Далеко на северо-востоке, там, куда устремляются циклоны западного побережья, медленно несет воды река Таджо.

Масса воды, увеличенная дождями и родниками с гор, щедро наполняет русло. Таджо глубока, но не очень широка: противоположный берег, кусты, переплетение обмытых речной волной корней – все это зоркий глаз разглядит без бинокля. Над буйной прибрежной растительностью вьются мелкие птицы, а там, где заросли расступаются, виден песок, он покрыт волнистыми линиями – следами речного прибоя.

Эти следы чаще всего остаются нетронутыми, по золотому песку не ходит почти никто – Таджо отделяет Конфедерацию от восставших и добившихся независимости секторов. Непризнанная до сих пор граница, она же река, равнодушно гонит воды на север – ей нет дела до человеческой ненависти.

Возле берега крутится несколько мелких водоворотиков. Подточенный водою берег козырьком нависает над чистым пустынным пляжем, грозя когда-нибудь с превеликим шумом рухнуть вниз.

Но сегодня очень тихо.

Сонное марево накрыло обе стороны границы, только в листве гудит потревоженный водяным зверьком рой кровососов.

С высоты птичьего полета можно разглядеть, как пологий берег, с узкой полосой прибрежных зарослей, постепенно переходит в холмистую равнину. По ней разбросаны поселения Консулярии псиоников, мятежного каленусийского северо-восточного сектора.

Арбел, новоявленная столица, еще не утратившая облик патриархального поселка, лежит за рекой – ее окраина чуть прикрыта дымкой. Горизонт очень близок, пологие холмы, формой напоминающие спящих собак, отгораживают вольное пространство равнины, что уходит в сторону Восточных гор.

Обманчиво необитаемая местность по ту сторону Таджо неотвратимо притягивает взгляд. Новички из расквартированных близ непризнанной границы жандармских частей подолгу всматриваются в дымку, холмы и густую зелень плакучих кустов. Позже привыкают и предпочитают коротать свободное время по-другому – город поблизости дает простор воображению и опустошает кошельки. Но ни клубы, ни зрелища, ни образцовые пивные заведения не могут до конца погасить тлеющий огонек тревоги. Не раз и не два будил сонные кварталы Мемфиса истошный полночный крик: «Псионики идут!»

«Пока не идут», – невозмутимо уточняет генерал жандармерии Крайф, когда его расспрашивают встревоженные штатские друзья, и хладнокровно пожимает плечами.

Жители верного Конфедерации берега – люди особого склада. Они охотно подшучивают над Департаментом, но никогда не смеются над псиониками – мешает страх, и робкие шутки вянут, не успев распуститься и прорасти колючками острот.

«Когда-нибудь они придут-таки», – лихорадочно соображает жандарм или горожанин. Первый, отслужив свой срок, со спокойной душой перебирается в переполненные благополучием сектора запада или юга. Второй, просыпаясь по ночам в холодном поту, мечтает наконец-то поправить неважные дела и скопить денег на переезд.

Таджо медленно-медленно течет в океан.

Мятежный берег равнодушно молчит – по ту сторону не очень торопятся.

Мемфис боится, аура страха порой истончается, уступая место почти естественной беззаботности, порой плотнеет, словно толстое покрывало. «Псионики идут!»

– Они ждут, когда мы расслабимся, – поясняет кто-то в уличном кафе.

Все прочие соглашаются – спорить с очевидной истиной не находится дураков. За шесть лет город потерял часть жителей, остались инертные или самые смелые.

– Эти фокусы не покатят. А если мы просто уедем на юг, то только поможем им.

За шесть лет в Мемфисе почти забыли, что когда-то псионик мог оказаться соседом, приятелем или сослуживцем. База пси-жандармерии между городом и берегом, словно привычная бородавка на носу. Без нее немыслимо лицо, оно теряет индивидуальность.

– На той стороне уже зарыли немало наших косточек. Только все без толку, мутанты остаются мутантами, – с мрачной иронией бросает ветеран подавления мятежа.

Собеседники смущенно умолкают.

Гаснет вечер, иллюзия покоя на короткое время окутывает город, чтобы потом уступить место кошмарам полуночного сна. Жандармская база следит за Таджо. Псионики вежливо молчат – не поймешь, то ли они есть, то ли их нет.

– А может быть, за рекой и нету никого? – шепчет одними губами новобранец на посту.

– Как же, как же, размечтался, – отвечают ему не без резона.

На той стороне и впрямь не безлюдно, просто мутанты меньше нуждаются в привычной для каленусийского берега технической мощи оружия. Если же заглянуть чуть подальше, за холмы, куда залетают порой речные птицы, то можно увидеть приземистый пункт наблюдения – в закрытом помещении, в хорошо сконструированном кресле сидит человек. Его бледное и отечное, без возраста, лицо запрокинуто, затылок лег на специальное изголовье, дряблые, почти без ресниц, веки опущены. Изредка они приподнимаются, и тогда можно разглядеть глаза человека – черные, живые искристые глаза сенса. Псионик-наблюдатель не спит – он в тишине и одиночестве следит за вражеским берегом Таджо – следит именно так, плотно закрыв глаза. Для него души людей и контуры предметов складываются в причудливую картину, недоступную простым смертным. Он сам рисует эту картину – медленно, мысленно, прямо на красноватом фоне закрытых век. Мазки, колорит и стиль воображаемого полотна не имеют для посторонних никакого значения – главное, что человек не только видит, но и предвидит опасность.

– Во мне умер художник и родился наблюдатель, – не без печальной иронии говорит он.

Время от времени Художника сменяет коллега, который молчалив, коренаст и едва разменял двадцать первое лето. Какую картину видит он – не знает никто. Оба они ждут. Чего? То ли попытки мести с той стороны, то ли собственного удара возмездия… Но за Таджо тихо, если не считать повседневной жизни жандармской базы и вечно настороженного Мемфиса.

– Я не забыл живые костры, я ничего-ничего не забыл. Когда-нибудь мы с ними сочтемся, – мрачно говорит коренастый парень.

