Глава 21

Олитунга спасла не реакция и даже не инстинкт самосохранения, а скорее шестое чувство, природа которого не поддается объяснению. Вместо того чтобы проткнуть грудь дроу, бросившегося в самоубийственную атаку, орк разжал пальцы, сжимавшие рукоять меча.

Не сделай он этого – и Айвель, пронзенный клинком, оказался бы на расстоянии вытянутой руки от противника. Один короткий безжалостный удар – и на вспоротом горле орка расцвел бы красный бутон. Заведомое поражение обернулось бы ничьей: дуэль закончилась бы смертью обоих участников.

Казалось, дроу все рассчитал верно, но…

В каждом плане изначально заложен фактор случайности. Одно непредвиденное обстоятельство, способное все изменить.

В нелогичном поступке орка вообще не было смысла. Солнце встает на востоке и садится на западе. Это общепринятый факт. Течение реки не повернуть вспять, а истинный воин никогда не бросит оружия. Тем более во время атаки врага. Так было всегда. Исключения встречаются настолько редко, что их можно не принимать во внимание.

У Олитунга не осталось времени на размышления. Нападение произошло так внезапно, что он не успел оценить степень опасности. Не говоря уже о том, чтобы принять осмысленное решение.

Казалось, пальцы, сжимавшие рукоять, разжались сами собой. Хотя это не так. В неизведанных глубинах подсознания смертных скрывается великое множество тайн и загадок. Одна из них – поведение в ситуации, связанной с угрозой для жизни.

Шестое чувство, инстинкт самосохранения, – можно называть этот феномен как угодно, смысл останется прежним. В ситуации, когда шанс выжить ничтожно мал, управление испуганной марионеткой берет в свои руки опытный кукловод. И невозможное становится возможным, а Смерть на время отступает.

Когда-нибудь Она вернется, чтобы забрать добычу, но это произойдет не здесь и сейчас, а в другом месте и позже…

Пальцы разжались, и лишенный поддержки меч устремился к земле.

Расширившиеся от удивления глаза дроу зафиксировали падение оружия, а тело по инерции продолжало двигаться вперед. Айвель был не готов встретить воздух вместо клинка. Поэтому он споткнулся, потерял равновесие и, нелепо взмахнув руками, начал заваливаться в объятия врага.

Второй меч по-прежнему оставался в левой руке Олитунга, но ситуация изменилась слишком быстро, к тому же расстояние до противника не позволяло воспользоваться громоздким оружием. Поэтому орк выбросил вперед правый кулак. Он целился в голову, и, попади его удар точно в цель, череп Айвеля раскололся бы словно орех. Но страшный удар пришелся в плечо.

Принца, что называется, поймали на выдохе – в легких не осталось воздуха. Даже при желании он не смог бы закричать. Раздался хруст, сопровождаемый слабым придушенным хрипом, а затем изуродованное тело отбросило назад.

Упав на спину, оно несколько раз перевернулось и только после этого застыло бессмысленной грудой окровавленной плоти. В этой исковерканной массе невозможно было узнать утонченного аристократа.

Перед болью и страданием равны все. Простолюдины и принцы. На самом деле кровь царственной особы такая же красная, как у последнего раба. Разница лишь в том, что при жизни один из них был на вершине мира, а второй копошился в пыли у ног сиятельного господина.

Может, высшая справедливость смерти как раз и заключается в том, что перед ее лицом равны все. Ни для кого нет исключений. В конечном итоге в прах обращается каждый…

Страшный удар Олитунга опрокинул Айвеля в пыль. В пьяной кабацкой потасовке дерутся, не обращая внимания на кровь. Ломают зубы, носы и руки, выбивают пальцы, а иногда и глаза. Но при этом все же не дробят кости. Это просто потому, что никто никогда не дрался с орками на кулаках.

Со стороны могло показаться, что руку выбило из плечевого сустава. На самом же деле удар орка раздробил сустав, превратив его в жуткое месиво. От болевого шока дроу лишился сознания Оптимальным вариантом в такой ситуации было бы умереть, не приходя в сознание. Айвель сделал все, что от него зависело, и заслужил если не ничью, то хотя бы достойную смерть. Но Олитунг думал иначе. Орк мог добить поверженного врага или сбросить в пропасть. Однако он выбрал другой вариант. Смерть и унижение – разные вещи. Безжалостное чудовище благоразумно решило, что смерть в любом случае не минует гордого принца, а чаша позора испита им еще не до дна.

