* * *
Если бы мог человек подобно птице воспарить над Степью, его глазам открылась бы величественная картина. Всюду, насколько хватало взгляда, раскинулись бескрайние просторы – летом зеленые от высокой травы, а зимой белые от снега, словно прикрытые саваном. С высоты птичьего полета захватило б дух того человека, когда увидел бы он, как поднимается солнце из-за края горбатой земли и освещает это великолепие. Перед его глазами предстали бы две великие реки – белая, еще скованная льдами Ока, ломающая тело Степи где-то далеко, у горизонта, – и черная, не менее широкая река, шевелящаяся и медленно ползущая вперед. Черная людская река, пересекающая Степь на многие стрелища.
Впереди на мохнатых низкорослых лошадках сновали разведывательные отряды легкой конницы. Далее шли личные тумены кешиктенов Субэдэ-богатура и хана Бату – тяжелая конница, окованная в надежную железную чешую, причем пластинчатым доспехом были прикрыты и люди, и кони. Цветной каплей в черной реке следом за кешиктенами двигались кибитки ханов, знатных нойонов, их жен и многочисленной челяди.
А за ними шла Орда. Разноплеменная, порой разноязыкая, но подчиненная строжайшей дисциплине, оставленной в наследство степным кочевникам ушедшим в небесное царство Тэнгре Потрясателем Вселенной Чингисханом.
Орда составляла большую часть огромного степного войска. В походе она разделялась на многочисленные отряды, как разделяется стая волков при облавной охоте, загоняя матерого оленя. Страшной метлой прошлась Орда сначала по волжским булгарам, а после и по Руси, и сейчас, объединившись вновь, возвращалась в свое логовище, откуда выползла два года назад.
Но сейчас войско двигалось значительно медленнее, чем в начале похода. Орду обременяли многочисленные обозы. Так обожравшийся сверх меры волк ползет в свое логово, только что не волоча по земле раздутое брюхо. В такое время даже годовалый олень может раздробить острым копытом голову своего страшного врага, не боясь его ярости и его клыков.
Может.
Если, конечно, осмелится…
Огромная юрта из черного войлока, в которой могла бы свободно уместиться сотня человек, двигалась на колесной платформе, влекомой упряжкой из тридцати трех волов. Стены юрты украшали сушеные кожаные маски, содранные с лиц князей и военачальников, побежденных внуком Потрясателя Вселенной – ханом Бату. Шестьдесят закованных в доспехи могучих тургаудов – воинов дневной стражи – стояли на платформе, окружая черную юрту сплошным живым кольцом.
Воин, стоящий у самого входа, сжимал в руке древко священного туга Чингисхана – бунчука с черным хвостом его боевого коня Наймана. Вершину бунчука венчало золотое изображение кречета – символа Потрясателя Вселенной, злобно смотрящего на мир зелеными смарагдовыми глазами.
Лицо знаменосца пересекала жуткая старая рана, которую закрывала серебряная пластина, намертво соединенная со шлемом и имитирующая недостающую правую половину нижней челюсти. Двадцать лет назад молодой воин подставил себя под удар убийцы, подосланного Кучлуком, зловредным ханом кара-киданей. Удар секиры предназначался Чингисхану, но воин прикрыл собой повелителя, потеряв четверть лица, но став обладателем деревянной пайцзы и звания ханского знаменосца. Сейчас эта священная пайцза с письменами, начертанными рукой того, кого вся Степь почитала наравне с Тэнгре – повелителем Земли и Неба, висела на поясе знаменосца и поневоле притягивала завистливые взгляды конных воинов-кешиктенов второго кольца ханской охраны. Любой из них не задумываясь согласился бы хоть сейчас подставить свое лицо под такой же удар и потом до конца жизни питаться крошечными кусочками безвкусного хурута, просовываемыми в узкую щель между верхней губой и серебряной пластиной, лишь бы после вечно держать в руке легендарное знамя.
Своеобразным третьим кольцом охраны были многочисленные кибитки ханской знати, окружающие черную юрту повелителя. А сзади…
Сзади на многие полеты стрелы тянулись многочисленные обозы, набитые золотом, серебром, мехами, дорогой утварью. И не менее дорогим оружием и доспехами из железа, ради которых любой воин Орды всегда готов был пожертвовать и золотом, и мехами.
