Глава 4
ОЛЬГА

Когда пули попадали в стволы не по касательной, а впивались в толстый слой коры и доставали в своем горячем свинцовом усердии до белой сырой сердцевины, с листьев сыпался холодный душ. В дуб, под которым лежали Суворин и Эмсис, пули били очень часто. Широк был и кряжист этот дуб, однако листьев не терял до самых октябрьских заморозков. Желудей в траве тоже было мало: дикие кабаны уважали лакомство и прочесывали дубраву регулярно, подъедая все дочиста.

Суворин перевернулся на спину и лежал, глядя в небо сквозь ажурную дубовую крону. Когда очередная пуля обрушивала вниз прохладный дождик, Иван счастливо жмурился. Было прохладно, как от струи «шипра» из пульверизатора в парикмахерской, свежо и весело.

— Марис, пора? Минут пять уже молчим. — Иван скосил глаза на латыша, закусив зубами сочную вкусную травинку. Травинка напомнила ему Неринга, без которого, говоря по правде, Иван скучал. Вот ведь немчура немчурой, а мужик что надо. И знает не меньше Ковалева, и не трус. И драться умеет. Иван даже потрогал свою челюсть: он почти наяву услышал тонкий звон, зудевший в его голове добрых полчаса после того удара. Силен Витька белобрысый, силен. Где-то он теперь, чудо-Неринг? Сознание Суворина отказывалось признавать, что немец наверняка снова в строю, умело воюет и поджигает советские танки — а какие еще варианты? Сказал — стрелять в вас не буду. Ну, сказал. Откуда он знает, где мы, а где не мы. Сквозь броню не видать вообще-то, кто там внутри за рычаги дергает. Да куда ему деваться? Человек военный, себе не принадлежит. Враг тоже думать не станет: принимай, Неринг, свой батальон, да воюй!

Всякий раз, когда собственные мысли или события вокруг развивались в неприятном направлении, Ивана охватывала жажда действовать, сравнимая по силе разве что с желанием чесать комариные укусы.

— Марис! Ну, пора ведь? — Суворин поерзал ногами по траве, подтягивая автомат под правую руку, и замер распластанной ящерицей, сердито глядя на товарища выпуклыми карими глазами.

Марис неотрывно смотрел на стрелки командирских часов.

— Подожди, торопыга, еще целых двадцать секунд. — Прибалт специально тянул гласные, поддразнивая Суворина своим нарочитым акцентом. Иван хотел было вскипеть, но остыл, увидев, что уши Мариса ходят ходуном от стремления не рассмеяться.

— Теперь точно пора! Встречаемся здесь. Раз. Два. Три! — Марис оттолкнулся от сырой травы и, пригнувшись, побежал влево, часто останавливаясь и давая короткие очереди вверх. Через пятнадцать шагов он достал гранату и зашвырнул в чащу, продолжая стремительный бег и стрельбу.

Иван бежал направо, швыряя гранаты в кусты и тоже стреляя в небо.

Наступила пауза. Суворин прополз в густых кустах и выглянул на болото.

В сотне метров от первых деревьев долговязый капитан с пистолетом в руке орал, поднимая взвод бойцов. Они вставали из болотной жижи, и было видно, что больше всего на свете им хочется упасть на сухую твердую землю и лежать неподвижно, ни о чем не думая. Где-то справа и слева тоже кричали люди, лаяли собаки, но Иван видел только то, что видел.

Спотыкаясь о кочки и проваливаясь в холодное болото, бойцы взвода медленно двинулись вперед. Они редко и бездумно стреляли перед собой от живота, не целясь. Позади всех шел боец с кочергой противотанкового ружья на плечах, а в шаге за ним — второй номер с ящиком боекомплекта. Иван отполз в чащу и бросился обратно, не забывая на бегу выпускать в небо коротенькие очереди. Марис уже сидел, прислонившись к стволу заветного дуба, и широко улыбался.

— Ты чего?

— Они с собой минометы тащат, — Марис махнул рукой в ту сторону, откуда только что прибежал. — Пора прятаться в железную коробочку, Ваня, пора!

Иван не спорил. Отдышавшись пару минут, танкисты перебежали через прогалину, мимо кострища своей ночной стоянки и под свист редких пуль запрыгнули в танк, неотличимый от окружающего кустарника даже с десяти шагов. Танк был повернут в сторону бора, а башня смотрела назад, на прогалину. Марис уселся на командирское место, а Иван привычно юркнул в водительский люк. Совсем рядом, на границе прогалины противно жахнула мина. По броне застучали осколки, а затем сверху посыпались срубленные веточки и сбитые ударной волной кусочки коры и шишки.

Марис снял шлем, внимательно его осмотрел и снова надел, подключив шлемофон к сети.

— Ваня, как слышишь?

— Да слышу, — недовольно буркнул Суворин. — Что там? Мины?

— Думаю, через пару минут и бойцов поднимут. Сейчас приготовлю орудие, чтобы попугать как следует. Похоже, они совсем необстрелянные.

Ствол пушки подвигался влево-вправо и опустился до предела вниз.

— Вань, наших еще не видно?

— Кругом наши: что сзади, что спереди, — хохотнул Суворин. — Как с твоей стороны появятся, дай знать!

— Ты услышишь, дорогой товарищ Ваня, — пообещал Марис. — Ты все услышишь, это я тебе обещаю!

На противоположном крае прогалины, возле дуба, где недавно отлеживались Иван-да-Марис, мелькнула испачканная в грязи фигурка стрелка. Похоже, преследователи добрались до открытого пространства и теперь замерли, глядя на буйное великолепие разнотравья.

— Ваня, сейчас чуть подумают, да начнут артподготовку. Заводи только по команде, и сразу — полный газ.

— Есть, командир, — серьезно отозвался Суворин. — У них противотанковое ружье имеется, не только минометы. Придется быстро уходить, они-то нас точно жалеть не будут, когда опомнятся. Тьфу ты, мать твою, ситуация…

Противно загавкали минометы, и по прогалине запрыгали черные столбы земли, приближаясь к укрытию.

— Ого! У них четыре миномета, это как минимум! Представь, это хозяйство через болота тащить! Вот бедолаги! — Марис лязгнул крышкой люка и припал к прицелу. — Подождем, когда пойдут через поляну, дадим три подряд — и уходим. Как понял?

— Есть три подряд и уходим!

Когда минометы смолкли, от дуба отделился долговязый капитан. Он некоторое время постоял, с тоскливой ненавистью глядя на освещенную солнцем прогалину, затем зовущим жестом взмахнул пистолетом, поднимая солдат. Красноармейцы вышли на открытое пространство, и солнце вдруг разошлось, освещая и нагревая все, что не в тени. Измученные переходом через болото и перестрелкой с деревьями, солдаты выглядели усталыми и равнодушными, как будто это не они, а их преследовали и загоняли в гущу синего бора. Капитан что-то крикнул, обернувшись к бойцам, и пошел через прогалину.

Марис выстрелил трижды, веером отправив снаряды в середину прогалины, подальше от первых красноармейцев. Бойцы залегли, оглушенные артиллерийским отпором, а тридцатьчетверка заворчала, зашевелилась и тронулась в глубину бора, роняя с брони маскировочные кусты. Напоследок Марис послал в залитую солнцем поляну еще один снаряд, гораздо левее первых, чтобы разрыв в стороне отвлек внимание лежащей пехоты и заставил сомневаться. Для закрепления эффекта заряжающий полоснул поверх вжавшихся в землю тел длинной очередью из стационарного пулемета. Последний, четвертый снаряд оказался самым результативным: высокая ель упала вдоль прогалины как подрубленная, перекрыв дорогу правому флангу.

— Минут пятнадцать в плюсе, эт-то точно! — ликовал Марис. — Плюс разница в скорости, итого полчаса, не меньше!

