ГЛАВА 1
Низкое, натужно покрасневшее солнце изо всех сил пыталось удержаться над горизонтом, но все-таки неуклонно клонилось к закату. Медленные воды широкой городской реки отяжелели. Желтый песок небольшого пляжа на берегу стал рыжим. Жара спадала. Легкий ветерок принес прохладу и запахи свободно задышавшего лесопарка.
Солнце устало, подумал Алекс, посмотрев на группу бесформенных фигур и вялые взлеты волейбольного мяча на другом конце пляжа. И все устали вслед за ним. Сам Алекс тоже здорово притомился за этот жаркий день. Неудачный день: с утра – бестолковый, после обеда – нервный и изматывающий и только к наступлению вечера, когда захотелось просто заорать на весь свет от всех его нестыковок и глупых сюрпризов, – хлопотливо-безмятежный. Да, подумал Алекс, хлопотливый и в то же время безмятежный. Это происходит тогда, когда хлопоты твои легки и не имеют никакого отношения к прожитому. И слава богу, что почти каждый его день заканчивается именно так. Потому что каждый вечер он гуляет с сыном.
Алекс затянулся сигаретой и цепко взглянул на воду.
Мальчик купался. Пологое дно реки – вода по колено на тридцать метров от берега – увело его опасно далеко. Но он этого не замечал, хотя еще вчера боялся заходить в воду без отца. Только что прошел катер, и быстрые веселые волны надвигались на малыша с середины реки. Он завороженно смотрел на их приближение и ждал встречи. И встреча состоялась. Эти длинные холмы на воде были так упруги и игручи, так мягко и забавно затолкали его в живот, что он азартно завизжал и изо всех сил захлопал растопыренной ладошкой по воде. Сердце Алекса дрогнуло. К черту твою унылость и жалобы, твои неудачи и усталость, сказал он себе. Посмотри, как счастлив твой мальчик, взгляни на него! Брызги плотным веером закрыли малыша от берега – только видно было, как сверкали расширенные детским восторгом глазенки, да рвался к берегу тоненький радостный крик:
– Пап, смотри! Смотри! Смотри!!
Вот и удивительное открытие, с улыбкой подумал он, оказывается, водичка разбивается на много-много маленьких кусочков. Он отбросил сигарету и, не снимая джинсовых шорт, вошел в реку. Разгоряченные ступни приятно заныли в прохладной воде, он расправил загоревшие плечи и двинулся к своему трехлетнему сыну. Сейчас побарахтаемся, и домой. Малыш, наверно, совсем продрог.
– Папака, иди сюда!
"Папака – это я!" – добродушно пояснил сам себе Алекс, подошел ближе и тут же получил в грудь дробный заряд обжигающих водяных брызг. Он закричал и замахал руками. И захохотал. Еще одно открытие: кусочки воды можно направлять, куда надо! А здесь как раз и папака подошел! Сын восторженно и выжидательно смотрел на него. Алекс зарычал и раскинул руки: "Вот я тебя сейчас поймаю!" Малыш заверещал и, высоко вскидывая ножки, размахивая ручонками, помчался к берегу.
Разморенный пляжный люд лениво обмякал в последние минуты сеанса в бесплатном солярии. Никто не купался, разговоры затихли – свершалась подспудная подготовка к неприятному уходу в город, к заботам следующего дня. Малыш выскочил на прибрежный песок, и пляж огласился его заливистым смехом. Он бежал, не разбирая дороги – по чужим одеялам, надувным матрасам, перепрыгивал через разложенные на песке вещи. Люди удивленно поднимали головы, кто-то засмеялся, кто-то беззлобно выругался… Полная рыхлая бабка впереди раздраженно поднялась и широко расставила тумбообразные ноги. Намерения ее не оставляли сомнений – оборвать маленького баловника!
Вот этого Алекс допустить никак не мог. Он хотел пробежаться с сыном до лесопарка, но – раз такое дело – прибавил ходу и позволил себе нагнать малыша. Он подхватил на руки брыкающееся тельце, поцеловал его в спинку и в тысячный раз удивился, сколько нежности находят губы в этой полупрозрачной, покрытой мягким светлым пушком коже.
– Все, мой хороший, все, успокаивайся! Давай-ка разотремся полотенцем и пойдем. Ты у меня совсем замерз.
Малыш соскользнул на землю и уперся отцу руками в живот. Алекс терпеливо стоял, выдерживая довольно чувствительные толчки, и улыбался. Сейчас мальчишка сбросит заряд от веселой погони, и Алекс займется им всерьез.
– Мама уже ждет нас дома с ужином. Ты собираешься домой?
Малыш немного успокоился, не отвечая, присел на песок, вырыл ладошками небольшой котлованчик и залил его речной водой. Благодушно посмотрел на свою работу и поднял голову:
– А что, папака, уже вечер? Вчера он узнал, что такое утро, день и вечер, вопрос прозвучал раздумчиво и основательно.
– Да, Микки, уже вечер. – Алекс сходил к кучке их вещей за махровым полотенцем и закутал в него сына. – Посмотри на солнце. Оно было высокое и белое, а теперь покраснело и скоро сядет за дома. А потом и совсем уйдет за горизонт. ("Надо будет как-нибудь объяснить ему про горизонт!") Станет темно, и наступит ночь. А сейчас, значит, вечер…
Он говорил, а сам уже сидел на корточках и осторожно растирал сына, сочетая различные виды массажа. Мальчик размяк, прислонился к плечу отца. Все, удовлетворенно подумал Алекс, наконец-то набегался вдоволь. Сейчас поужинает и спать будет как убитый.
– Устал, Микки? – ласково спросил он.
Малыш навалился на него всем телом и задумчиво поцарапал ноготком по отцовской груди.
– Нет, пап. Я еще хочу в песочек поиграть.
"Ну, это ненадолго, – подумал Алекс. – Он повозится, а я покурю". Он надел на сына шорты и маечку.
– Иди, во-он большую кучу кто-то накопал. Только в воду больше не заходи.
– Ага! – Оживший малыш подхватил свою лопатку и пластмассовый самосвал и поковылял к песчаной куче. Алекс закурил.
Солнечный диск коснулся крыш небоскребов на горизонте. Мегаполис Дельта, широко раскинувшийся на другой стороне реки, затихал и сонно глядел на свою вытянутую конечность – периферийный зеленый район, с трех сторон окаймленный речным изгибом. Отсюда Алекс наблюдал сейчас закат и вдруг подумал: как повезло Микки, что его родители живут в таком месте. Это был наиболее живописный и чистый городской район – удаленный от транзитных магистралей, с лесопарком, пляжем, непривычно незастроенным побережьем. Воздух здесь был всегда намного чище, нежели на "Большой Земле", дети и взрослые болели значительно реже.
Он удовлетворенно оглядел отдыхающих. Люди собирали свои вещи и тянулись к лесопарку, сквозь который шла аллея к жилым кварталам района. Скоро потопаем и мы, подумал Алекс, и этот день закончится. А завтра… Что принесет ему завтра? Он вздохнул.
Похоже, что уже давно продолжается не самый лучший период в его жизни, но что он может сделать, все так перепуталось… Он посмотрел на Микки – тот сосредоточенно сопел над строительством тоннеля в горах. Мой мальчик… Сколько же сил и времени ты потребовал у папы и мамы, чтобы вот так наконец говорить, бегать, строить. И сколько еще надо в тебя вложить! И ничего, малыш, ничего: пусть твой папа напишет одним сценарием меньше, не получит ту чуточку признания, которого когда-то так хотел, будет заниматься не тем, что-то недоделает для себя, неважно. Он знает, что происходит: он платит за любовь. И готов платить, пока жив. Потому что не знал он ее никогда, ни с одним человеком, а вот появился ты, и… К черту эту усталость, этот мировой кризис, безработицу, жалкие гроши за его работы, упреки жены – к черту всю эту картину: он знает, что если он любит, то все сумеет. Необходимо только время…
Он сильно затянулся сигаретой, ее кончик вспыхнул и зашипел. Необходимо время, Микки. Ничто не меняется в один день. Папа сумеет заработать, чтобы чаще и дольше быть с тобой рядом. И надолго уводить тебя из дома, от вечно раздраженной мамы. Но, может быть, в лучшие времена и она станет лучше, как знать… Все образуется…
Алекс опустил голову. Господи, что за дела! Мировое сообщество XXI века, чуть ли не плановый социализм, единая валюта, международные мегаполисы, звездолеты шарят по всем галактикам, везут на Землю руду, нефть… Почему кризис?! И такой длительный, уже несколько лет!
Он с досадой отшвырнул сигарету. Разве бы он согласился заниматься этим голографичес-ким кинематографом, если бы не безработица! Пит симпатичный и, похоже, способный парень и полностью захвачен какой-то идеей. И ему нужен компаньон. И именно такой, как Алекс… Почему – пока не очень понятно… Но ведь Алексу это неинтересно, он хочет зарабатывать тем, в чем его призвание, в чем он сильнее многих!
