ГЛАВА 3
В этот раз они все-таки опоздали на автобус.
Вот уже несколько дней, как лето вступило в свои права, отобрав их у поздней весны на две недели раньше. К великому восторгу Микки, пляжный сезон начался – со всеми своими атрибутами: яркими солнечными днями, теплой рекой, обжигающим песком городского пляжа и безудержным природным весельем – первобытной радостью вырвавшегося из-за стылых облаков солнца, нежно-зеленой листвы леса, желтых, еще не оперившихся одуванчиков и молодой травы. Не прошло и восьми месяцев, а ежевечерние походы Алекса и Микки на пляж возобновились.
Все осталось по-прежнему, думал Алекс, как всегда, стоя у воды и наблюдая за купанием Микки, и все-таки многое изменилось. Вот, например, теперь вытянуть Микки из воды намного сложнее, чем в прошлом году. Он внимательнее присмотрелся к барахтающемуся в воде сыну и увидел, что того уже пробирает от холода мелкая дрожь. Вот упрямец, заледенеет до судорог, а будет торчать в воде!
– Микки! – закричал Алекс, делая страшное лицо. – Сколько раз я могу повторять! Ну-ка, марш на берег!
– Пап, сейчас! – Малыш присел на корточки, прыгнул вверх и упал животом на новый надувной матрас. Матрас опрокинулся, и Микки с радостным воплем ушел под воду. Алекс смотрел на его уверенные движения, сильное гибкое тельце и удивлялся. Меньше года прошло, а вот посмотрите – он гордо вздохнул, – малыш уже плещется, как взрослый. Не боится воды, ныряет, учится плавать. "Прошлым летом сколько раз я брал его на руки, хотел научить держаться на воде – ни в какую! Растет, – думал Алекс, – мой мальчик уверенно растет, и этим летом мы с ним еще много дел натворим, дайте срок!"
Он воровато оглянулся – народу на пляже было мало, никто не смотрел в его сторону – и сделал несколько плавных и резких, длинных и стремительных движений. В них неожиданно слились грация танцора и динамика бойца. Странные пируэты закончились сальто назад.
После этого Алекс уселся на глубокий шпагат и цепко взглянул на воду. Мальчик купался.
– Ух ты, папака! – закричал он, глядя на отца.
"Папака" довольно улыбнулся. Последние недели у него было отличное настроение. Этой весной у Алекса получалось многое, не только каты, а работа с Питом получила новое и очень плодотворное направление.
После рокового открытия резонансного влияния динамической голограммы на зрителя компаньоны долго ломали головы над тем, как же все-таки окупить затраты на проект. Деньги нужно было получить, не выявляя грозного "феномена Алекса". Для Пита и Алекса было само собой разумеющимся, что, пока они не найдут защиты от гипнотического воздействия резонанса, ни о какой продаже права проката аппаратуры речи быть не может. Феномен стал пока камнем преткновения для их наполеоновских планов, а деньги были нужны: финансовые запасы Пита за год истощились. Единственное, что они имели, – нерезонансные фильмы Алекса. Но как их продавать, не демонстрируя генератор?
Пит ответил на этот вопрос.
В один прекрасный день ему пришла в голову спасительная идея. А что, если фильм делать силами Алекса со шлемом и генератором, а воспроизводить на аппаратуре трехмерников? Это был выход. Питу пришлось здорово попыхтеть над созданием установки перезаписи голографического фильма на проектор "Синема Интернешнл", но с работой он справился блестяще. Теперь Алекс создавал полнометражные, вполне профессиональные картины по своим сценариям, а потом Пит переписывал их на стандартную голографическую пленку и продавал кинокомпании. Спрос на уникальную художественную видеоработу, которая не требовала ни актеров, ни режиссеров, ни операторов – ничего! – был бешеным. И высокооплачиваемым – денежные дела Пита и Алекса пошли в гору.
Казалось бы, друзья с честью вышли из положения. Но это было не так. Решение финансовой проблемы вызвало к жизни необходимость решения другой, намного более серьезной.
За бешеным спросом на загадочную продукцию домашней киностудии последовал и не менее активный интерес. Как, какими средствами, почему? А можно ли это увидеть своими глазами? А потрогать руками? А взять себе? Нет? А купить?
Вокруг студии Пита появились лазутчики "Синема Интернешнл", боевые группы тележурналистов, к дому стали подкатывать блестящие длинные легковые автомобили, в двери стучались солидные воротилы кинобизнеса. Все их усилия были напрасными. Как и положено в такой ситуации, до момента защиты авторских прав секрет производства компаньонами держался в глубокой тайне.
Пит и Алекс, как всегда, много работали. Теперь они не только делали фильмы – висели на телефонах, согласовывали сценарии, заключали договора на производство фильмов, встречались с заказчиками, а их осаждали везде: лезли в окна студии, грубо нарушая границы частного владения Пита Милтона; хватали за рукав на улице и в коридорах кинокомпаний; совали в рот толстые микрофоны и по-сутенерски завлекали в кабинеты… Пит и Алекс работали, держали оборону и понимали, что долго так продолжаться не может. При таком давлении рано или поздно стены их крепости должны были рухнуть – причем, возможно, вследствие кражи генератора и документов! – и допустить этого ни в коем случае было нельзя.
Как-то вечером они сели за свой «кофейный» стол, чтобы серьезно обсудить создавшееся положение. Их волновали два вопроса – угроза потери авторских прав и выход в мир "феномена Алекса". Вопросы эти надо было закрывать, и как можно скорее. Именно поэтому они оставили даже самые неотложные текущие дела и все последние дни вплотную занимались активной юридической защитой детища Пита.
А попутно, как могли, искали противоядие гипнотизму резонансных голограмм.
Они более подробно изучили свойства резонанса. И еще больше озаботились. После ряда экспериментов Пит сделал вывод, что индуцируемое лазером излучение как бы «транспортирует» ментально-эмоциональное состояние Алекса в пространстве. И при этом световые волны не являются несущими, не модулируются мыслями и чувствами оператора, а как бы «тянут» их за собой, сопровождают. Там, где существовала резонансная голограмма, имел место и гипнотический эффект. Но вот что удивительно. Даже если голограмма просто окружала некое замкнутое пространство – Пит залезал для такого эксперимента в огромный студийный шкаф и плотно закрывал за собой дверцы, – резонанс действовал и там. Физических преград для "феномена Алекса" не существовало…
Жизнь Алекса была полна работы, событий и смысла. За долгие годы он почувствовал себя настоящим человеком. В семье появились хорошие деньги, успокоилась Кэт. Несмотря на все рабочие проблемы и загруженность, у него вдруг появилось свободное время, время для себя. Теперь он уставал намного меньше, чем в первые месяцы партнерства с Питом, а главное, его операторская работа перестала быть авралом, с ростом его умения она уверенно приобрела плановый характер. Он стал раньше приходить домой, дольше гулял с Микки, чаще держал его за руку, носил на плечах, читал сказки.
А потом настал пляжный сезон, и Алекс занялся тем, чем занимался всегда, как только удавалось хоть чуть-чуть сбросить с себя груз забот.
Алекс всегда помнил свое «китайское» юношество. И не столько из-за экзотики Востока – это почему-то его трогало мало, – сколько благодаря цепкой памяти тела. Его тело помнило тренировки на татами, сосредоточенное дыхание перед схваткой, огонь в груди от ударов соперника, необычные движения, больше похожие на танец, нежели на выпады, удары и броски. Оно помнило ледяные струи горного водопада, тяжесть речных валунов, неимоверное напряжение занятий, освежающее расслабление после схватки. Его руки и ноги, его мышцы любили просто движение и нагрузку, но навсегда запомнили эффективную слаженность и красоту действия в китайской борьбе. Когда-то Алекса – очень незаметно! – покорила дисциплина, которая превращала обычную физическую работу в философию, схватку – в искусство. И теперь, многие годы спустя, стоило ему найти время и силы для ухода за собой, только пожелать физической нагрузки – память услужливо выдавала ему древние китайские упражнения – коты, стоило только начать двигаться определенным образом – тело мгновенно отвечало всплеском полузабытых движений, радостным откликом и ожиданием команд.
Алекс никогда не пренебрегал памятью тела. Он ценил ее. И как только появлялась возможность, отдавался ее мудрому зову.
Сейчас у него такая возможность была.
Алекс встал из шпагата и сделал несколько успокаивающих дыхательных упражнений. Потом взглянул на часы и покачал головой: пора собираться домой, а как не хочется уходить! Он посмотрел на вконец продрогшего в воде Микки и снова сделал страшное лицо:
– Микки Норман! Я иду за тобой!
