Над Москвой поднималось яркое, ослепительное солнце. Прекрасная летняя погода. Несмотря на раннее утро, на улице жарковато. От нагретого асфальта поднимается зыбкое марево. В такой день хорошо махнуть за город, на дачу или в дом отдыха. Неплохо слетать в Ленинград, провести день на Сестрорецком разливе. Простые немудреные места отдыха простых граждан, но недоступные сильным мира сего.

Председатель Совмина СССР Андрей Жданов грустно вздохнул, глядя на проносящуюся за окном машины Москву. Летний отдых не для него, это только если удастся разгрести дела и вырвать у работы денек на поездку в Ленинград. Фантастика. Такое только товарищ Беляев, который писатель, может придумать.

Раньше, в свою счастливую бытность секретарем ЦК Ленинградского горкома, товарищ Жданов и не думал, что придется во второй половине жизни переезжать на работу в Москву. Все изменил тот самый двадцатый партсъезд. Никто и помыслить не мог, что Коба даже не посоветуется со старыми партийными товарищами, а поручит проработку вопроса бывшему энкавэдэшнику Берии, сам все переиначит и самоличным решением отменит главенствующую роль партии. Неприятная новость для партийного работника.

К счастью, Коба не забыл своего старого верного друга и пригласил Жданова в Москву заместителем Председателя Совнаркома, вскоре ставшего Совмином. Пришлось Андрею Александровичу срочно расширять кругозор и вникать в суть хозяйственных проблем. Рабочий день Жданова незаметно увеличился, а редкие дни отдыха стали еще реже. С работой новый заместитель справился, директора заводов и руководители облсоветов приняли своего куратора и даже помогали осваиваться на новом месте. Впрочем, новые обязанности мало чем отличались от прежнего руководства Ленинградом и областью. Только масштаб изменился, а так та же самая работа с людьми, те же самые проблемы, заботы, и все это надо решать. И незамедлительно!

Новый удар Жданов получил в 49-м году на XXI съезде партии. Пусть значение ВКП(б) изменилось, но все равно большинство ответственных работников и руководителей советского государства — коммунисты, и съезд был для них событием. И опять съезд оказался эпохальным, не в лучшем значении этого слова. Первым делом, по предложению Сталина, партию переименовали в КПСС. Это мелочь, суть от названия не меняется. Куда хуже были события третьего завершающего дня партсъезда — товарищ Сталин поднялся на трибуну, взял слово и спокойно объявил о своем решении уйти на покой.

Шок. Ужас. Катастрофа. Рухнувший мир. Как еще можно описать поразивший депутатов шок?! Да, Хозяин любил эффектные жесты, сказывалось юношеское увлечение театром, любил разыгрывать целые сцены и представления с участием членов Совмина и приближенных товарищей, но это его выступление было самым громким за все время его работы на ответственных постах. Люди слышали и не верили своим ушам.

Вначале, после слов Сталина, как всегда, раздались аплодисменты, короткая, внезапно оборвавшаяся овация. Как можно аплодировать после таких слов?! Разве можно не аплодировать после слов Сталина?! Потом зал, да что там зал — весь огромный недавно построенный Дом Советов пришел в движение. Люди рвались к микрофонам, просили слова, кричали из зала. Все просили, кричали, требовали только одно — чтобы Сталин, Великий Вождь и Учитель, остался.

Еще минута, и началась бы паника. Охрана тщетно пыталась восстановить порядок. Бедный Власик носился по залу с белым перекошенным лицом и лично успокаивал депутатов. Спас положение Сталин. Он постучал пальцем по микрофону, выдержал паузу и произнес четыре слова: «Товарищи, я вас прошу…»

Сталин говорил, и люди успокаивались. Они слишком привыкли внимать словам вождя. Люди слишком привыкли к тому, что у них есть Великий и Непогрешимый Учитель, Вождь, Лидер. Только он мог одним словом, мановением руки подчинять людей и посылать их на великие дела. Ему верили и его любили.

Все остальное было как в тумане. Многие потом рассказывали, что не могли вспомнить о происходящем после того, как Сталин заявил… Сам Жданов только через несколько дней после съезда, когда внезапно навалившиеся на него новые дела и заботы немного отступили, понял смысл сталинского решения. Люди привыкли к Вождю, люди привыкли к роли ведомых. Это хорошо для умного, сильного и справедливого лидера, это страшно для мудрого вождя.