Танк уверенно ломился утюгом через густые кусты между деревьями, держась тонкой, едва различимой тропы. Марис устал уворачиваться от веток, и снова закрыл люк. Он смотрел, как смыкаются за кормой упругие побеги и медленно поднимается примятая широкой полосой лесная трава.

— Ваня, теперь они за нами по нашей дорожке легко пройдут. Слышишь?

— Слышу, командир! — отозвался Ваня. — Никого не задел?

— Вроде нет. Но они могли и подставиться по неопытности.

— Все, Марис, разворачиваем башню. — Голос Ивана повеселел. — Наши!

Густой бор расступился и перешел в открытое пространство сразу, без низкорослого предисловия. Зеленый кочковатый луг начинался от корней вековых деревьев и кончался примерно в километре, у следующей полосы леса, простирающегося налево и направо до горизонта. В двадцати метрах от танка плавно изгибалась неширокая синяя речка.

У полусгнившего однорядного мостика, едва ли способного выдержать груженую полуторку, сидели голые по пояс Витя Чаликов и капитан Ковалев. Их тела блестели от пота; лица, спины и бицепсы были красны от недавнего напряжения. Возле одежды, аккуратно сложенной на брезентовом плаще, смиренно лежал Волк, удобно устроив морду на лапы. Он следил за людьми одними лишь глазами и редкими поворотами ушей вокруг невидимой вертикальной оси.

К мостику подходила дорога — обыкновенный сельский проселок, заросший густой кудрявой травой между двумя пробитыми до песка колеями. Дорога шла откуда-то слева, пробираясь вдоль бора, из которого только что выскочили Иван-да-Марис.

— Товарищ капитан! — Марис спрыгнул с брони и приложил руку к шлему. — Приказ выполнен. Потерь нет с обеих сторон.

— Вольно, товарищ сержант. Молодцы. Я слышал, у них минометы?

— Так точно! И противотанковое ружье.

— Понятно. — Ковалев помолчал, чему-то улыбаясь. — Ваня, готовь трос! Там ребята под руководством Андрея Аристарховича обрубают с деревьев сучья. Подтащишь готовые стволы поближе, потом вручную укрепим мост, по три-четыре бревна под каждую гусеницу?

— Есть, товарищ капитан! — Суворин просиял и бросился доставать трос.

— А мы, Витя, давай одеваться, да на подмогу остальным. Некогда курить. — Ковалев вскочил на ноги.

Через двадцать минут бревна были уложены поверх шаткого мостика и надежно связаны между собой. Танк благополучно прошел по укрепленному деревянному сооружению на противоположный берег. Все, кроме Ковалева, заняли свои места, и даже Волк улегся на броне у ног старика Вельского. Иван подогнал танк к мостику, а капитан Ковалев зацепил трос за черную от воды и времени дубовую опору.

— Давай! — гаркнул Александр Степанович. Иван «дал», и дубовый столб легко выскочил из-под мостика и повис на тросе, как гнилой зуб на нитке. Ковалев отвязал трос и закрепил его на свежесрубленных бревнах. Когда тяжелая связка стволов протащилась через весь мост, подрагивая и колотя свободными концами бревен во все стороны, древняя конструкция покосилась, завалилась набок и съехала в воду, к голубоватым длинным водорослям и серебристым малькам с темными спинками.

Ковалев забросил трос на броню, запрыгнул следом и оглянулся на реку. У края леса замелькали шинели, затрещали одиночные выстрелы. На луг выкатились овчарки — грязные, хрипящие и голодные. На опушке суетились минометчики.

— Иван, вперед! Полный газ! — заорал Ковалев. Танк помчался к проселку, проскальзывая по траве и подбрасывая гусеницами в воздух зеленое крошево. Волк тем временем поднялся на четыре лапы и весело поднял правое ухо, с пристальным интересом глядя желтыми глазами в сторону собак и стрелков. Овчарки мгновенно легли на животы и поползли обратно к лесу, поджав хвосты. Красноармейцы открыли плотный огонь по уходящей бронированной громаде. Мины почему-то взрывались с большим недолетом. Противотанковое ружье выстрелило пару раз, но до такой степени криво и не туда, что больше стрелять не принималось. Гладкая поверхность речки тем временем буквально кипела от горячих ружейных пуль. Вода необъяснимо притягивала к себе свинец, и бессмысленная пальба вскоре прекратилась без команды, сама собой.

Волк снова улегся у ног профессора, свернувшись в теплый бублик. Андрей Аристархович успокаивающе похлопал его по шерстяному боку:

— Не бойся, малыш, в нас не попадут. Мы уже далеко. Ишь, как забеспокоился. Лежи, лежи…

Ковалев держался за скобу и поглядывал на старика, с трудом сдерживая смех: волчара «верил» доктору, подставляя могучий лоб под почесывание. Если бы доктор Вельский знал, что спас от смерти и выходил не простого волка, а местного Хранителя… Он, конечно, все поймет, когда они с дочерью будут вспоминать зимними вечерами странный танк и экипаж «Великого Дракона», когда сличат все детали рассказа Ковалева и поведение своего серого пасынка. Это все будет потом, и дай Бог, чтобы оно так и было… Пусть Хранитель даст им спокойно дожить свой век рядом с могилой сына и внука…

На противоположном берегу реки метался долговязый офицер в тяжелой от болотной жижи шинели. Он что-то орал минометчикам, тыча пистолетом вслед уходящей тридцатьчетверке с красивым номером 100 и большими буквами «ВД» на броне. Через некоторое время офицер плюнул и сел на сырой берег, уткнувшись подбородком в колени. Судьба криво ухмылялась, суля ему тяжкую переправу и унылое преследование чертова танка.

Марис смотрел из командирского люка вперед. Его вдруг осенило, и он вытащил за шнурок свой белый жетон. На гладкой поверхности елочкой светились три зеленых треугольника, уверенно показывая на юг, в ту сторону, куда вела заросшая луговой травой дорога.

Метляк с Кухарским время от времени поглядывали то на Волка, то на Ковалева. В отличие от пожилого доктора, молодые люди были гораздо менее сентиментальны и весьма наблюдательны.

Глазная больница Горьковского городского отдела здравоохранения встретила Ольгу деловитой будничной суетой тылового госпиталя. Раненых было много — сюда попадали красноармейцы не только по глазному профилю, но и по суровой военной необходимости. У подавляющего большинства раненых были забинтованы головы, но попадались и зрячие, прыгающие по коридору на костылях или лежащие на вытяжках с гирями-противовесами. Местный сотрудник НКВД Макаров, куратор медицинских учреждений, сопроводил Ольгу в кабинет главного врача, в связи с военным временем называемого «товарищ начальник госпиталя подполковник медицинской службы Осипов». Подполковник только что «размылся», сняв с себя хирургическое облачение и переодевшись в военную форму.

Хирургическую одежду унесла проворная медсестра, а Осипов пил горячий чай из стакана, звонко раскусывая маленькие кусочки белого сахара. Глаза Осипова отрешенно глядели поверх стола, и было понятно, что в его мыслях нет места ни для Макарова, ни для очаровательной девушки в военной форме и невероятном для ее пола и возраста звании.

— Разрешите! Товарищ подполковник, разрешите войти! — Макаров постучал согнутыми пальцами по открытой им же самим двери со стеклянными вставками, закрашенными белой краской. Стекла противно задребезжали в рассохшейся дверной раме. Осипов вздрогнул и моментально вышел из глубокой задумчивости. Он встал, вышел из-за стола, крепко пожал вошедшим руки и указал на свободные стулья.

— Александр Владимирович, товарищ полковник прилетела к нам из Москвы, чтобы допросить летчика Ладугина. — Макаров выпалил эту фразу и замолчал, выжидающе глядя то на доктора, то на Ольгу.

