Что именно произошло, сержант корпуса морской пехоты шестого флота США Джимми Джойс так и не понял. Еще мгновение назад он стоял, оперившись плечом о борт «Хаммера», и вдруг какая-то неведомая сила властно отшвырнула его в сторону. Когда он, тряся гудящей головой, поднялся на ноги и проморгался от запорошившей глаза пыли, джип уже лежал на боку, беспомощно уткнувшись в землю стволом сорвавшегося со станка крупнокалиберного «браунинга».

Как именно все это произошло, он не видел — зато хорошо видел, как погиб капрал Корнэйл. Беднягу застрелил в спину какой-то сбрендивший задохлик в странной мешковатой форме и с не менее странной винтовкой в руках. Но каким бы странным ни выглядело это оружие, оно стреляло, и стреляло неплохо Джимми видел — и, наверное, уже никогда не забудет! — как на груди бегущего капрала вспух, лопнув кровавым облачком, бутон выходного отверстия: пуля насквозь пробила грудную клетку. Корнэйл взмахнул руками и упал ничком в нескольких метрах от Джойса, нелепо выбросив вперед левую руку и широко раскидав ноги в высоких десантных берцах.

Несколько секунд укрывающийся за перевернутым джипом сержант тупо смотрел на сверкающие на солнце часы, особенно заметные на темной коже афроамериканца, затем, опомнившись, задом вполз в тень перевернутой кабины. Позиция оказалась довольно выгодной. Невидимый со стороны — по крайней мере пока, — он мог наблюдать за происходящим, а происходило следующее: застреливший капрала молоденький парнишка, который, похоже, даже не догадывался о существовании тренажерных залов, направил свое оружие на лежащего на земле человека в камуфляже и что-то ему прокричал. Последнего Джимми сегодня утром уже видел — он был тут кем-то вроде старшего офицера, проверял готовность оружейных стендов к началу смотра. Затем подбежал незнакомый офицер в смешной приплюснутой фуражке и с пистолетом в руке и увел пленного и прячущуюся под столом смазливую корреспондентку, на которую сержант, по правде говоря, уже успел положить глаз. Парень же, выслушав отданный ему приказ, козырнул и побежал в сторону Джойса. Что же делать? Напасть? Без оружия и, самое главное, без бронежилета? Бред! Конечно, у него на поясе висит стандартный штык-нож от «М-16», и он, используя фактор неожиданности, наверняка сумеет тихо снять этого парня с винтовкой, но дальше? В нескольких метрах валяется упавшее с перевернутых столов оружие и образцы боеприпасов, но пока он доберется до них, пока успеет зарядить, его просто расстреляют в упор. Нет, нужно незаметно доползти до транспортера, тем более что минут рядовой Брайан, третий из их оставленной на берегу команды.

И все-таки, что же это было? Что за неведомая сила с легкостью перевернула четырехтонный джип, повалила столы и швырнула на землю трясение? Смерч? Ох, дерьмо, да какая сейчас разница?! Сейчас ему нужно добраться до транспортера и связаться с командованием, сообщив ему о проблемах с туземцами. И заодно найти этого придурка Брайана, пока он не сотворил какой-нибудь глупости: фермерского сына из солнечного Арканзаса Джойс недолюбливал еще со времен учебки. Мозгов не густо, зато мышечной массы и дурной решимости — через край, еще напортачит чего, американский герой.

Кстати, в «LVTP» полный штатный боекомплект плюс личное оружие экипажа, а если запереться внутри, заблокировав люки и десантную аппарель, то никакие доходяги с древними винтовками не страшны! «М2НВ» пятидесятого калибра и сорокамиллиметровый «Марк-18» разнесут в пыль половину этого сраного полигона!

