Книга: Голограмма силы
Назад: ГЛАВА 2
Дальше: Эпилог

ГЛАВА 3

Алекс остервенело продирался сквозь бурелом под днищем звездолета. Фиолетовый свет из люков над головой был почему-то очень ярок, так ярок, что резал глаза, и Алекс все время шел, глядя только вниз. Это страшно раздражало его, мешало передвигаться быстрее, уворачиваться от неожиданных препятствий. Он вынужден был идти наобум, утыкаясь в толстые стволы, запутываясь в непроходимом хитросплетении ветвей, ударяясь головой о корявые суки. Он видел только то, что было у него непосредственно перед носом: белесо-синюю листву, раздвигаемую собственными руками, да пластиковую коробку генератора на груди. Она, эта коробка, выглядывала на свет божий из расстегнутого до пояса комбинезона, и Алекс все собирался остановиться и застегнуться, но никак не мог найти для этого времени.
Он должен был спешить. Там, на заветной полянке, его ждал Микки. Они договорились об этой встрече еще вчера, когда расставались. В общем-то, это был непорядок, чтобы мальчик один шел в лес и ожидал там папу. Но вчера Алекс не мог придумать ничего умнее: они должны были срочно расстаться, это было непреложно, но так же непреложно, обязательно, неотвратимо они должны были и встретиться. И тогда Алекс назначил малышу место – их поляну. Туда, знал Алекс, Микки обязательно найдет дорогу. А уж он – само собой. Он доберется, придет, обязательно придет…
Как он оказался под днищем корабля, Алекс не помнил. Но зато почему-то был уверен, что идет в верном направлении. Он знал, точно знал, что, в каком бы направлении он ни продирался, он непременно выйдет на поляну. По сути дела, ему нужно было только поработать руками и ногами, одолеть эту чащу, и больше ничего. Одолеть, и он окажется рядом с Микки.
Этим своим загадочным свойством бурелом был хорош. Но только этим. Во всем остальном он являл собой отвратительную преграду, потому что не был обычным навалом и сплетением стволов и ветвей. Фиолетовый свет неведомым образом оживлял ветки, суки и траву и заставлял их препятствовать Алексу, строить козни. Трава под ногами не уминалась, а расступалась и крепко охватывала ступни. Алекс сравнительно легко разрывал тонкие длинные стебельки, но это при каждом шаге отнимало лишние силы. Гибкие ветви с разных сторон подлезали ему под мышки, охватывали грудь, сплетались в узлы за спиной. Ему пришлось достать десантный нож, он резал и кромсал живые путы налево и направо, и это порой очень надолго задерживало его на одном месте. Больше всего он опасался толстых сосновых стволов, под которыми ему приходилось пролезать. Они начинали скрипеть и раскачиваться задолго до того, как Алекс доходил до них. А уж как только он нагибался, чтобы подлезть под дерево, оно начинало стонать так страшно, что иной раз он просто не решался нырнуть вперед. Видимо, этого-то фиолетовый свет и добивался: по его разумению, одинокий человек должен был сдрейфить и навсегда остаться в зеленом царстве.
Алекс был с ним не согласен. Несмотря на неимоверные трудности и усталость, он все же шел вперед, уверенно шел и в своем непреклонном марше даже немного сочувствовал фиолетовому властелину. Ведь он хочет от Алекса одного, а получит совсем другое: Алекс дойдет, обязательно дойдет до заветной Миккиной полянки…
Он отдавал дань упорству и могуществу своего противника. Мало того, что фиолетовый свет постоянно и очень изобретательно строил Алексу всевозможные ловушки, он сумел его ранить. Три раза в Алекса вонзались острые суки, и теперь он шел, прихрамывая, а обе раненые руки двигались очень плохо. Больше того, этот свет вдруг стал каким-то особенно резким, и у Алекса невыносимо затрещала голова. Он понимал, что так, с больной головой и ранеными конечностями, он не сможет продержаться долго. Он должен был рано или поздно упасть, чтобы навсегда уснуть в этом буреломе… Но почему-то Алекс не унывал. Он знал, что это только кажется, что он один: на самом деле с ним рядом был кто-то еще, точно был. Невидимый и дружественный. Иначе кто же это так ласково и осторожно, быстро и незаметно обмыл его раны? И кто все время находился рядом, по правую руку, и отдавал Алексу силы, когда он совсем приходил в отчаяние?
Неожиданно он услышал совсем недалекое собачье повизгивание и короткий лай. И понял, что у цели, потому что опять точно знал: незнакомый пес находился на Миккиной полянке. Он прибавил шагу, уверенно ориентируясь теперь на собачьи позывные. Он прошел еще несколько шагов, в последний раз разрубил ножом зеленые силки, продрался через густое сплетение листвы и ветвей и…
Солнце, яркое солнце ударило ему в глаза. И легкий ветерок обласкал разгоряченное лицо, и Микки, его Микки кинулся к нему со всех ног с противоположной стороны поляны, а за ним бросился крупный пес, овчарка-полукровка, с умной мордой, лобастой головой и добрыми карими глазами. Алекс присел на корточки, раскинул руки и принял на себя удар налетевшего, как вихрь, детского тельца. Он уткнулся лицом в мягкое Миккино плечико и почувствовал, как тает за спиной темное царство фиолетового властелина, как уходят из тела боль и усталость, как ровно и сильно бьется враз ожившее сердце. Шершавый горячий собачий язык мазнул его по щеке. Он повернул голову и увидел, что пес сидит рядом, преданно смотрит на него и радостно бьет хвостом по земле. Алекс протянул к нему руку и потрепал по загривку:
– Ты охранял Микки? Да? Спасибо.
Пес взвизгнул и снова лизнул Алекса в лицо. И Алекс вдруг с удивлением узнал это прикосновение. Так кто-то обмывал его раны там, в буреломе. Он вопросительно уставился на пса, но Микки уже тянул его на середину поляны.
– Пап, пап, ты взял с собой свою игрушку, взял? Давай играть в твою игру!
– Давай, Микки!
Он открыл баул – откуда он взялся? – достал оранжевый шлем, надел его на голову и включил генератор. И тут же вокруг поляны образовалось железнодорожное кольцо. Вдоль обступающих поляну деревьев протянулась двухпутка – со стрелками, семафорами, журавлями шлагбаумов, переездом, неприхотливой одно-этажкой станции и платформой. Еще секунда – а Алекс уже выбрал звуковое оформление и включил звук, – и по рельсам застучали колеса старинного паровоза. Туф-туф-туф, туф-туф-туф! Курчавый столб белого дыма поднялся из трубы и длинной косой лег по-над составом из трех дощатых вагончиков с оконцами. Поезд имел небольшие размеры – его труба доставала Микки до пояса, – и кольцо пути вокруг поляны открывало ему прекрасные перспективы долгого неповторяющегося путешествия. Он весело гуднул и двинулся от станции в путь.
– Ур-ра-а! – Микки завизжал, подскочил на месте и захлопал в ладоши. Пес залаял. – Папака, а людей? Сделай людей!
Р-раз! И в окно паровоза высунулся чумазый кочегар в кепке. Он строго смерил Микки взглядом и молча погрозил ему пальцем. Микки замер и смотрел на сурового дядьку во все глаза, а из первого вагончика уже махала ему платочком симпатичная белокурая девчушка. В другой руке у нее были красные шарики, их вытянуло сквозняком из открытого окна наружу, и встречный ветер теперь играл ими, рвал у девочки из маленькой руки. Микки смущенно улыбнулся и, уморительно потупившись, покачал раскрытой ладошкой девочке в ответ. А когда шарики все-таки вырвались у нее и полетели прочь – над вагоном, над путями, над кустами, – он вскрикнул и бросился через поляну с растопыренными руками.
