После долгого отсутствия научиться вновь ощущать свое тело – работа затяжная и сложная. Время идет – невозвратно уходит, как только и может быть здесь, в Производном Мире, – а ты все лежишь, заново открывая и осваивая одно за другим: руку, вторую, ноги, спину, живот, шею, все остальное – медленно, с какой-то робостью пытаешься привести их в движение, но это удается не сразу, страх усиливается, почти достигает уровня отчаяния; ага, вот наконец инертная масса едва заметно отвечает на твой призыв, твою мольбу, твою угрозу – чуть уловимым, слабым-слабым движением, но все-таки отвечает, свидетельствуя о покорности. Несколько минут как бы бесцельного шевеления под – чем это накрыто тело, одеялом? Простыней? – под забытым покровом, и спокойствие возвращается: ты в очередной раз вышел из Пространства Сна, проснулся наяву, и можно расслабиться и открыть глаза в мире, в котором не происходит мгновенных, неожиданных и часто необъяснимых сдвигов, наплывов и других перемен.

Я открыл глаза, когда в конце концов удалось наладить ритм дыхания (почему-то именно это бывает самым сложным, хотя должно бы быть наоборот). Медленно переводя взгляд с одного на другое, принялся фиксировать обстановку. При пробуждении самое, пожалуй, приятное – факт узнавания, когда здороваешься с привычными и потому как-то необычайно дорогими предметами.

Но на этот раз я почему-то не узнавал их.

В поле моего зрения не оказалось ни тумбочки, ни легких больничных стульев из какого-то прочного пластика, ни приборного шкафа, на чьих шкалах я мог бы сейчас увидеть, как оценивается мое состояние бесстрастными наблюдателями и анализаторами. Недоставало также обеих капельниц, которым полагалось медленно ронять жидкость сквозь воткнутые в мое тело иглы. Отсутствовали многочисленные датчики, которые я привык ощущать на теле, а больше всего – на голове. Да и вообще… Каким-то непривычным был свет. И опирался я всем телом не на знакомую койку – механизированную, автоматизированную, компьютеризированную и так далее. Не на нее.

Я был не в Институте? Не в той палате, в которой освободился от тяжести тела, откуда направился в мгновенный перелет в Пространство Сна? В таком случае, мне следовало оказаться дома; возможно, в моей памяти что-то перепуталось за время блуждания в ПС, и я теперь уже не очень хорошо помнил, откуда именно уходил в Пространство Сна. Так порой случается; тогда воспоминания возвращаются несколько позже, однако в любом случае противовесом клинике могло явиться только мое собственное жилье, третьего не было дано. В полном соответствии с формальной логикой, какую преподавали, а может, и сейчас преподают в школе.

Нет, то не была моя обитель, и почивал я не на своем диване, на котором давно уже знал каждую неровность, вылежанную моим телом за немалые годы, – а на каком-то ложе солдатского типа, склепанном из железных полос, на комковатом матрасе, под тонким и грубым одеялом, от каких давно успел отвыкнуть. А помимо этой койки, в небольшой комнатке не было ничего из других вещей, с которыми я мог бы поздороваться, как со старыми знакомыми. Два простых стула, стол, и на нем что-то, отсюда не вполне различимое: то ли кейс, то ли какая-то электроника, но не нашего уровня. Окно; оно было совершенно черным – может быть, на дворе стояла глухая ночь, но возможен был и другой вариант: окно (которого в Институте быть не могло, а тут было, но ничуть не похожее ни на одно из окон моей квартиры) загородили ставнями или завесили каким-то непроницаемым для солнца материалом, как если бы шла война и требовалась светомаскировка. Свет в помещении исходил из плафона, прикрепленного к потолку. Не нашлось ни единого предмета, который намекал бы на уют, на то, что комната эта предназначена для жизни. Ни одной вещицы, о которой я мог бы сказать, что прежде сталкивался с нею в жизни. Я знал, что никогда раньше не бывал здесь. Почему коллеги решили перенести мою спавшую плоть в столь неприглядную каморку? Ради безопасности?

Это казалось по меньшей мере нелепым. Впрочем, я еще не усматривал в этом никакой прямой опасности для себя.

Кроме меня, в помещении не было никого живого. Хотя по таким стенкам вполне бы могли бегать и тараканы, а в углах под потолком – таиться пауки. Но на той стене, в которой была единственная дверь, под самым потолком я углядел знакомое устройство: портативную следящую телекамеру. За мной наблюдали, или, во всяком случае, имели возможность наблюдать.