Но был и отдельный, особо охраняемый обоз, состоящий из длинных крытых повозок, в которых перевозились разобранные осадные машины, несколько лет назад захваченные в стране Нанкиясу и с той поры хранимые пуще золота, доспехов и оружия.
Ордынское войско растянулось в две сплошные линии по бокам обозов, оберегая добычу. Страшная, несокрушимая армия, равной которой еще не знала история.
Боевые сотни, построенные в цепи по пять всадников в ряд, тянулись на многие стрелища вдоль обоза, готовые в любой момент развернуть коней и широкой лавиной обрушиться на любого, кто рискнет посягнуть на достояние Орды.
Да только кто рискнет-то?
Найдется ли в подлунном мире сила, способная противостоять мощи кочевых народов, несколько десятилетий назад объединенных волей одного человека? И пусть сейчас этот человек – да и человек ли был это? – пирует в чертогах Тэнгре среди великих героев древности. Память о нем, подкрепленная законом Великой Ясы, как и в минувшие годы живет в сердцах ордынцев, делая их в бою не просто воинами, а неистовыми воплощениями Сульдэ – бога войны, незримо парящего над знаменем Чингисхана.
Большинство воинов радовались огромной добыче, ощущая себя этими самыми воплощениями ужасного бога и подсчитывая в уме, сколько добра сложат они на пол своей юрты по окончании похода. Только седоусые ветераны хмурились и то и дело бросали беспокойные взгляды в сторону бескрайней степи, уползающей к горизонту. Они понимали – окажись сейчас вблизи боеспособная урусская армия численностью хотя бы в тумен на своих длинноногих, быстроходных, мощных конях, умеющих выдергивать ноги из грязи, а не завязать в ней по колено, как невысокие степные лошадки, да ударь она сбоку… Сможет ли тогда противостоять тому тумену закованных в железо витязей потрепанное в походе ордынское войско? Вряд ли. Ой, вряд ли…
Был такой отряд, совсем недавно был, сразу после взятия Рязани, в такую же весеннюю распутицу. Когда так же вольготно везли награбленную добычу, подсчитывая барыши и не смотря по сторонам.
И не тумен урусов был тогда.
Меньше, гораздо меньше…
Шонхор невольно поежился в седле. Он хорошо помнил глаза того богатура – предводителя урусов. До сих пор снились Шонхору эти бешеные глаза. Жуть! Словно сам бог смерти Эрлик в сверкающих доспехах расчищал тогда себе дорогу мечом-молнией, лишь по счастливой случайности не задев верного нукера сотника Тэхэ.
Как его звали? Сразу и не выговоришь. Сложное имя. Но в память впечаталось навечно. Непобедимый Субэдэ заставил всех повторить и запомнить, как звали урусского богатура, которого – виданное ли дело? – не брали ни меч, ни копье, ни стрела и убить которого смогли, лишь расплющив его тело камнеметами.
Евпатий Коловрат. Точно. Коловрат. Так называют урусы изображение великой богини Эке Наран – Золотого Солнца. Так, может, то был не бог смерти, а неласковое урусское солнце, воплотившееся в великом воине? Не зря же так сверкали его доспехи и багровым пламенем искрился меч, по рукоять залитый ордынской кровью…
Шонхор бросил взгляд на темную громаду леса, вздымавшегося впереди. Еще одно отличное место для засады. А что? Пропустить разъезды, что шныряли вдоль тракта, пролегшего сквозь лесную чащу, да и ударить с боков и сзади…
Молодой нукер тряхнул головой, отгоняя дурные мысли, что нашептывают злые духи-туйдгэры тем, кто хоть немного ослаб душой. Шонхор не из таких. Разведывательная сотня, а значит, и Шонхор, уже дважды проезжала в обе стороны по лесной дороге, и если бы урусы оставили засаду, уж, наверно, заметила бы приготовления.
Шепот духов под шлемом – это лишь шепот, не более. Прикоснулся к оберегу, вознес молитву Великому Синему Небу – и нет их. А вот город, лежащий за лесом, – это не навеянный духами морок. Это серьезное препятствие, о которое еще придется изрядно затупить отточенное железо кривых ордынских мечей.
