– Здесь не напрягайся, брат, – сказал Ульдемиру его ведущий, брат Аберрагин, атлетического сложения человек, чье лицо не различалось под глубоким капюшоном, но голос был – приятного тембра баритон, интонации же свидетельствовали о достаточно высоком уровне речевой, а значит, и всякой другой культуры. – На этой тропе всегда спокойно.

«Тропа»? Ульдемир внутренне усмехнулся, сохраняя выражение лица серьезным. Не очень-то подходило это слово к тому проспекту, по которому они шагали, – наверное, одной из главных городских магистралей. Высоченные строения все тех же неожиданных очертаний, очень мало прямых линий – плавные кривые, разные цвета, то яркие, то приглушенные, пастельные, эстакады и туннели, много людей хорошо, по капитанским представлениям, одетых, явно хорошо питающихся… Выглядело это, пожалуй, как праздник, постоянный, яркий, тем более что и музыка, не очень громкая, но перекрывающая рокот транспорта, звучала на каждом перекрестке. Вот только выражение лица у большей части прохожих как-то с этим впечатлением не вязалось: сосредоточенные, серьезные, даже напряженные взгляды, и глубоко в глазах, пожалуй, – страх. Меньшая же часть, как бы в противовес большинству, выглядела совершенно безмятежно, как-то более чем легкомысленно, взгляды их словно отсутствовали в этом мире, люди эти видели нечто совершенно другое, не то, что их окружало. Если первых (подумал Ульдемир) еще можно понять: хотя бы все происходящие катаклизмы невольно заставляют настраиваться на мрачный лад, то бездумность вторых говорила, пожалуй, лишь о…

– Брат Аберрагин, вот эти двое, что только что прошли нам навстречу, отчего они так выглядят, по-вашему?

– Это тебя удивляет, брат? Ничего особенного, просто наркота. Обычное дело.

– Почему?

– Почему… Гм, я об этом как-то не задумывался. Просто, брат, такова жизнь. Понимаешь, от людей ведь ничего не зависит, им не приходится принимать решений, отвечать за что-то, да и дела, которыми они занимаются, в жизни мира никакой роли не играют: на самом деле ведь всей жизнью ведает мировая Информационно-управляющая сеть, компьютеры и автоматы, в них заложена программа – и они ее исправно выполняют.

– Но при этом люди зарабатывают деньги – каким же образом?

– Да очень просто. В мире имеется определенное количество денег, которые постоянно переходят из рук в руки – по сути дела, это игра по определенным правилам, хотя людям кажется, что они заняты серьезной деятельностью. И они стараются вовсю. На деле же состояние всего мира от этого не зависит. Состояние отдельных людей – да, конечно. Потому что все блага по-прежнему достижимы лишь за деньги.

– Не лучше ли было бы обходиться вообще без них?

Брат Аберрагин усмехнулся:

– Ради чего же тогда люди будут жить?

– Ну… ради выполнения того, для чего они созданы. Почему нет?

Брат Аберрагин искоса, но внимательно глянул на своего спутника:

– Именно такие вопросы задавали люди, которых мы с тобой должны найти. Поэтому мы их и ищем.

– Я знаю. Просто стараюсь понять ход их мыслей.

– Будь осторожен, однако.

– Конечно. Но пока я еще ни одного не почувствовал.

– Они научились хорошо прятаться, брат.

Несколько минут они прошли молча.

– Долго нам еще?

– Да мы уже пришли.

Сказано это было, когда они остановились напротив парадного подъезда с навесом через весь тротуар, высоченными дверями, хрустальными стеклами, монументальным, в эполетах и аксельбантах, швейцаром и очень небольшой и оттого весьма элегантной табличкой слева от входа: «Первый Королевский банк». Ульдемир невольно задрал голову: такому антуражу не могло не соответствовать и все остальное. И действительно, выше были этажи – очень много. Что могло располагаться по соседству с более чем авторитетным зданием, разглядеть было невозможно, потому что по обе стороны фасада, на одном с ним уровне, начинались стены метров пяти вышиной, никак не менее; в левой их части виднелась арка, закрытая металлическими воротами, а рядом, отнимая часть площади у тротуара, – будка, видимо, сторожка, тоже каким-то образом производившая впечатление несокрушимости. Оно еще усиливалось благодаря человеку в полном боевом снаряжении и с внушительным оружием на изготовку. Мимо всего этого великолепия невольно хотелось пройти поскорее, ни в коем случае не замедляя шага, скорее увеличивая темп. В том случае, конечно, если у прохожего не было в этой цитадели каких-то дел.