Самое время было – вставать на свои ноги.

Но это оказалось не так легко, как представлялось мне по памяти.

Пока я шевелился под одеялом и лишь слегка поворачивал голову, мне казалось, что я обладаю свободой движений, хотя бы в этих четырех стенах. Но когда я предпринял попытку откинуть одеяло, чтобы сесть на койке, я быстро убедился в том, что тело, да и не только тело не желает мне повиноваться. При всем старании не удавалось даже выпростать руки из-под кусачего покрывала: оно было, видимо, то ли пристегнуто, то ли стянуто шнурами где-то под койкой, и добраться до этих застежек было весьма затруднительно, чтобы не сказать – невозможно. Даже сверху оставалось свободным ровно столько места, чтобы я мог без помех поворачивать голову – не более того. Оставалось разве что позвать на помощь; но это вряд ли было бы наилучшим выходом из положения. Когда внезапно оказываешься неизвестно где, крик – не самое разумное: он может привлечь тех, кого ты вовсе не жаждешь встретить. За мною наверняка приглядывают; скрытые наблюдатели только в редких случаях оказываются доброжелателями. Поэтому прежде всего не следует выказывать растерянности. Наоборот, пусть им кажется, что я воспринимаю все как должное и уверен, что полностью контролирую обстановку. Тем более что, изображая такое состояние, ты достаточно быстро и на самом деле войдешь в него.

Выполняя программу «Все хорошо, прекрасная маркиза», я замурлыкал под нос некую мелодию, изобретавшуюся на ходу, но несомненно мажорную. Такая привычка у меня сложилась издавна, и наблюдатели наверняка были об этом осведомлены: в наше время перед тем, как начать операцию против человека, собирают максимум информации о нем, а этот мой обычай никак не являлся секретным, и по его поводу любили острить мои коллеги, полагавшие, что лет через десять я, пожалуй, начну признавать и Бетховена, но пока что предпочитаю в музыке самого себя.

Сотрясая таким образом воздух, я медленно напрягал мускулы под одеялом, мысленно представляя, что становлюсь тяжелым монолитом, камнем с острыми гранями, который без труда прорежет не только одеяло, но и цинковый гроб, окажись я вдруг в такой упаковке. Я чувствовал, как постепенно тело наливается тяжелой силой, а дух обретает привычную рабочую уверенность.

Решив, что достаточный для начала действий уровень достигнут, я прижал тяжелые пальцы к одеялу с обеих сторон и короткими движениями принялся пропиливать его. Покров поддавался легко, словно бумага. Появилась возможность просунуть наружу пальцы. Тогда я медленно, чтобы трудно было заметить извне, перенес левую руку к правой, ухватил пальцами края прорехи и рванул. Одеяло с треском разорвалось. В следующую секунду я уже сидел на постели. А еще через миг распахнулась дверь и в комнату вошел человек.

Мгновенный взгляд убедил меня в том, что этот человек мне знаком, когда-то и где-то мы с ним встречались. Но то ли здесь, то ли в Пространстве Сна – хоть убейте, сию минуту это никак не приходило в память. Среднего роста и телосложения, с несколько удлиненным лицом и редкими волосами, он носил хорошо сшитый темно-синий штатский костюм, однако осанка и движения выдавали в нем близкое знакомство с мундиром. Я встал, попутно констатировав, что, в отличие от вошедшего, сам я одет в мою собственную пижаму, черную с серым – одну из двух, что в эту пору имелись в моем гардеробе. Собственно, ни во что другое я и не мог оказаться облаченным. В явь возвращаешься таким, каким уходил – если только во время твоего отсутствия никому не взбрело в голову переодеть твое тело; но это случается лишь, если за телом нужен специальный уход – такой, каким сейчас наверняка пользовалась плоть Груздя там, где она сохранялась в надеждах на возвращение его сущности. Мне, хвала аллаху, подобных услуг не требовалось.

Процеживая через голову эти мгновенные мысли, я, приняв спокойно-выжидательную позу, из которой с легкостью переходишь в боевую стойку, глядел на вошедшего, ожидая его действий; именно они должны были определить линию развития отношений.

Он, непринужденно улыбаясь и легко ступая, подошел к столу, отодвинул стул, уселся, указал на второе сиденье:

– Садитесь же, господин Остров. Вряд ли вы успели восстановить силы после серьезного пребывания в Пространстве Сна.

Эти слова, видимо, должны были показать мне, что посетитель находится полностью в курсе моих дел. Я сел, продолжая выжидательно смотреть на него.