Прошло два года, Андрей Александрович свыкся с новой работой и ответственностью, привык к каждодневному нечеловеческому напряжению сил. Все более-менее устаканилось, вошло в колею. Естественно, окружение не сразу приняло нового руководителя СССР. Были интриги, была попытка партийного реванша, к счастью, провалившаяся, не всегда ровно складывались отношения с заместителями.

На Жданова даже жаловались Сталину. Спасибо Кобе, нашел время приехать в Москву и вручил Жданову пачку доносов. Что делать с кляузниками, Председатель Совмина разобрался сам: кого просто понизил и сослал в глубинку, кого простил, а кого и пришлось передать в руки МГБ. С этими, как и с космополитами, оказавшимися агентами США и Германии, не церемонились — 15 лет или высшая мера. Однозначно и без права на обжалование.

Жданов незаметно для себя много перенял у Кобы, он научился стравливать между собой противников, вовремя реагировать на угрозы, иногда и превентивно. Научился проводить многочасовые совещания и удерживать в голове сотни имен, десятки дат и событий, одновременно вести несколько не связанных между собой дел. Привык всегда быть в курсе всех событий. Он даже создал свою личную внутреннюю разведку. Освоил высокое искусство внешней политики, оказавшееся на самом деле не таким высоким, как о нем пишут, а, наоборот, весьма грязным делом.

К чему не мог Жданов привыкнуть, так это работать ночами. Новый хозяин Кремля приучил министров и ответственных товарищей к утренним совещаниям и старался не звонить людям после полуночи. Так же, несмотря на все просьбы начальника охраны, Жданов не переехал в Кремль, а жил в правительственном доме на Смоленской площади. В том самом, желтом с башенкой.

Кремлевский кабинет Жданова, естественно, тоже был не сталинский. У Андрея Александровича рука не поднялась на такое святотатство, как потом выяснилось, сработал инстинкт самосохранения.

Каждый день на работу в Кремль. Каждый день работа до позднего вечера. Иногда поездки по стране, редкие визиты за рубеж. Сегодняшний день, 23 июля 1951 года, не был исключением.

— Здравствуйте, — Жданов коротко кивнул дожидавшимся его в приемной товарищам. — Пройдемте, пора за работу.

Зная любовь нового Предсовмина СССР к утренним часам, все собрались еще до восьми. Секретарь Жданова товарищ Белоусов, как всегда, пришел на работу в начале восьмого и успел разобрать почту, подготовить документы и составить график приема.

Хорошо, список сегодня маленький. Кроме утреннего совещания, два товарища записались на послеобеденные часы: это Молотов и министр легкой промышленности Алексей Косыгин, перспективный, энергичный, грамотный молодой товарищ, в столе у Жданова уже лежал приказ о назначении Косыгина заместителем по вопросам промышленности. Оставалось только найти повод, сплавить на пенсию одного из замов и продвинуть молодого министра. Это все дело ближайших недель.

Странно, что Молотов записался на прием. Вот он, специально приглашен для разговора по аргентинской проблеме. Значит, есть у Вячеслава Михайловича еще один вопрос, который он хочет обсудить лично. Старый прожженный аппаратчик, лучший в мире дипломат и бывший руководитель правительства, известный товарищам как «каменная задница». Вполне заслуженное прозвище, между прочим.

Пройдя в кабинет и пододвинув к себе лист чистой бумаги, Жданов молча махнул рукой: дескать, садитесь, без церемоний. Пришли все, задержавшихся нет. Успели понять, что манкировать своими обязанностями не стоит. У Жданова, как и у Сталина, всегда есть под рукой люди, способные заменить любого «незаменимого» товарища.

— Приступим. — Андрей Александрович взял в руки карандаш. — Я хотел бы получить ответ на вопрос: почему наше Министерство внешней торговли так заинтересовано в контактах с Аргентиной? — Вопрос был провокационным. В действительности проблему подняли совсем другие товарищи, связанные с внешней политикой и обороной.

— А почему именно торговля? — притворно обиделся Анастас Микоян. — Почему бучу поднимают одни, а отвечать приходится другим?

