Часть вторая
...ЛЕГКО В БОЮ

Еще ни разу с момента вступления на пост главы Наркомата внутренних дел Лаврентий Павлович Берия не чувствовал себя столь неуверенно на приеме у Вождя. Не то чтобы он не знал, о чем именно докладывать Сталину, скорее как раз наоборот, но...

Но даже захваченные с собой папки с предварительными материалами следствия и техническими описаниями образцов техники и оружия и пухлые пачки отличного качества фотографий, ныне лежащие на покрытом зеленым сукном столе, не могли ему в этом помочь. Вождь хотел услышать обо всем именно от него, а он просто не мог найти подходящих слов, чтобы начать этот разговор.

Сталин тоже внешне никуда не спешил, неторопливо меряя шагами кабинет. Мягкие сапоги бесшумно ступали по ковровой дорожке.

— Товарищ Сталин...

— Садись, Лаврентий, — негромко произнес тот, качнув мундштуком погасшей трубки в сторону кресла, — садись, в ногах правды нет, а есть усталость . а поговорить нам, кажется, предстоит долго.

— Спасибо, товарищ...

— Перестань, — Иосиф Виссарионович поморщился, переходя на грузинский язык. — Три дня это не мало, правда? Я почитал твои бумажки и фотографии посмотрел, внимательно, да. Считай и не спал совсем. Знаешь, Лаврентий, если это правда...

Сталин остановился у стола, зачем-то потрогал сложенные горкой папки, перемешал разложенные на столе фотографии. Медленно обошел стол и опустился в кресло. Берия терпеливо ждал: пока ему просто не о чем было говорить. Вождь осмотрел погасшую трубку и, вздохнув, отложил ее в сторону. Открыл ящик стола, достал пачку «Герцеговины», вытащил папиросу, размял. Потряс коробком спичек, словно удивляясь, что тот не пуст. Все-таки (Берии отчего-то вдруг показалось, что он не станет этого делать) закурил:

— Да, так вот, если это правда, то мы с тобой слишком многого не знаем об этом мире. И меня это смущает. — Сталин помолчал несколько секунд. — Я сейчас даже не о марксизме-ленинизме с материализмом как таковых. И не о физике с ее константами. Я, гм, в целом, понимаешь?

Лаврентий Павлович осторожно кивнул.

— Ладно. — Сталин чуть откинулся в кресле и прикрыл — наверное, защищаясь от едкого табачного дыма, — желтоватые глаза. — Докладывай. Без подробностей. В первую очередь хочу услышать, что ты сам об этом думаешь... пока тоже в целом. Ну, ты понял, Лаврентий?

— Наверное, да. — Еще неделю назад Берия вряд ли решился так ответить самому Сталину, но сейчас. Сейчас, похоже, пошли совсем другие игры. Пока еще не слишком понятные, но, возможно, весьма и весьма перспективные.

— Это хорошо, что да. — Вождь усмехнулся в про куренные усы, будто вовсе не заметив многозначительного бериевского «наверное». — Вот и расскажи старшему товарищу по партии, что вообще и в целом происходит. Только своими словами, а не, — он качнул папиросой в сторону папок, — мнениями твоих компетентных товарищей.

Я вас понял, товарищ Сталин. Отвечу так: во-первых это не может игрой западных разведок. И это не провокация, как мы сочли вначале. Такое не под силу никому — ни немцам, ни англичанам, ни американцам , ни тем более японцам. Слишком все... сложно. Попавшие в наши руки образцы оружия и техники — кстати, подъем потопленного корабля сейчас в самом разгаре, мы перебросили из Крыма водолазов ЭПРОН — просто не могут быть произведены или разработаны на существующем технологическом уровне. Я и мое ведомство можем это гарантировать. — Выделив нужное слово, он продолжил: — Сведения, полученные при опросе задержанных уже здесь, в Москве, лишь подтверждают эти данные. Ничего подобного просто не может быть создано в наше время. Никем не может.

— Прямо-таки не может, — скептически хмыкнул Вождь, затягиваясь. Папироса догорела, и он затушил ее в массивной хрустальной пепельнице. — И не нужно так волноваться. Нам с тобой необходимо прежде всего разобраться, что к чему, а уж там...