Алекс наблюдал, как играет с паровозом его мальчик, смеялся, переводил стрелки, населял вагончики новыми пассажирами, мигал семафором и поглядывал на сидящего рядом пса. И ловил себя на том, что его не оставляет смутное ощущение чего-то нехорошего. На поляне, в этой счастливой сцене было что-то не так. Он снова, уже пристальнее, вопросительно взглянул на пса, и тот ответил ему утвердительным взглядом: да, кое-что не так, и ты должен это понять…
– Пап, сделай все больше!
– Это как?
– Ну, чтобы паровоз был большой-большой!
– Микки, но он тогда не сможет ездить по поляне.
– Ну и что! Пускай стоит и дудит!
Алекс озадаченно посмотрел на переднюю панель генератора. Такая функция – задание масштаба – у прибора, само собой, имелась. Вот и соответствующая клавиша – рядом с кнопкой выключения. Алекс пользовался ею всякий раз перед началом работы, задавая, как правило, одни и те же, натуральные, размеры изображения. На поляне он, конечно, перед включением прибора масштаб уменьшил… А сейчас, значит, надо увеличить…
Алекс поднял руку к груди и замер. Он вдруг понял одну простую вещь. Он никогда не изменял масштаб изображения во время работы генератора. И теперь чего-то опасался. Поводов для тревоги, казалось, не было: за год работы они с Питом обкатали генератор, никаких сюрпризов он выдавать не должен. И все же. Алекс нахмурился. Как же так? Они упустили из экспериментальной программы такую существенную деталь! И сейчас он должен произвести неизвестную операцию в присутствии Микки? Нет.
Как бы мальчик ни просил – нет.
Почему?
"Потому, – ответил сам себе Алекс, – потому, что увеличение масштаба – это рост амплитуды световых волн, увеличение энергии излучения. При этом "феномен Алекса" может проявиться при более низком эмоциональном пороге и оказывать более сильное воздействие на зрителя. Сейчас я контролирую резонанс, а увеличив масштаб, может быть, не смогу этого сделать. А Микки я гипнотизировать не хочу".
Он отнял руку от генератора. И еще: если при увеличении масштаба резонанс проявится, неизвестно, насколько увеличится площадь его распространения…
"Ты понял главное!"
Алекс дернул головой. Откуда пришла эта мысль? Что значит "главное"?
Он не успел додумать. Пес бросился ему на грудь, как бешеный, сбил с ног и стал яростно лизать в лицо, загораживая своей мордой Микки, поляну, паровоз, лес… Алекс хотел поднять руки, чтобы оттолкнуть четвероногого дурилу, но не смог: они снова заболели и стали неподъемными. Голова вдруг опять раскололась от боли на мелкие кусочки, и Алекс почувствовал, как неведомая сила поднимает его в воздух и спиной вперед тащит сквозь кусты и деревья прочь от поляны. Куда? В бурелом, в темноту, в фиолетовый свет, к боли и усталости, к поражению и смертельной опасности…
Он забился в безжалостной хватке, закричал, но его крик покрылся призывным собачьим лаем, который раздавался теперь справа, над самым ухом. Алекс выгнулся дугой, раскинул негнущиеся руки и волчком провернулся на сто восемьдесят градусов. Он полетел головой вперед и, когда вскинул глаза, увидел, что фиолетовый бурелом впереди расступается, образует длинный-длинный тоннель-трубу, и Алекса затягивает в него, а конца этой трубе не видно, и ведет она неизвестно куда.
Он влетел в тоннель, воздух засвистел у него в ушах, превратился в оглушительный рев. Скорость ежесекундно нарастала. Полностью беспомощный, он зажмурился, чтобы хотя бы зрительно не участвовать в этом невероятном, бешеном, гибельном движении, и несся сквозь пространство, в каждое мгновение ожидая катастрофы, столкновения, взрыва…
Оглушительный взрыв собачьего лая заставил его открыть глаза. Он посмотрел вперед и вскрикнул от радости: впереди виднелся пятачок света – конец тоннеля! Алекс всмотрелся и охнул. Там, в этом светлом пятне он увидел себя! Он, Алекс, собственной персоной лежал на земле, повернув лицо с закрытыми глазами в сторону тоннеля, а около него сидел давешний пес с поляны и лаял ему в правое ухо.
Алекс не успел осмыслить увиденное – он вспомнил. Он вспомнил все: пришельцев, страшную потерю прошедшей ночи, свой боевой поход к звездолету и такое простое, глупое и неожиданное окончание истории. Теперь же, получалось, он летел, чтобы соединиться со своим незадачливым двойником из реального мира. Он, упорный боец, который одолел фиолетовый свет, счастливый отец, только что забавлявший Микки на поляне… Он должен теперь соединиться с этим несчастным?
Он не полетит. Он сейчас остановится. Он вернется обратно.
"Ты был не на настоящей поляне, Алекс…"
Круг света надвигался и заполнял собой все пространство впереди. Алекс-второй на земле пошевелился и уперся правой рукой в широкую грудь пса.
Зачем я лечу к ним?!
"Папака, сделай все больше!" "Ты узнал главное…"
Вспышка абсолютного понимания озарила его. Боже, воскликнул он, ведь надо только нажать клавишу масштабирования! Надо сделать только это, и уснут все: не только на корабле – во всем регионе, на другом берегу реки, во всем мегаполисе, если он захочет!
"И ты приведешь Микки на настоящую поляну…"
Он всем телом рванулся вперед, пересек границу тоннеля и, вытянув руки, слился с телом лежащего двойника.
Пес заметил приближение двух диковинных механических людей за минуту до того, как проснулся человек. С того момента, как пес залег рядом с приятелем внутри сбитой летающей машины, прошло много времени. И за это время многое изменилось в окружающем мире. Растаяло их "убежище"; кубы с отростками по бокам перебили гигантов и улетели; свалка исчезла, и на ее месте образовался зеленый гористый остров посреди синего моря. По морю плавали большие деревянные корыта с парусами и палили друг в друга дымом и огнем из дырок в боках. Потом исчезли и они – морской-пейзаж сменился видом городского кладбища. Посреди кладбища горел огромный крест, и люди в белых глухих балахонах с прорезями для глаз тащили к кресту извивающегося черного человека…
Разных разностей насмотрелся пес, лежа рядом с приятелем. И было ему не то что страшно – непонятно. Те сцены, которые он наблюдал вокруг, как бы рассказывали ему о жизни людей. Он понимал, что все вокруг происходит как бы понарошку, не всерьез и, бог даст, исчезнет, когда проснется его приятель. Но он также и осознавал, что большинство движущихся картин правдиво: такое происходило или вполне могло происходить с настоящими людьми, в реальном мире. И вот тут-то он и задавался вопросами. Почему, спрашивал он себя, почему люди то и дело плюются друг в друга огнем, злобно скалят зубы и поджигают кресты и корабли? Им, собакам, творить такие вещи еще куда ни шло: им без зубов и когтей нельзя, так уж они устроены. Но люди… Они же, недоумевал пес, намного сложнее нас, и умнее, и очень хорошо умеют излагать свои мысли, разговаривать. Что, им не хватает ума или слов договориться? Или недостает чего-то еще, более важного, чем ум?
Он с надеждой смотрел на своего спящего приятеля. В нем, казалось псу, было это "что-то", что могло разрешить все противоречия людей. Да и не только людей: собакам бы тоже полегчало, если бы люди разобрались со своими проблемами. Поэтому он и побежал за знакомцем: все-таки пес был немного философ и не оставлял надежды докопаться в конце концов до благодатных секретов своего бытия.