Но у пары, пришедшей из обители, дело, видимо, было. И брат Аберрагин уже уверенно поднимался по ступеням, не обращая никакого внимания на швейцара. Тот сделал было шаг, другой, возможно, намереваясь в следующий миг преградить путь черноряснику. Брат же, не задерживаясь, широким движением руки откинул наконец капюшон и повернул лицо к привратнику. Ливрейный страж остановился, словно наткнувшись на незримое препятствие, в следующее мгновение сделал шаг назад и, показалось Ульдемиру, хотел было даже поклониться, но передумал, потому что Аберрагин уже миновал его и задержался лишь перед самой дверью, чтобы обернуться ко все еще остававшемуся перед крыльцом капитану:

– Не отставай, брат. И покажи ему лицо – пусть запомнит.

Ульдемир повиновался, с интересом наблюдая за тем, пойдет ли швейцар отворять дверь или предоставит посетителям сделать это своими руками. Ни то ни другое: дверь отворилась сама, и нельзя было сказать – то ли кто-то изнутри управлял ею, то ли дистанционный пульт был у швейцара в кармане, а может быть – у монастырского брата? Такое тоже никак не исключалось.

Вошли; но это было, как оказалось, лишь самое начало. Потому что за дверью открылся обширный и высоченный вестибюль, который при желании можно было принять за ресторан из-за множества небольших столиков, рассчитанных, судя по числу стульев, каждый на двоих, и одно место за каждым было занято, скорее всего, местным клерком. Однако для того, чтобы добраться хотя бы до ближайшего столика, следовало преодолеть преграду в виде высокого – по грудь – барьера с единственным проходом посредине; у прохода, по ту сторону барьера, стоял еще один клерк, неразличимо похожий на застольных, а за глухой частью барьера, с каждой стороны от прохода, – по трое таких же молодцов в полном боевом снаряжении, как тот, что замечен был у ворот. Соответственно шесть иглометов лежали на барьере (видно, стрелки при случае давали рукам отдых, иглометы – оружие увесистое), но при появлении братьев сразу же шевельнулись, концентрируя на вошедших свое прицельное внимание.

Брат Аберрагин уверенно, нимало не умерив шага, направился к проходу. Клерк смотрел на него, не отрывая глаз, медленно поворачивая голову, словно загипнотизированный. Ульдемиру он не уделил ни малейшего внимания, хотя капитан старался ни на шаг не отставать от партнера. Так же медленно поворачивались и стволы иглометов, и это начинало уже несколько смущать ведомого, ведущего же – ни в малейшей степени, словно он пришел к себе домой. Откуда-то из глубины вестибюля донеслась короткая команда, после чего иглометы разом вернулись в исходное положение, снова уставившись своими тупыми рылами на вход. Клерк изобразил гостеприимную улыбку и что-то пробормотал, быстро освобождая проход. Брат Аберрагин миновал его, никак не откликнувшись, даже не поглядев в ту сторону, словно бы ни клерка тут не было, ни стрелков, ни самого барьера. Ульдемир шагал вслед, запоминая, но не понимая и потому пытаясь угадать сущность отношений обители с этим хозяйством, какую-то достаточно непростую зависимость; во всяком случае, Королевский банк не должен был состоять в системе Храма, и тем не менее вход для братьев был сюда открыт; может быть, именно этот банк оперировал средствами обители, а то и всей системы? До сих пор капитану как-то не приходилось сталкиваться с этой стороной человеческих отношений, его стихией были космические трассы, ну и еще, пожалуй, те отношения, что развиваются при помощи оружия. Сейчас ему явно предстояло знакомиться с чем-то другим, а именно – с тем, как организация, основанная на принципах, продиктованных если не самим Господом, то, во всяком случае, его силами, диктует какие-то свои условия другой системе, целиком относящейся к мирской жизни, к самому мирскому из всех возможных явлений – к деньгам. Полезно будет понять это, очень полезно…

Такие мысли приходили в голову капитану, пока он, не отставая от напарника, поднимался в просторной кабине, отделанной темной древесиной с непривычными узорами, зеркалами и пейзажами в тонких рамках, меняющимися через каждые несколько секунд; это, впрочем, продолжалось недолго – Аберрагин неуловимым движением что-то где-то нажал, и калейдоскоп остановился. Лифт в следующее мгновение – тоже. За ним был просторный холл, а вместо потолка виднелось небо, хотя этот этаж отнюдь не был первым, но каким-то из средних – судя по индикатору в кабине. Ладно, это все было неважно, интересно было то, что за этим последует.