Странный город. Подобных мало приходилось видеть Шонхору. Сложенные из стволов огромных деревьев высокие стены, защищенные еще более высокими, мощными башнями, способны были внушить почтение любому из ветеранов Орды, искушенному во взятии многих крепостей.
Конечно, если бросить на город все степное войско, может, и можно взять его с ходу. Но все войско бросить не получится. Хорошо урусы свой город построили, умно. С запада река, с востока река и с севера река с крутыми высоченными берегами, на которых неодолимой преградой торчат мощные стены, – никакой камнемет не добросит снаряда. Да и не подтащишь его – до рек тех еще по болотам добраться надо. Зато урусам сверху ой как удобно бревна да стрелы метать.
А дорога как раз под стенами проходит, там, где река самая узкая, – прямо со стены стреляй по Орде, ежели охота будет – не только стрела, сулица долетит… И подход к крепости один – с юга. Там, где приступная стена выше и толще, да еще стоит на крутом валу. А перед валом – широкий ров, глубину которого только и промеришь, ухнув туда вместе с конем… Какие демоны помогут взять такую крепость? Разве только…
Взгляд Шонхора метнулся к хвосту колонны, откуда из дыхательных отверстий наглухо закрытой железной кибитки порой слышался душераздирающий, нечеловеческий рев. Но об этом лучше не думать…
И еще сильно не понравились Шонхору, повидавшему немало в этом походе, большие урусские самострелы, понатыканные на стенах плотно, словно зубы в конской пасти… Трудно будет взять такой город, ой, трудно! И сколько воинов может скрываться за такими стенами? К тому же у урусов наверняка разведка тоже имеется. А ну, как уже выслали они тумен с десятком таких Коловратов – больше не потребуется – и скачет уже тот тумен через степь, доставая из ножен прямые сверкающие молнии…
Мысли, не достойные живого воплощения бога Сульдэ, кипели внутри черепа, словно просяная похлебка в походном котле. Шонхор поежился и снова тряхнул головой – духи сегодня что-то слишком уж расшалились. Клепанный железными бляхами кожаный наушник шлема чувствительно хлопнул по щеке. Шонхор потер щеку и мысленно возблагодарил за науку Великого Тэнгре, который все видит и все слышит, даже мысли, не подобающие настоящему воину…
Черный всадник на черном скакуне подъехал к повозке, на которой стояла юрта хана Бату. Кешиктены молча расступились с поклоном, пропуская коня Субэдэ-богатура.
Шонхор тихо вздохнул. Наверное, у Непобедимого не бывает таких мыслей и Тэнгре не хлопает его за это по лицу наушниками шлема. Но кто знает… Говорят, что Субэдэ-богатур тоже начинал когда-то простым нукером безвестного нойона Темучина, который потом стал тем самым Чингисханом, при упоминании имени которого до сих пор содрогаются народы Вселенной.
Полководец бросил поводья одному из кешиктенов и легко, не коснувшись ногой земли, перескочил с коня на движущуюся повозку.
Знаменосец, загораживающий вход в юрту, неохотно сделал шаг в сторону. Взгляды Субэдэ и знаменосца встретились.
Субэдэ мысленно усмехнулся. Что ж, спаситель жизни Потрясателя Вселенной не обязан кланяться его лучшему полководцу. Да у него это и не очень-то получится – с некоторых пор его лицо и шея есть одно целое. Но почему всегда в его взгляде столько надменного превосходства? Субэдэ усмехнулся снова, на этот раз не скрывая усмешки. Люди не меняются со временем. И им всегда есть, что делить.
Он откинул полог.
В отличие от его шатра, юрта Бату-хана утопала в роскоши. Огромные персидские ковры украшали стены, увешанные оружием, ценным не столько своими боевыми качествами, сколько количеством золота и драгоценных камней, потраченных на его отделку. Захваченные в стране Нанкиясу громадные золотые светильники в виде обнаженных женщин, держащих над головой большие чаши, утыканные свечами из говяжьего сала, стояли вдоль стен, отбрасывая причудливые тени. Казалось, что золотые женщины то ли танцуют какой-то плавный танец, то ли корчатся от боли в руках, онемевших от своей вечной тяжелой ноши.