Ладно, писатель, умерил он свой пыл, много тебе удалось добыть этим своим призванием?, Ты почти безработный, сценарист. Кому сейчас нужны слова и сюжеты? Не те времена. И их надо как-то пережить: ведь у тебя Микки и Кэт… Он задумчиво почесал подбородок: выбора у него все равно нет, завтра он пойдет и узнает все подробнее. Удалось бы заработать хотя бы на хлеб у этого Пита, по сегодняшним меркам и это уже неплохо. Ну, во всяком случае, находиться в неизвестности ему осталось недолго. Завтра станет ясно, на ту ли лошадку он поставил…
Алекс посмотрел на часы, потом на мальчика. Тоннель обрушился, и песчаная гора украсилась живописной пещерой. "Сейчас мы соберемся, и я расскажу ему про Синдбада и остров, циклопов, – подумал Алекс. – Пусть еще поиграет, вон как пыхтит, интересно. Чем дольше нас не будет, тем лучше сумеет отдохнуть Кэт. Еще немного, минут десять". Он отвернулся к воде.
С Питом и его семьей он познакомился неделю назад. Жена Пита была подругой юности Кэт. А у женщин бывает так: через десять лет после выпуска из колледжа одной из них вдруг ударит в голову – хлоп! – и звонит соседке по парте! "Ну, как ты, милая? О-о! А мой-то… А твой?.. О-о-о!!" В данном случае в голову ударило жене Пита – Бобби, и она набрала номер Кэт… Результатом беспорядочной часовой болтовни по телефону стал скромный уик-энд двух семей на берегу реки.
Алекс согласился на совместное мероприятие неохотно: слишком озабочен и измотан он был. За последнее время он совершенно отчаялся заработать больше того, чего кое-как хватало на скудный ежемесячный набор продуктов. Главное, что не было никакой гарантии на следующий заработок. Он продавал свои работы случайно, по бросовой цене, часто отдавал авторство и каждый раз не знал, найдет ли покупателя снова. Да и запасы написанных в разное время сценариев и рассказов иссякали, а сейчас, без тихого рабочего места, дома с Микки и Кэт, он писать не имел никакой возможности. "Пиши ночью! – говорили ему. – Все так делают!" В ответ он только отмалчивался. Как бы он мог бегать по редакциям, искать работу, гулять с мальчиком, оберегать его и ухаживать за ним да еще держать фронт под натиском упреков неуравновешенной и вечно подавленной жены, если бы не спал!
Да, он не хотел идти на пикник и все-таки пошел: скандала с Кэт не хотелось. И когда познакомился с Питом, тот вдруг предложил ему сотрудничество. Сразу. Через полчаса после первого рукопожатия, как только пришло время выкурить по сигарете. Они отошли подальше от жен и детей, сели на траву около воды, и Пит без обиняков выложил свое предложение.
– Но почему я? – искренне удивился Алекс, даже не спрашивая о сути дела.
– Нас свела сама судьба, – тихо проговорил Пит. – Моя Бобби рассказала о вас то, что узнала от Кэт. И если это правда, то вы – человек, который мне нужен!
Алекс тогда с интересом рассмотрел Пита. Одного возраста с ним, за тридцать, узкоплечий, субтильный, не ровня невысокому, но жилистому Алексу. Одет аккуратно, и чувствуется здесь не заботливая женская рука, а врожденная приверженность к опрятности и достойному внешнему виду. И глаза – необычные: широко расставленные, зеленые, как изумруды. И чистые. Честные. "Ему можно верить, – подумал тогда Алекс, – я выслушаю его".
– И что же она рассказала? Пит улыбнулся:
– Да многое. Вы знаете эти женские разговоры и дальнейшие перепевы мужьям на кухне. В общем… я сумел составить о вас впечатление. А главное… – Он дотронулся до руки Алекса. – Вы ведь в детстве несколько лет жили в Китае?
– Да, – несколько удивленный, просто ответил Алекс. – Мой покойный отец был там в долгосрочной дипломатической командировке. Тогда как раз готовился проект создания Мирового сообщества. Он работал с китайским правительством. Мне было семь лет, когда я в первый раз попал в Пекин.
– И вы вернулись сюда уже юношей?
– Точно. – Алекс посмотрел на Пита. – А это имеет значение? Пит не ответил на вопрос.
– Кэт говорила, что вы все годы своего пребывания там посвятили буддизму… А ведь это немало: что-то около десяти лет…
Алекс разочарованно смерил Пита взглядом. А-а, понятно, еще один неофит буддизма, а скорее всего религиозный коммерсант. Собирается организовать секту и по возможности стричь с паствы денежки. Таких мы видели еще в Китае. Пачками. Как раз тогда там были нелегкие времена, как сейчас во всем мире. Такие периоды для сектантов – страдная пора: люди, лишившись в кризис привычных точек опоры, ищут их в мистике и религии. Надо же, удивился Алекс, вот так фрукт. А первое впечатление производит хорошее… Он подумал, как бы отвязаться поделикатнее, и решил ответить откровенно:
– Знаете, Пит, я до сих пор преклоняюсь перед учением Будды и действительно отдал ему немало времени… – Он запнулся. – Хотя это не очень верно: время-то я отдавал не столько ему, сколько кунг-фу. Пацан был, это понятно, хотелось научиться драться, а существует мнение, что китайское кунг-фу – такая штука, что ее без веры в Учение не освоишь… Ну, а в детские годы легко обрести веру. Тем более если чего-то очень хочешь в ответ. Но все это в прошлом. Как только я вернулся сюда – все ушло. Я был молод, мне захотелось этой, нашей жизни, цивилизованной, полной – не Пустоты, не Абсолюта. – Он пожал плечами. – Не знаю, может быть, я не прав. Но, – он улыбнулся внимательно слушавшему Питу, – в одну реку невозможно войти дважды, я ни о чем не жалею. Единственное, что во мне осталось из того, китайского периода, – привычка к неглубоким медитациям. Знаете ли, очень хорошо восстанавливает силы.
– Так мне и нужна именно эта ваша привычка! – радостно воскликнул Пит и схватил опешившего Алекса за плечо. Тот с удивлением воззрился на него:
– Но зачем?
Глаза Пита возбужденно заблестели, он приблизил к Алексу свое маленькое птичье лицо с огромными, почти изумрудными зрачками и зашептал:
– Я вам все расскажу, Алекс! Дело касается трехмерного кинематографа, ну вы знаете! Голографическое кино. Вы, наверное, и сценарии для него уже писали.
Алекс кивнул. Да, он написал пару вещей для голографической студии. И прошли они у режиссера на "ура". Только вот будут ли ставить по ним фильмы, а значит, и платить деньги – еще вопрос. Кино, которое использовало последние достижения в области создания динамических голограмм, появилось совсем недавно, и о массовом прокате даже и вопрос не стоял. Для него нужно было строить специальные кинотеатры со специфическим оснащением: достаточно того, что экраном, или, точнее, экранным полем, служил в них непосредственно зрительный зал. Да и производство прокатной аппаратуры тоже влетало в копеечку. Но Алекс, как профессионал кинематографа, знал, что игра стоит свеч. За этим зрелищем, за этим действом было будущее.
Он помнил, какое ошеломительное впечатление на него произвел первый просмотр экспериментального голографического фильма.
Под демонстрацию картины главреж тогда отдал второй по величине съемочный павильон студии. Строили когда-то его, обнося стенами поле площадью в тысячу гектаров, и, как полагается в помещениях такого объема, бардак здесь был страшный. Половина этого амбара была забита старинными каретами и макетами звездолетов; часть занимал костюмерный склад, но костюмы королев, лифы и корсеты вперемешку с рыцарскими доспехами попадались почему-то в самых неожиданных местах; в углах были свалены зазубренные ледорубы, кривые сабли, автоматы Калашникова и бластеры; после съемок фильма ужасов стены были залиты несмываемой "кровью"; в самом темном углу с потолка свешивался муляж висельника с выпученными глазами…
Ко всеобщему изумлению, как только включилась аппаратура трехмерников, все это исчезло, пропало, и Алекс оказался в пронизанном солнцем лесу. Его обступали вековые сосны, пахло хвоей – "неужели сделали и синтезатор запахов?" – где-то вдалеке кричала птица. Он посмотрел себе под ноги. Густая трава доходила почти до колен, она скрывала его ботинки, и хотелось сделать шаг и услышать шорох раздвигаемых стеблей. Алекс протянул руку, хотел дотронуться до ближайшего дерева, но рука прошла сквозь него, он не ощутил ничего, кроме пустоты.
