Суть обычной девельтипированной пуливизации состоит в том, что на участок тела, подвергаемый процедуре (в данном конкретном случае — на мое ухо) вешается эдакая небольшая медалька, после чего производится ритуальный удар небольшим волшебным молоточком.

Бац — и священнодействие свершилось. Правда, с вероятностью одна треть находящаяся внутри организма субстанция (что бы это ни было) полностью растворится в тканях несчастной жертвы. Экстремальный же вариант данной процедуры подразумевает всю ту же медальку как неотъемлемую часть ритуала и...

Когда мне объяснили, что именно используется в экстрим-версии вместо небольшого молоточка, моя голова пошла кругом в самом буквальном смысле, ибо это «что-то» являлось огромной кувалдой, кот Вероятно, у него была слабость разбивать слова на составляющие орой управлял безмозглый каменный голем. Представьте себе картину — к вашему уху прикладывают небольшой металлический кружок (чуть больше спичечного коробка), потом подходит адское создание и здоровенным молотом бьет в эту цель...

Даже если учесть, что он попадет точно в медальку, сами понимаете — голове от этого не легче.

— Не волнуйся,— все так же не переставая улыбаться-щуриться, произнес Зоул, заметив мою неадекватную реакцию на перспективу надвигающейся экзекуции.— «Крут девяти печатей» — так назывался кусочек металла, в который будут бить — примет удар на себя. Единственное, что может произойти,— эльсуффикатинация сознания. Но и то лишь в самом крайнем случае,— быстро поправился Зоул, видя, как округляются от ужаса мои глаза.— Зато,— жизнерадостно продолжала безумная пума,— вместо шансов один к трем мы будем иметь пятьдесят на пятьдесят, а это, поверь, замечательный показатель.

— Спроси, что такое эльсуффикатинация,— потребовал внутренний голос.

— Не буду.

— Да нет же, спроси!

— Ты уже знаешь что такое девельтипированная пуливизация, и что — стало легче?

— Нет, но...

— Тебе, наверное, интересно узнать, что такое эль-суф-фи-ка-ти-на-ция? — прожурчал ласковым ручейком Зоул, прервав мысленную перепалку.

— Абсолютно нет,— отрезал я, решив ни под каким предлогом не вдаваться в тайны местной прикладной психологии.

— Эль... суф... фи... ка... ти... на... ция,— как ни в чем не бывало продолжила пума, не обращая внимания на мой решительный протест,— это... это...— Она мечтательно зажмурилась, будто речь шла о невообразимо приятной вещи.— Это дисбаланс причинно-следственных процессов в твоем сознании.

— Не понял.

— Ах, ладно,— игриво махнула лапой огромная кошка, всем своим видом говоря: «Не бери в голову подобную ерунду».— Поговорим об этом позже, а пока в целях, так сказать, сохранности я подержу у себя нашего маленького друга. Ну иди же ко мне, хитрый шуршунчик!

«Хитрым шуршунчиком», как вы, наверное, догадались, оказалось мерзкое насекомое, которое с противным чавкающим звуком выбралось из моего глаза, после чего, пробежавшись по щеке и плечу, прыгнуло в подставленную лапу пумы.

— А оно всегда вот так запросто, по первому зову, будет покидать насиженное место?

В моем вопросе не было ничего, кроме усталого любопытства: в последнее время я стал напоминать молодое деревце, в коре и внутренностях которого свила гнездо стая паразитов. «Око скорпиона», кровососущая пиявка Клара...

— Ну зачем же так плохо думать о друзьях? — с укоризной покачала головой пума.— Только я могу заставить трансплантат покинуть его законное место, да и то лишь в самом крайнем случае.

— Экстремальная пуливизация? — весело и слегка истерично подмигнул я оставшимся глазом, одновременно щелкнув в воздухе пальцами.

— Точно! Она самая. Вот видишь, налицо явный прогресс, ты уже начал свободно ориентироваться в формулировках.

Не знаю, как долго мы еще могли перемигиваться и похлопывать друг друга по плечу, увлеченно рассказывая о таинствах эльсуффикатинации, трансплантации и трепанации черепа, но тут нас, к счастью, прервали.

— Посторонних попрошу очистить помещение,— объявил профессор Антопц о начале праздника в Шервудском лесу.

Только вместо Робин Гуда, стрелы и маленькой монетки в моем случае присутствовали голем, огромная кувалда и... И все та же маленькая монетка, по которой эта кувалда должна была попасть.

— Ладно, подождем за дверью,— все так же жизнерадостно попрощалась пума, подталкивая к выходу дрожащего всем телом Компота.— А то, знаешь ли, побочный эффект от си-пле-те-ндо-ка-тар-си-са может негативно сказаться на тех, кто окажется слишком близко.

«Лингвист хренов»,— со злостью подумал я о Зоуле, после чего спросил у пиявки, свернувшейся на моей шее:

— Клара, может быть, ты тоже хочешь уйти? Побочный эффект от сипле... черт, не могу выговорить, но думаю, ты поняла, о чем речь. Так вот, судя по отзывам знающих людей — опасная вещь. Молчишь... Значит, не хочешь... Ну что ж. Рад. Очень рад, что ты не бросила своего единственного кормильца в этот тяжелый момент.