Джимми вытащил штык и, зажав свое единственное оружие в потной ладони, развернулся и на четвереньках пополз вдоль лежащего на боку джипа, собираясь обогнуть его сзади, оказавшись со стороны кормы плавающего транспортера, аппарель которого, насколько он помнил, была опущена. Пару секунд спустя он уже протопал по ребристой поверхности пандуса, скрывшись в спасительной полутьме десантного отделения, где нос к носу столкнулся с перепуганным мало ч то понимающим Брайаном. Ничего не объясняя, Джойс выхватил из захватов «М-16АЗ», вторую бросил товарищу, дрожащей рукой вставил магазин, ударом ладони загоняя его до щелчка. Передернул затвор и только после этого почувствовал себя более-менее спокойно. Вот теперь пусть только подойдут, древняя винтовка — это вам не штурмовая «М-16»!

— Дерьмо! — сдавленно вскрикнул он, разворачиваясь в сторону кормы, где в ярко освещенном утренним солнцем проеме десантной рампы уже появилась фигурка вражеского солдата, удивленно заглядывающего внутрь. Оттолкнув в сторону застывшего с незаряженной винтовкой в руках Брайана, Джимми вскинул оружие и выстрелил. В это короткое движение он словно вложил всю свою злость за недавний страх и неуверенность, за убитого Корнэйла, за разбитый джип... Грохотнула недлинная очередь, стреляные гильзы зазвенели, падая, на пол. Помещение тут же наполнилось привычным кисловатым дымом сгоревшего синтетического пороха.

Переломившись пополам, фигурка исчезла, выпав из очерченной контуром десантного люка перспективы, лишь выпущенная из руки винтовка металлически стукнула по покрытой композитным подбоем аппарели и сползла на землю. Брайан, отвесив челюсть, смотрел на сержанта, его винтовка уткнулась стволом в пол, но парень этого даже не замечал.

— За...зачем ты его убил?! Это же учения?! Ты не имеешь права снаряжать оружие! Лейтенант Коул говорил...

— В задницу Коула, его здесь нет, — зловеще осклабился сержант, которым внезапно овладела странная, граничащая с истерикой веселость, подхлестнутая выброшенным в кровь адреналином. Опустив оружие, он сделал шаг вперед. Как бы оно там ни было, нужно поднять аппарель и заблокировать люки, неизвестно, сколько тут еще этих... с древними винтовками. А затем уж вызвать корабль.

— Это был террорист, он только что убил капрала и угрожал одному из наших союзников. Сейчас мы закроемся в машине и свяжемся с нашими.

Рядовой неожиданно потряс головой, не соглашаясь, и загородил ему дорогу:

— Не закрывай, нужно выйти и посмотреть, что с этим человеком. Мы не воюем на территории дружественного государства. Этот парень не был похож на террориста.

— Заткнись, Барт, — зловеще прошипел сержант, толкая того в грудь. Не ожидавший этого Брайан плюхнулся на десантное сиденье. — Ты не видел того, что видел я... — Вдалеке прогрохотала автоматная очередь, затем еще одна и еще. Насколько Джойс мог судить, стреляли из «Калашникова». В ответ раздалось несколько гулких винтовочных выстрелов.

— Вон, слышишь? Значит, не воюем?

— Но... — Договорить морпех не успел — светлый квадрат так и не закрытого входа пересекла быстрая тень,, следом еще одна. Раздался крик, видимо, противник обнаружил убитого. Джойс дернулся было, намереваясь все же дотянуться до рычага и поднять пандус, но в просвет люка неожиданно просунулся винтовочный ствол и грохнул выстрел, показавшийся особенно громким в замкнутом пространстве. Ударившая в борт пуля ушла в сторону, на миг наполнив отсек противным визгом. Оба американца инстинктивно пригнулись, прекрасно понимая, что такое многократный рикошет внутри бронированной коробки транспортера. Снаружи им что-то прокричали, однако бравые адепты «US Marine Corps» уловили лишь вложенные в крик агрессивные эмоции, а вовсе не смысл — русского никто из них не знал. Ну, кроме обязательных «воттка, матрьошка, калашньикофф», разумеется.