— Скорее, поговорить — с ним и о нем, — поправила Ольга. Макаров торопливо закивал головой, заулыбался и несколько раз хлопнул себя по губам, как бы наказывая за неправильное слово.

— Не желаете чаю? — профессор Осипов сделал паузу, и Ольга не преминула воспользоваться подсказкой:

— Ольга. Ольга Михайловна Шалдаева.

— Очень приятно, Ольга Михайловна. Так как насчет чаю?

— С удовольствием, в самолете было очень холодно. — Ольга вдруг почувствовала себя совсем как на своей кафедре, в университете.

— Да, не май месяц. — Александр Владимирович подошел к двери и позвал дежурную медсестру.

Не прошло и пяти минут, как профессор-офтальмолог, особист и высокая столичная гостья пили чай вприкуску и болтали о чем-то пустом и легком.

— Нуте-с, перейдем к делу. — Профессор Осипов отодвинул пустой стакан в сторону и уставился своими выпуклыми глазами на московскую гостью.

— Моя цель — поговорить с Ладугиным, а также с его лечащим врачом. Вот, собственно, и все, — Ольга улыбнулась и попросила еще чаю. Она сразу поняла, что доктор Осипов согрелся и хочет спать — безумно, страстно и безнадежно. Наверное, он не высыпается с начала войны…

— Нет ничего проще. — Осипов потер виски крепкими волосатыми руками и встряхнулся. — Через пять минут начинается вечерний обход, и мы с вами зайдем к Ладугину в палату. А пока вы будете с ним беседовать, товарищ Макаров получит копию истории болезни и прочих документов, могущих вас заинтересовать. С ними ознакомитесь у меня в кабинете. Подходит, Ольга Михайловна?

— Идеально, — засмеялась Ольга.

— Тогда прошу. — Доктор Осипов подал Ольге белый халат и помог подвернуть длинные рукава. — Начинаем обход. Захватим на посту сестру, в ординаторской — дежурного врача, и вперед!

Профессор кафедры глазных болезней уже не выглядел усталым. Он излучал бодрую уверенность и деловитое спокойствие. Осматривая больных, он мгновенно вспоминал мельчайшие детали операции и лечения, коротко диктовал сестре назначения и стремительно двигался дальше, от палаты к палате.

— Капитан Ладугин, Алексей Романович, родился в Курске, двадцать пять лет. Зрительные галлюцинации. Рекомендовано обследование у невропатолога и психиатра. Вот результаты, — медсестра протянула профессору два листочка.

Осипов мягко отстранил листочки и продолжил:

— Алексей Романович, пройдите во внутренний дворик, побеседуйте с нашей коллегой, Ольгой Михайловной, а мы продолжим обход. Идемте, сестра.

Зеленая елочка на поверхности белого жетона уверенно указывала вершинкой на центр округлого чистого озера. Ковалев убрал жетон, нагнулся и зачерпнул прохладной воды.

— Светлый Яр. Вот он каков, вот он каков. — Андрей Аристархович глядел на закатное озеро, как завороженный. Солнце отразилось у противоположного берега, подул легкий ветерок, и расплавленный диск дрогнул на водяной ряби, превратившись в золотую маковку церкви, озаренную неистовым слепящим светом. — Смотрите, Саша! Успенский собор, что у западных ворот града Китежа! О! Какое чудо!

В поверхностном слое озера волновались тени деревьев и причудливо отражались облака. Ковалев тоже рассмотрел в водяной картине сходство с величественным златокупольным храмом, но в то же время отчетливо понимал, что все, что он видит, — это плод его собственного воображения.

Ветерок исчез так же, как и появился; закат вспыхнул багровым полотнищем, и видение храма пропало. Издалека донесся лай собак.

— Андрей Аристархович, здесь рядом есть деревня?

— Конечно, есть. Село Владимирское, я там иногда консультировал в местной больнице. Сильная больница для сельских масштабов, я вам доложу. Так вот, в самом селе я бывал, но до озера добраться все не было случая.

— Получается, что мы вблизи шоссе. К утру они перебросят сюда артиллерию, вызовут самолеты, и с нами можно прощаться. Как думаешь, капитан?

Кухарский спрыгнул с брони на сырой песок и с наслаждением вдохнул вечерний воздух.

— Да, товарищ капитан, вопрос нескольких часов.

— Что же, поспешим. Ваня, давай вокруг озера. Все на броню!

Танк вперевалку шел вдоль озера, то ныряя в лес, то двигаясь по краю берега. Когда машина обогнула половину озера, Марис прижал ларингофон к горлу:

— Командир, сигнал уходит направо.

Танк лязгнул гусеницами и остановился. Редкая и светлая березовая роща укрывала пригорок с пустым местом на самом верху. Зеленые треугольники на жетонах указывали туда, на лысую макушку холма.

— Сержант Эмсис, за мной. Остальным ждать на месте.

Волк развалился у ног Андрея Аристарховича и смотрел, как на фоне закатной бирюзы две длинные человеческие тени бегут вверх по склону. Через несколько минут они вернулись.

— Все точно. Наверху — развалины часовни, а перед ними два валуна, вросших в землю. И треугольники на жетонах горят рубиновым огоньком, слышишь, Ваня?

— Слышу. Надоело все, — едва слышно побормотал Суворин. — На своей земле словно зайцы какие-то.

— Живые, — отозвался вдруг Витька Чаликов, — живые зайцы. Не грусти, Иван, живому все в радость.

— Да, да, молодой человек, это очень точно и правильно! — Вельский энергично закивал головой. — Сашенька, сколько у нас есть времени?

— Вся жизнь, — усмехнулся Ковалев. — А пока пора ужинать. Давайте посидим у костра напоследок, поговорим, что ли. А Волк нам даст знать, если что не так. Да, серый?

Волк легко поднялся на лапы и легким прыжком махнул в слепой мрак.

— Скажите, пожалуйста! — профессор смотрел вслед Волку, качая головой. — Нет, ну все понимает, буквально все!

Костер развели подальше от берега, в сухой ложбине у самого подножия холма.

— Куда вы теперь, если не секрет? — Костя Кухарский сидел рядом с Ковалевым, и Ковалев обращался к нему, имея в виду и Метляка.

— Мне нужно в Москву. Думаю, тут до железной дороги не так далеко?

— Это на запад, прямехонько к Семенову выйдете, к станции. Если чуть к северу заберете, то к Керженцу. Это без разницы, Керженец просто чуть подальше. Там железная дорога на Горький и на Москву, — отозвался доктор.

— То есть как — мне? — удивился Ковалев. — Андрей разве не с тобой?

— Андрей? — задумчиво переспросил Константин, пытаясь при отсветах костра заглянуть на дно своей кружки. — Андрей!

Метляк молчал. Он спал, уткнувшись лбом в колени.

— Нам вместе нельзя. Двое — уже группа. Слишком заметно. Может, до железки вдвоем дойдем, а там порознь до Москвы. Мне бы только до телефона в Москве добраться, а там и Андрюху вытащу. Найдемся, не пропадем. Лишь бы по дороге головы не отстрелили.

На склоне холма заголосила спросонья какая-то птица.

Доктор Вельский оживился и тихонько пропел арию вещей птицы из «Сказания о невидимом граде Китеже и деве Февронии»:

— Мрачновато, Андрей Аристархович. — Витя Чаликов открывал хищным ножом очередную банку тушенки.

— Нет, молодой человек, не мрачновато, а красиво! Подумать только — все это здесь и происходило. Где-то там, — Вельский махнул рукой за холм, — был привязан к дереву Гришка Кутерьма, а там, где мы вязли в болоте, расцветали райские цветы… И город, сокрытый от врага водами озера Светлый Яр, — все это здесь, вокруг…

На воде раздался мощный всплеск и тяжелый выдох, как если бы кузнечные мехи подули со всей силы, оживляя угасающий огонь.