– Ну что ж… – Орк повернулся к гоблинам. – С одним разобрались, остался последний должник, и…

– Ничего не осталось. – По большому счету мне было наплевать на Кламста и его разведчиков, просто не понравилась хозяйская наглость гиганта.

Командир здесь я и до тех пор, пока деревья не скинут нас в пропасть, останусь им. А значит, последнее слово остается за мной.

– Ты… – Орк растянул рот в наглой ухмылке, явно намереваясь сказать какую-то гадость, но не успел.

– Ты заткнешься прямо сейчас. Иначе повторишь судьбу демона. Только на сей раз кровавый обрубок не скинут в пропасть, а положат рядом с дроу. Уверен, очнувшись, Айвель придет в восторг, увидев рядом знакомое до боли лицо.

Глядя в сузившиеся от ярости глаза человека, орк понял: это не шутка и не пустая угроза. Все будет именно так. Возможно, в другой ситуации он пошел бы на риск, но презренные гоблины явно не стоили этого. Главное – он сполна рассчитался с дроу.

– Хорошо. Ты главный. – Олитунг криво ухмыльнулся, как бы говоря всем своим видом: «Мы оба знаем, что без утангов ты полный ноль». – Слушаю и повинуюсь, мой командир.

Никогда не мог бы подумать, что тугодумы орки способны на иронию. Впрочем, этот странный гигант с двумя сердцами обычным орком не был.

– Да, я главный, и запомни – это было последнее предупреждение.

– Само собой!

– Хорошо. – Я постарался успокоиться, взяв себя в руки. – Ты закончил дуэль?

– Практически – да.

– Ответ неверный. Либо «да», либо «нет». Третьего не дано.

– Почему?

– Глупый вопрос. Потому что правила устанавливаю я.

Он собрался ответить что-нибудь резкое, но сдержался.

– Твоя правда. С тем, кто меняет правила игры на лету, не поспоришь.

– Рад, что ты вовремя понял это. Так что насчет дуэли?

Прежде чем ответить, орк подумал, взвесил все за и против и только затем вынес окончательное решение:

– Да, закончил.

– Отлично. – Я повернулся к утангу: – Можешь обработать рану дроу и привести в чувство? Возможно, Айвель нам еще пригодится.

Древний воин коротко кивнул.

– Неужели… – начал Олитунг.

– В самом деле. Тебе никто не мешал добить противника. В моем отряде от потери крови не умирают.

– В твоем отряде умирают от…

– Еще одно слово, – я предупреждающе вытянул руку в направлении орка, – и тебе конец.

Он открыл рот, чтобы достойно ответить, и все же в последний момент передумал. В конечном итоге это спасло ему жизнь. Мой запас терпения кончился.

– А стоит ли его мучить? – Неслышно подошедший Свен не спрашивал, а скорее взывал к моему благоразумию.

Никто не сомневался: у дроу нет шансов. И я в том числе. По-хорошему, искалеченного принца нужно было сбросить со скалы. Но орк…

Он напоминал огромного хитрого кота, забавляющегося с мышью. В глубине души считая себя умнее и лучше других. И так заигрался, что упустил из виду присутствие человека.

Кот. Мышь. Человек.

Последний из этого трио – самый главный и самый сильный. А потому способен менять не только правила игры, но и роли по ее ходу.

– Я не мучаю, а даю шанс.

У нас в запасе оставался как минимум час.

– Какой шанс? Разве у тебя есть план?

Утанг повернулся в сторону распростертого тела.

– Увидеть, как изменяются правила.

– Что? – Свен не понял, о чем идет речь.

Резкий свист рассекаемого воздуха – и магический бич обвил искалеченную руку.

– Какие правила?

Резкое шипение, сопровождаемое запахом паленого мяса, прервало наш разговор. Раскаленный докрасна бич вошел в руку, словно нож в масло, и через секунду ампутированная конечность лежала неподалеку, а над обожженным плечом дроу струился едкий дымок.