Сержант, не целясь, дал в просвет рампы две короткие очереди и обернулся к Брайану:

— Теперь видишь, идиот? Прикрой меня. — Джимми споткнулся взглядом о незаряженную винтовку товарища и, коротко выругавшись, швырнул ему магазин и з укладки. — Заряжай, кретин! Нужно закрыть люк, иначе нам обоим конец! Начинай стрелять, когда я пойду вдоль борта. Затем заведем двигатель и покажем этим ублюдкам, что такое морская пехота Соединенных Штатов!

Брайан, судя по выражению лица, уже изменивший свое мнение о происходящем, привычно снарядил оружие и рванул затворную раму. Вскинул винтовку к плечу, приготовившись открыть огонь. Джойс положил свое оружие на сиденье и напрягся, готовясь к своему, возможно последнему в жизни, рывку. Снаружи снова о чем-то закричали, и знай парни хоть немного русский язык, они перевели б сказанное примерно так:

— Если они закроют эту (изнасилованную) дверь, то мы (секс с твоей матерью) их оттуда (огородное растение, корень которого содержит большое количество эфирных масел) выкурим! По команде открывайте огонь, нужно (заняться с ними сексом) их и захватить танк! Пленных (непереводимый оборот речи, вероятнее всего, также связанный с сексом) не брать.

Но морские пехотинцы русского, как уже говорилось, не знали. И в тот момент, когда сержант бросился в сторону входа, в проеме десантной рампы на миг показались стволы двух винтовок. Предупреждающе заорал, открывая беспорядочный огонь, Брайан, и грохот бьющей очередями «М-16» заглушил два одиночных выстрела противника. Первая пуля чиркнула по потолку и ушла в покрытый нескользящим покрытием пол, вторая пробила грудь Джойса и на излете разбила лампочку дежурного освещения, поранив рядового осколками стекла и пластика и заставив его опустить оружие, испуганно вжимаясь в стену.

Получивший пулю сержант споткнулся, но не упал, по инерции дотянувшись до рычага, и обвис на нем, всем весом опуская вниз. Пандус начал подниматься, однако слишком медленно, непростительно медленно. Прежде чем тяжеленная плита перевалила горизонтальный уровень, в отсек ворвались двое: один с винтовкой, второй с револьвером в руке. Если б у сержанта было время и силы, он разглядел бы отблескивающие эмалью командирские знаки различия на петлицах гимнастерки, полевую сумку через плечо и кожаную кобуру на поясе, но ни того, ни другого у него уже не было.

Оказавшись рядом с раненым, офицер увидел вцепившуюся в рычаг руку и, мгновенно оценив обстановку вернул его в исходное положение, предварительно ударив морпеха рукояткой в висок. Второй нападавший рванулся вперед, но не рассчитал тесноты отсека и зацепился примкнутым к винтовке штыком за стену, даря противнику драгоценные мгновения.

Очухавшийся Брайан выставил перед собой оружие и выжал спуск, сжигая оставшиеся патроны одной длинной очередью, направленной в грудь замешкавшемуся противнику. Судорожно дернувшись несколько раз, тот опрокинулся на спину, так и не выпустив из рук винтовки; офицер же успел отпрянуть в сторону, несколько раз выстрелив в ответ в огрызающуюся огнем полутьму боевого отделения. 5,56-мм пуля рванула рукав его гимнастерки, навылет пробивая плечевые мышцы, другая содрала кожу на виске, но это уже ничего не могло изменить — у Брайана закончились патроны. Понимая, что теперь ему терять нечего, морпех самоубийственно рванулся навстречу смерти, выставив перед собой бесполезную винтовку, но напоролся на револьверный выстрел, отбросивший его обратно на сиденье. И прежде чем он успел что-либо еще сделать, раненый офицер сделал последний шаг и, брезгливо поморщившись, дважды выстрелил ему в голову.

— Что, какой еще неустановленный корабль, ты о чем Барсуков? — Лейтенант непонимающе смотрел на запыхавшегося краснофлотца. — Ты вообще о чем? На солнышке не перегрелся, а то у нас сейчас июль, он тут жаркий, не то что в твоем Заполярье?