В ответ раздался громкий визг, желтый матрас готовно опрокинулся на малыша, а Алекс стремительно ворвался в воду, схватил сына в охапку и вынес на пляж. А потом, с Микки на руках, остановился и поднял мокрое улыбающееся лицо к небу.
И подумал о том, что был, наверное, счастлив.
Здесь, на пляже, с самим собой и сыном.
Им можно было не спешить, если бы не раннее прекращение движения рейсового автобуса. Теперь Алекс уже не боялся опоздать домой. Микки окреп, почти не болел, свежий воздух и вода были ему только на пользу, а Кэт… Кэт теперь существовала дома спокойно и не поднимала скандалов. Рассказы Алекса о перспективах его занятий с Питом завораживали ее. Она тихо улыбалась и ждала. Да, она находилась в ожидании. Ожидании успеха мужа, и больших денег, и другой, совсем другой жизни. Жизни, которой она так желала и которая скорее всего положит конец их браку…
Да, Алекс теперь не спешил. Они с Микки уезжали с пляжа на последнем автобусе, каждый раз рискуя опоздать и на него. Когда-нибудь нам придется идти домой через лесопарк, как-то подумал он, а путь это неблизкий…
Алекс как в воду глядел.
Сегодня они все-таки опоздали.
Алекс осторожно вышагивал по аллее лесопарка. Он двигался медленно и плавно: Микки сидел у него на руках и, положив головку на папино плечо, мирно сопел. Алекс спокойно улыбался. Ничего, что автобус ушел. Как-нибудь не спеша, за часик, они доковыляют до дома.
На город уже опустились сумерки, а среди деревьев было и вовсе темно. Похолодало. Алекс осторожно достал свободной рукой из сумки детскую курточку и накинул ее малышу на плечи. "Спи, спи! – тихо прошептал он сыну. – Когда спишь, быстрее растешь!" Микки знал эти слова наизусть, папака говорил их ему каждый вечер, и снисходительно улыбнулся во сне. Алекс посмотрел на выступающие на небосклоне звезды, оценил расстояние до дома и пошел быстрее.
На аллее зажглись фонари. Черные деревья плотнее подступили к асфальту. Дальние городские шумы смолкли. Они поглотились поздним часом, вечерней росой, черно-синим бархатом небосвода, сонным шелестом леса. Запахло влажной корой и грибами.
Алекс разогрелся от ходьбы, джинсовые шорты на нем высохли. Тяжесть маленького теплого тела не беспокоила – только наливала руки нежной силой. Он шел и слушал шлепанье своих пляжных тапочек, и вдыхал влажную свежесть летнего вечера, и щурился на фонари. И ему казалось, что они с Микки идут по очень большой и очень уютной комнате и это их комната, их дом, они здесь жили всегда – в лесу, на этой земле, и всегда были счастливы. Здесь все знакомо, и нет врагов, и им не страшно…
Неприятный сухой треск, как будто кто-то над ухом ломал стрекозе крылья, заставил его вздрогнуть. Треск повторился, потом еще и еще, сменился серией гулких негромких хлопков. Звуки раздавались откуда-то издалека, сверху, из непроглядной звездной вышины. Алекс поднял голову и остановился.
Источники шума он увидел сразу.
На небе вспыхивали крупные золотые звезды. Они рождались мгновенно, издавали треск и хлопки, а потом, обагренные секундным светом микроскопических язычков пламени, исчезали. Их было несколько, они последовательно появлялись в разных частях небосвода и – одна за другой – гасли. Продолжалось это недолго, какую-то минуту, а потом снова установилась тишина, но была она уже не такой, как прежде… Микки проснулся.
– Пап, ты чего? – непонимающе заморгал он. Необычные звуки были совсем негромкими, но разбудили его. Неудивительно, подумал Алекс, слишком уж странно трещали эти… Спутники? – вдруг задал он себе вопрос. И ответил – похоже на то: что еще может создавать такой эффект? Если бы это были метеориты, то выглядели бы они как падающие звезды, а не золотые вспышки…
Он осторожно опустил Микки на землю. Но если он прав, то, значит, что-то произошло… Что-то неожиданное, иначе при плановых маневрах или испытаниях с такими визуальными и звуковыми эффектами население мегаполиса оповестили бы заранее.
Он посмотрел на сына. Мальчик стоял возле него в своей великоватой красной курточке ниже колен, тер руками глазенки и задумчиво зевал. Пухлые ножки в канареечных носочках как-то по-особому беспомощно выглядывали из-под полы.
– Папака… Пойдем?
– Сейчас, малыш…
Алекс медленно огляделся, как будто его с сыном потревожило что-то в знакомом окружении – не в небе. Аллея и лес ответили ему той же странной тишиной – неуютной, таинственной, враждебной… Она, эта тишина, уже не была здешней, земной – она разливалась откуда-то сверху и несла в себе предвестие беды…
Тащи Микки скорее домой, вдруг тихо сказал он себе. Беги домой. Бери его на руки и беги во всю мочь. Что-то не так со спутниками – черт с ними. С Микки – слышишь, с Микки! – должно быть все в порядке. Он нагнулся, чтобы взять мальчика на руки…
Шелест. Нарастающий шелест стрекозиных крыльев, которые только что ломали там, высоко в небе, перекрыл собой все звуки, в одну секунду стал невыносимо громким, заложил уши. Микки вскрикнул и вскинул на отца испуганные глаза. Алекс замер в нелепой полусогнутой позе и смотрел на сына и не хотел, не мог выпрямиться и оглянуться вокруг…
Над его спиной огромным шатром разрастались сегментированные слюдяные поверхности гигантских крыльев и вибрировали, и трещали, и выворачивали наизнанку от омерзения.
Крылатые твари. Мутанты.
Они сейчас сожрут вас живьем, Алекс, их много, они огромны, они опускаются прямо на вас, закрой, закрой Микки, пусть они садятся тебе на спину… кто бы они ни были, им не должно быть до него никакого дела, пусть они общаются с твоей спиной, если так хотят… закрой, прикрой, его они не заметят…
– Папака!
– Микки!
Он сбросил с себя оцепенение, обнял сына, прижал к груди и, не разгибаясь, вывернул голову так, что затрещали шейные позвонки. Он был готов увидеть что угодно, потому что никогда не слышал ничего подобного и никогда его так не выворачивало от страха. Он был готов увидеть и вцепиться в любую мерзость, которую только могло нарисовать его испуганное воображение. Он был готов заорать на весь свет, чтобы спугнуть тварей, которые так напугали его и Микки, или ломать их уже переломанные крылья, если у них все-таки были крылья, или бежать от них, бежать так быстро, как потребовалось бы, – что угодно, лишь бы унести от этого кошмара мальчика.
С тем, что он увидел, справиться было невозможно. И убежать от этого они не могли.
Над кронами самых высоких деревьев зависла необъятная черная плоскость. Она закрыла собой все небо и медленно опускалась на лес. Шелест прекратился и сменился могучей вибрацией тяжеленного необъятного тела. Алекс распрямился и замер, не отрывая глаз от страшной картины. Плоскость с низким гулом опускалась на них. "Боже мой, это не насекомое, – Запоздало и медленно подумал он, – это механизм… Я вижу дно…" Он уже успел отметить мелкопористую фактуру неведомой поверхности, толстенные ребристые выступы, сложный рисунок извилистых углублений…
Выбирайся из-под нее, скорее!
Вместе с пониманием пришла быстрота реакции. Взгляд его заметался – он искал край чудовищного механизма и не находил. Он пробежал по аллее вперед и выбрал место, чтобы видеть плоскость в просвет между деревьями – с тем же результатом. Плоскость казалась бесконечной и неумолимо опускалась на Алекса и Микки.
Фонари на аллее внезапно погасли. Теперь, когда плоскость закрыла собой все небо – слабый свет звезд и ярко-желтый абажур луны, – кромешный мрак окутал все вокруг. Алекс застыл на месте, не решаясь сделать ни шага в абсолютной темноте. Он ничего не видел – только слышал учащенное дыхание Микки и гулкую вибрацию над головой.
И стук своего сердца – как торопливую поступь надвигающейся гибели.
– А фонарики сейчас зажгутся? – Голос сына прозвучал на удивление спокойно.
