном голосе. - Наверно, вас ничто здесь не берет, в этой гнилой жиже - ни закон, ни старые долги. - Он протянул руку к мешочку. - Я передам это Сибиряку.

В ответ раздался скрежет ржавых петель. Злой порыв ветра толкнул человека в грудь, вырвал забытое в руке кашне.

- Подожди, человек. - Где-то треснула и упала огромная сухая ветка, тень на плите колыхнулась. - Актеры придут к тебе.

- Завтра, - сказал незнакомец, зябко запахнулся в свой плащ и исчез в темноте.

Володя Калмык никогда не отворачивался от проблем. И не потому, что он проблемы любил. Просто он знал, что отвернуться - значит что-то упустить из виду, а этого он себе позволить не мог. Работа у него была сложная, с людьми, ее он себе придумал сам, и этим людям она не нравилась, точно. Но никто, никто еще из них не сказал ему об этом, а некоторые уже и не откроют рот никогда. Калмык умел быть начеку, все видеть и упреждать неприятности. Так, чтобы они уже никогда не возникли. Он теперь мог делать это, не боясь загреметь к хозяину лет на десять. Мир провернулся в нужную сторону, хозяин теперь - он. Угрожающий напор, много-много слов и решительное, без соплей, действие решают сегодня любое дело. А Калмык - один совсем из немногих! - хорошо владел этими вещами. И радовался своему пригодившемуся, наконец, уменью, сорокалетний битый мужик. Блестя глазами, радовался, как мальчишка. Нет, он теперь не отворачивался от проблем - он просто сбивал их с ног.

Лампочки в подъезде не было. Пахло мочой. "Все равно не уеду, - подумал Калмык, поднимаясь в темноте по лестнице. - Выселю всех к чертовой матери к зиме, будет подъезд образцового содержания." Он здорово промерз и устал сегодня, пришлось пару раз психануть. Но дело это было для Калмыка привычное, а деньги оно приносило немалые. И сегодня все получилось, лучше некуда.

Он рывком проскочил еще один лестничный марш, провернулся на каблуках и остановился, как вкопанный. Он не сразу понял, что перед ним была очередная проблема. И не сразу оценил, что в отличие от других сбить с ног ее было никак нельзя. Она не стояла, как обычно предыдущие, а в буквальном смысле валялась в виде неподвижного тела на площадке между этажами. Калмык внимательно всмотрелся в человека у себя под ногами... и силы оставили его.

В иссиня-желтом свете луны, льющемся из подъездного окна, на него смотрело темное, обезображенное кривой дырой открытого рта, лицо Мишки Обряда. Немигающие глаза пристально вглядывались в пустоту за затылком Калмыка. Седые спутанные волосы, как пауки, бесшумно шевелились на лбу от лестничного сквозняка.

Сердце Калмыка сошло с орбиты, внутренности свело мертвенной прохладой. Обряд! Еще вечность он простоял, не отрывая взгляда от страшного лица. Еще вечность он наблюдал, как грязная рука в драповом рукаве зашевелилась "живой, значит!" - прикрыла глаза от света, и Обряд перевернулся на бок к батарее. Еще вечность Калмык ожидал, пока холод в кишечнике просочится через ноги в пол и даст ему возможность уйти. Потом он нашарил в кармане сигареты, дрожащими руками закурил и стал медленно подниматься к двери своей квартиры.

Открыла жена. Увидев бесноватый оскал мужа, смешалась, отступила от двери и настороженно вылупила глаза.

- Девчонки спят? - Калмык попытался придать лицу осмысленное выражение. Привет.

- Привет. Спят. - Она отвернулась и осторожно зажгла свет в прихожей. Когда он такой, лучше все делать потихоньку. - Случилось чего?

Калмык сглотнул вязкую слюну, молча разделся и прошел в кухню:

- Ничего не случилось. Дай поесть что-нибудь. И спать иди.

Краем глаза он заметил, как блеснули ее глаза. Норовистая бабенка, Ирка. Но - боится его теперь. Прошли те времена, когда он приносил гроши с работы на помойке и рукой шевельнуть боялся после отсидки: участковый наведывался частенько... Прошли те времена, да. Его время на дворе, он заказывает музыку. Только почему он так испугался старого алкаша, которого знал лет двадцать и совсем уже забыл?

Ирка возилась около плиты, обиженно мелькая локтями. Калмык вынул из холодильника початую бутылку коньяка, налил себе полный стакан и залпом выпил. Закурив, выпустил в потолок струю дыма и тупо уставился на огонек сигареты. Он знал, почему чуть не наложил в штаны на лестничной площадке. Но он не расскажет об этом ни Ирке, никому. Он сам не верил в то, что увидел, это было невозможно.

Потому что Мишка Обряд, опустившийся алкоголик и старый сосед Калмыка, Мишка Обряд, на котором он сделал когда-то неплохие деньги и которого тут же брезгливо забыл, как неприятный сон, этот урод...

Короче, Обряд уже два года был мертв.

Калмык занимался риэлторским бизнесом уже несколько лет, сразу с тех пор, как стало можно покупать и продавать квартиры и комнаты. Департамент муниципального жилья на Зеленом еще только кое-как налаживал свою работу, а Калмык уже стоял там в длиннющих очередях на оформление сделок. На улице в машине томился очередной синюшный похмельный "продавец" под присмотром Неандертальца и Хохла, Калмык с веселым оскалом выходил из Департамента с покупателем и энергично плюхался на заднее сиденье. Напряженный покупатель "господи, какие рожи в машине!" - получал документы, отдавал деньги, жал руки и с облегчением отваливал. Калмык с крокодильей улыбкой поворачивался к "продавцу" и хлопал его по плечу: "Ну, все в порядке!"

С ними действительно у Калмыка было все в порядке, с алкашами. Калмык врубился в ситуацию правильно. С самого начала. Однажды он просто достал огромный список должнков: этот не отдал за три водки, этот за два вина, Седой, Кошель, Шурик, Обряд... - и стал карандашом делать кое-какие пометки. Не зря он таскал через черный ход тяжеленные ящики с бутылками - столько лет со времени Указа! Не зря открывал дверь на беспорядочные пьяные звонки - и днем, и в пять утра, и ночью, особенно ночью, мать их! Не зря терпеливо глядел в эти мокрые морды, выпрашивающие в долг. Он неплохо зарабатывал тогда на них. А сейчас заработает в тысячу раз больше.

Он в тот вечер долго сидел над списком. А потом потянулся к телефону.

- Хорек, зайди дело есть. И найди Неандертальца. Я дома.