— Так с КП батареи звонили, просили передать Вам или начарту, больше-то никого и нет. Начарт в военгородок ушел, а вы тут. Он практически у нас на траверзе стоит, на якоре, в полутора милях. Чужой, силуэт незнаком, флаг не виден, данных по прохождению через нас нет.

— Бред какой-то! — Рядовой пожал плечами, поднимаясь с койки и снимая со спинки стула китель. Выходить из прохладного железобетонного подземелья на июльскую жару не хотелось.

— Ладно, пошли наверх, посмотрим. Командир не возвращался?

— Никак нет, пока в городе. И не звонил. Из штаба округа тоже не звонили, — непонятно к чему добавил дежурный по батарее.

Лейтенант натянул китель и, не застегиваясь, вышел из кубрика. Подъем на «нулевой уровень» занял почти пять минут — самые новые одесские батареи, 412-я и 411-я, введенные в строй только в прошлом году, отличались развитой подземной инфраструктурой каждой из трех орудийных позиций. Кроме того, глубокоэшелонированные потерны соединяли артблоки с силовой подстанцией, насосной и вынесенным на километр с лишним в сторону моря командным пунктом. С которого, судя по рассказу дежурного, и звонили по поводу странного корабля.

Отвалив бронированную дверь, Барсуков посторонился, пропуская командира вперед. Лейтенант легко взбежал по бетонным ступенькам на артиллерийскую площадку, заглубленную на три метра ниже уровня почвы, и поднялся наверх, поднырнув под растянутую над орудийным двориком выгоревшую масксеть. Отсюда уже было видно море, до которого от позиции батареи было не больше полутора километров голой причерноморской степи. Подняв к глазам захваченный в кубрике бинокль, Ивакин вгляделся в четко различимый на фоне горизонта силуэт застывшего на якорной стоянке корабля и присвистнул — ничего подобного он и вправду еще никогда в жизни не видел. Косо срезанный форштевень, мощная — пожалуй, даже слишком мощная — надстройка, практически лишенная иллюминаторов, позади нее — не то еще одна ютовая надстройка, не то дымовая труба, зачем-то запрятанная в пирамидальный металлический кожух. Мачта одна, над рубкой, на баке — не слишком впечатляющая пушка, как навскидку калибром миллиметров в 120— 130, вроде нашей «Б-13». Корпус выкрашен обычной флотской шаровой краской, на носу здоровенный белый номер «74». Флаг и вправду не виден, обвис неприметной тряпкой — штиль, никаких вымпелов тоже нет. Длина корпуса метров сто пятьдесят, водоизмещение, опять же навскидку, тысяч шесть-восемь. Что за хрень незнакомая?! Малый крейсер? Эсминец? Так великоват вроде для эсминца-то...

Пожав плечами, лейтенант опустил бинокль. Странно. Ладно, надо созвониться с наблюдателями с КП, может, они хоть что-то прояснят? Не мог же он из ниоткуда тут появиться? Судя по стоянке, шел из Одесы, а это уже означает, что не чужак, просто их забыли предупредить. Но, с другой стороны, неизвестный боевой корабль на траверзе батареи и военного городка? На расстоянии действенного огня его артустановки? Одна пушка в сто тридцать миллиметров — это, конечно, не три стовосьмидесятки его батареи, но если начнут стрелять, да с такой несерьезной дистанции, мало уж точно никому не покажется. Ох, как бы не ошибиться, потом замучаешься с особистами объясняться, если вообще под трибунал не пойдешь...

С другой стороны, в памяти всплыли зачитанные им немногим чуть больше месяца назад строки: …9 июня 1940 года согласно секретной директиве Народного комиссариата обороны о подготовке операции по возвращению Бессарабии в состав СССР создано управление Южного фронта... 10 июня войска 5, 12 и 9 армий под видом учебного похода начали скрытное выдвижение на румынскую границу... 15 июня Черноморский флот приведен в боевую готовность». И что все это значит? Правильно, только одно: все четыре береговые батареи сейчас находятся в составе фронта. И действовать должны по нормам военного времени!

— Барсуков, я на узел связи, а ты вот что, найди товарища политрука и товарища лейтенанта государственной безопасности, обрисуй ситуацию, и пусть тоже на этого красавца посмотрят. А уж потом я...