Как бы ему в ответ по всему видимому пространству плоскости с диким скрежетом открылись зияющие провалы, в нос ударил резкий кислотный запах, и из образовавшихся люков заструился на землю слабый фиолетовый свет. К низкому гулу прибавилось тонкое мелодичное дзеньканье. Опускание плоскости замедлилось.
Тормозит, с облегчением подумал Алекс. Сейчас остановится. Не может она, эта дура, не остановиться. Она же садится на городской лесопарк, здесь могут быть люди! Он облегченно вздохнул.
Теперь он мог видеть. Прежде всего он сблизил свои глаза с глазами Микки и ничего не прочел в них, кроме легкого непонимания и усталости. Для его мальчика это было слишком – светящийся лифт, опускающийся на лес. Он воспринял непонятную картину, как когда-то в младенчестве – спасительным ровным восприятием грудничка. "Что есть, то есть. Это дело папаки, это не мое дело…" Ну и слава богу, подумал Алекс и пробормотал:
– Ночь, малыш, уже ночь, фонарики уснули… Зато вот видишь, включились другие…
Он задрал голову. Фиолетовые провалы увеличивались в размерах, гул нарастал – плоскость опускалась, теперь уже не теряя скорости.
Равномерно и неумолимо.
Алекс обреченно прижал к себе малыша. Он стоял в нелепом оцепенении и никак не мог понять, что от него сейчас требуется. Он стоял и просто смотрел на фиолетовые блики на лице своего Микки, на пугающе-искаженный освещением лес, а гигантский механизм продолжал свое движение, с каждой секундой вдавливая в землю их мир, их воздух, их жизнь… Над головой раздался резкий шорох. Алекс растерянно посмотрел вверх: махина достигла верхушек самых высоких сосен и уже прогнула некоторые из них. И тогда он как будто вырвался из нелепого сна и безмолвно закричал: "Что ты стоишь, идиот? Что ты стоишь? Вас сейчас раздавят или сожгут! Беги! Беги!"
И он побежал.
Он бежал по аллее в неверном фиолетовом свете, прижимал к себе безвольно обмякшее тельце Микки и не думал ни о чем – ни о том, откуда взялась эта напасть, эта махина, и что она собой представляет, какое у нее назначение и что от нее можно ждать еще… Мысли роились в голове – беспорядочные, шальные, тревожные, но он гнал их от себя и только старался не сбиться с дыхания, не упасть и молил бога, чтобы эта страшная микропористая гадина опускалась помедленнее, дала бы им возможность спокойно из-под нее выбраться.
Плоскость опускалась и теперь со страшным треском подминала под себя верхушки мачтовых сосен. Деревья прогнулись под неимоверным давлением, они стонали и трещали и посыпали землю дождем хвойной трухи, а спустя несколько секунд раздались сухие выстрелы – верхушки стали ломаться, в разные стороны полетели ветки, щепа, шишки.
На Алекса и Микки посыпалось мелкое крупное лесное ассорти. Это только начало оценил положение Алекс, уворачиваясь от небольших падающих суков и хвойных лап, это верхушки. Но что будет, когда начнут рушиться стволы… Он споткнулся о лежащую ветку и чуть не упал. А когда восстановил равновесие, снова с надеждой взглянул вперед и вверх. Нет, ничего, не видно края! Он приподнял Микки над головой, вытер пот со лба и прибавил ходу.
Днище невиданного механизма неумолимо двигалось вниз. Треск подминаемых деревьев стал ужасающе громким. Микки очнулся от своего детского забытья, его расширенные глазенки наполнились ужасом и слезами. Он обнял Алекса за шею и громко заплакал ему в ухо. Алекс не отвечал: малыш все равно бы его не услышал.
Вокруг них уже творилось нечто невообразимое.
Толстые стволы сосен с уханьем рушились на землю, многие не падали, а расщеплялись, веером расходясь огромными рваными клиньями в разные стороны. Скрежет изуродованных стволов перемежался треском сломанных ветвей, грохотом падения деревьев; на аллею летели огромные суки, выстреливали крупные острые щепки. Еще через некоторое время на асфальт стали вылезать густые и ветвистые кроны согнутого или сломанного подлеска – молодых берез, орешника, кленов. Из фиолетовой полутьмы к ногам Алекса стремительно выдвигались толстые и кривые деревянные пики. Неожиданно и одновременно прямо перед ними поперек аллеи упали две сосны – если бы Алекс двигался чуть быстрее, они угодили бы под стволы.
Тяжело дыша, Алекс остановился. Дальше бежать было бессмысленно. "Мы не пройдем, – вдруг понял он, – не пройдем, нам надо хотя бы укрыться от ударов самого крупного лома". Он подлез под шлагбаум из первой упавшей сосны и остановился возле второй. Загнанно огляделся и встал под укрытие мощной и ветвистой сосновой лапы.
Здесь они будут ждать развязки. Какой бы 'она ни была.
Алекс поудобнее перехватил сползшего вниз Микки и посмотрел вокруг. Они уже находились не в лесопарке на аллее, а среди чудовищного бурелома, хода в котором ни вперед, ни назад, ни в стороны не было. Весь неимоверный объем лесной массы упаковывался к ногам Алекса и Микки – чудо, что до сих пор они уцелели в этом лесоповале!
Умирающий лес должен был поглотить их еще до того, как плоскость опустится на землю.
Микки плакал, уткнув лицо в полу курточки. Его рыдания еле прорывались сквозь стоящий в ушах шум. Алекс вдруг понял, что еще немного – и он уронит сына, если не даст себе хотя бы минутной передышки. Он уже давно задыхался. Насыщенный поднятой пылью, мелкой трухой и запахами растертой зелени воздух загустел и стал почти непригоден для дыхания. Алекс стер с лица пыльную маску и увидел, как дрожит от усталости рука. Он застонал, опустил сына на землю и с бессильной злобой поднял голову. И, уткнувшись взглядом в нависшую в пяти метрах над собой пористую, остро пахнущую миллионнотонную плоскость, вдруг ясно и окончательно понял, что не сумел спасти сына. Алекс притянул растерянного плачущего мальчика к себе, тот уткнулся ему в бедро, крепко уцепился за шорты.
– Ничего, Микки, ничего… Не бойся, сынок, не бойся…
Алекс стоял, обнимая Микки, и загнанно дышал. Что он мог сказать ему еще? Что?! Они попали в какую-то передрягу, о которой он не узнал заранее, не прочувствовал опасность, не смог предотвратить! Он виноват, он знает, но что толку?! Он снова затравленно огляделся, прикрывая Микки от выстрелов щепы и наползающих веток. Плоскость достигла верха железобетонных фонарных столбов и теперь начала крошить их в муку. Во все стороны от ближайшего фонаря полетела щебенка, железная сердцевина вылезла из бетонной оболочки и пучком извилистых червей поползла к земле. Страшная буреломная масса налезала на Алекса и Микки со всех сторон. Если бы не прикрытие из сосен, они бы уже давно были исколоты, изранены, задавлены. Он отвел взгляд от лесного месива и бессильно и зло взглянул на гудящую черную плоскость. Крышка гроба…
– Что это такое, черт возьми! – закричал он. Что это за глупость, откуда?!
Плоскость опускалась.
Он взял Микки на руки, сделал несколько шагов вдоль сосны, растерянно постоял, повернул назад. Потом снова спустил сына на землю, зачем-то заглянул под ствол, а потом вдруг взял здоровенный сук, валявшийся под ногами, занес его, как копье, и заорал безжалостному днищу, которое было уже в двух метрах над их головами:
– Сволочь! Остановись!
Произошло невероятное. Яростный гул прекратился. Безобразное днище дернулось, замерло на месте и, как бы проседая в мягком ложе, подалось еще чуть-чуть вниз и остановилось. Лесная мясорубка мгновенно выключилась – мешанина стволов, ветвей и сучьев обездвижилась, звуки лесоповала смолкли, только кое-где скрипели согнутые в дугу деревья, шуршали проваливающиеся вниз ветви. Установившаяся тишина надавила на уши.
Алекс превратился в неподвижную статую. Он выкаченными глазами смотрел вверх и не верил. И боялся пошевелиться: ему казалось, что стоит сделать одно движение, как замершая махина рухнет вниз.
– Па-ап! – раздался плачущий голосок Микки. Алекс осторожно повернулся к сыну и снова задрал голову – ничего не произошло: над ними на уровне потолка простиралась черная поверхность, которая несколько секунд назад превратила в кучу щепы городской лесопарк.
– Она больше не опустится?