Надежда в глазах пса сменялась сомнением. Но ведь приятель тоже с кем-то воюет. Видно, ему здорово досталось утром от обитателей штуковины, и час назад он шел к этой вонючей глыбе не обедать. И пес видел, что ведет его именно это «что-то» и ничто иное. Получалось, что та вещь, которая может примирить всех-всех людей, одновременно являлась как бы и оружием…
Пес верил в своего знакомца. Он терпеливо лежал рядом, посматривал на человека и думал: "Вот проснется приятель и все мне объяснит. И как бы сложно он это ни делал, я пойму, обязательно пойму".
Кладбище с крестом снова превратилось в живописную помойку, когда он увидел, как из-за дальней кучи грязных досок появились две темные внушительные фигуры. Пес насторожился и принюхался. Это не живые картинки, как все вокруг, подумал он. Они пахнут металлом. И они очень тяжелые: слышно, как крошатся камешки под их колесами… Это настоящие механические штуки. Они немного похожи на людей. У них есть головы, два здоровенных глаза посреди лица, ноги на колесиках и руки… Но рук очень много, а туловища такие толстые, что и три человека не обхватят, взявшись за руки.
Да и ростом они намного выше обычного человека: головы на две, не меньше. Откуда они? Из вонючей штуковины? А зачем вышли?
Пес уже не отрывал пристального взгляда от механических пришельцев. И тревожился все больше и больше. Машины медленно катились к псу и человеку, и от стальных ребристых тел с множеством глубоких узких пазов, от голубоватого свечения неживых выпуклых стеклянных глаз исходила явная угроза.
Пес очень не хотел вставать: он хорошо пригрелся рядом с человеком. Но, судя по всему, конец его вынужденного безделья был близок. Он поднялся, быстро отряхнулся, присел на передние лапы и лизнул человека в лицо. Вставай, друг, сказал человеку пес, вставай, по-моему, к тебе гости! И когда понял, что приятель и не собирается отвечать, наступил ему лапой на больное плечо и залаял так громко, что механические люди на секунду замерли на месте.
– Смотрите, Гордон, рядом с ним собака! Она будит его!
– Это пес, сэр…
– Что?
– Это пес…
– К черту! Эта тварь спутает нам все карты!
– Сэр, я не вижу поводов для тревоги. Мы на месте.
– Если он сейчас проснется…
– Он ничего не успеет сделать. У Шестируких достаточно манипуляторов, чтобы обездвижить его, найти аппаратуру и выключить развертку.
– Хорошо, что машин две. Похоже, собака собирается его защищать. Берите ее на себя, а я займусь генератором.
– Он просыпается, сэр. Удивительно! Действие препаратов должно длиться еще как минимум полчаса!
– Проклятый пес! Надавайте ему по заднице, Гордон!
– Есть, сэр!
Алекс очнулся от забытья и мгновенно сориентировался. Он находился в своем, настоящем теле и только теперь в полной мере осознал, насколько разнятся физические ощущения во сне и наяву. Там, за границей тоннеля, он мог чувствовать боль и усталость, видеть, осязать и слышать и нисколько не чувствовал ущербности восприятия. Но здесь, вернувшись в себя, он ощутил, как каждая его клеточка ликует, и поет, и дышит, и просто внимает жизни, и посылает в мозг невиданное богатство собственных впечатлений. Богатство, которым одаривает тебя тело, когда возвращается оттуда. Богатство, которое заставляет отступить впечатления от того мира и объявляет его миражом.
"Вот как раз в том, что это мираж, я очень не уверен…" – пробормотал Алекс, не открывая глаз и все еще слушая радостные токи тела. Он чувствовал, что с ним еще не все в порядке, иначе он сейчас был бы поглощен совсем иными мыслями. Он помнил все, что с ним произошло в обоих мирах. И помнил о том великом открытии, которое помог ему сделать Микки. Мысль об этом источала сладкое предвкушение победы и подталкивала его, заставляла торопиться. Но все это происходило очень неуверенно, смазанно, где-то на краю сознания. А потом пропало…
Возле головы раздался громкий собачий лай. А, это тот песик, который был с нами на поляне, улыбнулся Алекс. Он заставил себя собраться, открыл глаза и с удивлением обнаружил, что лежит. "Ничего себе, – воскликнул он, – видно, совсем меня выбили из седла поганые пули пришельцев!" Пес прыгнул к нему. Его живые карие глаза горели, в них был радостный огонь и тревога, морда улыбалась и в то же время больно тыкалась Алексу в щеку, поворачивала его голову…
Алекс не понял состояния пса.
– Это ты меня охранял, пока я был без сознания? – безмятежно спросил он.
Ответом ему был тревожный собачий лай.
Алекс все еще находился в постнаркотическом состоянии, переходном от сна к бодрствованию, и осознавал это пока еще очень плохо. Легкая эйфория уводила его от неотложных, самых важных и срочных проблем, смещала акценты… Он снял с себя собачьи лапы, кряхтя поднялся на ноги и посмотрел по сторонам. Вокруг него во всем своем блеске развернулись голограммы архивных эпизодов. Генератор воспроизводил их одновременно в разных местах пространства, в заданных пределах – в границах района – и в то же время попеременно менял их местами, замещал одну развернутую сцену другой. И создавал безумный театр Алексовых фантасмагорий.
Алекс завороженно замер. Первый раз в жизни он видел свои творения, не урезанные границей студийной сцены. Он смотрел на горы, замки, корабли, армию скелетов, куклуксклановцев, русскую конницу и полицейские машины, инопланетные корабли и боевиков "крестного отца" и не мог оторвать глаз от смешения пейзажей, красок, лиц, фигур, типажей и времен.
Прошло несколько секунд. Он стоял, забыв обо всем. И слышал, но совершенно не обращал внимания на то, как за спиной тихо гудят какие-то механизмы и этот гул нарастает, а в него вмешивается хруст подминаемых металлической тяжестью веток, скрежет растираемых в пыль мелких камней…
Мощный толчок в грудь опрокинул Алекса на землю. Он упал на спину и с яростью воззрился на пса, который стоял передними лапами у него на груди и бешено лаял на кого-то, кто находился у Алекса за головой.
– Ты что, – закричал Алекс, – обалдел?
Он столкнул с себя пса, вскочил на ноги и, разозленный, хотел было хорошенько наддать ему за идиотский поступок. Но пес забежал ему за спину, и собачий лай превратился в жуткую, захлебывающуюся собственной яростью песню.
Алекс наконец оглянулся.
На него надвигались роботы.
Из головы со свистом вылетели остатки наркотического дурмана. Алекс снова, в одно мгновение, оказался в системе приоритетов, которая вела его к кораблю пришельцев, заставила почти в бессознательном состоянии включить генератор, вернуться в собственное тело с той счастливой поляны… Он согнулся под навалившейся на него тяжестью трезвой оценки, но она же и придала ему силы.
Он поднял с земли автомат. "Это роботы пришельцев, – подумал он. – Люди не могут подойти ко мне из-за единственной архивной резонансной голограммы, «сонного» поля. И поэтому они послали роботов. Но зачем? – Он оглядел длинные, многосуставчатые манипуляторы машин. – Машины должны выключить генератор. Тогда я окажусь у пришельцев в руках".
Он замешкался, не зная, что ему предпринять. Автомат не годился – это ясно. Бежать?
Но не для того он перся к звездолету и наворачивал миражи, чтобы в конце концов спрятаться в доме Пита! Он лихорадочно соображал. Что ты забыл, Алекс, что ты забыл? Ты же точно знаешь, что у тебя есть оружие, точно знаешь, но… Вспомни!