В этот момент со стороны военного городка раздался четко узнаваемый винтовочный выстрел и вслед за ним — еще один. Несколько секунд было тихо, затем грохнуло еще несколько одиночных выстрелов и пулеметная очередь. Лейтенант, дернув щекой, обернулся к внезапно побледневшему Барсукову:

— Ну, что замер, краснофлотец? БОЕВАЯ ТРЕВОГА! Поднимай батарею, я принимаю командование!

Всем номерам занять места согласно боевому расписанию, подать энергию на элеваторы, команде первой подачи — готовность три минуты. Быть готовым к открытию огня по команде. Выполнять! Все, я на радиоузел. Дальномерщиков и корректуру подниму сам.

Уже спускаясь вниз, столкнулся с посланным с радиоузла краснофлотцем:

— Тащ лейтенант, просили передать — связи со штабом военно-морской базы и округом нет, с городом тоже. Вообще связи нет, и радио тоже, ни в одном из диапазонов. Просят срочно прибыть.

— Иду! — Коротко выматерившись про себя, Ивакин стремительно, почти что бегом, рванулся в направлении радиорубки батареи.

— Тащ лейтенант, к вам с военгородка. Краснофлотец отступил в сторону, пропуская запыхавшегося армейца. Секунд пять тот беспомощно хватал воздух пересохшим ртом, затем присосался к протянутой стеклянной фляжке в матерчатом чехле:

— Просили... просили срочно передать... очень срочно... нападение, высадка десанта на территорию... не провокация... гарнизон поднят по тревоге и вступил в бой... усилить бдительность... возможна поддержка с моря... захват батареи... перевести в готовность... у нас с вами связи нет... оказать огневое сопротивление...

Ивакин, дернув уголком рта, коротко переглянулся с пришедшим минут пять назад особистом и рванул трубку внутреннего телефона:

— Первое артотделение? Ивакин здесь. Боевая готовность. Получите указания от дальномерного поста и корректировки, залп по команде, пристрелочный, болванкой, заряд обычный. Я поднимаюсь, за меня на связи товарищ Качанов. Исполнять. Второе отделение?..

— Леша, — (помянутый Качанов, судя по двум эмалированным прямоугольникам на петлицах форменной гимнастерки, старший лейтенант госбезопасности), — не нарвемся? Это тебе уже не ствол в присутствии товарища Мехлиса осколочно-фугасным прогревать...

— Нет, Серега, — Ивакин твердо взглянул в его лицо, - нет. Чувствую, что по настоящему все закрутилось. Или началось — ты ж сам предупреждал, помнишь? Румыния, будут диверсии и провокации, все дела? Вот, похоже, именно оно.

— Командование принял на себя? — У лейтенанта Ивакина неприятно кольнуло под той самой хрестоматийной «ложечкой», но отказываться уже было поздно. Да и невозможно, если так подумать. Спокойно взглянув в глаза товарища (вот только с этого самого момента товарища ли, не гражданина, часом?), он кивнул.

— Так точно, товарищ старший лейтенант государственной безопасности, принял! — Лицо Качанова дернулось — он понял намек. Понял и отвернулся, глухо пробормотав в выкрашенную светлой краской стену каземата:

— Лейтенант Ивакин, ваши действия считаю правомочными. Принимайте командование батареей и исполняйте свои обязанности.

Не отвечая, Ивакин бросился в коридор. Когда закручивается такое, не до разборок и обид. На самом деле, случись что, отвечать в любом случае станут все трое — и он, и особист, и невесть куда запропастившийся политрук. С этой мыслью лейтенант, принявший командование батареей БС-412, выскочил к ведущему на поверхность трапу...