— Не может, товарищ Сталин. Это общее мнение абсолютно всех привлеченных к проекту «Гости» специалистов. Очень хороших и надежных специалистов. Ни мы, ни американцы с англичанами или немцами просто физически не сумеем разработать ничего подобного. Это не провокация, товарищ Сталин. — повторив уже сказанное ранее: — Я гарантирую это!..

— Это хорошо, что гарантируешь. Это очень хорошо. Продолжай …. Кстати, образцы уже прибыли?

— Конечно, вся техника уже на полигоне в Кубинке. И там нам все подробно продемонстрируют. Думаю, это будет весьма небезынтересно. А оружие и все прочее — у меня в наркомате.

— Мне и это, — Сталин кивнул на рассыпанные фотографии, — показалось небезынтересным. И даже очень. Особенно, эти, — он выбрал один из снимков и пододвинул по столу к главному чекисту — танки. Это же надо, такую большую пушку в такой маленькой башне разместить! Как ты там говорил, сто двадцать два миллиметра?

Несмотря на то что Берия ничего подобного, ясное дело, не говорил, он кивнул, коротко блеснув стеклами пенсне.

— Даже больше, сто двадцать пять, товарищ Сталин. Гладкоствольное орудие, способное поражать даже самые тяжелобронированные цели на расстоянии свыше трех километров. Поразительно! У нас подобный калибр — это уже дивизионная гаубица. Жаль только, что к ним ни одного снаряда нет. Придется самим разрабатывать, а это время.

Сталин усмехнулся:

— Пушки — это хорошо. И гаубицы тоже неплохо. Но ведь гораздо интереснее другое, верно? Например, кое-какие даты. Июнь сорок первого или март и декабрь пятьдесят третьего. Или вообще август девяносто первого. Если, конечно, этот твой подполковник двух армий и двух стран не врет. Кстати, он уже здесь?

— Прилетел вместе со мной еще девятнадцатого . — Берия даже не стал добавлять привычного «товарищ Сталин». — Я посчитал необходимым немедленно отправить в Москву не только его, но и всех остальных... задержанных. Так, на всякий случай и во избежание.

— Правильно, — кивнул собеседник. — Это ты хорошо придумал. На всякий случай. И во избежание. А что с остальными? Нет, я твою, — он поморщился . — «обобщенную сводку» читал, но хочу от тебя лично услышать.

— Остальные? Как вам сказать. Многие даже не помнят дату начала войны, а иностранные гости... Верите ли, товарищ Сталин, они в большинстве своем считают, что войну с Гитлером выиграли американцы с англичанами. Ну, если она, конечно, вообще будет, эта война.

— Будет она, будет, — негромко произнес в ответ вождь глядя куда-то в сторону, - куда ж ей деться. Вот только жаль, что так рано, ох как жаль. Не успеваем мы к ней подготовиться, Лаврентий, совсем не успеваем...

- Так вы все-таки верите?

— Верю, Лаврентий. Без этих железок. — Сталин неожиданно встал и подошел к стоящему в углу кабинета столу, на поверхности которого лежали несколько единиц оружия, начиная от привычного любому человеку второй половины двадцатого века «Калашникова» и «М-16» и заканчивая немецким «хеклер-коховским» «МП-5МЗ». — Без них, может быть, и сомневался бы. Но вот они да эти твои фотоснимки...

Сталин взял в руки «АК-74», повернул к свету и с чувством прочитал вслух: «Сделано в СССР». С натугой потянул затворную раму, спустил курок. Закрепленная за газоотводную трубку опломбированная бирка с сизым чернильным штампом Главного управления НКВД мотнулась из стороны в сторону. Вернув оружие на место, Вождь усмехнулся, беря в руки второй точно такой же автомат с непонятным устройством под стволом:

— Значит, говоришь, Михаил Калашников хорошее оружие сделал? И еще в сорок седьмом? Лучшее в мире? Самое массовое в истории?

— Так показали мои ….