Массивные фигуры роботов были уже очень близко. Алекс почувствовал запах нагретого металла и попятился. Пес уже не лаял – хрипел. До сих пор он стоял впереди Алекса и постепенно отступал, сохраняя безопасную дистанцию между собой и пришельцами. Теперь же он оказался рядом с ним, справа. Манипуляторы роботов с гибкими пластиковыми пальцами на концах протянулись к Алексу. Вспомни!
Солнечная поляна, и возбужденное личико Микки, и панель генератора с клавишей масштабирования изображения всплыли в его памяти в тот момент, когда пес завизжал от хлесткого удара манипулятора первого робота, а второй сомкнул вокруг Алекса металлическое кольцо многочленистых лап.
– Он у меня в руках, Гордон! Извивается как уж!
– Прекрасно, командор! Вряд ли генератор находится в бауле. Скорее всего он у него под комбинезоном, на груди. Ведь он включил поле под огнем снайперов, когда уже выронил сумку из рук. Попробуйте добраться до аппарата.
– Еще бы я не добрался! Для чего все это делалось? Тем более у меня еще четыре руки. Только сначала я подожду, пока он устанет трепыхаться, убивать мне его нельзя… Как там ваша собака, Гордон?
– Пес деморализован, сэр!
– Ого! Деморализован? Оч-чень хорошо! Он убежал?
– Почему-то остался…
– Так убейте его, Гордон, что вы как мальчик, ей-богу!
– Есть!
Пес свирепо оскалился, напрягся, крутнулся всем телом, взвился в воздух и встал сразу на четыре лапы. Левый бок горел от удара железного бандита, но пса теперь ничто подобное не волновало. На войне как на войне – это он усвоил давно и никогда не считал в бою полученные удары. А сейчас начался настоящий бой, и поэтому он с удовлетворением ощущал, как от основания хвоста распространяется по всему телу хорошая, кипящая, бурлящая, хищная злоба…
Пес умел наблюдать за своими внутренними метаморфозами и сейчас загодя приветствовал приход зверя еще до того, как тот понял, что его вызвало к жизни. Пес обычно не очень жаловал своего вечного приятеля, потому что, как правило, когда появлялся он, в тень поспешно прятались добряк и философ. Но в определенных ситуациях зверь был просто незаменим, потому что умел делать такие вещи, на которые пес в своих основных ипостасях просто не был способен.
Сейчас создалась именно такая ситуация. И зверь сразу с этим согласился. Он поставил шерсть пса на загривке дыбом, налил кровью глаза, зловеще клацнул зубами и оценивающе смерил механического громилу взглядом.
"Так, – деловито сказал он псу, – этот?"
"Ага…"
Зверь, не сводя вызывающе наглого взгляда с железного бандита, тихо спросил у пса:
"Ты вообще-то обычно думаешь, на кого прешь?"
"Я друга защищаю… Смотри, его схватил другой! Давай скорее!"
"Дру-уга! – ворчливо передразнил зверь. – Защищает он. А я расхлебывай".
Пес прикусил язык и предусмотрительно промолчал. Лучше зверя не обижать. Если он уйдет – а такое бывало, что греха таить! – разумный приятель пса останется без защиты. Ему некому будет помочь, а этого пес допустить не мог.
"Как мне его делать-то? – продолжал ворчать зверь. – Не собака же, не сука голодная какая-нибудь… Ну ты даешь!"
Он ворчал, а сам вовсю шарил глазами пса по туше механического чудовища. И это был хороший знак. Зверь, сам того не замечая, уже был почти в бою, уже готовился нанести первый удар. А если он нанесет этот свой удар, сказал пес железному бандиту, то пиши пропало. Зверь – специалист. Если он решил делать, то сделает обязательно. До самого конца.
Пес поймал себя на том, что уже несколько секунд смотрит на клубок толстых трубок под головой металлического дурака. Между тем бандит чуть-чуть сместил вниз свои окуляры, уперся тупым взглядом в пса и сделал шаг навстречу. Нижние руки раскинулись в разные стороны и втянули в себя пластмассовые пальцы. Пес уставился на ближнюю к нему диковинную конечность. Раздался скрежещущий звук, и из нее выполз длинный блестящий обоюдоострый…
"Нож! – с ледяной злобой констатировал зверь. – Ну, паскуда, большая ошибочка у тебя здесь вышла!"
Пес почувствовал, как зверь нагнал в мышцы такую силу, что они разве что не лопались от напряжения. А когда железный бандит подошел ближе и внутри его что-то щелкнуло, пес понял, что ножи в его нижних руках сейчас мгновенно сойдутся и встретятся в теле пса и он уже не успеет ни отскочить, ни пригнуться – ничего не успеет сделать… Пока пес думал обо всем этом, зверь уже поднял его тело в воздух – на неимоверную высоту, на уровне человеческой головы! – и выстрелил им навстречу чудовищу. А в воздухе распахнул пасть, которая почему-то стала огромной, как у бегемота, и, когда в нее попали толстые бандитские трубки, сомкнул на них челюсти. И так как клыки у пса были в этот момент железные, а челюстные мышцы в полете превратились в стальные шары под ушами, то трубки эти треснули под его зубами, как куриные косточки.
В пасти омерзительно зашипело. Изо всех трещин под клыками пса вырвались тугие струйки горячего воздуха и ударили в горло. Пес нисколько не испугался и уже самостоятельно, без участия зверя, ослабил хватку, потому что сразу понял, что дело сделано. Его задние лапы, которые упирались в верхние руки чудовища, вдруг лишились опоры: руки упали. Железный бандит натужно загудел, защелкал внутренностями и замер как изваяние. Давление шипящих струй ослабло. Воздух теперь вялы лги толчками исходил из трубок и становился все холоднее и холоднее. Пес разжал челюсти, спрыгнул на землю и посмотрел на чудовище. Механический бандит неподвижно стоял перед ним, его длинные конечности с ножами обвисли, как лапы у мертвого жука. Голубые окуляры бессмысленно пялились на пса.
"Зря отпустил его, – сказал псу зверь. – Можно было бы еще немного погрызть. Правда, он несъедобный…"
"Некогда, – ответил пес. – Не расслабляйся. Посмотри на второго. Он сейчас моего приятеля в дугу согнет. Сможешь повторить свой номер?"
Зверь прищурил глаза пса, сделал их шальными и хамоватыми.
"Ты зря такие вопросы задаешь. Обидеть можешь. – Он сочувственно посмотрел на человека, бьющегося в замке из стальных рук второго чудовища. – Нет проблем. Сделаем и этого. Мне даже понравилось, как они шипят".
Зверь бросил презрительный взгляд на побежденного врага и развернул пса к своей следующей жертве.
– Командор, эта псина перегрызла пути воздухоподачи! Я не могу двигаться!
– Здорово, Гордон! Я же говорил вам: смотрите за псом!
– Но кто же мог подумать! Какую хватку надо иметь, чтобы прокусить металлопласт-массу!
– Не орите, лейтенант. Вы представляете себе, что будет, если пес кинется на моего робота? Чем он, кстати, сейчас занимается?
– Стоит, смотрит…
– Надо же – смотрит, паршивая тварь! И не собирается уходить?
– Вроде не собирается…
– Так. Придется ускорить события…
– Но как?
– Я оглушу этого человека.
– Бога ради, командор. Будьте осторожны…
– Прекратите, лейтенант. Ведите наблюдение за псом и докладывайте о его действиях.
