Глава 9
Ожидание
За прошедшие сутки Овсянников устал как собака.
Вымотался хуже некуда. Вроде работа была в основном сидячая и на телефоне, а ощущения такие, как будто вернулся из многочасового полета на полную дальность в сложных метеоусловиях. Больше всего Овсянникова притомили не работа и бессонная ночь, а беспокойство и переживания.
Подготовить группу, согласовать маршрут и время удара со штабом дивизии, дождаться, пока те, в свою очередь, согласуют налет со штабом 2-го флота люфтваффе, проанализировать метеосводку и свежие разведданные, лично проверить, как штурманы и командиры эскадрилий вызубрили карту, координаты целей, характерные особенности местности, вытрясти душу из инженера полка, заставить его еще раз проверить и перепроверить машины — это и есть обычная работа командира. Самая простая часть работы. Куда труднее глядеть вслед отрывающимся от взлетной полосы тяжелогруженым бомбардировщикам, а затем сидеть в одиночестве на командном пункте и ждать. Ждать, зная, что ничего больше сделать не можешь, ничего от тебя больше не зависит.
Пытаясь отвлечься от тяжелых дум, подполковник заставил себя засесть за бумаги. Но все равно работа шла медленно, мысли постоянно возвращались к ушедшей в неизвестность авиагруппе майора Чернова. Кофе и сигареты не помогали, наоборот, будоражили нервы, заставляли чуть ли не каждые полчаса заглядывать в радиорубку и интересоваться у дежурного связиста: не слышно ли чего на волне группы? Ближе к полуночи Иван Маркович дал себе зарок, что в следующий вылет он лично поведет эскадрильи к цели. И будь что будет.
Ночь прошла относительно спокойно. На летном поле непривычно тихо, оставшиеся на земле немногочисленные самолеты дожидаются своей очереди на ремонт в капонирах. Вдалеке за границами военной базы тускло светятся лампы на столбах ограждения и прожектора на пулеметных вышках. Ответного визита английской авиации здесь уже не боятся. С позиции зенитного автомата в сотне метров от КП доносится приглушенный разговор. Ночная смена зенитчиков обмусоливает последние новости и слухи.
Вышедший перекурить на крыльцо Овсянников только криво усмехнулся, когда до него долетели обрывки разговора, касающиеся того, что, дескать, командование не жалеет людей и гонит летчиков на смерть полками. Знали бы солдаты, что там, за проливом, творится на самом деле, знали бы, что наши и немцы бросают в бой армады самолетов не прихоти ради, а чтобы добить гидру, пока не очухалась, пока английская гадина не нарастила мышцы. Если сейчас упустить момент, потом промедление обернется большой кровью.
Глядя на светящиеся окна, желтоватое зарево на периметре охраны и каски солдат над казенником 37-миллиметрового автомата, Овсянников ощутил неестественность происходящего. Словно это не реальная жизнь, а театральная постановка, игра.
Где-то там идут яростные схватки и воздушные бои, на землю сыплются бомбы, небо перечеркивают огненные кометы горящих самолетов. Это «там» одновременно близко и очень далеко. А здесь войны нет. Все, как в театре, — на сцене декорации с надписью «Битва», актеры с деревянными винтовками и картонными саблями картинно валятся на сцену. Сидишь в зале и смотришь на представление со стороны. Никто же в театре не считает, что на сцене действительно убивают? Нет, мы видим, как после занавеса «мертвецы» поднимаются на ноги и хором поют финальные куплеты.
Раздвоение сознания. С одной стороны, мы на войне, бьемся с врагом не на живот, а на смерть, несем потери, теряем товарищей, каждый вылет глядим смерти в глаза. Там, за проливом, идет бойня, а стоит перелететь на нашу сторону Ла Манша, и войны уже нет. Или хуже того — не война, не мир. Странное состояние. Противник, правда, тоже отвечает воздушными налетами, но это где-то далеко. Нас не задевает.