Художник выставил непоколебимый ментальный блок, улыбается и чутко молчит – то ли согласен с очевидным, то ли осторожно скрывает собственное мнение.

Изредка на пост являются посторонние. Иногда это Миша Бейтс, правая рука консула отколовшихся территорий. Бейтс прост в обращении, лаконичен и является только по делу. Он и Художник разговаривают с глазу на глаз, пытаясь свести воедино логику государственного чиновника и трепетную интуицию псионика. Художник слушает, кивает, осторожно возражает, бросает несколько непонятных слов, порой озабоченно хмурится:

– Я этого не наблюдаю, но…

Столица, Арбел, очень близко, поэтому, как истинный луддит, Миша удаляется не на машине, а пешком, изредка разочарованный, чаще довольный. Художник и его коренастый помощник остаются на месте. Они ждут будущее.

В те редкие минуты, когда оба наблюдателя свободны и не спят, они роняют короткие фразы, то ли вслух, то ли мысленно – для двух лучших сенсов Консулярии это не имеет значения.

– А ты думаешь, оно, это будущее, у нас есть?

– Конечно, иначе тогда, семь лет назад, не стоило начинать.

– Можно подумать, нам оставили выбор.

– Выбор есть всегда, нужно только его не прозевать.

– Не прозеваем.

Ночь падает на холмы. Один уходит спать, другой садится в кресло, опасливо ловит эфир – не пропущена ли за несколько кратких минут новая угроза?

Тишина. Полночь. Привычное ожидание…

Однажды, теплой летней ночью, которая положила начало многочисленным странным событиям, дверь бункера отворилась, и на пол, рядом с креслом, в котором вытянулся грезящий псионик, легла чужая неуверенная тень. Дежурный сенс, а это был Художник, даже не вздрогнул – в этот момент наблюдатель видел все и ничего, витая в самом средоточии своих иллюзий-прозрений. Гость, растерянно озираясь, вошел, его мокрая одежда сочилась речной водой. Художник все так же грезил, опустив веки.

– Добрый вечер.

Сенс поднял голову на слабой шее, после чего за несколько секунд пережил сложную гамму ощущений – глухая боль от прерванного контакта сменилась сначала сильным испугом, потом недоумением.

– Добрый вечер, – повторил пришелец, – дверь оказалась не заперта.

– Сейчас уже ночь. Привет, юноша. Ты, должно быть, сумасшедший, если зашел так неожиданно. Твое счастье, что я не владею боевыми наводками.

– Вы сострадатель?

– Да, причем неизлечимый. Все мучения противника я ощущаю на собственной шкуре, поэтому не боец. Ты пришел с той стороны?

– Да, я псионик.

– Я не видел тебя – это странно, но не очень. Смешно и обидно, что я не заметил переполоха у конфедератов. Как ты ухитрился переплыть реку?

– Меня никто не засек – ни у вас, ни у жандармов. Я всем им сделал наводку.

Художник, похоже, восхитился.

– Силен, я-то так не умею. У тебя индекс не ниже девяноста пяти?

– Девяносто восемь.

– Часто так проделываешь?

– Редко. Жандармы были в шлемах, меня теперь сильно тошнит.

– Возьми концентрат в нише, проглоти, но сначала разжуй как следует – у тебя хорошие зубы. Это специально приготовленная смесь.

– Спасибо.

– Мне нельзя отвлекаться надолго, я сейчас позову товарища, он поможет тебе.

Коренастый не был особенно поражен, он бегло окинул Короля взглядом и полувежливо кивнул:

– Как добрался? Ты местный, из Мемфиса?

– Нет, из Порт-Калинуса. Бросил свою машину на той стороне.

– Наш привет перебежчикам. Из Мемфиса и впрямь бегут редко – у границы нашего брата не осталось совсем, зато дальние являются каждую неделю. Впрочем, ты – лучший. Укатать жандармов несложно, сложнее пройти незамеченным мимо наших пси-патрулей. Я тащусь, прими мои поздравления.

– Мне нужно поговорить с вашим консулом. Луддит фыркнул – на более явный смех его уже не хватило.

– Консула Дезета здесь нет – ты, надеюсь, понимаешь это? К тому же он не принимает по понедельникам.

Вымотанный до предела Вэл не сразу понял, что над ним смеются. Он бессильно опустился на табурет и откусил кусок от твердой плитки концентрата, крошки захрустели на зубах, словно песок.

– Мне и вправду очень нужен консул.

– Так говорят все, кто приходит с той стороны.

– Я – это не все.

– Как же! – Коренастый беззлобно ухмыльнулся. – Пойми, парень, Дезета каждый день хотят видеть сотни людей. Угадай, что им отвечают в канцелярии? А ты явился оттуда, мокрый, как лягушка, даже не переполошив жандармскую охрану. Почему мы должны верить именно тебе?

– Тогда проводите меня в Арбел. Я согласен на любую проверку.

Коренастый всем своим видом демонстрировал равнодушие.

– А тебя, парень, и так проверят – без твоего согласия.

Он отошел в сторону и принялся угрюмо возиться с уникомом. Вэл опустился на табурет. Неисправная лампа под потолком часто мигала. «Я ушел от Цилиана, – подумал Король. – Это сейчас главное, тут незнакомое место, но я почти дома. Потому что они оба псионики – настоящие, свободные, те, которые никогда не прячутся».

На этот раз пси-восприятие Короля трансформировалось в визуальную картину необычайной ясности. Аура Художника мягко мерцала изумрудно-зеленым. Коренастый тускло светился сине-фиолетовым.

– Как тебя зовут? – запоздало поинтересовался сине-фиолетовый.

– Вэл.

– Странное имя.

– Самое нормальное из трех моих имен – Вэл Лоренц Август.

– Ясно, Оркус послал нам долбаного аристократа. Топай в соседний отсек, возьми там какую ни на есть униформу, стащи свое мокрое барахло, от него остаются лужи на полу. Можешь спать, если захочешь, – там для этого найдется место. Когда придет время, тебя разбудят.