Тогда он и стал хозяином своей судьбы. И хозяином настроения крутой доселе крикливой жены Ирки. И судьбы пары десятков мужичков в своем районе - тоже.

Алгоритм был прост, как распорядок дня на зоне. Клиента готовили заранее. Калмык становился чуть поласковее с вечно трущимся на углу универсама - не столкнувшись, не пройдешь! - и вечно жаждущим возлияния соседом. Здоровался за руку. Легко - "что-то настроение у меня сегодня хорошее, повезло тебе!" давал в долг. Немало, на хороший трехдневный запой. Потом заходил в гости, в его вонючую комнату: как правило, была комната у этих ублюдков, что же еще, но и этого хватало выше крыши! Опохмелял, смотрел, расспрашивал, хохотал. А через денек к вконец одуревшему и ловившему чертей на обоях старому дружку заваливались Неандерталец и Хорек. И за спиной у них стоял Калмык.

- Ты что же, сука, делаешь?! - Удар в лицо, и тряпичная кукла летит через комнату и ударяется головой о плинтус. - Ты что же, гад, совсем озверел спьяну? - Страшный пинок ботинком в живот, и по ребрам, и еще... Парализованный страхом и болью урод корчился на полу, выпучивал глаза и натужно блевал. А когда заботливая рука Калмыка поднимала его с пола и высаживала на стул, он уже готов был взять на себя все грехи, которые в беспамятстве натворил спьяну.

Калмык укоризненно освежал его память: "Ты же Нинку оттрахал, не помнишь? Золото у тети Лели все вынес - где оно?! Ты же, гомик, пацана до полусмерти возле школы напугал, а у Хорька в ту школу сынишка ходит!" Вариантов была масса, много их было, вариантов. Да и Нинкин "свояк" и тети Лелин "племянник" Неандерталец в двух шагах стоял, скрипел зубами от ярости и рвался в бой. Алкаш плакал, его отпаивали чаем, потом наливали стакан и объясняли, что цена за преступление - комната. В обмен на помилование и разваленный дом под Тулой или клетушку в Орехове-Зуеве. Таков приговор нового барина и защитника обиженных Калмыка.

- Отделался ты, считай, легко, болван. Сейчас допивай, спи, завтра приводи себя в порядок и жди нас. Поедем к нотариусу. - Спектакль заключал Неандерталец. Жестко. Алкаш в ответ часто и благодарно кивал, судорожно всхлипывал и косился на бутылку. Калмык ободряюще мигал ему и закрывал за собой дверь.

Паспорт и военная книжка новой жертвы лежали у него в кармане. Самая сложная часть работы была сделана. Остальное - формальности и юридическая мелочь.

Калмык имел от продажи комнаты десять тысяч зеленых. И это за вычетом расходов на покупку хибары в Тьмутаракани для злодея, небольшую выплату на поправку его здоровья и пару недель беспроблемного пьянства, а также на зарплату потихоньку растущей команде туповатых исполнителей. Калмык процветал. После каждой сделки он доставал список и вычеркивал строчку "отработанного" должника.

И первым он вычеркнул имя Мишки Обряда.

Обряд был мертв, это точно. Это - к бабке не ходи, как говорит Хохол. Он загнулся через пару месяцев, как они отвезли его в деревню. Придурочная подружка его Верка, говорят, навещала его частенько, жалела, что-ли. А когда он скопытился, достала откуда-то деньги - поделился он с ней все-таки доплатой, наверняка... - и притащила из деревни гроб с покойничком к их подъезду. Прощаться, значит. Собрались дружки его, разливали, руками разводили. Тогда-то Калмык походя и заглянул в его мертвое лицо. Думал, в последний раз...

Не Обряд это был, внезапно подумал Калмык о человеке на лестнице. Точно не Обряд. Мертвецы - даже обиженные мертвецы - не встают из могил. Показалось ему. Померещилось. В темноте да с усталости.

Калмык погасил на кухне свет и пошел спать.

На следующий день он решил устроить себе выходной. Отзвонил Хорьку и Хохлу, дал кое-какие указания и завалился в кресло с кофе и сигаретой перед телевизором. Все вчерашние страхи и сомнения оставили его. Ирка на работе, девчонки в школе. Тишина и покой царили в доме. И в душе Калмыка тоже.

Новый бешеный боевик с надуманными выкрутасами за живое его не взял. Немного посмотрев, Калмык заскучал и, с хрустом потянувшись, подошел к окну. Просвеченная солнцем желтизна листвы и прозрачный осенний воздух поманили на улицу. Он опустил взгляд и рассеянно оглядел двор.

На углу соседней пятиэтажки, как обычно, кружком стояли мужики. Как обычно. Трое. Вечные часовые. У помойки. Ха! Калмык ухмыльнулся и собирался уже отвернуться, как вдруг внезапно круг алкашей разомкнулся, и все трое, как по команде, подняли головы.

Они смотрели в сторону его дома. На окно Калмыка.

На него.

И он сразу узнал их всех.

Дядя Ваня. Лет шесть назад решил приторговывать водкой около универсама, Калмык дал ему в челюсть, чтобы не отбивал клиентов - тот пришел домой и скончался.

Коля Кривой. Неандерталец перестарался тогда, злой был с похмелья, балбес. Коля так и умер в больнице, рта, конечно, не открывая: Калмык об этом позаботился, побеседовал...

И мертвое бритое лицо из гроба. Обряд. Он.

Три страшных лица вдруг непостижимо надвинулись, увеличились до размера окна и заглянули через стекло прямо в глаза Калмыку. Коля Кривой улыбнулся и изо рта у него полезли черви.

Калмык закричал и, закрываясь рукой, отшатнулся от окна. Он спиной рухнул на софу, больно ударился копчиком об острый угол боковой спинки. Надсадный хриплый вопль обезумевшего от страха животного разрывал глотку. Нет! Он закрыл рот, крепко зажмурился, бешено затряс головой, перевел дух и ошалело посмотрел на окно.

Никого.

Калмык перевел взгляд на руки. Пальцы мелко тряслись, как после недельного запоя.

Глюки. Просто бредовые галлюцинации стали донимать завязавшего давным-давно запойно пить Калмыка. Белая горячка, говорят, иногда дает рецидив через много лет. А вчера еще был этот гребаный стакан коньяка. Да и вообще он здорово истаскался за последнее время. Нервишки стали совсем никуда. И все-таки надо со всем этим разобраться.

Калмык унял дрожь в руках, немного посидел, потом положил в задний карман джинсов газовый пистолет, сработанный под "макарова", и вышел из квартиры.