Последовало то, что они беспрепятственно прошли в высокую двухстворчатую дверь, гостеприимно распахнувшуюся, с надписью на ней: «Секретариат», прошли через зал с пригашенным светом, где Ульдемир успел увидеть дюжины две столиков с компьютерами, столько же людей, работавших на этих аппаратах; следующая дверь, однако, сама собой не распахнулась, и брату Аберрагину пришлось отворять ее собственноручно. За нею было, напротив, очень светло, помещение было угловым, и окна от пола до потолка имелись в двух соседних стенах. Стол, единственный тут, располагался справа, за ним сидел человек, тоже единственный, он смотрел на вошедшего брата, не сделав ни малейшего желания встать ему навстречу, даже не кивнув в знак приветствия. Когда Аберрагин оказался уже шагах в трех от стола, хозяин кабинета произнес весьма холодно:

– Не ожидал увидеть вас здесь. Возникли проблемы?

– У вас, – ответил брат, преодолел остававшееся до стола расстояние, не дожидаясь приглашения, опустился в одно из стоявших по эту сторону стола кресел и жестом указал Ульдемиру на соседнее такое же. – И серьезные.

– Ваше мнение ошибочно, – последовал хладнокровный ответ. – Наши обязательства на нынешний день выполнены во всем объеме, подтверждение можете получить в отделе трансакций. Если у вас иная информация, то она неверна.

– У меня здесь, – брат извлек из внутреннего кармана своей сутаны плоский порткристалл, – полная картина состояния наших расчетов по пожертвованиям на сию минуту. Можете убедиться. Вам угодно?

– Несомненно. – Хозяин кабинета протянул руку, взял предложенный ему кристалл, вложил в гнездо компьютера. – Посмотрим. Ну-с?..

Последовала минута тишины.

– Совершенно верно, – заявил банкир (или как его тут следовало называть?), переводя взгляд от монитора на Аберрагина. – Ваша информация соответствует действительности – она свидетельствует о том, что мы внесли регулярное пожертвование в полном объеме.

– Вы хотите сказать – пожертвование от прибыли за обслуживание счетов и карточек?

– Ну, естественно. То, что вам и причиталось. Внесли вовремя, не ожидая ваших напоминаний. Увы – больше ничем не могу вам помочь.

– Помогите себе, советник, – сказал в ответ брат Аберрагин. – Вы внесли пожертвования со счетов и карточек, совершенно точно, тут вы правы. И решили, что этим исчерпали свои обязательства. И вот в этом вы глубоко заблуждаетесь.

– Не понимаю вас…

– Рад буду объяснить вам. Вы не пожертвовали ни единого медяка: во-первых, с процентов за кредиты, предоставленные вами Черному наркоцентру. Эти поступления за минувший месяц составили восемьсот миллионов сто шестьдесят семь тысяч диконов…

– С чего вы взяли?!

Советник постарался возразить как можно более уверенно, однако голос его при этом дрогнул.

– Из надежных источников. Во-вторых, доход от вашего дочернего «Треста любви и нежности» составил шестьсот пятнадцать и шестьсот двадцать тысяч. С этой суммы тоже не пожертвовано ни гроша. Нет-нет, – брат Аберрагин выставил перед собой ладонь, – позвольте мне закончить, вы сэкономите время, опровергая все разом, а не по отдельности. В-третьих, также ни гроша с процентов за шестимиллиардный кредит «Крови земли» на расширение производства; они уплачивают вам аккуратно, день в день. В-четвертых, коллегия защитников «Закор», тоже ваше дочернее предприятие, ее адвокаты, специализирующиеся на защите взяточников крупного масштаба, всю прибыль перечисляют вам, по сути дела – это налог на взятки. Заметьте, я говорю лишь о более или менее крупных источниках доходов, не касаясь мелких, хотя если суммировать и эти, там тоже наберется немало миллионов. И наконец, собственно отмывка, на которой вы зарабатываете примерно столько же, сколько на всем остальном, вместе взятом. Со всего этого ваши пожертвования равны нулю. Я бы на вашем месте покраснел, советник, потому что мы-то наши обязательства по отношению к вам выполняем скрупулезно, за все время существования нашего соглашения вы не подверглись ни малейшей угрозе со стороны какой-либо из властей – включая даже Державную; если бы не мы – ваш банк уже давно стал бы банкротом, а вас обвинили бы в жульничестве и переселили из ваших удобных домов в иные жилища, далеко не столь комфортабельные. А вы отвечаете на это самой черной неблагодарностью, и это при том, что обитель крышует вас за ничтожные десять процентов, а та же Держава драла бы с вас все девяносто. Из сказанного вам должно стать ясно, какие именно проблемы перед вами возникли. И самая малая из них заключается в том, что мы – обитель – готовы уже сегодня денонсировать соглашение и сделать этот факт достоянием широкой гласности. Уверяю вас: уже к вечеру у ваших дверей выстроится очередь из властей, готовых взять на себя те услуги, какие до сих пор оказываем вам мы, но, как вы отлично понимаете, речь там пойдет уже никак не о десяти процентах и не о двадцати или тридцати: меньше половины никто не потребует. При этом – открою вам секрет – Храм от этого ничего не потеряет по той простой причине, что среди властей не существует таких, что были бы совершенно независимы от нас, поскольку власть Неба диктует законы Миру, а никак не наоборот. Вот таковы ваши дела, советник; если вы полагаете, что я в чем-то не прав – в источниках, суммах или предстоящих последствиях, – возражайте, не имею ничего против, хотя откровенно предупреждаю: ничего из сказанного мною опровергнуть вы не сможете, поскольку перед тем, как поставить вас перед выбором, мы готовились долго и тщательно, и любое наше утверждение многократно проверено и подкрепляется и документами, и свидетелями. Могу добавить еще лишь вот что: независимо от дальнейшего развития событий те пожертвования, что вы нам недодали, мы списывать не собираемся и взыщем этот долг с вас любым способом, потому что куда вы уводите деньги – нам тоже известно, а те организации, которые до сих пор обеспечивали вашим счетам и инвестициям полную закрытость и анонимность, не станут играть с нами в прятки; мы уже заручились их обещаниями полного сотрудничества. Вот теперь у меня уже окончательно все, и я с искренним интересом ожидаю вашей защитительной речи.