Вэл вышел, соседний отсек больше всего смахивал на запущенную кладовую, униформа отыскалась в ящике. Невысокому Далькрозу пришлось закатать штанины и рукава коричневого комбинезона. Кровати не было, в углу притулился коротконогий пластиковый диванчик.

– Годится.

Вэл лег и закрыл глаза, сон пришел незаметно, и время остановилось.

Когда он очнулся, солнце светило сквозь крошечное, забранное противомоскитной сеткой окно. Чистая и сухая, но не глаженая одежда аккуратной стопкой лежала рядом на стуле. Далькроз переоделся, толкнул дверь – она не подавалась.

– Эй, почему меня заперли?

С той стороны загремел ключ.

– Простая мера предосторожности, – немного смущённо буркнул коренастый.

Рядом с ним, в самом углу сидел незнакомый неприметный коротко стриженый человек средних лет. Норма-ментальный, – сразу и безошибочно определил Вэл.

– Доброе утро.

– Вообще-то пять минут назад наступил полдень. Здравствуйте, Далькроз. Меня зовут Бейтс, я советник консула. Вы просили официального разговора? Я готов предоставить вам такую возможность. Пойдемте в другую комнату, это не при свидетелях.

Они сели рядом, на тот самый пластиковый диванчик. Король попытался притронуться к мыслям чиновника Консулярии, но вынужден был отступить – разум Миши Бейтса словно бы скрывала вязкая завеса. Король знал, что при желании смог бы преодолеть и ее, но начинать разговор с конфликта не хотелось.

Советник понимающе улыбнулся.

– У вас возникли вопросы?

– Вас защищает техническое устройство?

– Да.

«Откровенный ответ для луддита», – подумал Далькроз.

– Откуда вы узнали мою фамилию?

– Это нетрудно. В Каленусии вы в конфедеральном розыске, Вэл Август. Вашу внешность легко опознать по тем материалам, которые свободно распространяют каленусийцы.

– Я хочу видеть консула.

– В этой просьбе отказано.

– Я могу попасть в Арбел?

– Нет.

Король замолчал, тень нехорошего предчувствия сгустилась в мрачную уверенность.

– Что теперь будет?

– Во-первых, я обязан подвергнуть вас биотесту – это обязательная формальность для тех, кто бежит к нам. Не бойтесь, это безвредная процедура. Если не возражаете, протяните руку.

Король равнодушно кивнул и закатал рукав, Бейтс извлек из кейса приборчик величиной с ладонь и прижал его к предплечью Далькроза. Вэл ощутил холод и мгновенный укол.

– Готово. Хотите узнать новости?

– Да.

– Предупреждаю, они могут показаться вам неприятными, но я собираюсь поступиться корректностью в пользу правдивости.

– Я не такой пугливый.

– Отлично. Тогда вас не испугает известие о том, что вам предстоит возвращение в Каленусию.

Король почувствовал юркую струйку холода между лопатками. Лампа опять мигнула.

– Почему?

– Это особый разговор.

– Я думал, вы даете убежище псионикам.

Бейтс резко встал и принялся ходить из угла в угол, не скрывая волнения.

– Да, Оркус побери! Да, мы даем убежище сенсам из Каленусии или Иллиры. Но не таким, как вы, Далькроз.

– Почему?

– Вы в свои семнадцать лет слишком одиозная личность, вас слишком рьяно ищут, ваше имя стало символом сенса-негодяя. Не стану скрывать, нам невыгоден сейчас конфликт с Конфедерацией. Вы некстати явились, Воробьиный Король.

– Меня выдают Департаменту?

– Нет! Космос нас всех побери – нет. Консулярия никогда не выдавала и не выдаст псионика. Но убежище вам мы предоставить не сможем.

– Что все это значит?

– Это значит, что вам придется добровольно вернуться на территорию Каленусийской Конфедерации – через реку, тем же путем, каким вы явились сюда. Прошу вас, не надо спорить – это наше последнее слово.

– Консул…

– Консул не может вас принять. Даже если бы он имел время заняться вашим делом, его ответ окажется точно таким же – не сомневайтесь.

– Но…

– Я лично сочувствую вам безмерно, но благополучие жителей прибрежных районов важнее судьбы одного беглеца и даже всех ивейдеров Каленусии. Как видите, я говорю вам всю правду, как она есть, – то, о чем принято умалчивать. Или вы хотите, чтобы ради вашего спасения мы бросились в сомнительную авантюру и пожертвовали тысячами людей?

– Нет, не хочу.

– Тогда немедленно вернитесь за реку. Вэл встал. Он не знал, что ответить.

– Я могу остаться здесь хотя бы до вечера?

– Нет. Вы уйдете прямо сейчас.

– Я… Мне будет трудно это сделать.

– Я уверен, что вы, с вашим-то девяносто восьмым индексом, справитесь.

– Прощайте, мастер Бейтс.

– Прощайте, Далькроз. Хотя погодите…

– Что?

– Простите, мы не сумели оказать вам ту помощь, на которую вы рассчитывали, но кое-что еще можно сделать.

– Мне ничего не нужно от вас.

– Не отказывайтесь без размышлений. Это простая формальность, но она может вам пригодиться. Вы ведь настоящий псионик?

– Конечно.

– Подпишете эти бумаги?

– О чем они?

– Просьба предоставить подданство Консулярии, помеченное задним числом.

– Я не ношу с собой документы.

– И не носите. Обе копии останутся у меня. В конце концов, вы ничего не теряете.

Король кивнул и на весу подписал оба листа. Острое перо жестко царапнуло и проткнуло тонкую бумагу.

– До свидания, мастер Бейтс.

– Всяческой удачи вам, Вэл Лоренц Август. Король один вышел в жаркий полдень, вслед ему смотрели две пары глаз – коренастого псионика и советника Бейтса. Художник укрылся от проблем в своем кресле и не показывался. Белый диск завис над лысыми макушками холмов.

«Просить бесполезно, мне надо уйти, не теряя достоинства». Король пошел прочь, глотая соль и горечь предательства, и мертвая от солнца трава прощально шуршала под подошвами его кроссовок.