Алекс задыхался в объятиях робота. Теперь, когда он полностью оправился от действия наркотика и открыл для себя путь к победе – победе легкой, мгновенной, неоспоримой никем и ничем! – он был в буквальном смысле связан по рукам и ногам. Ему нужно было совершить всего одно действие – только одно! – поднести руку к передней панели генератора и увеличить масштаб голограммы. Тогда пропорционально изменению линейных размеров изображения должны были раздвинуться и границы «сонного» поля. Оно захватило бы звездолет и навсегда избавило бы пришельцев от земных забот.
Это было так просто, что Алекс просто с ума сходил от того, что не может немедленно дотянуться до прибора. Он проклинал себя за тупость. Безопасное, эффективное, блестящее решение лежало на поверхности. По существу, он держал его в руках и все-таки, как баран, перся к звездолету, под выстрелы снайперов, калечился, умирал, и сейчас… Он должен был дотянуться до клавиши масштабирования, дотянуться любой ценой, но шестирукий робот был так ловок, что уже через минуту борьбы с ним Алекс пришел в отчаяние.
Робот представлял собой примитивную рабочую машину. Скорее всего он был предназначен для складирования каких-то плоских предметов в собственный корпус и именно поэтому имел длинные псевдосуставные манипуляторы и массивное туловище с глубокими пазами. Он явно не обладал искусственным интеллектом и, по разумению Алекса, никак не мог противостоять изощренным уловкам человека, который освобождался от захвата его лап. Но тем не менее безмозглый механизм настолько успешно справлялся с задачей удержания Алекса, что тот в конце концов понял, что роботом управляют дистанционно. Это обескураживающе меняло оценку ситуации: шансы Алекса вырваться были очень невелики.
Когда он попал в кольцо манипуляторов, робот сразу же приподнял его над землей и прижал к своему корпусу. Причем сделал это так, что руки Алекса оказались плотно притиснуты к бокам. Для этого робот задействовал только верхнюю пару манипуляторов, нижняя же обхватила Алекса за ноги и стянула их вместе. Спеленутый Алекс забился, ему удалось вытянуть правую руку, но один из средних манипуляторов сноровисто перехватил ее и снова засунул в металлическое кольцо. Алекс отметил, что у робота были довольно мягкие и гибкие пальцы. Такие конечности должны были легко справиться с управлением генератора.
Алекс извивался и бился изо всех сил. Он утыкался лбом в теплые гладкие стальные ребра металлического чудовища, подгибал колени и изо всех сил отталкивался от туловища робота. Это ни к чему не приводило. Ему несколько раз удавалось освобождать из неплотного захвата то одну руку, то другую, но робот с редкостным терпением немедленно возвращал их в металлический плен. И делал это так быстро, что Алекс не успевал добраться до генератора.
Его спасение было только в приборе. Когда он понял, что робот управляем со стороны, он как бы воочию увидел невидимого оператора. Тот с усмешкой наблюдал за его беспомощными потугами и легкомысленно подкидывал в руке пульт радиоуправления. Если бы Алексу удалось осуществить свой план – совершить то единственное действие: увеличить масштаб! – гадкая усмешка его невидимого противника перестала бы существовать. Но, очевидно, оператор робота тоже это прекрасно понимал и очень умело блокировал все попытки Алекса добраться до генератора. Алекс знал, что пришелец ждет, когда его жертва обессилит вконец. Он представлял себе, что будет потом. Манипуляторы робота разорвут у него на груди комбинезон и нажмут на кнопку выключения развертки…
За спиной Алекса раздавались гудение второго механизма и хриплый собачий лай. Пес вел перебранку с другим роботом. Алекс видел, какой удар получил овчаристый приятель, и пожалел несчастного пса. "Вот и тебе досталось, дружок, – подумал он. – Но ты-то сейчас побежишь по своим делам, а вот я… Я даже и не представляю, что делать…"
Алекс тряхнул головой, откинул волосы со лба и вызывающе глянул в глазки телекамер. Он сомневался, что эти роботы оснащены звуко-воспринимающей аппаратурой, и тем не менее громко и отчетливо выругался, выпростал правую руку из захвата и вдарил кулаком по голубому равнодушному глазу чудовища.
Возможно, изменились обстоятельства и невидимый оператор решил ускорить ход событий; возможно, он получил жестокий приказ; возможно, он устал и был раздражен, а по природе своей являлся садистом. Но скорее всего он был попросту ядерным психопатом. Иначе Алекс не мог объяснить себе ту дикую реакцию, которую вызвала его отчаянная выходка у оператора.
Кольцо верхних манипуляторов разомкнулось. Алекс подался назад и не опрокинулся на спину только потому, что его колени были обхвачены нижними конечностями робота. Он забалансировал в неустойчивом положении, и его руки сразу же потянулись к «молнии» комбинезона. Но, конечно, он опять не успел к панели генератора: манипуляторы средней пары плотно обхватили его и прижали руки к телу.
А после этого на голову Алекса обрушился град жестоких ударов верхних конечностей робота.
Алекс перестал слышать лай пса и гудение механизмов. Из глаз посыпались искры, в голове зашумел яростный морской прибой. Толстые металлические стержни, обвитые гибкими, но очень жесткими трубками пневмоуправления, опускались на его голову, били в лицо – сверху, справа, слева, – и он не мог прикрыться руками от безжалостных ударов, не мог уклониться, не мог хоть как-то, хоть чем-то смягчить их. Почти сразу из носа потекла кровь, губы превратились в толстые лепешки, виски набухли желваками чудовищных гематом. Когда голова запрокидывалась от удара, он судорожно сглатывал кровь, иначе рисковал захлебнуться – так здорово был расквашен нос.
"Надо же, как просто… – подумал он. – И чего было тянуть?"
Он принимал удары и удивлялся, почему не теряет сознания. Он хотел его потерять, очень хотел, потому что постепенно умирать таким образом – от жестоких побоев, в полушаге от цели – было выше его сил. И если бы он покинул реальность, то вместе с болью не вспыхивали бы в голове картины прошедшей жизни, не жгла бы досада на собственную глупость и слабость, не надвигалось бы из-за кровавой пелены улыбающееся кукольное личико Микки…
Когда собачьи когти впились ему в спину и рванули вниз ткань комбинезона, он уже не стоял – бессильно обвисал в объятиях манипуляторов. И боль, причиненная псом, никак не отразилась в его сознании: он считал удары стального палача. Еще через мгновение он только слегка удивился проворности животного: пес по спине вскарабкался ему на правое плечо, скрябанул когтями по лопатке и бросил передние лапы на грудь чудовища. Алекс прогнулся под тяжестью крупного собачьего тела, а между тем челюсти пса сомкнулись на клубке пневмотрубок в верхней части металлического корпуса. Пес поудобнее переступил задними лапами на Алексовом плече и с победоносным рыком стал трепать свою добычу.
Робот неуверенно отреагировал на появление нового противника. Он озадаченно замер, потом сложил вдвое манипулятор справа и нанес псу несильный удар в бок. Но чтобы остановить взбешенное животное, этого было явно недостаточно. Пес только угрожающе зыркнул в сторону и с удвоенной силой сжал челюсти.
Послышалось резкое шипение поврежденной пневматики. Алекс по достоинству оценил самоотверженность и преданность шерстяного друга и попытался улыбнуться псу разбитыми губами.
– Только… – прохрипел он. – Только… бесполезно…
А когда получил очередной, сильнейший удар в висок, все-таки потерял сознание. И поэтому не почувствовал, как упал на землю, и не увидел, как сначала застыли разведенные для замаха манипуляторы, а потом они разом обвисли вдоль туловища робота, словно лапы мертвого жука.