Когда он выбежал из подъезда, готовый диким кабаном проломиться через жидкие кустики сквера к помойке, около нее уже никого не было.

Он трудно засыпал в эту ночь, все ворочался с боку на бок около мирно посапывающей Ирки, а когда все-таки успокоился, сразу провалился в тягучий и вязкий кошмар. Какая-то старуха с седыми патлами падала с лестницы лицом вниз, получалось, прямо на Калмыка и цеплялась за него своими костлявыми пальцами. Калмык отрывал их от себя, и все никак не мог, и задыхался, потому что от этой хватки останавливалось сердце, и пытался закричать, и терял силы, и что-то нужно было сказать этой ведьме, какие-то слова, тогда бы она отстала от него... Резкий длинный звонок в дверь вырвал его из мертвящего захвата. Калмык с облегчением выкарабкивался в реальность. "Гнездилище душ умерших" - вот что надо было ей сказать!", - вдруг подумал он на границе сна и яви, поразился незнакомым словам, пришедшим на ум, и открыл глаза.

По нервам опять ударил пронзительный звук звонка. Калмык взрыкнул, перелез через беспробудную Ирку и, не зажигая света в прихожей, подошел к двери.

Давно его уже никто не беспокоил среди ночи. А если бы случилось что с кем-нибудь, есть на то телефон в спальне, все приближенные Калмыка знали это. Он посмотрел в дверной глазок.

И не очень удивился, увидев искаженные оптикой хари трех давешних мертвяков.

- Кто там? - спросил для проформы Калмык, хотя уже точно знал, что сейчас будет делать.

- Володь, Мишка это... С Колей я. И с Иваном. Нам бы это... бутылку.

Голос Обряда звучал глухо и виновато.

"Как десять лет назад! За бутылкой пришли!" - оторопело подумал Калмык. Проснулись, стало быть..."

- Щас, - хрипло выдавил он из себя. - Сейчас открою.

Он выдвинул из встроенного шкафа нижний ящик с инструментами, достал из дальнего угла давненько невостребуемый кастет, просунул в него пальцы, щелкнул замком и шагнул за порог. Мертвяки оживленно задвигались, зашоркали ногами.

- Во, Володь! Трубы горят. - Коля Кривой чиркнул себя ребром ладони по горлу. - Два красненьких есть у тебя? Дай нам два пузыря. Ванюша тебе сейчас пятерку отдаст, есть у него, а остальное завтра донесем.

- Какую пятерку? - машинально спросил Калмык, жадно шаря наливающимися кровью глазами по мятым, таким знакомым лицам. Ничего не говорили ему эти рожи. И не скажут, видно. Дуру до конца валять будут.

Дядя Ваня, значительно набычившись, долго шарил в кармане и наконец достал пять тысячных купюр. Черно-зеленых! Дыхание у Калмыка перехватило. Еле сдерживая охваченную кастетом правую руку, он медленно повернулся к Обряду и взбешенным глазом уткнулся в его перебитую переносицу.

- Вы откуда свалились такие... свежие, а? Не торгую я теперь. Лет сто уже не торгую, понял?! И денег таких уже в природе не существует. С тех пор... Калмык набрал воздуху и с присвистом выдохнул. - С тех пор, как сдохли вы один за другим!

Калмык перевел взгляд на отшагнувшего в тень Кольку Кривого и увидел на лице его дьявольскую улыбку. Как днем, в своем окне. В глазах его плясали веселые чертики.

- Ну, это как сказать... - вдруг совершенно трезвым и глубоким, другим каким-то, не его голосом начал Обряд. Но Калмык не стал слушать дальше. Он все понял. Комедия. Дикую комедию ломают перед ним эти оборотни. Отвратительный страх тошнотной волной окатил его. А потом бешеное безрассудство, которое столько раз выручало бывшего зэка по кличке Калмык, ударило ему в голову, и он с облегчением отдался спасительной психопатии.

Он зарычал, подтянул колено к груди и сильным толчком в живот отшвырнул Обряда к лестнице. Не давая никому опомниться, подскочил к Кольке Кривому и завалил его набок ударом левой в ухо, развернулся и завершил свой рейд, врезав кастет в лоб разгибающегося Обряда. Дядю Ваню, учитывая почтенный возраст, он трогать не стал, и правильно. Тот заскулил и кинулся мимо Калмыка вниз по лестнице, а Обряд уже лежал внизу, у батареи, как вчера вечером, и дядя Ваня со всего маху налетел на него и потешно распластался поперек, и Колька Кривой проковылял мимо, держась за ухо, вниз, к своим бедовым дружкам. А Калмык стоял, тяжело дыша, и глядел на них сверху. И ощущение у него было такое, что его опять выставили дураком, что не силу свою показал он, а просто продолжил играть вместе с ними их сраный спектакль.

Потому что он слышал, как у Обряда хрустнули шейные позвонки при ударе о лестницу, а он сейчас вставал, низко нагнув голову и задумчиво отряхивал грязные брючины.

Когда Обряд со стоном разогнулся, голова его так и осталась висеть на плечах лицом в пол, упираясь в грудь исцарапанным подбородком. Коля Кривой заботливо взял ее обеими руками и осторожно придал ей нормальное положение. Дядя Ваня, кряхтя, перевалился на бок, и сел на задницу, прислонившись спиной к батарее. Все трое укоризненно смотрели на Калмыка.

Обряд окончательно очухался и развел руки ладонями вперед:

- Я не понял, Володь, не по делу это... За что?

- Да! - выпалил задиристо тщедушный Колька Кривой, не переставая придерживать Обрядову башку. Обряд подпер подбородок кулаком и обиженно выставил вперед нижнюю челюсть.

- Ты это... С Дурындой будешь дело иметь! Дурынде я все скажу. И Марату. Пойдем, Вань.

Дядя Ваня поднялся с пола, Коля Кривой перехватил руки и взял Обряда за уши сзади, и странная прцессия тихонько поковыляла вниз по лестнице.

Калмык, отказываясь верить своим глазам, вцепился в перила и проводил их обезумевшим взором. Когда шарканье подошв в подъезде затихло, он обессиленно прислонился к стене. Только Дурынды с Маратом мне здесь еще не хватало, с каким-то тупым равнодушием подумал он. А потом устало свесил руки и заплетающимся шагом вошел в квартиру.