Периметр под надежной охраной, часовые стреляют без предупреждения. Самолеты, склады ГСМ и боеприпасов, интендантское имущество размещены по нормативам военного времени. Везде укрытия, противопожарные валы. Солдаты круглосуточно дежурят у зениток, а о режиме светомаскировки мы позабыли.
Сам Овсянников лично дал указание включить освещение периметра и аэродрома, держать наготове посадочные прожектора. Решение он принимал на свой страх и риск. Каково же было удивление и удовлетворение подполковника, когда сегодня в 10 вечера ему позвонили из штаба дивизии и дали указание держать дежурную смену прожектористов в полной боевой. На усмотрение разрешалось задействовать освещение летного поля.
Вполне разумно. Промахнуться мимо освещенной площадки сложно, меньше риск угробить поврежденную машину при посадке. Англичан же штабные советуют не бояться. Им сейчас не до ответных ударов. Последний налет на континент был неделю назад и обошелся надменным островитянам в четверть авиагруппы.
— Товарищ подполковник, сообщение от майора Чернова! — прокричал радист, просунув голову в приоткрытую дверь.
— Давай! — выпалил в ответ Овсянников. Часы показывали 11.46. По предварительному расписанию операции, полк должен был уже отбомбиться.
— Задание выполнено. Любуюсь пожарами Манчестера.
— Дальше.
— Это все, товарищ подполковник.
— Как все?! Ну, Иван Васильевич! Ну, помощничка бог послал! — возмущенно грохнул командир полка.
В действительности Овсянников был только рад за своего заместителя. Пробудилась у человека склонность к возвышенному стилю — бывает. Скорее всего, пылающий промышленный район напомнил Чернову затянутые черным густым дымом Бакинские нефтепромыслы и завалы обрушившихся домов на улицах города. Может быть, вспомнились горящие торфяники под Мурманском. Страшное дело, когда горит нефть или торф. Еще страшнее, когда на мирный город летят бомбы, а в небе плывут «Бленхеймы» с английскими опознавательными знаками.
В первом часу ночи к воротам военной базы подошла неопознанная колонна автомобилей. Злые, получившие с вечера профилактический втык от начальства часовые наотрез отказались поднимать шлагбаум и грозили открыть огонь. Не помогло даже то, что приведший автоколонну воентехник чистым русским матом требовал пропустить машины и вызвать Овсянникова или Гайду.
Прибежавший на шум разводящий сначала, размахивая пистолетом, потребовал убрать посторонних нах…, только потом до него дошло.
— Вася, ты чё орешь?! — крикнул командир автоколонны. — Своих не узнаешь?
— Никитин, ты? — обрадовался разводящий. — Поднимайте шлагбаум! — это уже касалось часовых.
Подъехавшие к аэродрому шесть грузовиков принадлежали тыловым службам полка. Отставшие от части по причине затора на железной дороге, люди наконец-то добрались до своих. Воентехник первого ранга Никитин привел автоколонну с ремкомплектами и патронами к пулеметам. Остальные в данный момент еще разгружали эшелон на ж/д станции. Обещали утром погрузить и отправить еще три полуторки и два новеньких трехосных грузовика «Блитц».
Обрадованный неожиданным подарком судьбы, сам он полагал, что состав придет не раньше, чем через пару дней, Овсянников быстрым шагом дошел до складов, стиснул Никитина в объятьях, а заодно отчитал техника за то, что не позвонили со станции. Через час шумиха улеглась. Уставших механиков и бойцов БАО расквартировали в казарме на свободных кроватях, пообещав утром решить жилищный вопрос. Лично проверив, как разместились люди, подполковник записал в своем блокноте: не забыть утром поручить майору Вайкулису обеспечить вывоз имущества со станции, людей разместить и поставить на довольствие.
Немного замерзший на ночном холодке Овсянников вернулся на КП пить кофе. В четвертом часу ночи с вышки доложили, что слышат гул моторов.
— Включить прожектора! — потребовал Овсянников.
Затем нахлобучить фуражку, набросить на плечи кожаный реглан и выскочить на улицу из душного прокуренного помещения. Идут! Иван Маркович с шумом втянул в себя прохладный, чистый ночной воздух. Летят. Вон они. Темные тени, скользящие на фоне звездного неба. Снижаются.