"Чудно… и здорово! – восхитился Алекс. – Стопроцентный эффект присутствия! Мечта кинематографа с момента его рождения!" Он повернулся, жадно осматриваясь вокруг, и… Из-за сосны бесшумно шагнул человек в окровавленной одежде, темное лицо его было неподвижно, раскосые безумные глаза ничего не выражали. Правая рука его сжимала нож. Он молча развернулся, уперся в Алекса взглядом и с таким же неподвижным, ничуть не изменившимся лицом бросился на него…
Алекс потом со смехом вспоминал, как провел встречный удар ногой, названия которого из кунг-фу уже не помнил. И вместе со всеми хохотал над рассказом очевидцев, как он хлопнулся после этого на пятую точку и выкаченными глазами смотрел в спину уходящего в глубь леса фантома. Фантом невозмутимо прошел сквозь него и скрылся.
На самом деле в момент встречи с лесным убийцей Алексу было не до смеха. И он почему-то это хорошо запомнил…
– Алекс! Вы слушаете?
– Да-да, Пит… Я в курсе проблем трехмерников. Все это очень громоздко и дорого стоит.
– Вот! – вскинул указательный палец Пит. – А я решил эту проблему! – Он хотел было продолжить, но замялся. – Ладно, об этом потом, не сейчас… Но почему мне нужны именно вы? Единственное, что требует мое открытие от человека, – это способность к сосредоточению и управлению динамическими образами. Без этого ничего не получается. И это могут делать только спецы. И вы.
Он снова сблизил свое лицо с лицом Алекса:
– Вы находка для меня, не выписывать же мне на студию энтузиаста аутотренинга, буддиста или йога! Во-первых, я уверен, за уникальность услуги они потребуют дикие суммы. А во-вторых, они бы и не справились, это сможете сделать только вы с вашей писательской фантазией. Вы можете создать динамический образ – разве вы не занимаетесь этим каждый день, когда пишете свои сценарии? Вы можете управлять им – разве ваши замыслы в голове статичны?
И самое существенное из этих важнейших ваших достоинств – вы способны сосредоточиться и не упустить его! Потому что, по большому счету, вы – квалифицированный медитатор с многолетним опытом!
Только в этот момент Алекс и задал себе вопрос: что же такое придумал его новый приятель? Он хотел спросить, но тут их прервали. В ближайших кустах раздался громкий визг Микки и девичьи крики. Алекс только усмехнулся.
Две дочурки Пита, четырех и пяти лет, после краткого знакомства с его малышом сразу взялись за Микки всерьез. Сначала они учили его играть в ленточку, потом утащили показывать свои закопанные в землю секреты – гуляли с мамой они здесь часто; по возвращении из Страны Великих Секретов они затолкали его в кусты и стали строить шалаш, чтобы жить в нем одной семьей. Микки, поглядывая на отца, стоически пыхтел, прыгая через ленту; нахохлившись, выкапывал бутылочные стеклышки с фантиками из земли; сурово сведя бровки к переносице, таскал ветки для шалаша. Неизвестно еще, кто кого опекает, весело думал Алекс. По-моему, мой мальчик ведет себя как настоящий мужчина: отметя в сторону ложную гордость, помогает женщинам в их нелегких, но таких презираемых воином делах! Но, видно, подумал Алекс, слушая возмущенные крики Микки, и терпению настоящего мужчины когда-то приходит конец!
Женщины, хлопотавшие над покрывалом с закусками, подняли головы.
– Алекс! – сказала Кэт.
– Пит! – сказала Бобби.
– Посмотрите, что там еще! – выкрикнули они в унисон. И недоуменно поглядели друг на друга. Мужчины рассмеялись и отправились утрясать конфликт.
Под вечер Пит крепко пожал Алексу руку и сказал:
– Как только у вас появится свободная минута, приходите ко мне в студию. Я вам покажу такое, чего вы в жизни не видели. – И добавил: – Я надеюсь, что мы будем работать вместе…
Прошла неделя, и вот теперь Алекс собрался идти к Питу. Завтра.
Он очнулся от раздумий, снова взглянул на часы и негромко крикнул сыну:
– Микки Норман, молодой человек! Прошу вас собрать игрушки и пройти к воде, чтобы вымыть ноги!
– Па-ап! – капризно прогундосил малыш. Алекс отнесся к этому спокойно: если бы он услышал что-нибудь другое, это означало бы, что Микки уже не три годика, а намного больше. Он бесшумно подошел к мальчику со спины и быстро, но бережно подхватил его на руки.
– А-а-а! – заголосил Микки Норман, но сколько в этом голосе было игры и радости! Алекс зашел по колено в воду, прополоскал лопаточку и самосвал, обмыл мальчику ноги и надел на него носочки и босоножки. Потом он вынес сына на берег и поставил на землю. Все!
– Пойдем… – запыхавшись, пробормотал он и вбил ноги в старые резиновые шлепанцы.
– А сумки? – Микки ткнул пальчиком в сторону их вещей.
– О, чуть не забыл! – Алекс хлопнул себя по лбу. – Молодец, – сказал он и направился к вещам.
Он устало брел к сумкам, загребая шлепанцами песок, и думал о самом разном. О том, успеют ли они на автобус, и через сколько времени они приедут домой, и надо ли накинуть на Микки курточку, вроде бы с реки задул ветерок… И еще он думал, будет ли их ругать Кэтти за то, что они задержались, и что ему надо ответить, чтобы не было скандала… Он брел и думал, ощущая усталость и удовлетворение от того, что прогулка удалась, и даже забыл про Микки у себя за спиной.
И вдруг почувствовал, что происходит что-то необычное. Не страшное, нет! Необычное… Он замедлил шаг. Что-то как будто мягко толкнуло его в спину. Мягко и ласково, как будто котенок ткнулся в ладонь теплой мордочкой. Он встал как вкопанный и обернулся.
Микки стоял, опустив руку с лопаткой, около ног его замер блестящий после мытья самосвал. Микки стоял, и глаза его были распахнуты, а в них текли медленные воды реки. Микки стоял и смотрел на своего отца – так, как это могут делать только дети.
Отстраненно.
И изумленно.
И впитывающе.
Алекс тихо подошел к нему и остановился напротив. Микки поднял посерьезневшее личико:
– Папака, а мы всегда будем вместе, да?
И улыбнулся. И протянул ему руку.
А Алекс вдруг как-то в один момент потерял свое сердце. Оно ухнуло и пропало. И он не смог больше дышать. А потом он нашел его, и услышал в груди его биение, и задышал снова, но теперь знал, что оно уже никогда принадлежать ему не будет. Он отвел увлажнившийся взгляд, ничего не ответив, и некоторое время молча смотрел на почти закатившийся красный шар. А потом встал перед малышом на колени, взял в свои руки маленькую теплую родную ладошку и крепко прижал к губам.
И увидел, как засияли круглые глаза малыша.
Назавтра Алекс проснулся с необычно хорошим настроением. Он позвонил Питу и договорился о встрече. Потом рассеянно выпил чашку кофе, выкурил сигарету, улыбнулся, глядя на спящих Микки и Кэт, и вышел из дома.
Жил Пит не очень далеко, в коттеджном микрорайоне, который когда-то самолюбиво растолкал огромные небоскребы мегаполиса и теперь гордо стоял среди серых гигантов, радуя глаз видом пышных садов и ярких островерхих черепичных крыш. Алекс никогда здесь не бывал – его маршруты всегда лежали далеко в стороне – и поразился, насколько тихо, зелено и свежо может быть буквально в ста метрах от центральных улиц района. Он медленно, смакуя каждый шаг, проходил мимо цветистых изгородей из шиповника вокруг коттеджей, с наслаждением слушал жужжание шмелей, вдыхал запах свежескошенной травы. Алекс улыбался и думал: "Кое-где ничто не меняется, несмотря на мегаполисы, Глубокий космос и мировые кризисы. Или, если уничтожается, при первой возможности восстанавливается с мистической быстротой и точностью. И я знаю почему. Потому что сама Природа помогает человеку в этом строительстве… Таких тихих мест будет еще больше. Колонизация К-6, говорят, успешна, как ни на каких других планетах. А это значит, что и мы с Кэт сможем когда-нибудь жить вот в таком местечке…"
Нужный ему адрес он нашел быстро. К своему великому сожалению. Кто знает, чем его будет потчевать Пит, а вот прогулка вдоль тенистых коттеджных садов ему доставляла большое удовольствие.
– Алекс! – Пит спешил к нему навстречу от крыльца обширного белого особняка. – Не заблудились? Я вас уже жду, спасибо, что позвонили перед приходом. – Он подошел и дружески взял его под руку. – Пойдемте сразу в студию, в мой домик.
Они прошли по чистой гравиевой дорожке в глубь обширного яблоневого сада. Домиком Пит называл длинное аккуратное строение за особняком. Пит открыл широкую скрипучую дверь, и Алекс оказался в просторном и светлом помещении, больше похожем на лабораторию научного института, нежели на кинематографическую студию. Он огляделся.
Студия представляла собой широкий коридор, по обе стороны которого стояли громоздкие и миниатюрные приборы самой разной формы и неизвестного назначения. Располагались они на полу, на специальных фигурных подставках и на бесчисленных железных столиках вдоль обитых белым пластиком стен. По полу от двери бежала красная ковровая дорожка и утыкалась в небольшую пустую сцену в другом конце помещения. Возле сцены приветливо мерцал монитор компьютера, в единственном окне тихо гудел кондиционер. Было чисто и светло. Алексу здесь понравилось.