— Пристрелочным, огонь! — отмахнул лейтенант, привычно приоткрывая рот — грохот 180-мм морской пушки, один только ствол с казенником которой весит почти двадцать тонн, это что-то! Привычно ухнуло, прибивая пожухлую траву, подбрасывая масксеть и взметывая степную пыль в радиусе десятка метров от среза ствола, мощный казенник поехал назад. Впрочем, Ивакин смотрел совсем в другую сторону — в море. Ни к дальномерщикам, ни на КП он не пошел. Что такое полторы мили моря плюс полтора же километра берега для дальнобойного морского орудия? И так все, что нужно, увидит — в бинокль, конечно. Увидел. Болванка вспенила волну в полукабельтове от борта вражеского корабля. Обслуга перезарядилась, наводчики получили корректуру с дальномерного поста:

— Второе орудие! Огонь!

Опустив бинокль, лейтенант довольно хмыкнул: а ведь практически накрытие! Причем болванками! Конечно, корабль стоит прямо перед носом, да и дистанция откровенно несерьезная, но сам факт, сам факт...

Лейтенант хорошо помнил помянутый особистом случай, когда на учебных стрельбах он для прогрева ствола выпалил штатным ОФ. Присутствующий на стрельбах по поводу сдачи в строй батареи заместитель наркома обороны и начальник ГПУ Красной Армии товарищ Мехлис Лев Захарович, который затем долго объяснял, сколько стоит для рабоче-крестьянского государства 180-мм боевой осколочно-фугасный снаряд и заряд к нему и какие трудности испытывает Родина в тисках империалистического окружения. Ивакин потел под взглядами замнаркома и особистов, грустно прикидывая, чем все это аукнется именно ему, и продолжал слушать о том, что «наши враги, товарищ лейтенант, только и ждут момента, когда красные командиры вредительски израсходуют боевые снаряды для прогрева стволов и выжигания лейнеров»...

Последнее запомнилось особенно: молодой артиллерист не ожидал, что корпусной комиссар разбирается не только в политике партии и международных вопросах, но, как выяснилось, еще и «прогрев ствола» с, как говорится, «разогревом стола» не путает! Не говоря уже про лейнера. К слову, никаких особых последствий у того памятного разговора и не было: Мехлис неожиданно улыбнулся, подошел вплотную к стоящему навытяжку лейтенанту, готовому вот-вот потерять сознание от напряжения, и... похлопал Ивакина по плечу.

— Ну, да ничего, Алексей Иванович, я так думаю, вы правильные выводы сделаете, ведь верно? — Ошарашенный тем, что комиссар еще и запомнил его имя-отчество, он лишь едва заметно кивнул, с трудом выдавив сквозь напрочь пересохшее горло:

— Т...так точно... Сделал... выводы...

— Вот и хорошо. На этом мы тему и закроем. — Мехлис многозначительно взглянул в сторону батарейных энкавэдистов. — Пойдемте дальше, товарищи, покажете мне ваш, так сказать, боевой артиллерийский быт.

Улыбнувшись своим воспоминаниям, Ивакин скомандовал замершему в ожидании краснофлотцу:

— Внести правку. Залп на поражение. При накрытии — беглый, осколочно-фугасными, расход — три снаряда.

— Есть! — сверкнул тот глазами, поспешно ссыпаясь в бетонированный артдворик: ну, еще бы, сейчас их — именно их! — орудия, впервые в истории молодой батареи, откроют огонь на поражение реальной морской цели! Да и не просто цели, а вражеского боевого корабля!..

Лейтенант снова улыбнулся и не спеша поднял к глазам бинокль. Теперь уже все равно. Если он ошибся, уже не спастись, если нет — ходить ему героем. И не только ему. Позади ахнуло, прошелестел, теряя поясок, снаряд. Попадание! Ух ты, мидель-шпангоут, отлично! Ай молодцы, ребятки! Сейчас еще три, но уже боевых, а там посмотрим... ОГОНЬ!..

Лейтенант-коммандер Тимоти Шор с удивлением смотрел на многометровый всплеск пристрелочного залпа, вздыбивший море в полукабельтове от борта. Что за хрень? Разве регламент учений предполагал морские стрельбы? Да и нет у русских... тьфу, то есть у украинцев, с которыми у них сейчас полный «партнершип», береговых батарей. Какие вообще морские батареи в XXI веке — в веке умного оружия, наводящихся по лучу ракет, точечных бомбардировок, ОР8-навигации и прочих изысков высоких технологий?! Ну разве что мобильные комплексы типа «Берег», но это уж точно у русских. А это? Артефакт прошлого, никак не иначе. Бред, короче.