— А ты уже не бойся, Лаврентий, как есть, так и говори. Нам с тобой больше уже нечего бояться. Мы теперь даже даты своей смерти знаем, и что страны нашей больше нет — чего уж теперь бояться-то? Нет Лаврентий, — Иосиф Виссарионович впервые за вечер как-то по-особому нехорошо ухмыльнулся, — теперь другие пусть боятся, те, чьи имена рядом с нашими фамилиями в твоих материалах значатся Кстати, наш главный, — Сталин секунду колебался подбирая подходящее слово, — информатор нормально себя чувствует? Не напортачили твои специалисты? А то ведь с перегибами в органах, сам знаешь, бороться надо.

— Никак нет, товарищ Сталин, — на сей раз Берия отвечал четко, — с ним все в порядке. Добровольное содействие органам пролетарской...

— Ладно, — не дослушал тот, — верю. Это я вообще так, пошутил. Тем более с ним я в первую очередь встречусь, сам спрошу (лицо наркомвнудела едва заметно дернулось). А что с тем артиллерийским лейтенантом, что на свой страх и риск целый крейсер потопил?

— Эсминец, товарищ Сталин, по меркам будущего это был эсминец. Правда, с ракетным оружием на борту. Очень мощным, — зачем-то пояснил он, по гримасе Вождя тут же уловив, что подробного доклада от него сейчас не ждут.

— Лейтенант Ивакин сейчас исполняет свои прямые обязанности на вверенной ему батарее. Состава преступления в его действиях не...

— Ай, — отмахнулся Сталин, доставая новую папиросу и сминая мундштук, — я не о том. Скажи, только честно, много ли у нас таких Ивакиных, которые в отсутствие вышестоящих командиров да в мирное время решились бы потопить неизвестно чей боевой корабль? Он ведь тогда даже не знал, что корабль американский, да?

Берия ошарашено промолчал. Подобного вопроса он явно не ожидал.

— Вот и я думаю, что немного. — Сталин прикурил-выпустил дым и продолжил: — Поэтому есть мнение, что товарища нужно отметить. Сколько он там в него снарядов положил? Три?

— Три боевых, три пристрелочных, товарищ Сталин.

— Молодец. Хорошо, Лаврентий, нашим метким артиллеристом я сам займусь, а ты распорядись, чтоб и его тоже в Москву доставили. Только объясни, зачем, а то вдруг чего нехорошего подумает, еще, хм, испугается. Так прямо и скажи, мол, товарищ Сталин лично познакомиться хочет. Ладно, - неожиданно жестко отрезал Сталин, — а теперь, дорогой товарищ Лаврентий, давай-ка поговорим о некоторых других товарищах из твоих папок; да так поговорим, чтобы эти самые товарищи в нужное время сделали единственно правильный выбор. Или навсегда перестали быть нашими товарищами...

Завершив аудиенцию, Сталин несколько минут сидел, о чем-то размышляя, затем неторопливо придвинул к себе одну из папок. С ее содержимым он ознакомился еще вчера, но сейчас хотел выборочно перечитать документы еще раз. Подобное было обычной для Вождя огромной страны практикой — день-два обдумать прочитанное, «переспать ночь» с полученной информацией и лишь затем принять окончательное решение. Впрочем, пока он, откровенно говоря, не был готов принимать не то что окончательных, но и вообще каких бы то ни было решений и просто хотел просмотреть некоторые отмеченные места из предоставленных Берией документов. В том, что нарком не ведет никакой игры, он уже убедился: окажись в прошлом один или два «попаданца» (прозвучавшее из уст Лаврентия Павловича смешное слово Сталину неожиданно понравилось) из будущего, недоверчивый и привыкший во всем видеть подвох Иосиф Виссарионович, без сомнения, заподозрил бы провокацию со стороны наркомвнудела. Или если и не провокацию, то как минимум некую свою игру с непредсказуемыми последствиями. А так? Нет, Берия однозначно прав: подобное не под силу не то что его ведомству, но и любой из самых мощных разведок мира.

Люди-то ладно, людей, как известно, можно заставить говорить и делать что угодно, но вот техника, оружие, а самое главное — сведения. Сведения, которым — и Сталин это отчего-то прекрасно понимал — нельзя не доверять. Уж больно похоже на то, чего он, что уж греха таить, откровенно боялся. Да, если все эти «гости из будущего» не врут, через неполный год случится именно то, чего он опасался больше всего Гитлер все-таки решится. Опередит. Докажет всему миру несостоятельность Красной Армии в военном смысле. А уж о цене, которую они за это заплатят в первые годы войны (Сталин на удивление легко заставил себя воспринимать еще не случившееся именно так, в прошедшем времени), и думать не хочется.