– Проходите! – Пит подтолкнул Алекса к маленькому диванчику возле пустого письменного стола. – Сейчас будем пить кофе. Курите, Алекс.
Пит засуетился возле белого шкафчика с надписью «Аптечка» и достал из него пепельницу, чашки и кофейник. Потом бестолково потоптался с кофейником в руках, что-то пробормотал, близоруко сощурил глаза и вышел за водой. Алекс улыбнулся ему вслед. Он заметил, что Пит волнуется, и очень хорошо его понимал. Так же и он, когда еще был штатным сценаристом одной крупной киностудии, суетился и терялся, когда режиссер вдруг заходил к нему в кабинет и просил почитать неоконченный сценарий.
Это и приятно, и волнительно, и страшно – когда отдаешь на суд людской дело своих рук…
Пит скоро вернулся, они выпили кофе, покурили, поболтали о пустяках, посмеялись. А потом Пит вдруг отодвинул свою чашку и встал с места.
– Я ничего не буду вам сейчас подробно объяснять, Алекс, вы поймете сами. Скажу только: вы видели ту аппаратуру, которая требуется для записи и воспроизведения трехмерного фильма – кинокамеры, компьютеры, лазерные проекторы, пленка размером с паруса фрегата! Ничего не поделаешь – таков процесс и технология! – Он не к месту засмеялся, развел руками, а потом остановил на Алексе вдруг посерьезневший взгляд. – А теперь идите за мной.
Пит прошел по ковровой дорожке до самой сцены, повернул налево и исчез за своими приборами. Алекс проследовал за ним и увидел массивный сейф с кодовым электронным замком. Пит покопался с набором кода, открыл сейф и достал из него…
Алекс ожидал увидеть нечто необычное: все-таки он был здорово заинтригован. Он подался вперед, вытянул шею и заглянул Питу через плечо. И не смог удержать разочарованного фырканья: тот держал в руках всего лишь какой-то оранжевый ребристый шлем и пластиковую коробку с заплечными ремнями. Пит повернулся к нему, обеими руками прижимая к себе предметы.
– Не фыркайте, Алекс. Не фыркайте. Здесь, – он кивнул на шлем и коробку в своих руках, – вся голографическая техника современности. Все эти их бесчисленные приборы, которые производят трехмерную динамическую голограмму, – вот в этих штуковинах И что самое главное – у меня в руках весь процесс: и студия, и кинотеатр! Шлем – съемка, а генератор, – он вытянул вперед коробку, – воспроизведение! Ну, каково?
Пит выгнул грудь, и огромные зеленые глаза его наполнились гордостью. "Забавный Пит, – подумал Алекс. – Забавный и хороший человек. А если это правда – то, о чем он говорит, то он еще и талантливый ученый… Да, но при чем тут я?" Если Алекс и уловил кое-что из всех объяснений, то ему это было не интересно. Ну, прорыв в технологии, ну открытие… Но он-то ведь сценарист, а не "киньщик". Ему действительно наплевать на технологию кинопроизводства. Он хочет заработать денег и что-то не видит здесь такой возможности… Правда, Пит что-то там говорил про удержание образов – это Алекс умеет, может быть, удастся помочь ему, хоть что-то заработать. Но что нужно делать?
Пит как будто услышал его немой вопрос.
Он протянул ему шлем и коробку.
– Наденьте это, Алекс. Не бойтесь. Мы сейчас проведем первое испытание, и вы поймете, на каком счастливом пороге голографического будущего мы находимся.
Алекс осторожно взял в руки шлем и надел его на голову. И вздрогнул: шлем у него на голове ожил и осторожно, но чувствительно впился сотнями миниатюрных выдвижных щупов в кожу головы. Алекс схватился за голову обеими руками.
– Не трогайте! – вскрикнул Пит. – Это не опасно. Сейчас вы привыкнете к ним. Это считывающие сенсоры.
Алекс пощупал ребристую поверхность шлема и обратил внимание, насколько он объемен: его голова была сейчас размером с большой арбуз.
– Пит, – позвал он – тот как раз прилаживал коробку у него на груди, – слушайте, а что там внутри жужжит?
– Где? В генераторе или в шлеме?
– И там, и там.
– Аппаратура уже заработала, Алекс… Я сейчас объясню. Грубо говоря, шлем выборочно считывает из вашего мозга только визуальную информацию, и никакую другую. То есть он воспринимает и обрабатывает те микроимпульсы, которые строят в вашей голове некий видеоряд. Ваши фантазии, сны, любые визуальные картины, воспоминания – все это он "видит". Потом он передает их вот в этот ящик. Он тоже гудит, потому что это голографический генератор. Там – мощный химический источник питания, лазер, портативный компьютер… ну и все остальное. Компьютер принимает кодированную информацию от шлема и воссоздает интерференционную картину голограммы на некой поверхности. Не спрашивайте – на какой и как: это мой будущий патент на изобретение. Лазер освещает ее и получает микроголограмму внутри генератора. А потом генератор разворачивает это изображение в нужном масштабе перед индуктором, то есть вами. Там, где вы хотите. И это уже не изобретение, Алекс, это – открытие! Таким образом, вы получаете трехмерную голографическую динамическую интерпретацию всего того, что вы только способны в настоящий момент себе представить.
И вот тут-то до Алекса наконец дошло!
– Так вы хотите сказать, что он разворачивает в пространстве мои мысли? – воскликнул он.
– Не мысли – образы! Поэтому-то мне и необходим оператор с вашими способностями. Если вы не сосредоточитесь, то не сможете создать даже самую плевую мизансцену. Я пробовал – у меня получается та же дикая каша, что творится и в моей голове.
Алекс продолжал восторженно осмыслять свое открытие:
– И что я представлю себе, то он и покажет?!
– Ну конечно! Представляйте себе что хотите! Вы же сценарист. Создавайте в голове сценарий и делайте свой фильм – без режиссера, без актеров, без бутафории. Без ограничений – так, как вы себе его видите, каким хотите видеть!
У Алекса закружилась голова.
– А звук, а запись?
– С записью проблем нет. Она сразу же производится компьютером, встроенным в генератор. А со звуком сложнее. Кое-какой стандартный набор в памяти имеется – вот эта синяя кнопка, видите? Там есть шум дождя, крики толпы, стрельба, гудки автомобилей, волчий вой, ну и так далее… А вот человеческую речь придется накладывать, как всегда – в звукосту-дии с участием актеров. Единственный человеческий голос, который у вас есть, – ваш. Хотите – используйте, можете сразу озвучивать своим голосом главного героя.
Алекса захватил исследовательский азарт:
– Давайте попробуем!
– Подождите. Если вы будете так волноваться, у вас ничего не получится. Успокойтесь, подумайте, что вы хотите создать. Начните с неподвижных или малоподвижных сцен. Это может быть спокойный морской пейзаж, пустыня, костер в лесу… Поняли? Успокойтесь, подготовьтесь, а потом нажимайте вот эту клавишу на боку шлема. Потом я вам дам специальный радиопульт, вы сможете управлять приборами, не вынимая руку из кармана…
Пит что-то еще говорил – Алекс уже не слушал. Он прикрыл глаза и успокоил дыхание. И расслабился, насколько это было возможно стоя.
– Пит, я могу сесть?
– Да, кресло перед вами. – Голос Пита зазвучал напряженно: он почувствовал настрой Алекса.
Алекс сел в кресло и выпрямил спину. Руки свесил с подлокотников, уронил на грудь подбородок, расслабился. Отработанная годами техника погружения возымела мгновенное действие. Мир молчания, в котором нет ни одной мысли и чувства, ни одного движения жизни, встал у него за спиной…
"Покой!" – сказал он себе заветное слово, и тут же великая тишина опустилась на него, тишина, в которой не было ничего и было все, которая поглощала все движения мира и все же не растворяла их, а несла. Несла в себе, чтобы исторгнуть в свет по мановению неведомой руки…
Слишком глубоко, пришла в голову тихая-тихая мысль. Алекс увидел ее на идеально гладкой, не волнуемой ничем поверхности восприятия и согласился и раскрылся навстречу. Мысль осторожно привнесла в мозг небольшое колебание, волнение, ментальную зыбь, и… Алекс получил возможность творить. Строить свой мир в мире иллюзий, в мире образов, которые там были так же реальны, как здесь была реальна улыбка Микки.
Улыбка Микки… Два года назад они все вместе – Кэт, Микки и он – поехали к морю. Микки к тому времени не только научился уверенно ходить, но и к тому же уже и бегал как угорелый. Правда, ножки его еще часто подгибались и он падал, но там, у моря, были дюны, на пляже – белый рыхлый песок, падать было небольно…
Он полюбил забираться на одну пологую дюну с троицей невысоких сосен на вершине.
