* * *

Хан был не в духе.

В спертом воздухе юрты удушливо воняло горелым говяжьим салом, дымящимся в светильниках. Новая рабыня оказалась недостаточно пылкой, чтобы возбудить мужской интерес хана. И к тому же этой ночью ему приснился отвратительный сон.

Сначала к его ложу из темноты приполз убитый под Коломной хан Кулькан и, булькая распоротыми легкими, долго упрекал племянника. Бату отмахнулся от назойливого дяди – не я тебя, так ты б меня рано или поздно отправил в загробный мир. Так что иди обратно в царство Эрлика и не тревожь живых попусту. Хан, стеная, утащился прочь.

Потом пришел отец. Неестественно вывернутая голова покачивалась на сломанной шее, а со скорбного, местами подгнившего лица печально смотрели пустые глазницы.

– Берегись, хан, – прошептал отец. – Потрясатель Вселенной поверил клеветникам и убил меня, хоть я и был его сыном. А после они убили его, и никто не пришел ему на помощь в час опасности. Найди в себе силы разглядеть истину.

– Что ты хочешь мне сказать, отец? – закричал Бату.

Но призрак Джучи, старшего сына Чингисхана, уже растаял в пучке тусклого утреннего света, проникшего через дымовое отверстие в потолке юрты.

«Разгляди истину…»

Что он хотел этим сказать?

Полог едва заметно шевельнулся.

– Войди.

В юрту вошел посыльный и тут же упал ниц. Хан поморщился. Сегодня его раздражало все, в том числе и слуги, постоянно бьющиеся лбами об пол. В пустых головах и без того мало мозгов, так последние растрясут от усердия.

– Говори.

Посыльный оторвал лоб от пола.

– Прибыл Непобедимый Субэдэ-богатур.

Бату-хан криво усмехнулся.

– Ну что ж, зови… непобедимого.

Посыльный еще раз стукнулся лбом об пол и убежал выполнять приказание…

Полководец откинул полог, перешагнул порог, встал на одно колено и с достоинством поклонился.

Хан молча смотрел на вошедшего. В его голове промелькнуло – а не возродить ли старый обычай, когда любой, вошедший в юрту хана падает на колени и прикладывается лбом об пол. Кое-кому это поубавит спеси.

– Спокойна ли жизнь джехангира?

Сдержанное церемониальное приветствие в устах Субэдэ сейчас прозвучало как скрытая издевка. К тому же вновь резануло слух ненавистное «джехангир».

«Для него я по-прежнему походный хан – и не более…»

– Спокойна ли моя жизнь? – задохнувшись от возмущения, переспросил Бату-хан. – Ты спрашиваешь, спокойна ли она? Хорошо, я тебе отвечу. Но сначала ты мне ответь, мой непобедимый военачальник, ради каких степных мангусов ты уже вторую луну топчешься около этого поганого городишки? Или ты думаешь, что его жителей в конце концов одолеют вши и они от этого сами передохнут?

Хан перевел дух и добавил:

– После твоего ответа, возможно, моя жизнь станет немного спокойнее.

На лице Субэдэ, спокойном, словно кожаная маска, не отразилось ничего. Жесткий пол давил на колено, но хан не предложил своему военачальнику подняться.

– Лучшие воины моего тумена сложили головы, пытаясь взять урусскую крепость, – сказал Субэдэ. На мгновение хану показалось, что четким, бесстрастным голосом, раздавшимся словно со всех сторон, вдруг одновременно заговорили золотые статуи-светильники, расставленные вокруг белой кошмы, на которой восседал Бату. Хан невольно поежился.

– Но это воистину Злой Город, – продолжал полководец, глядя прямо в глаза хана. – Его жителям помогают то ли демоны, то ли духи народов, истребленных Ордой. Невозможно, чтобы в жалком городишке урусов знали тайны греческого огня, громового порошка чжурчженей, иберийских шипов и ромейской оборонной тактики.

Невидимая ледяная рука коснулась сердца хана. Никому на свете, даже самому себе не признался бы Бату-хан в том, что мурашки по его спине побежали вовсе не от утренней свежести, вползшей в юрту следом за Субэдэ.