— Потому что, если мы потеряем Аргентину, твоих людей из этой страны выгонят. Торговать будет не с кем, — парировал маршал Жуков.

— Скажите, каковы наши торговые интересы в этой стране? — медленно, по слогам произнес Жданов.

— Мы очень дешево покупаем сельскохозяйственное сырье, шкуры, шерсть. Сейчас продавливаем концессию на разработку рудных месторождений. Товарищи металлурги подтвердят. Продаем, — тут Микоян запнулся, — много разного продаем. Все сразу не вспомнить.

— Хорошо. А они нам так нужны, эти руды?

Андрей Александрович ждал, что на вопрос ответит Молотов или Микоян, но огонь на себя принял министр тяжелого и среднего машиностроения Берия.

— Очень нужны, товарищ Жданов. Сырье для победитовых сплавов. Без них наше машиностроение уже не обойдется. Это рост производительности труда, обработка таких металлов и сплавов, какие без победита невозможно резать.

— Немцы тоже не прочь наложить лапу на вашу руду. А влияние Германии в Латинской Америке сильнее нашего. Не получится ли так, что нам выпадет таскать каштаны из огня, а съедят их немцы?

— Им придется делиться, — пробурчал Молотов. — Вы же сами знаете.

— Повод усилить наше влияние в Аргентине, — поддержал товарища Лаврентий Берия, — это повод намекнуть Хуану Перону на необходимость плодотворнее сотрудничать с Союзом и не забывать о наших интересах.

Берия пока сдерживался, он не понимал: зачем понадобилось это совещание, когда все уже обговорено и решено? Новый кремлевский хозяин пытается еще раз показать и доказать свою значимость? Работать надо, а не амбиции строить.

— Я хочу увидеть, что все присутствующие понимают смысл и цели нашей поддержки режима Перона. — Жданов не стал затягивать прелюдию.

— Нам надо уяснить себе, до какого предела мы можем позволить втянуть себя в немецкие игры, где тот рубеж, преступать который себе дороже. Я не зря пригласил товарища Микояна, от него зависит, что выиграет советский народ от этой авантюры. — Жданов не скрывал своего отношения к операции флота в Латинской Америке. Будучи человеком практичным, он больше интересовался условиями присоединения СССР к Европейской таможенной и промышленной Унии.

Новые веяния, изменения во внешней политике Германии поистине были фантастичны. Недавний переход от традиционной экономической политики протекционизма, защиты национальных интересов и интересов немногочисленных привилегированных союзников за счет побежденных в войне европейцев связывался с именем Альфреда Фрауенфельда. По большому счету, это был переход к проекту Большой Европы под германским протекторатом, в то же время включение национальных экономик европейцев в единую систему на почти равных с немцами условиях.

Для СССР вступление в Унию — это возможность получить доступ к немецкой экономической зоне, размещать заказы на шведских, немецких и французских заводах напрямую, без связанных контрактов и необходимости согласовывать каждую сделку на высшем уровне, возможность продавать наше сырье, химическую продукцию, металлопрокат без пошлин и лимитов. Выгоды вхождения в Унию были для товарища Жданова дороже всей Южной Америки.

Ради присоединения к таможенной Унии он и летит через два дня в Варшаву на встречу с Гиммлером. Давно пора переделать договоры о сотрудничестве и двусторонние торговые соглашения на более выгодных для Советского Союза условиях. Конечно, придется в ответ впустить в СССР европейские фирмы, но это не страшно. Плановая экономика — великая вещь! Позволяет легко управлять внутренним сбытом. И конкуренции можно не бояться, налаженные производственные связи просто так не разорвать. Хорошо, что мы не пошли на поводу у Хрущева и не национализировали розничную торговлю, мелкие частные лавочки и мастерские. Глупость это все. Частная мастерская и кооператив не мешают строительству социализма, они только смазывают тяжелые шестерни флагманов индустрии.

К сожалению, еще одним из немецких условий была поддержка нашим флотом прогерманских режимов в Аргентине и Уругвае. Разумеется, поддержка не бесплатная, Молотов и Громыко урвали хороший, жирный кусок, обговорили наши интересы в этом регионе. Также связанными с Аргентиной оказались и переговоры о поставках урановой руды из Бельгийского Конго.