Бату-хан сидел на покрытом белой кошмой золотом возвышении, символизирующем земную твердь, и грыз баранью лопатку. У его ног распростерлась молодая женщина в дорогом халате, скорее всего, наложница. Наложницы у хана менялись часто, и запомнить, кто из девушек является наложницей, а кто так, просто дочь очередного побежденного вождя или рабыня на ночь, не в силах был запомнить не только Субэдэ, но, возможно, и сам хан. Впрочем, у обоих было и без этого полно забот.
Наверно, девушка чем-то провинилась и теперь вымаливала прощение. Хан не обращал на нее ни малейшего внимания – он был занят. По рукам хана тек теплый бараний жир, капая на объемистый живот, выпирающий из-под халата, искусно сплетенного из золотых нитей. Секрет этого плетения был утерян, вернее, уничтожен вместе с народом чжурчженей, но ни народ, ни халат также нимало не заботили хана. Сейчас больше всего на свете его интересовала баранья лопатка.
Субэдэ опустился на одно колено и, приложив ладонь правой руки к сердцу, поклонился.
– Пусть твоя еда пойдет тебе на пользу, джехангир, – произнес Субэдэ обычное в таких случаях приветствие.
– Угу, – кивнул Бату, вытирая рукавом халата жирные губы и внимательно осматривая дочиста обглоданную кость. Видимо, сгрызть с голой лопатки было больше нечего, поэтому хан, прожевав и проглотив последний кусок, швырнул ее в голову девушки. После чего, сыто рыгнув, кивнул Субэдэ.
– Да сбудутся твои пожелания, Непобедимый, и да принесут они нам удачу, – хан наконец выговорил слова традиционного ответного приветствия, после чего снова рыгнул и, повернув голову к огромному кешиктену, стоящему слева, крикнул:
– И чего ты стоишь и смотришь, Чулун? Вышвырни отсюда эту грязную псицу и всыпь ей с десяток палок по пяткам, чтобы она наконец научилась не задевать ими порог моей юрты!
Кешиктен поклонился хану, после чего, гремя драгоценным кольчужным доспехом и огромным прямым мечом, пристегнутым к поясу, подошел к девушке, легко, словно котенка, поднял ее за ворот халата и понес к выходу.
– Хан, как всегда, милостив, – продребезжал из-за широкой спины Бату старческий голос. – За такую провинность Потрясатель Вселенной снимал с человека кожу заживо.
Бату с досадой махнул рукой.
– Потрясатель Вселенной умер, да будет мягкой его кошма и жирной баранина на небесах Тэнгре, почтенный Арьяа Араш, – сказал он. – А у этой чертовки слишком нежная кожа для того, чтобы снимать ее преждевременно.
Убеленный сединами старец с многочисленными шаманскими оберегами на одежде, состоящими преимущественно из черепов сусликов и мелких птиц, не рискнул продолжать и забился в нишу между статуями, злобно сверкая оттуда круглыми совиными глазами.
Хан повернул голову к Субэдэ.
– Подойди, Непобедимый.
Субэдэ поднялся с колена, подошел и, повинуясь жесту хозяина юрты, сел напротив него.
– Итак, твои разведчики донесли, что впереди лежит хорошо укрепленный урусский город.
Субэдэ кивнул. Хан в задумчивости почесал шею.
– Какое войско тебе потребуется для того, чтобы смести с нашей дороги этот жалкий городишко? И сколько времени тебе нужно для этого?
Субэдэ недолго думал над ответом.
– Мне будет достаточно одной луны, – сказал он. – За этот срок я соберу большой камнемет и без потерь возьму город.
Бату скривился.
– Меня не волнуют потери!
Он возвысил голос.
– Ты знаешь и без меня, что каждый день стоянки – это многие мешки провизии, которой почти не осталось! И молодая трава еще не выросла, а значит, наши кони не будут сыты. Скоро мои табуны будут глодать голую землю, а люди будут жрать коней! К тому же урусы могут опомниться, собрать войско и ударить нам в тыл или во фланг. Я бы с радостью бросил эти обозы с золотом и мехами и провел войска в обход, но тогда Каган Угэдей съест меня вместе с моими людьми и с их конями!