Советник все время, пока брат Аберрагин произносил свою филиппику, сидел неподвижно, как изваяние, только глаза его метались из стороны в сторону, как две попавшие в клетку птички, да цвет лица менялся от красного до фиолетового, ничего не упуская из спектра; дыхание тоже становилось то таким громким, словно он созрел для интимных отношений, то, казалось, совсем прерывалось, так что раз или два Ульдемир уже готов был поднять тревогу и требовать вмешательства медицины. Прошло не менее минуты, прежде чем советник пришел в себя настолько, чтобы – нет, не возражать, разумеется, и не отрицать, но спросить:

– Вы говорили о возможности выбора…

– Разумеется. И от своих слов не отказываюсь.

– В чем же он заключается?

– Простая дилемма. Или мы прерываем отношения – эту перспективу я вам уже обрисовал…

– Или…

– Вы погашаете долги; для установления точной суммы мы пришлем наших финансистов, они поработают совместно с вашими, при этом вы откроете перед ними все ваши документы, подчеркиваю – все. Срок погашения будет минимальным: один день. Поскольку деньги эти у вас есть, а перевести их с ваших счетов на наши – дело минутное. При этом – предупреждаю сразу же – сумма долга будет исчисляться не в десять, а в пятнадцать процентов – и процент и впредь останется таким.

– Помилуйте, это же… Но это же…

– Это – санкция. Наказание за то, что вы хотели нас провести, как маленьких. И не подумали о том, что обмануть нас – значит обмануть Бога, а более тяжких проступков и не существует, уверяю вас. Но я ведь говорил вам: любые другие взяли бы с вас куда больше! Потому что мы руководствуемся совестью, они же лишь жадностью.

– Но, как вы понимаете, я не решаю таких вопросов, соглашаться или отвергать подобные условия – не моя компетенция, я всего лишь советник…

– Мне это отлично известно. Но вы – единственный из руководства, кто постоянно находится на месте, остальных же надо еще отыскивать, разговаривать с каждым отдельно, а мы не одобряем таких потерь времени. Так что эту часть работы предстоит выполнить вам самому; это не очень затруднит вас, поскольку вы, как я вижу, записали весь наш разговор, так что вам не придется напрягать память, чтобы передать им мои слова: просто поставите кристалл. А после вечерней службы его высокопреосвященство будет ждать звонка президента вашего банка.

– Вечерняя служба – это во сколько? Нет, я…

– На этом все. Мы уходим, у нас еще много дел.

– Видишь, брат, – уже на улице сказал Аберрагин, – до чего укоренилось в мире пренебрежение верой. Воистину – ужасные времена, а нравы и того хуже.

– Так оно и есть, – подтвердил капитан от всей души. – Я вот думаю…

И умолк внезапно, как будто речь у него отнялась.

Брат Аберрагин обождал с полминуты, потом спросил:

– Так что ты хотел сказать, брат?

Ульдемир же ответил неожиданно:

– Хотел предупредить: мне сейчас срочно нужно отлучиться. Ненадолго. Ты иди дальше, брат, я вскоре догоню.

– Постой. Тебе в одиночку…

– Не сомневайся, брат, ничего со мной не случится.

И, не дожидаясь согласия, вдруг как бы исчез: развил скорость, свернул в первую же подворотню – и был таков. Брат Аберрагин только покачал головой, но не осуждающе, а скорее уважительно: поведение нового брата свидетельствовало о хорошей подготовке.