— Я не понимаю смысл и цели нашей поддержки режима Перона, — мрачным тоном пробасил маршал Жуков, хотя минуту назад его слова носили противоположный смысл.

Министр обороны намеренно копировал слова Жданова. Известный факт: взаимная неприязнь между Жуковым и главкомом флота Николаем Кузнецовым постоянно приводила к конфликтам. Сталин в свое время умело направлял эту неприязнь в нужное русло, как бы невзначай подливал масла в огонь, прилюдно хваля или порицая флотских и армейских начальников и тут же ставя им в пример противников. Сейчас Сталин ушел, а конфликт остался. И с этим надо было что-то решать. Жданов все чаще ловил себя на мысли, что Жуков сознательно прет на рожон, специально оспаривает не только решения Кузнецова, но и руководства СССР. Таким образом, маршал намекал на свое право и желание получить еще больше власти, чем сейчас.

Пришло время вскрывать назревший гнойник. Жданов уже исподтишка готовил преемников на оба поста, приглядывался к людям и с интересом изучал прежние грешки обоих главнокомандующих. В этом деле Жданов хотел обойтись без Берии, нечего лишний раз давать Лаврентию козыри в руки, он и так сильнее, чем следует. Но ведь нужен, поганец! Пока нужен. Атомный и недавно начатый ракетный проекты не обойдутся без хорошего организатора, владеющего собственными конструкторскими бюро и резервами спецслужб. Берия пока необходим, но и усиливать его не надо. Ближайший год, и все. Лаврентий становится слишком опасен. Придется потихоньку отжимать заместителя от власти и готовить к уходу на пенсию. Еще год терпеть. Раньше нельзя.

— То же самое говорил Тимошенко в сороковом году, — кротко улыбнулся Николай Герасимович. — Он тоже не понимал смысл и цели нашего участия в Битве за Британию.

— Дурак! — коротко бросил главком авиации Голованов. Этот маршал, наоборот, поддерживал флотских, особенно сильно сблизились позиции моряков и летчиков после гибели Валерия Чкалова в авиакатастрофе 44-го года. Тогда же, благодаря Кузнецову и Трибуцу, Александр Голованов выдвинулся на руководящие посты в наркомате. Сталинский сокол не забывал друзей и всегда действовал заодно с моряками.

— Хорошо, что вы, товарищ Кузнецов, напомнили о прошлой войне. — Жданов нацелил в моряка тяжелый взгляд из-под густых черных бровей. — Я надеюсь, в этот раз наши морские начальники избегут прошлых ошибок.

— Соотношение сил примерно такое же, как в операции «Гроза», но у нас нет поддержки авиации, наоборот, американские авианосные группировки превосходят возможности наших и немецких авианосцев, у американцев за плечами опыт тяжелой кровавой и победоносной войны. У нас такового опыта нет.

— Вы хотите сказать, что если в Северном море потеряли половину флота, то в Атлантике пустите на дно все свои кораблики? — съязвил Жуков.

— Я хочу сказать, что наш флот, в случае полномасштабной войны, сможет прикрыть Европу, передовые базы и устроить американцам крейсерскую войну в океане. Переброску механизированных корпусов в Америку мы не обеспечим. Командование флота сделает все возможное и невозможное для защиты Родины…

— Но не рекомендует трогать империалистов, — перебил Жуков.

— При Хозяине такого бардака не было, — задумчиво протянул Молотов, глядя в потолок.

— Интересы внешней политики требуют защиты наших дальних рубежей и демонстрации флага, — Лаврентий Берия попытался вернуть разговор в деловое русло.

— Зарубежный опыт говорит о необходимости защиты торговых интересов и мирных инициатив армией и флотом, — заметил Микоян.

— Ты за войну? — поинтересовался Жданов.

— Я за вооруженный мир, я за нашу легкую промышленность и металлургию, я за наших тракторостроителей, готовых продать аргентинскому пролетариату пять тысяч тракторов и сельскохозяйственную технику.