Серая туша двухмоторного бомбардировщика пересекла упершийся в небо столб света прожектора. На миг мелькнули звезды на крыльях. Самолет идет на посадку. Шасси выпущены, бомбардировщик проносится над пулеметной вышкой и касается бетонки летного поля. Следом идут остальные машины. Один. Два. Третий. Пять. Овсянников вслух считал вернувшиеся домой самолеты.
Всего 28 машин. Нет одного экипажа. Сбит?! Отстал? Отбился от группы, сбился с маршрута? — рассудок судорожно цеплялся за возможные причины задержки самолета, не хотел признавать неизбежное. Есть же шанс! Утром обзвонить немецкие комендатуры, предупредить штаб, пусть напрягут фельджандармерию и гестапо.
Подошедший к КП майор Чернов внес ясность в ситуацию и одним словом убил надежду. Самолет под номером «19» сбит над целью. Гибель бомбардировщика наблюдали, по крайней мере, шесть экипажей. Ночной перехватчик выскочил из темноты и спикировал на выходящий из планирования, освещенный пожарами самолет. Проклятый англичанин появился слишком быстро, никто из стрелков даже повернуть пулемет в его сторону не успел. Очередь изо всех стволов по носовым кабинам почти в упор, и «ДБ-3» рухнул на город. Выпрыгнуть из самолета никто не успел.
Хорошо хоть остальные вернулись без единой царапины, вздохнул Иван Маркович. Паршивое дело: он уже начал привыкать к потерям. Почти ни один вылет не обходится без жертв. Проклятый Остров не сдается и постоянно требует кровавых жертв.
Зато второй налет этой же ночью обошелся без потерь. Заправленные, спешно подготовленные к вылету самолеты водил на Рэдинг сам Овсянников. Обработали цель добротно, бомбы положили кучно, прямо на фабричные корпуса.
На утреннем построении после обычного «Равняйсь!», «Смирно!» подполковник Овсянников скомандовал сложить фланги, перестраивая шеренгу в каре. Команда «Вольно!» подразумевалась сама собой. Шагистикой и строевой подготовкой в авиации никогда не увлекались. Хмурый после полусонной ночи комполка потер ладонью гладковыбритый подбородок и быстро, не теряя времени, проинформировал людей о результатах ночных налетов на Манчестер и Большой Лондон. Капитан Гайда рано утром получил разведсводку службы перехвата: сообщалось о сильных пожарах на заводских окраинах Манчестера. До сих пор потушить не могут.
Выждав паузу, дав людям переварить услышанное, Иван Маркович, недолго думая, предложил всем присаживаться. Сам же первым подал пример, закурив перед строем.
— Дело есть, товарищи. Разговор нам предстоит серьезный, посему прошу не стесняться. Все мы знаем, что первый же вылет на бомбометание по Британии привел к значительным потерям. Противник оказался не так прост. Плотный зенитный огонь над целью. Четкая работа перехватчиков, — Овсянников покосился на Абрамова, не хочет ли тот чего добавить. Нет, помполит сам внимательно слушал, наклонив голову набок. — По некоторым данным, англичане наводят истребители по радио, благодаря чему успевают перехватить соединения бомбардировщиков еще на подходе к цели. Я предлагаю спокойно, невзирая на звания, заслуги и опыт, обменяться мнениями: как нам лучше бить врага? Что можно сделать, чтобы без потерь доходить до цели, точно бомбить и без потерь возвращаться на аэродром? Прошу высказываться.
Иван Маркович прищурился и растер окурок о бетонку. Ну, кто первый? Сам он этой ночью обдумал и проанализировал свои ошибки, сделал кое-какие выводы, но хотелось бы послушать и мнение летчиков. Одна голова хорошо, а сотня тоже может что-то дельное предложить. Ребята пока мнутся, перешептываются между собой. Лезть вперед никто не спешит. Здесь же, за спинами товарищей, стоит капитан Гайда. Вроде бы разговор не касается его работы, а тоже не утерпел, пришел послушать.