— Ничего себе, рыба гуляет! — Ваня Суворин вскочил на ноги и начал оглядываться, словно ища подходящую снасть для рыбалки.

— Ваня, успокойся! Сядь на место! Никто ничего ловить не будет! — Ковалев старался не повышать голоса — звук над водой летит далеко.

Мощный плеск повторился, затем еще и еще. У костра появился Волк и закружился на месте, неотрывно глядя в сторону озера.

— Бобры, не иначе! — В отдохнувшем профессоре проснулся бывалый охотник и краевед. — Они так шлепают хвостами, что поначалу оторопь берет. Один егерь рассказывал, что бобры так рыбу у поверхности глушат, а потом спокойно едят. Не знаю, правда или нет. Может, просто резвятся себе…

У невидимого берега раздался шум расступающейся водяной массы, а затем плеск множества струй, звонко падающих на воду. Звуки меняли силу и тональность, а через короткое время к ним прибавился еще один характерный шум — кто-то мощно и уверенно выходил из воды, стремительно продвигаясь в направлении костра.

— Да их там не меньше взвода, этих бобров. — Константин схватил охотничий карабин Вельского и откатился от костра в темноту. По его примеру вооружились все, кроме Суворина: Иван юркнул в танк и лихорадочно искал выключатель фары.

— Вы же не будете стрелять по своим, — раздался веселый голос. — Иван, давай без фейерверка! Ах ты!

Фара-искатель полыхнула резким голубым светом, и все вокруг костра зажмурились. Стройный человек в мокром облегающем костюме выставил вперед локоть, защищая глаза от вспышки прожектора. Ладонью другой руки он часто махал сверху вниз, словно стуча о землю невидимым мячиком. Когда Суворин опомнился и выключил фару, всем показалось, что темнота стремительно сомкнулась вокруг костра и подступила еще ближе.

— Ух, до сих пор зайчики в глазах. — Молодой человек ступил в круг красноватого света, моргая и тряся головой. На шее юноши болталась прозрачная водолазная маска в виде очков с греческим носом, а на спине плотно держался плоский баллон, соединенный с маской тонкой синей трубкой. — Здравствуйте, товарищ капитан. Марис, привет! Ваня!

Водолаз поздоровался со всеми за руку. Тем, кого молодой человек видел впервые, он представлялся, слегка наклоняя вперед и вбок голову в обтягивающем тпошоне:

— Линд Уоррен. Линд…

Метляк вздрогнул и проснулся, глядя вокруг осоловелыми глазами.

— Линд Уоррен. — Сидящий рядом с ним незнакомец с трудом стянул с головы мокрый резиновый капюшон и протянул ему руку, широко улыбаясь.

— Метляк, — машинально ответил Андрей. — Андрей.

— В нашем полку пополнение, — засмеялся Ковалев. — Марис, штрафную морскому змею.

Марис с широкой улыбкой побулькал содержимым фляги и вручил гостю алюминиевую кружку. Тот приветственно поднял ее и показал жестом, что пьет за здоровье всех присутствующих. Сделав три мощных глотка, Линд протянул кружку Ивану:

— Еще столько же, и хватит.

Линд с удовольствием пожевал кусок хлеба.

— Простите, молодой человек, вы вышли из озера? — спросил Андрей Аристархович, собравшись с духом.

— Да, из озера. — Линд кивнул в сторону сырой темноты.

— Но… как вы туда…

— Не знаю, — рассмеялся Линд. — Нет, правда, механизм мне неизвестен. Просто так было нужно.

— Оставим вопросы. Вы пришли нам что-то сообщить? — Ковалев поспешил вмещаться. Он знал, что Уоррен все равно ничего не скажет, и не хотел интриговать профессора.

— Почти угадали, Александр Степанович. Там, за лесом, — Линд показал рукой вправо, — и там, в деревне, — рука показала прямо, — готовятся к атаке. Силы неравны, особенно если принять во внимание, что вы стрелять не будете.

Капитан Кухарский, сидевший до поры молча, развернулся к Линду и пристально посмотрел в лицо невероятному ночному гостю.

— Думаю, пора определяться. — Константин обращался ко всем сразу, но предпочитал смотреть на молодого человека. Он сразу отметил про себя, что Линд и Андрей Метляк очень схожи лицом и фигурой, с той разницей, что Метляк выглядел студентом на отдыхе, а Уоррен — весьма необычным легким водолазом. Низкие облака рассеялись внезапно, и яркая полная луна осветила овальное озеро, деревья и холмы. Если бы не потрескивание углей, показалось бы, что костер погас — таким всепобеждающим было лунное сияние.

— Да, Константин, вам нужно уходить. Андрей Аристархович, и вам с Волком пора, — согласился Ковалев. — Волк, найдешь безопасную дорожку?

Волк высунул язык и подышал, потом зевнул и закрыл пасть, звонко щелкнув клыками.

— Пройдете вместе несколько километров на юг, а затем — кто куда. Вы с Волком — в Бусилово, а вы — к железной дороге, в Москву или куда там еще, — распорядился Ковалев. — Марис, Ваня, разделите продовольствие.

— Мне не нужно, — замотал головой Вельский, — что вы, тут рукой подать!

— Рукой не рукой, а два дня, не меньше. Вы же теперь не танкист, а пехотинец, Андрей Аристархович. Тем более, с карабином и двустволкой. — Константин улыбнулся и вернул доктору карабин. — Нам, беглым, оружие — только помеха.

— Зато еда в пути не в тягость. — Суворин поставил на землю два вещмешка. Третий Марис протянул Андрею Аристарховичу.

— Ну, обнимемся, мальчики. — Вельский притянул к себе Мариса и Суворина, затем обнял Ковалева.

Уоррен сидел у костра, терпеливо ожидая, когда все попрощаются. Он ерошил загривок Волка и трепал треугольные чуткие уши, а тот в шутку огрызался и изредка бодал лбом ногу Линда.

— Прощайте, товарищи, — серьезно сказал Кухарский напоследок. — Ну что, Сусанин, веди!

Волк бесшумно пошел к лунной дорожке, дрожавшей в сонном озере, затем свернул налево и пошел вдоль края воды. Доктор Вельский, Кухарский и Метляк отправились за ним. Константин оглянулся только один раз и приветственно поднял руку.

— Непрост этот капитан, ох, непрост, — пробормотал Ковалев и вздрогнул, услышав рапорт Мариса:

— Так точно, непрост, но парень хороший. «Черт, опять я думаю вслух. Что за привычка, откуда?» — подумал Ковалев.

Линд поднялся на ноги и сделал несколько шагов в сторону воды. Затем он с усилием оттянул левой рукой тугой ворот своего водолазного костюма и извлек оттуда нечто, что легко поместилось в его ладони.

Уоррен вернулся к костру, подошел к Вите Чаликову и протянул ему руку. Тот машинально ответил на рукопожатие, но Линд вместо этого вложил ему в ладонь маленькую вещицу: белый жетон на прочном шнурке.

— Друзья вам объяснят, как этим пользоваться. А пока просто наденьте на шею. Нужно спешить. Весьма нежелательно, чтобы здесь палили из пушек или бомбили, — Уоррен был серьезен и взволнован. — Вам туда, наверх, вы это уже поняли, Александр? Вот и отлично.

— По местам, — скомандовал капитан Ковалев. — Ваня, по команде заводишь — и на холм, между двух валунов. Линд, вы с нами?

— Нет, спасибо, — вежливо улыбнулся Линд. — Я своим ходом доберусь, после вас.