Берег неотвратимо приближался. «Я не сумею пройти сквозь заслоны днем, нет времени продумывать сложную массовую иллюзию. Такое возможно ночью, когда я в хорошей форме и готов ко всему, но только не сейчас, сейчас меня наверняка поймают. Но если я не послушаюсь Бейтса и останусь на месте, консуляры со спокойной душой скрутят меня и выдадут Департаменту. Значит, стоит попробовать».

Он быстро прошел лог, выбираясь поближе к берегу.

«Я маленькая мышка, а не слон».

На самом деле Далькроз чувствовал себя беспокойной букашкой, которая ползет по необозримой для нее равнине – по крышке стола. «Меня сейчас раздавят, но я не должен думать об этом».

Берег Конфедерации недобро молчал.

«Я маленькая мышка».

Вэл, тщательно удерживая блок, выбрался на песок пляжа. Мутная вода плескалась у берега. Пристальные взгляды невидимых наблюдателей скользили по плечам и груди Короля.

«Я мышка. Водяная мышь».

Он открыто ступил в воду, сделал несколько шагов и, потеряв дно под ногами, медленно поплыл в сторону конфедерального берега. Широкие листья водяных растений расступались, освобождая пловцу дорогу.

«Я мышка».

Наблюдатель с той стороны ненадолго отвлекся, чтобы пришибить нахального кровососа, потом опять жадно приник к окулярам – листья водяных растений рьяно шевелились, окна воды между ними то сужались, то расширялись.

– Плохо видно.

Наблюдателю вдруг померещился чей-то полупрозрачный силуэт – человеческий.

– Что за холера…

Силуэт, игра случая и жары, растаял, словно его и не бывало. Вместо этого среди водяной зелени в мутной реке проплыла речная крыса – худая и мокрая. Жандарм равнодушно проводил животное взглядом. Грызун тем временем почти добрался до берега, прошлепал лапками по мелководью, встряхнул бурую шубку и исчез среди корней. Наблюдатель ухмыльнулся – он втайне любил животных, даже самых непривлекательных.

– Силен, длиннозубый!

Грызун больше не появлялся, но жандарма охватило смутное беспокойство. Он раз за разом просматривал полоску берега, спокойную воду, пустой чистый песок пляжа – тревога не отпускала.

– Пора успокоиться, это жара мутит мне мозги.

Он еще раз всмотрелся в прибрежную полосу и остолбенел. На почти нетронутой ленте пляжа, там, где воды Таджо лениво лижут песок, там, где водяная крыса только что вышла из воды и скрылась в кустах, чуть заметно темнела одинокая цепочка свежих следов – не звериных, человеческих…

– Псионики идут!

Он все-таки успел коснуться тревожной кнопки уникома. Почти белое небо с ослепительным белым солнцем в зените перевернулось, убегая, а потом приблизилось, больно, даже сквозь шлем, ударило жандарма по виску и щеке. А может быть, это было уже не небо, а земля – наблюдатель, лежа ничком, видел, как глянцевое насекомое тащит куда-то частицу козьего помета. С минуту он разглядывал это мирное зрелище, а потом муть наплыла на зрачки, и человек соскользнул в долгое, спокойное беспамятство.

Все свершилось в две-три минуты. Напарник наблюдателя, который устроился немного в стороне, остолбенело посмотрел на неподвижное тело товарища, нервно потрогал ремешок собственного пси-шлема, еще раз оглядел неподвижную гладь реки.

– Там никого нет…

Он не стал тратить время на размышления, вскинул излучатель, опаленная прибрежная зелень скрутилась и почернела под ударом луча. Наблюдатель несколько раз проутюжил сомнительное место, закончил работу и прислушался к ощущениям.

– Хвала Разуму, наводки нет. Если там и был кто-то, то теперь от него осталось только жаркое. Хотя, наверное, у Георгиоса просто солнечный удар. Давно пора снести эти кусты – они только заслоняют обзор и портят картину.

Человек помедлил, его привлекал и завораживал вид реки. Наблюдатель все пытался вспомнить, что нужно сделать в случае пси-атаки, но юркий параграф инструкции ускользнул из памяти. Пахло гарью, обожженной листвой и страхом.

– Разум Милосердный!

Человек попятился, попытался спиной отыскать надежную стену, но ее не оказалось. Чей-то взгляд сверлил позвоночник. Наблюдатель моментально обернулся, но не обнаружил никого – позади стояла пока не тронутая огнем зеленая стена листвы, метались потревоженные птицы. Чужой взгляд опять переместился, он оказался сзади, за левым плечом.

– Будьте вы все прокляты! Здесь кто-то есть. Жоржи, дурак Жоржи, очнись!

Напарник оставался без сознания, его бескровное запрокинутое лицо наполовину скрывал пси-шлем, наблюдателю даже показалось, что товарищ уже умер. Чужой взгляд каленым железом прожигал спину. Человек заметался, попытался встретить опасность лицом, но она, аморфная и вместе с тем неотвратимая, все время оставалась рядом и чуть в стороне.

– Получай!

Он отвернулся от реки и выпустил заряд в сторону густых уцелевших зарослей. Подсохшее дерево легко вспыхнуло, жадный огонь трещал, пожирая сучья, щепки, вялую листву, неряшливые кучки птичьих гнезд.

– Получай!

Человек бесновался. Когда заряд кончился, он попытался избивать уцелевшие деревья прикладом, потом сел на песок, стащил шлем со взмокших волос и подпер руками виски.

– Что же я должен был сделать? Потревоженная пси-сигнализация работала вовсю.

Наблюдатель не видел последствий, он забыл про них, про базу, про неизбежные служебные неприятности, про неуловимых псиоников и выжженный берег – он пытался вспомнить. Неуловимое воспоминание вернулось неожиданно – с ясной четкостью непреложной истины.

– Вспомнил.

Он содрал с пояса уником, аккуратно придавил большим пальцем тревожную кнопку, добавляя свой запоздалый и уже ненужный сигнал к сигналу товарища. Уцелевший клочок зарослей зашелестел листьями, ветви раздвинулись, пропуская незнакомого вымокшего парня. В его кроссовках хлюпала вода.