В следующие три дня его взяли в форменную осаду. Уроды с утра до вечера торчали у помойки, базарили, иногда деловито уходили куда-то и возвращались с бутылкой. Обряд все подправлял палку, торчавшую у него из-за пазухи и подпиравшую подбородок, основательный дядя Ваня разливал и с осуждением поглядывал на окно Калмыка.

Калмык из дома не выходил, сказавшись больным. Он сидел в кресле и думал. И дремал. Они теперь приходили к нему каждую ночь, и трезвонили в дверь, и бубнили что-то обиженно-виноватое, клоуны гребаные, а Калмык им не открывал и стоял в темной прихожей, и слушал. Часами. Что самое удивительное, ни Ирка, ни девчонки от этого бедлама не просыпались. Или спали они так крепко, или - и что-то в Калмыке знало наверняка - все это делалось только для него. По его грешную душу пришли эти куклы, и прежде чем забрать свое, измываются почем зря. "У нас - индивидуальный подход к каждому клиенту!" - пришла на ум дурацкая рекламная фраза. Калмык хмыкнул. Да, индивидуальный, так и есть. Для него все это делалось, точно. Потому что стояли они на самом что ни на есть алкогольном пятачке, на стыке кишащими алкашами дворов, а кроме них никто теперь там не появлялся. И не замечал их никто: не узнавали, проходили мимо. Поэтому Калмык и не делился ни с кем своими такими обновленными впечатлениями. Сдавалось ему, что кроме роли идиота в таком раскладе никакая другая ему не светила.

И все-таки после потасовки на лестнице Калмык натравил на них Неардельтальца.

- Проснулся, Серый? - Калмык звонил для него необычайно рано, так и не сумев заснуть в ту ночь до утра.

- Ну?..

- Выдь-ка на улицу, разомнись. Там у помойки стоят какие-то... Не нравятся они мне. - И для пущей значимости, чтобы больше ничего не объяснять, добавил. - Как бы беды не вышло...

Что касается Неандертальца, то насчет беды Калмык пророчествовал. Он покосился на безмятежную троицу за окном и чуть не выронил телефонную трубку из рук.

Обряд и дядя Ваня куда-то исчезли, а вместо них рядом с Колькой Кривым стояли две громадные сутулые фигуры Дурынды и Марата. И Кривой что-то с жаром им объяснял, показывая на окно Калмыка.

"Эти-то откуда взялись?" - всполошился Калмык и стал снова лихорадочно набирать номер Неандертальца. Но тот уже ушел. А через некоторое время нарисовался, как из-под земли, около вонючих контейнеров.

Выглядел он внушительно, хорошего долболома подобрал себе Калмык. Здоровенные вислые плечи, волосатые руки-лопаты и мрачный взгляд из-под нависших бровей - замечательно смотрелся Неандерталец. Пугающе. И разговор начал, как полагается: ничему не удивляясь, рявкнул что-то из пяти слов и уронил сразу несчастного Кольку в узкую щель между контейнерами. Но дальше все пошло не так, как надо: не так, как ожидал непуганный Неандерталец, и на что надеялся, не веря этой своей надежде, Калмык.

Они ненавидели Неандертальца, эти две гориллы, которые сейчас угрюмо надвигались на него. Когда-то он здорово унизил их, дал по рогам. Без ответа, под дулом пистолета Калмыка. Не могли они ответить тогда, Калмык бы выстрелил им прямо в морды из своего газовика, они его знали. Дело было в комнате пожилого фраера-одиночки Климушкина, который очень любил брать в долг - на девочек и на кабаки. И при этом всегда делал две ошибки. Во-первых, не считал приход и расход, а во-вторых, брал у Калмыка. И когда тот пришел к нему через полгодика за расчетом - "или долг с процентами или комната!" - сделал третью ошибку: позвал в защитники местных алкоголиков-уголовников - Дурынду и Марата. Калмык не хотел с ними связываться, народец этот был дикий. Но отступать было уже поздно. И он достал тогда пистолет.

Наверно, все вышло бы потом не так гладко, эти звери за свой оброненный авторитет глотку самому черту бы перегрызли. Но повязали их тогда, за какие-то старые грехи взяли, уголовное дело завели и увезли далеко. А Климушкина за такое поведение Калмык через месяц вообще бомжом сделал. Тогда можно было еще выписывать человека в никуда...

С тех самых пор он ничего ни об одном из них не слыхал. И вот теперь наблюдал, как Дурында и Марат превращают его верного гвардейца в котлету.

Дурында подошел к Неандертальцу и, несмотря на серию могучих ударов в лицо и в корпус, обхватил его за пояс и, демонстрируя какую-то нечеловеческую силу, забросил его за контейнеры. "Так ведь оборотни они!" - осенило вдруг Калмыка. - "Тоже мертвяки наверно! Кто знает, что там в зоне за эти годы с ними сделали..." Он было засобирался бежать на помощь, но вдруг как-то сразу обмяк и вернулся к окну.

Дурында и Марат пританцовывали за помойкой, и нетрудно было догадаться, что сейчас творится с Неандертальцем.

Танцевать гориллы, видно, любили, но хватило их ненадолго, и, когда они, брезгливо сплевывая, ушли, Калмык подождал для верности еще минут десять и прокрался к Неандертальцу. Тот лежал грязной кучей плоти в истасканном тряпье, которое раньше было костюмом "Адидас", пузом кверху и безмятежно пялился в голубое небо. Калмык присел на корточки и осторожно тронул его за плечо. Взгляд Неандертальца из блаженного постепенно превращался в нормальный. Он скосил на Калмыка глаза, и по ним было видно, что он много чего хочет сказать ему, но сумел он выдавить только одно:

- Слышь, Володь, предупреждать надо...

Калмык доставил Неандертальца в больницу. Множественные переломы ребер, сотрясение мозга средней тяжести и частичная амнезия.

Что с ним произошло и кто его бил, Неандерталец абсолютно не помнил.

Дело приобретало угрожающий оборот. И Калмык не выходил из дома еще пару дней после происшествия с Неандертальцем. Неизвестно, в каком темном углу подъезда или двора затаились в ожидании гориллы, пока их клоуны для отвода глаз разливали у помойки. Чисто звериной хитрости и зоновского мстительного упрямства им было не занимать. Они навалятся на него со спины, взявшись черт знает откуда, Калмык ничего не успеет сделать и разделит участь Неандертальца. Или случится с ним кое-что похуже...