Алекс почувствовал, как спадает неимоверное напряжение, расслабленно опустил плечи и подошел к сыну. В фиолетовом свете его лицо казалось мертвенно-бледным. Алекс присел перед ним на корточки, вынул из кармана шорт платок и вытер испачканное личико малыша.
– Нет, Микки, не волнуйся. Сейчас пойдем домой.
– А она нам не помешает?
"Она", – рассеянно подумал он, – скорее "оно"… Хотел бы я знать, что нам теперь помешает, а что поможет!"
– Нет, не помешает. У тебя ничего не болит? Нигде царапинок нет?
– Не-ет. А ты возьмешь меня на ручки?
– Конечно. Вот только найду проход среди деревьев и возьму.
Алекс вдруг заметил, что стоит босиком – ну конечно, разве он мог бы бежать в шлепанцах!
Он посмотрел на грязные, рассеченные мелкими порезами ступни и снова ощутил, как неимоверно устал – как гудят мышцы ног, ноют плечи. Он закинул руку назад и осторожно потрогал лохмотья майки на спине. Под ними саднили и зудели глубокие ссадины. Алекс опустился на ближайшую ветку, сморщился от боли и устало уронил руки между колен.
– Сейчас, малыш. Папака немного отдохнет, и двинемся. Иди сюда…
Микки подошел к отцу и присел к нему на колени.
– Сильно испугался?
Малыш прислонил голову к его груди и успокоенно засопел:
– Не-ет, папака. Только спать очень хочется… А эта штука – она чья?
"Хотел бы я знать", – зло подумал Алекс. Но думать сейчас об этом, строить предположения у него не было сил. Он ласково взъерошил светлые волосики Микки.
– А вот мы дойдем до дома и все узнаем. – Он еще немного посидел, собираясь с силами, потом подсадил сына на руки и встал. – Устраивайся и засыпай. Теперь уже скоро. Мама, наверно, ждет нас и волнуется. Спи.
Он немного постоял на месте, с сомнением посмотрел на коварный потолок над головой, тяжело вздохнул и пошел искать проход в буреломной массе.
Алекс сообразил, что им нужно идти налево – туда, где еще час назад довольно густой сосновый лес сменялся редколесьем. Несколько лет назад в том месте проходила широченная, никому не нужная просека. Ее засадили молодыми деревцами, и, конечно, за такой малый срок они не могли создать густой и высокий лесной массив, подобный тому, в котором сейчас находились Алекс и Микки. А следовательно, после давильни там не мог образоваться плотный непроходимый бурелом. Алекс знал, что если ему удастся добраться до бывшей просеки, то по ней они смогут идти почти беспрепятственно.
Как только он тронулся в путь, Микки почти сразу уснул у него на руках, и Алексу пришлось очень туго. Он должен был пробираться сквозь завалы и не имел возможности ни как следует пригнуться, ни перелезть через преграды, ни растащить колючие еловые лапы в узких проходах. У него была одна свободная рука, и ею он мог только отводить от головы Микки тонкие ветки. Усталому Алексу приходилось искать обходные маршруты в тех местах, где они могли бы легко пролезть вдвоем, если бы Микки не спал. Несколько раз Алекс останавливался, собираясь разбудить сына, и всякий раз не решался это сделать. Пусть спит, думал он, пусть отдыхает: неизвестно, что еще ему предстоит увидеть и услышать…
Он уже понял, что находится под гигантским летательным аппаратом. Теперь, в тишине почти замкнутого фиолетового пространства, он хорошо слышал звуки, которые доносились из открытых люков днища. Это были вполне характерные звуки – лязг металлических конструкций, вой сирены, электронные контрольные сигналы, шипенье пневматики…
Алекс хоть и был гуманитарием, но также являлся сыном XXI века: он много раз летал на космических кораблях самого различного класса и прекрасно знал механическую и электронную атрибутику техники подобного рода. Сомнений быть не могло: это был звездолет, которого еще не видел ни один землянин.
А может, это земной аппарат, засекреченный, спросил он себя. Нет, такого быть не могло, никак. Мировое правительство уже давно не играло в секреты с населением Земли… К тому же Алекс точно знал, что ни один звездолет на Земле не умеет передвигаться с такой, можно сказать, малошумностью: шелест стрекозиных крыльев при снижении пришельца и посадочный грохот земных кораблей были несравнимы. И еще: зависать на космическом корабле в трех метрах над землей, не расплавив ее под собой огнем дюз, земляне тоже не умели.
Алекс протискивался в узкие и колючие тоннели зеленых проходов, отводил от лица гибкие ветви, продирался сквозь густые кроны и непрестанно думал о том, какую угрозу несет им прилет черного гиганта. То, что это непрошеный и нежданный гость, было ясно. С какой целью нанесен этот зловещий визит? Это робот или пилотируемый корабль? Один раз Алексу почудилось, что он слышит наверху топот множества ног и зычные команды. Он остановился и навострил уши, но больше ничего не услышал. Показалось… Но если все-таки – нет, если это инопланетные пришельцы, подумал он, то ведут они себя очень по-человечески.
Алексу ничего не оставалось, как только вооружиться домыслами и идти навстречу своей судьбе. Он преодолел последний завал и, запыхавшись, вдруг вывалился на открытое пространство.
Они добрались до просеки.
И оказались у края днища гигантского пришельца.
Алекс устало навалился спиной на плотное сплетение ветвей и радостно воззрился на нетронутый лес в ста метрах от них. Днище гиганта накрывало собой почти всю ширину просеки, и противоположная сторона леса смотрелась как темная стена огромного фиолетового коридора. Свет из люков недружелюбно струился на упрямо упершиеся в пришельца невысокие стволы молодых дубков и кленов.
Алекс посмотрел вдоль просеки. Сначала в одну сторону, потом в другую. Фиолетовый коридор с черным потолком и тонкими кривоватыми подпорками из молодняка, казалось, был бесконечен. "Ничего, – вдруг неожиданно для себя нервно хихикнул Алекс, – ничего, друг, – он поднял вверх грязное, исцарапанное, зло улыбающееся лицо, – если есть у тебя один край, значит, найдем и другой. И тогда, гад, я обязательно зайду к тебе в гости – внутрь, значит, зайду – обязательно. Тогда и поговорим…"
Прежде чем идти дальше, он задержал дыхание и чутко прислушался. И услышал…
Далекие-далекие звуки аварийных полицейских сирен комариным писком растерянно и бессильно пытались нарушить неколебимый сумрачный фиолетовый покой. Им вторили более низкие и надрывные сигналы пожарных машин. Что-то еле слышно металлически вещал дикторский голос.
Сквозь полупустое пространство просеки к Алексу прорвался зов растревоженного города.
Значит, это точно не плановая посадка и не земной аппарат, подумал Алекс. Власти включили уличную систему оповещения и подняли на ноги все аварийные службы. Этот гад поставил на уши весь регион, он не остался незамеченным…
Далекие городские шумы вдруг заглушились сухим треском пистолетных выстрелов и автоматных очередей. Стычка полиции с экипажем гиганта-пришельца! Все-таки внутри аппарата – живые существа, инопланетяне! Алекс озабоченно нахмурился. Кто они, эти чужаки? Удастся ли с ними справиться? Людей должны на всякий случай эвакуировать в бункеры мегаполиса, размышлял он; потом блокировать подходы к жилым кварталам, окружить звездолет и начать переговоры. Уже сейчас к нашему району стягиваются правительственные войска, включена ракетная "сфера". Подняты по тревоге все континентальные космические и военные подразделения.
Ничего, подумал он, все в порядке, наши одолеют кого угодно. Звуки боевых действий полиции почему-то придали ему уверенности. Он вдруг почувствовал прилив бодрости и сил. "Мы не одни, Микки! Все будет нормально! Нам надо только дойти до дома!" – тихо шепнул он сыну и улыбнулся в маленькое розовое ушко.
И в этот момент – только сейчас! – в нем возник тихий-тихий вопрос, очень тихий, бесстрастный голос… "Как там Кэтти?" – спросил он. Алекс вскинулся. Боже, он совсем забыл о ней! К горлу подступила тошнота, и в груди неожиданно занялась такая тревога, что он охнул. Как она, где? Что с ней? Почему он вспомнил о ней только сейчас?