Досадливо крякнув, Сталин взял в руки трубку, неторопливо набил ее табаком и раскурил. Раскрыл папку и вытащил несколько соединенных канцелярской скрепкой листов. Что ж, начнем.

«Протокол допроса полковника германской армии Ганса Отто Штайна, 1950 года рождения, уроженца г. Берлина (со слов гр. Штайна, т. н. «Западного Берлина»), 18 июля 1940 года». Этот документ с самого начала заинтересовал Сталина больше всего — с первых строк создавалось впечатление, что немец не врет, что он уже просчитал все возможные варианты развития ситуации и на самом деле хочет добровольно сотрудничать. Не совсем бескорыстно, конечно, но это-то как раз очень хорошо — было б иначе, он ни за что на свете ему бы не поверил. Кстати, кто там проводил первичное дознание, некий майор госбезопасности Неман? Это, надо полагать, из одесского управления НКВД. Хочется надеяться, что Лаврентий не оставит его без своего внимания... во всех смыслах. Что ж, ладно, почитаем еще раз, что он там показал. Выборочно, разумеется, почитаем, только особо понравившиеся отрывки...

— Итак, вы утверждаете, что в двадцатых числах июня будущего года, ориентировочно двадцать или двадцать второго, Адольф Гитлер нападет на Советский Союз? И эта война продлится четыре года, завершись полным поражением Германии и ее союзников?

— Именно так, господин следователь. Насколько я помню план «Барбаросса», предусматривающий вторжение и ведение войны против СССР, разрабатывался с конца июля этого года и был окончательно утвержден Гитлером в декабре. Войну планировалось завершить в три-четыре месяца, до наступления осенней распутицы и холодов.

— Прошу вас обращаться ко мне «гражданин следователь». Давайте продолжим. То есть вы хотите сказать, что сейчас Гитлер еще не собирается на нас нападать? И примет решение в ближайшие дни?

— Простите, гражданин следователь. Нет, этого я не говорю, поскольку не знаю. Скорее всего, нет.

— Хорошо, давайте пока оставим этот вопрос. Расскажите вкратце об окончании войны.

— Акт о капитуляции германских вооруженных сил был... то есть, простите, будет подписан в Берлине генерал-фельдмаршалом Кейтелем в присутствии представителей Люфтваффе и Кригсмаринен в ночь с восьмого на девятое мая 1945 года.

— В ночь?

— Да, я имею в виду разницу между центральноевропейским и московским временем. У вас уже было 9 мая. Поэтому вы и празднуете День Победы именно девятого. Ну, то есть будете праздновать.

— Понятно. У вас имеются какие-то доказательства сказанного?

—О чем вы? Какие могут быть доказательства? С вашей позиции, все это произойдет только через пять лет, с моей - все это уже произошло шесть с лишним десятилетий назад. О каких доказательствах может идти речь? С другой стороны, вы ведь наверняка все эти технические, гм, образцы? Неужели этого не достаточно?

— Я не уполномочен обсуждать с вами подобных вопросов. Продолжаем.

Следующие несколько абзацев Сталин пропустил:

— Вы упоминали о семье, вернее, о вашем отце, которого якобы спасли советские хирурги. Расскажите подробнее, что именно вы имели в виду?

— Мой отец был призван в Вермахт летом тридцать девятого, накануне польской кампании. Прошел всю войну. Имел несколько ранений и наград. В апреле сорок пятого года участвовал в обороне Берлина, если я не ошибаюсь, где-то на юго-восточном направлении Будучи тяжело ранен, отдал своим подчиненным приказ прекратить сопротивление и сдаться в плен. Видимо, в благодарность за это русские... ну, то есть ваши, отправили его в полевой госпиталь, где ему отняли левую руку. После капитуляции его, как инвалида, отпустили домой. Все. Думаю, вы сумеете без труда разыскать его по своим каналам — это и будет своего рода доказательством правоты моих слов.

— То есть жизнь вашему отцу спасли советские врачи, я правильно понял?