Тело слабо дернулось – Айвель на миг очнулся и вновь провалился в спасительную пропасть беспамятства. Еще два коротких удара – и огонь прижег разрезанную грудь и правую руку.

– Дезинфицируем раны? – Олитунг не мог сдержать торжествующую ухмылку. – Ну-ну…

Я повернул голову к стоящему рядом утангу и коротко приказал:

– Сделай ему больно, но не калечь.

А чтобы не возникало сомнений, о ком идет речь, указал рукой на Олитунга.

Кот. Мышь. Человек.

Первый может чувствовать свою безнаказанность и силу лишь до тех пор, пока человеку не надоест игра.

Командир один. Это закон. Тот, кто постоянно оспаривает первенство, игнорируя приказы, должен поплатиться. Понести суровое и жестокое наказание. Так, чтобы запомнить урок до конца жизни. И не важно, что жить осталось всего ничего. Главное – поставить наглеца на место. Взять шкодливого кота за шкирку и ткнуть мордой в «помеченный» им сапог. Причем сделать это так, чтобы у него не возникло желания повторить неудачную «шутку». Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

– Сам по себе ты полный… – Понимая, что терять уже нечего, орк взял последнее слово, но не успел закончить свою пламенную речь.

Утанги знали о боли намного больше любого смертного. Мертвец Фасы даже не тронулся с места. Неуловимое взглядом движение – и огненное жало бича коснулось лба Олитунга.

Орк пытался сдержать крик. Гордость не позволяла гиганту проявлять слабость. Сведенное мощной судорогой тело повалилось на землю, кровавая пена выступила на губах, глаза чуть не вылезли из орбит, и…

В конечном итоге он все-таки закричал. Это был не вой животного, потерявшего разум от боли, это нечто иное.

Так могли бы кричать мертвые, если бы вдруг воскресли.

Рано или поздно приходится расплачиваться за совершенные прежде ошибки. Орк выступил в качестве наглядного доказательства старого правила: не нужно пытаться прыгнуть выше головы.

Он возомнил о себе слишком много – и поплатился. Не исключено, что виной тому была уязвленная гордость. Никогда орки не подчинялись приказам людей. Воевали с ними, убивали их – да. Но не служили под их началом. С точки зрения орков, люди были ни на что не годными ничтожествами, достойными лишь смерти. И вдруг такой страшный удар судьбы: оказаться в подчинении человека.

А может, Олитунг преследовал какие-то одному ему понятные цели. В любом случае, он зашел слишком далеко и был поставлен на место.

Утанги знают о боли все. Сильный воин, захлебывающийся собственным криком, убедился в этом на собственном опыте. Не думаю, чтобы у него возникло желание когда-нибудь повторить страшный урок. Боль не просто приносит страдания, порой она сводит с ума.

Впрочем, мне не было жаль кота, искалечившего мышь. Он получил по заслугам. И себя, ставшего во главе экспедиции в никуда, мне тоже не было жалко. Даже отряд, обреченный на верную смерть, не вызывал жалости.

Мое сердце остановилось, превратившись в кусок мрамора, крошащегося от немилосердных ударов судьбы. Пройдет немного времени – и от чудовищного удара оно расколется на тысячу мелких частей, рассыплется пылью по дну пропасти.

Но это – в будущем. А пока я смотрел на бьющегося в агонии орка, не испытывая чувств и эмоций. Страшный крик не трогал мой разум. Человек может оставаться самим собой до определенного момента. Есть некая черта, перейдя которую безвозвратно теряешь что-то важное. То, без чего жизнь теряет всякий смысл.

Бесстрастно взирая на мучения Олитунга, я неожиданно понял, что пересек эту черту. Впереди – пустота. Мосты сожжены. Назад дороги нет. Случись чудо и попади я прямо сейчас домой, даже это уже ничего не изменит. Первое время можно казаться своим, но в деревнях и небольших племенах люди чувствуют чужаков. Сочувственные взгляды, шепот за спиной и тяжелые вздохи в конечном итоге превратятся в кривые ухмылки и откровенную враждебность. Паршивой овце нет места в стаде. Ее удел – одиночество и смерть.