– Гордон… Я думаю, что вы пойдете под трибунал. Я приказал вам нейтрализовать пса – вы не справились. Приказал докладывать о его перемещениях – он налетел на меня, как будто с неба свалился!
– Командор… Эти киберы очень неповоротливы… И поле обзора…
– К черту поле обзора! Хорошо, что я успел вышибить из диверсанта дух – он никуда не денется. Молите бога, чтобы этот человек был жив! И быстро готовьте еще одного робота!
– Шестирукого?
– Нет, черт возьми, только не Шестирукого! Найдите мне что-то менее уязвимое и с оружием. Я сначала должен пристрелить четвероногую гадину.
– Есть, командор!
– И поторапливайтесь!
Командор Пирс отсутствовал на родной планете тридцать лет – срок, достаточный для того, чтобы напрочь забыть некоторые простые вещи. Он запамятовал – а скорее всего просто не знал и не думал об этом, – что на Земле действует непреложный закон: каждое дело имеет успех только в определенных для него свыше временных рамках. За эти волшебные часы, дни, недели, а возможно – зависит от масштаба свершений, – годы и столетия дело должно быть сделано. Количество попыток, направленных на успешное производство работ, не ограничивается. Но горе тому, кто исчерпал временной лимит и не сделал дело. В одну роковую минуту оно разваливается. Оно распадается на составные части, недостроенное здание рушится, и крепкие стены обоснованных расчетов и планов превращаются в кучи битого кирпича, растрескавшегося бетона и ржавого металла. Стремительный поток дней размывает жалкие остатки дела и навсегда уносит их прочь, оставляя строителям только память о неудавшемся предприятии…
Время, выделенное Пирсу для захвата Алекса Нормана, истекло. Лейтенант Гордон выскочил за дверь, чтобы приготовить к операции следующую машину, но его действия уже ничего не решали. Закон запрета на успех вступил в свои права.
Алекс открыл глаза, и первое, что он увидел, – улыбающуюся морду пса. Тот сидел возле человека и, радостно повизгивая, бил хвостом по земле. Алекс резко приподнялся на локтях – движение отозвалось в голове режущей болью – и сквозь узкие щелочки заплывших глаз посмотрел в сторону роботов. К его великому удивлению, машины стояли неподвижно, и их пневмотрубки под головами представляли собой рваные мочала.
– Так это ты… – просипел Алекс и взял лапу пса в свою руку. – Спасибо, друг. Никогда бы не подумал…
Он хотел было сказать псу что-то еще – доброе и благодарное, а потом как следует изучить, ощупать свое изуродованное лицо и голову, но… "Больше я не буду тянуть с этим делом, – сказал он себе, – хватит. То снайперы, то наркотики, то избиение… Очень плотный график. Так они никогда не дадут мне добраться до Микки".
Алекс ободряюще подмигнул псу и распахнул куртку комбинезона. Он собрался было сначала запретить одновременное воспроизведение всей библиотеки голограмм и оставить только резонансную сцену с горящим небоскребом,
Фредди и Модификатором. Но немного подумал и отказался от замысла. Если он уберет миражи, то снайперы, которые сидят наготове, обнаружат его и снова повторят свои фокусы. "Нет, – сказал он себе. – Пусть сначала вокруг станет тихо, как в спальне. Тогда я и выключу воспроизведение архива. И пойду к звездолету".
– Слышишь, песик, – обратился он к своему спасителю. – Я сейчас сделаю одну вещь, так ты не пугайся, для тебя это безопасно.
Он болезненно пощурился на панель управления генератора и увеличил масштаб изображения в четыре раза.
Пес не сводил глаз со своего очнувшегося разумного приятеля и весь прямо-таки светился от радости. Приятель снова вернулся к жизни и был, судя по всему, в полном порядке. А псу сейчас ничего больше и не требовалось. Когда человек потрогал его за лапу, пес чуть было не прослезился от умиления.
Он давненько заметил за собой эту странную особенность – радоваться за людей, тянуться к ним и жить их заботами. Его бродячая философская натура противилась подобному обеднению жизненного кредо и ограничению свободы. Но пес не позволял ей взять верх над своим душевным отношением к людям. Он чувствовал, что через эту особенность он приближается к пониманию великих ценностей собачьей жизни. Недаром, говорил он себе, преданность человеку присуща почти всем собакам – за исключением некоторых четвероногих отморозков, конечно. Когда тебя сажают на цепь – одно дело, здесь решает закон бродячей свободы. Но когда сердце твое тянется к человеку – дело совсем другое, деликатнейшего свойства процесс…
Пес чувствовал себя прекрасно. Он был горд победой над механическими чудовищами, спокоен за человека и кушать пока еще не хотел. Поэтому он воспринял как должное то, что его теперь окружала не городская свалка, а красивейший морской пейзаж. Он и человек снова оказались на живописном необитаемом островке посреди водных просторов.
Правда, просторы эти были не так просторны и пустынны, как хотелось бы. Совсем близко от острова из воды торчали небоскребы, города, еще ближе, прямо под стенами зданий, в морскую гладь врезались башни крепостей, ограды могил, горные отроги. В воду входили воины и чудовища, неведомые гигантские насекомые падали с неба и скрывались в голубых глубинах.
Все это уже не могло шокировать пса, а тем более ухудшить его настроение. Он знал, что раз приятель на ногах, то скоро все вокруг приведет в порядок и вернет на место исчезнувший понятный мир. Он смотрел на человека, который что-то ласково говорил ему, и улыбался во всю морду. Приятель склонил голову и ткнул пальцем в белую коробку на груди.
Глаза у пса вылезли на лоб. Только что он еще спокойно мог мириться с тем, что в ненастоящем мире все здорово перепутано и пересекается друг с другом. Но теперь…
Песок под ногами, казалось, ожил, заколебался и стал расползаться в разные стороны. Песчинки увеличились и отделились друг от друга, пес теперь будто бы стоял на рассыпанной по земле пшенной каше. Береговая полоса растягивалась и стремительно налезала на морские волны. Растущий во все стороны остров оттеснял водную гладь к городу, стенам крепостей и горным отрогам
Пес испуганно озирался. Стволы пальм у него за спиной разбухли и стали похожи на башни. И одновременно выросли. Они теперь имели высоту небоскреба и раскинули над псом и человеком гигантские зеленые шатры. Все это было бы терпимо, если бы соседние картины не изменились. Но дома и далекие герои других сцен ответили на чудачества острова аналогичным преображением. Город за морем стал гигантским и закрыл собой солнце. Верхние этажи городских построек скрылись в облаках. На пса надвинулись каменные громады средневековых стен, огромная гора протянула свое подножие к островной полосе прибоя. Из пещеры в этой наглой горе выполз на четвереньках великан с единственным глазом, злобно зыркнул им на пса, поднялся и подпер горбатой спиной небо Пес зарычал и попятился, но уже смотрел, как заскакали по волнам лошади, размерами напоминающие слонов. И как сквозь тупую морду одноглазого чудовища к острову прорвался рой огромных пчел, и каждая из них имела не жало – шило…
Пес еще долго стоял бы и переваривал сменяющиеся картины увеличенного мира. Но призывный свист человека помог ему справиться с оторопью. Он тряхнул головой, замахал хвостом и бросился к приятелю. "Ну его, этот мир, – думал пес, – я не буду глядеть по сторонам, я буду смотреть в глаза человеку, так вернее". Он сел рядом с приятелем на песок-кашу, тот положил ему руку на спину и сел рядом. Пес затих и прикрыл от удовольствия глаза. А когда услышал, как человек щелкает клавишами своей коробки, и сонно приподнял веки, то увидел, как бледнеют и растворяются миражи. И сквозь них проступают неискаженные, натуральные, знакомые контуры родного города, леса и той вонючей штуковины, появление которой так взбудоражило людей.