Ковалев закрыл люк и привычно толкнул ногой Ивана. Танк зарычал, фыркнул и легко помчался по залитому серебром пригорку вверх, к двум валунам. Валуны отбрасывали резкие тени в сторону сгнившего бревенчатого фундамента.

Линд увидел, как танк вымахнул на вершину пологого холма, проскочил между огромными камнями и растворился в облачке голубоватых электрических змеек.

В далекой деревне заголосили собаки, а из-за леса взлетела «люстра», освещая округу мертвым белым светом. Линд весело посмотрел на две луны, висевшие по разные стороны озера. Вскоре одно из светил начало быстро опускаться, свет его стал прерывистым и погас над самой зубчатой грядой бора. Юноша резко повернулся и пошел к воде, насвистывая какой-то удалой мотив. Ветер нагнал целую перину плотных облаков, луна спряталась, и наблюдатель, если бы таковой присутствовал на берегу Светлого Яра, не смог бы разглядеть и своей вытянутой руки. Зато звуки очень удивили бы и озадачили любопытного слушателя: сперва кто-то большой напористо и шумно вошел в воду, затем басовито выдохнул, словно прочищая гигантские легкие, после чего раздался тяжелый плеск, и несколько волн проворно прошуршали, облизывая пологий берег. Снова завыли собаки, и опять взлетела осветительная ракета, теперь уже в полном одиночестве проливая ядовитый свет на пустое от берега до берега озеро.

Машину трясло на разбитой дороге. Макаров был улыбчив и предупредителен, но самое главное — чувствовал, когда нужно молчать. Способность молчать в нужный момент подразумевала наличие как минимум двух умений. Вторым по значимости Ольга считала умение сдержаться, а попросту — выдержку. Сотрудник НКВД, лишенный выдержки, живет недолго, а умирает неотвратимо и страшно. Первое умение было самым ценным: способность определить нужный момент. За этим умением стоял целый букет великолепных качеств: острый ум, аналитические способности и недюжинная интуиция. Получалось, весельчак и рубаха парень Макаров совсем не прост. А с виду этакий балагур и простак. Ну как же, как же…

Устроившись у округлого окна, Ольга перебирала в памяти оттенки ощущений и эмоций, возникавших в процессе разговора с Ладугиным. Летчик не искажал пережитого ни намеренно, ни подсознательно. Ольга знала, что человек, допустивший просчет, придя в себя после потрясения, немедленно начинает вновь и вновь прокручивать в памяти события, отыскивая и вплетая в воспоминания обстоятельства, уменьшающие его вину. История, рассказываемая по прошествии времени, разительно отличается от самой первой версии, а сам рассказчик превращается из ошеломленного и сбитого с толку виновного в настоящего героя, предотвратившего катастрофу умелыми и весьма скромными жертвами. Эта модель поведения служила безотказно, и на практике Ольги оказалась непригодной первый раз.

Летчик Ладугин повторял одно и то же, нисколько не украшая истории. Выйдя на цель в составе звена, летчики спокойно отработали бомбометание по движущемуся танку, ничего хитрого и нового. Необычным было поведение цели — танк остановился, при этом никто из экипажа или гражданских на броне не пытался выстрелить в пикировавший последним самолет Ладугина. В бою это обычное явление — атакованные с воздуха люди бегут врассыпную, либо отстреливаются и швыряют что попало в надвигающийся самолет, как это ни смешно выглядит со стороны. Человек остается человеком, и тут никуда не денешься. Однако внезапная остановка цели сама по себе делала заход Ладугина бессмысленным — он уже не успевал изменить упреждение, и бомбы ушли бы далеко вперед, так что второй заход был неминуем…

Лейтенант Серегин завершил, а лейтенант Марченко только начал разворот над лесом, когда «пятерка» Ладугина свалилась в пике, резко отвернув от цели, и упала в болото. Танк скрылся в густом лесу, и продолжение бомбардировки потеряло смысл. Марченко вызвал помощь, и звено вернулось на аэродром без командира.

Штурман Смагин и стрелок Шадрин успели выпрыгнуть. Капитан Ладугин не воспользовался парашютом, но его выбросило из кабины при ударе фюзеляжа о грунт, да так удачно, что на теле капитана не нашли ни одного синяка, ни единой ссадины.

— Скажите, Алексей Романович, из слов штурмана, обращенных к вам, следует, что штурман видел совсем не то, что видели вы. Как это можно объяснить? — Шалдаева смотрела на коротко стриженный затылок капитана и думала, что летчик начал седеть очень рано. Хотя уже двадцать пять. Мужик, не мальчишка…

— Я не знаю, как это можно объяснить. — Капитан Ладугин поднял голову. — Знаете, Ольга Михайловна, я ведь не все указал в рапорте… Еще я видел со стороны, как падает мой самолет. И как я вылетел из кабины, кувыркаясь, как кусок обшивки… Потом я увидел перед собой морду волка… Он улыбался, глядя мне в глаза, понимаете? Потом волк запрыгнул на броню танка, а я прыгнул следом за ним, и впереди было болото и тот самый бор, и бор двинулся на меня, и вдруг все пропало…

Капитан сцепил кисти рук и так и сидел, едва сдерживая напряжение. Больше всего на свете он боялся, что сошел с ума и своим безумием погубил товарищей.

— Знаете, Алексей Романович, вы точно ни в чем не виноваты. — Ольге было очень жалко летчика. — Обстоятельства часто сильнее нас, причем объяснить, как они возникли, практически невозможно. Это была аномалия, а не плод вашего воображения. Чем быстрее вы забудете о том, что видели, тем быстрее окажетесь в строю. Больше мне нечего вам сказать.

Алексей внимательно посмотрел на Ольгу, затем вытащил из широкого кармана свернутые в трубочку листки бумаги.

— Вот, заберите. Я зарисовал то, что видел. Забывать так забывать. — Ладугин за год до войны окончил художественное училище.

«Интересно будет посмотреть, что он нарисовал», — думала Ольга, рассматривая в окошко желтеющие липы. Автомобиль уже катился по ровной дорожке к подъезду тщательно охраняемого узла правительственной связи.

Маленький кабинет с прекрасной звукоизоляцией находился в светлом подвале, под многометровой толщей бетонных перекрытий. На столе стоял телефонный аппарат без диска. Невидимый оператор принял запрос на соединение, и через две минуты Ольга услышала ясный и чистый голос Серапионова; с трудом верилось, что он находится в своем кабинете, на Волхонке, в центре Москвы, а Ольга — в подземном убежище на окраине Горького. Выслушав короткий доклад Шалдаевой, Серапионов побарабанил пальцами по дубовой столешнице, затем начал тихо и размеренно говорить:

— Ольга Михайловна, я сегодня получил сводку происшествий, связанных с интересующим нас вопросом, и хочу, чтобы вы съездили в село Владимирское, к озеру Светлый Яр. Я уже распорядился. Вам окажут любое содействие. Осмотрите местность, там все покажут и расскажут. Хочу, чтобы вы взглянули своими глазами. Завтра рано утром вас доставят к поезду. В Москве ночь на отдых — и ко мне.

— Да, Арсен Михайлович, поняла.

— Тогда — вперед! И еще — мне из Китая новый сорт горного чая прислали. С меня дегустация, — засмеялся замнаркома. — Отбой.

В трубке воцарилась тишина. Ольга вздохнула и вышла из кабинета. Напротив двери кабинета на маленькой банкетке сидел Макаров. Он вскочил, радостно улыбаясь и вопросительно заглядывая Ольге в лицо.

— Что смеетесь, Григорий Федотович? Мне нужно два часа на отдых и машину до Владимирского.

— Есть два часа и машину. — Макаров подошел к двойной двери и нажал кнопку звонка. В двери открылось окошко, затем часовой откинул тяжелый засов и выпустил посетителей.