Я хотел было еще что-то сказать, но не успел — повелитель тьмы посадил меня в кресло, закрепив голову в неком подобии тисков.

«А как...» — вопрос так и не сорвался с моих уст, потому что в сознании прошелестел голос Антопца:

— Подумай о чем-то хорошем, не важно о чем...

— Ха-ха-ха! — забился в припадке истерического смеха внутренний голос.— Честное слово, ловко придумано!!! Нам на ухо вешают маленькую монетку-медальку, зажимают голову-болванку в чугунные тиски, подводят безмозглого монстра с огромной кувалдой, которому предстоит изо всей силы ударить по черепу, и при всем этом предлагают подумать о...

Голем ударил неожиданно.

Коротко, без замаха каменный гигант обрушил всю свою страшную мощь на маленький кружок — артефакт, именуемый «Крут девяти печатей».

Я находился под водой, окруженный игривой стайкой разноцветных тропических рыбок, когда где-то неподалеку раздался протяжный звук подводного колокола. Голова медленно повернулась в сторону источника звука, и я увидел огромный бутон расцветающего прямо на глазах ярко-красного взрыва. Испуганно порскнули в стороны рыбки, потревоженные неведомым чудовищем, вторгшимся в водный тропический рай, а я отчаянно замахал руками, пытаясь отплыть-убежать от неумолимо приближающейся кроваво-красной волны. Сердце бешено застучало в районе разгоряченных висков, и я даже открыл рот, чтобы закричать, но не смог, потому что вместо крика с моих губ сорвались несколько воздушных пузырей, а затем... Взрывная волна все же настигла меня, многотонным прессом обрушившись на голову, смяв и разорвав на клочки несчастное сознание. И все утонуло в безбрежном океане вселенской пустоты...

С неимоверным трудом подняв тяжелые веки, я увидел высокое безрадостно-серое небо.

Лежа на спине и бессмысленно глядя в одну точку, я совершенно ни о чем не думал и ничего не хотел. Голова была настолько пустая и ясная, будто из нее кроме мыслей удалили еще и жалкие остатки мозга. В другом месте и в другое время я мог бы даже испугаться по этому поводу, но ватная расслабленность вкупе с какой-то непередаваемой отрешенностью заключили мое сознание (или то, что от него осталось) в непроницаемый кокон.

— О! Вы только посмотрите — наш герой очнулся! — Голос, несомненно, принадлежал безумной пуме, но мне было до такой степени наплевать, кто или что находится рядом что я не обратил на сию реплику ни малейшего внимания.

— Вот и прекрасно! — Зоул был явно вне себя от радости.— Не хотелось посылать моему другу Аспирину пустую оболочку без мозгов, иначе он мог натурально обидеться.

Небо над головой продолжало занимать все мои мысли.

— Смотрю, ты опять меня не слушаешь, дружок. А ну-ка...

Раскаленная добела игла боли вонзилась прямо в мозг и мгновенно привела меня в чувство. Инстинктивно схватившись за голову и резким рывком переведя верхнюю половину тела из горизонтального положения в вертикальное, я наконец окончательно пришел в себя и обнаружил, что вся наша команда (Компот, Билли и я) вместе с облезлой пумой-Зоулом находится посреди унылой степи.

— Вижу, тебе уже лучше,— довольно промурлыкала пума,— поэтому на прощание хотелось бы сказать пару напутственных слов.

Боль отступила так же неожиданно, как и появилась, и я смог более или менее нормально выслушать финальную речь безумного колдуна.

— Весь внимание,— с трудом прохрипел я, решив не омрачать прощание всякого рода ненужными эксцессами.

— Вот и прекрасно. Приятно иметь дело с толковым собеседником.

— Взаимно.

— Прямо сейчас мы находимся в точке вашего прибытия на Глов,— начала пума,— и отсюда же через несколько минут ваш героический экипаж стартует в объятия моего давнего друга Асванха Пиринизона. Или, если выражаться твоим языком, вы попадете прямиком в логово Аспирина.

— А как же Арена? — Я не удержался от главного вопроса.

— Она от вас никуда не денется, потому что вряд ли мой старый приятель захочет оставить у себя в гостях такого опасного юношу.

— То есть? — не понял я.— Неужели обряд экстремально девельтипированной пуливизации не увенчался успехом?

— Обряд при любом раскладе увенчался бы успехом, другое дело, что в случае неудачи твое разрушенное сознание напоминало бы овощное рагу, но на «Растворитель миров» это не повлияло бы никоим образом.

— Тогда я вообще ничего не понимаю.

— Ох уж, эта молодежь,— совершенно искренне вздохнула пума,— всегда с вами одни только проблемы и никогда вы ничего не понимаете.

Вероятно, по моему кислому виду Зоул догадался, что я не горю желанием порассуждать на тему «отцы и дети» с безумной облезлой кошкой.