На всякий случай он отправил Ирку и девчонок до конца недели за город, а сам сидел дома, и потихоньку начинал заводиться. Его бесила собственная беспомощность, дикость сложившейся ситуации не укладывалась в голове. А дела не ждали, Хорек и Хохол названивали каждый день: надо было ехать в банк, продвигать расселение на Кутузовском - деньги туда вложили немалые, давать рекламу о продаже... Дела не ждали, все ниточки от них были в руках Калмыка, и даже наиболее толковый и потому особо приближенный к барину Хорек не справился бы ни с одним из них. А значит, надо было вылезать из берлоги и открывать спину.

Ну и хрен с ним, подумал Калмык. Раздраженный бес в нем подталкивал к решительным действиям. Никто еще не держал Калмыка так долго в страхе и напряжении, и поэтому он возьмет свой "макаров" и выйдет, и если надо будет, разрядит в кое-кого всю обойму, а потом переломает хребты этим ходячим мертвецам...

- Так, как ты сделал это Обряду? - спросил его чей-то ехидный голос. Но Калмык не обратил на него внимания. Он уже собирался.

Ясное утро не обещало никаких неприятностей с погодой. И вообще никаких неприятностей, судя по настроению Калмыка. Он бодро сбежал по лестнице, не забывая оглядывать темные проходы от лифтов к квартирам, быстро вышел из подъезда, зорко стреляя глазами по сторонам, и удовлетворенно взгромоздился на высокое кожаное сиденье своего "Чероки".

- Эй, придурки, стакан не уроните! - крикнул он из машины, проезжая мимо помойки. Клоуны развернулись и проводили его совершенно осовелыми взглядами. Наклюкались уже спозаранку. Под завязку.

Калмык действительно чувствовал себя, как будто выздоровел после болезни: в голове приятно звенело от свежего воздуха, прохладный ветерок взбадривал, и хотелось шутить. И так шутя он за каких-то четыре-пять часов побывал в десяти местах, обговорил кучу вопросов и заткнул почти все дыры в делах, что накопились за три дня. Правда, из своего района так и не удалось выбраться на Кутузовский, но зато теперь он был на Ленинградке, десять минут езды от дома, и вполне мог заехать к себе перекусить. Страшноватые впечатления последних дней выветрились из него, оставшись мутными тенями на задворках сознания. "Накрутил я себе в голове черт-те что, ерунда какая-то получилась. Надо будет потом обмозговать все получше. Справки навести кое-какие..." - легко подумал Калмык и взял курс по направлению к дому.

Он вовсе не собирался поначалу подсаживать мордатого мужика в кепке и в черных очках, голосовавшего на дороге. Но потом старая привычка не бедного нынче Калмыка взяла свое: расходы на бензин и мелкий ремонт своего любимого мустанга он давно привык возмещать мелким извозом. Да и пассажир, вроде, опасений не вызывал, фраер какой-то в болонье. Если до метро - подвезу, решил Калмык, лишний червонец не помешает.

- Куда тебе?

Мужик суетливо подбежал к джипу и назвал улицу. Рядом с домом Калмыка. На десять тысяч согласился сразу и прямиком полез в заднюю дверь. Фраер, презрительно подумал Калмык, как в такси ездит...

Он сразу же забыл про пассажира и стал выруливать с шоссе на тихую улицу, ведущую вдоль парка в его квартал, - движения там не было почти никакого - а когда сделал это, за спиной его раздался голос попутчика. И у Калмыка побежали по спине холодные мурашки.

- Вези меня, Володик, домой. Мне надо поговорить с тобой в знакомой обстановке.

Ернический тон. Солидный баритончик старого развратника. "Володик..." Голос Климушкина!

Он вывернул шею и увидел, как мужик снимает очки и кепку. Красная рожа с добрыми лучистыми морщинками у глаз сладко улыбалась Калмыку. Климушкин. Бомж, который должен торчать сейчас ногами в небо из кучи дерьма на городской свалке и кормить ворон. Володик, я вернулся!..

Калмык дернулся было к бардачку за пистолетом - "вот ведь дурак, куда упрятал!" - но тут огромный тесак с локоть величиной с диким скрежетом вонзился в приборную доску, и деревянная ручка ножа грязной культей закачалась у него перед носом. Калмык ошалело затормозил, и это было последнее, что он сделал самостоятельно, после он только слушал и выполнял команды.

- Я давно уже должен обсудить с тобой один вопрос, - ласково проворковал Климушкин и железным захватом обнял Калмыка за шею. Не его это была сила и сноровка: ни много, ни мало - сам Чикатилло беседовал сейчас с Калмыком! Душа моя не спокойна, Володик, и вот почему... - В горло Калмыка уперлось широченное лезвие другого тесака, не меньше первого. - Тебе удобно? Тогда поезжай, мать твою, и не нервируй меня, пока я не объясню тебе свою проблему.

Климушкин на мгновение ослабил хватку и врезал своим страшным ножом по стеклу боковой дверцы. Уж как у него это получилось, никто не скажет, только стекло - а было оно у Калмыка бронированное - разлетелось со взрывом на тысячу осколков, а вся верхняя часть дверцы от этого взрыва выгнулась наружу. Парализованный ужасом Калмык отжал сцепление и тихо тронул с места. Климушкин захохотал, навесил Калмыку здоровенный удар в ухо - тот только вобрал голову в плечи - и стал охаживать своим тесаком салон джипа. Трещала дорогая обивка сидений, хрустели стекла, жуткий хохот Климушкина сотрясал воздух. Сам демон бесновался сейчас у Калмыка за спиной, а он ничего не мог сделать и только тихо рулил, выпучив глаза, по такой мирной, еще зеленой и пустынной улице, лавируя между стеной парка и больничными заборами.

- Володик, дорогой, - рассудительно продолжил Климушкин, и острый тесак вернулся к горлу Калмыка. - Моя комната, долги, твои проценты и нервные затраты - все ведь это в прошлом, не так ли? И я рассчитался с тобой, ведь правда? Сполна, Володик, заметь это, сполна! - Климушкин значительно помолчал. - Но ведь мебель моя не входила в счет оплаты! - вдруг заорал он так, что завибрировали рессоры, и вдарил тесаком по спинке калмыковского сиденья Калмык ошалело шарахнулся вперед. - Ты отнес их на помойку, - тихо и печально констатировал он. - Но не это сейчас тревожит меня! Скажи мне, друг мой, скажи честно, но прежде хорошенько подумай, прежде чем отвечать абы как... Климушкин сделал просто смертельную по напряженности паузу и доверительно наклонился к уху Калмыка. - Как насчет моего холодильника, Володик? Моего маленького, компактного холодильника "Север-3", 1956-го года выпуска?! Что ты с н и м сделал? - Острие тесака надавило на шею Калмыка так сильно, что выступила кровь. - Ты оставил его на моей коммунальной кухне, на растерзание отвратительной соседке Клавке? Ведь так? Ответь мне скорее, Володик, оставил ведь, правда? Оставил, да?!