— Смотрите туда, левее. — Адъютант командира особого полка НКВД майора Артамонова протянул Ольге бинокль. Она долго настраивала бинокль под себя, прижимаясь к жестким окулярам, и стала осматривать кочковатую местность. Серый обломок крыла торчал из бурой поверхности болота плавником гигантского кита.

— Самолеты заходили оттуда? — спросила Ольга, немедленно получив утвердительный ответ.

— Едем к озеру. — Шалдаева передала бинокль Макарову и отправилась к автомобилю. Красивый лес в начинающем желтеть предосеннем одеянии следовало объехать слева, по едва заметной в траве дороге.

Машина медленно тронулась по заросшему травой проселку, мягко покачиваясь на мощных рессорах. Два автомобиля сопровождения отправились следом.

Неширокую речку с крутыми берегами запыленный кортеж преодолел по новому деревянному мосту, добротно сколоченному саперами. Через полчаса езды по проселку автомобили въехали в большое село, миновав оцепление почти без остановки.

Из рощи, за которой Ольга без труда угадала сырое дыхание озера, выезжали грузовики с пехотой. Макаров выскочил из машины и подал Ольге руку. Из хлебного фургона с антенной наверху выскочил моложавый подтянутый офицер. Заметив гостей, он решительно направился к ним.

— Майор Артамонов! — офицер отдал честь и представился, мягко пожимая Ольге руку. — Вот, снимаем оцепление и уходим. Здесь пусто. Локатором щупали, потом прочесали каждый уголок. Пойдемте, покажу…

Спуск к озеру был затоптан сапогами, однако прибрежная полоса песка была чиста и нетронута.

— А! Это специально, чтобы следы не уничтожить. — Майор Артамонов ответил быстрее, чем Ольга решила задать вопрос. Ольга рассмеялась, а за ней следом засмеялись и сопровождающие офицеры.

— Сюда. — Артамонов показал жестом на гусиный выпас — заросшую низкой кудрявой травкой прибрежную полосу. Ольга с удовольствием шла по пружинистой мураве и любовалась глубокой синей водой. В полукилометре, возле самой воды и вверх по склону суетились фигурки в форме.

— Что там? — поинтересовалась Шалдаева.

— Там работает следственная группа, фиксируют следы, фотографируют, рисуют, берут пробы, — улыбнулся майор Артамонов.

— Закончили, товарищ майор! — Белобрысый капитан с фотоаппаратом на треноге был доволен: снимки при естественном освещении и при вспышке должны были получиться четкими.

— Хорошо, сворачивайтесь. — Майор быстро раздал указания всей свите, в том числе и Макарову, и повернулся к Шалдаевой. — Извините, теперь нам никто не помешает.

— Они что же, двое суток следы фиксировали? — удивилась Ольга.

— Что вы! — Артамонов сделал испуганные глаза. — Их сюда запустили час назад. До этого мы вели тщательную разведку, причем только в дневное время. Ввиду особой сложности задания.

Ольга ступила на деревянный помост, сооруженный вдоль цепочки следов на песке.

— А вы, Ольга Михайловна, можете и рядом со следами наступать — теперь уж все равно.

Следы вели к воде, причем первые отпечатки ног принадлежали мужчине — насколько Ольга могла судить, высокому, — а последние несколько шагов к воде делал гигантский трехпалый птенец — другого ей в голову прийти не могло. Судя по размеру лапки и глубине дыр от когтей, птенец легко оторвал бы голову быку. Получалось, что шагать к воде начал человек, а продолжило чудовище — ишь как вспарывал землю задний коготь! В конце, перед самой водой, к следам прибавилась толстая полоса, как от волочащегося бревна.

— Хвост, — доверительно сообщил Афиногенов.

— Что, простите? — Ольга застыла, в недоумении глядя на неунывающего майора.

— Хвост, товарищ полковник. Что же еще? Уж не этот, гм! — Майор чуть не сболтнул и слегка смутился. — Короче, кроме хвоста нечему тут быть, товарищ полковник! Вы подойдите к воде, там хорошо видно, он тоньше становится, и след как от змеи.

Ольга опасливо покосилась на безмятежное озеро, и ей захотелось отойти подальше. Спасало одно — воображение упорно рисовало огромного пушистого цыпленка, а змеиный хвост толщиной с бревно цыпленку абсолютно не шел.

С большим облегчением Ольга последовала за майором. У подножия холма трое солдат копались в останках недавнего костра — пепел на головешках был еще пушистым.

— Вот здесь стоял танк. — Афиногенов топнул ногой по траве. — И вот туда он пошел.

Ольга различила симметричные вмятины от гусениц, продавивших дерн шашечками. Майор отправился по следу, и Ольга стала подниматься за ним. На вершине пригорка, между двух серых валунов, след траков обрывался. В нескольких шагах высокий бурьян обозначал буйным прямоугольником старый фундамент.

— Что здесь было? — спросила Ольга.

— Часовня. Старая история. — Майор подал Ольге руку и помог взобраться на валун. — Камни — это символические ворота города Китеж. Сам город ушел под воду семь-восемь веков назад. Спрятались от татар, всем городом. Легенда.

Ольга хорошо знала эту историю, но было трудно поверить, что все происходило здесь. Точно так же она чувствовала себя в сквере на Болотной площади — известно, что именно там рубили головы при огромном стечении зевак, но мысли об этом были иллюзорны и казались пустой фантазией.

— Разведчики, выдвинувшиеся той ночью далеко за оцепление, слышали громкие всплески, а через время — работу танкового двигателя, затем снова плеск. Осветительные ракеты не помогли. Зато там, в кустах, был слышен не только звук, но и ощущался запах выхлопа. Когда рассвело, мы не нашли ничего. Озеро обшарили эхолотом и водолазами. Пусто. — Афиногенов галантно помог даме спуститься с камня. — Жду дальнейших распоряжений!

— Спасибо, это все. — Ольга улыбнулась. Ей очень понравился этот живой и бесстрашный майор. Ни грамма позы и бравады, хотя мужик — ой-ей-ей! — Рада была с вами познакомиться.

— И я. — Майор зажмурился и стал похож на сытого кота, греющегося на солнышке. — Позвольте вас проводить до машины. Макаров должен уже набрать для вас ключевой воды; исключительная вода, должен сказать, можно пить, отдыхать и снова пить! Говорят, святой источник. Ну, святой, не святой — не нам судить, а пьется замечательно!

Состав был перегружен; в нем было гораздо больше вагонов и платформ, чем полагалось в мирное время — войска и техника требовались фронту так же непрерывно, как и в начале войны. Паровоз не сразу сдвинул с места тяжесть, словно прилипшую к блестящим рельсам: по составу из конца в конец долго перекатывался лязг сцепных механизмов. Стандартные буквы уплыли назад. «Семенов». Чтобы Ольга успела на этот поезд, было решено оставить медленные машины сопровождения, причем ехать не в Горький, а именно сюда, в Семенов. Смышленый Макаров мгновенно отыскал начальника, и тот успел распорядиться включить запрещающий сигнал — эшелон с неприметным штабным вагоном в середине уже отправлялся.

Предъявив документы, Ольга оказалась внутри бронированного на случай бомбардировок и обстрела купе. В вагоне она была единственным пассажиром; все остальные были обслугой и охранниками. Портфель с собранными материалами лег на удобный столик между двумя кожаными диванами. Девушка в военной форме показала Ольге, где находится туалет и умывальник, как опускать железную штору и пользоваться переговорным устройством. Выяснив, на каком из диванов Ольга будет спать, девушка исчезла, а через минуту возникла на пороге с комплектом постельного белья. Вскоре приготовления были закончены, в купе привезли тележку с ужином, и Ольга осталась одна. Тяжелый бронированный вагон шел плавно и тихо, грохот колес на стыках проникал в купе легким и мягким постукиванием, совсем уютным и убаюкивающим.