– Прежде всего позвольте поздравить вас с благополучным возвращением.

– Благодарю, – ответил я тоном, в котором легко можно было уловить сомнение в моей благополучности.

Его улыбка на миг растянулась вширь, потом сразу исчезла, и на лице возникла неописуемая серьезность.

– Мне целиком понятны ваши сомнения. Вы, разумеется, помните, что уходили на операцию вовсе не отсюда. И хотели бы выяснить, где и каким образом оказались, вернувшись.

Я продолжал смотреть на него, не произнося ни слова, не делая ни единого движения.

– Объясняю: во время вашего отсутствия мы сочли целесообразным перенести вашу плоть в другое помещение, где мы с вами сейчас и находимся.

– Волга впадает в Каспийское море, – нарушил я наконец обет молчания.

– Да, конечно же, это вы поняли и без объяснений. Уточняю: мы находимся сейчас в одном из помещений Службы Безопасности, я же принадлежу к числу ее сотрудников. Капитан Халдей. Вы, конечно, могли запамятовать… но я находился у вас вместе с генералом, когда обсуждался вопрос об операции, в которой вы участвуете. И именно на меня было возложено поддержание связи с вашим учреждением.

Черт бы взял: это действительно был он. Просто тогда он за все время не произнес ни слова, и я не обратил на него особого внимания. К тому же, его фамилию я тогда расслышал, как «Холлидей», и решил было, что это какой-нибудь зарубежный практикант при генерале. Вроде наших легатов.

– Очень интересно. Как приятно встретиться снова, капитан.

Я попытался произнести эти слова как можно безразличнее – словно все это было известно мне задолго до того, как произошло на самом деле, – не очень, впрочем, надеясь, что он поверит. И на всякий случай добавил:

– Мое тело представляет такую ценность, что вы решили его похитить? Или, может быть, оно арестовано?

Он, похоже, даже обиделся.

– О каком похищении идет речь? Все сделано по согласованию с вашим Бюро. Мы действуем совершенно законно. Имеем право пригласить для беседы любого гражданина. И если он не в состоянии явиться сам – оказать ему помощь, доставив к нам. Но это ни в коем случае не следует рассматривать, как задержание или арест.

– Бюро? – Я изобразил крайнее удивление. – Что, собственно, вы имеете в виду, капитан?

– Ну, ну, Остров, – произнес он укоризненно, словно шалящему ребенку. – Вы же серьезный человек, да и дело вовсе не шуточное. Хотелось бы, чтобы вы отнеслись к этому именно так…

Он говорил еще что-то, достаточно много, я же в это время старался, слушая его, вычислить – кто же у нас в Институте сделался их человеком. Потому что вся наша терминология, которой он вдруг начал густо сыпать, могла стать известной ему только через кого-то из поваров нашей кухни. Подозрений сразу же возникло несколько. Но – ни одного серьезного. Что же – они решили взять операцию целиком в свои руки и хотят руководить мною непосредственно, отстранив Институт? Зачем? Ради будущей славы? Может быть, этот прием с увозом тела у них применялся и раньше? Чепуха: я бы знал. Вывезти тело из Института – дело серьезное, тела, к счастью, не микрофильмируются, а в компактный груз превращаются только после кремации…

– Простите?

Я так увлекся своими рассуждениями, что пропустил мимо ушей заключительную часть его прочувствованного выступления.

– Что?

– Я не совсем понял ваши последние слова…

Он, казалось, искренне удивился:

– Чего же в них непонятного?

– Знаете, после таких напряжений мозг иногда не срабатывает. А кроме того… Извините, но все, что касается нашей деятельности в Пространстве Сна или в связи с такой работой, я привык – да и обязан – обсуждать только с моими прямыми начальниками и другими участниками операции – в соответствии с их компетенцией. Вы же не относитесь ни к тем, ни к другим. Поэтому…

– А, ну да, конечно же. Хорошо, повторяю: мы не собираемся играть с вами втемную. Что касается руководства Бюро – оно в курсе наших намерений, и не только согласно с ними, но даже приветствовало их. Иначе, как вы понимаете, вряд ли они позволили бы нам одолжить вашу плоть. Сам Тайгер…

Это в смысле – Тигр? Сделаем крохотную зарубку на посохе своего внимания. Уже не первую, кстати.

– Сам Тайгер просил передать вам, что вы заинтересованы в нашем сотрудничестве не менее, чем мы. Потому что цель ведь у нас одна!