- Да, - выдавил из себя онемевший было ото всего этого Калмык и приготовился умереть.

- Вот и хорошо! - весело рассмеялся Климушкин и великодушно ослабил нажим тесака. - Значит, теперь мы сможем с тобой забрать его! - И снова захохотал.

Они въезжали уже во дворы квартала. До дома Калмыка было подать рукой. Он мог бы выскочить из машины и пронестись ракетой к спасительному подъезду, но проклятый Климушкин крепко держал его. Калмык уже оставил всякую надежду освободиться самостоятельно, как вдруг, когда они завернули в соседний двор, и он уже мог увидеть угол своей светло-кирпичной башни, Климушкин молча убрал руки и деловито засуетился сзади. Калмык, вместо того, чтобы вскочить и исчезнуть, машинально посмотрел назад и обмер. Климушкин проделал огромную дыру в спинке сиденья и теперь доставал из багажника запасную канистру с бензином. Крышка уже была отвинчена, бензин лился на изуродованную обшивку сидений, и его бедовый запах смертным духом опалил ноздри Калмыка. Климушкин зажег спичку, перехватил его взгляд и осклабился:

- Володик, я вернулся!

Калмык выбил плечом дверь, больно упал на спину, перевернулся через голову и откатился к бордюру. Канистра взорвалась. Пылающий джип, медленно, как черный катафалк, проехал до поворота к дому Калмыка, уткнулся носом в придорожные кусты и еще раз сотряс пустынные в этот час улицы рабочего квартала взрывом бензобака. Калмык поднялся. Тупо уставившись на то, что раньше было его машиной, он теперь отстраненно наблюдал, как из-за полыхающего факела плавно выступил невредимый Климушкин в горящем плаще и протянул к нему обугленные руки:

- Нам нужно обсудить с тобой еще кое-что, Калмык!

И тогда он закричал. А потом изо всех сил помчался к подъезду.

Он взлетел на свой этаж на крыльях страха, перескакивая через три ступеньки. Сердце бешено колотилось, руки тряслись, но ключ сам втянулся в замочную скважину, суматошно задвигались ригели замка. Калмык ввалился в квартиру, обеими руками задвинул широкий засов и прильнул к дверному глазку. Тяжелые шаги Климушкина зазвучали на лестнице. Калмык удовлетворенно окинул взглядом тяжеленную металлическую дверь.

- Не пройдешь, сука. Кто бы ты ни был, не пройдешь! - задыхаясь прошептал он.

И вдруг понял, что за спиной у него кто-то стоит.

Он медленно, очень медленно - "теперь спешить некуда, куда тебе спешить, Калмык, все теперь, обложили..." - повернулся и уткнулся взглядом в две мрачные фигуры в конце коридора. Дурында и Марат держали с двух сторон огромный, с 70-тисантиметровым экраном, калмыковский "Панасоник" и молча буравили его черными сверлами расширенных от ненависти зрачков.

Только теперь Калмык увидел, во что превратилась его квартира. Чья-то злая рука вывернула его бережно обставленное и ухоженное жилье наизнанку. Его взгляд обалдело заметался от зверской гримасы Дурынды к длинным лентам содранных обоев, от сдвинутой на затылок кепочки Марата к выдранным с мясом дверцам итальянского гарнитура, от жилистых рук, сжимавших "Панасоник", к огромным матерным надписям на потолке.

Дурында и Марат с грохотом бросили телевизор на пол. От этого звука что-то оборвалось внутри Калмыка, и он стал медленно оседать на мягкий ворс заляпанного какой-то гадостью паласа.

Раздался короткий, но требовательный звонок в дверь. Дурында надвинулся на Калмыка, не спуская с него давящего взгляда, но трогать не стал, а перешагнул через его протянутые ноги и отодвинул засов.

"Ну, вот и все... - спокойно подумал Калмык. Голова его стала пустой и легкой, великолепное равнодушие овладело им. - Вот и все, Володя. Песенка твоя спета. Сейчас войдет Климушкин, с третьим своим тесаком, размером с топор, и разрежет тебя на куски. А потом они все вместе пойдут в его квартиру и вынесут маленький компактный холодильник "Север-3". На помойку. И там наклюкаются в пыль с Обрядом, Колькой и дядей Ваней. За упокой души Володика. Жизнь продолжается, Калмык. Мертвяки будут жить, а ты... Значит, так надо!"

Дверь отворилась, и Калмык бессмысленно улыбнулся. Он повернул голову, ожидая увидеть ухмыляющуюся физиономию Климушкина, и... действительно увидел ее. Но это был совсем другой Климушкин. Взгляд его был сосредоточен, щеки подтянулись, руки старательно прикрывали самые большие дыры на одежде. Он спокойно и значительно взглянул на Дурынду, и не обращая на Калмыка никакого внимания, стремительно шагнул от порога и увлек обеих горилл вглубь квартиры. Калмык изумленно проводил их взглядом и снова посмотрел на дверь.

На пороге стоял немолодой человек в светлом плаще.

- Вставайте, Владимир Михайлович. С вами все нормально, здоровьем вас Бог не обидел. Просто давно никто, видимо, не пугал.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь и остановился напротив Калмыка.

Калмык узнал его. Он все понял. Или понял наполовину, но достаточно. Неважно. Его былое насмешливое презрение к этому человеку разлетелось в куски, и на его месте теперь разрасталась возмущенная злоба. Это вернуло Калмыку силы, и он поднялся. Еще секунду они смотрели друг на друга, глаза в глаза, потом Калмык выругался и, отвернувшись, побрел в разбитую спальню. Пока этот человек здесь, уроды его не тронут, это он знал точно.

- Значит, это твоя работа, гад...- начал было Калмык, но сразу понял, что совсем не так распределил роли. Он обернулся на движение за спиной и увидел, что разговаривает с гориллами. Они схватили его за локти и отнесли в гостиную, где уже расположился в кресле давний знакомый. Гориллы бросили Калмыка в кресло напротив и застыли у двери в комнату. Климушкин бесшумной тенью двигался в коридоре.

Серые глаза человека в светлом плаще холодно сверкнули:

- Тон сейчас буду задавать здесь я, и постарайтесь провести эту беседу достойно. Не как быдло. Она может оказаться последней для вас.