— Да, абсолютно верно. Так и было.

— И поэтому?

— И поэтому я готов в вашем лице обратиться к руководству Советского Союза и предложить свои услуги. Я не думаю, что есть реальная возможность полностью предотвратить войну, но хотел бы сделать все от меня зависящее, чтобы история пошла по менее кровавому пути. Я не занимался историей специально, но могу примерно обрисовать основные эпизоды грядущей войны. Стратегические просчеты вашей армии, ошибки верховного командования Вермахта и самого фюрера... примерно так. Кроме того, я неплохо разбираюсь в технике.

— Хотите добровольно сотрудничать? А почему? Вы рассказывали об огромных жертвах и с нашей , и вашей стороны, о концлагерях и фанатиках из СС — в чем же ваш интерес? Уж наверняка не в сочувствии моей стране и советскому строю?

— Да, дело не в этом. — Дочитав до этого места, Сталин самодовольно ухмыльнулся, окутавшись дымом: смелый немец, ай, смелый! Ну-ка, что он там дальше говорит.

— С одной стороны, я искренне ненавижу Гитлера и созданную им партию, ввергнувшую Германию в чудовищную мясорубку, и хочу спасти миллионы своих сограждан, с другой... в сложившейся ситуации, так уж получается, только вы можете помочь мне спасти родителей.

— Спасти? От чего именно спасти? Поясните. Вы ведь сами показали, что ваша мать уцелела после бомбардировок и отец тоже остался жив.

— От изменений истории. Неужели вы не понимаете, что с того самого момента, когда все это произошло, история уже изменилась? И теперь все может пойти совсем не так.

— Нет, не понимаю. Это лишь ничем не обоснованные домыслы, достойные разве что сочинителей фантастов. Но я не Уэллс и не Жюль Берн, меня в данный момент интересуют исключительно факты и события, пусть даже еще и не случившиеся.

— В таком случае я отказываюсь продолжать разговор. Я и так сообщил вам достаточно.

— Это не самое разумное решение, не находите?

— Нахожу. И тем не менее.

— Хорошо, продолжим чуть позже...

Иосиф Виссарионович откинулся в кресле, задумчиво глядя вдаль. Ароматный дым тонкой нитью подымался в неподвижном воздухе кабинета к высокому потолку. Да, он не ошибся — немецкий полковник не врет. Вряд ли он знает что-то особенное, но если сложить его сведения со сведениями того бериевского подполковника — как бишь его там, Крамарчук, кажется? Да, точно, Крамарчук, — то можно будет получить некое среднее арифметическое, максимально так сказать, близкое к истине. Хотя немец, в общем-то, тоже прав — история раз и навсегда изменилась в тот самый миг, когда к ним пожаловали все эти гости из будущего. И, значит, нужно суметь — эх, знать бы еще как! — опередить эти изменения. А то, о чем просит подполковник? Почему бы и нет? Вытащить из Германии — войны-то между ними пока нет — его мать, организовать доставку в страну отца. На самом деле этот Штайн достаточно глуп — неужели он не понимает что его родители приедут сюда вовсе не на курортный отдых? И станут всего лишь еще одним, возможно главным, инструментом давления на строптивого сыночка? На еще не рожденного сыночка, между прочим!

Сталин сделал затяжку, неторопливо выпустил дым. Гм, а вот интересно, как такое может быть с сугубо научной точки зрения? Надо бы посоветоваться с компетентными товарищами, вот только знать бы еще, с кем именно! Разве может нерожденный ребенок встретиться со своими будущими родителями? Ох и подкинул ему Лаврентий задачку, ох и подкинул. Хотя обратного хода уже по-любому нет, теперь только вперед, по-большевистски, так сказать! Впрочем, и это не главное, совсем не главное. Главное — та самая оброненная немцем фраза, из которой явствует, что план нападения на Советский Союз еще не разработан. Это произойдет в ближайшие дни — кажется, Крамарчук даже называл конкретное число.

Сталин пошелестел листами из отдельно лежащей пухлой папки, быстро найдя им же самим подчеркнутытые строки: «план «Барбаросса» поступил на разработку в ОКВ двадцать первого июля 1940 года, окончательно утвержден Гитлером во второй половине декабря...». Вот так, ага, «двадцать первого». Ну и что это может означать? Совпадение? Или Адольф уже узнал о «гостях», и именно это подтолкнуло его к окончательному решению? Бред... а что, если нет?! Что, если войны?