— Обряд завершен, и сейчас никто не может сказать, остался в твоем ухе «Растворитель миров» или нет, потому что область, в которой он находится, скреплена «Кругом девяти печатей» — заклятьем, разбить которое может только смерть. Сам понимаешь, при шансах пятьдесят на пятьдесят никто не захочет испытывать на прочность свою психику, отправляя тебя в мир иной.

— Сдается мне, в этом сумасшедшем доме кто-то заикнулся о психике,— как всегда совершенно не вовремя, ожил внутренний голос.

— Заткнись,— коротко огрызнулся я и продолжил: — Значит, именно в силу того, что доподлинно неизвестно, являюсь ли я носителем «Растворителя» или нет, Аспирин оставит всех нас в ЖИВЫХ.

— Ну разумеется, да. Плюс ко всему ему будет страшно интересно — выживет ли ваша команда на Арене, а если не выживет (что лично мне представляется наиболее вероятным), то исчезнет ли измерение, в котором ты умрешь.

— Насколько я понимаю, кроме Аспирина есть еще несколько любопытных, которым, будет безумно интересно узнать, чем закончился обряд экстремальной пуливизации,— прокомментировал ситуацию мой вечный спутник.

— Полностью с тобой согласен,— уныло согласился я,— везде, куда не кинь взор, угнездились одни извращенцы и уроды.

— Спасибо за объяснение,— я переключился на Зоула.— Значит, на этом наше пребывание в измерении Глов благополучно заканчивается?

— Да, осталась последняя мелочь — послание, которое нужно передать Аспирину вместе со «Свинячьей звездой».

— Весь внимание.

Тут Зоул неожиданно стал предельно серьезным, отбросив всю свою показную веселость.

— Скажешь ему так: «Спор четырех стихий не может быть проклят. Это подарок от чистого сердца». А теперь повтори!

— Спор четырех стихий не может быть проклят. Это подарок от чистого сердца,— механически повторил я, одновременно прикидывая в уме, не начнет ли Аспирин вытряхивать из моего сознания секреты (которых я и не знаю) после того, как зайдет в тупик с этими непонятными стихиями и чистосердечными подарками.

— Ну, раз все наши дела улажены и ответы на все вопросы получены, можно отправляться в путь.— К пуме вернулось ее прежнее игривое настроение.

— Минуточку!

— Что еще? — Зоул был явно недоволен возникшей задержкой.

— Последние два вопроса, без ответа на которые я не смогу спокойно умереть на «Арене искупления»,— сказал я.

Это был продуманный ход — безумный колдун сразу купился.

— А ладно, спрашивай! — великодушно махнула лапой облезлая кошка.— Мне всегда нравились отчаянные сорвиголовы.

— Есть ли у «ока скорпиона» особые свойства, о которых его хозяину лучше было бы знать, во избежание м-м... как бы это поудачнее выразиться... Ну, в общем, во избежание всякого рода недоразумений.

— Он не выносит плакс, потому что всегда сопутствовал только настоящим героям,— совершенно серьезно ответил Зоул и, не позволив мне задать уточняющий вопрос, продолжил: — Ну а что у нас следует под номером два?

— Что случилось с Гархом и...

— А-а-ха-ха! — серебряным колокольчиком, тонко и пронзительно, засмеялся сумасшедший колдун.

Он все хохотал и хохотал, в то время как мы с Компотом озадаченно смотрели на эту огромную линяющую кошку, не в силах понять, что смешного было сказано. Прошло не меньше минуты, прежде чем, утирая лапой слезы, пума успокоилась настолько, что смогла дать ответ.

— С удовольствием бы сказал, что случилось с твоим сумасшедшим другом, но...

«Уж кто бы говорил про сумасшествие»,— подумал я.

— ...к сожалению, не могу этого сделать. Впрочем, я готов заключить джентльменское соглашение.

— Держись от этого ненормального подальше,— посоветовал внутренний голос.

— Какое соглашение? — Теперь пришел мой черед заглатывать наживку.

— Если останешься жив после приключений на Арене, я сообщу тебе, что случилось с полусмертным.

Предложение было, конечно, не самое приятное, но, как говорится, за неимением гербовой бумаги пишут на простой.

— По рукам! — согласился я.

— По рукам! Какое пре-лест-ное выражение! — в восторге вскричал Зоул, и, наверное, чтобы не осталось неясностей, четко и громко повторил: — По рукам!

На какое-то мгновение почудилось, что вот прямо сейчас эта большая кошка от избытка чувств кинется мне на шею и примется вылизывать своим шершавым языком. К счастью, до подобных эксцессов дело не дошло. Зоул и правда встал на задние лапы, расставив передние в стороны, но, как оказалось, сделал он это, только чтобы произнести заклинание, которое должно было перебросить нашу команду в логово самого сумасшедшего из всех безумцев, которых мне довелось встретить во всех измерениях.

Иными словами, мы преодолели границы миллиона миров и вернулись в начало начал — то есть попали в объятия «старого доброго друга», которого в узком кругу, шепотом и за глаза, звали Аспирин.