— Разрешите! — первым поднялся младший лейтенант Ступин из эскадрильи Андрея Иванова. — На нашем «ДБ-3» в хвостовой и верхней полусфере две огневые точки, а стрелок один.
— Действительно, невозможно в бою из турели к люковой установке прыгать и обратно! — выкрикнули из задних рядов. — Бывает, не знаешь, к какому пулемету вставать.
— Верно подмечено, — благосклонно кивнул Овсянников, — сегодня же распоряжусь объявить набор воздушных стрелков из оружейников и солдат роты охраны.
— И еще хорошо бы вместо ШКАСов «березы» ставить, — вскочил лейтенант Гордеев. — У нас три точки на машину, а у англичан восемь крыльевых.
— Поясните? — Иван Чернов резко повернулся к летчику. — ШКАС скорострельнее и точнее «Браунинга».
— «Харя» бьет залпом из всех стволов одновременно. Плотность залпа на порядок выше, чем у одного ШКАСа. Прицельная дальность и у них, и у нас 200–300 метров. Воткнуть в бомбардировщик пулеметную батарею мы не можем, значит, надо выигрывать калибром. У БТ убойная сила больше и дальность огня выше. Мы сможем англичан с дальней дистанции осаживать. Легче будет сбивать.
— А как калибр 12-и-7-мм в турель воткнуть? — полюбопытствовал Чернов. — И нет их у нас. Пока закажем, да пока привезут, время уйдет.
— «Березу» можно попробовать. Только думать надо, — донеслось с правого фланга строя.
— Кто?
Ребята со смехом вытолкали вперед щуплого паренька в замасленной спецовке.
— Комвзвода Паршин, — представился механик. — Я тут покумекал: в нижний люк тяжелый пулемет вполне ставится. С башней сложнее, но есть пара задумок. Разрешите с ребятами посоветоваться?
— Разрешаю. Берите любой самолет из тех, что быстрее чем за три дня не отремонтируют, и экспериментируйте. Только условие: если не получится, сделаете все, как было.
— Так точно, товарищ подполковник.
— С пулеметами я решу, — заявил майор Вайкулис. — На складе есть четыре «БТ» и у немцев можно десяток тяжелых «MG» выменять.
— Действуйте, — Овсянников озадаченно почесал в затылке.
И когда это Тойво Вайкулис успел с немецкими коллегами общий язык найти? Пробивной у нас командир БАО, все достать может. Пожалуй, если его как следует попросить и заинтересовать, через два дня новенький «Хейнкель» пригонит. Выменяет у соседей на моторное масло и неликвиды консервов. При этой мысли Овсянников невольно усмехнулся: есть задача, которую майор Вайкулис не решит — тяжелых авиационных пулеметов у немцев немного. Да и как он их добывать собрался? Неужели найдет, на что выменять? Что он может предложить немецким интендантам?
— У меня вопрос, — поднялся Ливанов. — Всегда ли есть необходимость работать по площадной цели с малой высоты? Мы в первом вылете понесли потери от зенитного огня, хотя была возможность отбомбиться одним залпом с высоты 800—1000 метров.
— А точность? — заявил Хохбауэр. На этот раз Макс был не согласен со своим товарищем.
— Завод большой, бомбы цель накроют, — поддержал Ливанова Андрей Иванов.
— Ляжет на пустыри между цехами. Большого ущерба не будет. Надо бомбы точно в крыши и цистерны класть.
— Зато зенитчики нам меньше дыр наделают. А часть груза мимо уйдет, не велика беда. Еще раз прилетим.
Наблюдая за спором, Иван Овсянников чувствовал, что у него горят уши. Это по его инициативе заводы Бирмингема бомбили с малой высоты. Чернов в тот же день повторил маневр Овсянникова, вывел соединение на цели Ньюкасл-апон-Тайна на высоте в полкилометра. А Ливанов — молодец, ни словом не обмолвился, ни одного намека на вину командира. Высказался спокойно и по делу.