"А почему ты о ней вообще вспомнил? Ты же не любишь ее, сколько раз ты говорил это сам себе… И что ты так взволновался?" – снова так же тихо спросил бесстрастный незнакомец. К черту, растерянно оборвал его – его или себя – Алекс. К черту реминисценции. Уверенность в благополучном исходе событий вдруг покинула его. Надо идти домой, спасать Кэтти, подумал Алекс, а разбираться в отношениях… Потом. Потом. И все-таки…
Он прислушался к себе. И все-таки, ответил он на немой вопрос, все-таки… Она – часть моей жизни, она – мать Микки, она… Он почувствовал, как в груди нарастает чувство давно забытой нежной признательности и вины. Всего этого слишком много, сказал он себе, слишком много для того, чтобы не думать о ней…
Он пересадил Микки на отдохнувшую руку и двинулся в сторону дома.
Теперь он шел быстрее и легче. На просеке было не так пыльно, редкие завалы на пути можно было обходить, углубляясь в нетронутый лес за краем днища чужого звездолета. Во время одного из таких обходов Алекс догадался зайти в чащобу поглубже, метров на сто, и с этого расстояния хорошенько рассмотрел пришельца.
Корабль был необъятен. Над лесом нависала черная микропористая, абсолютно глухая стена высотой в два небоскреба, она уходила влево, строго в сторону реки и пляжа, и вправо, в сторону города. Алекс напряг зрение и увидел один ее сливающийся с темнотой край – там, где-то около самой воды или над рекой. В сторону города стена тянулась, казалось, без конца.
Сердце Алекса заныло. Неужели эта дрянь подмяла под себя жилые кварталы? Он немного поразмышлял и пришел к выводу, что вряд ли. Если бы это случилось, то звуки разрушения зданий ему были бы слышны намного раньше, чем их заглушил скрежет лесоповала. Да и сейчас над лесопарком металось бы огненное зарево: катастрофы такого рода всегда сопровождаются пожарами.
Звуки городской тревоги стали теперь намного громче. Выстрелов слышно не было. Алекс пошел быстрее: конец путешествия приближался.
Фиолетовый коридор обрывался на самой границе лесопарка, но Алекс не сразу это заметил. Он достиг конца просеки и прежде всего увидел прямо перед собой целый парк незнакомых машин. Они занимали все пространство просеки и закрывали проход мощными, блестящими серебром корпусами. Вокруг них суетились люди. Люди!
Алекс порывисто сделал шаг вперед, но вдруг остановился, встал за дерево и заставил себя успокоиться. Не спеши. Посмотри. Что это за люди? Что это за люди, ты подумал?
Он выглянул из-за дерева и всмотрелся в движущиеся фигуры незнакомцев. Темная форма неопределенного в фиолетовом свете цвета, все молоды, короткие стрижки, за плечами – короткоствольные автоматы. Очень похожи на землян, обычные молодые парни. Может быть, это какой-то неизвестный отряд спецназначения, они прибыли сюда на своей технике и теперь исследуют чужой звездолет? Алекс посмотрел на спящего Микки. Тогда он зря тянет время, надо идти домой…
Он стоял в нерешительности. Странная все-таки у них форма, он такую никогда не видел…
Над головами парней раздался громкий скрежет. Алекс насторожился и расширил глаза: над одной из машин в днище звездолета открылся широкий светлый квадратный проем. Из него выползла широкая лестница, и по ней посыпались вниз люди в той же, незнакомой Алексу темной униформе.
Это не земляне, это пришельцы! Те, кто посадил огромную блямбу на пляж и хоженый-перехоженый лесопарк, туда, где гуляют матери, и отцы, и дети!… И он чуть не кинулся им в объятия! Алекс прижался спиной к стволу. На каком языке они разговаривают? Он вслушался… Бог мой, обычный международный – общепринятый, земной!
Алекс рассеянно поправил на Микки курточку. Что происходит? Инопланетный звездолет и земной экипаж… Откуда они? Какая у них цель?
Он вдруг вспомнил про золотые звезды в ночном небе. Они уничтожили спутники, вдруг пришла в голову ясная мысль. Они уничтожили спутники и таким образом вывели из строя всю систему противовоздушной обороны. И не только противовоздушной – все ракетное оружие стратегического назначения. И если не все на Земле, то, во всяком случае, на нашем континенте – точно.
Он оценивал теперь обстановку совершенно по-другому, чем полчаса назад. Звуки выстрелов смолкли, а пришельцы спокойно разгуливают, как ни в чем не бывало. Сопротивление полиции и муниципальных силовых подразделений подавлено, а армия…
В них, в пришельцев, теперь никто не будет стрелять. Они в городе. У них в заложниках миллионный городской район…
"Это теракт, – подумал Алекс, – теракт космического масштаба. Вторжение. И цели его я не узнаю, пока мы не выберемся в город…" Но можно ли идти в город, если – и это очевидно! – ситуацию полностью контролируют эти молодые люди? Мировое правительство пойдет на все их условия, но каковы эти условия? Выполнимы ли они? Если нет, то тогда Алексу и Микки лучше остаться здесь – может быть, они останутся живы…
Он внимательно оглядел механизмы на просеке. Самоходки-эвакуаторы… Он хорошо разбирался в военной технике – однажды ему пришлось писать заказной сценарий о давно прошедшей Войне Континентов – и сразу определил класс и назначение увиденных машин. Это были обычные самоходки-эвакуаторы – боевые машины "Скорой помощи" на гусеничном ходу или воздушных подушках. Создали их для оказания первой медицинской помощи раненым в боевых операциях, и представляли они собой настоящие передвижные госпитали, довольно комфортные и объемные. Вместить в себя они могли не меньше трехсот человек и были оснащены новейшей медицинской аппаратурой внутри и оружием сферической защиты – снаружи. Уже около двадцати лет – со времени образования Мирового сообщества и полного прекращения любых военных столкновений на Земле – они использовались для помощи пострадавшим от стихийных бедствий, а также для эвакуации населения из опасных районов.
Какого черта инопланетный звездолет привозит на Землю земную технику? И почему эвакуаторы?
Алекс осмотрелся, подошел к молодому ельничку и осторожно положил Микки на сухую мягкую хвою. Мальчик мирно сопел, и его нисколько не волновали те дикие метаморфозы, которые претерпевала его судьба с момента появления пришельца. Не волновали. А Алекс ничего не понимал. И ему нельзя было ошибаться. Он должен был знать, что ждет их за нагромождением техники, за краем гигантского днища. Он должен был решить, идти им в город или нет.
Он прикрыл Микки еловыми лапами, отошел на несколько шагов, посмотрел на свою маскировку и остался ею доволен – мальчика заметить издалека было трудно. Потом он заправил рваную майку в шорты, подвигал изодранными пальцами ног, расслабил натруженные руки и отправился на разведку.
Алекс боялся далеко уходить от Микки: малыш мог проснуться и испугаться. Один, в глухом лесу, под фиолетовым светом, без отца… Это было еще полбеды – испуг, Микки обязательно бы заревел и обнаружил себя. Конечно, Алекс сильно рисковал, но что он мог придумать, он должен был узнать хоть что-то еще, понять, в какую сторону им двигаться, что делать! Его теперь успокаивало только одно. Он увидел, что пришельцы безбоязненно работают под фиолетовым освещением, а это означало, что излучение безопасно для жизни. У Алекса камень с души свалился: всю дорогу под днищем его преследовала подспудная тревога – они с Микки борются за свою жизнь, а фиолетовый свет их медленно убивает…
Пробираясь вперед по лесу, не затронутому посадкой звездолета, он считал шаги. Не больше ста, говорил он себе, не больше ста. На таком расстоянии ты услышишь плач Микки и сумеешь быстро вернуться.
Через пятьдесят шагов он достиг крайней в ряду самоходки-эвакуатора. Вокруг нее никто не суетился, Алекс одним прыжком пересек пустое пространство между лесом и машиной и прижался спиной к ее огромным колесам. Он не имел никакого четкого плана действий, но теперь стало ясно: нужно ползти вперед под эвакуатором. Сколько рядов имеет строй машин? Он посмотрел вперед вдоль тридцати метровой механической туши и ничего не увидел. Конструктивные выступы огромного механизма ограничивали обзор. Он опустился на землю, прополз между траками под эвакуатор и поглядел вперед.
Перед Алексом открылся тоннель высотой в человеческий рост с далеким выходом, заполошно мерцавшим огнями разных цветов. Аварийные огни стянутых к звездолету силовых служб города, понял Алекс. Судя по тому, как спокойно работают здесь парни, в гробу они видали нашу полицию и "чрезвычайку"… Он оценил расстояние, которое ему нужно было проползти, – не менее ста метров. Значит, машины стояли в три ряда… Алекс опустил голову на руки: о ста шагах и контроле за плачем Микки не могло быть и речи. Двигаться дальше или возвращаться?
