* * *
Тревожная ночь опустилась на город.
Напряженное ожидание было почти осязаемым. Даже собаки примолкли и не лаяли, а лежали во дворах на брюхе, спрятав морды между лап, – лишь иная изредка поскуливала.
Люди тоже не спали. Кто вострил меч, доводя клинок до остроты немыслимой, впору волос резать; кто насаживал наконечник рогатины на древко; кто в который раз перебирал кольца дедовского колонтаря, пробуя на разрыв – не ослабли ли звенья, не подъела ли ржа.
Бабы рвали дареное купцами полотно на полосы – будет чем раны воям перевязать, доставали из погребов соленья да копченья, месили тесто, готовили снедь впрок – до готовки ли будет во время осады? И другой работы прибавилось – посадские везли в город припасы и гнали скотину, надеясь схоронить свое добро за крепкими стенами и схорониться самим. А разместить людей где-то ж надо. И скотине место найти. Мужики все заняты, к обороне готовятся. Вот и прибавилось бабам заботы.
Но были среди них и такие, что помимо женской работы находили время насаживать железные наконечники на тростниковые древки стрел, править оперение или же сплести запасную тетиву для мужнина лука. А иной раз – и для своего. В приграничном городе многие девки могли, согнув охотничий лук, метко послать стрелу в цель не хуже иного мужика.
В детинце не спали тем более…
Гридницу освещали факелы, чадящие в руках дружинников.
Воевода оглядел свою свиту и кивком отправил молодцев за дверь. Не говоря ни слова, воины подчинились. Последний, выходя, воткнул факел в специальную скобу на стене.
Тэхэ, привязанный к широкой лавке, смотрел в темноту, в которой потерялся закопченный потолок, – света факела едва хватало на то, чтобы разогнать по углам ночные тени.
«Если убьют, туда, под потолок, полетит моя душа, – подумал Тэхэ. – Измажусь в урусской саже, приду к Сульдэ грязный, как козел, скажет он, мол, сдох на лавке, не в бою, заставит меня ползать за его войском конных богатуров, собирать навоз».
Тэхэ вдруг остро захотелось жить. Воевода присел на край соседней лавки.
– Ну что, сотник, поведай-ка мне, что твои соплеменники супротив града замыслили? – произнес он.
– Так он и расскажет, – хмыкнул Семен, снимая со стены факел и наклоняя его к босым ногам пленника. – Дозволь, Федор Савельевич?
– Нет, пятка не надо! – взвизгнул Тэхэ. – Все так скажу!
Воевода поморщился.
– Погоди, Семен Василич. В Орде, что ль, зверства успел нахвататься? Вишь, полонянин сам все рассказать желает…
– Жалаим, жалаим, – бойко закивал Тэхэ, насколько позволяли ремни, стягивающие грудь и руки.
Без скрипа, без шелеста отворилась дверь гридни, в нее скользнула было тень в просторном халате и тут же двинулась обратно. Однако воевода успел обернуться.
– Погоди, мил-человек, не уходи, – сказал он. – Сделай милость, послушай, что полоненный ордынец говорить станет. Ты их лучше нашего знаешь, может, чего услышишь, что мимо наших ушей пролетит.
Так же беззвучно Ли притворил дверь и замер в углу, слившись в своем темном ночном одеянии со стеной помещения.
Быстро, словно боясь куда опоздать, заговорил сотник, нещадно коверкая непривычные для языка слова:
– Бату-хан Непобедимого Субэдэ-богатура брать город послал, сам на отдых встал. Войско две луны быстро ходил, устал сильно, воевал много. А тумен Субэдэ-богатура давно не воевал, все его охранял. Хан сказал, пусть теперь его тумен воевать будет, пока войско стоять будет.
– Тумен – это сколь всего народу-то? – спросил воевода.
– Сто сотен воинов.
Воевода нахмурился.
«Сто сотен воинов, – пронеслось в голове. – Супротив четырех сотен моих дружинников, да еще десяти аль пянадцати сот мужиков с рогатинами да вилами…»
– А машины для осады есть ли у Субэдэ-богатура? – спросил он хмуро.
– Есть, но малый. Большие Бату-хан строить не разрешил, сказал, что град ваш нужно быстро взять, за два дня. Большая машина как раз столько времени строить надо.
– Быстро взять, говоришь, – хмыкнул воевода. – То посмотрим еще, кто кого быстро возьмет…
– Дозволь спросить, Федор Савельич? – высунулся вперед Семен, недвусмысленно покачивая факелом.
– Спроси, – кивнул воевода.
Семен хищно прищурился, поднося факел поближе к лицу пленного, словно желая рассмотреть его получше. Рядом со щекой Тэхэ на лавку с шипением упала капля смолы..
– А остатнее войско крепко ли охраняется?
Еще немного – и усы Тэхэ затрещали бы от жара, но сейчас в его глазах удивления было больше, чем страха.