«Чудесно было бы ехать в таком купе с Костей, ехать вот так всю ночь, никуда и ниоткуда, творить все, что придет в голову, а за окном мелькали бы леса, деревни, полустанки и переезды», — подумала Ольга. Мысль была такой материальной, такой отчетливой и сопровождалась такими стремительно меняющимися картинками, что Шалдаеву бросило в жар, а низ живота сладко заныл. Пришлось потрясти головой, отгоняя всякие видения, и взяться за ужин.

После горячего чая Ольге захотелось привести в порядок содержимое портфеля. За окном стемнело. Мелькали бесформенные черные силуэты деревьев, едва различимые на фоне ночного неба, затянутого плотными облаками. В дверь постучали. Девушка в военном — Мария, попросту Маша, — пришла проверить светомаскировку и забрать тележку. Ольга заперла за девушкой массивную дверь и вернулась к портфелю.

Копии документов, заметки, схемы… Ольга систематизировала бумаги, раскладывая в нужной последовательности. За пятнадцать минут все было рассортировано, оставалось только составить опись и сделать определенные выводы. Именно выводов ждал Серапионов, чего же еще… Для верности Ольга заглянула во все отделения. Так и есть! На дне портфеля обнаружилась смятая бумажная трубка — та самая, летчика Ладугина. Расправив листки, Ольга взглянула на первый. Лес, танк и болото, высокий человек и собака, люди на броне. Со второго рисунка от солнца на зрителя летел в лобовую атаку бомбардировщик Пе-2. Капитан действительно умел рисовать: Ольге стало жутковато. Следующий рисунок был портретом волка — художник смотрел на него сверху, а волк ухмылялся, подняв умную морду. Пожилой мужчина в профиль, за его спиной — очертания башни танка. Вот коротко стриженный молодой человек, типичный студент.

Последний листок задрожал в пальцах Шалдаевой, да так сильно, что пришлось положить его на столик. С портрета серьезно и открыто смотрел Костя Кухарский, облокотившись о ту же танковую башенку: из-под локтя выглядывали белые буквы «ВД». Ольга с трудом опомнилась и быстро убрала рисунки в портфель, зачем-то оглянувшись. Поезд шел быстрее, его ощутимо качало на невидимых стыках, и даже увесистый бронированный вагон пошатывался из стороны в сторону.

Ольга нажала никелированную ручку дверцы в смежное купе. Там был туалет, умывальник и — о чудо! — душ за перегородкой. Красные вентили были не бутафорским наследием довоенного прошлого — в трубы действительно подавалась горячая вода из титана. На полочках и крючках нашлось все необходимое — полотенца, халаты, мыло и прочие драгоценности, почти немыслимые в военном эшелоне. С наслаждением смывая с себя усталость трех суток командировки, Ольга думала про болото и самолет. Пока на ум приходило только одно: «зеркало». Этот прием воздействия на сознание противника был описан в греческих мифах. Персей использовал щит не столько для того, чтобы не смотреть на Медузу — нет, полированным зеркалом он отразил ужас, источаемый горгоной, и направил на нее же, чем ослабил несчастную. Когда однажды Ольга цитировала Косте строки Гесиода из «Теогонии», физик-аспирант вдруг переспросил: «Как, как? Медные руки и когти стальные, крылья все в золоте, стан в чешуе? Это же описание войска в боевом порядке — в центре пехотинцы в доспехах и с мечами — вот тебе чешуя и стальные когти, а крылья — конница с флангов, с перьями на золоченых шлемах. Всадники богаче пехоты, и блеска больше»… Тогда Ольга просто посмеялась над забавной версией, а позднее поняла — да, прав Костя, на все сто процентов прав. Шаманы в Западной Сибири и на Алтае, жрецы в Греции и Египте, а также колдуны варягов и славян умели ставить «зеркало» перед наступающим войском неприятеля, и те в большинстве случаев отступали под натиском собственной отраженной агрессии, подкрепленной атакой врага. «Зеркало» было скорее физическим явлением, чем психическим внушением — оно долго держалось над полем боя в виде сгустка плотного сверкающего тумана. Известны случаи, когда туман поднимался высоко вверх, позволяя обитателям далеких окрестностей видеть идущее в атаку небесное воинство.

Ольга точно помнила жесты рук Ладугина — траектории ладоней летчика расходились в разные стороны. Нет, это было не «зеркало», самолет и его отражение ушли бы от мнимого столкновения параллельно, оба налево, оба направо, вверх или куда там еще. Не «зеркало».

Поезд стоял уже долго. Вместо долгожданного отдыха ночь принесла сумбурные размышления и бессонницу. Маша постучала и вкатила тележку с завтраком. С позволения Ольги она открыла бронированные шторы и сдвинула вниз раму. Прохладное утро, синее небо и запах подмороженной лесной зелени ворвались в купе через окно.

— Почему стоим? — спросила Ольга, приступая к еде. — Да вы присаживайтесь, Маша. Хотите есть?

Девушка вежливо отказалась, сказала, что уже завтракала. Стоим перед разъездом, здесь всегда так. Можно простоять и час, и пять. Вероятно, есть более срочные эшелоны. А пока можно выйти и прогуляться.

Ольга допила чай и вышла из вагона. Щебенка под шпалами была сырой от недавнего дождя. За вагоном были прицеплены две платформы с какими-то машинами, сплошь укрытыми брезентом. Часовых не было видно, скорее всего, они дремали в кабинах, что еще делать осенним утром… Плавная дуга состава изгибалась и уходила в лес обоими своими концами. Насыпь была безлюдна; в отличие от остальных пассажиров эшелона, Ольга могла делать все, что хотела, и была единственным начальником в своем вагоне. Маленькое круглое озерцо, совсем лужа, отражало краснеющие осинки — отчетливое пятно надвигающейся осени. Пронзительная левитановская красота увядания завораживала и притягивала взгляд. Если бы здесь был Костя, он смотрел бы и смотрел — физик обожал прекрасное во всех проявлениях. Ольге часто приходило в голову, что его внутренний мир гораздо богаче, потому что он мог восхищаться и какой-нибудь сверхъестественной формулой, и картиной, в то время как самой Ольге изящество формул было недоступно. Абракадабра какая-то, значки, цифры. В заклинаниях Буду и то больше смысла.

— Да… Смотрел бы и смотрел, — протянул Костя хрипловатым голосом. Ольга замерла, не смея обернуться. — Всегда знал, что если вижу то же самое, что и ты, становлюсь к тебе ближе, но не думал, что до такой степени.

За спиной Шалдаевой зашуршал брезент. Кухарский легко спрыгнул на щебенку и обнял Ольгу за плечи:

— Смотрел бы и смотрел!

Невидимый паровоз погудел, и по составу прокатилась медленная лязгающая судорога.

— Со мной, — коротко сказала Ольга девушке Маше, указывая на Константина. Распоряжения пассажира главного купе были законом и не обсуждались.

Ольга запихнула Костю в душ, попросила Машу подать второй завтрак и уселась на диван с разобранной с ночи постелью. Пока Костя ел, сидя на противоположном диване, Ольга смотрела на него и думала о непостижимом и невероятном.

— Ты не очень удивилась, встретив меня здесь, — сказал Костя примерно через час, когда первые волны восторга от встречи схлынули, оставив приятную усталость.

Ольга накинула халат и взяла портфель. Брови Кости поползли вверх, когда она продемонстрировала ему рисунки капитана Ладугина. Глядя на свой собственный портрет, изумленный Кухарский присвистнул. Он уставился на Ольгу, ожидая объяснений:

— Кто все это нарисовал?