Глупая самоуверенность покинула Калмыка. Он вдруг почувствовал, что стоит на краю бездны и не имеет возможности отступить назад. Это была не демонстрация силы, не выяснение отношений, с ужасом осознал он. Это была казнь. А он - приговоренный. А этот интеллигентный кусок стали напротив, в глазах которого Калмык когда-то в плохую минуту читал бессилие, отчаяние ... и просьбу - его палач.

Мысли в голове Калмыка смешались.

- Кто они? - Он неуклюже мотнул головой в сторону уродов.

- Демоны.

Каблук выпучил глаза:

- А те? На улице?

- Все те же лица. Каждый из них представлял двоих.

Калмык вытаращился на горилл. Челюсть его отвисла. Потом плечи опали, он опустил голову.

- Значит, это не мертвецы. А я думал... - Он взглянул на человека напротив. - Что же ты не сказал, что ты... колдун? Никто бы не тронул вас тогда...

Человек в светлом плаще подался навстречу Калмыку:

- А просто быть человеком, не монстром, не колдуном, не бандюком - просто человеком! - этого было мало, чтобы нас не тронули? - Он смотрел в упор на Калмыка. - Этого недостаточно, правда? Потому что вы т а к у ю себе выбрали долю - пожирать людей!

Калмык поднял голову и постарался придать голосу убедительный тон:

- Да чего ты через столько лет всполошился из-за своей квартиры? Отдам я тебе деньги, стоило огород городить. Подумаешь, тридцать тысяч...

Человек в светлом плаще характерным утомленным жестом поднес руку ко лбу:

- Вы ни черта не поняли. Мне не нужны теперь эти деньги. Она умерла. Вы помните ее? Моя жена умерла. Деньги нужны были три года назад. Чтобы купить ей жизнь. - Он резко встал и заходил по гостиной. - Теперь уже ничего не нужно. Я бы вылечил сейчас ее сам, понимаете, как вас там... Калмык! Я бы вылечил ее сам, вот этими вот руками - не продавая квартиры, не обращаясь к врачам!

Он поднес раскрытые ладони к лицу Калмыка, и тот с испуганным изумлением ощутил исходящую из них силу. Волосы у него на голове завибрировали и бесформенным колтуном нависли надо лбом. Человек в светлом плаще опустил руки и сел в кресло.

Калмык затравленно молчал. Он помнил эту женщину, его жену - невысокую, аккуратную, с лицом учительницы. И помнил, как тревожно распахнулись ее глаза, когда Неандерталец и Хохол ввалились в калмыковский джип с пистолетами в руках: "Деньги, живо!"

Это был беспроигрышный номер. Тогда все сделки заканчивались в машинах, где выплачивалась огромная разница между официальной и рыночной стоимостью квартиры. Юридически эта парочка, которая продавала Калмыку свою однушку, находилась вне закона, получая от него баксы. Неформальная выплата, неприкрытая никакой силой. Глупо, но люди тогда еще доверяли друг другу. И Калмык пару-тройку раз воспользовался этим.

Его долболомы врывались в машину, стоящую в тихом месте, инсценировали бандитский налет и отнимали у Калмыка деньги. Всю сумму. Потом они скрывались, он разводил руками и печально прощался с продавцами. Две потерпевших стороны, ни к кому никаких претензий, очень жаль. Квартира ему доставалась по смехотворной цене.

Этот номер он проделал с ними. И в конце, добросовестно отбалтывая свою роль, увидел в серых глазах этого человека абсолютное понимание его, Калмыка, жестокой игры...

- Да не знали мы ничего про твою жену! - хрипло пробурчал Калмык. - Знали бы, может, других выбрали...

Человек спокойно смотрел Калмыку прямо в глаза:

- Знаете, Калмык, она умерла через три месяца, в общей палате. А я собирался отправить ее в Швейцарию... Хотя, все можно было бы найти и в Москве, были бы деньги... Она до самого конца помнила эти страшные рожи ваших людей, боялась за меня... Вы зачеркнули ее, Калмык - всей вашей жизнью, вашей моралью, вашей злобой - зачеркнули ее!

Калмыку нечего было сказать. Да он и не собирался оправдываться. Теперь, когда все точки были расставлены, он немного успокоился. И снова обозлился. Как хочу, так и живу, маму твою, и не тебе меня учить! Повелитель чертей хренов... Он хотел знать, что с ним собираются делать.

Калмык усмехнулся:

- Что ж ты, даже колдуном заделался, чтобы мне отомстить?

Человек в светлом плаще смерил его уничтожающим взглядом:

- Отомстить? Это не то слово, уважаемый. Слишком эмоциональное. Я просто собрался вас стереть, очистить универсум, так сказать. Чтобы вами не пахло.

Человек снова встал и, засунув руки в карманы плаща, подошел к окну. Розовая краска заката печальным гримом легла на его лицо.

- Вам это не интересно, но все умерло во мне тогда. И я уехал... Я никогда не принимал своего деда всерьез, шаманом дразнил. А он оставил мне все талисманы, ключи, записки. Проходы. К ним... - Он кивнул на горилл. - И адрес Сибиряка. Как будто знал, что мне понадобится т а к а я помощь... - Он закрыл глаза и устало сжал пальцами переносицу. - Что вы знаете, Калмык, что вы можете? Вы горды своей крутизной и умением внушать страх. Но теперь вы узнали им цену? Эти миры, откуда вы нахватались своего дерьма... Я был там, Калмык. Сибиряк ввел меня в них. И я скажу вам: вы - болван. Вы самоуверенный болван. И ребенок. Злой... и неисправимый.

Человек в светлом плаще сделал знак рукой, и Климушкин исчез в кухне. Через минуту он принес полный стакан с водой и поставил на журнальный столик перед Калмыком. Человек сел в кресло и накрыл стакан рукой:

- Давайте заканчивать. Я знаю, как должен был поступить. Скрепить сердце и выхлебать все это ваше дерьмо, что вы натворили. И отдать все на волю Божью. Есть такой путь. Но я не смог этого сделать, видит Бог, я не смог. Это мой выбор. - Он отнял руку от стакана и протянул Калмыку. - Я мог бы вас убить, Калмык. И в последнюю минуту вы бы узнали, что такое настоящая крутизна. Но милосердие не чуждо и колдунам. Выпейте это. Здесь ваш шанс.

Калмык инстинктивно отклонился от стакана и уперся в спинку кресла. В глазах его плеснулся ужас. Все закончилось. Его толкали в бездну.