"Я быстро, – виновато сказал он себе, – я быстро. Не могу же я сидеть с Микки и дрожать от холода в лесу всю ночь – не ведая, не понимая, ничего не предпринимая… Не имея возможности ни согреть его, ни накормить… Я быстро. Мне надо только понять, чго они делают там, впереди, на выходе из своего драндулета, на границе городских кварталов…"
Он скосил глаза, как бы желая еще раз посмотреть на своего мальчика, и усиленно заработал локтями и коленями.
Сто метров по земле, усеянной острыми щепками, колкими еловыми ветками и сосновыми шишками дались ему нелегко. Локти были изодраны в кровь, на свои несчастнее ноги он просто боялся взглянуть. Звуки шагов технического персонала, сновавшего между машинами, заставляли его замирать и прижиматься к земле. Это дополнительно отнимало силы. Задыхаясь от усталости и боли, он подполз к передним колесам машины первого ряда, прижался к тракам правой гусеницы и буквально впился глазами в развернувшуюся перед ним картину.
Все поле перед звездолетом было заставлено полицейскими и пожарными машинами. Они орали как резаные, почти человеческими голосами, сирены были включены на полную мощность. Фонари аварийной тревоги – «вертушки» – крутились в разные стороны, и какофония диких звуков усиливалась мешаниной красных, синих, зеленых лучей. Двери машин были открыты, на траве возле колес валялись полицейские бластеры и дубинки, защитные шлемы и щиты. И ни одного человека, ни одного землянина – полицейского, пожарника или муниципала – не увидел Алекс в этой беспорядочной свалке машин, огней и звуков. По полю собранно и деловито сновали парни в незнакомой форме цвета бордо и заглядывали под каждую машину.
Что они делают? И где наши люди?
Неожиданно Алекс увидел, как один из пришельцев что-то заметил около большой красной «пожарки» и громко окликнул своих товарищей. Пришельцы подбежали к нему, нагнулись к земле, и Алекс увидел, как они бережно подняли на руки бесчувственное тело в форме пожарника и быстро понесли его к эвакуаторам. Они двигались прямо на Алекса, он теснее прижался к тракам и, когда они проходили мимо, услышал:
– Еще один… Тяжелый, черт…
– Давай быстрее! Если он умрет от усыпляющей пули, с нас голову снимут! Приказ самого Пирса!
– Да знаю я… Они для него на вес золота, земляне эти!
Группа прошла мимо, Алекс вздохнул свободнее, еще раз оглядел видимое пространство и намного правее себя обнаружил еле заметный отсюда край гигантского трапа, спущенного из тела звездолета на землю. Трап рассмотреть как следует никак не удавалось, но и того, что видел Алекс, было достаточно – он оценил массивность и прочность конструкции и сквозь вой сирен уловил зловещий гул движущихся по ней механизмов.
Десант! Настоящий боевой десант! И оружие у них заряжено транквилизаторами: им не нужны трупы, нужны живые земляне!
Алекс вытянул шею, пытаясь увидеть жилые дома района – туда, именно туда спускался километровый мост между звездолетом и землей! – и ничего не добился. Он только отметил, что у десятка небоскребов делового центра горят все окна – горят так, как бывает только во время больших праздников: включены были все, буквально все осветительные приборы, превращая каждый небоскреб в светящуюся башню, огромный городской фонарь.
Алекс замешкался – может, встать в полный рост? Он очень хотел взглянуть на кварталы поверх машин. Совсем недалеко отсюда был их дом, он мог бы его увидеть. Что творится теперь вокруг него? Там их ждала Кэт… Он дернулся, чтобы подняться на ноги, но заставил себя остаться на земле. Он не встанет: его обязательно заметит кто-нибудь из рассыпанных между машин пришельцев. Ничего, сказал он себе, все и так ясно. Ползи назад.
И он пополз.
Назад, к Микки.
Алекс добрался до ельничьего молодняка и с замиранием сердца раздвинул лапник. Облегченный вздох вырвался из его груди: Микки спал под еловыми лапами, как под одеялом, как ни в чем не бывало. Он лежал, по-детски положив обе ладошки под щечку и трогательно поджав ножки в канареечных носочках.
Алекс присел рядом с сыном на корточки. Еще в детстве он почему-то не верил, что так удобнее – класть ладошки под голову, хотя у всех взрослых было это на языке. "Положи ручки под щеку и спи!" – говорила ему мама, воспитательницы в детском саду вторили ей, как одна, да и в книжках спящие детишки сплошь и рядом были нарисованы в такой позе. А Алексу это не нравилось, он не хотел спать, как все, и поэтому никогда не складывал ладошки вместе, чтобы сунуть их между подушкой и щекой. А став чуть постарше, просто перестал думать об этом – о том, что детишкам так удобнее. И вот теперь, когда появился Микки, он каждый вечер с удивлением смотрел на его толстенькую, раскрасневшуюся ото сна щечку, которая расплывалась по пухлым сложенным вместе ручонкам, и – верил, знал, любил и соглашался: да, да, так действительно удобнее, спи, Микки, спи, мой мальчик, сладких и сказочных тебе снов…
– Встать!
Алекс почувствовал прикосновение холодного металла к спине раньше, чем услышал этот негромкий спокойный голос. И ему показалось, что дуло автомата дотронулось до сердца – так холодно и пусто стало в груди. Он раздвоился. Он видел себя как бы со стороны, сидящим на корточках перед человеком с автоматом, и в то же время ощущал себя, но – другим, совсем другим…
Старым, усталым, больным. Беспомощным. Неудачником. Изгоем.
Он заставил себя собраться, встряхнулся и повернул голову. Над ним стоял человек в незнакомой форме цвета запекшейся крови и, уткнув дуло автомата в спину Алекса, твердо смотрел ему в глаза. За спиной пришельца находились еще двое.
Алекс встал и оглядел незваных гостей. Все они были вооружены, молоды и спокойны. В их глазах не было остервенения и злобы, но в уверенности и собранности, с которой они держались, чувствовалась непреклонность воли. Воли, которая знает, что делать, и сделает это во что бы то ни стало…
Это армейцы, подумал Алекс. Заглянув пришельцам в глаза, он еще раз убедился, что его город стал объектом высадки военного десанта. Только армейцы могут смотреть так спокойно, уткнув в твою грудь автоматное дуло.
– В чем дело? – как можно спокойнее спросил он. – Говорите тише, вы разбудите ребенка.
Взгляд старшего десантника скользнул вниз, к Микки, остановился на пухлых оголенных ножках спящего малыша, и ничто не отразилось в серо-стальных глазах пришельца. Он снова посмотрел на Алекса и сказал:
– Забирайте мальчика, сэр, мы проводим вас.
– Куда?
– Вы все узнаете на месте. Это рядом. Вам нужно пройти с нами всего несколько сот метров.
Алекс не стал больше ничего спрашивать. Он проиграл. В этой игре он проиграл, хотя и надеялся хотя бы на ничью. Он уже заметил, что предплечье каждого десантника было охвачено браслетом какого-то небольшого прямоугольного прибора с выпуклым мини-дисплеем. Один из десантников поднял руку, поправляя ремень автомата, и Алекс увидел на дисплее картинку-карту. В центре ее светились два маленьких человеческих силуэта. "Это я и Микки", – понял он. У них ручные индикаторы биологических объектов, и, судя по масштабу картинки и фигур, приборы эти имеют большой радиус действия…
"Не нужно было подходить так близко", – шепнул ему укоризненный голос. "Поздно, – ответил ему Алекс. – Слишком поздно. Советы теперь не нужны. Я играл вслепую, и шансов у меня почти не было". Он посмотрел на старшего десантника – тот выжидательно наблюдал за Алексом, и палец его лежал на спусковом крючке оружия.