— Подожди. Ты мне подсказал какую-то мысль, и я боюсь ее потерять, — Ольга чувствовала, что решение задачи где-то рядом, близко-близко, и связано оно было с появлением Кости. — Эти рисунки мне отдал летчик, командир звена, бомбившего танк на болоте. Он же все это и нарисовал.

Константин молчал. Ольга взяла с нижней полки тележки пепельницу и пачку ароматных папирос. Курила она редко, в минуты глубоких размышлений, считая, что это помогает.

— Костя, что у вас произошло перед тем, как последний самолет стал падать?

— Я сидел спиной к башне и видел только самолет. Иван остановил танк, а через миг самолет резко отвернул в сторону и упал — вот и все. Потом Ковалев и Волк забрались к нам на броню, и танк рванул дальше, скорее в лес.

— Волк — вот. — Ольга выдернула из стопки рисунок. — А где Ковалев?

— Его здесь нет. Вот Андрей Аристархович, профессор, вот Андрей Метляк… Вот танк… Это мы за башней, точно так и сидели. А вот Ковалев и Волк, перед танком.

Ольга сбросила халат и юркнула под одеяло:

— Я все поняла! Я умница, скажи! Нет, скажи!

Пригород Москвы начался унылыми темными деревеньками, полустанками и депо. Вскоре пути стали ветвиться, перекрещиваться и превращаться в целые поля из полированных змеящихся путей со стрелками и семафорами. В Москву въезжали поздним вечером. К этому времени Ольга подогнала по Костиной фигуре новенькую гимнастерку и брюки с кантом, найденные девушкой Машей в бездонных закромах спецвагона, а также прикрепила к форме свои погоны. Таким образом, из бронированного вагона в Москве вышел молодой статный полковник самого устрашающего и могущественного ведомства в сопровождении миловидной девушки в очках и с портфелем, по всей видимости — секретарши. Служебная машина ждала у перрона, и Ольга облегченно вздохнула, закрыв за собой дверцу. Теперь точно все в порядке. Машину с этим номером не посмеет остановить никто.

— Домой, Ольга Михайловна? — спросил водитель.

Ольга подумала секунду и сказала:

— Нет, сначала на Волхонку.

Серапионов смеялся до слез.

— А что же домой не поехали? Маскарад на «отлично», комар носа не подточит. Никакой патруль не посмеет документы проверить. Ну, Ольга, оперативники просто отдыхают!

— Патруль, да, конечно, но наша комендатура проверит легко. Зачем рисковать? — Ольга пила новый чай мелкими глотками, и ей было хорошо и уютно.

— Знаешь, Константин, погоны полковника тебе идут гораздо больше. Завтра с утра оформим приказ. Так, с розыска вас давно сняли — тебя и тех двоих, с кем ты бежал…

Арсен Михайлович разлил по крохотным чашкам остатки чая, сполоснул свой чудо-чайничек, наполнил свежей водой и поставил на спиртовку.

— Значит, Ольга Михайловна, экипаж танка, предположительно командир Ковалев, владеет техникой обмена зрением. Продолжайте, пожалуйста.

— Владеет, да. Заходя на цель, пилот сначала видел танк и людей на броне, а потом его зрение было вытеснено зрением одного из танкистов. Ладугину показывали его собственный самолет, летящий от солнца в лобовую атаку. Человек, который это устроил, должен был видеть все глазами Ладугина, но ни в коем случае не менять направления взгляда, чтобы летчик продолжал видеть самолет, а после того, как отвернет — солнце в облаках. Это должно было обеспечить неминуемые ошибки в пилотировании.

— Что, собственно, и произошло. — Серапионов встал с места и начал ходить по кабинету.

— Да, именно так. Уже после падения Ладугин продолжал видеть глазами Ковалева танк и людей на нем, а затем все встало на свои места. Подобная техника упоминается в отчете генерала Маннергейма о его экспедиции в Тибет — по непроверенным слухам, это умеют только ламы.

— Разрешите, товарищ генерал, — встрепенулся Константин. — Когда Ковалев присоединился к нам на броне, он выглядел очень странно — смотрел по сторонам и часто моргал, словно ему запорошило глаза и он ничего не видит. Когда мы въехали в лес, он снова был в порядке. Выходит, его изрядно ослепило солнце.

— Хорошо, дети мои. — Серапионов был доволен, что все вернулись, и говорил шутливо-торжественно, — теперь немедленно отдыхать. Завтра с утра продолжим. Жду вас в девять ноль-ноль.

— Арсен Михайлович, разрешите? — Кухарский встал и одернул гимнастерку.

— Ах, да! — генерал выглянул в коридор. — Андрей, вызови машину для Шалдаевой, и отдельно в распоряжение Кухарского — автомобиль и взвод сопровождения.

Бодрый Еремин начал звонить в гараж. Серапионов прикрыл дверь и вернулся к столу.

— И где твой Метляк должен тебя ждать?

— В Ивантеевке, у тетки. У нее свой дом на Советской, там он должен быть.

— Ну, хорошо, в дороге еще и выспишься. Имей в виду, завтра без опозданий! Свободны. Оба.

— Есть! — Константин открыл дверь и галантно пропустил Ольгу вперед.

Усевшись в машину, Ольга приоткрыла дверцу и негромко сказала Косте:

— Ты хоть на этот раз не исчезай, хорошо?

Выезжая на Волхонку, Ольга заметила легковой автомобиль и фургон со взводом красноармейцев.

Дома она рухнула в постель, прикидывая — ехать завтра на службу в гражданском, или надеть старую форму. Определиться так и не удалось — сон накрыл Ольгу мягким крылом, и в ее комнате появились Волк, старый профессор Вельский, Костя и капитан Ковалев. Капитан отчего-то был к ней спиной, лица его не было видно, а рассмотреть хотелось. Ольга пыталась незаметно обойти Ковалева, но неизменно оказывалась у него за спиной. Профессор сидел в кресле, а Волк свернулся возле его ног теплым серым бубликом.

— Хорошо, что вы решили не говорить про Волка и Андрея Аристарховича, — сказал Ковалев незнакомым глухим голосом. — Их бы не оставили в покое. Зачем? Списывайте все на нас, нам теперь терять нечего. Константин Сергеевич, ты как-нибудь проведал бы их, ну, после войны.

Ковалев вышел из комнаты, прошел по коридору и щелкнул замком входной двери. Ольга хотела его догнать и что-то спросить; она открыла дверь квартиры и очутилась в купе бронированного вагона. Костя спал на диване, укрывшись одеялом. Во сне он был похож на ребенка — белобрысого, лобастого и бесконечно родного малыша. Ольга поправила сбившееся одеяло и вышла в пустой коридор вагона. Она прошла к выходу и спустилась по высокой неудобной лестнице. Поезда не было, только вагон, рельсы на коричневых шпалах, трава, пробивающаяся сквозь россыпи щебня, и лес в сизой дымке. Осинки у крошечного озерка зеленели свежей листвой, в траве сияли желтые одуванчики. У озерка сидел крупный волк и провожал взглядом маленький крестик самолета, плывущий в небе. Далеко за лесом засвистел паровоз, и Ольга поняла, что он спешит забрать забытый вагон. Она попыталась подняться на площадку, но ноги вдруг стали ватными и перестали слушаться. Ольга вцепилась в поручни, но сил подтянуться не было. Паровоз пыхтел уже совсем близко, когда на площадку вышла девушка Маша, всплеснула руками и быстро вытащила Ольгу наверх. Паровоз толкнул вагон, зацепил и потащил. Когда обессиленная Ольга с помощью Маши добралась до купе, вагон уже набрал ход. Константин безмятежно спал, и она легла с ним рядом, забравшись под его сильную руку, и тотчас уснула — теперь уже крепко и без снов.