7. Старый друг – лучше новых двух?

Генерал Иванос, первый заместитель директора Службы и человек, с которым мне приходилось не раз работать плечом к плечу в очень непростых условиях, не отрывал глаз от пластинки моего разового пропуска (который мне согласились выдать далеко не сразу; три месяца – срок пусть и не очень большой, но каждая новая задача невольно оттесняет все предыдущие, уже решенные, на все более дальние рубежи памяти, так что меня вспомнили только с большим усилием). Иванос вроде бы выискивал на глянцевых поверхностях карточки что-то, впечатанное, может быть, невидимой краской и способное помочь ему найти нужный тон – или уровень откровенности в разговоре со мною.

Это продолжалось уже больше минуты – после того, как я изложил ситуацию и спросил прямо: что ему известно о Лючане, ее местопребывании и вообще обо всем, что могло быть с нею связано, а если и неизвестно ничего, то что он может предположить? И вот он молчал и пытался вычитать нужный ответ с моего пропуска; так, во всяком случае, это выглядело.

– Да нет там ничего! – произнес я намеренно резко, чтобы заставить его сказать хоть что-нибудь. – Посмотри на меня! Прояви хотя бы чуть-чуть официальной вежливости, если уж на большее тебя не хватает!

Как бы повинуясь, он перевел взгляд на меня. Чуть поднял брови. Это, насколько я его знал, означало, что генерал колеблется, делая какой-то выбор. Уж и не помню, когда такое приключалось с ним в последний раз. Давно. Он вздохнул и заявил:

– Слушай, Ра, я вроде не давал согласия стать поверенным в части твоих семейных проблем…

Он употребил «Ра» – сокращенное от «Разитель» – кодового прозвища во времена моего пребывания в кадрах Службы. Вероятно, это должно было означать, что Иванос хочет быть со мною предельно откровенным, как со своим, – хотя и в тех рамках, разумеется, какие возникали неизбежно именно потому, что своим я все-таки уже не был. Нет, ни в коем случае я не стал «чужим», но «не чужой» это одно, «свой» же – совершенно другое, и уровни их допуска разнятся на порядки.

– Не коловращай турнюром, генерал (я так изысканно выразился, хотя мог бы сказать просто «не верти задницей», потому что Иванос никогда не любил «красивых слов», они вызывали у него чуть ли не аллергический приступ). Свои семейные проблемы мы с Лючей решим как-нибудь сами. Но для этого нужно сперва найти ее. Все общегражданские пути я уже испробовал. По нулям. Вот я и пришел к тебе.

– Что, по-твоему, тут бюро розыска пропавших без вести? Многое же ты успел позабыть о нашей конторе!

– А вот сейчас проверим, – сказал я, стараясь не обращать внимания на нотку пренебрежения, проскользнувшую в его голосе не случайно, а совершенно намеренно: чтобы вызвать у меня всплеск нежелательных для меня же эмоций и помешать спокойному и логическому ведению разговора. Но если так – значит, было у него за душой что-то, что относилось к делу, но чего он не хотел – или не мог – сообщить мне. Во всяком случае, открытым текстом. Вернее всего – не имел права. Мои самые серьезные допуски давно перестали действовать, не получив возобновления, потому что они предназначались лишь для людей Службы без приставки «экс» – ну и для разных больших политических шишек, которые по скудости ума считают, что Службы работают на них – в то время, как на деле они работают на Мир Теллуса, – ну и на себя самих, безусловно.

– Как это ты проверишь, интересно? – чуть усмехнулся Иванос. – Может, начнешь меня допрашивать, предупредив об ответственности за ложные показания?

– Допрашивать не имею права, – признал я. – И насчет ложных показаний – тоже. Но это и не нужно, мне ты врать не станешь. Тем более что мне твои федеральные и прочие секреты до лампочки. Я хочу только, чтобы ты сказал: где Лючана?

– Да откуда я…

– Стоп! Ты на грани лжи.

– Не понимаю: с чего ты взял, что мы должны знать о ней хоть что-нибудь и, в частности, куда она подевалась? Наверное – куда захотела…

– Может, она и захотела. Но забросили ее вы. Куда?

– Кто это придумал – что мы?..

– Никто. Тут придумывать нечего. Все яснее очевидного. Во всяком случае, для любого, кто способен замечать факты и делать выводы. Здраво рассуждать.

– Прямо-таки любопытно – насколько твой рассудок еще сохранил здоровье.

– Сейчас увидишь. Вот факты. Первое: уходя, она знала, что уходит надолго. И взяла с собою оперкейс. Его берут, когда отправляются на задание или, в крайнем случае, когда рассчитывают какое-то задание получить. Ты скажешь, конечно: «Ну да, раз она уходила надолго, то взяла с собой то, что понадобится ей для заработка, чтобы жить, ей тоже нужны деньги, не тебе одному». Так оно и было бы, если бы с деньгами был напряг. Но ты и сам понимаешь: наперекор обычаю, как раз тогда ни у нее, ни у меня этой проблемы не было. Ты целиком в курсе, поскольку немалую толику мы получили от вас – хотя были и другие источники. Она могла годами жить, пальцем о палец не ударив и сохраняя привычный уровень, а то и повыше. У нас раздельные счета, и у каждого – завещательное распоряжение в пользу супруга. Я проверил ее счет. Она сняла очень немного – примерно столько, сколько и я. Тогда же. И больше не трогала.

– По твоей логике получается, что и тебя тоже мы забросили на Трешку. Почему же я об этом ничего не знаю?

Я лишь отмахнулся от насмешки:

– Слушай дальше. С одной стороны: человек уходит быстро и надолго, оставив дом в беспорядке и взяв денег, как говорится, на карманные расходы.