Говорил он еще тогда плохо и, когда добирался до самого верха, только восторженно гукал и призывно кричал "па-па!". И Алекс вставал с пляжной лежанки и подходил к подножию дюны. Микки начинал подготовительно визжать, а Алекс кричал в ответ: "Давай!" И его мальчик кубарем скатывался вниз, мчался на всех своих младенческих парах и в конце концов зарывался ногами в песок и падал к ногам папы, и они вместе хохотали, отряхивая его мордочку от прилипших песчинок… Вот так и запала у него в сердце та картина – кукольное смеющееся личико его малыша, синее море, белые жаркие дюны и три сосны над головой Микки…
– Прекрасно!… – услышал он восторженный шепот Пита. – Поразительно! Вы гений, Алекс!
Он открыл глаза и… ничего не увидел.
– Я же забыл включить шлем! – пробормотал он.
– Я включил его, не волнуйтесь, вы просто не заметили.
– Но почему же тогда нет картины?
– Перед тем как вы очнулись, я убрал ее. – Пит показал миниатюрный радиопульт на своей ладони. – Дело в том, что, когда вы в рассредоточенном состоянии, смотреть не на что, воспроизводится всякая ерунда, вам самому было бы неприятно. Потом попробуете, когда будете один. А картина была, да еще какая! Включите воспроизведение записи, вон та клавиша на генераторе!
Алекс щелкнул клавишей и встал, замерев в напряженной позе. Перед ним была все та же сцена, экран дисплея и окно…
– Не волнуйтесь так, Алекс. Нужно несколько секунд, чтобы… – Пит не договорил, потому что яркое солнце ударило людям в глаза; там, где была стена, развернулась бесконечная синяя гладь; небольшие волны с белыми барашками на гребнях бесшумно накатывали на песчаный берег, а рядом с Алексом, прямо перед ним стоял маленький голый мальчик, смотрел ему в лицо и самозабвенно хохотал, выпячивая выпуклый животик и подгибая коленки. Картина была совершенно беззвучной, но, когда малыш сделал шаг и шутливо повалился на Алекса, тот рухнул на колени и выставил раскрытые ладони. Это был Микки, и он падал: разве мог Алекс стоять и рассуждать, реальность это или нет! Картина неожиданно пропала, а Алекс так и остался сидеть перед сценой с нелепо выставленными перед собой руками.
Пит тихо и довольно смеялся у него за спиной, а Алекс не торопился вставать с колен. Увиденное не удивило – оно его поразило… В этом нужно было разобраться. Прямо сейчас, немедленно, пока было живо еще ощущение.
Он ожидал увидеть просто голографическую картину и был к этому готов: все-таки не в первый раз, да и Пит подготовил его своими объяснениями… Но он не думал, что будет чувствовать! Это твое сердце, Алекс, сказал ему трезвый спокойный голос, это всего лишь сердце. Ты увидел мальчика и вспомнил, как это было с тобой тогда, у моря. У тебя все было хорошо, с Кэтти вы еще – или уже? – не лаялись, твой сценарий приняли в работу, впереди были две недели с Микки, и, когда ты обнимал его, все сливалось для тебя в одну песню. Вспомни. А сейчас ты пережил это заново…
Да, мысленно воскликнул Алекс, но это не походило на воспоминания, это… была волна! Это была эмоциональная волна, которая накатила из картины, как только я ступил на песок… Как только я ступил на песок… Как только я пересек границу голографической развертки… Он медленно поднялся с колен и стянул с головы шлем.
– Что с вами, Алекс? Вам плохо? – Пит, обеспокоенный его отсутствующим видом, подошел вплотную. Алекс, не глядя на Пита, успокаивающе положил руку ему на плечо:
– Нет-нет, все нормально. Мне просто надо кое-что понять… – Он повернулся к Питу спиной, снял с груди генератор и прошел к столу с недопитым кофе. Потом обернулся. – Скажите, Пит… А вы были вне картины?
– Конечно! Вы же развернули ее перед собой, хотя могли бы все представить так, что мы оказались бы в центре образа. Но это дело вашей техники, еще научитесь!
– И вы ничего не почувствовали во время воспроизведения?
– Не-ет… – Пит удивился.
Он не почувствовал, потому что был за границей голограммы! А Алекс пережил сильнейшее эмоциональное воздействие, как только упал коленями на песок, вошел в нее! Он внимательно посмотрел на беспечное лицо Пита. "Что же ты создал на самом деле, милый друг? Но сейчас я не буду тебе ничего рассказывать, мне надо проверить все самому".
– Я так и думал. Значит, мне показалось. – Голос Алекса зазвучал тверже: он принял решение и успокоился. – Что ж, Пит, я поздравляю вас, это действительно уникальная технология. Вы знаете, что большую часть дня я свободен, и отныне, если вы пожелаете, я полностью в вашем распоряжении. – Алекс помолчал и добавил: – Конечно, я не имею возможности работать с вами за будущие гонорары… Сами понимаете, кризис…
Пит замахал руками:
– Конечно, конечно, Алекс! Сейчас мы с вами все решим. Главное, что вы согласны!
Они еще долго в тот день сидели в студии и обсуждали будущую совместную работу.
На следующий день Алекс начал планомерные восьмичасовые тренинги по созданию динамических голограмм.
Первая цель, которую поставил Пит, была созданием короткометражного фильма воображением Алекса Нормана по его же сценарию. Конечная цель – демонстрация фильма, возможностей изобретения Пита Милтона и продажа прав эксклюзивного проката его аппаратуры крупнейшей мировой кинокорпорации "Синема Интернешнл". В случае удачной реализации всех планов Алекс Норман получал двадцать процентов от прибыли Пита Милтона. А до тех пор Пит, небедный человек, обязался выплачивать Алексу достойную зарплату. Настолько достойную, чтобы заботы о семье не отвлекали Алекса от его суперзадачи.
Условия контракта устраивали Алекса в полной мере. Двадцать процентов от ожидаемой прибыли должны были обеспечить его, Кэт и Микки на много-много лет вперед. И не просто обеспечить, а полностью изменить их жизнь. И Кэт, и Алекс получат то, о чем каждый из них мечтал. Кэт – свои наряды, положение в светской тусовке мегаполиса, интрижки – бог с ней, ее не изменишь… Алекс – спокойную жизнь и возможность писать: может быть, писать что-то другое, несюжетное, раздумчивое, главное. Да, это само собой: с Кэт и Алексом все ясно, а вот Микки…
Вот отчего у Алекса колотилось сердце от цифры двадцать процентов! Вот о чем была его настоящая мечта! Он даст Микки все лучшее, что только есть в этом странном мире. Все лучшее – путешествия, книги, игры, фильмы, образование… Он купит людей – тоже лучших: за деньги можно купить все! – преподавателей, тренеров, любую компанию, отношение, среду – черт-те что! – самое лучшее! Чтобы его мальчик рос в радости и силе, и расширялся сознанием и сердцем, и познавал мир без зажимающих восприятие травм. Чтобы потом, когда пробьет час испытаний – а это бывает с каждым, разве нет? – он мог решать свои проблемы сам. Достойно. И нести свой человеческий груз. Как мужчина и как мудрец…
Он с энтузиазмом взялся за работу.
Первая удача Алекса с созданием динамической голограммы оказалась вовсе не типичной. И дело было не в том, что он не мог хорошо сосредоточиться – это он умел. Но буддистская техника погружения, которую он когда-то культивировал, предполагала исключительную концентрацию. Концентрацию, которая исключает все остальное в мире. С закрытыми глазами. Пит же на следующий день потребовал от него работы не вслепую, а с полным пространственным контролем над разворачиваемой Алексом картиной.
Это было правомерно: генератор чутко отзывался на задание расстояний и масштаба, а возможности его были, мягко говоря, велики. Он мог создавать картины размером с гору и перемещать объекты на неограниченные расстояния. И если не получал ментальной команды, то продолжал движение объекта по заданной траектории. Это означало, что Алекс должен был наблюдать за тем, что делает, и контролировать картину, а значит – и в этом состояла вся трудность! – создавать голограмму с открытыми глазами, находясь в реальности студии.
С масштабом у него проблем не было: его он задавал уверенно. Любая картина послушно разворачивалась в пределах студийной сцены. Посторонние шумы и воздействия его, как правило, не отвлекали, тем более что Пит заботился об этом. Но вот сам фильм, который он начинал прокручивать перед собой, создавал непреодолимую трудность.
Алекс мог увлечься движением удаляющегося по прерии всадника без головы и начисто забыть об изумленной толпе у ворот форта на первом плане. Когда же он вспоминал о людях и сосредоточивался на формировании сцены, генератор отправлял всадника за горизонт, за пределы голографической картины. Пит тогда несколько секунд обреченно смотрел в окно на безголовую фигуру беспечного ковбоя у себя в саду и бросался к пульту. Генератор выключался: еще немного, и насмерть перепуганные соседки-домохозяйки озвучили бы творение Алекса. По-своему.