- Эта штука будет выводить из вас зверя. Назовем это так "модифицированная органическая очистка витального существа." Но не суть важно. Главное то, что если животное - это почти все, что вы есть, то вы умрете. Если нет - будете жить. Заново. Так, как захотите - как Калмык, или как Владимир Михайлович - это уже не в моей власти. - Он приподнял стакан до уровня лица Калмыка. - Пейте, Калмык. Будьте мужчиной.

Калмык вжался в кресло изо всех сил. Губы его затряслись, затравленный взгляд не отрывался от страшного стакана. Он не хотел умирать. Нет, он был не готов умирать сейчас. Нет.

Он никогда бы не взял стакан. Но гипнотизирующий взгляд человека напротив подтолкнул его. Он сомнамбулически встал и залпом выпил всю воду. И тут же очнулся и увидел, как демоны беззвучно растворились в воздухе.

Человек в светлом плаще поднялся и, остановившись в дверях, сказал:

- Час пробил. Прощайте.

Калмык рухнул в кресло. Он вытащил из пачки сигарету, прикурил и нервно затянулся. Немного успокоившись, потянулся к дверце бара за спиной. Но час пробил.

Неудержимый позыв рвоты погнал его в туалет.

Калмык стоял над унитазом, исторгая из себя черную слизь, и сквозь желтую пелену страха чутко прислушивался к себе, ожидая развязки.

Калмык не умер - остался жив.

На следующее утро он проснулся со странным ощущением внутренней пустоты как будто из его груди и живота изъяли нечто. Нечто такое, что незаметно жило в нем, органично слитное с телом и духом., беспокойное, сильное и жестокое, и не давало ему покоя, и подзуживало, и толкало на поступки, угодные только этому нечто. Калмык мгновенно воспроизвел в памяти события последних суток, лицо человека в светлом плаще, рожи демонов и снова настороженно прислушался к себе. Ему показалось, что внутри него сейчас находится чистый лист, девственно чистый. И даже не лист, а некий незаполненный анкетный бланк. И бланк этот требует немедленного заполнения. В противном случае Калмык никуда не сможет двигаться, ничего не сможет сказать, потому что просто не будет знать, куда ему идти и что ему говорить.

Калмык судорожно вздохнул и осторожно сел на постели. Он уже понял, как будет заполнять внутреннюю анкету: из головы. Только вот что из нее, из башки своей бедовой, брать, пока не определился. Он все прекрасно помнил о себе, о своей жизни, о мире, о своем отношении к людям. А еще он помнил слова человека в светлом плаще: "Как Калмык или как Владимир Михайлович - это уже не в моей власти..."

Калмык заколебался. Может, действительно стать Владимиром Михайловичем? Скучновато ему будет жить в такой ипостаси, зато клоуны, если надумают вернуться, никогда его уже не достанут... Да. Но что он знает о жизни, которой никогда не жил? Правила да законы, да клятву пионерскую, глупую, в детстве оскомину набившую, катехизис этот долбаный...

В общем, заключил для себя Калмык, ни шиша он не знает. Ничего. Ни хрена. Внезапно он обозлился на человека в светлом плаще.

- Во, блин, гадина... - удрученно вырвалось у него, он услышал свой голос и вдруг обрадовался. Он, не имея сейчас никаких точек опоры внуутри, никаких мировоззренческих маячков, вдруг выдал оценку! И он узнал сам себя: это была оценка Калмыка! Он почувствовал, что первая строчка в анкете заполнена. Калмык оживился. К чертовой матери Владимира Михайловича! Откуда он знает, каким должен быть этот прекраснодушный болван! Не знает он Владимира Михайловича, не знает и знать не хочет. Зато отлично помнит Калмыка, самого себя то есть. Значит, Калмык и будет заполнять анкету, Калмыку и карты в руки, Калмык и будет небо коптить, раз уж выжил в такой переделке!

Он заставил себя успокоиться, прикрыл глаза и начал заполнять внутреннюю анкету.

Строчку за строчкой.

Через полгода Калмык занялся расселением коммуналки на Ленинском проспекте. Владельцем одной из комнат в огромной квартире был молодой дебелый парень, упрямый, как баран. Ни в какую не хотел он на обмен с доплатой, не нужна была ему отдельная квартира в Бибиреве - хоть кол на голове теши! Хотел парень остаться на Ленинском проспекте, однокомнатная квартирка, пусть и маленькая, да же с окнами на проспект, его бы устроила. Ничего себе аппетиты! В смету Калмыка требования парня не укладывались никоим образом. После долгих переговоров он напустил на несговорчивого дурака поправившегося к тому времени Неандертальца и Хохла.

Избиения и запугивания дали результат, совершенно противоположный ожидаемому. Парень во время "беседы" отмолчался, а потом обратился к местному автортету по прозвищу Хан. Калмык, который на свой страх и риск работал на чужой территории экспромтом, без знакомства с местной, "хановской", значит, братвой, без договоренности об "отстежке" части дохода от сделки в местный общак, попал в неприглядную ситуацию. Тем болеее неприглядную, что Хан был известен крутым нравом, очень крутым. И скор на расправу.

На разборку с Ханом Калмык поехал один. Он знал, что долболомы из команды Неандертальца только еще больше распалят и без того взбешенного авторитета. В этом случае не избежать стрельбы, а воевать с Ханом Калмык не хотел, он собирался договориться. Единственное, на что приходилось ставить, - на свое давнее умение грамотно "тереть базар". И еще на щедрые откупные, денег в такой ситуации жалеть было нельзя.

Калмык ошибся: разговаривать с ним никто не собирался. В месте, где Хан ему назначил стрелку, около Люберецкой свалки, незнакомые мрачные парни молча высадили его из машины, завели подальше в лес и выстрелили в живот.

- Ребята, вы чего?.. - Калмык с открытым от изумления ртом осел на землю, потом свернулся от боли калачиком и затих. Парни ушли.

Калмык умирал долго и мучительно. За несоклько минут до смерти он снова вспомнил человека в светлом плаще и подумал: "Он привел с собой демонов... Какие же это были игрушки... Игра, это была всего лишь игра. А ведь он пришел карать. И покарал - оставив меня с самим собой. Ведь для того, чтобы в жизни существовали страх и смерть, не нужно никаких пришлых демонов. Нам с Ханом не нужно. Мы сами - демоны. А это значит, что я сейчас отправлюсь туда, вниз, и снова увижу кукол, которые когда-то меня напугали. И когда-нибудь встречу там Хана. Тогда и сочтемся..."

Он закрыл глаза и помчался по черному коридору. Все глубже и глубже вниз.

Навстречу своей новой судьбе.