Эта горячая фраза Микояна невольно вызвала улыбку на устах Берии: «аргентинский пролетариат» покупает трактора — смешно. Покупают воротилы-оптовики и перепродают крестьянам под кабальные кредиты и по бешеным ценам. А создавать свои торговые представительства, строить ремонтные мастерские, везти технику напрямую к крестьянам мы не можем, мы не члены Европейской Унии.

— Все говорят о кризисе правительства Перона, о готовящемся перевороте, почему аргентинцы сами не могут арестовать заговорщиков и навести порядок? — задал неожиданный вопрос Голованов.

— У них своя специфика, — поучительным тоном, как двоечнику на уроке, проговорил Молотов. — Заговор зреет, почти открыто поддерживается североамериканцами. При попытке нанести упреждающий удар по хунте полыхнет по всей стране. Начнется гражданская война, в которой проиграют все, кроме США.

— Социалистическая революция?

— Нет кадров. Позиция компартии слаба, популярностью пользуются пероновские полусоциалисты с кулацким уклоном, националисты и члены хунты. Последние ориентируются на США.

— Даже если революция победит, результат будет хуже, чем в Ираке, — добавил Берия.

Товарищи заулыбались. Всем были известны «национальные особенности» иракского социализма с полукрепостными крестьянами, с мусульманскими фанатиками, с держащейся на штыках Национальной гвардии властью и дичайшей азиатской коррупцией. В соседнем Иране дела шли на порядок лучше. Надир-шах прижал фанатиков, взял под свой контроль крупный капитал и реально улучшил положение трудящихся. Впрочем, эти азиатские страны мало интересовали руководство СССР, поперек Москвы не лезут, нефть качают, наши военные базы исправно снабжают, порядок на дорогах, нефтепромыслах и в районе военных баз поддерживают. А куда они тратят нефтерубли — это их дело. Лишь бы не против СССР.

— В Ираке есть нефть, — заметил Жуков, — а что есть в Аргентине, кроме пастбищ? И почему наша разведка не докладывает о влиятельной просоветской силе в этой стране?

— Георгий Константинович, это не та сила, на которую можно возлагать определенные надежды. — Жданов подался вперед.

Незаметно для себя Председатель Совмина повысил голос. В этот момент он уловил легкий кивок Берии. Короткий почти незаметный жест Лаврентия красноречиво говорил, что пора менять министра обороны. Такие ошибки не прощают. Мало того, что Жуков перешел границы дозволенного, так он еще озвучил информацию о контактах ребят Судоплатова с русской диаспорой в Аргентине. Всего два слова, два слова, способные много поведать умеющему слышать и думать, выстраивать аналогии.

По глазам товарищей Жданов понял, что все, кроме Голованова и Микояна, догадались об истинном смысле слов Жукова. Диаспора. Потомки белогвардейцев, люди, бежавшие от советской власти, но не забывшие о родине. В Аргентине действует сплоченное и влиятельное землячество, способное отстаивать собственные интересы и, если потребуется, влиять на Буэнос-Айрес.

В свое время наши специалисты поддержали не только японских марионеток, но и русскую диаспору в Харбине и получили устойчивую позицию в Маньчжурии. Белоэмигранты вместе с японцами отбили китайское наступление на Гирин. Благодаря чему удалось увеличить территорию Монголии, создать и удержать в фарватере советской политики независимую Маньчжурию и усилить свое влияние в Северной Японии. Шахматная партия — один верный ход, и позиция противника сыплется, словно карточный домик.

В Аргентине люди Берии готовили нечто подобное Харбинскому варианту. Контакты с диаспорой установлены, помощь оказывается. Благо, пример лояльного отношения советской власти к бывшим подданным империи перед глазами.

Надо ли напоминать, что операция секретная, о ней знали далеко не все члены Верховного Совета СССР, не говоря о привлеченных к работе второстепенных исполнителях. В случае утечки информации могли пострадать люди, могли начаться целенаправленные репрессии против сочувствующих нашей политике. Поэтому наша разведка и специалисты МГБ так ревниво относились к своим секретам.

— Разговор ушел не в ту сторону, — разумно заметил Кузнецов, — а время идет. Наши соединения заняли районы ожидания в Центральной и Южной Атлантике. Начинаются большие флотские учения «Линия терминатора». Разведка докладывает об усилении активности американского флота в интересующем нас районе. Немцы готовы приступить к блокаде Аргентины.