– Войско? Охраняется? Да кто смеет нападать на войско Бату-хана? У самого хан есть охранный тысяча кешиктенов, есть много разъезд разведки, есть сторожевой посты, но что это за войско, который надо охранять? Я не понимать тебя, урус. Стоянку Орды птица облетает за полет стрелы, шакал обегает за…
Семен с ненавистью пихнул пленного:
– Хорош, запел, ворона степная.
– Гей, Семен Василич, – возвысил голос воевода. – То ж человек, хоть и враг. Унижать пленного – себя унижать.
– Да плевать я на него хотел, – буркнул Семен, подходя к воеводе, и, наклонившись к его уху, понизил голос до едва слышного шепота. – Я вот что мыслю. А ежели тот Субэдэ-богатур у Козельска обломается, не вдарить ли нам опосля по самому хану Батыю? У него богатства награбленного, злата, серебра полны возы, а удара он не ждет. В степи ж как? Кто добычу отнял, того она и есть. Да и слава по всей Руси будет народу козельскому и его воеводе.
– Так то его еще обломать надо, – усмехнулся воевода.
– С нашими новыми другами да не обломаем?
Семен подмигнул Ли, все так же неподвижно стоящему в углу. Тот даже не пошевелился.
– Там видно будет, – сказал воевода и повернулся к последнему из чжурчженей. – А ты как думаешь? Сможет ли ихний Субэдэ с малыми машинами взять Козельск?
– Субэдэ никогда не знал поражений, – отозвался Ли. Его голос был ровным и спокойным, лишенным интонаций. – За это его и прозвали Непобедимым. Но никому не известны пути великого Дао. Потому никто не знает того, что случится завтра.
– Но ты слышал, что сказал этот человек? – Воевода кивнул на Тэхэ.
– Я слышал все, – так же невозмутимо ответил Ли. – Один мудрый человек сказал, что истинная правда похожа на ее отсутствие. Сегодня в этой комнате нет до конца искренних людей.
Воевода нахмурился. Сейчас он уже жалел, что оставил в комнате этого странного человека. Да, его громовой порошок, возможно, поможет при обороне. Но вот, похоже, спрашивать у него совета – дело гиблое. О чем-то своем толкует, а о чем – не понять. Медовухой его, что ли, кто-то угостил?..
– То есть ты что хочешь сказать? – спросил сбитый с толку воевода. – Что брешет ордынец?
– Ты уже слышал то, что хотел слышать, воевода Козельска, – все тем же бесцветным голосом ответил Ли. – Дозволь мне уйти.
Воевода пожал плечами:
– Иди.
Словно черная тень скользнула вдоль стены. Миг – и нет ее, словно и не было.
Семен задумчиво посмотрел на дверь.
– Толковый мужик, ничего не скажешь, но мутный… Когда говорить не хочет, бормочет какую-то чушь – и понимай его как хошь.
– Так-то оно так, – согласился воевода. – Но мы и взаправду услышали то, что хотели слышать.
Он встал с лавки.
– Фрол! Иван!
Дверь чуть не слетела с петель, когда двое дюжих витязей ворвались в гридницу.
– Случилось чего, батька?
– Потише, буйволы, дверку снесете, – хмыкнул воевода. – Пленного сторожите пуще глаза. Может, пригодится еще.
– Не сумлевайся, батька, посторожим, – кивнул один из витязей. – От нас не сбежит. Главное, чтоб его наши не порешили.
– На кой нашим пленный ордынский сотник? – удивился воевода.
– Да было уже, ломился тут в двери Тимохин дядька, которого он с выселок связанным привез, – ответил витязь. – Грит, узнал супостата, который его семью…
Воевода метнул взгляд в сторону Тэхэ.
Сотник съежился. Если бы можно было врасти в лавку, он бы врос с радостью. Но воевода пересилил себя и разжал кулаки.
– Жаль мужика, – только и произнес. Хотя хотелось – ох, как хотелось дать раз кулачищем в плоское лицо с обвислыми усами – большего бы и не потребовалось. Но сам сказал: унизить пленного – себя унизить…
– Моли своего бога, сотник, чтоб удержали мои вой того, чью жену с ребятенком малым ты лютой смерти предал, – сказал воевода напоследок. – И поблагодари того бога, что нынче ты в полоне и связан. Иначе…
Воевода не договорил. А чего договаривать? И так ясно.
Желтое лицо Тэхэ стало белым, словно кулак воеводы все-таки достиг цели и вышиб из головы сотника всю кровь. Почему-то перед глазами Тэхэ пронеслось недавнее – его боевая плеть, рассекая воздух, опускается на голову урусского детеныша. Этому бородатому воеводе для того, чтобы сделать с Тэхэ то же самое, плеть бы не понадобилась. Кулака за глаза б хватило.
– Ладно, в общем, приказ ясен, – бросил витязям Федор Савельевич. – Глаз не спускать с пленного, сюда никого не пускать – сотник нам живым еще понадобиться может! – и, слегка подтолкнув в спину замешкавшегося впереди Семена, вышел из гридницы.