После нескольких подобных эпизодов Пит ввел в управляющий блок еще одну опцию – задание границ голограммы.
Работа, за которую Алекс получал стабильную зарплату, оказалась неожиданно изматывающей. Алекс приходил в студию раньше Пита, открывал своим ключом дверь и несколько минут сидел на диване с закрытыми глазами, настраиваясь на усилие нового дня. Усилие, которого не знал ни один человек в мире. Усилие, тяжесть которого определялась именно его необычностью.
Алекс однажды определил для себя, в чем состояла трудность его работы: он должен был демонстрировать не исключительную концентрацию, а всевключающую. Он должен был держать в голове всю картину и управлять каждым ее элементом. И выполнение такой задачи, по существу, требовало освоения дисциплины, по степени трудности сравнимой с идеальным выполнением буддистских методик.
Алекс понимал, что быстрых успехов в таком деле ожидать не приходится. И ход дел это подтверждал. Простые сцены с двумя-тремя героями или движущимися объектами в центре ему стали удаваться только через три месяца после начала тренинга. И это уже было достижением:
Пит при первой полноценной демонстрации даже кинулся ему на шею. Но вот многоплановые картины со сложными множественными перемещениями не давались…
Машина врезалась в опору моста и, смятая в гармошку, как ни в чем не бывало продолжала движение по магистрали, сквозь опору: Алекс в это время занимался дракой на обочине; в озверевшего наркомана из негритянского квартала палила дюжина полицейских стволов, а он стоял и стоял и падать не собирался, как Овод на расстреле: Алекс в это время выравнивал траекторию патрульного вертолета над сценой; хищный инопланетный монстр раскрывал огромную пасть над прелестно визжащей героиней и, тупо мигая, так – раззявленный – и застывал: Алекс был занят подоспевшим терминатором-спасителем.
Генератор не только запоминал заданные Алексом траектории. Характерной особенностью его работы было то, что для каждого объекта и персонажа он воспроизводил последнюю команду Алекса до тех пор, пока не поступала другая. И если Алекс забывал о ком-нибудь или о чем-нибудь, то получался конфуз. Именно поэтому его главный крутой герой после впечатляющего интимного эпизода вставал с постели и выходил в окно тридцатого этажа, влюбленные парочки, как сомнамбулы, бродили по лунным дорожкам на море, а жестокие убийцы с задумчивыми лицами замирали над своими жертвами.
Иногда Алекс не выдерживал. На бравого пожарника, который с методичностью идиота перебирал руками и ногами по небу – пожарная лестница под ним давно кончилась! – он молча смотрел, а потом начинал скрежетать зубами и с каким-то садистским удовольствием расстреливал его в упор. Из чего бы вы думали? Из огнемета!
Да, работа была не из легких. Но вот что удивительно: чем больше уставал от нее Алекс, тем сильнее становилось в нем стремление создать полноценный фильм. Он понимал: то, чем он сейчас занимается, – уникально и если выполнимо, то очень-очень немногими. И поэтому ему обязательно надо добиться успеха. Нельзя уповать только на деньги от проекта: мечты реализуются делом, твоим делом. Да, он писатель, сценарист. Но вот еще одна прекрасная возможность материализовать свои творческие фантазии: не на бумаге – в пространстве! Если коммерческий план Пита осуществится и его аппаратура станет достоянием "Синема Интернешнл", Алекс долгое время будет единственным дееспособным оператором. А это значит, что дадут зеленый свет любым его задумкам, любым сюжетам. Он наконец-то сможет вывалить из себя все, что копилось в нем, рвалось и не находило выхода под гнетом мелкой обыденности, неудач, злых попреков…
То, что так смешило Пита и выводило Алекса из себя, в то же время служило ему и хорошим подспорьем. Запоминающее устройство генератора послушно нагоняло морские волны на берег, сыпало медленный снег на деревья или сгибало их под ветром и дождем столько, сколько Алексу было нужно. Достаточно было задать погоду или интерьер с монотонно скачущей канарейкой в клетке в самом начале эпизода, и на этом фоне можно было работать, ни о чем не беспокоясь. Пит к тому же научил Алекса программировать некоторые стандартные перемещения, и Алекс теперь мог создавать довольно сложные динамические картины, которые работали без его контроля. Так, он мог спокойно заниматься диалогом генерала Гранта с янки в окопе на первом плане, а на заднем у него работала программа: пушки конфедератов поднимали к небу облака порохового дыма, а южане, как муравьи, суетились возле них. Заметить повторяемость действий было трудно: программа задавалась заранее и была довольно длинной.
Постепенно, где-то на пятом месяце совместной работы, Пит и Алекс собрали такой обширный банк задних планов – интерьеров, ландшафтов, погод, ветров, штормов, боев и пожаров, – что работать стало намного легче. Алексу стало удаваться многое. Конечно, еще во многом ему требовалась помощь и режиссера, и оператора. У него не было опыта работы с кадром, монтажа видеоряда, расстановки акцентов. На бумаге он прекрасно умел строить сцены и отображать нюансы – пространственное же воплощение сюжета требовало другого опыта. И все-таки он был сценаристом. Человеком, который привык примерять свое слово к возможному его изображению на экране. И поэтому режиссура и операторская работа Алекса становились все лучше и лучше.
Он увидел свет в конце тоннеля…
В круговерти проблем Алекс как-то забыл про то недоразумение, которое случилось с ним при создании первой голограммы. Но то, что было связано с Микки, откладывалось в нем раз и навсегда и рано или поздно должно было о себе напомнить. Перед началом каждого рабочего дня его неизменно посещало смутное подозрение, что он что-то не сумел сделать вчера, что-то забыл и оплошность эту надо бы исправить сегодня. Он отмахивался от неясного ощущения и начинал работать. А на следующее утро все повторялось вновь.
Однажды Пит забежал в студию и сообщил, что должен отвезти свою Бобби на демонстрацию коллекции женской одежды какого-то модного заезжего французика-модельера. Он должен отвезти ее именно сейчас, немедленно, француз пробудет в мегаполисе всего один день – "Ах, Пит, если бы ты видел! О-о-о!", – иначе его супружеству конец. Пит изложил это на одном дыхании, а потом сделал свирепую гримасу, полоснул себя ребром ладони по горлу и сорвался с места.
"Работайте один! Я скоро! Только до обеда!" – крикнул он в дверях, а Алекс только сочувственно улыбнулся в ответ. "У меня в распоряжении целый день в одиночестве", – подумал он и стал прикидывать, что бы он хотел сегодня попробовать создать. И вот тут-то, когда он впервые оказался без Пита с аппаратурой в руках, он и вспомнил о Микки на песке. И надел шлем.
Когда он воспроизвел ту давешнюю сцену в дюнах – а делал он теперь это с открытыми глазами, поместив себя в центр, – то сначала совсем забыл о цели эксперимента. Он настолько увлекся видом своего малыша, что прошло немало времени, пока к нему вернулся трезвый взгляд испытателя. И вот в тот момент, когда Алекс заставил себя успокоиться и отвлечься, он и почувствовал воздействие. Голограмма не хотела его отпускать. Та радость, которую он только что пережил, снова рвалась в него, поворачивала голову к сыну, толкала навстречу. Он заставил себя отвернуться от Микки и ощутил, как плотная волна вполне определенного эмоционального состояния – а теперь для него было неважно, какое оно, хорошее или плохое, – нахлынула на него с силой, которой было очень трудно сопротивляться. Он повернулся к сыну и выключил генератор.
Алекс тогда долго сидел на диване и смотрел в одну точку. А потом он целый день занимался тем, что создавал одну простую сцену задругой. Вот Кэт три с половиной года назад. У нее неснимаемый токсикоз беременности. Справиться с этим она не может, ей страшно и плохо, и поэтому она с ненавидящим лицом набегает на Алекса из кухни и выплевывает в него самые страшные оскорбления, которые только может придумать…
Вот они ранним утром у кроватки Микки. У него кишечный грипп, он не спит, Алекс но сит его подмывать в ванную каждые полчаса. Это уже третья бессонная ночь. Алекса тошнит от усталости, от неумеренного курения, от хлестких, грубых окриков Кэт…
Вот годовалый Микки с милой, наивной улыбкой ковыляет к двухлетнему мальчику – тот мрачно наблюдает за ним из-под тяжелых надбровных дуг и вдруг бьет его лопаткой по голове – раз, другой, третий… Микки не понимает, что это такое с ним делают, и беспомощно моргает с той же улыбкой на лице. А потом ему становится очень больно, ротик его искривляется, и он плачет, и поворачивается к Алексу, и даже не делает никакой попытки выйти из-под града ударов. А Алекс бежит, бежит изо всех сил с другого конца площадки, и сердце его сжимается от боли, и он проклинает себя и весь этот дикий, нелепый, больной белый свет…
К концу дня он стянул шлем и рухнул на диван. Он нашел объяснение. Он тоже сделал свое открытие. Внутри открытия Пита Милтона. И по значимости оно не уступало созданию ментально управляемых голограмм.