— Вы ждете решения ответственных товарищей? — Жданов попал в точку, несмотря ни на что, несмотря на определенные намеки, главком флота не собирался брать на себя ответственность за возможные последствия наших маневров. Ради этого Андрей Александрович и пригласил сегодня всех причастных к операции.

— Авантюризму на флоте не место, мы привыкли работать совместно с Генштабом и Совмином.

— Решение давно принято, осталось определить: до какой степени распространяется ответственность командующего учениями и операцией прикрытия. Как вы думаете, товарищи?

— Не доводить дело до большой войны, не подставлять союзников и не позорить наш флаг, — высказался Голованов.

— Война нам не нужна, у страны нет ресурсов на войну, — заметил Берия. — Наоборот, мы выдвигаем предложения по сокращению армии и перепрофилированию части оборонных заводов. Стране не нужны 18 мехкорпусов в западных округах.

Жуков угрюмо покосился на заместителя Председателя Совмина и молча отвел глаза в сторону. До него начало доходить, что не все в этом мире так хорошо, как ему казалось. Эх, недооценил этого интеллигентишку в пенсне, пропустил интриги мокрозадых кузнецовских выкормышей, ошибся: посчитал ленинградского козла слабаком, теперь придется платить по счетам. Интересно, куда сошлют?

В том, что дело ограничится публичной поркой, выявлением недочетов и понижением до командующего округом Жуков был уверен. В последнее время опала крайне редко сопровождалась политической статьей, расстрелом или тюрьмой. Были и реабилитации, тот же Кузнецов счастливо пересидел на Дальнем Востоке недовольство Сталина и вернулся в Москву на прежнюю должность.

— Зачем воевать? Мне каждый день докладывают с мест о дефиците отдельных товаров. Легкой промышленности нужны: сырье для кожевников, лен и хлопок. — Микоян, безусловно, поддерживал высказавшихся первыми товарищей.

— А вы, товарищ Кузнецов? — Жданов видел, что главком флота выжидает, и намеренно поинтересовался его мнением.

— Лично я против излишне агрессивной политики, но и уронить честь флага не дам. У меня просьба ускорить переброску дополнительных дальнебомбардировочных дивизий на Корнуолл.

— Товарищ Голованов? — взгляд Жданова повернулся в сторону летчика.

— Можно ускорить. По нашему графику, тылы развернутся к пятнадцатому августа, а вот самолеты с экипажами можно перегонять прямо сейчас. На первое время подсядут на довольствие к английскому корпусу.

— Товарищ Жданов, надо ли освещать в прессе ваш предстоящий визит в Варшаву? — Вячеслав Молотов всегда называл столицу бывшей Польши ее историческим именем, напрочь не принимал современное германизированное название.

— Освещайте, товарищи редакторы уже получили указания, — ответил Берия. — И не забудьте связать деловую поездку товарища Жданова с переговорами по предоставлению большей самостоятельности Израилю. Мы заинтересованы в создании положительного образа еврейских борцов за свободу, особенно в свете последнего этапа борьбы с космополитизмом. Немцы дали им Палестину, а мы должны помочь обрести свободу.

Больше вопросов по аргентинскому вопросу не возникало. Сразу перешли к обсуждению проблем судостроительной промышленности. На этот раз досталось морякам, Жданов и Берия выступили единым фронтом, навязав решение высвободить часть судостроительных мощностей на нужды гражданского флота. Программу военного кораблестроения придется ужать.

Товарищу Кузнецову предложили подумать, какие именно заказы можно отменить, а без чего флот не обойдется. Николай Герасимович давно был готов к такому разговору и отреагировал совершенно спокойно, сразу отказавшись от строительства новых линкоров «суперреспублик» и согласившись подумать над сокращением программы обновления подводного флота. Все равно, по мнению флотского командования, новые малые подлодки нам не нужны, хватит имеющейся дюжины типа M-XV, пяти экспериментальных «зажигалок» с единым двигателем и двух десятков кораблей более ранних проектов. Средних субмарин в советском флоте тоже хватало, можно сократить серию, а вот урезать программу больших подлодок 611-го проекта и новые крейсерские субмарины Кузнецов и не думал.