Вождь раздраженно побарабанил по столешнице — больше всего на свете он не выносил ситуаций, в которых не мог разобраться. Ощущение собственной слабости и бессилия раздражало просто неимоверно. Надо будет переговорить с Лаврентием и Голиковым, может быть хоть наша доблестная разведка чего умного присоветует...

Ладно, кто там у нас еще на очереди из отложенных на сегодня папок? Американский флотский лейтенант и журналистка какого-то киевского журнала. Успокоившись, Сталин аккуратно положил трубку на край пепельницы и придвинул к себе папку. Быстро пробежав глазами шапку — допрос проводил уже знакомый майор Неман, — Иосиф Виссарионович углубился в чтение, останавливаясь лишь на строчках, накануне отчеркнутых красным карандашом, ныне мирно стоящим в настольном приборе...

— Еще раз повторяю: назовите свое имя, год рождения, место рождения и проживания, воинское звание и специальность. Вы меня хорошо понимаете или вам не подходит переводчик?

— Переводчик мне подходит, и я вас вполне понимаю. Но отвечать я буду только в присутствии американского консула. Я гражданин Соединенных Штатов, и вы не имеете никакого права принуждать меня отвечать на ваши вопросы. Это все. Я официально отказываюсь отвечать на любые вопросы. Можете занести эти слова в протокол или как там это у вас называется. Свяжитесь с консулом.

— Это ваше окончательное решение?

— Да, окончательное. Если вас это не устраивает, это уже исключительно ваши проблемы.

Отложив листок, Сталин раскурил почти потухшую трубку. — Интересно, что это на самом деле? Воинский героизм, банальное бахвальство или пример того го завышенного национального самосознания о котором вроде бы предупреждал Крамарчук? Он взглянул было в сторону заветной папки, однако раскрывать ее и искать нужное место в показаниях подполковника не стал. В конце концов, это не столь и важно. Тут главное самому понять, чего стоят янки образца двадцать первого века и чего можно ждать от их предков Судя по полученной информации, во время грядущей войны они честно выполнили все свои обязательства по ленд-лизу. Правда, с открытием второго фронта тянули до последнего, дожидаясь, пока Красная Армия максимально ослабит противника.

Сделав еще пару затяжек, Сталин отложил трубку и вернулся к документу. Абзац, в котором указывалось, что «в связи с категорическим отказом от добровольного сотрудничества со следствием к задержанному были применены особые методы ведения допроса», Вождь, поморщившись, пропустил. С этим пусть Лаврентий разбирается, ему виднее. Раз применили, значит, имели на то основания. А нет — так ряды чекистов тоже нужно периодически чистить. Вон как после врага народа и вредителя Ежова, например...

— Вы готовы отвечать на поставленные вопросы?

— Да... гражданин следователь, готов. Я буду отвечать на ваши вопросы, хотя и гарантирую вам проблемы при встрече с консулом.

— Это к делу не относится. Вам повторить вопрос.

— Не надо. Меня зовут Майкл Фрост, 1978 года рождения, место рождения и проживания — город Франкфорт, штат Кентукки, звание и должность — лейтенант по системам ракетного вооружения эсминца УРО ВМС США «Макфол».

— Постарайтесь меньше использовать сокращения. Что такое «УРО»?

— Управляемое ракетное оружие.

— США - это, надо полагать, Северо-Американские Соединенные Штаты? САСШ?

Не слышал подобной аббревиатуры, но, видимо, да.

— Вы упомянули, что являетесь специалистом по ракетному оружию. Означает ли это, что вы можете квалифицированно консультировать наших специалистов по устройству и техническим характеристикам бортового вооружения вашего корабля?

— Все касающиеся бортовых оружейных систем технические подробности являются военной тайной, принадлежащей департаменту военно-морских сил США И я не буду давать никаких комментариев. Присяга...

— Гражданин Фрост, я не спрашиваю вас, готовы ли вы сотрудничать, я спрашиваю, действительно ли вы в этом разбираетесь?