Алекс открыл, что генератор резонирует с эмоциональным состоянием оператора. А это означало, что если создаваемый образ вызывает у Алекса эмоции, которые чуть сильнее определенной отметки, то генератор воспроизводит не только образ, но и чувство. И сила этого чувства в резонансе настолько велика, что не идет ни в какое сравнение с эмоциями источника, то есть оператора. Генерируемое состояние полностью захватывает наблюдателя и бесцеремонно «включает» его в голограмму. Зритель теряет связь с реальностью и начинает действовать адекватно захватившему его чувству и развитию сюжета картины…
Алекс десятки раз повторял свой эксперимент. Он брал сюжеты из своей жизни – такие эпизоды, воспоминания о которых всегда вызывали у него бурную эмоциональную реакцию. В его сравнительно спокойной биографии это были картины, связанные либо с Кэт – и тогда он скрипел зубами от обиды и ярости, либо с Микки – и тогда он или смеялся, или любил, или заходился страхом за его жизнь, или испытывал ту боль, которую познавал его мальчик. К нему приходили и другие воспоминания, из детства: запах отцовских сигар, его рокочущий басок и теплые сухие губы, восторженное изумление перед необъятной тишиной первых успешных медитаций, гудящее напряжение перед контактным спаррингом с китайским мальчиком на татами… Их он не воспроизводил: слишком далеко отошло его детство, он делал ставку на свежесть и остроту последних переживаний.
Кэт и Микки… Всякий раз, погружаясь в созданную им голограмму, он находился на опаснейшей грани эмоционального срыва. Еще чуть-чуть – и Алекс Норман мог перестать существовать в студии и, перейдя невидимую грань, превратиться в персонаж. Он знал, что в таком случае, принимая живое некритичное участие в сцене, он как бы замыкал работу генератора, и эпизод воспроизводился бы им снова и снова, без конца… И он жил бы там – любя, ненавидя и пугаясь – до тех пор, пока не истощились бы аккумуляторы генератора. А хватало их, по словам Пита, надолго… Одним словом, без постороннего вмешательства Алекс не смог бы выйти из картины.
Конечно, ему каждый раз удавалось вырываться из собственной голограммы: все-таки он был не пассивный наблюдатель, а подготовленный к сюрпризам экспериментатор. Но по поводу потенциального зрителя он иллюзий не строил. Он понял одно – резонансная динамическая картина не выпустит из своей реальности никого. До тех пор, пока оператор не выключит свою дьявольскую аппаратуру.
Яблоневые ветви в саду почернели, звуки за окном смолкли, помещение студии погрузилась в темноту – настал вечер. Алекс уже давно почувствовал себя плохо: он не ел целый день, пил только кофе, голова кружилась, сосало под ложечкой. Давно пора было идти домой, но он не мог заставить себя встать с дивана: собственное открытие сразило его наповал, он должен был сделать выводы, понять что-то еще, уловить во всем этом главное… Скрип открываемой двери вывел его из оцепенения.
– Алекс! Вы еще здесь?! – Пит зажег свет и с удивленным видом остановился напротив компаньона. – Что-то случилось, Алекс?
Алекс поднял на него покрасневшие от усталости и сигаретного дыма глаза:
– Да… Случилось.
– Что? – Пит осторожно присел рядом на краешек дивана. – Что-то с аппаратурой?
– С аппаратурой как раз все в полном порядке. Дело в другом…
Алекс запнулся: он усиленно размышлял. Сказать сейчас? Скорее всего – нет: он так устал, да и Пита расстраивать на ночь… Не очень-то приятно услышать о своем открытии такие вещи. С другой стороны, он так и не успел увидеть всех аспектов проблемы, а Пит сумеет поразмыслить до завтрашнего утра… Надо сказать именно сейчас. Он вдруг почувствовал, что ему стало легче. Он сейчас сбросит на приятеля весь груз этого сумасшедшего дня и пойдет спать. Теперь только спать, домой. Микки и Кэт, наверно, уже отчаялись его дождаться. Он с кряхтеньем поднялся с дивана и устало улыбнулся встревоженному Питу:
– Не волнуйтесь. Я вам сейчас все объясню. Только скажите мне: вы способны соображать после встречи с французским модельером?
Через полчаса Алекс отзвонил Кэт и отправился домой. В студии остался неподвижно сидящий Пит, изумрудные глаза его были широко открыты от изумления.
На следующий день Алекс нашел Пита на том же месте – на диване рядом с «кофейным» столом. Определенно, руководитель проекта провел бессонную ночь: это было видно по осунувшемуся лицу и синякам под глазами. Но встретил он своего компаньона неожиданно оживленным и в непривычно возбужденном состоянии.
– А, пришли! – Пит вскочил навстречу Алексу, схватил его за руку и потянул за собой в глубь студии. – Алекс! Все плановые работы на сегодня отменяются! Сейчас вы мне продемонстрируете то, что открыли!
Опешивший от такого напора Алекс пробормотал:
– Конечно, Пит… Но как вы себе это представляете?
– Очень просто. Вы – оператор, я – зритель!
– Вы?!
– Ну, конечно! А как же иначе? Как еще можно удостовериться в реальности воздействия голограммы?
Алекс внимательно посмотрел на него и осторожно сказал:
– Пит, ведь это будет… Как бы сказать… Не очень приятно.
– Ничего. Я понимаю, что вы хотите сказать. Если все так, как вы изложили, я буду полностью во власти ваших переживаний. В вашей власти! – Он заглянул Алексу в глаза и положил ему руку на плечо. – Но… Вы, может быть, не заметили, Алекс, а мы уже давно с вами друзья… Я очень в вас верю и ценю вас. И не только за мужество и работоспособность… – Он поджал губы, немного грубовато оттолкнул Алекса и отвернулся. – Давайте, надевайте шлем и генератор. Начнем.
Алекс немного постоял неподвижно. Ему нужно было справиться со смущением от внезапного признания. И с охватившим его чувством незнакомой теплоты. И прислушаться снова к этим словам: "А мы уже давно с вами друзья…" – они нашли в нем согласие и отклик… Он хрипло произнес: – Спасибо, Пит… Начнем. Он стал молча настраивать аппаратуру, долго натягивал на себя ремни генератора. Хотя он и научился бегло управляться с пультом дистанционного управления, что избавляло его от необходимости иметь генератор под рукой, но все-таки предпочитал нажимать на клавиши и чувствовать вибрацию аппарата у себя на груди: он хотел осязать, держать в руках свой творческий инструмент. Как художник – любимую колонковую клеть. И сейчас он не спешил. Ему надо было сообразить, в какую же реальность погрузить жаждущего приключений Пита.
Воспроизведенные вчера Алексом резонансные темы были немногочисленны. Он проводил эксперимент со своим жизненным материалом, с событиями, которые когда-либо вводили его в состояние стресса или эмоционального всплеска. Но сейчас Алекс не хотел погружать Пита в перипетии своих отношений с Кэт или делиться с ним отцовскими переживаниями. Хотя бы потому, что это были довольно интимные вещи. Да и по отношению к деликатному Питу делать так было не очень корректно. Алекс находился в затруднении. И тут он подумал: но ведь не только жизнь заставляет нас плакать и смеяться. Вспомни, как ты дрожал от страха, или любил, или обливался слезами вместе с героями своих книг – написанных и только задуманных. Да и не только своих – фильмы, романы, стихи, спектакли… Боевики, фантастика, любовные интриги… Сколько ты их прочел, сколько пересмотрел на экране! Вспомни. Разве это не резонансный материал? Попробуй. А лучше – придумай сам. Тебе нравилась героика? Ну так почему бы тебе не испытать эмоциональный всплеск в хорошо поставленной героической сцене? Ведь до сих пор ты учился, конструировал – не творил. А теперь пришла пора попробовать создать полнокровное, эмоциональное действо. И если это удастся, то резонансная тематика расширится до бесконечности. "Но зачем, – спросил он себя, – зачем мне эта тематика?" И сразу же забыл свой вопрос, потому что уже был полностью захвачен поиском подходящего сюжета. Наконец он решился:
– Вы готовы, Пит?
– Еще бы!
– Не обессудьте, я буду вас пугать, страх у меня лучше всего получается.
– Ну, это понятно… – Пит ответил рассеянно, потому что уже сосредоточенно карабкался на сцену. – Вы только не переборщите. Здоровьем меня бог не обидел, и все-таки…
Алекс улыбнулся:
– Я с вами, Пит. Если что – сразу же выключу генератор.
– Ага… – Пит уже стоял на сцене неестественно прямо и смотрел на него. И, похоже, стал заметно волноваться.