Алекс остановился около лежащих на траве десантников. Все они находились в глубоком сне. Форменные комбинезоны на них имели несколько иной, нежели у всех остальных пришельцев, оттенок, а на рукавах имелись яркие нашивки со словами "охрана звездолета". Алекс с кряхтеньем нагнулся над одним из пришельцев и снял с поясного ремня портативную рацию. Свою он оставил у Пита, в студии, потому что знал: или рация ему не понадобится, или будет их у него столько, сколько имеется на звездолете. Он раздвинул багровые лепешки губ – это была улыбка – и погладил стоящего рядом пса:
– Похоже, что обстоятельства складываются по второму варианту. Сейчас вызовем войска и пойдем за Микки.
Пес преданно заглянул ему в глаза и нетерпеливо перетопнулся передними лапами.
Алекс включил рацию, быстро нашел волну войсковой связи и сразу же окунулся в энергичную перекличку военных:
– Докладывает майор Полянский, разведывательный самолет "РХ-640". Фантомные образования над зоной наблюдения исчезли. Приступаю к подробной видеосъемке.
– Дежурный связи! Передайте генералу, что буровые машины уперлись в скальные образования на отметке минус десять непосредственно под обрывом. Жду указаний.
Вот черт, подумал Алекс, они же подземный тоннель роют! Ну и оригиналы, даром что вояки!
– Наземная разведка, что у вас? – Властный густой баритон. "По-моему, это тот, кто мне нужен", – подумал Алекс.
– Движение катеров по реке прекратилось, господин командующий. Видимость отличная. Перемещений пришельцев и наших людей по суше не наблюдаем.
– Отлично. Сейчас буду у вас. Дежурный связи!
– Слушаю!
– Включайте радиотревогу. Срочный сбор всех старших командиров войскового кольца на командном пункте через пятнадцать минут.
Алекс быстро перешел в режим передачи.
– Постойте! – вскрикнул он. – Вы слышите меня? Вызываю на связь командующего!
– Кто вы такой? – Голос дежурного связи приобрел металлическое звучание.
– Я житель захваченного пришельцами региона, – напряженно, но четко произнес Алекс. – У меня важное сообщение для генерала.
– Как вам удалось выйти на закрытый канал связи? – Связист явно демонстрировал бдительность стоящему за спиной командующему. И тут Алекс вдруг осознал, что его несанкционированное радиовторжение по спецканалу "пришельцы – войска землян" может быть рассмотрено на том берегу реки как диверсия врага. Он запнулся. Но не позволил себе ввязаться в бессмысленный диалог. Во-первых, сил у него па это не оставалось. А во-вторых, любой его довод в таком положении мог толковаться бдительными вояками как угодно и только усугубил бы тупиковость ситуации. Он мысленно выругался: ну надо же такое! Оставалось надеяться только на решительность генерала, а тот пока молчал. И тогда Алекс позволил себе рассвирипеть.
– Слушай, ты, придурок… – начал он, но продолжить свою многообещающую тираду не успел. Генерал, несомненно, обладал отличной реакцией и смелостью настоящего командира. Он не стал прятаться за осторожным дежурным, оттягивать решение и лихорадочно связываться с правительством. Алекс услышал в динамике его твердый голос:
– На связи командующий войсками оцепления региона генерал Тейлор. Представьтесь, пожалуйста.
Алекс сразу успокоился и представился.
– Что вы хотите мне сообщить?
Алекс кратко и в быстром темпе изложил все, что он знал, что видел, о чем догадывался и что сделал. Когда он умолк, Тейлор долго и изумленно молчал. Наконец прокашлялся и тихо сказал:
– Поразительно! Вы хотите сказать, что подаете нам всю команду звездолета на блюдечке? А нам остается только прийти и объявить их пленными?
– Да, это так, генерал.
– А вы уверены, что в замкнутом пространстве звездолета ваш резонанс действенен? Насколько я понял, ваш генератор разворачивает картины только на открытых местах.
Он не только решителен, с уважением подумал Алекс о Тейлоре, у него неплохо соображает голова.
– В общем, да, насчет развертки вы правы, генерал. Пит Милтон что-то мне объяснял на тему проникновения голограммы через окна и двери, но я как-то не фиксировал на этом внимания. Я делал фильмы, больше всего меня интересовали вопросы управления изображением. Я сильно сомневаюсь, что мои миражи проникли в звездолет. Но дела это не меняет.
– То есть вы абсолютно уверены, что усыпили людей даже там, куда не прошли лучи вашего лазера?
– Совершенно верно. Таковы свойства "феномена Алекса".
Генерал Тейлор хмыкнул. И было непонятно, то ли он сомневается, то ли полностью удовлетворен ответом.
– Хорошо, мистер Норман. Я, несмотря на ваш подробный рассказ, еще не совсем уверенно ориентируюсь в ситуации. Вы же, как я понимаю, имеете свой четкий план действий. Изложите его.
Алекс ответил сразу, не задумываясь:
– После нашего разговора я оставлю включенный генератор возле корабля пришельцев. На всякий случай. Чтобы стены этого монстра, который напичкан черт знает какой аппаратурой, не экранировали голограмму, когда я войду в звездолет. Я заберу оттуда своего мальчика, а за это время вы должны подготовить своих людей к быстрому вторжению в регион. Когда я выйду из корабля, по вашему сигналу выключу резонансную развертку. Я не думаю, что пришельцы успеют очухаться до вашего прихода. Постгипнотическое состояние держится довольно долго. Сколько времени вам нужно на подготовку?
– Пятнадцать минут.
– Прекрасно. У вас будет больше. Пока я буду бродить по звездолету…
– Мистер Норман, может быть, сначала целесообразнее освободить всех пленников? Тогда вы и получите своего сына – прямо из рук наших людей.
Алекс ответил неожиданно жестким голосом:
– Генерал, сначала я возьму сына на руки и только потом выключу генератор.
– Но почему? Мне кажется это неразумным! Вдруг с вами что-нибудь случится во время поисков в чужом космическом аппарате?
Алекс помолчал, потом осторожно дотронулся до огромного желвака на правом виске:
– Ничего теперь со мной не случится, генерал, будьте спокойны. Я обещал мальчику вернуться за ним на корабль, и я это сделаю… Я обещал вернуться за ним…
– Ну что ж, ладно, мистер Норман. Я могу понять ваши чувства. Вы слишком долго добирались до своего сына, чтобы… В общем, ясно.
– Вы все правильно поняли, генерал. Как только я выйду, свяжусь с вами. Будьте готовы.
– Счастливо, мистер Норман.
Генерал не мешкая отключился, а Алекс бросил усталый взгляд на громаду корабля пришельцев, похлопал пса по загривку и двинулся вперед.
Впоследствии Алекс с трудом мог вспомнить свои впечатления от путешествия по чужому звездолету. Собственно, их не было. В память врезалось только посещение игровых залов…
На подходе к эвакуационному трапу ему внезапно стало плохо. Видимо, в схватке с роботом он получил довольно сильное сотрясение мозга. Оно не сказалось сразу – слишком велико было стремление Алекса завершить свой путь к Микки! – но по мере того, как шли минуты переговоров с генералом Тейлором, по мере того, как Алекс, хромая, покрывал расстояние до звездолета, боль в голове и тошнота стали нарастать.