Пока Тимоти предавался размышлениям об артефактах минувших времен, со стороны берега, нежно курлыкая, прилетел еще один привет из прошлого, подняв очередной водяной столб ярдах в двадцати, — отдельные брызги даже долетели до мостика. И в этот момент лейтенант-коммандер Шор уже начал что-то понимать. Например, то, что это явно не случайный залп неведомой батареи, не нанесенной ни на одну карту, что стреляют прицельно именно по его кораблю. Все еще не верящий до конца в чудовищную реальность происходящего, Тимоти обернулся к ошарашенному вахтенному:

— Боевая тревога, якорь поднять, начать маневрирование. Готовиться к отражению артиллерийской атаки крупного калибра. Команде занять места согласно штатному расписанию! Известить объединенное командование и штаб флота о нападении на корабль ВМС США (уже отдавая это приказание, лейтенант-коммандер краем сознания припомнил, что буквально несколько минут назад пропала радиосвязь и сигналы с навигационных спутников, и пока спецы из радиотехнической службы еще не разобрались, в чем дело). Активировать бортовые оружейные комплексы в боевом режиме, быть готовым...

Третий пристрелочный снаряд финишировал на три фута выше ватерлинии. Усиленная кевларовым волокном броня не смогла противостоять стокилограммовой болванке, с легкостью пробившей обшивку и завершившей путь в несущей конструкции корпуса, изрядно повредив последнюю. Корабль ощутимо вздрогнул, и коммандер поверил окончательно. Но было уже поздно — так же поздно, как поздно будет седьмого декабря будущего, 1941, года останавливать японские палубные бомбардировщики «Айчи» или торпедоносцы «Никадзима», вышедшие в точку сброса над Перл-Харбором.

Благодаря боевым возможностям системы «Иджис», вступившей в работу безо всякого участия человеческого фактора в лице самого лейтенант-коммандера или дежурных операторов, эсминец УРО «Макфол» был способен вести скоротечный трехмерный бой (с одновременным обеспечением противовоздушной, противокорабельной и противолодочной обороны) в условиях высокой степени угрозы со стороны противника. И «Иджис» этот бой начал, но начал с одним существенным «но». Обнаружение противника, установка радиопомех, выведение ложных целей, сводящих с ума вражеские радары... С таким же успехом навороченный компьютер стоимостью в десятки миллионов долларов мог искать обидчика и в четвертом измерении, из которого он всего минуту назад и вывалился. Виртуально, само собой, вывалился. Для семидесяти четырех зенитных ракет 5М-3 и двадцати четырех «Си Спарроу» нежно курлыкнувший в вышине снаряд просто не существовал. Носовая полуавтоматическая артустановка Магк-45 (боезапас 680 снарядов) тоже не торопилась выгрузить на позиции вражеской трехорудийной батареи, как раз на такой случай замаскированной не только сетями, но и фанерными «домиками», торчавшими в непосредственной близости от каждого орудийного дворика, свой смертоубийственный груз.

Да и вообще, сооруженная по приказу наркома Вячеслава Молотова 412-я береговая батарея, вооруженная дальнобойными установками МО-1-180, не могла, просто не имела права существовать в счастливой реальности боевого компьютера... и лейтенанта-коммандера Тимоти Шора. Да и кто он такой, этот Вячеслав Молотов? Активного радара у него нет, излучать он ничего не излучает, а значит, нет ему места на тактическом планшете БИЦ1 в списке возможных целей. Как и созданной по его распоряжению батарее. Нет, безусловно, визуальное наблюдение никто не отменял, а значит , у «четыреста двенадцатой» были все шансы попасть в оный список, но... кто его вел, это самое визуальное наблюдение? Сам лейтенант-коммандер? Или застывшийс отвисшей челюстью после первого же пенного всплеска вахтенный, начавший хоть как-то реагировать лишь после прямого приказа Шора? Вот именно...