Берет с собой оперативное снаряжение. Человек только что отработал большую операцию. Следовательно, внутренне он – еще на боевом взводе, не было времени расслабиться, он еще горит, дух его беспокоен, а тело успело уже в какой-то мере восстановиться. Это состояние и мне знакомо, и тебе самому, пожалуй, даже лучше.

Иванос слушал внимательно, не кивая головой утвердительно, но и не покачивая отрицательно, лишь время от времени шевелил губами, как бы пробовал на язык разумность и последовательность моих предположений; впрочем, это были уже не предположения, а уверенность.

– Человеку надо отключиться, – продолжал я, – от неожиданных и неприятных переживаний, касающихся его семейной жизни. Что выручает таких людей, как мы, в подобных обстоятельствах? Только одно: дело, серьезная работа. У нас с Лючаной никаких очередных дел не было, мы их и не искали – намеревались как следует отдохнуть. Но вот дело внезапно и настоятельно понадобилось. К кому она обратилась бы за содействием такого рода, если не к вам? И даже лично именно к тебе – потому что ты знаешь нас лучше, чем твои коллеги, с ними, с молодежью, мы не работали, а с тобой – да; и мы по той же причине знаем тебя и, значит, доверяем тебе больше, чем любому другому…

Тут Иванос перебил меня:

– Это все правильно. Но ты верно сказал – «обратилась бы». Вот в этом «бы» и все дело. Сослагательное наклонение. Оно никак не свидетельствует о факте.

– Ладно, – сказал я, – попробуем обойтись без «быканья». Вернемся к фактам. Номер первый: она позвонила тебе по закрытой связи и договорилась о встрече.

– Вот те раз! Откуда ты это взял?

– Ну, генерал! Скажи, откуда она тебе звонила? Ты, конечно, не преминул установить аппарат, с которого… Иначе было бы непрофессионально. И увидел, что она воспользовалась не домашней, поскольку у нас ее быть не должно, но обычной уличной установкой связи – потому что именно на такую установку показали твои приборы. И ты ее пригласил прийти для серьезного разговора.

– Сколько я тебя знаю, Ра – никогда еще ты не фантазировал в таких масштабах и столь безудержно. Давай дальше в том же духе. Как звали старушку, которую я – топориком?.. За что? Чтобы не рассказывала тебе страшных сказок?

– Ива, милый! Ты все-таки основательно отвык от нас. Ладно, внесу ясность, но с условием: моя откровенность не поведет к нежелательным для меня – и для Лючаны – последствиям.

– Ну сажать тебя под арест до выяснения или нет – я еще не решил… Хорошо, обещаю.

– Так вот. Люча не пользовалась никакой городской точкой – поскольку у нас дома существует своя, я ее сохранил с лучших времен, уцелевшие еще наши допуски дают нам право иметь такую аппаратуру, а из регистрационных списков она по какой-то странной случайности (тут он иронически усмехнулся) выпала. Оттуда, из моего кабинета, она и разговаривала с тобой, а как отвести твой поиск источника, перевести его на любой другой аппарат – этому нас учить не надо. На моей же установке, дорогой генерал, все разговоры пишутся по автомату и сохраняются вплоть до команды на стирание. Хочешь, чтобы я воспроизвел тебе весь ваш разговор? Он у меня в мике – для верности.

– Сукин ты сын, – проворчал Иванос. – Нарушаешь закон.

– Слушай, – сказал я, – а разве для нас когда-то существовали законы? Мы живем – и ты, и я, и любой такой же – не по законам, а по правилам игры. И я их ни в чем не нарушил. Или ты считаешь иначе? Тогда будем спорить. Только время-то уходит.

– Но это был, как ты говоришь, первый факт. А второй? Хочу быть в курсе всех твоих аргументов.

– Сделай одолжение. Второй заключается вот в чем: она просто не могла бы уйти, так и не оставив ни словечка – ну, хотя бы у Вратаря для передачи мне. Скорее всего, это были бы очень крутые и неприятные слова – но уж такова она: ей нужно, чтобы последнее слово всегда оставалось за нею. И она не преминула бы сделать это, если бы не та единственная причина, которая могла ее от этого удержать. Причина называется «Уровень секретности». То есть ее подключили к операции настолько закрытой, что даже сам факт ее ухода не должен был нигде фиксироваться. Потому что она отлично знала – да и ты, приятель, тоже, – что я уже по одной ее интонации понял бы достаточно много, это могло оказаться тем концом ниточки, ухватившись за который я стал бы разматывать весь клубок. А это ты считал недопустимым – поскольку я в деле не участвую. Она ничего не оставила потому, что ей запретили. А из всех, кто мог наложить такое табу – и кого она бы послушалась, – ты у меня идешь под номером первым.

– Да, – уронил он невесело. – Спасибо за высокое мнение. Ну ладно, был такой разговор. И приходила она сюда. Лично я ее и пригласил. У нее тогда была одна мысль: найти тебя. И она почему-то решила, что я в курсе дела, где ты можешь находиться. Ну, я помог ей – навел справки по ВВ-станциям и космопортам, а также и по внутренней сети. И доискался: выяснили, что ты удрал на Трешку. Она кинулась на ВВ. Оперкейс был с нею, да – это я теперь понял, когда ты мне сказал, а тогда я подумал – ну, нормально, бельишко там, косметика, зубная щетка… Мне тогда, откровенно говоря, не до того было – хватало другой зубной боли. Ну, вот, она поблагодарила и убежала. На ВВ-станцию, как я полагаю. И исчезла. Так что все твои идеи насчет закрытых операций и всего подобного на сей раз не соответствуют.

– Исчезла… Может, объяснишь подробнее? И о зубной боли тоже?

Иванос глянул на меня искоса:

– Да уж придется, наверное…