Он сделал паузу – специально для моей реплики. Чтобы доставить ему удовольствие, я подал ее:

– Какова же эта цель, по-вашему?

В глазах его мне почудилось удовлетворение. Словно он был музыкантом и только что успешно прошел трудный пассаж.

– Возвращение Груздя, естественно, что же еще?

– Ну да, ну да, как же иначе, – откликнулся я. – Спасибо, теперь я понял. Прошу вас – продолжайте.

– С радостью. Итак – сотрудничество. Потому что – вы знаете это лучше меня – все операции в Пространстве Сна могут осуществляться только после тщательной подготовки здесь, в нашем мире – и в результате такой подготовки. Там, в Пространстве Сна, вы имеете полную свободу действий. Но здесь наши возможности куда шире ваших. Мы можем обеспечить лучшую информационную базу – чтобы вам там приходилось пореже сталкиваться с неожиданностями. Мы можем совершать необходимые и профессиональные оперативные действия, чтобы выяснить – кто вам мешает, кто противостоит, и, наконец, – кто же совершил похищение Груздя. Как только мы выйдем на этих лиц – мы начнем работать с ними и, будьте уверены, получим нужные нам данные. После чего ваша работа там облегчится на несколько порядков – вам останется только прийти, взять и доставить Груздя сюда, вернуть в его бренную плоть.

Очередная зарубка.

– Звучит прекрасно, – сказал я, изображая на лице некую комбинацию из недоверия и воодушевления. – Но, боюсь, это слишком великолепно, чтобы оказаться еще и реализуемым.

– Вот и снова вы не хотите воздать нам должного. Все сказанное вполне в наших силах. Но, разумеется, при одном условии.

Снова пауза – и снова моя реплика:

– При условии серьезной поддержки с нашей стороны?

– Рад, что на сей раз вы все поняли.

– Вы доходчиво объясняете.

– Итак, вы согласны?

– На сотрудничество? Но вы так и не раскрыли – в чем же оно, собственно, должно заключаться.

– Разве? Простите, я просто еще не добрался до этого. Мы не собираемся требовать от вас ничего невыполнимого; мы не намерены давать вам какие-либо поручения или указания, связанные с вашей работой в Пространстве Сна. То есть у нас и в мыслях нет – вмешиваться в ваши дела. От вас же мы хотим лишь одного. Зная заранее схему ваших действий там, мы могли бы заблаговременно и качественно обеспечить их подстраховку отсюда. Это – первое. Возможностей у нас немало. Начиная хотя бы с гарантий безопасности вашей плоти здесь. Согласитесь, что до сих пор вы относились к этому достаточно легкомысленно. Разумное ли дело – уходить на операцию из своего дома, как это сделали вы на этот раз. Да и там, в Бюро – любое тело можно просто-напросто вынести через окно палаты, в наше время ни для кого не составит трудности проникнуть на второй или третий этаж извне, вынуть стекло – ну, и так далее…

Еще одна зарубка – и достаточно глубокая. Что же касается ухода из моей квартиры прямо в Пространство Сна – этот факт не вполне совпадал с тем, что подсказывала быстро проясняющаяся память.

– А вот попробуйте, – продолжал он, высокомерно усмехнувшись, – вынести хоть самую малость отсюда. Что – вынести; вы и сами отсюда не выйдете без нашей помощи. Прежде всего – просто заблудитесь! Здесь же вы будете в сохранности, как в банковском сейфе. И это – лишь наименьшее из того, что мы можем вам предложить. Хотя, не отрицайте, собственное тело – не такая уж малость…

С этим я просто не мог не согласиться.

– Второе, – продолжал капитан. – Как вы сами понимаете, всякое ваше действие в ПС будет вызывать противодействие здесь – со стороны ваших – и наших – оппонентов. Ясно же, что их ответные ходы там будут зарождаться здесь. И, предполагая эти возможные ходы, мы получим неплохую возможность пресечь их тут уже в начальной стадии.

– Простите, капитан. Вы, видимо, исходите из того, что противники находятся на этой же территории – в России, в Москве. Но с таким же успехом они могут находиться и в Западном полушарии, и в Южном, или хотя бы просто в другой стране… Ведь, учитывая значение Груздя и его работы для всего мира, разве нельзя предположить, что те, кто охотится за ним – или уже схватил его и удерживает, – не являются представителями других стран?

Он улыбнулся так, словно я сказал что-то, совершенно наивное и не заслуживающее серьезного обсуждения.