Это унылое место… Этот летающий остров… Изуродованный Айвель. Бьющийся в судорогах орк. Динкс, вызвавший крысу Хаоса. И, в конце концов, я сам, превращенный стрелой в непонятное существо. Все это как нельзя более кстати подходит для…

– Стрела! – Озарение пришло неожиданно. – Как же я раньше не догадался!

– Ты о чем? – Возглас привлек внимание Свена.

– О стреле!

– И что с ней?

Было очевидно: старый друг устал от загадок.

– Она связана с Мефисто.

– Островом?

– Именно. А главное, я чувствую: все ответы находятся там.

– Ты хочешь привязать к стреле бечевку и запустить ее на…

– Нет.

– Тогда…

– Подожди.

Я вытащил из колчана обломок стрелы и бросил его на землю.

– Ты это видишь?

– Нет. А разве что-нибудь изменилось? Кинув на землю обломок, ты ждешь чуда?

– Я ничего не жду. И это не чудо, а скорее проклятие. Хотя… К чему пустые разговоры?

Озарение миновало так же быстро, как и пришло, не оставив после себя и следа.

Устало махнув рукой, я наклонился, чтобы поднять стрелу.

– Если начал, должен закончить.

В словах Свена определенно был смысл.

– Хорошо, – впервые за долгое время я выдавил из себя некое подобие улыбки, – раз ты просишь, закончу. Не могу отказать старому другу.

– Ты должен сделать это не ради меня или себя, а ради всех.

Свен мог бы добавить, что не испытывает чувств к оркам, гоблинам, имурам и дроу, но перед лицом общего врага нужно действовать сообща.

Мог бы, но не стал. Потому что знал: слова ни к чему. Если я захочу понять, то пойму. В противном случае не пошевелю и пальцем.

– Ладно, будем считать, что я пойду на это ради всех.

Распрямившись, я сделал осторожный шаг вперед. И сразу в подошву сапога вонзился острый обломок. Проклятая стрела явно жаждала крови.

Помочь могли только железные ботфорты. Жаль, что поблизости не было рыцарей. Они остались там, на том страшном поле, где бесславно погибли лучники племени Сави.

Я осмотрелся, пытаясь найти что-нибудь полезное, и увидел как раз то, что требовалось.

– Мне нужен щит.

Красноречивый взгляд Свена ненадолго задержался на моей ноге, зависшей в нескольких сантиметрах от земли, но комментариев не последовало.

– Лучше два, – попросил я вдогонку. – Чем меньшего размера, тем лучше.

– Хоть пять. – Он сходил за щитами гоблинов, так как они были самыми маленькими.

– Если понадобится, могу собрать и принести еще.

– Не стоит. Вполне хватит пары.

У меня не было уверенности, что это сработает, но раз начал, нужно довести эксперимент до конца. Широко расставив ноги, я встал на щиты и попробовал двинуться вперед. Тщетно. Стрелу не обмануть. Игра должна быть честной. Кровь – в обмен на возможность дойти по воздуху до заданной точки: до Мефисто, острова, куда невозможно долететь.

– Может, объяснишь, что все это значит?

Свен выражал общую точку зрения. Израненный Айвель и корчащийся в судорогах орк отошли на второй план. Взгляды присутствующих были прикованы к человеку, способному подарить даже не шанс, а скорее призрачную надежду на спасение.

– Я могу попытаться дойти до острова.

– По воздуху?

– Не совсем. Хотя это не столь важно.

– Тогда почему не делаешь этого?

– Я сказал – попытаться. Здесь передо мной десятки метров, утыканных острыми копьями.

– Копьями?

– Их вижу только я.

– Надеюсь, ты прав, но тогда…

– Даже если я доползу до острова, то потеряю столько крови, что буду не в состоянии ничего сделать.

– Привязать веревку к дереву – разве это так сложно?

Ни Свен, ни остальные не могли понять главного. Речь не о наших жалких, никому не нужных жизнях. На карту поставлено нечто большее. Я не мог бы объяснить, откуда взялось это чувство, но догадывался – не последнюю роль здесь играл обломок проклятой стрелы.