— Если цель в зоне действия «сто десятых», можно хоть неделю подряд бомбить, а как быть, когда летим без эскорта? Если не зенитчики, так истребители встретят. Надо бомбить так, чтобы потом не возвращаться.
— Ночью работать, — предложил Макс Хохбауэр.
— Ночью точность еще ниже.
— Есть предложение! — громко выкрикнул, перекрывая голосом шум, Савинцев. Выждав, пока ребята успокоятся, штурман полка продолжил: — Как сделать, чтобы полет над вражеской территорией проходил ночью, а бомбить при свете солнца?
— К рассвету подгадывать? — догадался Ливанов.
— Да, если летим днем, на нас истребители и вся ПВО наваливается. Дальше радиуса действия «сто десятых» мы забраться не можем, и мало их у немцев. У нас вообще дальних истребителей нет. Ночью проблемы известны: можно промахнуться мимо цели или вообще ее не найти. Я предлагаю удар по сложным объектам рассчитывать так, чтобы к цели идти ночью. На рассвете восстановить ориентировку, найти цель, отбомбиться и лететь домой налегке, на предельной высоте.
— Ночью все равно безопаснее, — резонно парировал Гордеев, — есть же у нас осветители. Сбросил САБы и бомби, как на полигоне.
— А если не туда вышли? Штурманы тоже могут ошибаться.
— А как возвращаться днем без сопровождения? Нас тут же перехватчики зажмут.
— Сказано же, дурья башка, к цели идем ночью! На обратном пути без груза скорость выше, высота, маневрировать легче. И лимонники больше не нами, а теми, кто с бомбами идет, интересоваться будут. Сумеем проскочить.
На этом разговор завершился. Записав в блокнот все услышанное, Овсянников тепло поблагодарил ребят за хорошие предложения.
— Будем работать, разберемся, обкатаем на практике. В следующем же вылете попробуем утренний удар.
На закуску под конец разговора подполковник приберег хороший сюрприз. Громко зачитал приказ, разрешающий давать личному составу увольнительные в город.
— Но смотрите, чтобы без последствий и конфликтов с местными и немцами. В часть возвращаться вовремя. Замечу кого поддатым, — Овсянников погрозил кулаком, — надолго у меня запомните.
После командира полка выступил помполит, четко и по пунктам разъяснивший правила поведения советского военнослужащего на оккупированной немцами территории. Старший политрук Абрамов, против обыкновения, не давил на политическую сознательность и большевистское классовое чутье. Нет, он, наоборот, настойчиво рекомендовал быть сдержанными и не вести агитацию. Пусть даже от чистого сердца.
Выступление помполита было воспринято с некоторым недоумением. В целом ребята сходились во мнении, что он прав, но как-то необычно все это. Получается, мы обязаны вести себя точно так же, как немецкие солдаты и офицеры. А ведь раньше Абрамов всегда акцентировал внимание на том, что мы лучше, мы владеем марксистской теорией, у нас самый передовой строй в мире. Да, многое в этом самом мире изменилось после того, как англичане напали на СССР.
Помполит в конце своей речи добавил, что хоть немецкий национал-социализм изначально строится на ошибочных предположениях, но эта система работает. Они тоже строят социализм, пусть только для своих, и их строй гораздо прогрессивнее дикого английского и американского империализма. Пусть они ошибаются, опираются на изначально ошибочные теории национализма и расового превосходства, это не самое важное. Со временем немцы придут к идеям коммунизма, но будет это нескоро. Придется выждать, пока они созреют. А перво-наперво надо победить общего врага. Как сказал товарищ Сталин: две социалистические державы сходятся в своем отношении к труду и самой марксистской диалектикой вынуждены идти одним фронтом против бесчеловечной диктатуры капитала.
Речь была немного сумбурной и нескладной. Видно было, готовился Абрамов наспех, зато говорил искренне. Цитировал он и последнюю речь товарища Сталина о текущем политическом моменте и важности выбора союзников в войне против империализма.