– Добрый день, – вежливо поприветствовал пси-жандарма Король.

– Привет, – вяло ответил ошеломленный жандарм. – Шел бы ты подальше, тут очень опасно.

Далькроз осторожно обогнул придавленного наводкой человека, попытался подавить тошноту, это удавалось с трудом – виски ныли от перенапряжения, перед глазами плыли темные пятна.

– Скажите, пожалуйста, как отсюда добраться до Мемфиса?

Наблюдатель ошалело помотал головой.

– Иди вон туда, оттуда к шоссе, там можно поймать попутную машину. А на месте не оставайся – твое пси глушит нашу систему, тут закрытая зона, враз словишь штраф и пять суток ареста, к тому же, сам понимаешь – мутанты рядом.

Жандарм подумал (мысли ворочались тяжело, словно неподъемные камни) и на всякий случай добавил:

– Не вздумай ловить рыбу в реке – это строго запрещено законом. И вообще, если не уйдешь подобру-поздорову, а останешься тут шляться и мешать, то поймаю – уши оборву.

– Спасибо за хороший совет, – вежливо ответил Король и зашагал прочь, обходя свежее пожарище.

Язычки огня до сих пор плясали по черному завалу не прогоревших ветвей, истошно кричали разоренные синеперые птицы. Вэл прошел косогором, почти не скрываясь, система пси-слежения, настроенная на страх и враждебную настороженность, молчала, пасуя перед вновь обретенным спокойствием Короля.

«И все-таки кто-то из них успел нажать кнопку, – отрешенно подумал он. – Может быть, даже оба ее придавили, поэтому я должен поторопиться. Шоссе, кажется, в той стороне».

Полоса дороги появилась неожиданно, сразу за низким барьером пыльного кустарника. Серое покрытие едва не плавилось от послеполуденного зноя. Король осмотрел собственные джинсы, кроссовки и рубашку – речная влага почти испарилась, одежда выглядела в меру неряшливой, но уже не выдавала купания в реке.

– Сойду за второго сорта бродягу.

Он вскинул ладонь, пытаясь остановить одинокий кар. Водитель нехотя притормозил и махнул рукой, не дожидаясь вопроса.

– Только до Мемфиса, у меня там мастерская, дальше не поеду, лови других.

Далькроз влез на заднее сиденье и незаметно пощупал дорогую обивку. «Если она хоть чуть-чуть намокнет от моей одежды, он приедет в Мемфис, проверит машину и догадается обо всем».

Обивка, по счастью, осталась сухой – жар лета совершенно высушил одежду Короля.

– Ты турист? – угрюмо поинтересовался водитель.

– Нет, я гощу у моей тетушки из Мемфиса. Хотел половить рыбу в речке, но жандармы дали мне по шее.

– Правильно сделали, нечего шляться в запретной зоне. А где твои удочки?

– Отобрали.

– Не повезло.

– Это точно. А почему вы спросили про туристов? Разве они тут водятся?

Водитель тихо присвистнул.

– Ты не поверишь – да. Сколько угодно, особенно если выпадет сезон моды на псиоников. Тогда заезжие ломятся сюда, лезут в пограничную зону, стригутся под солдат мутантов, носят поддельные шлемы, дамочки вставляют себе серьги «романтический мятежник» – в уши, чуть ли не в нос, а может, и еще куда, в другое место.

Водитель ехидно фыркнул и продолжил:

– Мой брат держит хорошее дело – клепает эти серьги из какого-то хитрого сплава, мутанты за рекой, небось, и понятия не имеют, какие интересные побрякушки сбывают под их маркой.

– Хорошо берут?

– Туристы обычно при деньжатах и не жадные. Раз в два-три года все столичные психи толпами стекаются под Мемфис, чтобы поглазеть на другой берег Таджо. Это любопытство как рукой бы сняло, попробуй они пожить тут подольше. Конечно, чужая ноша всегда легкая – если что, не им первыми умирать…

Далькроз слушал словоохотливого водителя и молчал, ему почти нечего было ответить. «Мне некуда идти. Этот Мемфис, куда я бегу, – такое же чужое место для псионика, как любое другое. Может быть, проще и честнее попросить остановиться, выйти на дорогу и подождать у обочины, когда меня заберут серые люди из Департамента».

Вэл повернулся к водителю, тот, устав от яркого света, одной рукой вытащил из сумки темные очки и нацепил их на нос. Стекла скрыли тусклые равнодушные глаза незнакомца, придать его лицу многозначительность.

– Ты, наверное, знаешь, парень, тут неподалеку база пси-жандармерии, они стерегут от мутантов конфедеральный берег Таджо. Их шеф, Крайф – замечательный человек. Он живет тут же, в Мемфисе, приехал почти с самого начала заварухи, потом перебрался с семьей навсегда.

Приятно знать, что на этом свете встречаются не только трусы.

– А настоящие псионики в Мемфисе бывают?

– Спроси у своей любимой тетушки, – водитель нервно дернул плечом, – наверное, кто-то есть. Эти парни, словно крысы, пролазят везде.

– Интересно было бы посмотреть на настоящего псионика.

– Если они и водятся в Мемфисе, то очень хорошо прячутся, здесь народ серьезный и к шуткам не расположен.

– А те, чужие, из Консулярии?

– Не на что там смотреть, – грубо отрезал водитель. – После очередной пограничной заварушки с правобережниками я видел их мертвецов – обычные трупы.

Вэл осторожно коснулся разума водителя – даже от этого легкого усилия его замутило. Мысли прочесть не удалось, в эмоциях собеседника над всем брало верх агрессивное равнодушие.

"Без Системы и Цертуса я не сумею отыскать в Мемфисе наших «воробьев», – подумал Король. – Ивейдеры там есть – я это точно знаю. Но без браслета меня, в конце концов, отловит какой-нибудь хитрый пси-датчик – он среагирует не на страх, я ведь отучил себя бояться, он просто измерит мой индекс, и все будет кончено в две минуты. Цертусу я больше не верю, Вита далеко, и я не должен ее подставлять. Слишком много ошибок… Обидно признавать это, но я не должен был рисковать всем нашим делом ради одного Эрмелина. Я поступил как дурак.

