Когда я очнулся, уже свечерело, и над землей стлался полумрак. Я лежал на спине, уткнувшись щекой в траву, разбросав руки. Ощущалась прохлада. «Тут, чего доброго, заработаешь воспаление легких», – мрачно подумал я старыми мерками, целиком принадлежавшими миру яви, подтянул руки поближе и не без труда приподнялся на локтях. Как-то не по правилам обошелся со мною тот неведомый, кто выполнял мою, обращенную к нему, выраженную формулой просьбу – кем бы он там ни был. Вообще-то он вел себя грубовато: должен был хотя бы обождать, пока я закончу ужинать. Столько добра в рот не попало… А уж потом пригласить на беседу. Он же со мной поступил, как с вещью, в хозяйстве совершенно бесполезной. Если это все же шутки Дремина, то характер его совершенно не изменился после пятьдесят третьего… – заключил я и попытался подтянуть к себе ноги. Это, однако, не удалось. «Вот еще новости», – подумал я уже и вовсе сердито. Впечатление было таким, будто поверх моих ног кто-то плотно улегся – холодный, неживой. Поэтому и перевернуться на живот никак не удавалось, чтобы встать хотя бы на колени. В голове была странная гулкость, и я не сразу сообразил, что можно попытаться хотя бы сесть. Это удалось, хотя и не сразу; руки плохо держали, сила возвращалась к ним медленно. Сев, наконец, я ног своих не увидел, словно их и не было вовсе. «Ну, такой-этакий, – подумал я, понемногу свирепея, – ну, дождешься ты от меня работы! Тем более без ног…» Да нет, ноги тут, только кто-то их в землю зарыл по самые колени; хотят меня здесь укоренить, что ли? Странно, странно…

Я принялся пальцами отгребать мягкую, жирную землю и постепенно высвободил ноги. Растер ладонями голени – икры уже схватывала судорога. Ну а теперь что? Идти наугад или же ночевать прямо тут? Хоть бы тряпку какую-нибудь бросили, я же так до утра вовсе закоченею!

Я потоптался немного на месте, похлопал себя руками по бокам, согреваясь, разгоняя кровь. Теплее стало, только надолго ли? Об этом лучше было не думать, да кто же другой тут за тебя думать станет? Тут, конечно, полная свобода действий, простор инициативе; сиди себе и строй планы дальнейших действий – с учетом, как говорится, накопленного опыта. Развести бы костерок… Но огонь такая вещь: на земле не валяется. Достать бы зажигалку из кармана смокинга – но я оказался тут гол, как сокол. Нет, не очень гуманно поступил со мною Хозяин; впрочем, слово это ему наверняка чуждо. Ну, так с чего же начать?..

– Окоченел, поди? – услышал я сзади.

Рефлекс тут же заставил меня грянуться оземь; я перекатился в сторону и снова вскочил, сразу же приняв боевую стойку.

Заговоривший находился шагах в трех. Он был, несомненно, человеком; рослый, кряжистый, бородатый и – на первый взгляд – безоружный. В темноте трудно было различить детали, но представлялось несомненным, что человек этот был во что-то одет, и это заставило меня остро позавидовать ему.

– Да ты не трухай, – сказал человек убедительно. – Не трону.

– Ты кто? – хотел было спросить я, но не получилось. Только какое-то кукареканье раздалось. Я откашлялся и теперь уже смог членораздельно повторить вопрос.

– Некое существо, – ответил он весело. – Невероятное, однако же сущее. Этого пока тебе довольно. Ну, пошли, не то ты тут и вовсе озябнешь.

– Куда? – Ничего другого в тот миг не пришло мне в голову.

– А куда поведу. Деваться тебе, я чаю, некуда? Вот и ступай за мною, не отставай только, вокруг – лес. Да непростой.

Он повернулся и уверенно зашагал в темноту. Я, чуть помешкав, двинулся за ним; и в самом деле больше деваться было некуда.

Туземец шел небыстро, так что я поспевал за ним, хотя идти босиком было без привычки колко. Лес, похоже, еще не познал прелестей цивилизации и наверняка был населен всякой тварью, и недоброй тоже. Невзирая на это, проводник мой шел уверенно, я же то и дело непроизвольно оглядывался, напрягался – но ничего не происходило, хотя неподалеку временами возникали разные звуки, которых при желании можно было бы и испугаться. Но и без того забот хватало: стволы деревьев неожиданно вырастали перед самым носом, и раз-другой пришлось-таки чувствительно к ним приложиться; туземец всякий раз усмешливо крякал, не без удовольствия, сам же проскальзывал между препятствиями без задержки, как если бы видел в густо налившейся мгле не хуже, чем в полдень. Но я понимал, что для обид сейчас – не место и не время.

Шли долго, как я определил своим внутренним хронометром – не менее часа, и не прямо, что в лесу и невозможно, но с какими-то резкими поворотами, порой – я был уверен – мы даже возвращались, но не тем путем, каким шли, а параллельно ему – и снова куда-то сворачивали, системы в этом никакой не угадывалось. Движением я согревался, понемногу успокаивался, пока неожиданно не ощутил вдруг, что происходящее мне начинает даже нравиться. Была во всем этом некая лихая легкость, хотя временами не верилось, что это не мое воображение чудит. Лесовик изредка оглядывался на меня, глаза его странно взблескивали в темноте, – но не говорил ни слова и продолжал путь. Постепенно я начал уставать и уже хотел спросить, не пора ли устроить привал хоть на краткое время, как поводырь мой вдруг остановился, так что я едва не налетел на него и даже пробормотал нечто неласковое в его адрес. Он, впрочем, не оскорбился.

– Ну, тепло ли, покойно ли? – спросил он. – Не трепещешь уже?

– Все нормально, – ответил я, стараясь говорить и вообще вести себя так, словно все происходившее было делом заурядным и заранее предсказуемым. – Но перевести дух не помешает.

– Отдыхай, – радушно позволил лесовик, – пришли уже. Самая малость осталась. Ты постой тут – я мигом.

И сразу исчез в темноте. Через минуту-другую (я уже снова начал было озираться в ожидании неприятностей) невдалеке, шагах в тридцати, засветился огонек, и голос позвал:

– Ступай сюда, но поглядывай: ручей впереди – так ты по мосткам, купаться в сей час тебе не след.

И в самом деле: прислушавшись, я уловил тихое, словно дремотное, журчание. Мостки оказались узенькими – два бревешка, каждое в пядь толщиной, – но уж такие-то вещи меня не смущали нимало. К огню я приближался осторожно, но ничто не помешало, и вскоре я остановился на небольшой, в пятачок, полянке, на краю которой возвышался домик; и не домик даже, а то ли землянка, то ли вообще не поймешь, что: пещера на склоне холмика, что ли? Огонек светился внутри, и я, не колеблясь, вошел – хотя на всякий случай изготовился, чтобы при любой неожиданности действовать соответственно.