Издевка в голосе хана как-то сама собой сменилась на деловую сосредоточенность.

– Почему же ты, знающий все эти секреты, не применил их против урусов?

– Я лишь слышал о некоторых из них, но никогда не видел ни одного, кроме порошка чжурчженей, – ответил Субэдэ.

– Не иначе, кто-то из сдохших колдунов вылез из могилы и принес эту тайну урусам, – задумчиво произнес хан. – И что ты теперь намерен делать?

Голос Субэдэ звякнул, словно меч, с силой вогнанный в ножны.

– Я разнесу этот город большим камнеметом. Приказ о его сборке уже отдан…

Разобранный большой камнемет был найден в торговом обозе, который тащился по новгородской дороге. Обоз сопровождали несколько десятков воинов в сплошь железных доспехах и пара конных рыцарей. Закон Орды запрещал грабить купцов, имеющих ханский ярлык на торговлю. Но на требование предъявить оный разряженные, словно павлины, торговые гости лишь разводили руками да хлопали глазами. Добиться от них удалось лишь то, что обоз идет из какой-то страны с неслыханным названием Окситания и что машину везут по заказу новгородского князя Александра. На требование отдать товары и убираться ко всем чертям, безрассудные рыцари, уверенные в том, что толпа язычников, увидев их мечи, тут же разбежится в ужасе, обнажили оружие. В результате от обоза в живых остался лишь трясущийся старик, который клялся в обмен на жизнь показать, как управляться с непревзойденной машиной с трудно выговариваемым названием «требюше».

Машина и вправду оказалась выше всяких похвал. До этого степняки собирали похожие осадные устройства, смахивающие на урусский колодезный журавель, который пара десятков воинов, стоя спиной к противнику, одновременно дергала за веревки, привязанные к одному концу длинной жерди, а большая праща, привязанная к другому концу, метала через стену осажденного города камень, сосуд с горючей смесью или павшую от болезни кобылу.

Естественно, осажденные частенько отстреливали команду большого камнемета, пуская стрелы навесом, прежде чем та команда успевала разобраться с многочисленными веревками. Потому и не особо любили степняки возню с такими машинами.

В требюше работу людей выполнял тяжеленный противовес. Адская машина била вдвое дальше своего неуклюжего предшественника и могла метать в несколько раз больший груз. Что и было проверено при осаде Торжка. Хорошо укрепленный город благодаря мужеству его защитников сопротивлялся почти две недели, пока Субэдэ не вспомнил про требюше.

В сторону города полетели горшки с горючей смесью. За раз требюше метала по пять-шесть горшков. Несколько выстрелов с безопасного расстояния подожгли город. Многие защитники стен бросились тушить пожары – и ордынский штурм увенчался успехом. Однако пострадала и требюше. Старик-механик махал руками и, что-то лопоча по-своему, показывал на стершиеся зубцы ворота и трещину в рычаге, поврежденном непомерным грузом, наваленным в пращу машины разошедшимися во время штурма степняками.

Довольный результатом хан Бату приказал разобрать требюше и под страхом смерти запретил подходить к повозкам, везущим его драгоценные детали. По прибытии в Каракорум Бату хотел досконально изучить устройство машины для того, чтобы ордынцы сами могли строить такие же…

Джехангир скрипнул зубами, но вида не подал. Непобедимый напрямую нарушил личный приказ хана и по законам Орды заслуживал смерти. Но в то же время Бату понимал, что без Субэдэ Орда рискует остаться навеки в этих проклятых местах, отрезанная от Степи крепостью, похожей на злого слепня, гонящего своими укусами обезумевшего коня к краю пропасти…

– Да будет так, – сказал хан. – Ордынские кони уже съели весь овес и все сено в округе и скоро начнут питаться ушами друг друга. Закидай этот город хоть камнями, хоть салом тех жирных и трусливых ублюдков, что боятся лезть на стены. Мне нужна свободная дорога, воин.

Глаза хана недобно сверкнули.

– И если завтра ты не принесешь мне голову их воеводы, – добавил он, – я потребую принести мне твою. Иди.

Субэдэ разогнул затекшее колено, поклонился и, не говоря более ни слова, вышел за порог черной юрты.