– Скоро приедем, – буркнул водитель.

Вэл в отчаянии глядел на вольно расставленные домишки пригорода. Бурая пыль дороги покрывала темную листву зеленых изгородей.

«…Слишком много ошибок. Я устал и опять чуть не свалял дурака – нельзя сейчас попадаться Департаменту. На них работают прирученные псионики, такие, как этот профессор Калберг, который поставил ментальный блок Авите. Такие калберги обшарят мой мозг, чтобы узнать о „воробьях“ все. Ивейдеры мне верили, я подарил им надежду, и из-за меня они могут попасть в реабилитацию, а это хуже всего – это предательство. Если меня отловят, то лучше бы мне умереть, Король не должен предавать собственный народ».

– Приехали, освобождай машину.

Вэл спрыгнул на асфальт и огляделся. Серо-бежевые коробки зданий, яркие тенты уличных кафе, аккуратные, вялые от жары колючие деревца, обвешанные не зажженными декоративными фонариками. Карнизы и декор домов, стойки тентов, столбы и плафоны освещения – все это могло оказаться утыканным датчиками пси-слежения.

А могло и не оказаться – Вэл почти ничего не знал о Системе Мемфиса, память выдавала скупые случайные обрывки. Рука без браслета казалась теперь слишком голой. «Я должен оставаться спокойным, спокойствие – лучшая защита. Мемфис – провинция, у них не может быть такой же мощной Системы, как в столице, здесь трудно обрабатывать прорву информации. Наверняка датчики стоят очень редко. Например, в этих столбиках они есть – я ощущаю их, как тонкие холодные острые иглы, поэтому просто отойду подальше и не стану задерживаться у кафе».

Он бесцельно побрел по улице, стараясь не думать о голоде, как назло, есть хотелось нестерпимо. Лица прохожих двигались навстречу – Вэл чувствовал себя пловцом, который пытается пересечь странную, бесконечно широкую реку, отстраняя рыб и бесчисленные листья водяных растений.

Лица людей плыли, соединялись в поток и тут же расступались в стороны – одинаковые, как надутые гелием пузыри, и в то же время разные – улыбающиеся, хмурые, равнодушные, задумчивые и озабоченные. И все бесконечно чужие.

– Что за ерунда… Так можно свихнуться – я заработался, перебираясь через Таджо.

Король свернул в сторону и выбрался из толпы. Пыльный сквер демонстрировал все те же причудливо стриженные колючие кусты и неудобные скамейки. Среди кустов костисто топорщилась какая-то сложная абстрактная скульптура. Вэл сел и закрыл глаза. По соседству устроились две женщины, Далькроз не видел их лиц, но голоса долетали великолепно – ясно и отчетливо.

– …псионик.

– Да, вот она сама идет мимо.

Вэл приоткрыл левый глаз – тот, который меньше болел. По дорожке, мимо двух собеседниц, шла еще одна женщина – прямая высокая фигура без возраста, с застывшим, каким-то смятым лицом. Коротко стриженые волосы, словно шерстка, покрывали гордо поднятую голову.

– Грустная…

– Она родилась норма-ментальной, зато ее сын был самым настоящим мутантом. У нас в Мемфисе с этим не шутят – когда парень подрос и скрыть мутацию не удавалось, люди приходили к ее дому, требовали выдать псионика. Она запирала двери, но каждое утро кто-нибудь стоял под ее окнами. Полиция запрещала кричать и кидаться камнями, и тогда люди просто приходили молчать… Стояли и молчали, и так с утра до ночи. Она выдержала полгода, потом за мальчишкой пришли реабилитаторы.

– Его, конечно, вылечили от мутации?

– Говорят, что да, только после этого его никто никогда не видел.

– Почему?

– Не знаю, ходили слухи, будто ее сынок сошел с ума и возненавидел свой город, другие говорили, что после излечения он повесился в столице – не захотел жить, как все.

– И она до сих пор остается здесь?

– Так и живет с тех пор, совсем одна. Смотри, какая гордая…

– У нас в квартале такую гордячку быстро заставили бы перебраться на запад.

Король открыл оба глаза и встал. Обе женщины моментально замолчали, словно интуитивно уловили его мысли. Далькроз, не торопясь, двинулся вслед за коротко стриженной, две сплетницы сверлили его взглядами.

– Смотри, как он зыркнул на нас – будто укусить хочет.

– Непочтительная пошла молодежь.

Вэл прошел мимо, деликатно отвернувшись, узкая прямая спина матери псионика мелькала где-то впереди, он прибавил шаг, стараясь не потерять ее в толпе. Женщина шла быстро, как будто летела, подгоняемая неощутимым для других ветром. Далькроз догнал ее и пошел, не отставая. Серо-бежевые дома по сторонам сменились просто серыми, стены узкого переулка почти сошлись, закрыли выцветшее от жары небо. Женщина подошла к громаде высокого дома, открыла дверь и скрылась в недрах темного подъезда. Король выждал минуту и проскользнул следом.

Крутые ступени уходили вверх и в полумрак, он прошел два этажа и остановился возле аккуратно выкрашенной двери. Прямо по свежей, едва ли не вчера наложенной краске, кто-то глубоко, угловатыми буквами процарапал:

МУТАНТАМ – ТРЫНДЕЦ!

Вэл поискал сигнализацию для гостей и не нашел. «Она никого не ждет, она вообще почти не живет». Король тихо, но настойчиво постучал. По ту сторону двери долго стояло настороженное молчание, он уже собирался уйти, когда створка немного, всего на ладонь, приоткрылась. Стриженая грустная женщина стояла на пороге.

– Я псионик, – просто произнес Король.

Она молча посторонилась, пропуская гостя вовнутрь. Маленькая квартирка показалась ему запущенной и аккуратной одновременно.

– Если вы боитесь, скажите мне об этом – я тотчас же уйду.

Мать пропавшего псионика медленно покачала головой.

– Я хочу, чтобы ты остался здесь. Живи, сколько понадобится, я не боюсь, мне уже все равно. Можешь взять его вещи – какие найдутся.