– Нет, не сложно. Только в одиночку мне не справиться. И самое главное, я до сих пор не могу найти достаточно веской причины, чтобы отправиться на остров. Смерть поджидает везде. От нее не уйти. Даже если мы переправимся на Мефисто, это ничего не изменит. Незначительная отсрочка перед казнью, не более. Зерна, попавшие в жернова мельницы, будут перемолоты. Чуть раньше или чуть позже – не имеет значения.

Я видел, Свен хочет что-то сказать, но не решается. Пожалуй, на его месте я тоже не стал бы посылать старого друга на пытку во имя призрачного шанса выжить.

В воздухе повисла напряженная пауза. Равнодушные утанги примут любое решение командира. Кламст отдавал себе отчет в том, что слова гоблинов не будут приняты во внимание. Пара орков подавленно молчала – они не способны думать самостоятельно, а Олитунг находился не в том состоянии, чтобы поддерживать разговор.

– Истинный воин всегда подобен канатоходцу. – Откровенно говоря, я не ожидал, что в разговор вступит молчавший до сих пор имур.

Пропасть, разделявшая нас, была слишком широкой, для того чтобы попытаться сделать шаг навстречу друг другу.

– Он идет над бездной, держа в руках шест, одна половина которого зовется долгом, а вторая – честью.

Я хрипло рассмеялся:

– Пустые красивые слова, лишенные смысла. Где были имуры, когда убивали моих людей? Стояли в стороне, разрываемые между долгом и честью? И что в конечном итоге победило? Долг или честь?

– Ты недослушал.

– Ах, прости! Сейчас ты скажешь нечто по-настоящему важное, и я все осознаю и прощу.

Не обращая внимания на насмешку, Лам продолжил:

– Шесты Валда, Айвеля и большинства дроу состоят из одной лишь чести. У моей расы – только из долга.

– Значит, ни имуры, ни темные эльфы не могут считаться истинными воинами?

– Нет. – Он не сомневался ни секунды, и потому его голос не дрогнул. – Ради долга я легко могу поступиться честью, поэтому сейчас разговариваю с тобой.

– Отрадно услышать из уст имура признание в том, что его раса – бесчестные трусы.

– Трусость – удел слабых. Мы говорим о воинах.

– Скорее о вещах, не имеющих отношения к нашему случаю.

У Лама была необычная манера вести разговор. Он не отвлекался по пустякам и не реагировал на оскорбления.

– Меня не было на поле сражения, но я знаю, почему Фаса выбрала именно тебя.

– Ты не можешь это знать.

– Могу. Файт королевы появился лишь после того, как понял, что ты – Истинный. Ни с кем другим богиня не стала бы разговаривать. И никому другому не отдала бы под начало утангов.

– Это всего лишь твои домыслы.

– Скорее уверенность.

Споры, основанные на догадках и предположениях, могут продолжаться до бесконечности.

– Хорошо, допустим, ты прав насчет шеста, Фасы, Истинного и всего остального. И что с того? К чему эти красочные образы и сравнения?

– Ни к чему. – Имур равнодушно пожал плечами. – Я просто напомнил, кто ты есть на самом деле. А что подтолкнет тебя к решению – долг или честь, – уже не важно. Главное, что в истинном воине присутствует и то и другое.

Телохранитель наивно полагал, что знает о жизни и воинах все. Не исключено, что в его словах присутствовала крупица здравого смысла. Хотя на самом деле к роковому решению меня подтолкнула стрела. Можно сколько угодно рассуждать о чести, долге и прочих высоких материях, но в глубине души я точно знал: чудовище, поселившееся внутри меня, пробудилось ото сна. Оно жаждет напиться крови и попасть на Мефисто.

С одной стороны, я руководствовался благими намерениями, пытаясь спасти друга детства и отряд, а с другой…

Лучше бы я оставил все как есть. Обычно принято из двух зол выбирать меньшее. В нашем случае меньшим злом было рухнуть в пропасть. Но я сделал неправильный выбор. О чем не раз пожалел в дальнейшем.

Лам был прав, утверждая, что воин подобен канатоходцу. Он ошибался в главном. В отличие от простого воина у Истинного нет шеста. Нет и никогда не было.