Он понял, что ни за что не сможет подняться на трап по приготовленной веревке с крюком, и поэтому медленно побрел к нижнему концу гигантского сооружения. Цель его казалась теперь очень далекой. Алекс шел и ощущал, как каждый шаг отдается в голове, как судорожно сокращается пустой желудок, как временами замолкает сердце и все вокруг незаметно подергивается дымчатой мутью.
Больше всего он боялся потерять сознание. И дело было не в пришельцах – он видел их везде вокруг себя, они лежали в разных позах и спали крепко, – дело было в том, что он не знал, в какой точке корабля окажется в момент слабости и не станет ли его падение роковым. Ему оставалось совсем немного – найти Микки и вынести его из звездолета. Совсем немного. Все долгие часы последней ночи и дня он лелеял в душе этот свой завершающий марш, и какими же мучительными оказались эти последние шаги…
Пес все время был рядом. Он трусил справа от Алекса, иногда подбегал к спящим пришельцам и настороженно обнюхивал их, очень часто заглядывал Алексу в глаза и сочувственно поскуливал. Но Алекс не глядел на него. Пес теперь ничем не мог ему помочь, а Алекс экономил силы на каждом своем движении.
Когда он вошел на корабль, то не увидел для себя ничего нового. Стандартные широкие коридоры, стерильная чистота светлых помещений, обилие знакомой и незнакомой аппаратуры. Он понял, что с трапа попал в технические отделы звездолета. Не глядя по сторонам, морщась от боли, он поковылял вперед. Он надеялся набрести на стенд со схемой расположения помещений. Такие схемы, как правило, висели на стенах пассажирских космолайнеров. А так как пришельцы мало чем отличались от жителей Земли, Алекс надеялся, что и в оформлении служебных интерьеров они не оригинальничали.
Он не ошибся. В конце коридора, который показался ему очень длинным, он набрел на схему и уперся в нее больным взглядом. Сердце его екнуло, когда он увидел условные обозначения залов с одинаковыми названиями "Детский отсек". Занимали они весь десятый этаж. Десятый этаж, первая и вторая линии… Алекс развернулся и стал искать лифт. Он вошел в огромный, хорошо освещенный зал и сразу понял, что попал куда следует. Видимо, это была игровая, специально оборудованная пришельцами для детей. На полумягком подогреваемом полу были рассыпаны самые разные игрушки, вдоль стен стояли игровые компьютеры, под высоким потолком висели большие макеты самолетов, дирижаблей, воздушных шаров. Мебель представляла собой пуховые столбики-стулья и бесформенные, очень мягкие и очень низкие, лежбища-диваны.
И посреди всего этого великолепия лежали дети. Сотни детей. Приблизительно одного возраста – от трех до пяти лет. Сон застал их в самый разгар игр, и поэтому те, кто занимался с компьютерами, отвалились на спинки-подушки пуховичков; кто возился на диванах, так в объятиях друзей-соперников и замер. А те, кто играл на полу, просто лежали рядом со своими маленькими корабликами, автомашинами и мячиками и являли Алексу самое милое зрелище в мире – надутые сном щечки и губки таких беззащитных и крошечных, таких наивных и невинных, хранимых и любимых богом и людьми земных созданий.
Алекс строго цыкнул на забегавшего по залу пса, сел на корточки и положил под голову ближайшей девочки плюшевого медвежонка. И не мог не признать, что благодарен пришельцам за их бережное отношение к украденным детям. Правда, отметил он, в зале нет тел пришельцев. Получается, они оставляли детей без надзора старших… Но потом обратил внимание на десятки видеокамер, которые следили за залом, помещенные на недосягаемую даже для взрослого человека высоту. И успокоился. Он найдет своего мальчика целым и невредимым…
Микки лежал на полу в пятом по счету игровом зале и сжимал в руках пластмассовый самосвал. Маечка его выбилась из-под шорт, красная курточка распласталась по полу, как будто хотела сделать незнакомое ложе своего маленького хозяина мягче. Мальчик спал, и сон его был мирным. И дыхание спокойным.
Алекс тихо подошел к сыну, встал на колени и долго смотрел в его лицо. Потом поднял маленькое теплое тельце на руки.
"Я пришел, Микки…"
Слова были не нужны. Алекс и Микки теперь были вместе. И любые слова могли только исказить счастливый сон малыша и светлое забытье отца, прижавшего к груди сына.
В тот день – самый удачный, самый счастливый день Алекса! – происходило много-много всего. По выходе из звездолета его состояние не улучшилось, и поэтомуон плохо помнил, как связывался с генералом Тейлором, как выключал генератор, как шикал на слишком громко визжащего пса – "разбудишь Микки!" – как ожидал войска. Он делал все автоматически, как запрограммированный робот, и только одно чувство было живо в нем, им он был полон, оно давало ему силы держаться на ногах… Он ощущал тепло Микки. И слышал тихий стук его сердца. И ждал, когда он проснется…
А потом, когда пришли солдаты, когда на него надвинулось возбужденное лицо довольно симпатичного и явно интеллигентного Тейлора, когда заревели бронетранспортеры на земле и вертолеты в воздухе, он повернулся, закрыл Микки спиной от всего этого бедлама, свистнул псу и ушел далеко-далеко – на ту поляну, где Микки махал растопыренной ладошкой симпатичной маленькой пассажирке поезда.
Он не видел, как эвакуаторы пришельцев загружались этими самыми пришельцами и отправлялись в центр мегаполиса Дельта; как выводили из звездолета мрачно сощурившегося командора Пирса; как бежали по гигантскому трапу смеющиеся и плачущие люди – вверх и вниз – и как два встречных потока врезались друг в друга и слились в одну беспорядочную счастливую толпу; и как Тейлор орал на подчиненных, не продумавших безопасную эвакуацию освобожденных землян. Он не знал, что через полчаса после открытого радиодоклада генерала Тейлора Мировому правительству о чудесном освобождении землян на поиски Алекса Нормана были брошены лучшие отряды журналистов, агентов спецслужб и военных. Он не знал, что Пит Милтон очень быстро нашел своих девочек и Бобби, а плачущую Кэт повел прямо к Тейлору. И не видел, как пес потихоньку смылся с поляны, чтобы притащить Алексу забытый на траве генератор, а Пит увидел свой прибор и потащил всю семью, и Кэт, и генерала Тейлора в придачу – за ним… И не видел, как вся компания появилась на другом конце поляны…
Он сидел и смотрел на своего малыша. И на душе его было так светло и спокойно, как никогда в жизни. И как только Микки проснулся, он что-то стал рассказывать ему, но что – так никогда и не смог вспомнить. Но это было неважно – что. Главное, малыш обнимал его, и глазенки его сияли, и хохотал он так звонко, что израненная голова Алекса закружилась.
Алекс стал полноценно воспринимать окружающий мир тогда, когда рыдающая Кэт рухнула на землю рядом с ним и обняла их обоих – Микки и Алекса – и радостные ее слезы ожгли его щеку. Алекс изумленно посмотрел на свою непутевую жену: она так давно его не обнимала! И – вот это он уже точно помнит! – подумал, что ни черта не понимает ни в людях, ни в женщинах, ни в жизни и вряд ли теперь когда-нибудь сумеет делать однозначные выводы о чем бы то ни было.
А вот что он уже впоследствии вспоминал не раз – самый прекрасный миг! – это как он сидит на пенечке и на коленях у него – смеющиеся Микки и Кэт, а в ногах – улыбающийся пес, а за спиной – Пит Милтон с Бобби и девочками, и на них наставлены объективы видеокамер десятков корреспондентов. И прекрасен был этот миг не съемкой, а тем, что он собрал вдруг всех в одну кучу Всех, к кому он так долго и трудно шел.
Назад: ГЛАВА 2
Дальше: Эпилог