В старом шкафу Вэл отыскал рубашку и брюки, рукава рубашки оказались коротки, но это совсем не волновало Короля.

Потом он заперся в тесной ванной и смыл с себя тонкий осадок от речной воды, переоделся, потом как мог постирал в тазу собственную одежду. Женщина, словно подбитая птица, безучастно сидела на кухне, пальцы худых рук терялись в широких складках летней юбки.

– Меня зовут Вэл. А как вас зовут, мэм? – спросил Король.

– Лора Торрес.

– Спасибо вам большое.

– Не за что. Ты хочешь есть – возьми ужин в термошкафу.

– Вы сенс?

– Нет, но мой покойный сын был настоящим псиоником.

Далькроз заметил, что в угасших глазах Лоры Торрес мелькнуло подобие человеческого интереса.

– Он был бы немного старше тебя, – добавила женщина.

– Почему вы остаетесь здесь? Мне кажется, вам стоит уехать из Мемфиса, в столице люди гораздо терпимей относятся к мутантам и их родне.

– Если я уеду, эти скоты забудут обо всем, а я хочу, чтобы они помнили. Пусть они помнят Вико – пока меня видят на улице, люди испытывают неловкость, это все равно как если бы мой мертвый сын давал знать о себе.

Вэл промолчал и медленно отвернулся, боясь выдать свои мысли выражением лица. «Она сумасшедшая», – подумал Король. Он попытался было мягко, успокаивающе прикоснуться к разуму женщины, но впервые в жизни испугался и не смог – прикосновение не обжигало и не обдавало болью, скорее это походило на тусклый пепел большого, но давно отгоревшего пожара.

– Ну, нет, я не такая сумасшедшая, как тебе кажется, – буднично отозвалась Торрес. – И не подумай лишнего, я не псионичка и не могу читать твои мысли, я просто знаю, на кого я с виду похожа.

– Вы похожи на самого лучшего человека в этом городе. Далькроз доел ужин, вымыл тарелки и поставил их на место.

– Простите, мэм, что я не успел ему помочь. Если бы я был старше на три-четыре года, все могло бы обернуться по-другому.

– Ты тот самый Воробьиный Король?

– Это правда.

– Я только что видела твое лицо по уникому – это была местная передача, с базы возле Мемфиса.

– У меня нет уникома, я ничего такого не смотрел уже несколько дней – с тех пор, как смотался из столицы.

– Можешь не рассказывать, я и так знаю, что тебя везде ищут.

– Боюсь, мэм, что они очень скоро проведают, что я здесь.

– Ты прошел в запретную зону у реки?

Вэл замешкался на мгновение. Лора Торрес была одного возраста с матерью Короля, которую он почти не помнил, ее манеры и печальное лицо внушали доверие. «Я не должен выдавать консуляров. Даже после того, что они выгнали меня. Пусть Бейтс и Художник (особенно Художник) живут спокойно».

Король принудил себя солгать:

– Я бродил в зоне, хотел переплыть реку, но не сумел. Там много пси-жандармов и все утыкано датчиками.

Торрес задумчиво покачала стриженой головой.

– Человек может многое, если не все. Тебе все-таки стоит попытаться. Если бы я только могла вернуть своего сына, я бы сама послала его за реку.

«Нас там не очень-то ждут», – про себя возразил Король, но ничего не сказал в ответ, и это было милосердное молчание.

Ночь прошла спокойно, без ярких снов. После полуночи хлынул сильный дождь, его тугие струи поливали дорогу, которая, словно змея, кольцом охватила Мемфис. К двум часам ночи ливень прошел. Утром вернулась привычная жара и быстро высушила землю до глиняного звона.

Король проснулся очень поздно, в тот смутно-тревожный предполуденный час, когда прохлада ночи, изгнанная зноем, прячется лишь в самых отдаленных комнатах массивных, словно крепости, старых домов.

Король встал и оделся, стены его комнаты еще хранили старые фотографии – незнакомый четырнадцатилетний мальчишка неотрывно и тревожно смотрел в объектив, неощутимый зрителем ветер взъерошил его короткие волосы.

Лора Торрес, кажется, даже не ложилась – она сидела на кухне в той же самой позе, спрятав худые ладони в широких складках юбки.

– Доброе утро, Вэл.

– Доброе утро, госпожа Лора.

– Я только что выходила на улицу – купила продукты. Твои портреты развесили по стенам Мемфиса.

Далькроз ощутил острый укол страха. «Облава началась».

– Наверное, мне лучше уйти отсюда. Меня могли видеть соседи, на вас донесут.

– Они давно не видят ничего, кроме меня, проклятой, и своей ненависти. Я подумала и поняла, что была не права – не ходи за реку. Ты останешься здесь, опасности нет, если не выглядывать на улицу. На всякий случай к окнам тоже не подходи.

«Она успела за один день привыкнуть ко мне, – в отчаянии сообразил Король. – Она стремится удержать меня рядом, вместо убитого сына, поэтому гонит мысли об опасности и не верит в то, что смерть бродит рядом».

– Хорошо, я остаюсь, – ответил он. Лора заметно успокоилась.

– Это славно. После полудня я должна уйти, мне пора работать. Что бы ни случилось, к двери и окнам не приближайся. Будь осторожен, Вэл Август.

Она собралась очень быстро, засунула какие-то мелочи в плоскую сумочку, провела расческой по коротким, с проседью волосам и исчезла. Дверь квартиры хлопнула за спиной матери псионика.

Вэл выждал, пока в подъезде стихнет острый стук ее каблуков.

– Я отдохнул. Пора.

Он попробовал открыть входную дверь – створка не поддавалась.

«Заперто снаружи. Она правильно догадалась, что я сбегу».

Вэл прошелся по комнатам в поисках подходящего предмета. Им оказалась старая шпилька с полочки в ванной комнате. «Леди Торрес когда-то носила длинные волосы. Стричься почти наголо – знак глубокого траура, принятый на востоке».

Далькроз согнул из шпильки удобный крючок, подвинул низкую скамеечку и устроился возле замка.