Алекс надел шлем и почувствовал уколы считывающих сенсоров…
Он остановился как вкопанный на краю скалистой бездонной трещины и с отчаянием огляделся. И вправо и влево она тянулась метров на пятьдесят и упиралась в серые отвесные стены горного развала, в который он и вбежал, скрываясь от погони. Трещина была шириной метров в пять – в скафандре и с оружием ему ее не перепрыгнуть. Он мог бы попытаться, бросив дезинтегратор и хорошенько разбежавшись. В случае неудачного прыжка был еще шанс уцепиться руками за противоположный край. Он мог бы. Он бы это обязательно сделал, потому что на этой стороне шансов остаться в живых у него практически не было. Но Сила тяжести… На этой планете она была немного больше, чем на Земле. Совсем ненамного. Достаточно для того, чтобы он не допрыгнул. Он судорожно сглотнул, унял бурное дыхание и посмотрел вниз. Дна он не увидел.
Снизу поднимался тяжелый, маслянистый, желтый туман. Пахло гнилью и еще чем-то незнакомым, какой-то едкой химией. Он отвернулся от трещины и окончательно успокоился.
Что ж, сказал он себе, для каждого когда-нибудь наступает вот такая минута… В конце концов, это правильно. Не вести же мне этого… незнакомца к кораблю: кто его знает – он тоже может перепрыгнуть через трещину… Он кинул взгляд на единственное рахитичное деревце в трех шагах от себя и достал саперную лопатку. Быстро и умело окопавшись в корнях, положил около себя дезинтегратор и замер в ожидании. Ноздри щекотали неприятные запахи из расщелины, он хотел было надеть гермошлем, но передумал: сектор обзора тогда значительно уменьшался.
Он лежал и смотрел вдаль, откуда только что так панически бежал. Туда, где в коротком и страшном бою полег весь его отряд.
Пышный бесформенный кустарник на опушке густого красного леса был неподвижен. Толстые мачтовые стволы деревьев – «живунов» выпускали и втягивали в себя огромные пики колючих сучьев. За ними распускались объемным веером и со зловещим скрежетом схлопывались в багровые трубы папоротники – "оборотни". Над папоротниками шуршали гигантские кроны ядовитых "хлопушек".
Ведь надо такое, подумал он, даже этот чудо-лес был им не страшен – они спокойно проходили по проложенным дезинтегратором просекам. А вот какой-то шарик диаметром метра в два превратил его группу в скульптурную композицию. В мумии… Его не взял ни дезинтегратор, ни бластеры. Люди были бессильны и так и замерли в его лучах. И высохли. Стоя, не падая…
Он зло передернул затвор оружия. "Это коллекционер, – подумал он о шаре. – Таксидермист. Делает заготовки для своего музея. А потом собирает их и отправляет к себе домой… И ему все мало. Из меня он тоже хочет изготовить чучело. Как он это сделал с моими людьми…
Я убью его, – вдруг спокойно подумал он о шаре. – Убью. Не знаю как, но я это сделаю…" Он задумчиво посмотрел назад, на край бездонной расщелины: надо как-то исхитриться и отправить его на дно. Которого не видно.
Еле слышный шорох, как от возни тараканов под обоями, заставил его резко обернуться.
Кустарник на краю леса дрогнул. Шар наполовину вылупился из густой лиственной массы и настороженно замер. Он сжал зубы. Давай…
Алекс, не сводя глаз с Пита, нажал клавишу на шлеме, и картина пропала. Он почувствовал, как разглаживаются скорбные складки у рта, с лица стирается суровая маска. Пит, лежавший на животе с широко раскинутыми ногами, уткнулся головой в пол сцены и не издавал ни звука. Алекс молчал. Несколько секунд в студии стояла мертвая тишина. Потом Пит неуклюже встал на четвереньки, повернул голову и мутным взором посмотрел на Алекса.
– Вы в порядке? – спросил Алекс. Пит смешно потряс головой, встал на колени и недоуменно оглядел свою одежду.
– А где… скафандр? – слабым голосом пролепетал он. И зашарил руками на поясе. "Дезинтегратор ищет", – понял Алекс. И остался недвижимым: въедливый экспериментатор Пит Милтон должен был пройти весь путь пробуждения сам.
Пит еще постоял на коленях, что-то соображая. Его громкое смешливое фырканье застало Алекса врасплох: он вздрогнул. Когда Пит снова взглянул на партнера, в глазах его горели восторженные огоньки. Он обличающе вытянул указательный палец:
– Это… это вы со мной… Со мной такое сделали! – И разразился гомерическим хохотом. Алекс неуверенно улыбнулся в ответ. Пит вскочил, спрыгнул со сцены и подошел к нему. – Алекс, это было удивительно! Я все пережил с необыкновенной силой. Только скажите: я действительно окапывался, а потом залег? Алекс улыбнулся:
– Да, Пит, вы делали все точно по сюжету. И включились почти сразу, как только я создал ландшафт и вошел в образ.
– Да-да, я помню этот момент! Сначала я осматривал то, что вы создали, а потом меня охватила тревога, довольно сильная. И я стал думать о ней. А вместе с этим пришли и мысли вашего персонажа, и… все это подчинило меня. И приобрело такую значимость… Значимость реальности! Я стал им! И я прожил полной жизнью этот эпизод!
– И вы не пытались вспомнить настоящий мир и себя?
– В том-то и дело, что нет! Все происходило так, как вы и говорили: абсолютное погружение и… амнезия, что ли. – Пит почесал за ухом и смущенно произнес: – Ну и хорош я был, когда копал яму на собственной сцене…
Алекс тихо засмеялся. Он был рад, что эксперимент прошел без эксцессов. И еще он радовался тому, что у него получился резонанс на основе выдуманного им самим сюжета. Это означало, что он мог теперь создавать не только трехмерные картины, которые только имитировали присутствие зрителя в картине. Он мог теперь погружать сознание зрителя в иную реальность. А в этом случае эффект присутствия обсуждать не приходилось.
Все это нужно было хорошенько обдумать.
Партнеры уселись пить кофе. Алекс все больше помалкивал, а Пит все никак не мог успокоиться и пересказывал компаньону свои переживания, вспоминая все новые и новые детали.
– Что удивительно, Алекс. Мне вся картина врезалась в память до мельчайших подробностей. Лес, горы, шар… – Пит уставился в невидимую точку на стене и замолчал. Потом тряхнул головой. – Да. Поразительно… Но вы понимаете, что с помощью генератора можно, например, создавать мощнейшие обучающие методики? Ведь говорят же, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! И здесь вам не кино – погружение с вживанием в образ!
Он еще немного побурлил, но потом как будто споткнулся и замолчал. И уткнулся взглядом в кончик своей незажженной сигареты. Алекс удивленно посмотрел на него:
– О чем вы думаете? Пит поднял на него глаза:
– На самом деле, Алекс, все это чепуха – обучение, вживание… Здесь важно другое. Я думаю, насколько сильно воздействие вашего открытия на человека и не помешает ли это реализации наших планов…
– Не думаю, Пит. Ту же самую сцену я мог бы создавать без эмоционального включения. Я уже проверял. Я могу это контролировать. А значит, при плановом создании картины резонанса не будет, и зрители при просмотре воздействию не подвергнутся. Мы вполне спокойно можем продолжать наши прежние работы.
– Все это хорошо, – задумчиво протянул Пит, как бы не слушая. – Все это прекрасно, друг мой… Феномен генератора не помешает нам получить наши деньги, если мы захотим. Но он неразрывно связан с продаваемой нами аппаратурой, верно? Люди феномен получат как бы в нагрузку… И здесь надо думать… Алекс вопросительно поднял брови:
– Но разве мы не сможем найти ему достойное коммерческое применение?
Пит ответил ему невнятной усмешкой:
– Коммерческое применение? Конечно! – В голосе его засквозила ирония. – Конечно, Алекс, мы сейчас посидим и придумаем очень достойные вещи! Несомненно! Мы ведь с вами добрые, порядочные люди, у нас дети… Вы возьмете на себя ответственность показать миру "феномен Алекса"? Да еще и получить деньги за продажу патента?
– Но почему бы и нет?! – воскликнул Алекс.
– А вы еще не задумывались об этом? Это же, по существу, гипноз, Алекс! Сильнейшее гипнотическое воздействие со стопроцентным охватом аудитории! Такого не знал никто – ни один психотерапевт, ни один профессиональный гипнотизер! Граф Калиостро, если бы видел нас сейчас, умер бы от зависти! А гипноз всегда имел разное прикладное значение… Он лечил людей, мог привить несвойственные им полезные навыки, помогал пройти очищающий катарсис… – Пит вскинул на Алекса глаза. – А еще он всегда был мощным средством контроля над сознанием другого человека…
Алекса как будто кто-то толкнул в грудь. Он поднял руку и жестом остановил Пита.
– Не говорите больше ничего. Я понял, – сказал он тихим, надтреснутым голосом.
– Что вы поняли?
– Нам нельзя демонстрировать генератор.
– Почему?
Алекс посмотрел в умные и серьезные глаза компаньона и, хотя ответ был вовсе не нужен, сказал:
– Потому что вы создали не то, что хотели. Генератор – не кино. И не игра. Это – оружие.