Толстая шея хана налилась красным. Субэдэ подумал, что, возможно, в последнее время джехангир пил слишком много архи, которая, как известно, бьет не только в печень, но и в голову, делая мозг гладким, как утиное яйцо.
– Ты понял меня, полководец? – взвизгнул Бату. – Два дня, не более! Я хочу, чтобы город штурмовал не кто-либо, а твой личный тумен отборных воинов Орды. Уверен, что с ними ты принесешь мне быструю победу. Обойдись малыми камнеметами. Думаю, их будет вполне достаточно для того, чтобы урусы в панике бежали после первого же залпа. Возьми еще половину тумена кипчакских лучников, они поддержат ливнем стрел твоих непобедимых воинов, когда они пойдут в атаку. И еще. Когда ты захватишь крепость, не забудь, что нам прежде всего нужна провизия для людей и коней! Возьми ее в этом городе, чтобы мы могли без помех двигаться дальше!
«Мой тумен? Гвардию Орды? Неслыханно… Похоже, в моих кешиктенах джехангир усмотрел опасность для себя лично. И два дня на пограничную крепость, укрепляемую веками, где каждый житель владеет оружием?»
– Я не думаю, что они побегут после первого залпа, – глухо сказал Субэдэ. – Им просто некуда бежать.
Хан затрясся от ярости, но пересилил себя.
– Хорошо, – сказал он неожиданно спокойно. – Ты можешь взять Зверя.
– Я понял тебя, джехангир.
Субэдэ поклонился, встал и, не говоря больше ни слова, вышел из юрты.
Бату-хан задумчиво смотрел ему вслед.
– Что скажешь, почтенный Арьяа Араш, величайший из шаманов? – спросил он, не поворачивая головы. Его голос по-прежнему был на удивление спокоен, словно это не он только что визжал и стенал, словно его одолевал дзэдгэр – степной дух безумия.
Старик нерешительно шевельнулся в своей нише, но вылезти не рискнул.
– Субэдэ-богатур не согласен с тобой, величайший, – продребезжал старый шаман. – Он в недоумении, зачем тебе понадобилось бросать под урусские стрелы отборную гвардию. Но он не посмеет ослушаться.
Хан поскреб шею, отловил наконец жирную вошь, которая с утра беспокоила его и портила настроение, бросил ее в рот и, с наслаждением раздавив зубами, проглотил.
– Мне никогда не нравилось его высокомерие, – промолвил хан, довольный удачной охотой на зловредное насекомое. – Подобно моему деду, он завел себе дневную и ночную стражу, хотя почти не пользуется ею. Уж не ханом ли он себя возомнил? К тому же меня беспокоит этот его тумен отборных кешиктенов, которые, похоже, повинуются только его слову – и ничьему более. Я думаю, будет неплохо, если этот тумен станет поменьше числом. Возможно, это немного собьет с Субэдэ спесь.
Чутко отреагировав на изменение настроения повелителя, шаман проворно выполз из ниши.
– Но, несмотря на его высокомерие, Потрясатель Вселенной Чингисхан очень ценил этого воина, – рискнул вставить слово осмелевший шаман. – И высокомерие не помешало Субэдэ за столько лет не проиграть ни одного сражения. К тому же надо признать, что тумен его кешиктенов лучший в Орде.
Бату прищурился.
– Конечно, после тумена твоих кешиктенов, Величайший, – поспешно добавил шаман.
Настроение хана Бату снова стало меняться не в лучшую сторону. Но вряд ли причиной для этого были слова старого шамана. Просто хан обнаружил, что в районе его загривка у только что погибшей вши обнаружился не менее воинственный соратник. Правда, помимо вши было еще что-то, раздражавшее не меньше. Но что?
– Тем не менее я бы не посыпал себе голову пеплом и не рвал бы на ней волосы, если б шальная урусская стрела случайно воткнулась непобедимому Субэдэ-богатуру в другой глаз, – проворчал хан, снова запуская пальцы за воротник чжурчженьского халата, блестящего от золота и впитавшегося бараньего жира.