«Хорошо все-таки много читать. Иногда в завалах информации попадаются толковые советы по взлому».

Толковому взломщику хватило бы пяти минут, Король возился с замком полчаса. Через полчаса тот клацнул и подался, Вэл выглянул в подъезд, в подъезде не было никого – там стояла ломкая тишина.

«Спасибо вам, госпожа Торрес, но я пойду своей дорогой, так будет лучше и для вас, и для меня тоже».

Он прикрыл за собою дверь, сбежал по ступеням и окунулся в послеполуденную сумятицу. Люди шли мимо, по-прежнему потоком обтекая Короля. На углу он остановился, тронутый острым предчувствием неудачи.

РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПСИОНИК!

Со свеженаклеенной листовки прямо в лицо Далькрозу смотрел его собственный двойник. У Вэла-второго были темные, слишком близко посаженные глаза, русые волосы и тонко очерченный абрис лица. Изображение наверняка синтезировали на хорошем сайбере. Оно поражало точностью и подлакированным реализмом.

«Меня зацепили по показаниям свидетелей».

Король на ощупь пересчитал мелочь в кармане и тут же, с лотка, купил пластиковый козырек от солнца – на темные очки не хватило денег.

«Сойдет за неимением лучшего».

Козырек и впрямь слегка изменил лицо Далькроза. «Нужно уехать из Мемфиса. Лучше всего вернуться в столицу – там меня сейчас не ищут. Если не соваться в центр Порт-Калинуса, если повезет, то можно ускользнуть даже от пси-датчиков. Быть может, я все-таки рискну и попытаюсь связаться с Цертусом».

Король легко шел в потоке прохожих – частица среди мириада частиц, живая капля человеческого моря.

«Я раньше не знал, как это бывает прекрасно, как замечательно быть таким, как все. Мне понадобилось оказаться в бегах, чтобы по-настоящему понять это». Он убрал ненужный пси-барьер. Плотная толпа, заполняя главный проспект, своим мощным пси глушила даже яркую ауру Короля.

«Они не сумеют почуять меня среди других».

Эмоции встречных менялись, словно яркие стеклышки в калейдоскопе – оранжевая радость и коричневый страх, темно-синяя неприязнь или легкая, розовая заинтересованность. Над всем господствовало серое равнодушие. Медленно-медленно Вэл выбирался к окраине. Здесь людской поток заметно редел, пока не превратился в скудный ручеёк случайных прохожих. Король прошел еще немного, низкие удобные коттеджи и аккуратные сады сменились чередой каких-то складов, потом кончились и они.

«Надо поймать попутную машину».

За пыльной живой изгородью калилось под солнцем шоссе. Первая же встречная машина охотно притормозила. Водитель, по случаю всеобщей паники принарядившийся в пси-шлем, оказался старым знакомым.

– Я смотрю, ты уезжаешь до срока, парень? Как здоровье твоей тетушки?

– Нормально. А у меня кончаются каникулы – пора возвращаться в Параду.

– Тогда тебе лучше взять билет на рейсовый автобус. Выберешься из этих гнилых мест, потом можно лететь куда захочется.

– Я люблю попутки – когда в них садишься, то узнаешь так много нового.

– Это верно, – охотно согласился водитель.

Они молча проехали около километра. Водитель искоса посмотрел на Короля.

– Придержи руль, дружок, мне нужно освободить одну руку.

– Зачем?

– Автопилот барахлит. Я не успел сегодня пообедать, хочу сделать это на ходу – бутербродами. Поможешь?

– Может быть, нам лучше остановиться? Как бы не вляпаться во что-нибудь.

Вэл не стал прикасаться к чужому разуму – стоило поэкономить силы. Водитель оказался сговорчивым человеком, он кивнул, плавно притормозил и картинно остановился возле обочины.

– Как хочешь, раз нет, так и нет. Разомни пока ноги, я по быстрому.

Он завозился, доставая коробку с едой. Дверь машины почему-то не открывалась.

– Холера! Тут не только автопилот – вся ментальная автоматика скончалась.

Король неохотно положил ладонь на ручку замка и слишком поздно понял свою ошибку – водитель выхватил из коробки остро блеснувший предмет, следующим ощущением оказался мгновенный укол и горячая боль где-то пониже локтя.

– Ну все, парень, теперь ты попался, как цыпленок. Вэл попытался ответить наводкой, но чувство эфира мягко ускользнуло. Он потерял равновесие, упал щекой на обивку кресла, осязание почти исчезло – остались только болезненно обострившиеся зрение и слух.

Беспомощный Король видел, как водитель выбрался на шоссе, вразвалку обошел машину и снаружи, ключом открыл дверцу рядом с пассажиром.

– Вылезай! Не можешь? Ну ничего, полежи пока, сейчас тебя заберут хорошие парни.

И отвернулся, набирая код на клавишах уникома.

– На этот раз все было просчитано. Тебя ждали именно здесь и сейчас. А я сразу понял, с кем имею дело, даже тогда, в первый раз, – не без хвастовства заметил он.

«Это ловушка, сейчас за мною явится пси-жандармерия».

Вэл попытался закрыть глаза, но веки не слушались, и это было обидно – слезы обильно, слишком заметно потекли по щекам.

«Я опять где-то ошибся».

Водитель понял без слов и насмешливо кивнул в ответ.

– Я тебе, парень, уколол не антидот, а обычный медицинский наркотик. И не мечтай достать меня наводкой – не получится, крепкое успокоительное неплохо убирает эту способность. Мы, люди границы, не столичные слабаки и знаем, как правильно обращаться с мутантами.

Неподвижный Король скосил глаза – к ним приближалось мигание маячка жандармской машины.

«Пусть ругается, мне на это наплевать. Конечно, я попался, но это еще не полный конец, я еще отыщу выход. Это только временное поражение, финал не может быть таким обидным», – подумал он и тут же понял, что попусту обманывает себя.

«Проигрыш всегда мучителен, не обидного конца не бывает».

В этот момент в отдалении сумрачно и длинно громыхнуло. Разбиваясь о дорогу, прозрачной лавиной хлынул проливной дождь.