Алекс присел перед Микки, просунул одну руку ему под спинку, другую – под коленки и осторожно поднял на руки. Потревоженный малыш заворочался у папы на руках, откинул головку назад, сонно зашептал: "Ля-ка, ма-ка-ка… Нет…" Его вечное, блестяще исполняемое "ка"! И самое любимое слово – "нет"! Алекс растерянно и ласково улыбнулся ему, успокаивающе пошикал, Микки устроился поудобнее, прижался теплым тельцем к отцовской груди и снова уснул. Алекс отер с его щечки сладкую сонную слюнку, пригладил спутанные во сне светлые волосики…
И тут что-то переключилось в его сознании. Он как будто очнулся. "Что ты делаешь? – спросил он себя. – Что ты делаешь? Зачем ты взял Микки на руки? Ты собираешься идти с ними? Куда? Это же не люди – враги. Они отнимут у тебя Микки, угонят вас на край галактики и там отдадут на съедение каким-нибудь инопланетным тварям. Они прилетели за людьми, за человеческим материалом, вспомни, как бережно они обращались с уснувшим пожарником. Вы для них – живая рыба. И вам никто не поможет. Они блокировали ваш район, взяли в заложники, правительство вступило с ними в переговоры. Но в них, в этих переговорах, они переговорят кого угодно, потому что нет – слышишь, нет! – у правительства ни одного козыря на руках…"
Он прислушался к себе. Что-то еще раз переключилось глубоко внутри. Панические размышления вдруг оставили его. Сердце теперь забилось ровно, мысли были слаженны и спокойны. Он как будто заледенел, и этот лед внутри его распирал грудь, отдавал свою немереную ледяную силу и ледяные, бесстрастные, четкие мысли. Не подавай вида, что встревожен, – они насторожатся. Не задавай лишних вопросов. Иди. Ты теперь один. Ты сделаешь все сам, один. От тебя зависит жизнь мальчика… Иди.
Алекс неуверенно, как-то глуповато улыбнулся пришельцам и сказал:
– Я готов…
Ствол автомата указал ему в сторону самоходок-эвакуаторов.
– Проходите, сэр.
Очень уважительное обхождение, мелькнула мысль, но и очень легко объяснимое в их положении. Каннибалы, черт бы вас взял… Алекс еще раз лицемерно улыбнулся и расчетливо медленно зашагал к эвакуаторам.
Он чутко прислушивался к звукам шагов позади себя. Трое… Автоматы с пулями, напичканными седативными препаратами… Один, тот, который у старшего, наведен на меня. Остальные висят на ремнях, дулами вниз, если только те двое не вскинули их при сопровождении. Но вроде бы я ничего не слышал… Старший идет прямо за мной, за спиной. Если я вышибу у него оружие из рук, то все успею, все сумею – одними ногами, не выпуская Микки из рук… Даже если у них под формой бронежилеты с ребрами жесткости – я сумею, я смогу, шлемов-то на них нет…
Он прошел еще несколько шагов. Сейчас… Алекс перехватил Микки поудобнее и крепче прижал к себе…
– Ну, нашли? – Громкий выкрик сбоку. Алекс повернул голову. Из ближайших кустов к ним выходили еще трое пришельцев. Еще один наряд, обреченно подумал Алекс, да они на нас целую облаву устроили! Спокойно, ответила ему ледяная сила внутри. Думай. Шестеро. У двоих автоматы наготове. Стоят с разных сторон…
Ты не справишься. Не успеешь…
– Кто такие? Почему ночью под кораблем? – Старший второго наряда, как две капли воды похожий на всех остальных, подошел к Алексу вплотную.
Алекс не отвечал, а слушал своего ледяного собеседника. Выясни насчет Микки…
– Не кричите, пожалуйста, – тихо сказал он. – Ребенок спит. Взрослых и детей вы содержите вместе?
Старший второго наряда бросил на него внимательный взгляд. "Удивился отсутствию недоумения и паники, – подумал Алекс. – И не удивляйся, гад, не увидишь ты моих круглых глаз и слез, – мысленно сказал он врагу. – Скорее рак на горе свистнет, чем ты услышишь мои мольбы". Он вдруг ясно понял, что Микки сейчас у него отнимут, и провалился в иное состояние еще глубже – в полное бесчувствие при полном контроле над ситуацией.
– Нет, сэр, – уважительно ответил пришелец. – Детей мы содержим отдельно. Им требуется более тщательная подготовка… – Десантник прикусил язык. "Напрасно, – подумал Алекс, – я уже понял – "более тщательная подготовка к перелету".
Он не удивился – он знал. Ему показалось, что он уже тысячу лет знает о том, что Микки отправят на другую планету, и он никогда не увидит родителей, и будет плакать, и звать их, а ему будут обещать, каждый день обещать… "Они обязательно приедут, не плачь. Они уже едут к тебе, Микки, подожди до завтра, а пока сделай-ка вот что…" И он будет ждать и ждать и делать все, что ему скажут, – за эти обещания, за эту святую ложь… И однажды ночью он не сможет уснуть и уткнется носиком в мокрую подушку…
И не дождется, не дождется никогда…
"Папака, а мы всегда будем вместе, да?"
– Позвольте мне взять у вас малыша, сэр, – вежливо сказал старший первого наряда. – Вы еще увидите его. Через несколько часов, после проверки и регистрации.
Проговорился, бесстрастно подумал Алекс, проговорился – "еще увидите"… «Еще» сколько раз – один, два?.. И «еще» до чего? До смерти?
Мысли приносились как бы издалека, из какой-то ватной и зловонной тишины. Они были теперь ему не нужны – он уже знал, что будет сейчас делать, что ему предстоит в следующую минуту и куда он пойдет потом. Он точно это знал. И знал, что это случится. Во что бы то ни стало. Как у этих армейцев: во что бы то ни стало.
Только он не армеец – отец.
И их непреклонность против его непреклонности…
Просто дерьмо.
Он слушал ледяной голос.
– Сэр! – еще раз деликатно окликнул десантник.
– Да-да… – Алекс кивнул головой, волосы упали на лоб и скрыли от пришельцев его взгляд. Его взгляд. Тот последний, прощальный взгляд, который он бросил на Микки. Они не увидели его глаз, и это было хорошо. Это было просто здорово, иначе бы они позвали целый батальон, чтобы сопровождать Алекса к кораблю. Или расстреляли бы его из своих автоматов.
В его глазах не было тоски, не было страдания – одна любовь.
И то великое обещание, которое может давать только великая сила.
"Я приду!"
Алекс отвел взгляд от спящего малыша, медленно повернулся и протянул сына чужому мужчине:
– Пожалуйста, будьте с ним осторожнее…
– Не беспокойтесь, сэр. – Десантник бережно принял Микки на руки – не очень умело, но все-таки бережно – и дал знак своим подчиненным следовать за ним. Трое пришельцев обогнули неподвижно стоящего Алекса и зашагали к эвакуаторам.
– Пойдемте, сэр.
Дуло автомата командира второго наряда ткнулось Алексу в бок. Он не пошевелился. Обеспокоенный десантник ткнул его посильнее:
– Ну-ка, вперед!
Подожди, мысленно ответил ему Алекс. Подожди хоть немного, дай им уйти… Он смотрел вслед уходящей команде и считал секунды. И ждал, ждал, бесконечно долго ждал, когда же наконец спины цвета запекшейся крови в фиолетовом спектре скроются за деревьями и кустами. Дальше, дальше, еще…
Звуки ударов никто не должен услышать.
– Вперед! Или стреляю!
– Иду, командир.
Алекс опустил полностью расслабленные руки вдоль тела и с мертвым лицом повернулся к троице пришельцев…
Занимался рассвет. Сырой туман наползал на берег с реки и оседал утренней росой на серую в неярком утреннем свете траву, на снулые ветви прибрежных ив, на редкие кривоватые скамейки возле воды. Солнце выглянуло из-за дальнего леса и приветливо и игриво бросило первые ласковые лучи на остывший песок узкой полоски берега между лесопарком и рекой.
Бродячий пес, заночевавший сегодня около воды, поднял умную овчаристую морду, вытянул крупные передние лапы, зевнул во всю пасть и со стоном потянулся. Ночью на лесопарк упала с неба какая-то огромная и вонючая штуковина, и ему пришлось срочно ретироваться со своего обычного места ночлега. Потом было много шума, да он и сейчас не прекращается, только перешел от берега подальше, в город. Но это ничего, пес чувствовал, что для него нет угрозы в этом шуме. И еще он чувствовал, что в город лучше ему сейчас не соваться, хотя и очень хочется есть. Он несколько минут задумчиво посидел и поглядел на воду. Есть, конечно, хочется страшно, еще со вчерашнего вечера, а в город, получается, нельзя… И охотиться на мелких тварюшек в лесу он не умеет… Он озадаченно почесал за большим вислым ухом. Из задумчивости его вывел ровный рокот мощного мотора. Пес поднялся и настороженно вытянул морду в сторону воды – звук раздавался оттуда.