– Нет. У нас есть все основания быть уверенными, что они находятся именно тут. Не просто основания: точное знание. Но нам не хватает имен и, кроме того, нужны доказательства. И как только мы с вашей помощью их получим, дело можно будет считать выигранным. И вам останется лишь беспрепятственно забрать Груздя – если ему понадобится помощь – и вернуть его всем нам.

– Да, заманчиво, – не мог не признать я.

– Вот видите! Так что дело за вами. Нужно всего лишь ваше доверие и откровенность.

– Я и не хочу ничего иного, как быть с вами совершенно откровенным. Другое дело – насколько это вам поможет.

– Уж за это не беспокойтесь.

– Тогда – конкретно: чего вы ждете от меня?

Он кивнул:

– Естественный вопрос. Он побуждает меня перейти к третьему и, пожалуй, главному пункту. Для того, чтобы обеспечить ваши действия в СП как можно лучше, мы должны знать имена людей, соприкасавшихся с Груздем в Производном Мире, точнее – тех из них, с кем вы намерены встретиться – или уже встречались там в процессе розыска. И знать, что именно они показали.

– Зачем они вам? Разве здесь, в яви, вы не можете вызвать их и, как говорят у вас, побеседовать?

– Неужели непонятно? Вы же прекрасно знаете, что всякий человек ведет себя по-разному наяву и во сне. Там вы способны получить у них такие сведения, которых они не дадут здесь – хотя бы просто потому, что не помнят, потому что память сна и память яви – вещи разные. Да что я вам растолковываю, вы сами можете прочесть мне лекцию об этом. Однако, в свою очередь, и мы здесь можем получить от них такую информацию, которой они там вам не дадут, и опять-таки не по злому умыслу, а потому, что, уходя в ПС, сами того не желая, оставляют ее тут. Вот почему мы сейчас нуждаемся в самой подробной и точной информации о том, с кем и как вы там работали и с кем еще намерены взаимно действовать, чтобы добраться до Груздя. Намеченный путь. Нужные люди. Этап за этапом. И кроме того: эти люди, безусловно, интересуют не только нас, но и наших противников. Зная этих людей, мы без особого труда выявим и тех, кто, помимо нас, ведет наблюдение за ними – и противник окажется у нас, как говорится, под колпаком.

– Очень убедительно, – сказал я, изображая самое серьезное внимание. – Не понимаю только одного: почему бы вам не получить все эти данные у моего руководства? Почему именно от меня? В конце концов, все данные сходятся к ним, я же не единственный, кто работает по этому делу.

– Просто потому, – сказал Халдей печально, – что там у них этих данных больше нет.

– То есть как?

– Да очень просто. Как вы прекрасно знаете, все сведения хранились в файлах. Кто-то провел компьютерную атаку. Все стерто и невосстановимо. Да, по-моему, атака эта началась еще при вас…

Это соответствовало действительности, и мне оставалось только подтвердить сказанное им.

– Вот почему нам пришлось обратиться к вам, – закончил он.

Все было очень логично. Правдоподобно. И все же… Все же.

Я вздохнул, выражая крайнее сожаление.

– Действительно, наше положение оказалось даже более затруднительным, чем мне казалось там, в ПС. И мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь.

Выражение его лица не изменилось. Только в глазах что-то изменилось на мгновение – словно кто-то мигнул фарами.

– Не понимаю: почему? Вы мне не доверяете?

– Да что вы, капитан! Такое предположение просто обидно. Дело совершенно в другом. Да вы сами знаете, в чем.

Он моргнул.

– Не представляю…

– Ну как же. Вы же сами только что об этом говорили: все то, что я знал там, в Пространстве Сна, там и осталось – в той моей памяти. Я ведь ничем не отличаюсь от других людей, согласны?

Его взгляд сразу заледенел.

– Это не откровенность, Остров. Это просто ложь.

– Вы мне не верите? Но ведь сами только что говорили то же самое!

Он не ответил – только сердито засопел. Минуты две мы молчали. Потом он проговорил:

– Я вижу – вы еще не созрели для серьезного разговора.

– Уверяю вас…

– Не надо, Остров, перестаньте. Ну что же: мы дадим вам некоторое время для размышлений. И вернемся к беседе, когда вы придете к выводу, что полная откровенность – в первую очередь в ваших собственных интересах. Напрягите свою память, Остров, и – я уверен – вы быстро вспомните все, что нам нужно.

– Но послушайте: я и так…

Он, однако, не внял призыву. Встал и стремительно вышел из комнаты – не хлопнув, впрочем, дверью, но аккуратно прикрыв ее за собой.

Я снова остался в одиночестве.