— Да, разбираюсь. Я квалифицированный специалист по системам УРО. Но я повторяю, что никоим образом не намерен...

— Хорошо, оставим это. С какой целью ваш корабль находился в советских территориальных водах?

— Это бред. Корабль находился с официальным визитом в территориальных водах независимой Украины, дружественного нам государства! Мы участвовали в маневрах «Морской Бриз-2008», целью которых являлась отработка миротворческих миссий по защите и спасению мирного населения в случае ограниченного военного конфликта.

— И именно поэтому ваш боевой корабль стоял на якоре на траверзе нашей береговой батареи? И держал на прицеле своего оружия? Всего в полутора милях от берега? Вероятно, это и есть миротворческая миссия в вашем понимании?

— Не понимаю вас.

— Не понимаете? Что ж... вы знаете, какой сейчас год?

— Это вопрос?

— Да.

— Странный вопрос. Две тысячи восьмой, естественно.

— Убеждены? Что ж, позвольте несколько поколебать вашу уверенность...

В который раз усмехнувшись, Сталин пропустил несколько следующих абзацев. Он никогда не лез в дела комиссариата внутренних дел, однако отнюдь не был уверен, что майор Неман избрал верную тактику. Сам бы он, к примеру, сразу огорошил этого американского лейтенанта фактом попадания в прошлое — глядишь, и без «особых методов» бы обошлось. Впрочем, это в любом случае не его дело. Взглянув на потухшую трубку, Иосиф Виссарионович разочарованно вздохнул и вернулся к чтению...

— Итак, вы утверждаете, что война с, как вы выразились, Россией началась осенью сорок первого года? И что до вступления в нее США и Англии была для нас крайне проигрышной? Что мы чудом не потеряли Москву и Ленинград и только ценой огромных жертв смогли отстоять Сталинград? А товарищ Сталин с первых дней войны тайно покинул столицу и скрывался в Сибири?

— Конечно, это знает любой образованный человек. Или как минимум тот, кто хоть изредка смотрит канал «Дискавери». Несмотря на несколько довольно успешных ваших войсковых операций в сорок втором — сорок третьем годах, окончательный перелом наступил только после высадки наших войск в Нормандии и начала массовых бомбардировок основных немецких промышленных центров. Кроме того, именно мы вышибли из войны японцев, чем здорово развязали вам руки. Нет, конечно, Америка никогда не оспаривала немалой роли вашей армии в разгроме Гитлера, но не стоит забывать и о том, что рядом с вами плечом к плечу стояли мы.

— Хорошо. Пожалуй, на сегодня достаточно. Сейчас вас отведут обратно и накормят.

— Гражданин следователь, разрешите обратиться?

— Слушаю.

— Я все-таки хотел бы сообщить о себе консулу. Поймите, это совершенно нормальное требование для любого жителя демократического государства. Никогда за свою великую историю Соединенные Штаты не бросали граждан на произвол судьбы. И я твердо уверен, что подобного не произойдет и сейчас. Если я немедленно встречусь с консулом, думаю, я не стану оглашать, гм. все подробности того, как здесь со мной обращались. Поверьте, это пойдет на пользу и вам лично и вашему начальству. В противном случае я буду вынужден обратиться к консулу с официальным заявтением о нарушении прав человека и несоблюдении вашей стороной параграфов конвенции о военнопленных.