Из-за изгиба берега на середину реки на большой скорости выскочила большая плавающая миска. Еще одна зараза, раздраженно подумал пес. Одна за другой шастают, всю ночь спать не давали. Пес хорошо знал звуки, которые издают железные плавучие тарелки, но вот странные незнакомые штуковины на них – на этих новых, появившихся сегодня ночью – его пугали. И не его одного. Недавно с того берега пытались сюда пробраться люди, много людей. Но штуковины на подскочившей миске как-то странно потрещали, и люди испугались… Побаивался и он, но сейчас не дрогнул. За ночь он к ним привык, он знает, что новые миски для него не опасны.
Пес ловко выкусил из хвоста блоху и снова улегся на песок. Делать нечего, придется ждать, пока от людей в городе отстанут неприятности. Когда им хорошо, они добрые. А если им плохо, лучше не подходи… Он опустил голову на лапы и стал задремывать, неизменно отвечая на звуки моторов курсирующих катеров ворчливым рычанием. Внезапно он услышал шорох ветвей и чьи-то спотыкающиеся шаги со стороны лесопарка. Пес на всякий случай сел и, склонив лобастую голову, стал ожидать приближения незнакомца.
Тот вывалился из прибрежного кустарника прямо напротив пса. Это был невысокий мужчина – бледный, с исцарапанным лицом, странным, лихорадочным взглядом. Глаза человека и животного встретились, и пес понял, что, во-первых, ему нечего бояться, а во-вторых, что незнакомец поесть ему не даст.
Мужчина был страшно утомлен, думал о чем-то своем, и еды у него не было. От него пахло той штуковиной, которая ночью упала на лесопарк. Пес приветливо помахал человеку хвостом и опасливо потрусил в сторону. Ну его, подумалось псу, от греха… Его немного встревожил непривычный, темно-багровый цвет одежды пришельца и то, что он держал в руках. Такие предметы плюются огнем, далеко-далеко. Лучше с ним дел не иметь, подумал многоопытный бродяга, взгляд у него странный, отсутствующий какой-то…
А ведь только кажется, что этот человек прямо сейчас свалится от усталости, отметил пес, только кажется. Он куда-то идет, и он обязательно дойдет. Что-то есть в нем такое… Там, внутри, в глазах… Очень яркое… Пес не знал этому названия и вернулся к привычным категориям. С таким лучше не встречаться на пустынной дороге, еще раз предупредил он себя, глядя вслед удаляющемуся мужчине. Лучше не встречаться, если ты его враг. А если друг… Ему вдруг захотелось побежать за этим человеком и идти с ним рядом, по его делам. И заглядывать ему в глаза, чтобы видеть в них эту странную яркую глубину. И иногда чувствовать на своей голове его сильную, теплую, добрую руку…
Голодный ведь, как и я, сочувственно подумал он о мужчине. И на ногах еле держится. Он печально и громко, как человек, вздохнул и снова упал мордой на лапы. Люди, позволил он себе некоторую философичность, люди – они как собаки: тоже бывают голодны, так же страдают, ищут себе пару и ухаживают за своими щенками. Они были бы очень похожи на меня, подумалось псу сквозь дрему, очень похожи… Если бы…
Если бы в них не было того, что он увидел сейчас в глазах незнакомца.
И названия чему он не знал.
Алекс уходил из леса, от корабля вдоль берега реки, огибая родной район мегаполиса по периметру. Он не пошел к своему дому искать Кэт – он знал, что или не найдет ее, или разделит ее участь, равно как и участь всех жителей их района. В комплекте обмундирования, снятого с бесчувственного тела одного из оглушенных им десантников, он нашел рацию, настроил ее на нужную радиоволну и теперь был в курсе всех событий.
Он не вникал в подробности. Ему было неинтересно, какими средствами блокировался их район, каким способом пришельцы собираются «зачищать» – их словечко! – город, какие меры предпринимает правительство и что сказал командор пришельцев. Он даже не очень внимательно слушал выводы аналитиков правительства о том, откуда взялись человеки-инопланетяне, обладающие фантастической техникой. Для него было важно только то, что их всех – Микки, Кэт, Пита, Бобби, его и еще тысячу тысяч горожан – собираются забрать на, огромный транспортный корабль и увезти в неведомом направлении. И еще ему было важно понимание – и он получил подтверждение его истинности из радионовостей! – того, что Мировое правительство в растерянности и не знает, что можно сделать в такой ситуации. Только этих двух вещей было достаточно Алексу, только их – для того чтобы идти вот так, знобким майским утром по берегу реки, сжимать в руках автомат и слушать, слушать ледяной голос внутри, голос, который знал, что делать.
Идти и не думать больше ни о чем, кроме одного.
"Я приду!"
Правда, он внимательно выслушал обращение командора пришельцев к жителям региона. Тот приглашал всех добровольно сдаться и обещал, обещал, обещал…
"Хорошие условия содержания, курортный рацион и мероприятия", "вы можете это рассматривать как туристическую космическую экскурсию", "всего на один месяц с последующим комфортным возвращением и выплатой компенсаций", "все разлученные домочадцы встретятся после прибытия на новое место"…
Алекс не верил ни единому его слову. Он не знал почему – он просто не верил. И неверие это шло из глубины его сердца. А зову своего сердца он следовал сейчас так безоговорочно, как еще никогда в своей жизни. Зову сердца и тому ледяному голосу внутри, который точно знал, что нужно делать…
Он шел вдоль воды и останавливался только для того, чтобы круто повернуться и спрятаться за кусты при появлении катеров пришельцев. Он уже понял, что для него они не представляют угрозы. Он был в форме десантника, да и контролировали эти катера подходы к воде с той стороны реки. И все-таки он хоронился: ему сейчас нельзя было ошибаться ни в чем. Он должен был исключить любую случайность.
Его мутило от слабости, плотная ткань комбинезона прилипла к ссадинам на спине и ногах и пропиталась кровью. Несколько раз силы оставляли его. Тогда он падал плашмя на песок и пил воду из реки. Вода казалась ему горькой, как не пролитые при разлуке с Микки слезы. Он пил эту воду, он глотал ее холодную мутную горечь и, когда к горлу подступал угловатый горячий слезный ком, снова вставал и снова шел и опять не думал ни о чем, кроме самых нужных вещей. Он постоянно сверялся с биоиндикатором и проверял безопасность маршрута; чутко прислушивался к звукам на воде и залегал при появлении катеров; углублялся в лес и осторожно выбирался на опушку, чтобы взглянуть на городской ландшафт и оценить расстояние до цели.
Он забыл обо всем – о целом мире, который жил, страдал, блаженствовал, пел, смеялся и плакал у него за спиной, вокруг него, там, на другом берегу реки… Он забыл обо всем, потому что он должен был дойти.
Добраться до оружия.
Добраться до оружия, в котором была его последняя надежда.
Когда он вышел из леса, бегом пересек совершенно чистое зеленое поле и из последних сил перемахнул через ограду особняка Пита Милтона, ему стало легче. Он вошел в особняк. Его встретила неуместная для этого дома тишина, неубранная гостиная, безжизненная трагичная пустота спешно покинутого жилища. Он не удивился. Бросив ничего не выражающий взгляд на разбросанные в гостиной игрушки и одежду, он медленно поднялся по лестнице, вошел на чердак и в узком пазу балки перекрытия взял ключ от студийного сейфа.
Пересекая дворик между особняком и студией, он отметил, как непривычно тихо в коттеджном поселке. Было уже около восьми утра, и в этот час дети шли в школу, на улице раздавались их веселые крики, матери окликали их вслед, давали последние наставления, а потом и сами выходили из домов за покупками… Сейчас не звучал ни один человеческий голос, нигде. Только кудахтали в клетях голодные куры да звенели цепями молчаливые, испуганные собаки.
"Зачистили" уже, значит, микрорайон, бесстрастно подумал Алекс, "зачистили"…
Он подошел к крыльцу студии, отковырнул нижнюю мраморную ступеньку и достал из тайничка ключ от входной двери. Открыл дверь. Не глядя по сторонам, прошел к сцене.
Когда он достал из темной глубины сейфа объемный оранжевый ребристый шлем и белую пластиковую коробку генератора, лицо его не выразило никаких чувств. Он просто прижал аппаратуру к груди, прошел к «кофейному» столу и сел на диван. Посмотрел на биоиндикатор, поставил его в режим аварийного оповещения при приближении объекта.
И прежде чем упасть на диван навзничь и провалиться в сон, сказал своему Микки, сказал тихо, всего два слова:
– Я приду!