После пристрелочного залпа батарея открыла огонь на поражение осколочно-фугасными снарядами весом в 97,8 кг (заряд обычный, не усиленный, поскольку дистанция до корабля — ничто для орудия с дальностью стрельбы в тридцать пять километров). Когда почти сто килограммов тринитротолуола и стали волею судьбы и наводчиков прилетели прямо в основание боевой рубки, лейтенант-коммандер как раз переносил ногу в начищенном флотском ботинке через комингс.

Бронированные стекла левого борта на миг заволокло огненно-рыжим, тут же сменившимся серодымным, по ушам ощутимо ударило, и эсминец коротко вздрогнул всем своим мощным телом. Волна горячего воздуха, словно издеваясь, развернула, прежде чем сорвать и швырнуть в море, узнаваемый звездно-полосатый флаг на покосившейся мачте.

Чтобы не упасть, Шор ухватился за предательски проворачивающуюся на петлях дверь. В голове билась лишь одна более-менее оформившаяся мысль: неужели НАЧАЛОСЬ? Неужели ВОЙНА? Нет, не ставшая уже привычной миротворческая или контртеррористическая операция, не взрыв у борта набитого взрывчаткой катера с шахидом у руля, а настоящая война? Кто ее начал? Русские? Науськанные ими украинцы? Кто-то третий, например арабы или китайцы? Ведь военное нападение на корабль Соединенных Штатов приравнивается к объявлению войны, а значит...

В воздухе прожурчало в пятый раз (впрочем, оглушенные прошлыми взрывами Шор и вахтенный этого Уже не услышали), и увесистый «чемодан» ухнул в ярде от эсминца, по инерции проломив алюминиево-магниевую броню и взорвавшись внутри носовых пусковых ячеек крылатых ракет «Tomahawk», а второй, прилетевший несколькими минутами позже, довершил разгром рубки.

Нет, знаменитые ракеты, некогда наводившие страх на жителей югославских, афганских и иракских городов, не сдетонировали — все получилось куда хуже. Разлившееся из раскуроченных осколками снарядов и обломками разрушенных переборок корпусов топливо загорелось, за несколько минут выйдя на температуру горения даже самого алюминиево-магниевого сплава. И начался ад, при котором полыхала даже система пожаротушения, не говоря уже про начавшие взрываться твердотопливные ускорители и боеголовки «Томагавков». Впрочем, длилась эта огненная феерия относительно недолго, по крайней мере, лейтенант Ивакин так и не успел отдать приказ об еще одном залпе. Несмотря на герметичные переборки, делящие корпус на тринадцать отсеков, и двойное днище, «самому синему в мире Черному морю» хватило пятнадцати минут, дабы похоронить под ленивыми штилевыми волнами один из наиболее современных боевых кораблей ВМФ США.

Спасшихся матросов и офицеров — кое-кто доплыл сам, большинство на экстренно спущенных с борта плавсредствах — вытаскивали на прибрежный песок солдаты в незнакомой форме, которыми руководили два хмурых офицера в приплюснутых фуражках. Мокрых и деморализованных «макфоловцев» построили в колонну по двое и ударными темпами погнали по осыпающемуся глинистому обрыву наверх. Несмотря на звучавшие на незнакомом языке команды, переводчик не потребовался. «Нале-во, бего-ом марш!» Винтовочный приклад оказался универсальным средством общения с нежданными интуристами. Или «оккупантами», иди знай, что они там в особом отделе покажут? Хотя ему, прикладу в смысле, особого слова не давали, поскольку пленных не бьют, особенно понятливых.

Офицеров, несмотря на незнакомую форму и знаки различия, определили быстро и вели отдельной группой, так что никто из матросов не знал, уцелел ли сам коммандер Шор или нет. Наверху пленных теми же темпами заставили пробежать почти полтора километра и заперли в подвале двухэтажного здания, незаметного среди густо разросшихся акаций.