— Встреча с консулом — не моя компетенция, но я передам вашу просьбу вышестоящему начальству. Впрочем, коль уж вы сами об этом заговорили, позвольте и мне кое в чем вас просветить. Совсем недавно вы убедились, что действительно попали в прошлое и все происходящее — вовсе не некая хитрая провокация с целью вашей вербовки, так? Вот видите, вы согласны. Ну а раз так, то задумайтесь, гражданин Фрост, вот о чем: вы ведь еще не родились и, значит, никоим образом не можете являться гражданином США и находиться под защитой этого государства. Не можете хотя бы потому, что пока и страны-то такой нет — в этом времени есть только САСШ — Северо-Американские Соединенные Штаты. Это, так сказать, раз. Теперь второе — у нас тут пока даже не слышали про столь часто поминаемые вами правозащитные и гуманитарные организации. Нет, возможно, где-то они уже и присутствуют, например в вашей Америке, но советскому правительству и ведомству, которое я представляю, по большому счету, их мнение глубоко безынтересно. Вот и получатся, что тебя просто не существует. — Следователь внезапно перешел на «ты», и Сталин одобрительно хмыкнул. — Прости парень, но с позиции 1940 года ты —никто. - Тебя нет. Вообще нет. Ну и третье — прямо сейчас я уже имею полное право инкриминировать тебе нарушение госграницы СССР с целью ведения подрывной и диверсионной деятельности, вооруженное сопротивление войскам Южного Фронта и отказ от добровольного сотрудничества с органами государственной безопасности. Это, так сказать по минимуму. Двадцать пять лет — не такой уж и большой срок по сравнению с высшей мерой: думаю, его вполне хватит, чтобы как следует познакомиться с той самой Сибирью, где, как ты недавно заявил, будет скрываться во время войны товарищ Сталин. Сейчас тебя отведут в камеру и накормят, а после искренне советую как следует подумать над моими словами. Ты не производишь впечатления недальновидного человека или тем более самоубийцы. Так что подумай. Хорошо подумай, второй раз я тебе ничего подобного предлагать не стану. Да, и последнее — как образованный и исторически подкованный человек, ты определенно помнишь, что Советский Союз официально не подписывал ни Гаагской, ни Женевской конвенций. Вот так-то. А ты, парень, решил, что в сказку попал? Конвой, увести подследственного.

Закончив читать, Иосиф Виссарионович надолго задумался. Интересно, что там решил этот нагловатый американец? Надо будет узнать у Лаврентия, поскольку провести следующий допрос майор Неман уже не успел: Берия в срочном порядке отправил всех «гостей» в Москву. Хотя можно и не спрашивать, и так все понятно. Кстати, а майор-то оказался молодцом — сначала вроде ломал, а потом вдруг просто поставил перед фактом: мол, выхода-то у тебя, парень, в любом случае нет! Как и тебя самого. Отсюда — читай между строк, или ты с нами, или... А разбирающиеся во всей это архисложной технической дребедени специалисты нам ох как нужны, особенно грамотные специалисты – пра тики.

Если, конечно, наши доблестные водолазы не подведут и поднимут потопленный корабль... и если на нем хоть что-то окажется неповрежденным после попадания нескольких снарядов и пожара... Впрочем, это не горит. Сталин улыбнулся своему случайному каламбуру, и взглянул на часы. Пожалуй, стоит немного отдохнуть и потом еще поработать, а завтра... Да, завтра предстоит сложный день. Нет, не физически,психологически скорее.

Поскольку с утра нарком привезет к нему главного фигуранта всей этой истории. И сейчас Сталину было до крайности неприятно сознавать, что где-то очень глубоко в душе он немного боится этой встречи. А вот чего именно боится он, привыкший раскладывать все по полочкам , Сталин никак понять не мог. Какой-то новой, неожиданной информации? Но что такого может он сообщить, чтобы это напугало руководителя величайшей в мире страны?! Что-то личное, по прихоти истории ставшее известным потомкам, что-то о его семье, детях? Вряд ли — Вождь давно привык мыслить и жить лишь интересами государства, и семья никогда не стояла между ним и этими понятиями. Что же тогда?

Сталин забывчиво потянулся к потухшей трубке, раздраженно выругался по-грузински и вытащил из лежащей на столе пачки папиросу. Смял мундштук, закурил, сделал несколько затяжек, однако табачный дым, против ожидания, не принес привычного успокоения.

Что же его все-таки тревожит, что?

Может быть, дело вовсе не в информации как таковой, а в том, что завтра, едва увидев в своем кабинете Крамарчука, он будет вынужден поверить в реальность всего происходящего, в череду грядущих грозных событий уже окончательно, уже навсегда? Размышляя подобным образом, Сталин вовсе не перечил ни самому себе, ни своим недавним мыслям. Да, он, безусловно, верил и наркому и собственным глазам, но крохотная и совершенно иррациональная искорка надежды, что происходящее все-таки может оказаться некой нелепой ошибкой, ещё жила где-то в самом дальнем уголке его души.

И все же понять истинную причину своего состояния он, как ни старался, все одно не мог. И это раздражало все больше и больше.